Валера Архипов до недавнего времени не испытывал каких бы то ни было серьёзных трудностей в своей жизни. «Правильные» родители, дедушки и бабушки ещё до его рождения приготовили всё необходимое для беспроблемного вхождения в жизнь долгожданного наследника. Его мать, по причине какой-то женской болезни, несмотря на их с отцом старания, никак не могла забеременеть. Она долго лечилась у лучших докторов, но безрезультатно. В семье уже было, совсем отчаялись, и начали подумывать о приёмном ребёнке, как случилось чудо. Иначе, это обычное для любой другой женщины положение, в их доме и не называли.
Через месяц после того, как мать отметила своё тридцатисемилетие, на свет появился абсолютно здоровый мальчик, которому дали имя Валерий, но с легкой руки одной из бабушек, мужское имя, означающее силу и здоровье, на долгие годы превратилось в мягкотелое, чуть ли не женское, Лерик, или Лерочка.
Стоит ли говорить, что заждавшиеся внука дедушки и бабушки наперебой включились в борьбу за лучшее место под солнцем для маленького Лерика?
В эпоху развитого социализма, семья Архиповых имела несравненно более широкие возможности построения коммунизма в отдельно взятой квартире, нежели рядовые советские граждане.
Дед Лерика по материнской линии, профессор, преподавал марксизм-ленинизм на филфаке МГУ. Бабушка – французский и английский в инязе. Их единственная дочь, окончив «факультет невест» университета, в котором подвизался отец, удачно вышла замуж за перспективного чиновника, в недавнем прошлом старшего помощника капитана, списавшегося с торгового флота, а ныне небезуспешно лавирующего в фарватере коридоров ММФ, не без протекции папеньки, находившегося на расстоянии в несколько «кабинетов» от министерского кресла в другой, не менее важной отрасли народного хозяйства. Маменька, посвятившая свою жизнь воспитанию сына, и созданию комфортных условий для мужа, активно приступила к воспитанию Лерика, взяв шефство над неопытной невесткой. В свободное от преподавательской деятельности время, к процессу формирования личности внука подключалась и другая бабушка. Деды так же вносили посильную лепту в становление характера внука.
Мать Лерика, здоровье которой после родов заметно пошатнулось, дистанцировалась от заботы о сыне, подспудно виня его в своём состоянии, и не испытывала в связи с этим должных к нему чувств. Отец, оценив факт появления приемника, потерял к нему прежний интерес, и с былым рвением занялся продвижением по карьерной лестнице.
Как говорится, у семи нянек дитя без глаза.
К окончанию спецшколы, семнадцатилетний Лерик отлично владел английским и сносно французским языками, неплохо приёмами запрещённого в те времена карате (Дед профессор устроил внучка в «подпольную» секцию через своих студентов, в обмен на зачёт по предмету), навыками фарцовщика и валютного спекулянта. Не то, чтобы ему не хватало карманных денег, которые он получал от души в нём не чаявших стариков, сознание того, что он и сам может при необходимости обеспечить себе кусок хлеба с маслом, повышали его внутреннюю самооценку, а немного адреналина придавали его сытой размеренной жизни немного остроты.
- Еnfant terrible… - со вздохом резюмировала бабушка по матери, узнав, что Лерика задержали у валютного магазина «Берёзка» за попытку продажи джинсового костюма «Levi's» за триста пятьдесят рублей.
Разумеется, дело замяли раньше, чем дежурный милиционер заполнил бланк протокола.
Сложнее было, когда его взяли при покупке долларов. В стране, «семимильными шагами идущей к построению коммунизма», власть сурово наказывала за подобную деятельность. Пришлось привлечь к урегулированию инцидента Лерика с «ГБшниками» «тяжёлую артиллерию» - деда по отцу.
На экстренно собранном домашнем совете Валере было «поставлено на вид», и там же решено отправить его по стопам отца, для начала отучившись в «Макаровке» в Питере. В том, что Лерик поступит в училище, несмотря на запредельный конкурс, почему-то никто из родных не сомневался.
Валера предсказуемо поступил в ЛВИМУ. Модные шмотки пришлось сменить на форму курсанта. Осмотревшись в городе, он познакомился с «нужными» людьми, и переодеваясь у новых знакомых во время увольнений в «гражданку», продолжал фарцевать импортным барахлом уже не у «Берёзки», а у «Галеры» – галереи универмага «Гостиный двор», напротив Невского проспекта.
По окончании училища, Лерика, в кителе с иголочки, с золотыми нашивками на погонах и шитым «крабом» на нарочито мятой фуражке, направили (заботой папеньки) на новёхонький сухогруз на должность третьего помощника капитана.
Слухи о папаше назначенца, просиживающем не последнее кресло в министерстве, дошли до его начальства. Друзей, Валере, этот факт не прибавил, но зато избавил от многих проблем.
Через год работы, убедившись в толковости и самостоятельности молодого штурмана, ни разу не упомянувшего о близком родственнике в ММФ, капитан и офицеры расслабились, и перестали его чураться.
Самому Валере работа на флоте нравилась, правда мир особо посмотреть не удалось. Сухогруз ходил на линии Ленинград – Лондон – Ленинград по расписанию, как прогулочный трамвайчик по Неве.
Когда начались, а затем и закончились перестроечные ужимки и прыжки, Валера Архипов ходил уже в должности второго помощника капитана. Дома, под присмотром матери и бабки, его ждала молодая жена, которую ему выбрали из «перспективных» девушек на выданье заботливые родичи. Брак по расчёту в их семье не считался чем-то предосудительным. Родители Лерика тоже не соединились цепями Гименея с подачи Эроса, но зато он понятия не имел о семейных скандалах, разговорах о возможном разводе, и ему не предстояло отвечать на дурацкие вопросы вроде: «Ты с кем хочешь жить, с мамой, или папой?».
Спустя некоторое время в семье начались проблемы, по драматизму сродни булгаковским «Дням Турбиных». Привычный, казалось бы, незыблемый мир начал рассыпаться, как выработавший свой ресурс механизм. На семью, как из ящика Пандоры, одна за другой посыпались беды. Первым пострадал тесть Лерика, крупный партийный работник. За ним, профессора, вместе со всем «марксизмом-ленинизмом» отправили на пенсию. При перетасовке кадров в ММФ, отец Валеры остался не у дел, а следом и дед лишился сытного места. При своих интересах осталась только бабушка по матери.
Дальше, больше. Профессор, будучи уже в годах, резко сдал. Дед по отцу безрезультатно пытался снова пробиться к кормушке. Отец, имеющий смутное представление о какой-либо другой работе не связанной с морским транспортом, и раньше-то не гнушавшийся алкоголем, откровенно запил. Мать чаще обычного стала ночевать в доме расклеившегося отца. Бабушка, озаботившаяся состоянием сына, притупила бдительность в отношении невестки, со всеми вытекающими последствиями. Разрываясь между безнадёжной борьбой с запоями «мальчика» и поддержкой отчаявшегося мужа, она только от «доброжелателей» узнала, что молодка, без должного присмотра, пустилась во все тяжкие.
Заботливо создаваемый не одним поколением дом, не устояв, перед обрушившимся на него ураганом перемен рухнул, подобно стенам дома Ашеров.
Прибыв на его развалины в очередной отпуск, Валера тоскливо констатировал, что обеспеченный и надёжный тыл, за который он ещё сравнительно недавно был абсолютно спокоен, развалился, сдался, не способный к сопротивлению, на милость злобного жадного победителя, ринувшегося в угаре безнаказанности грабить и распродавать оптом и в розницу некогда великую страну.
Валера был поражён масштабами катастрофы, постигшей благополучную и процветающую ещё несколько лет назад семью.
«Ах, вы так?! Демократия, говорите, рыночные отношения? Я покажу вам рыночные отношения, су… продажные», - мысленно пообещал он новым хозяевам жизни, представлявшимися ему, колышущейся безликой, безглазой, бледно-розовой массой, со множеством чернеющих зловонными провалами, алчущих раззявленных ртов.
Передёрнувшись от возникшего в его сознании омерзительного сюрреалистического образа, Валера, заперев на защёлку дверь своей комнаты, достал из так и не разобранной спортивной сумки, бутылку запрещённого, как и любой другой алкоголь в доме, французского коньяка, сорвал обёртку, вытащил пробку, и сделал несколько глотков прямо из горлышка.
Завалившись на кровать, он закинул руки за голову, незряче уставился в потолок, и начал подводить неутешительные итоги.
«С женой всё ясно», - он вспомнил, как грубо пошутил над «нарисовавшейся» через два дня после его приезда благоверной, признавшейся, что она на третьем месяце беременности: «Как это тебя угораздило? За полгода, что меня не было, я не припомню, чтобы посылал тебе фотографию своего …».
Относясь к родителям не трепетнее, чем они к нему, Валера, несколько отстранённо, как о давно знакомых, но не близких людях, с положенным в таких случаях сожалением подумал: «Отец сопьётся, мать его бросит, наверняка потребует раздела имущества, так как она здесь не прописана, на долю квартиры она претендовать не может…», - он потянулся за бутылкой, стоящей на прикроватной тумбочке, - «Вот деда с бабушкой жалко. Папаша со своими запоями их раньше срока в могилу уложит. Что ещё? Дача. Надо уговорить стариков переписать её на меня. Машина… Ну, эту рухлядь пускай отец пропивает, не жалко. Деду с бабулей, если уж совсем худо станет, я помогу».
Он сел на край кровати, достал из заднего кармана джинсов мятую пачку «Кента», закурил, выпустил перед собой густое облако дыма: «С флота списываться сейчас нельзя. Если придётся сваливать из этой помойки, нужны деньги. Большие. Без денег на Западе, стол и дом гарантированы только под кустом».
Не в силах оставаться в удушающей своей безысходностью и отчаяньем атмосфере, царящей в доме, Валера до конца отпуска уехал в Сочи.
Перед возвращением в Питер, он заехал домой, забрал коллекцию монет, иконы XVI и XVII века, несколько редких антикварных книг, в кожаных переплётах и небольшую акварель Кандинского. Старикам он свой поступок наполовину правдиво объяснил тем, что берёт вещи на сохранение, чтобы отец не пропил.
В Питере его ждала ещё одна прескверная новость. «Трёха» по секрету сообщил Валере, что пока тот был в отпуске, на судно приходили из первого отдела, интересовались, расспрашивали о нём штурманов, команду, попросили капитана написать на него характеристику.
- Ты ничего не натворил? – с непосредственностью идиота спросил третий помощник, наивно полагая, что, вот прямо здесь и сейчас, ему покаются во всех своих грехах и правонарушениях, припав к его груди, и обливая китель слезами раскаяния.
- Да ты что! Я невинен аки агнец, - похлопал парня по плечу Валера, скрывая внутреннюю дрожь.
За годы занятия контрабандой, у него выработалось звериное чутьё, и на этот раз оно ему подсказывало, что на чём-то он прокололся. Этот рейс может стать для него последним, при условии, что его выпустят в море на этот раз.
Отмазывать его теперь некому, если кто-то на него настучал, отвечать придётся по полной программе: статья 188 УК РФ с лишением свободы на срок от трех до семи лет с конфискацией имущества.
С трудом сопротивляясь приступам паники, волнами накатывающими на сознание, мешающими трезво мыслить, Валера сорвался в город.
Несколько раз меняя транспорт, пересаживаясь с такси на метро, опасаясь слежки, он приехал на квартиру к своему самому надёжному «партнёру», с которым они «мутили» по-крупному, и у которого он хранил свою долю в валюте.
- Чего не позвонил-то? Мог бы меня и не застать, - вместо приветствия пробурчал подельник.
- Времени нет объяснять. Короче…
Кто-то наверху, в преисподней, в эфире, в космосе… Словом кто-то невидимый, кому он, Лерик, пропащая душа, небезразличен… Помог, охранил, дал ещё один, может последний шанс.
Таможня, тщательней, чем обычно осмотрев его каюту , и спросив о наличии предметов запрещённых к вывозу за границу, спустилась на главную палубу к каютам команды.
Лерик вздохнул полной грудью только после того, как лоцман, спустившись по штормтрапу, перебрался на «PILOT», сразу же отваливший от борта, и сухогруз, легши на курс, вышел в море.
Когда в положенное время Валера поднялся на мостик, чтобы заступить на ходовую вахту, он был неприятно удивлён тем, что вместо своего вахтенного матроса, пользовавшегося у него некоторым доверием, его ожидал какой-то подозрительный тип. Валере он сразу не понравился. Была в нём какая-то чревоточинка, нечто вроде врождённого подлого лакейства. Такой подобострастно, с масляной улыбочкой примет заказ, а потом незаметно плюнет в тарелку с первым, или в чашку с кофе.
- А где Юра? – спросил он у типа.
- Заболел, а я вместо него, - зыркнул крысиными глазками тип.
- Спасибо, я догадался.
«Ну, да и хрен с тобой. До Лондона как-нибудь дотерплю», - подумал Валера.
На ночной вахте, когда «трёха» с матросом ушли, вахтенный подошёл к Валере, и криво усмехнувшись, откинул полу спецовки, показал ему торчащий из-за пояса свёрнутый в тонкую трубочку лист плотной бумаги, упакованный в полиэтиленовую стретч-плёнку.
Валера замер. Это же его «Кандинский»! Час назад он достал его из тайника, и отнёс в каюту, опасаясь, что акварель может пострадать от влаги…
- Чего молчишь? Не ожидал?- тип прямо-таки упивался его растерянностью, - не знаю, что это за хрень, но я хочу половину того, что ты за неё выручишь, а иначе отнесу капитану.
«Половину?! Да знает ли эта быдлота кто такой Кандинский? Что я собираюсь получить за него несколько сот тысяч фунтов!», - Валера почувствовал, как внутри него, сотрясая тело мелкой дрожью, просыпается безрассудное бешенство.
- Обсудим это. Ещё кто-нибудь знает? - как можно спокойнее спросил он, пытаясь взять себя в руки.
- Обижаешь начальник. Больше «знатоков» - меньше денег! – осклабился матрос.
- Ты вещь-то из штанов достань, помнёшь товар, он хороших денег стоит, - Валера не сводил глаз с наглеца, - можешь оставить у себя, - заметил он гримасу недоверия у того на лице.
Матрос вытащил из-за пояса акварель, прошёлся по мостику, словно издеваясь, небрежно постукивая по ладони бумажной трубочкой.
Улучшив момент, когда тот перестал смотреть в его сторону, Валера в два прыжка подскочил к нему, нанёс короткий резкий удар ребром ладони сзади, в основание черепа. Придержав обмякшее вмиг тело, он осторожно опустил его на пол.
Судно начало заметно покачивать. Валера вытащил потерявшего сознание матроса на крыло мостика, перевалил его через планширь, и столкнул за борт.
Спрятав под китель акварель, он подошёл к штурманскому столу, посмотрел на карту.
«Через десять минут я по громкой вызову вахтенного матроса на мостик, через пять, объявлю тревогу. Пока то, да сё… будем здесь», - он ткнул пальцем в точку на карте, - «как только удостоверятся, что матроса нет на судне, капитан прикажет начать поиск. Потом начнём манёвр полуповорота с последующим выходом на контркурс… и никого не найдём», - Валера от стола прошёл к репитеру гирокомпаса у рулевой колонки, проверил курс.
Прислушиваясь к набирающему силу шторму, он словно не о себе, подумал: «Злостный контрабандист, теперь ещё и убийца. Что дальше?... Ладно. Покаяние отложим до лучших времён», - он переключил тумблер громкоговорящей связи на внутреннюю трансляцию, и потянулся за микрофоном…