Душа, высылаемая вон из тела.
Пожалуй, лучшую и самую ёмкую хвалу Сикстинской Мадонне пропел Александр Николаевич Радищев, дав при этом оценку и гению Рафаэля - неоднозначную, надо сказать.
Так Рафаэль из Урбина,
В свете славный живописец,
Душу выслал вон из тела.
Это - отрывочек из поэмы А.Н. Радищева "Бова", основанной на сказке о Бове, пришедшей в Россию из Западной Европы и ставшей самой популярной русской сказкой - если не считать примерно равного ей по популярности "Еруслана Лазаревича". "Душу выслал вон из тела", - во как! Ни прибавить, ни убавить. Так ведь и мы все ощущаем, глядя на эту сходящую с облаков Деву. В чём же радищевская неоднозначность в отношении Рафаэля? В том, что поэт говорит перед этим. Говорит он вообще не о итальянском гении Возрождения, а об одном их главных героев сказки о Бове-королевиче - отчиме Бовы Дадоне. И говорит вот что:
Он наездник в ратном поле,
Богатырь и вождь, и воин,
Дадон сильный - ему имя.
Но не только в ратном поле
Подвизался он с успехом:
Столь же славен он у женщин;
А хотя в любви он страстен,
Но подвластен ей он не был,
И с Алкидом чтоб сравниться,
Лишь ему недоставало
Десяти жен и дев красных,
Пятьдесят дщерей Фиспия,
И одной лишь только ночки,
Чтоб ему отцом быть нежным
Пятьдесят раз вдруг в семействе.
Радищев вспоминает об одном из подвигов Геракла, о котором редко вспоминают; он не входит в канонические двенадцать его подвигов, и детям о нём читать не рекомендуют. Это - так называемый "Тринадцатый подвиг Геракла" - за одну ночь он сделал женщинами пятьдесят дочерей фессалийского царя Фиспия. (Фиспий боялся, что дочери выберут себе недостойных мужей и специально залучил к себе Геракла, чтобы иметь крепких и достойных внуков.)
Итак, Дадону, чтобы сравниться с Алкидом, недоставало только ночки да дщерей Фиспия, которых было - повторю - пятьдесят.
Но подвиг Геракла может повторить не только злой царь Дадон, но и добрый дурак Иван в "Коньке-Горбунке"! Только он ловит не девушек, а Жар-птицу. Поскольку царь приказал привезти одну - он одну и выбирает. Но жалеет при этом, что не может "всех переимать".
"Тьфу ты, дьявольская сила!
Эк их, дряни, привалило!
Чай, их тут десятков с пять.
Кабы всех переимать, -
То-то было бы поживы!
Неча молвить, страх красивы!
Ни в одной сказке больше вы не найдёте даже и двух Жар-птиц - она всегда в гордом одиночестве, поскольку чудо и страшная редкость. И только в "Коньке-Горбунке" жар-птиц именно "десятков с пять" - то есть - пятьдесят - как было дочерей Фиспия, познанных Гераклом, - о чём вспоминает Радищев в своём "Бове".
У Дадона нет пятидесяти любовниц, зато у него одна Мелетриса, с которой он может пятьдесят раз за ночь испытать взаимное счастье.
Славну рыцарю толико, .
Нет, нельзя не полюбиться
Мелетрисе, страстной, пылкой;
А тем больше, как лишь вспомнит,
Что объятья, повторенны
В пятьдесят раз нераздельно,
Кажду ночь возобновятся.
Пусть бессонница всегдашня
(Столь ужасная больному)
Ее мучит на постеле
(Но сам-друг) и жизнь преторгнет:
Сам-друг и жизнь преторгнет - то есть, зачнёт ребёнка, или - доведёт до оргазма? (Пардон!) Но последними тремя строками Радищев нас круто разворачивает в другую сторону. Эти строчки я уже привела в начале статьи:
Так Рафаэль из Урбина,
В свете славный живописец,
Душу выслал вон из тела.
РафАэль - как известно - так же был страстный любовник, и у него была своя Мелетриса - Форнарина, - вполне телесная дочь булочника. А художник - после бурной ночи с ней - взял и вывел на полотно Душу с лицом прекрасной булочницы, - и весь мир замер перед ней в благоговенье.
С нашими птицами - хоть они и "дьявольская сила", и так схожи с ведьмами на шабаше на киевской Лысой горе, - дело обстоит иначе. Они - чистые создания - сразу чистые - как Мадонна на картине ( и в жизни, и в бессмертии). Потому, что прилетают не на Лысую, а на серебряную гору, - и не для оргии, - а чтобы воды попить. К тому же хвосты у них - сущий смех! То есть - можно предположить - смех Сущего - то есть, Бога? У куриц таких хвостов нету - у куриц они запачканы, - а эти - чистые слишком. (Повторяется ситуация с Кобылицей, над которой ржёт конь). Почему же они - дрянь, если - чистые? Думаю, они - из породы фениксов, а фениксы - как писал Эзоп - приносят себя на алтарь, на котором сгорает их прежняя кожа, и возрождаются на утренней заре заново. Сдирают они с себя старую кожу - потому и дрань - "дрянь". Но сдирает с себя кожу и наш Иван, для того, чтобы уподобиться Жар-птице - и поймать её. Автор пишет об этом так весело, что фиг поймёшь, что это за операция такая:
Сам с собою под лазейкой,
Наш Иван ужом да змейкой
Ко пшену с вином подполз, -
Хвать одну из птиц за хвост.
Лазейкой Ивану служит дубовое корыто. Здесь явная несуразица, - или не то, что мы думаем. Эпитет "дубовое" к корыту, в котором стирают бельё, - неприменим. Не делали таких корыт - из дуба - слишком роскошно: дуб - дорогое дерево. Но одним из значений слова "корыто" является значение "гроб". А гробы - как мы знаем - из дуба как раз в основном и делали (и то мухлевали - выдавали сосновый гроб за дубовый, - как Гробовщик у Пушкина!) Значит, Иван-то ползёт под гробом; но чтобы не пугать нас, называет его корытом. И что он там делает - под домовиной? А он там ползёт ужом да змейкой. Ужи же и змейки славятся тем, что сбрасывают старую кожу, которая называется "выползина". В.И. Даль рассказал об этом Пушкину в 1833 году в Оренбурге. То есть, Иван тоже становится "дрянью" - подобное притягивается к подобному. И что он делает всем этим процессом? Он ловит Душу! Вернее, даже - совокупляется с Душой. (Как это было и в случае с Кобылицей). Преодолев себя, выдавив из себя собственную душу, совокупляется с душой огненной - божественной. Это - творческий процесс, - вдохновение, - которое Пушкин так же называл "дрянью". В результате получается "Душа в заветной лире", что переживает телесный прах. Вот эту Душу он и везёт царю на потеху - как дурак... И эта чистая - божественная - Душа - превращается в публичную девку, доступную дворовой публике. Тут уже не до благоговения! Потому она и "бабушка", - что, как мы выяснили - замаскированное под "невинную старушку" самое известное русское ругательство.
Таким образом, число "пятьдесят" в отношении Жар-птиц применяется первый и единственный раз в сказке "Конёк-Горбунок", вслед за Радищевым в "Бове", который поминает пятьдесят дщерей Фиспия, познанных в одну ночь Гераклом. Как Радищев сводит напрямую процесс соития и процесс творчества, в результате которого была написана Сикстинская Мадонна, так и автор "Конька-Горбунка" говорит о процессе творчества и о своих творческих возможностях, повествуя о том, как Иван поймал Жар-птицу: он так же мог бы "всех переимать" - все пятьдесят Жар-птиц. Но только Пушкин глядит дальше Радищева. Тот видит романтический - духовный - результат - Душа выслана вон из тела и все благоговеют перед Нею. Автор "Горбунка" видит и то, как Душа идёт на потеху царя и царской черни - в ширпотреб, так сказать...