Меня зовут Таня, и мне одиннадцать лет. Было одиннадцать лет тремя годами ранее, но их безвозвратно пожрало время. Этот попутчик сопровождает нас с момента рождения до смерти. Вдумайтесь – словно паразит, время присасывается к человеку и пьёт его минуты, часы, года. Радостные или не очень, совсем ненавистные и желаемые быть забытыми до отчаяния, монстр все их поглотит со временем. Обглоданные до зеркальной чистоты кости прожитых мгновений навечно останутся позади. Если не вдумываться и не напрягать память, то прошлое – это цветные лоскуты времени. И подобно зрителю мы прокручиваем перед собой эти яркие слайды. Как же много осталось за плечами.
Дети не тренируют память, как взрослые. Мы мало помним о своих первых годах жизни. Нам пока неведомо смрадное дыхание пожирателя времени. Но приходит время, и мы начинаем собирать в руки песок, который ускользающими песчинками падает сквозь пальцы. Мы стараемся собрать прошлое, словно мозаику, собрав при этом себя. И проливаем горькие слёзы, не найдя подходящей детали.
Иногда я думаю над этой мозаикой. Я хочу вспомнить, какой я была, три далёких года назад. Я хочу знать всё. Самую мелкую деталь. Ураган цветов, запахов и форм проносится в моей голове, как только я закрываю глаза. Но я не знаю, правдивы ли эти воспоминания, и имеют ли они прямое отношение к той самой одиннадцатилетней девочке, которую поджидала бездна? Она не собиралась делать шаг, но время подтолкнуло её. Я не имею права судить себя, ведь я не виновата. Я просто пытаюсь собрать мозаику, чтобы понять.
Дождь барабанит редко и тихо, капли лениво скатываются с листьев зелёных деревьев. На улице сейчас мокро и сыро, пахнет земляной свежестью. Я это знаю, я пока помню. В мой угол палаты почти не проникает свет. Рядом, на тумбочке стоит стакан с водой. На соседней койке женщина встряхнула местной газетой, воздух всколыхнулся. Я закрываю глаза и хочу вернуть себя трёхлетней давности, такую беззаботную. В сознании мелькают яркие цвета, и возникает одиннадцатилетняя девочка. Её щеки круглы и по-детски припухлые, кожа не обтягивает скулы так резко, как сейчас. А глаза… Сейчас в них нету блеска при смехе, они остаются мертвенно черные, когда я улыбаюсь. Я перестала чувствовать тело. Я потеряла себя.
Вдруг образ тает. Чуть дрогнув, веки приподнимаются – уже светит солнце. Лишь показавшись из-за туч, первый луч начал плясать по людям, лужам, стеклам витрин. Заглянул он и в палату, ворвавшись в мой уголок. Но тучи вновь сомкнулись, и луч пропал. Я так хотела, чтобы мои глаза снова, хоть бы на мгновение, заискрились. Но всё понапрасну. Та девочка навсегда потеряна. Она погибла вместе с родными.
Последней каплей стала смерть мамы. Её не стало туманным майским утром. День, словно издевался своей солнечной погодой, вгоняя меня в ещё большую тоску. Я никогда не обжигалась, играя со свечой, но в этот раз огонь достал меня. Моя жизнь стала мраком. Мраком, который накрывает фитиль, дождавшись, когда тот прогорит. Я устала ждать.
Я была на удивление спокойна, лишь что-то неприятное дергалось в душе при упоминании мамы. Я перестала вести дневник, написав последнее, на что у меня хватило сил: «Савичевы умерли все. Осталась одна Таня».
Что было дальше, я помню отрывками, словно прокручиваю старую киноплёнку. Я даже не помню, как я оказалась в больнице, и почему так больно…
Меня зовут Таня Савичева, и я умерла.