Несколько дней ходил в осеннем пальто. Сегодня – 10. Вновь надел зимнее.
«Жигули» убрали от вставок, то ли на укомплектовку, то ли на другое место.
У меня дурацкая мнительность. Надо избавляться.
28 февраля состоялся семинар. Мы пришли к половине десятого, писатели немного задержались, то есть пришли в начале одиннадцатого. Валя произнесла:
— Идите, встречайте.
Кто-то пошел, я остался стоять, не выстраиваться, же вдоль лестницы в почетном карауле?
Юрий Александрович Лопусов и Виктор Суглобов разбирали нас по очереди, большей частью говорили комплименты.
Более интересными были столичные новости: Ю. Скооп подал в суд на Мишарина. У обоих оказались схожи сюжеты, только антураж разный. Солженицын может вернуться в Россию. Оказывается, он никогда не был антисоветчиком, это ему приклеили ярлык, так как не могли достойно оценить неординарное произведение.
— Может ли Аксенов вернуться? — спросил я.
— Нет. Он запродался. Если Солженицын ничем не запятнал себя, то Аксенов пишет ярую клевету.
— Может ли создаться такая ситуация, что всё вернется на свои места? — спросил Кудряшов.
— Это не исключено, — ответил Лопусов. — В Моссовете заменили 95% начальников. А это серьёзная организация. В лицее учились дворяне, князья, и все они носили одну форму, никто ни перед кем не выделялся. У нас же сейчас носят в школу золотые сережки, дорогие вещи. Чингиз Айтматов сказал, что киргизский язык богаче русского, мол, на русском: птица садится, самолет садится, человек садится, а на киргизском это всё разными словами можно сказать. Тогда я спросил: Как вы считаете, язык нивхов богаче русского или беднее? Он ответил: Беднее. Тогда я сказал, что на языке нивхов есть сто пятьдесят слов различного состояния снега: рыхлый, талый, влажный, водянистый, сухой, твердый, с настом, синий, розовый и так далее.
— Почему так пристрастно отнеслись на съезде к Астафьеву? — спросил я.
— Что тогда было! Вся грузинская делегация встала и ушла. Пришлось нашему старейшему писателю Гавриле Троепольскому выходить и извиняться перед ними. Еле на ногах держался.
Но спрашивал я его не об этом! Мне хотелось знать подоплёку возмущения.
В КВН прозвучала ехидная фраза: Наша наука стояла, стоит, и будет стоять.
2 марта. Ночью проснулся в 12 ч, проспав всего лишь два часа, и больше не мог спать. Ни в одном глазу. Думалось. О себе, своей писанине. Потерял чувство времени. Казалось, лежу тридцать минут, а прошло три часа.
Понял, что зря время теряю, лучше встать и писать. За полтора часа написал четыре листа рассказа, который придумал, пока лежал с открытыми глазами. Почувствовав дремотное состояние, пошел спать, но еще с полчаса не мог уснуть.
Днем Вармяк удивил вопросом:
— Ты как сегодня спал? Давлением не страдаешь? Я плохо спал.
Видимо, дало знать то, что за выходные я хорошо отоспался, и надо было устать, чтобы всю ночь проспать. Ночной рассказ получился ошибочным, не продуманным. Не выдержал дневной критики.
«Подавление страха, требование хладнокровия перед лицом смерти есть требование "обывательского" сознания"». Д. Гинзбург.
Римское самоубийство Лили Брик в 88 лет. Она сломала шейку бедра и поняла, что ходить больше не сможет. Приняла нембутал. Села в кресло и, умирая, написала записку, в которой упомянула Маяковского.
"Две формы обращения с литературными ценностями прошлого — оплевывание и облизывание: Достоевский. Фет. Блок..."
Гюго 83-х лет за месяц до смерти отметил в записной книжке любовное свидание и сумму, уплаченную куртизанке.
В США дебатировался вопрос о совместном кооперировании с нами. Многие были настроены положительно — новый рынок сбыта. Встал Эндрю Кеннеди и произнес короткую речь:
— Вспомните 20-е годы, мы им дали передовую технологию, отличные танки — и русские построили социализм. Сейчас мы им дадим отлаженное производство — и они построят коммунизм. Хотите ли вы этого?
Больше к этому вопросу не возвращались. Стало всё ясно. Несколько странно: неужели они так глупы, что считают: коммунизм можно построить? Или же, важно другое: найти любой повод для отказа.
3 марта впервые за 15 месяцев работы контролером оформил браковку на виновника. Никонов, подписывая, рассмеялся:
— Что случилось?
Я сначала не понял, к чему это он спросил? Хотел объяснить, какой брак обнаружил. Он отвернулся, посмеиваясь, будто стесняясь посмотреть мне в глаза, и я догадался, что он смеется надо мной, мол, за такой долгий срок впервые осмелился.
Он забыл, что в первый раз я выписал браковку на девять деталей, но Смирнов упросил его аннулировать, что и было сделано. Пихтовников подошел ко мне и сказал об этом. И я понял, что никто не заинтересован наказывать бракоделов. Никонов, лишь говорит об этом по долгу службы, положение обязывает.
Одно сознание, что мир страшно неразумно устроен, способно отвратить от любого бога. И тот, кто продолжает верить в него, невольно сознает и допускает, что бог не всемогущ, коль творится подобное. И не понимает, что такому богу нечего верить и поклоняться. Эта вера принижает человеческий интеллект, ставит в один ряд с одомашненными животными, которым кроме стойла ничего не надо. Хотят попасть в рай, то есть вечно стоять на коленях перед богом и петь хвалебные псалмы. Вера в бога – это добровольный идиотизм, когда не хватает ума.
5 марта. Иду на четверг в лито. Слышу разговор. Грузин спрашивает русского мужика:
— Как думаешь, огороды нам оставят?
— Да, в этом году последний раз попользуемся.
Я усмехаюсь, непривычно видеть грузина за огородными делами, обычно они другими делами занимаются.
Когда проходил по коридору к нашему помещению, из-за двери услышал громкий забористый грузинский мат, который, можно догадаться, звучал уже довольно продолжительное время. Мат перемежался добродушной русской речью. Понял, что какой-то грузин прикалывается, пользуясь тем, что русские не знают грузинского мата. Я открыл дверь.
Перед сидящей красивой молодой женщиной стоял грузин 30 лет и, улыбаясь, крыл её матом. Она внимательно слушала. Он с веселым задором посмотрел на меня, не зная, кто я, и зачем открыл дверь.
— Нехорошо ругаться матом, — сказал я ему, и закрыл дверь.
Позже узнал, что он режиссер местного театра. Этакий паскудник продвигает культуру в Тольятти.
Стукач снова пришел, и в самом начале вечера Валя набросилась на него:
— Непонятно, что ты за человек? Мне кажется, случайный. Стихи ты не хочешь читать. Я совершенно случайно узнала, что его зовут Игорем. И как ты вел себя на встрече с писателями?! Соколов подошел к микрофону, а ты демонстративно встал и вышел из зала. Как это понимать?
— Не знаю, почему я так сделал. Не мог сидеть. Возникло какое-то чувство.
— Ненависть? Клаустрофобия? – быстро спросил я.
Леня засмеялся над моей репликой, так она была неожиданна.
— И потом, если ты не умеешь выражать свои мысли, в чем мы неоднократно убеждались, лучше помолчи. Зачем ты ввязался в спор с Соколовым? Что он подумает о нас? Я не знаю, что ты, вообще, пишешь, но твоё дело было слушать, а не выступать.
— Я хотел заступиться за стих. Мне понравилось. Если хотите, я могу почитать свои стихи.
— Прекрасно, но немного погодя. Сейчас решим другие вопросы. Потом предоставим тебе слово.
Поговорили о прошедшем семинаре, что писатели боялись встречи с нами, мол, понравятся ли нам их разборы, а мы, в свою очередь, их боялись. Второй семинар с «Молодой Гвардией» будет в октябре, чтобы мы успели написать новые произведения, а не давали старые.
Наконец вспомнили о Стукаче. Он как-то мучительно поморщился, то ли выдавливая мысли, то ли волнуясь. Но этого волнения по его поведению не было заметно. Говорил он спокойно и размеренно. Речь была пресной, едва ли не убогой.
— Стихи начал писать 12 лет назад, ещё в школе. Мой друг написал стихи, я прочитал и сказал, давай я улучшу. Улучшил. Мне понравилось. С тех пор стал писать на дни рождения, к праздникам. Я сейчас прочту. Мне бы хотелось, чтобы присутствующие высказались по моим стихам. Всё. Мне это нужно.
— Ты прочитай. А мы посмотрим, стоит ли по ним высказываться?
Он прочитал четверостишие о мамочке, пахнущей весной кленовыми листочками. Недолго помолчал и прочитал по памяти ещё одно четверостишие, тоже о мамочке.
Лёня сидел рядом с ним и откинулся к стене, чтобы читающему не было видно его смеющееся лицо. Я старался не смотреть на Лёню, чтобы тоже не рассмеяться, тем более что сидел напротив Стукача.
Всё это было похоже на издевательство с его стороны, читать столь примитивные стихи, но все почему-то молчали. Говорить было нечего. То ли щадили поэта, не пощадившего наши уши, то ли по какой-то иной причине.
Валя решительно подвела черту:
— Это бесполезно обсуждать.
Весь вечер Стукач промолчал. Лишь на перекуре в туалете о чем-то спорил с Леней, тот сердито ему что-то выговаривал. Дверь из курилки приоткрылась.
Стукач вскочил с корточек, он сидел перед Леней, и, как заправский каратист, ногой сильно ударил в дверь, так что от удара она ещё больше раскрылась. Следом вошел юноша из театра. Секундой раньше, и удар Стукача пришелся ему бы по лбу. И могло быть сотрясение.
Стукач посмотрел на дверь и не стал снова закрывать. Все с удивлением смотрели на эту его странную выходку, и ничего не говорили. Да и что можно было сказать? Человек, явно, психически болен.
Кудряшов принес торт в честь женского дня и настоял, чтобы поставили чай. Валя разрешила, и он сам наполнил чайник водой. Я, как всегда, отказался пить чай, Леня тоже.
Стукачу чашка досталась во втором заходе. Он не отказался, съел торт, потом ухватил в руку сразу пять штук печенья и разом откусывал от них, подбирая губами сползающие крошки. Все уже закончили пить и уже собрались уходить, некоторые поднялись, а он всё ещё ел печенье, и Валя сказала:
— Помой за собой чашку, и, вообще, сегодня моют мужчины.
Леня взялся за посуду. Я не понял его намерения, и принялся ждать, когда он помоет, чтобы вместе пойти домой. Но он не торопился. Сказал, что хочет поговорить с Валей.
Он обеспокоен судьбой своих рассказов, мол, писатели не сказали четко, будут ли его печатать? Будут обсуждать, а такая неопределенность не устраивала Леню, выматывала. Вот он и хотел об этом поговорить с Валей, чтобы позвонила в Москву и узнала о судьбе его рассказов.
Мне он говорил, что ему важна первая публикация, чтобы подняться в глазах жены, которая пока не воспринимает его литературную деятельность всерьез. Я уже прошел через это, и воспринимаю отстраненно. Для меня важен следующий шаг, или, хотя бы продолжение.
Лопусов сказал:
— Было 330 постановлений партии о сельском хозяйстве, и все они оказались вредными. Пора бы прекратить партии вмешиваться в несвойственные ей дела, и заняться воспитанием руководящих кадров. Дошло до того, что выбрасывали слова из статей Ленина. Надо идти не вперед, а назад к Ленину. В Моссовете заменили 95% начальников.
Когда я пришел в объединение, там были Валя и Артикулова, с которой Валя нервно спорила. Лидия Петровна доказывала, что с ней при разборе стихов обошлись очень грубо, бестактно:
— Встал и сказал, это не стихи, а… Конечно, я знаю об уровне своих стихов, но так говорить!
— Если ты так болезненно воспринимаешь, то больше не буду приглашать тебя на семинары.
— Конечно, если ты захочешь.
— Не я захочу, а ты обижаешься на критику.
— Вообще-то, к нам слишком снисходительно отнеслись, — сказал я. – Нас надо больше ругать, чтобы мы адаптировались к критике, а то привыкли выслушивать дифирамбы.
— Правильно, Слава, — обрадовалась Валя поддержке.
— Валя, не переживай. Смотри на всё отстраненно, — пытался её успокоить, понимая, как ей обидно выслушивать такие претензии за свои старания, и тем более от кого, от змеи пригретой на груди. У Артикуловой слабые стихи, и вылезла в печать лишь потому, что Валя хорошо к ней относится. То ли жалеет, как пожилую женщину, которая так ничего и не добилась.
Артикулова ещё пыталась доказывать своё, но уже не с таким запалом, и её никто не слушал. Вернее, Валя лишь делала вид, что слушает, а сама думала о нанесенной ей обиде.
Стоило мне упомянуть Нику Турбину, которая ребенок по сравнению со Стукачом, но стихи противоположного свойства, им бы поменяться, как Леня заговорил о ней:
— Я не понимаю, откуда у девочки это чувство прошедшего времени?
Рассадин:
— У неё нет ничего своего. Это зеркало отражения.
Кудряшов:
— Это безнравственно – вытаскивать на такую трибуну ребенка. У неё ненормальное поведение. Манерное, жеманное.
Всё же, пришли к выводу, что надо подождать, чтобы узнать, что из неё получится? Может быть, она вырастет из своих стихов, они ей опротивят. Вряд ли, слава всегда приятнее забвения. И она будет щебетать, несмотря ни на что.
7 марта. Утром в первую смену. Времени только на бритье. Мысли о драматизации моей повести, слишком всё гладко, оттого и скучновато. А это идет от моего характера, не люблю трудности в жизни, и невольно стараюсь избежать их и в повести. Ведь можно всё предусмотреть, подложить соломки. Пусть Петр приедет к Люсе и не застанет её дома. Она в это время увезет мать в больницу.
После обеда отпустил Коняеву домой. Ушли почти все женщины, да и многие мужчины. Лишь наша бригада продолжала работать до последнего часа, не сделали норму.
8 марта днем пошли к Хлебниковым. Выпили несколько бутылок пива и одну — вина. Потом все уставились в телевизор смотреть сказку о трех орешках для Золушки.
Я поднялся, телевизор можно и дома смотреть, и мы ушли. Гена уезжает на курорт в Цхалтубо.
11 марта. Всё держатся холода. Ночью до -12. Днем теплее -5. Лишь солнце ослепительно светит и снег на асфальте подтаивает. Работаю во вторую смену. Под конец смены собираемся в термобоксе, и разговариваем на разные темы, или косточки перемываем. Комаров мне:
— Ты должен написать статью. Тему я тебе дам. О том, как Никонов при покраске стен заляпал краской портрет Ленина. Я отказался это делать. Пихтовников тоже, а он вместе с Харьковенко закрасили. Коммунисты, называется. С портретом Ленина так обойтись! Это всё равно, как те, которые скульптуру Ленина зарыли в землю. Напиши, и он полетит с работы. Отклонения задним числом подписывает. Ему приносят, а он подписывает.
Мне, без зазрения совести, предлагали написать донос на начальника! Сами опасались. Чужими руками приятно загребать жар.
— Это намного хуже, чем заляпанный портрет, — улыбнулся я. – Даже если я и напишу, статью не напечатают. Перешлют по инстанции, вернется по кругу. А вам, Иван Алексеевич, надо вступить в партию, чтобы на собрании пропесочить Никонова за его делишки, подколол я Пихтовникова.
— Мне ещё 20 лет назад предлагали вступить в партию, а я отказался, — взъярился он.
Чтобы отвлечь от возбуждающей темы, рассказал про певца Валерия Леонтьева, за которым поклонники следят с биноклем и фотоаппаратом.
На семинаре Сергей Тришкин вдруг принялся прохаживаться, подсмеиваться над Сергеем Аршиновым, который в очередной раз женился, на этот раз на директрисе, старше его на два года. Прежняя жена, моложе на 17 лет, ушла со своим ребенком к сверстнику, оставив квартиру ему. Иногда навещает, мол, я тебя по-прежнему люблю — это со слов Сергея. Не обольщается ли он, творя о себе легенду?
Вряд ли он в силах потягаться с молодым соперником, тем более радикулит замучил его. Вероятно, молодой надоели его болезни. А мне стало непонятно, почему Тришкин вдруг начал высмеивать Аршинова? Что это? Душевная глухота? Или мужская беспощадность, мол, что тут такого, посмеяться над вечным женатиком?
У Аршинова это вечная проблема. Я, когда с ним познакомился, знал, что он расходится с женой, потом узнал, что он женился, потом снова разошелся, потом вновь женился и уехал в Сибирь, откуда снова вернулся к жене. Сейчас его начали печатать, и он чувствует себя на коне, свысока смотрит на всех.
Геннадий Комаров собрался было уходить в цех «Мотор», но там его отказались принять, и он немного поостыл, уже не говорит о переходе.
Снова начала побаливать голова. Хочется постричься наголо, но как представлю, как буду выглядеть… Перестал брать книги, надо начать писать, долго не писал, все читал. Но надо ли? В каждую минуту может разразиться атомная война, и всё окажете ненужным.
12 март 87 г. Частники в общепите собираются зарабатывать по 400 рублей, что очень сомнительно, если не воровать. В лучшем случае, 200 рублей. Первые месяцы будут стараться, а потом надоест крутиться белкой в колесе.
Продолжение следует: http://proza.ru/2012/07/31/631