Когда Атос, наконец, получил возможность провести у Аньес столько времени, сколько хотел, он открыл для себя еще одну маленькую радость, какой, как ни странно, не знал раньше – когда по тебе скучают и очень ждут. Конечно, и мушкетера Атоса и графа де Ла Фер нередко дожидались с нетерпением, в том числе, и желая пустить ему кровь. Случалось, ждали друзья или товарищи по оружию, всегда очень ждал Рауль, особенно, когда был маленьким. Но ожидание Аньес – это было другое. Это не ребенок, для которого ты почти божество, не нетерпеливые вопросы друзей: «Есть засада? Сколько их? У них мушкеты?». Это, еще не так давно совершенно незнакомая взрослая женщина, для которой ты, необъяснимым образом, стал вдруг самым главным человеком на свете. Атос знал, что так оно и бывает, но от этого знания чудо не переставало быть чудом.
Его ждал еще один сюрприз – оказывается, он тоже очень соскучился и тоже очень ждал.
Аньес с удовольствием слушала новости из Пьерфона, а Атос поражался себе – когда еще он был таким разговорчивым?
Атос думал удивить Аньес подробностями о рождении малыша, но она, смеясь, призналась, что уже все знает, даже пол и имя младенца, хотя ребенка еще не крестили, цвет волос и глаз, и сколько он весит.
- Об этом болтает вся прислуга в окрестностях, а от нее знают и господа. Тем более, что тут нечего скрывать. Господин виконт не слишком испуган?
- Отчего «виконт»?
Аньес засмеялась:
- Я сужу по Вашему лицу. Прошло столько времени, а Вы до сих пор озадачены, хотя отец не Вы.
- Я – дед. Хм, есть чем озадачиться. Д’Артаньян заранее потешался надо мной. Обещал, что приедет, чтоб увидеть все своими глазами.
- Было бы замечательно, чтоб Ваши друзья были рядом. Вы написали им?
- Написал, хотя, признаюсь, это было нелегко. Пожалуй, впервые в жизни я не мог подобрать слов.
- Мне кажется, если бы они приехали, и виконту было бы легче.
- Может быть, – вздохнул Атос.
Он машинально перелистывал страницы какой-то книги, что лежала на столе, но не читал. Он думал о том, что недавно, и совсем неожиданно, сказал ему Рауль: «Раньше моя жизнь была сплошной мукой, сейчас я не мучаюсь – я пуст». Виконт был спокоен, и это спокойствие пугало больше слез и истерики. Атос не ждал, что Рауль быстро все забудет, но не думал, что все настолько плохо. Правда, прошло всего два года. Ему самому понадобилось без малого пятнадцать лет, друзья и сын, чтобы прийти в себя. А у Рауля есть семья, и он помнит об этом, не зря же, пусть и с сожалением, он заметил отцу:
- До этого я мог позволить себе умереть.
Аньес, видя, что Атос задумался, не тревожила его, занимаясь своей вышивкой. Атос сам спохватился:
- Простите, я приехал к Вам, а мыслями остался в Пьерфоне. Что это за книга? Что-то новое? Монтень!
- Для Вас вряд ли новое, а я не читала. Недавно купила.
- И что скажете?
- Ох, – засмеялась Аньес. – Он очень умный. Я прочитаю пару абзацев, а потом целый день думаю.
- Да, весьма поучительное чтение и мудрый человек господин де Монтень.
- А я думала, Вы недолюбливаете дворян-литераторов, – поддела его Аньес.
- Только если они пишут о своих похождениях. Впрочем, это относится не к одним дворянам.
- А, правда, что он был мэром Бордо?
- Дважды, он сам писал об этом.
- Странно, что Вы не осуждаете столь прозаическую деятельность. Дворянин и управление городом?
- Отчего же?
- Разве не военная карьера единственно достойна дворянина?
- По крайней мере, господин де Монтень на деле доказал свою мудрость. Легко поучать, но мало кто готов опробовать это на практике.
- А почему Вы – с Вашими достоинствами, происхождением, родственными связями – не посвятили себя подобной деятельности? Управлять графством, провинцией, быть может?
- Почему? – лицо Атоса слегка затуманилось. – Потому что я не так непогрешим, как Вам представляется.
- Вы выбрали служить в мушкетерах?
- Выбрал… – Атос усмехнулся. – Можно сказать и так. В любом случае это были мои решения.
Он перелистал еще несколько страниц и невольно углубился в чтение. Аньес не мешала ему, тихо продолжая вышивать.
Позже, уезжая, Атос поцеловал Аньес так, что она с удивлением спросила:
- За что «спасибо»?
- За разговор о Монтене. Более чем кстати.
- Что это Вы придумали?
Атос сделал неопределенный жест:
- Посмотрим.
Спустя несколько дней Атос завел с Раулем разговор о Ла Фере, границе и продолжающейся войне во Фландрии. Конца и края ей не было, и, хотя противостояние по временам затихало, но неизменно возобновлялось, так что королевских войск в Пикардии по-прежнему было много. Городки и деревни на окраинах графства нередко страдали от военных действий, а в сам Ла Фер нет-нет да и наведывались то фуражиры, то квартирмейстеры, и прошлый визит д’Артаньяна был еще одним доказательством, что до мира и спокойствия в этих местах пока очень далеко.
Рауль не мог не признать правоты отца в том, что, если сам о себе не позаботишься, то никто за тебя этого не сделает. В данном случае под «сам» имелось в виду граф де Ла Фер и виконт де Бражелон, как будущий носитель титула. Ради себя Рауль не стал бы стараться, но взвалить все заботы на отца ему не позволяла совесть. Кроме того, нужно было думать о будущем Огюста: как, в свое время, граф де Ла Фер пекся об имуществе виконта де Бражелон, так теперь пришла очередь виконта сохранить и приумножить наследство для Рауля-Огюста, будущего графа де Ла Фер и де Бражелон, господина де Пьерфон.
Ла Фер в этом списке имущества, требующего забот, стоял первым по причине близости к границе.
То, что д’Артаньян делал для королевских войск, виконт де Бражелон должен был сделать для своей семьи и для тех, кто, как выразился Атос, «волею Всевышнего отдан в наши руки».
Речь шла о жителях графства, о которых виконт раньше не задумывался вообще, и чьих нужд не знал, да и не стремился узнать.
- Они обязаны нам послушанием и подчинением, мы же должны быть строги и справедливы, а еще мы должны их защищать. Вспомните, виконт, с давних времен, в случае опасности, сеньор открывал ворота крепости, давая приют своим людям. Это не только великодушно, но и разумно. Сейчас в этом нет необходимости, да и замки давно не похожи на крепости. Однако грамотно организовать оборону в наших силах. В конце концов, это вызов нашим профессиональным умениям!
- Отец, Вы хотите, чтоб мы взяли на себя обязанности военного губернатора провинции?
- Дорогой мой Рауль, когда 7 лет назад Вы воевали в этих местах, я год прожил в Ла Фере, и был совершенно спокоен, хотя стреляли тут с утра до ночи. Но я знал, что появись в окрестностях испанцы, или банда дезертиров, или еще какие мародеры, женщины и дети будут спрятаны в безопасных местах, а мужчины осведомлены, где взять оружие, и как им воспользоваться. Они не будут ополоумевшим стадом метаться по своим полям, беспомощно выть возле горящих домов, и не будут ради потехи перевешаны солдатней. Каждый знал, что должен делать, куда бежать и кого предупредить. Могу сказать, что я, пожалуй, единственный из здешних сеньоров, кто не подавал жалоб королевскому наместнику на возмещение ущерба. Не потому, что излишне горд, а потому что руководствуюсь простым правилом: беречь – надежнее, больше останется.
- Для таких дел есть управляющий имением.
- А остальное Вы доверите заботам губернатора? Уверяю Вас, первое, о чем он будет хлопотать, это безопасность его собственной особы и имущества. Личного, заметьте! Или Вам кажется, что подобная деятельность недостойна Вас?
Рауль пожал плечами. Атос хмыкнул:
- Маркиз де Меньеле, сын сеньора де Пьенн, был поставлен герцогом де Майенном комендантом в Ла Фере, и считал это честью. Вы полагаете, что он заблуждался? Он был профессиональным военным, как и Вы.
- Он оставил Ла Фер?
- Он погиб на своем посту.
- Разве что так, – мрачно заметил Рауль.
Атос только покачал головой.
Но, как бы ни мрачнел Рауль, он не мог не согласиться с доводами отца, и, мало-помалу, графство стало превращаться в островок хорошо организованной обороны. Причем неласково встречали тут как испанцев, так и французские королевские войска. Первым давали отпор огнем, вторым – суровостью обращения. Фуражирам не удавалось спекулировать здесь зерном, или обманывать крестьян с оплатой, солдаты на постое получали кров и вдоволь еды, но любые вольности пресекались мгновенно, и мародерство каралось безжалостно – кулаком в зубы или дрекольем в бок. Если же начальство, разбалованное военной неразберихой, пыталось запугать крестьян петлей или пулей, в мгновение ока из соседних деревень прибывало вооруженное подкрепление, а староста или эшевен с недвусмысленной угрозой в голосе начинал ссылаться на такие имена, что военные предпочитали решать дела полюбовно. Формально жаловаться им было не на что – все, что требовали для войск от имени короля, Ла Фер и Пьерфон давали безоговорочно. Но не более.
Завести подобный порядок было делом небыстрым, но Атос только радовался этому, потому что виконту должно было хватить забот как минимум на год, а то и больше, ведь еще оставался Пьерфон! Тут нет границы, но дел не меньше.
Граф надеялся, что когда-нибудь дело дойдет и до Бражелона, и это будет означать, что Рауль исцелился.
Пока же виконту пришла в голову идея устроить в Ла Фере арсенал. По мелочи – несколько бочонков с порохом, запас зарядов, кое-какое оружие – в замке всегда что-то хранилось, но Рауль собирался устроить настоящий арсенал. Атос подозревал, что эта мысль родилась у виконта из воспоминаний о складе старых доспехов, некогда хранившихся в уже несуществующем павильоне. Еще больше Атос подозревал, что это желание проистекает из намерения в известной мере покуситься на королевские прерогативы, ведь арсенал необходим лишь тому, кто имеет войско, а войско во Франции может иметь лишь король.
Верна ли была его догадка, Атос не стал выяснять, но упрямо нахмуренные брови Рауля определенно внушали ему опасение – виконт не на шутку готовился строить «свою крепость». После долгих размышлений, Атос взял бумагу, перо, и написал д’Артаньяну.
Раулю он ничего не сказал.
Письмо увезли по осенней распутице. Начался октябрь, а с ним и дожди. Лето промелькнуло почти незаметно: для Элизабет – в хлопотах с ребенком, для Рауля – в заботах, которыми его обеспечил отец, для самого Атоса – в радости и грусти, которые ему доставляла его семья.
Аньес все еще оставалась его тайной, впрочем, тайной лишь от семьи, потому что местные давно сделали свои выводы, посудачили, и наскучили этой темой. Граф сегодня поехал к мадам де Беренжер, через два дня поехал, через неделю поехал – что тут интересного? Ни скандалов, ни сцен ревности, никто не закалывается кинжалом, не уходит в монастырь. Граф завел любовницу, да и ту по соседству – какая обыденность! Тоска.
Для Атоса было удивительно, что Аньес своим поведением не только не давала поводов для сплетен, продолжая с безмятежностью делать вид, что между ними ничего нет, но даже ничего не написала Элизабет: «Когда Вы расскажете все виконту, он, думаю, сообщит жене. Вот тогда я смогу признать этот факт. Но и в этом случае я не буду обсуждать ничего и ни с кем».
«Когда Вы расскажете виконту…» – легко сказать! Каждый день какие-нибудь заботы мешали Атосу поговорить с сыном. Для Атоса разговор был тем труднее, чем приятнее было уже сложившееся положение. Все устоялось, все хорошо, а признание нарушит это равновесие. Если бы Аньес настаивала, он бы решился, но она с пониманием улыбалась и молчала.
Бесконечно так продолжаться не могло и, отправив письмо д’Артаньяну, Атос сказал себе, что, раз уж он сегодня занялся их личными с Раулем делами, то самое время покончить с тайнами.
Он отправился в библиотеку и сказал слуге позвать виконта. Рауль пришел очень скоро.
- Вы здесь? Мне нужно с Вами поговорить.
- Рауль, я для того Вас и позвал.
- Вы меня звали? Я не знал.
- Я думал, слуга передал мою просьбу.
- Нет, я никого не видел. Я сам…
- Прошу Вас, что случилось?
Виконт провел кончиками пальцев по лбу:
- Мне только что сказали…
- Сядьте.
- Я не могу. Виконтесса… У нее снова будет ребенок. Я не знаю как… То есть, знаю, конечно, но я не предполагал, что это возможно так скоро. Я бы… Господи!
«О чем Вы только думали!» – чуть не сказал Атос.
Виконт стоял у стола, смотрел в никуда и бесцельно перекладывал книги. Он имел такой странный вид, что у Атоса внезапно изменилось настроение – ему стало смешно: «Теперь я знаю, с каким видом я явился в Рош-Лабейль, уговаривая себя, что это все какая-то ошибка, а мне сунули под нос младенца. Для нас это всегда неожиданность».
- Рауль, наверняка ничего не известно.
- Известно.
- Виконтесса может ошибиться.
- Мне сказал доктор. Они уже неделю знают. Сегодня снова ее смотрели с целой толпой повитух.
- И… что говорят?
- Доктор еще колеблется, но эти женщины уверены. Утверждают, что срок почти два месяца.
- Это несерьезно. Как можно знать! Подождем.
Рауль вздохнул. Собственно, ему больше ничего не оставалось.
Пьерфон замер в ожидании. Уже к началу ноября сомнения покинули доктора, а к декабрю состояние виконтессы стало очевидным для всех. «Эти женщины», как назвал повитух Рауль, почти поселились в замке; во всякое время кого-нибудь из них можно было видеть у покоев виконтессы. Элизабет крепилась, но страх понемногу снова начинал овладевать ею. Рауль был очень предупредителен с женой, но без теплоты, прячась в формальностях, как в скорлупе. Атос понимал, что это помогает виконту держаться, и не требовал откровенности, не пытал доверительностью. Раулю было нужно время, и Атос готов был ждать.
Как-то в конце декабря одна из «этих женщин», считавшаяся самой опытной, удивила Атоса просьбой о личной беседе. Она подстерегла графа в коридоре, довольно фамильярно ухватила кончиками пальцев за манжет, и зашептала:
- Уж извиняйте, что я так просто, господин граф! Мне надо бы Вам словечко сказать, только так, чтоб никто!
Ее полное лицо действительно выражало все мыслимые извинения, и Атос не стал сопротивляться, когда повитуха потянула его за собой.
- Вот туточки можно, – повитуха устроилась в нише ближайшей двери.
- Идем ко мне в кабинет.
- Ой, нет! Мне, чтоб никто! Если что, меня после и обвиноватят! Нет, мое дело сказать, а Вы сами думайте.
- Так говори.
- Ох! Ну… Словом, двойня у мадам будет, вот Вам крест!
- Что? – поперхнулся Атос.
- Никому еще не говорила, да и не собираюсь. Не поверят, а я уж вижу. Попринимайте с мое, так ямочки на щеках у младенцев будете видать, а не то что…
- Ты не ошибаешься?
- Может и так. Только до сегодня не было такого. Да и как тут ошибиться – два не один. Все знаки видны – двойня! И… – она задумчиво поскребла грудь, – мальчишки будут. Хотя вот тут не обещаю, могу и не угадать. Это позже смотреть надо.
- А что доктор?
Повитуха отмахнулась:
- Он сам по себе, а я – сама. Что видит – пусть сам отвечает, на то у него ученость. Мадам надо бы подготовить, уж очень чувствительная! Если ей до конца не говорить, она как после поймет, что два раза придется, так, не дай Бог, помрет с перепугу в родах-то! Вон ее в первый раз как шибало – аж трясло. А господин виконт совсем не помощник. Простите, Ваше сиятельство, но ему как самому рожать – ходит, как оглушенный. Чисто заморозился.
- Не говори никому.
Повитуха с готовностью прижала руки ко рту, и, поклонившись Атосу, выкатилась в коридор.
Атос почувствовал, как на него накатывает нечто вроде тревоги, но тут же это чувство было рассеяно ясной, как луч, мыслью: «Аньес поможет». Мысль была весьма здравая, это Атос сразу понял, и чем больше думал, тем больше утверждался в том, что это самый лучший выход. Женщинам легче говорить о таких вещах, а Элизабет, к тому же, очень доверяет Аньес.
После принятия решения, рассчитать дальнейшие действия было нетрудно. Элизабет была рада повидаться с Аньес перед тем, как снова придется затвориться дома на долгие месяцы. Она время от времени писала подруге, но из-за хлопот с ребенком так и не нашла возможности приехать с визитом.
Атос готов был пригласить Аньес в Пьерфон, но Элизабет, поняв, что, в целом, ни граф, ни виконт, не возражают против встречи, захотела ехать сама, ведь она так давно никуда не выезжала, особенно после того скандального визита к мадам де Беренжер прошлой зимой.
Поездку не стали откладывать, и, выбрав первый же сухой солнечный день, отправились в гости к мадам де Беренжер. Атос заранее предупредил ее и только вздохнул, когда Аньес восторженно всплеснула руками: «Двойня?».
Элизабет устроили в карете набитой подушками и меховыми одеялами, а граф и виконт ехали верхом. Атос рассудил, что сообщить новость Раулю лучше попозже, чтоб он ненароком не испугал Элизабет.
- Рауль, Вы действительно не против этого визита?
- Нет, я уже говорил виконтессе, когда она просила позволения писать – если ей это необходимо, пусть общается. В конце концов, женщины всегда имеют подруг. Это естественно.
- Что ж, я рад. Признаться, я опасался Вашей реакции.
Рауль пожал плечами:
- Я был против неожиданных выходок, вроде ночной поездки без всякого сопровождения. Сейчас я не вижу причин возражать, тем более, что у них не скоро будет возможность увидеться в следующий раз.
- Это не единственная причина визита.
- Что это значит?
- Сейчас объясню. У меня есть новость для Вас и виконтессы. Вам я скажу сам, сейчас, что же касается мадам – пусть это лучше сделает ее подруга. Когда я скажу в чем дело, думаю, Вы поймете почему.
- Новость для нас обоих? Я слушаю.
- Рауль…
Атос еще помедлил, но, сколько ни оттягивай объяснение, а никуда не денешься, говорить придется.
- Рауль, Ваша жена ждет двойню.
Какое-то время тишина нарушалась только тарахтением колес и сухим стуком копыт по промерзшей земле.
- Рауль, Вы слышите?
- Откуда это известно?
- Мне сказала одна из повитух, дородная такая, как ее?
- Мадам Дювинь.
- Да. Она уверена.
- Она может ошибаться.
- В прошлый раз все шло в точности по ее словам. Вспомните, уже зимой она с уверенностью говорила, что родится мальчик.
- Но ведь у нас в семье такого не было?
- У моего деда был брат. Они были двойней. Рауль, Вам не о чем беспокоиться, виконтессе все сообщат со всей возможной деликатностью. Мы подождем в другой комнате, пока женщины будут говорить. Прошу Вас, будьте сдержанны. Я не хочу волновать виконтессу раньше времени.
Последние слова Атос сказал, придерживая коня – они приехали.
Слуга открыл дверцу кареты, и виконт помог жене выйти. Он повел ее к дому, на пороге которого их уже ждала хозяйка. Несмотря на ее приветливую улыбку, Рауль замер на месте. Элизабет, не понимая в чем дело, переводила взгляд с мужа на Аньес.
- Это… это… Мадам де Беренжер?!
- Да, я писала ей, – растерялась Элизабет. – Вы сами мне разрешили.
- Мадам де Беренжер?
- Господин виконт, разве Вы не знали? – поразилась Аньес.
- Вы никогда не спрашивали ее имя, мне показалось, что Вы опасаетесь, как бы я не заставила Вас знакомиться с моими подругами, – упавшим голосом добавила Элизабет.
Аньес, ища поддержки, неосознанно коснулась руки Атоса. Для нее это давно стало привычным, и фамильярность этого жеста не заметила ни она, ни Атос, но заметил Рауль. Он выпустил руку жены:
- Мадам, не буду мешать. Вас… Вам должны сказать… Простите, мне нужно уйти… Я вернусь в Пьерфон. Завтра.
Он поклонился, и мгновение спустя уже сидел верхом. Атос не решился его остановить и остался с женщинами один.