Атос ездил к Аньес почти каждый день. Никому не сообщая об этом, но и не особо скрываясь. Официальной, так сказать, версией было – «на прогулку». Версия была хоть куда, и доктор и Гримо были обеими руками «за». Погода была чудесная и проведенные в лесу, на свежем воздухе часы должны были наилучшим образом сказаться на самочувствии графа. Прислуга Пьерфона если что и подозревала, то сплетничать не решалась, по крайней мере, в той степени, как было в обычае в большинстве домов.
Собственно самого Атоса это не волновало, ему было важно мнение лишь двух людей – Рауля и Аньес. Разговор с Раулем Атос не собирался откладывать надолго, однако пока момент был неподходящий. Виконт стал проводить больше времени с женой, и в его обращении даже стала проявляться снисходительность, правда, несколько замороженная. Элизабет призналась мужу, что ужасно боится – боли, родов, что умрет ребенок или она сама, и виконт, движимый естественным инстинктом нормального мужчины защитить слабого, успокаивал жену. По временам у нее случались приступы настоящей паники, и она в прямом смысле нуждалась в поддержке сильной, дружественной руки. Общество Атоса тоже положительно влияло на виконтессу – еще один спокойный, уверенный мужчина, который не допустит, чтобы случилось страшное.
Рауль знал про отлучки отца, но, занятый женой, и, видя Атоса невозмутимым и заметно посвежевшим, вопросов не задавал, пока довольствуясь объяснениями доктора о пользе неспешных прогулок, дающих отдых нервам и уму. А, как известно, уравновешенное состояние жидкостей в организме, как-то: крови, желчи черной и обыкновенной, слизи, иначе флегмы, способствует прекрасному пищеварению, которое, в свою очередь, обеспечивает человеческим органам достаточное питание, необходимое для наполнения их нужными соками, с коими входит энергия, без которой… – в общем, у Рауля ни разу не хватило терпения дослушать доктора до конца.
Атос всегда ездил сам, никак не объясняя это желание, и его всегдашняя уверенность и в этом случае действовала безотказно – одиночество во время прогулок приняли как должное. Это относилось даже к Гримо. Граф сказал, что не хочет, чтоб у него мешались под ногами, и старый слуга не возражал, а, если честно, даже вздохнул с облегчением. Гримо был на несколько лет старше Атоса – небольшая разница, которая, однако, в последние годы стала весьма ощутимо проявляться.
Таким образом, никто не мешал Атосу открывать для себя блаженство взаимности, за которую не нужно сражаться, и которую не нужно отстаивать, опасаясь покушений и предательства. Душевные силы больше не растрачивались на страдания, страсти и переживания, и в этом доктор оказался прав – спокойствие и умиротворенность чувств влекли за собой и физическое здоровье. Подобно тому, как когда-то обретя в Рауле новый смысл жизни, граф возродился не только нравственно, но и телесно, так и сейчас он чувствовал себя наполненным энергией и жизнью. Конечно, это не было возвращением молодости, но и старость стала довольно отдаленной перспективой.
Оставался один вопрос, что все же не давал покоя графу де Ла Фер.
Всего через несколько дней после первого объяснения, Атос снова заговорил о браке. Он гулял с Аньес в роще возле ее дома и невольно вспоминал сцену в Шотландии, когда в такой же роще, только зимней, он так же был с Аньес наедине. Тогда их разговор закончился очень печально.
- Аньес, рано или поздно я должен буду сказать виконту о нас.
- Мне до сих пор не верится, что я слышу свое имя из Ваших уст…
Атос улыбнулся, но улыбка была упрямой – он не собирался поддаваться на уловку Аньес:
- Объясниться с ним – это моя забота. Но я не намерен объясняться с остальными. Если Вы станете моей женой, это не понадобится. Если нет… Вам могут начать задавать вопросы.
- Уже задают… – Аньес с беспечным видом играла веткой цветущего куста.
Атос стал серьезным:
- Кто?
Аньес лукаво улыбнулась:
- Желаете сразиться за мою честь?
- Это не шутки.
- Нет, конечно. Какие шутки – я не позволю Вам рисковать на дуэли.
- Но, Аньес, я должен защитить Вас.
- Скажите лучше, что Вы любите драться.
Атос покачал головой:
- Нет, я потерял вкус к дуэлям давным-давно и речь не о том, чтобы побахвалиться своей удалью.
- Милый, это просто сплетницы. Плюньте на них. Им нечем заняться. Иногда мне кажется, что они ходят в церковь в надежде, что кюре вычитает им из Библии какие-нибудь новости.
- Эти женщины тревожат Вас.
- Нисколько. Я сказала, что сама прошу Ваших визитов, потому что волнуюсь о виконтессе де Бражелон – моей подруге. Им пришлось сделать вид, что поверили. К тому же это правда. А то, что меня интересует не одна виконтесса, им знать необязательно.
Атос продолжал упрямо качать головой.
- Это только начало. Удивительно, откуда они все знают?
- Вы не скрываетесь. Кто-нибудь из крестьян мог видеть, как Вы ездите сюда. А строить предположения – излюбленное занятие этих дам. Разве Вы не помните, как по их милости виконт «обзавелся» любовницей?
- Аньес…
- Господин граф, я тоже хотела поговорить с Вами.
- Вот так официально?
- Серьезно и откровенно. Так, чтобы между нами не осталось недоговоренностей.
Глаза Атоса тревожно потемнели:
- Говорите.
- Ответьте мне искренне – Вы хотите брака?
Атос колебался.
- Я… – он кусал губы. – Я не хочу. Но я должен!
- Меня интересуют только Ваши желания. Вы хотите оставаться свободным от уз, не так ли? И неважно, по каким причинам – я не хочу знать Вашего прошлого. Честно – не хочу. Вас должны были многие любить. Вы тоже… Я буду мучаться, ревновать. Не хочу! Вам говорили, что у Вас изумительно выразительное лицо? Наверняка говорили, и не я одна. Вы не можете скрыть своих чувств. Вы разрываетесь между желанием и долгом. Желание сильнее, но у Вас еще очень сильная воля и вот Вы обязываете себя.
- Нельзя жить одними желаниями.
- Я разрешаю, – засмеявшись, великодушно позволила Аньес. Атос, не устояв, тоже улыбнулся.
- И все же…
- Вас очень стесняет нынешнее положение?
- Не очень, и от этого мне неловко. Мне бы должно быть стыдно.
- Но Вам хорошо, и совершенно безразлично, что по этому поводу думают люди.
Атос кивнул.
- Меня волнуете только Вы. Вы и Рауль.
- Ему Вы объясните, а мне ничего не нужно объяснять. Я и так Ваша сообщница. Господин граф, официально ставлю Вас в известность, что не буду Вашей женой.
- Мне остается покориться?
Аньес кивнула:
- Вы же умный человек, Вы знаете, что так лучше.
Против этого Атосу нечего было возразить. Не ему, имеющему незаконнорожденного сына, изображать из себя светоч добродетели. В случае с Раулем он тоже выбрал то, что было разумнее, а не добродетельнее с точки зрения общественной морали.
Сейчас единственный, кому он, в определенной мере, обязан отчетом – это Рауль.
Атос не стал спешить, он основательно подготовил разговор с сыном, все продумал, собираясь поговорить до того, как виконтесса разрешится, ведь после будет не до личных дел графа де Ла Фер. Но малыш рассудил иначе, и ровно в тот вечер, в тот момент, когда граф сказал: «Рауль, мне нужно кое-что Вам сообщить…», раздался вопль горничной: «Матерь божья! Святой Петр Веронский! Господин виконт – рожает!».
Все другие дела были мгновенно оставлены и забыты до той минуты, как раздался еще один крик, вызвавший вздох облегчения у всех – родился здоровый мальчик.
Еще до рождения его было решено назвать в честь отца – Раулем. Когда же Элизабет узнала, что второе имя ее мужа «Огюст» так же является именем свекра, она настояла, чтоб мальчик стал Раулем-Огюстом, заявив, что это имя будет талисманом, что связывает поколения. Вид у нее был столь решительный, что Атосу и Раулю одновременно пришла в голову одна и та же мысль: «Я уже знаю, как будут звать сына этого малыша».
Теперь, когда роды прошли благополучно, Элизабет стала бесстрашной. Ее не пугал вид новорожденного (вогнавший в ступор отца и озадачивший деда, хотя повитуха передала им младенца уже приведенного в приличный вид), она придирчиво выбирала кормилицу, уверенно распоряжалась относительно убранства комнаты, потребовала перенести колыбель к себе в спальню уверив, что присутствие младенца с кормилицей нисколько не будет ей мешать, и вообще с каждой минутой все больше напоминала прежнюю леди Элизабет Рич.
Кто выглядел выбитым из колеи, так это Рауль, и Атос все свободное время теперь уделял сыну, помогая освоиться с новым положением. Атосу было что порассказать, и многое из рассказанного имело практическое значение. Сейчас Атос даже не помышлял о том, чтобы огорошить сына еще и сообщением об изменениях в своей личной жизни. К тому же, из-за хлопот с новорожденным он добрых две недели не виделся с Аньес, лишь послал ей записку.
А были еще английские тетушки. Зимой, изнывая от скуки, дамы не могли дождаться, когда смогут уехать. Но с наступлением лета их одолели те же мысли, что волновали в прошлом году в Ла Фере – Англия виделась им ужасной страной, темным и мрачным местом изгнания. Они уже так давно жили в Пьерфоне, что челядь смотрела на них как на явление постоянное, не подлежащее изменению, и английских леди это устраивало.
Атос и Рауль напрасно ждали, когда дамы начнут собираться восвояси, и были неприятно удивлены их забывчивостью. Открыто выгонять гостей было неловко, и как от них избавиться – непонятно. Если они медлили уезжать из Ла Фера, то покидать роскошный Пьерфон им тем более не хотелось. Леса, рощи, сады, со всех сторон щебет птиц и благоухание цветов, ручьи и уютная тень беседок, обильные обеды и мягчайшие перины – кто же по доброй воле покинет такой рай?
Помощь пришла с неожиданной стороны. Виконтесса де Бражелон с безмятежной улыбкой сказала: «Оставьте это мне», и уже через два дня англичанки перецеловав всех, с подозрительно высокой скоростью убыли в направлении Кале. Они даже отказались от сопровождающих, клятвенно заверив, что им достаточно своих горничных и вообще они спешат поскорее принести семейству Рич известия о рождении Рауля-Огюста де Бражелон и де Пьерфон.
Легкость, с какой Элизабет решила эту трудную задачу, была удивительной. Поразился не только Атос, Рауль тоже был заинтригован. Мужчины крепились весь день, но к вечеру сдались на милость виконтессы. Элизабет не стала злоупотреблять своей победой, она лишь позволила себе улыбнуться и рассказала, как добилась изгнания английского «десанта».
Маленького Огюста собирались воспитывать в соответствии с общепринятыми правилами, то есть, до семи лет он оставался под опекой матери, нянек и гувернанток. Присутствие «милых» родственниц избавляло молодую мать от необходимости полагаться на чужих людей. Об этом, радостно улыбаясь, Элизабет и объявила англичанкам, после чего изложила свои требования к нянькам. Услышав этот перечень, леди Оксфорд вытаращила глаза, а леди Бойл схватилась за сердце – единственное, за что они не несли ответственности, был восход солнца.
«А разве они остаются в Пьерфоне не для того чтобы растить и воспитывать наследника Ричей и Ла Феров?».
Атос просто любовался раскрасневшейся и веселой виконтессой. Но, одновременно, уверенность и ловкость ее действий вызывали у него смутную неприязнь: нынешняя Элизабет так не походила на нервную и издерганную женщину, которую еще недавно видели в Пьерфоне. Граф не готов был обвинить ее в лицемерии, но предпочел бы получить объяснение столь резким изменениям состояния.
- Рад видеть, мадам, что после некоторого отсутствия в Пьерфон снова вернулась хозяйка.
Элизабет поняла намек. Она смешалась и потупилась.
- Простите мое недавнее поведение. Просто я… очень, очень боюсь боли, – прошептала она. – Даже одна мысль, что будет больно, вызывает у меня ужас. Я ничего не могу с этим поделать.
Атос и Рауль переглянулись, и виконт пожал плечами.
- Все уже позади, – Атос сжал руку виконтессы и почувствовал, какими холодными стали ее пальцы. – Успокойтесь.
- Все закончилось благополучно, – спокойно добавил Рауль. – Сын вознаградит Вас за все.
Элизабет попыталась улыбнуться, но было видно, что чувствует она себя неловко.
- Идемте, я отведу Вас к себе. – Рауль взглядом попросил разрешения у отца, и увел расстроенную жену.
«Женщины», – подумал Атос.