Всю дорогу назад, в посёлок, меня не оставляло ощущение слежки. Я просто спиной чувствовал, как чьи-то внимательные глаза наблюдают за мной. Это было очень неприятное ощущение - словно каждое мгновение ждать удара сзади. Но я старался держаться так, словно ничего подобного не чувствую. Какое-то подспорье в этом мне оказывали скачущие и мечущиеся у меня в голове мысли. Какая там стройность мышления! Мои подозрения и догадки атаковали меня, как рой пчёл, причиняя несусветную боль своими жалами - я положительно паниковал, быстрым шагом преодолевая тропу к нашему домику.
Уотсон спал, как убитый - я даже забеспокоился, не слишком ли большую дозу снотворного ему дал, но дышал он ровно, и пульс был в порядке.
В какой-то степени это было даже хорошо, что он без сознания - я мог беспрепятственно покопаться в его медицинском чемоданчике.
Искомое нашлось очень быстро: точно такой же флакон - зрительная память меня не обманула. Это, действительно, была одна из разработок доктора Хайкрофта, насколько я мог заключить, прочитав этикетку. Жидкость не имела ни вкуса, ни запаха, её можно было принимать внутрь, но куда действеннее было вводить в кровяное русло - под видом любого другого укола. И если бы кто-то вдруг заподозрил, что назначенное лекарство - совсем не назначенное лекарство, но побоялся обратиться с этим в полицию, внимание можно было бы привлечь иначе - например, подбросив шприц туда, где его не должно быть - в комнату самоубийцы. Мнимого самоубийцы… Догадка моя оформилась в довольно стройную теорию.
Я сидел, вертел флакон в руках, и ждал пробуждения Уотсона. Ждать пришлось долго - настолько долго, что я сам почти отключился от действительности, впав в оцепенение, и вывело меня из транса только замеченное краем глаза движение на кровати - Уотсон пошевелился, вздохнул и открыл глаза. Он ничего не сказал, но всё вспомнил - я заметил это по глубокой тени, прошедшей по его лицу и оставшейся в глубине глаз.
- Скажите мне, как врач, - негромко проговорил я. - Насколько неожиданной или насколько закономерной была её смерть?
Он резко повернулся ко мне, глаза полыхнули кроваво-красным:
- Что это значит, Холмс? Зачем вы…
- Я подозреваю, что естественную смерть вашей жены могли искусственно ускорить.
До него не сразу дошло, что именно я сказал, но когда дошло, кровь так явственно отлила от его лица, что я даже испугался:
- Господи боже! Да вы сейчас в обморок упадёте! Вдохните глубже, Уотсон! Вдохните - вы совсем перестали дышать!
- Вы… - сдавленно просипел он. - Вы подозреваете, что Мэри… убили?
- Я думаю, что у неё были ответы на некоторые вопросы, и кто-то побеспокоился о том, чтобы у нас не было возможности ей эти вопросы задать.
- Чёрт вас побери, Холмс! - рявкнул он вдруг, стремительно переходя от бледности к густому свекольному оттенку - да, такие сосуды непременно требовали вмешательства доктора Хайкрофта с его чудодейственной антитромботической жидкостью. Конечно, если нет туберкулёза или любой другой предрасположенности к кровотечениям.
- Почему? - кротко осведомился я.
- Да потому что вы уверены, что всё абсолютно вращается вокруг вас и ваших драгоценных расследований. Даже смерть Мэри, - голос изменил ему, и продолжал он, почти рыдая. - даже смерть женщины, которую вы, по вашим же словам, имели наглость беспардонно и не скрываясь, любить при живом муже, вы интерпретируете, как ход вашего противника, как улику, как… как событие, которое поможет вам в расследовании - и только.
- Уотсон!
Должно быть, моя отчаянная интонация отрезвила его - он замолчал и продолжал багроветь молча. А я почувствовал вдруг невыносимую усталость и опустошение, словно мне на плечи взвалили свинцовую тяжесть. Больше не хотелось ни спрашивать, ни ответы искать, ни думать, ни говорить.
Не раздеваясь, я лёг на кровать и отвернулся к стене. Дорого бы дал за то, чтобы суметь заснуть. Но мысли скакали и метались в моей голове, как бешеные. Я чувствовал боль и печаль, но, вместе с тем, возбуждение разгаданной головоломки. В другое время я не стал бы ждать с её доведением до финала, но сейчас у меня просто не было физических сил. И я лежал, закрыв глаза, но бодрствуя, подтянув колени к животу, и слышал, как Уотсон сначала пьёт воду, потом тихо плачет и снова пьёт - на этот раз, кажется, уже не воду.
Было холодно и промозгло. Я вдруг подумал, что после похорон нас уже ничто не будет здесь удерживать - это была спасительная мысль. Мне отчаянно захотелось в Лондон, в свою привычную квартиру, в своё привычное кресло, чтобы вечер тянулся в неспешной беседе, и чтобы прежний Уотсон сидел напротив меня и жевал кончик уса - привычка, вызывавшая во мне отвращение. Впрочем, едва ли наши отношения когда-то станут прежними - сегодняшний инцидент показал это со всей ясностью.
Я вздрогнул, почувствовав на плече его тёплую ладонь, и только тогда понял, что всё-таки задремал.
- Вам нехорошо, Холмс? - показалось мне или его голос, действительно, звучал виновато. - Вы стонали во сне, и лоб у вас горячий.
- Нервы, - коротко и резко ответил я, сбрасывая его руку. - не мешайте мне спать, Уотсон, я устал.
- Вы обиделись на меня, - понимающе кивнул он. - Вы правы, я повёл себя недопустимо. Вы столько сделали для меня… для нас…
- О да, я сделал для вас немало, - горько усмехнулся я. - Боюсь, что вы мне этого одолжения до конца дней не простите. Но дело надо закончить, и Мэри надо похоронить, а потом мы сможем проститься и разъехаться .
- Не хочу я никуда разъезжаться, - буркнул он. - Мэри больше нет, у меня вообще никого больше нет, кроме вас… Знаете что? Дам-ка я вам жаропонижающее…
- Расскажите мне лучше вот про этот препарат, - сказал я, указывая на флакон средства Хайкрофта. - Что будет, если добавлять его в чай туберкулёзнику или, скажем, ввести ему в кровь под видом укрепляющего или обезболивающего?
Я не видел в темноте лица Уотсона, но представлял себе его выражение очень хорошо - так и видел, как маски, перетекая друг в друга, как лужицы акварели, сменяют одна другую: удивление, догадка, ужас…
- Холмс, вы полагаете, что…что это я мог…
Нервы мои были в таком расстройстве, что я чуть не расхохотался - представляю, к каким катастрофическим последствиям это привело бы.
- Господи, Уотсон! Ваши нервы, похоже, ещё в более плачевном состоянии, чем мои, раз вы такое говорите. Конечно же, я подозреваю не вас, не сходите вы с ума. Но я видел в лавчонке точно такой же флакон и точно такой же препарат, и лавочник говорит, что им пользуют овец - вот я и подумал, что если кто-то захотел бы ускорить уход, например, Стара или милой несчастной Мэри, ему было бы несложно это сделать. А ведь столь скорой смерти в обоих случаях не ждали.
- Но кого вы подозреваете и как проверить ваши подозрения?
- Это долгий и трудный разговор Уотсон - не лучше ли отложить его на время, пока мы оба будем в состоянии вести его?
- Отложить? - переспросил он. - Не уверен, что я в силах отложить его. Вы говорите такие вещи, Холмс, которые разъедают душу, как щёлок, а потом хотите повременить с объяснениями? Боюсь, что это невозможно.
- Хорошо, давайте обсудим это прямо сейчас, - сдался я. - Но налейте мне немного бренди, не то я в обморок боюсь упасть.