Лауреаты Клуба Слава Фонда
ТАТЬЯНА СЕКЛИЦКАЯ - http://www.proza.ru/avtor/lapteva58 - ТРЕТЬЕ МЕСТО в тематическом Конкурсе "Там, за горизонтом..." КЛУБА СЛАВА ФОНДА
Они вылетели с Крита перед рассветом, когда весь остров еще спал. Горизонт был окутан дымкой, море лениво и ласково плескалось о каменистый берег. Дедал взял курс на север, туда, где была его родина и туда, где оставалось его сердце. Он надеялся, что там уже простили то страшное преступление, совершенное им, или забыли о нем. Но даже, если не простили и не забыли, Дедал искупит это преступление: он принесет большую жертву Богам, выполнит любую повинность, любую черную работу, только бы не лишали его родины! Его сын уже совсем скоро станет взрослым. Икару надо жить на земле предков, любить и беречь то, что любили и берегли его деды.
Дедал оглянулся на сына, летящего следом. Ему показалось, что он летит слишком низко над морем.
- Икар, - крикнул Дедал, - поднимись повыше!
Сын поднял голову и энергичнее замахал крыльями, устремляясь ввысь. Конечно, он всегда был послушным мальчиком, но немного увлекающимся и рассеянным. Дедал и сам был таким в молодости. Это свойственно одаренным натурам. «Мой сын непременно будет великим художником, он прославит свою страну», - с гордостью подумал Дедал.
Справа засветилась полоска неба, потом из-за горизонта вверх поднялся бледно-желтый столб света, предвещающий восход солнца.
«Вот бы посмотреть вблизи на богиню зари Эос, - подумал Икар. – Она, наверное, чудо как хороша! Интересно, а пальцы у нее, правда, пурпурные?» Вдруг он услышал голос отца: «Икар, не отставай!» Икар с трудом оторвал взор от полоски зари, разгоравшейся над морем, и полетел быстрее. «Все командует да командует! – с досадой подумал он об отце. – Мне уже почти пятнадцать лет. В мои годы юноши идут в военные походы и даже женятся. А я все еще вместо слуги своему отцу: подай, поднеси, замеси глину, разведи краски, вымой кисти… Вот только прилетим в Аттику - ни дня с ним не останусь!»
Когда солнце поднялось над морем, они преодолели уже четверть пути. Под ними проплывали эллинские корабли - пентеконтеры и финикийские диэры с полосатыми парусами. Иногда им встречались маленькие пустынные островки, где можно было отдохнуть, но Дедал хотел засветло прилететь к родным берегам, поэтому они не отдыхали.
- Сынок, - крикнул он Икару, - не поднимайся слишком высоко: жарко!
Икар не замечал усталости, он словно ошалел от этого сверкающего моря, от этих золотисто-голубых небес, от свежего ветра и от горячего радостного солнца.
Ему нравилось солнце. Икар почти не помнил своей матери, не знал женской ласки, и ему казалось, что солнце, как мать, всегда по-доброму относится к нему: утешает его в дни невзгод, радуется его радости. Солнце – друг, а не враг. И почему отец не велел подлетать к нему? Ведь именно сейчас есть такая возможность, которую просто глупо упускать!
И когда Икар совсем уж было решил подняться выше, к солнцу, порыв ветра донес до него звуки музыки и нежный женский голос, вторящий прекрасной мелодии, которая лилась из башни, возвышавшейся на одном из маленьких островков. Слов разобрать было нельзя, но в голосе слышалось столько тоски и страсти, что Икар невольно стал снижаться. Когда он подлетел к галерее, опоясывающей верхнюю часть башни, голос умолк. Икар опустился на галерею, поднял голову и взглянул вверх на Дедала, который продолжал лететь вперед и не оглядывался.
Но тут снова зазвучала музыка. Она была совсем рядом, за решетчатой дверью с полотняными занавесками. Икар вошел в двери, но его крылья сразу же запутались в занавесках, поэтому их (крылья) пришлось снять и повесить на перила.
И юноша услышал тот самый голос, который прервал его полет. Голос пел о бурном море, о пустынных берегах, он славил Эола, бога ветра, что свободно летает над морем и сушей, не зная бед и усталости.
Икар снова вошел в двери, пробрался сквозь занавески и увидел помещение, в котором сидели девушки. Все они работали: пряли шерсть. Одна из них, расположившись у окна, играла на арфе и пела, глядя на море. Ее светлые, распущенные по плечам, волосы были перехвачены голубой лентой. Хитон с серебристым поясом тоже был голубого цвета, а по бокам его украшала серебряная вышивка. Девушка сидела спиной к Икару, и он не мог видеть ее лица. Остальные девушки были одеты в простые холщевые хитоны. Все они глядели на певицу, поэтому Икар оставался незамеченным довольно продолжительное время.
«Жаль, что я так и не увидел ее лица, - подумал он. – Но мне пора, пока еще отец не улетел слишком далеко…»
И юноша уже сделал шаг назад, но тут певица повернулась и взглянула на Икара. Арфа дрогнула в ее руках и неприятно звякнула, смолкнув.
«Смотрите все! – воскликнула девушка. – Он здесь!» Все девушки тотчас же оглянулись на него, бросили свою работу и упали перед ним на колени.
Икар сначала остолбенел от неожиданности, а затем рванулся к выходу на галерею, но певица успела подбежать и схватить его за край туники.
«Не уходи, умоляю тебя! – сквозь слезы произнесла она. – Я уже два года жду тебя в этой башне. Думала, что не будет конца моим ожиданиям… Но, наконец-то, ты сжалился надо мной и спустился сюда с небес! О, благословенный Эол!»
Она не была красавицей. Икар видел много прекрасных натурщиц в мастерской Дедала. Ни одной из них эта девушка не могла бы составить конкуренцию. Она, пожалуй, была просто хорошенькая: вздернутый носик, капризно изогнутые пухлые губы, молодой румянец на округлых щеках. Светло-серые глаза ее были наполнены слезами и от этого казались голубыми. Но Икару почему-то захотелось нарисовать ее лицо, сделать просто набросок, контур…
- Я не Эол, - пробормотал он. – Меня зовут Икар. Я из рода Дедалитов.
- Нет, нет, - замотала головой девушка. – Не обманывай меня! Ни один человек не мог бы незамеченным войти в эту башню. Может, ты и не Эол, но тогда сын его, я знаю…
Икар попытался было сбивчиво объяснить, как он попал сюда, но девушка не слушала его, упрямо твердя: «Останься, останься…». Она все так же плакала и крепко держала в руке край его туники. И, уступая ее слезам, он опустился на пол рядом с ней.
- Перестань плакать, - попросил Икар. - Объясни мне, почему я должен остаться.
И девушка, все еще всхлипывая и вздыхая, поведала ему, что она старшая дочь царя Лабраса с соседнего острова Фера. Остров этот славился своим вином и особым сортом оливкового масла. Царь торговал не только с Критом, но даже с Египтом. Финикийские купцы никогда не обходили остров стороной. И все было бы хорошо, если б вдруг бог ветра Эол не разгневался на что-то и не переменил своего направления. Лабрас приносил ему многие жертвы, устраивал в честь бога праздники, но ничего не помогало. Наконец, он отправил посланника в Дельфы к оракулу, и тот принес такую весть: царь должен отдать Эолу свою старшую дочь, и тогда, быть может, бог прислушается к мольбам и направит потоки ветра по морским торговым путям, и снова в гаванях Феры заполощутся финикийские паруса.
- И вот уже два года я сижу в этой башне и пою гимны во славу Эола, - сокрушенно вздохнула девушка, - наконец-то ты услышал меня и спустился с небес. А теперь хочешь уйти! Я не понравилась тебе?
- Но я не бог! – снова попытался возразить Икар. – Просто мой отец сделал крылья, и мы с ним пролетали мимо…
- Люди не летают, - покачала головой девушка. – Это дано только богам. Признайся, что имя твоего отца – Эол.
- Нет, - ответил Икар. – Хочешь, я покажу тебе мои крылья, и ты убедишься, что они сделаны человеком?
- Хорошо. Ты мне их обязательно покажешь, только сначала позволь угостить тебя. Кто бы ты ни был, но ты наш гость. А наш остров славится гостеприимством.
И Икар остался: он был голоден. Он думал, что это ненадолго, но оказалось - навсегда. Пока Икар возлежал за обильно накрытым столом, а хозяйка играла ему на лире, были посланы вестники к царю. Потом явился царь Лабрас со своей свитой, и пир был продолжен на соседнем острове Фера до глубокой ночи.
А ночью на море разбушевалась буря, и к утру ветер переменился. Он опять дул вдоль торговых путей. И все жители острова возрадовались, а царь Лабрас повелел устроить великий праздник в честь Эола и бракосочетания сына Эола - Эонида и старшей дочери Лахесии. Икар вначале пытался слабо сопротивляться, но потом понял, что нельзя идти против воли богов (по всему ясно было, что такова их воля).
Он постепенно привык к новому имени, к своему положению, к новым людям, к царю Лабрасу и к своей жене Лахесии. Только ему больше уже не хотелось рисовать ее: у него теперь было новое увлечение – торговля. Икар и не подозревал, как это интересно - торговать, получать хорошие барыши, пускать деньги в оборот, рисковать и выигрывать.
Он изредка вспоминал об отце и о своих крыльях, оставленных на перилах галереи на маленьком соседнем островке. Однажды, почти через год, когда Икар потерял во время шторма торговый корабль с грузом масла, он опечалился, и ему вдруг нестерпимо захотелось взглянуть на свои крылья.
Приплыв на остров, Икар вошел в башню и поднялся на галерею. Но крыльев на перилах не было. Видимо, сильный ветер сбросил их на землю. Но и на земле, под башней не увидел Икар своих крыльев. Тут его окликнули слуги и напомнили, что сегодня должны состояться торги, приедут купцы почти со всех островов Эгейского моря. Пропустить это событие Икар не мог. Вернувшись на Феру, Икар-Эонид почти сразу забыл о крыльях: у него были дела и поважнее этой груды перьев, перевязанных суровой ниткой и склеенных воском.
Крылья, и правда, были сорваны ветром. Только это случилось давно, в ту самую ночь, когда Икар опустился с неба на галерею башни. Когда он пировал на Фере вместе с царем и его приближенными, разыгрался шторм. Сорванные крылья гоняло ветром по берегу, пока они не зацепились за прибрежный камень. Там и нашел их ранним утром старый хромой раб – уборщик мусора. Сначала он думал, что какая-то очень крупная раненная птица прячется от ветра за камнем, но, подойдя ближе, увидел большие крылья, искусно сделанные из птичьих перьев. Раб поднял их и отнес в свое тайное убежище на берегу моря под нависшей скалой. Там он долго рассматривал крылья слезящимися глазами, гладил перья заскорузлыми пальцами, расправлял кожаные ремни, даже попробовал примерить. В душе его, давно превратившейся в комок пепла, вдруг вспыхнула искра надежды. Раб стал вглядываться в далекий горизонт и попытался вспомнить о прошлой жизни, о той далекой стороне, где он был молодым, сильным и свободным. Нет! Слишком поздно был ниспослан ему этот дар богов! И силы у него уже не те, и не ждут его там, за морем. Да и не помнит он, куда лететь… Не суждено ему, видно, умереть на родной земле. Не суждено!..
Раб, волоча за собой крылья, поднялся к башне, подошел к затухающему костру, у которого ночью грелись караульные, и бросил крылья на гаснущие угли. Потом он повернулся и захромал по берегу, то и дело наклоняясь и собирая мусор, выброшенный морем на остров. Искры костра, раздуваемые ветром, превратились в язычки пламени. Огонь охватил крылья, и от жара стал плавиться воск. Большая часть перьев, освободившись от воска, с порывом ветра вылетела из костра и унеслась прямо в море.
А Дедал в это время сидел на берегу соседнего безымянного островка и сквозь слезы глядел на волны. Обессиленный напрасными поисками сына, он просидел так весь вечер и всю ночь. Когда солнце поднялось высоко, Дедал продолжил поиски. Но никого, кроме стайки дельфинов, не увидел в волнах безутешный отец. К вечеру он снова опустился на остров, чтобы отдохнуть. У кромки берега Дедал вдруг увидел что-то белое. Это были перья, прибитые волной. Он узнал эти перья: каждое из них он бережно собирал и хранил, каждое тщательно подбирал по длине и толщине, чтобы крылья получились крепкими и надежными. Края некоторых перышек обгорели. Значит, ослушался Икар своего отца: полетел к солнцу, опалил крылья, упал в море и утонул.
Собрав перья в пригоршню, Дедал поднес их к лицу и заплакал громко и безутешно. «Это боги наказали меня, взяв жизнь моего единственного сына, - решил Дедал. – Искуплен мой страшный грех! С чистой совестью я могу теперь вернуться в родные Афины».
При помощи большой острой раковины он вырыл ямку под молодым кипарисом и сложил туда найденные перья. Потом собрал на берегу плоские округлые камни и сделал подобие обелиска над захороненными перьями. Когда совсем уже стемнело, и над морем взошла полная луна, Дедал, зайдя по колена в воду, размахнулся и изо всех сил бросил свои крылья прямо в лунную дорожку, блистающую на волнах. «О великий Посейдон! – громко произнес он. – Прими от меня в дар эти крылья и верни мне тело моего сына, чтобы я мог похоронить его». Но напрасно прождал Дедал на берегу, не услышал Посейдон его просьбы.
А рано утром рыбацкая лодка, проходящая мимо островка, подобрала измученного и голодного Дедала и увезла его далеко от Аттики: на Сицилию, где он прожил жизнь долгую и плодотворную. Но он так никогда и не узнал, что случилось с Икаром.