Док. № 47
Беседа с Черепановой Марией Егоровной, 1933 г. рождения.
"Родилась я в деревне Сошки, что недалеко от Прогресса и Пархаевки. Про батю Сергия я много знаю. Батюшка Сергий ходил к нам и во время войны, и после неё.
Начну с того, что он крестил детей. Если они были погружённые бабушками, он говорил: «Погружённые, это хорошо. Но их надо крестить». И крестил. Он всё делал точно также, как делали в церкви. У него лежало Евангелие, была купель, освящение крестом воды, также ходили вокруг купели, также объяснял крёстным, что и как.
Крестили тогда детей, конечно, нелегально. Нельзя этого было делать без последствий. Тем более, что мы с мужем были учителями. Хоть я и учительницей была, но ни одному ученику никогда не сказала, что нет Бога. Мы с мужем с помощью Бога пятерых вырастили – пять свадеб, пять институтов…. С батюшкой Сергием я познакомилась, когда мне было лет двенадцать. В нашей Пархаевке он организовывал моления в доме моей тётки Елизаветы Потокиной. Молились вечером и ночью, а днём работали.
Батюшку Сергия я хорошо помню. Помню даже, во что он был одет. На нём была «москвичка», так тогда называли зимнее полупальто, брюки обыкновенные. Когда он крестил детей, на нём был крест с Распятием, это я отчётливо помню, на голову он надевал шапочку такую круглую со шпильком, но без граней. Через голову надевал что-то вроде узкого фартука, который ложился и сзади и спереди. Цвет был какой-то тёмный, но точно какой – не вспомню. Одевал он эту полосу на чёрную свободную одежду. В этой чёрной одежде он постоянно не ходил, но когда крестил, её надевал. Всё это, а также крестильные принадлежности, он доставал из сумки, которую постоянно носил с собой через плечо.
У батюшки Сергия лицо было продолговатое, нос прямой. Особенно запомнились его глаза. Они у него были не чёрные, а такие сероватые (возможно, голубые, но не чёрные). Они у него были не острые, а добрые – добрые. Движения батюшки были очень спокойными, говорил медленно. Был он не старым, это даже мне, девчонке, было ясно. Моя тётка Лиза, говорила: «Ой, как же он питается? У него всё постное, всё постные да постные дни». Уж очень он мало ел. Пел он приятно, мелодично. Голос несильный, но красивый. А вот у нашего нынешнего отца Василия голос просто великолепный. Хотя я хожу в храм нашего посёлка к отцу Иоанну, но духовным отцом считаю отца Василия из Красного. И глаза у отца Василия, как у батьки Сергия. Они так похожи глазами. Отец Василий проповедь читает, заслушаешься, увлекательно, доходчиво, аж сердце замирает. После каждой его проповеди чувствуешь какую-то светлость.
Такое чувство у меня было и после общения с батюшкой Сергием. Мне лично казалось, что он святой. Я убеждена, не может простой человек так рассуждать и особенно так проницательно видеть людей. Да, ладно я, подросток. Но и взрослые так говорили. Говорили, что он, наверное, святой, Богом нам посланный. Считали, что Бог его нам послал в такие трудные годы. Война, голод, на работе уставали, а на его службах и проповедях всегда было полно народу. В годы войны он всё время говорил: «Надейтесь! Всё равно победа будет за нами. Война закончится в нашу пользу».
А нам, детям, не переставал внушать, что вокруг нас есть бесы, которые могут столкнуть на плохое. Предупреждал, чтобы мы не поддавались искушению распространять «письма счастья», они от лукавого. Тогда ходили эти письма с предложением переписать их, скажем, в трёх экземплярах, переслать их, и ты, мол, спасёшься. Говорил: «Не верьте, это всё враньё». Люди ему верили и стыдились, если успевали такие письма переписывать.
Когда люди собирались к батюшке на моленья, я там часто бывала с мамой и сестрой. Батюшка стоял впереди, лицом к нам, иногда поворачивался лицом к иконам, которые стояли перед нами. Какие-то молитвы, например, «Отче наш», «Верую», мы читали все вместе, а какие-то молитвы он читал один вслух, а люди слушали, крестились, повторяли «Аминь». Я тоже кричала «Аминь», крестилась. Молитвы он читал по книжкам, их у него было несколько. Одна из них была с блестящим переплётом, довольно большая, думаю, «Евангелие». А одна книга у него была, видать, старинная, потому что обложка на ней была пошорканной – пошорканной. Но многие молитвы он читал по памяти.
А вот перечислял ли имена людей во время молитв, вспомнить не могу. А то, что молитвы он читал на старославянском, это я твёрдо помню. Мы тогда ещё удивлялись его произношению: «сестры» – вместо «сёстры», «мое» – вместо «моё». После моления он много-много рассказывал, как бы напутствовал нас на основе рассказа о чём-то библейском. От него я и узнала, как Иисус Христос родился, как проповедовал, как лечил людей. Сейчас я знаю, что это были проповеди.
Батюшка говорил нам, что грешно ругаться, сквернословить, говорил, что, кто сквернословит, тот на том свете горячую сковороду лизать будет. Это я сильно-сильно хорошо запомнила. Потому никогда на своих учеников я не злилась, не кричала, тем более, не сквернословила, что, чего греха таить, бывает с нашим братом, учителем.
Он давал людям святую воду. Святил воду сам. Я сама не видела, как он это делал, но рассказывали, что он брал у тёти Лизы бак, наливал воду, освящал крестом, а потом эту воду разносили по домам. Я сама слышала, как он учил использовать святую воду для освящения углов дома, двора, как её использовать, если скотина заболела.
Батя лечил тётю Лену Зимину, потом она совсем здоровой стала. Не стану про её бесноватость повторяться, сестра Валя, я думаю, обязательно об этом рассказала. В нашей деревне об этом все знали. Да и не только в нашей, об этом многие рассказывали.Народу к нему на моления всегда приходило очень много, набивалась полная хата. Однажды он пришёл, когда мы все уже расположились в доме. Увидел нас, детей, и сказал Вале Шпилёвой: «О, у тебя много полынки». Валя действительно была такая большая ненавистница, ругалась, ябедничала.
А моей сестре Вале, с которой вы час назад беседовали, сказал: «У тебя, девочка, много репья». Мне он сказал: «А у тебя, девочка, есть Божия искорка, и ты храни её всю жизнь». Потом мне сестра не раз эти слова серьёзно и шутливо вспоминала и говорила, любя: «Ну, конечно, у тебя же Божия искорка, куда нам до тебя». А себя подкалывала, говоря: «Не отстану, вы же знаете, что я репей». Она у нас очень шустрая по жизни.
Проявилась ли эта искорка в моей жизни? Думаю, да. Прежде всего, – в моих детях. Да и с учениками у меня никогда конфликтов не было, не было проблем и с их родителями. Я работала в Калинкино, мы прожили там 38 лет. Так родители до сих пор заезжают, рассказывают о своих детях, то есть моих учениках. То молока привезут, то творога.
Батюшка действительно иногда говорил загадками. У нас в деревне был, эвакуированный с запада, дед Дормидонт. У него был огромный преогромный живот, хотя сам был худощавеньким. Батюшка деду всё время говорил: «Ох, милый! Сколько же песка у тебя накопилось. Это всё грехи твои тяжкие». И мы смотрели на деда, как на большого грешника. А потом мы узнали, что дед Дормидонт служил в гестапо и расстреливал наших людей.
Батю сильно уважали люди. О нём многие говорили, что он святой. Однажды он по каким-то делам был в конторе и там позабыл свою тросточку. Спохватился и говорит: «Ой, а я оставил своего коня». А через мгновение тросточка у него оказалась в руках. Люди говорили: «Он, что? Святой?».
А потом с ним появилась Ульяна. Мы с ней очень подолгу общались, засиживались допоздна. Родители приходили за нами, как говорится, разгоняли. Она многим нас молитвам научила. Прочесть-то их негде было. Многие молитвы, что я до сих пор помню, – это от неё. Мы не записывали их, опасно было. Учили из её уст «Богородицу», «Отче наш», «Верую».
Однажды она нам прочла стих, который я нигде и никогда больше не слышала и не встречала. Немногое из него помню. Там были и такие слова: «Сидел Христос с учениками, … перед ним лежал … стенами Иерусалим…. И вы увидите гоненья, которые я перенесу». Ульяна была из деревни Прогресс, комсомолка, добровольцем пошла на фронт, получила большое ранение, лежала в госпитале, где ей сделали 17 операций. Она нам рассказала, что в госпитале во сне к ней пришёл старец и сказал: «Если хочешь жить, помолись 40 ночей молитвой «Отче наш». Господь тебе поможет, и ты выздоровеешь. Но потом отдай себя Богу. Придёт потом к вам в вашу деревню батюшка Сергий, и ты с ним иди. Он будет знать о тебе».
Когда она вернулась с фронта домой, спросила своего отца (он у неё был председателем колхоза): «Пап, а у вас ходит такой батюшка Сергий?». Он ответил: «Да ходит тут какой-то шарлатан». «Нет», – ответила она отцу, – Это не шарлатан. Это судьба моя». «Ты чего мелишь? Какая твоя судьба со стариком», – возмутился отец. Когда батюшка Сергий пришёл в очередной раз в их деревню, Ульяна подошла к нему, а он ей тут же сказал: «Ну, что? Пришла, раба Божия ко мне?». И вот она с ним всё время ходила. Её отец смирился, привечал батюшку и сам, может быть, поверил в него. И так Ульяна ходила с ним, наверное, до своего конца. Видно, она вскоре умерла. А вот, где она умерла, у нас никто почему-то не знает. А я даже не знаю, где похоронен батюшка Сергий. Мы уехали из деревни, и связи потерялись.
Я не знаю, чему и почему вы удивляетесь в моём рассказе об Ульяне. Я же всё это от неё сама лично слышала. Мы с ней часто общались, допоздна засиживались. Она не раз нам об этом рассказывала… Спасибо вам за рассказ о её судьбе. Я и подумать не могла, что Ульяна прожила так долго, до 80-х годов. Но особое спасибо за ваш рассказ о могиле батюшки Сергия. Я должна обязательно побывать на ней.Потом, после батюшки Сергия по нашим деревням ходил старец Александр. Но это – не тот, что изображён на вашей фотографии рядом с батюшкой Сергием. Это был другой человек. А вот отца Сергия я и помню таким, что на вашей фотографии с нимбом.
Начальство батю, конечно, не любило. Был у нас объездчик Вельмичко. Нас он сильно гонял. Мы, ребятишки, то горох на поле слупим, то репу с колхозного поля утащим, голод же был. Уж как он бичом нас охаживал. Он гонял и батюшку, всегда старался выгнать его из деревни. Ему батя говорил: «Нельзя так злиться, ты злой». Мы, конечно же, объездчика того очень не любили и всё время говорили, что Бог его накажет! И что вы думаете! Этот Вельмичко последние свои лет пятнадцать ходил вдвое сложенный, так ему позвоночник скрутило. В деревне все говорили, что Бог покарал его за злобы и вредность к людям.
Управляющим у нас был Скворцов. Он тоже говорил батюшке, чтобы тот не приходил в деревню: «Ну, батюшка Сергий, раз не велят коммунисты, так Вы не ходите». А батюшка отвечал ему: «Ты хоть так и говоришь, но, вижу, сам так ты не думаешь, ты добрый человек, тебя заставляют. А душа у тебя добрая». Скворцов и нам говорил: «Я ж управляющий, должен исполнять указание». У нас говорили, что батюшку арестовать хотели, но почему-то не смогли. Не то сам батюшка куда-то исчез, не то ещё почему.
Лично я убеждена, что он был священником. Сейчас хожу в церковь, вижу, что и как делают батюшки на службе, и вспоминаю, что батюшка Сергий делал точно также. Правда, службы не были такими длинными, как сейчас. Людям же было некогда, шла война, все на полях, на работе.
Когда он вёл службу, поминал патриарха, а вот какого именно, не помню. Но отчётливо помню, что произносил слово «патриарх». А вот только сейчас и думаю, какого же патриарха он поминал? Ведь избирать патриарха Сталин разрешил лишь в 1943 г., а батюшка Сергей вёл службу и до 1943 г. Он молился за фронтовиков, за тех, кто живой, и за убитых. Это точно! Их имена я слышала на его службах постоянно. У тёти Лизы муж погиб на фронте, и его имя я всё время слышала, когда батюшка читал за упокой, пел «Вечный покой». Тем более, что эти слова «вечный покой», «вечная память» мы повторяли вслед за ним.
От людей я слышала, что отец Сергий когда-то служил в кафедральном соборе Томска (или Омска). Слышала, будто, его там поминают до сих пор. Там, думала, он и похоронен. Я хорошо помню, что люди считали его священником, который когда-то служил при большом храме где-то, но не в Кузбассе. А ещё говорили, что он постоянно жил в деревне Прогресс.
Я очень счастливая. С мужем 58 лет прожила. Венчались мы с ним только на 50-летие свадьбы в храме села Красное, у отца Василия. В той церкви венчались мои папа с мамой, в ней я крестилась. Муж у меня первый и последний мужчина. У мужа мать была церковной певчей, а отец был церковным старостой, и сам муж был верующим. Хотя в партию тогда загоняли, были в партии, но в Бога всё равно верили. Пасху и все другие религиозные праздники хоть тайно, но справляли.
Мы батюшку Сергия сильно почитали, очень сильно почитали! Святой он был человек. Я о нём и мужу своему рассказывала, и детям рассказывала. Да и жизнь свою строила так, как он учил, не злобилась, не стяжала, ни разу не допустила греха аборта.Всё-таки он святой был человек! Святой!"