А.Балашов
В ВОРОБЬЁВКУ, В ГОСТИ К ФЕТУ...
Глава из книги А.Д.Балашова «Путешествие в Соловьиную страну»
Село Воробьевка, которую купил Фет, будто бы притягивала к себе самых талантливых людей России «фетовского времени». Лев Толстой, Петр Чайковский, Владимир Соловьев… Даже если бы только эта могучая троица посетила бы фетовскую Воробьевку, она бы уже сама по себе стала историческим местом России и её великой культуры.
К сожалению, о Владимире Соловьеве мой современник знает, увы, не многое. А между тем, он в силу необыкновенной гибкости ума и способности отыскивать и ценить всё яркое и незаурядное в литературной и общественной жизни России связан с невероятным числом выдающихся современников - Ф.М.Достоевским, А.К.Толстым, Н.Н.Страховым, К.Леонтьевым, В.Розановым, Е.Н. и С.Н.Трубецкими и т.д. И все же совсем редко знакомство или приятельство перерастали в столь глубокую приязнь, которая связывала Владимира Сергеевича Соловьева и Афанасия Афанасьевича Фета. Пик дружеских отношений пришелся на весну-лето 1887 года, когда русский поэт и философ Соловьев гостит у Фета в Воробьевке.
Именно тогда Афанасий Афанасьевич берет с собой на Коренскую ярмарку гостившего у него Владимира Соловьева.
***
В то утро была запланирована долгожданная поездка на знаменитую Коренскую ярмарку. Афанасий Афанасьевич еще в мае обещал Владимиру Сергеевичу Соловьеву, приехавшему из своей Пустыньки под Петербургом на все лето погостить у Афанасия Афанасьевича Фета. Сам Владимир никогда своего угла не имел. Вечный скиталец, перевидавший за годы странничества множество домов, Соловьев совершенно был ошеломлен гостеприимством, добротой и радушием хозяев Воробьевки. Ему отвели лучшую комнату, где так хорошо и вольно работалось Владимиру - «единственное место», как потом напишет он, - «где мне работалось так спокойно».
Афанасий Афанасьевич, облаченный уже в свой лучший помещичий костюм, с подобранной в саду хворостинкой в руках, первым делом зашел на конюшню. Конюх Иван чистил стойла и поил лошадей.
- Ты, Иван Иванович, красавца Алмаза запрягай! - поздоровавшись, сказал Афанасий Афанасьевич, невольно любуясь вороным жеребцом, косившим на него горящем глазом. Бывший офицер, Фет взял вороного под уздцы - и конь затанцевал на месте, оскалив крепкие молодые зубы.
- Не этого ли красавца Екатерина Федоровна Бржевская, бабушка Володьки Соловьева, нам в прошлом годе подарила? - передавая поводья конюху, спросил Фет.
Иван Иванович, еле удерживая горячего скакуна, замотал головой:
- Не-е, тот Фараон в яслях во втором ряду стоит… Вон тама! А ентого, Афанасий Афанасьевич, вы ж сами на Коренской ярмарке два года назад купили… У конезаводчика Орлова. Знатный жеребец! Почище арабских скакунов будет… Не обмишурились, барин…
Фет укоризненно покачал головой:
- Сколько раз говорить, зови лучше по имени отчеству, чем «барином»… Или хозяином, на худой конец…
Иван усмехнулся в костистый кулак:
- Это почаму-то «на худой конец»? Хозяин-то вы справный… Щас опять на Коренскую махнете, почитай теперича на десятину по лошадке придется, коль новых лошадей подкупите…
- Пожалй, запряги в пару к нему и Фараона…
- Подарок бабушки Владимира Сергеевича?
- А у нас, Иван, есть другой Фараон разве?..
- Другого никак нет.
- Так запрягай. Владимиру будет приятно. Он, оказывается, имеет свои привязанности. Считает, что есть вещи, которые, как талисман, приносят владельцу счастье… Я ему три года назад шубу подарил (тоже купил на Коренской ярмарке), так это, как он говорит, его самая любимая вещь из одежды… Во как!
- А вот он и сам легок на помине!..- скороговоркой ответил Иван и стал поспешать со сбруей, разбирая её на узком столе.
- Доброе, добрейшее утро всем! - сияя, как начищенный пятак, улыбался молодой, полный здоровых сил Владимир. - Так едем на Коренскую ярмарку, Афанасий Афанасьевич? Берете ли вы меня с собой?
- Едем, Володенька, едем!. Я ведь тебе обещал свозить тебя на это чудо расчудесное - вот сегодня и едем.
Фет окинул Соловьева оценивающим взглядом.
- Нужно только одеться… потщательнее, что ли… Это ведь, Владимир,кроме всего прочего, знаменитая ярмарка невест. Вы у нас - человек молодой. Покажем «товар» лицом и во всей красе, как у нас говорят!...
У хозяина Воробьевки было хорошее настроение, он шутил и заражал всех своим удивительным оптимизмом.
- Бьюсь об заклад, что доволен на этот раз мной, стариком, будешь!.. А то мы с тобой то соловьев вместе слушали, то Соловьева да меня, приверженца «чистого искусства»… А ярмарка - это жизнь. Вот и сравним, мой молодой друг, поэзию сердца и поэзию жизни! А то ведь, говорят, Сонька Толстая после моего первого визита в Ясную Поляну записала в своем дневнике: «Скучный старикашка, с которым можно говорить только об овсе да о лошадях», - рассмеялся Афанасий Афанасьевич. - А я ведь не только поэт. Я - помещик. И могу о лошадях, о нынешних ценах на овес, рожь, гроечиху… Кстати, милейший, на нашей ярмарке вся русская армия лучших лошадей закупает. Вот так!Их на Коренскую со всей России свозят. Поговоришь с погонщиками, они расскажут уйму историй: от мистики до анекдота…
- Пушкин на ярмарках русскому языку учился! - вставил Соловьев, поправляя накинутую на плечи летнюю курточку.
- И Лев Толстой ярмарок не чурался, - кивнул Афанасий Афанасьевич, приглашая Владимира Сергеевича на веранду, где уже пыхтел готовый самовар. - Он ведь к своему непротивлению, чтобы не противиться злу и любить ближнего своего, к учению Христа, то есть, через мир и мирские проблемы пришел… Не с луны свалился на мировую культуру.
- Толстой очень высоко вас ценит, - ответил Соловьев, откусывая кусок свежеиспеченной ватрушки. - Он сказал, что для меня и Фета мир живых людей является не какой-то злой шуткой, а той средой, в которой осуществляется вместе и разумение и благо.
Фет светло улыбнулся:
- Увы, дорогой Владимир Сергеич, наши взгляды с годами разошлись… Но, расходясь в самом корне мировоззрения, мы с Толстым очень хорошо понимаем, что я, например, одет в черном и руки у меня в чернилах, а он в белом и руки в мелу. Поэтому мы ухитряемся обнимать друг друга, не прикасаясь пальцами, марающими приятеля…
- Так может сказать только настоящий поэт! - восхищенно цокнул языком Соловьев.
- Пейте чай со сливками, философ, - улыбнулся Фет, подавая гостю изящный сливочник. - У нас по дороге будет время для философских споров. Десять верст до Коренной пустыни, где уже вот-вот проснется, зашумит на все голоса жизни Коренская ярмарка! Счастье людей должно состоять в разумении разумного. Торговля - дело разумное?
- Разумное и необходимое для жизни… Стало быть, и для счастья.
- Так вперед! Лошади поданы, Иван уже занял место возницы…
- С Богом! - тихо шепчет кухарка Пелагея и крестит пассажиров, усевшихся на коляске.
…Свежий ветер, напитанный ароматами ярмарки, бьет ему в лицо. Фет, всю жизнь страдавший одышкой, теперь полной грудью вдыхает этот целебный для его души воздух. Чем он только не пахнет - и чебрецом, и полынью, и какой-то неведомой придорожной травой.
Соловьев во все глаза смотрит по сторонам.
- Природа, мать честная, какая Божественная красота вокруг нас, Афанасий Афанасьевич!.. Тут просто нельзя не быть поэтом!
- Это точно, Володенька! Я в Степановке на Орловщине за год не более пяти стихов написал… А тут - само, мой юный друг, льется… Пишется, как и дышится в полях, в лесу, на заливных лугах курских…
Шедший навстречу коляске воробевский крестьянин, отановился, снял картуз и, здороваясь, слегка поклонился Афанасию Афанасьевичу.
- Здравствуй, Андрей Иваныч! - в ответ крикнул Фет весело и задорно.
- А вы, Афанасий Афанасьевич, хороший помещик, - глядя на хозяйство Фета, заключил Соловьев.
- Принимаю, как вежливый комплимент, не более… Я ведь вчера свой трактат на эту тему закончил. Пишу, Володенька, о том, что мы, русские, никак не можем очнуться от векового сна и убедиться, что земля только орудие производства, как игла, молоток, а не прямой источник дохода. Правда, она обладает некоторыми качествами нового орудия, например, рабочего скота. Но и лошадь можно только до известной степени не кормить и варварски погонять, как это, например, Иван, наш возничий, сейчас делает…
Иван и ухом не повел, глядя на серую ленту дороги.
- Но нельзя же безнаказанно это делать вечно, - продолжил Фет.- А чтобы кормить землю, ежегодно утучняя её, необходимы воззрения и приемы, диаметрально противоположные завещанным крепостным правом.
Соловьем с интересом слушал рассуждения Воробьевского помещика.
- Мало, Володенька, быть землевладельцем, необходимо стать фермером, то есть - капиталистом. Надо, как это делается на Коренской ярмарке лучшими курскими купцами, знать свое дело в практических подробностях!
- Браво, Афанасий Афанасьевич! Браво!
Коляска лихо сиганула на дорожной колдобине, Иван выругался в кулак.
Показались золоченые купола мужского монастыря.
Ярмарка всё ближе, ближе… Уже слышны голоса разносчиков:
- Пирожки горячи - и - и..! С пылу с жару пирожки!..
Ярмарка! Гуляет, торгует, красуется во всем своем праздничном убранстве Коренская ярмарка!.
- Спешиваемся! - командирским голосом приказывает Афанасий Афанасьевич. - Далее, Владимир Сергеич, обход пешим порядком.
Соловьев, оглядывая народ, как столичный бомонд в партере театра, легко спрыгивает на траву, отряхивает брюки от дорожной пыли.
- Господи, торжище-то - огромно! Больше, чем Нижегородская ярмарка? Уж никак не меньше…
- За день не обойти! Да нам всё и не нужно. Поспеть бы к Крестному ходу, а потом я тебя проведу по своим заветным местам Коренской!
Обойти всю ярмарку было действительно ой как не просто…
Вокруг гостиного двора размещалось 34 «квартала», 649 торговых помещений, 58 (!) гостиниц, театральный дом и цирковые балаганчики, 20 трактиров, харчевни, пекарни, землянки для кузнецов, ипподром, ставки губернатора и коменданта ярмарки, подворье для пожарной команды, больничка, отделение земской полиции, винные погреба, склады…
Они идут по этому ярмарочному городу, и - аптекарь, врач, окружной акцизный надзиратель, нотариус - все с глубоким почтением приподнимают шляпы, приветствуя Поэта России и его молодого спутника.
…А ярмарка гудит, поёт, шумит, ругается, смеется - живет, словом. Значит, постоянно удивляет.
- Какая потрясающая картина! Какая потрясающая картина!.. - только и повторяет Владимир Соловьев.
Фет оборачивается на своего спутника, улыбается и говорит, сняв зачем-то шляпу:
- Так есть и так будет, Володенька! Настоящий поэт всегда будет ощущать жизнь своими нервами на кончиках пальцев… По-другому жизнь не ощутишь, а значит, и не осмыслишь поэтически. Ты меня понимаешь?
Для философа Соловьева мир Фета всегда нес на себе огромную символическую нагрузку. Он немного отстает от учителя, перед глазами Владимира проносятся картины русской жизни, простой и великой изначально, в его, славянофильском, понимании этой изначальности.
- Вот оно - моё учение о всеединстве! - горячо шепчет молодой философ. - Ярмарка жизни! Всеединение душ русских!..
Афанасий Афанасьевич оборачивается, кричит сквозь шум и гомон ярмарки:
- Не отставай! Икону Чудотворную «Знамение» монахи сейчас выносить будут… Слышишь, Владимир, загудел главный колокол в Коренной пустыни? Сейчас за басом баритон и тенора вступят… Музыка небес, не уступит знаменитому звону в Малине! Какой благовест, Владимир!
Фет, светло улыбаясь и раскланиваясь со знакомыми, берёт под руку Соловьёва.
- Володенька, ты только посмотри, как золотой крест сияет в лучах июньского солнца! – восклицает поэт. – Как на фоне небесной голубизны резко выделяется Архангел, готовый вострубить в свою трубу, предостерегая всех нас и напоминающий нам: люди, жизнь человека коротка, спешите делать добро!
Фет наполнил грудь воздухом, будто настоявшемся на запахах полевых цветов и молодой травы, тем самым воздухом, который в пустыне, как говорил Соловьёв, пить можно, и неожиданно продекламировал первое четверостишье из стихотворения, написанного накануне поездки из Воробьёвки в Коренную:
- Люблю я приют ваш печальный,
И вечер деревни глухой,
И за летом благовест дальний,
И кровлю, и крест золотой.