Ташлинский камушек 54 Обновлённый
Едим в Тюльган. На УАЗике-буханке. Навстречу белый мерседес. С тех пор, как Ташла превратилась в клуб под открытым небом, здесь даже своя Рублёвка появилась. Обременённые счастьем богатства возжелали селиться вблизи захудалых домишек художников и поэтов, которые задолго до ташлинского бума покупали свои домишки у основания той самой горы, где теперь подъёмник установлен для любителей горных лыж и сноубордов. Мерседес просигналил с просьбой остановиться. Что-то случилось?
- Говорят, где-то здесь есть Никольский родник. Не подскажите, где? – пожилой мужчина приоткрыл водительскую дверь.
- Ну, а что ж не показать, следуйте за нами.
Мы свернули с основной дороги. Грех не поделиться с кем бы то ни было прохладной водицей Никольского родничка.
Когда беседка, сооружённая над родником, появилась на нашем пути, мы затормозили, чтобы развернуться. Водитель мерседеса вышел нам навстречу:
- Сколько я вам должен за помощь?
- …За какую помощь?... Ах, оставьте, пожалуйста! Что за бред?
В это время из мерседеса вышла молодая девушка. Дочка, наверное…
- Дорогой! – дежурно произнесла она, - я не нашла стаканчика в бардачке… Поищи сам!
Мы уже отъезжали, когда она возмущённо прокричала:
- И что?! И долго я буду ждать?
Похоже, что не дочка… Наверное, она иногда называет его и «папиком». «Дарагим папиком». Ну, что же, каждый счастлив по-своему.
Ситуация напомнила о том, как один хороший и добрый знакомый из далёкой молодости, когда мы ещё все были равны в материальном плане, отыскал недавно меня через интернет. Решили встретиться. Через сорок лет. Я-то только состарилась. А он – разбогател. Сильно разбогател. Живёт в своих апартаментах по всему миру. Есть и очень дорогая квартира в нашем, родном ему городе. Оформлена дезайнерами так, что попала в глянцевые журналы. Нет, я такое не люблю. Да, красиво. Да, светло и чисто, домработница хорошая. Да, всё блестит и светится. Но как-то мёртво. Я люблю жить среди вещей, которые имеют свою историю, с которыми поговорить можно… А у него всё так отлосканировано, всё собрано под одной крышей исключительно для того, чтобы попасть в сочетание с другими предметами, что создаётся впечатление, будто крыша эта как раз для этих неоживлённых предметов и существует. А не для человека. Но больше всего впечатлил его рассказ о последней пассии, которая оказалась моложе его дочери. Он говорил с ней по телефону такими же дежурными интонациями, как и пассажиры мерседеса, типа « да я только о тебе и думаю». Но и это ещё не всё. Она приходит к нему по расписанию. Только в субботу и воскресенье. И так его достаёт своим присутствием, именно присутствием, а лишних телодвижений она себе не позволяет, чтобы не вызвать его раздражения и не оказаться за дверью, так вот по большому счёту она ему так не нужна, что, ложась спать в пятницу, он думает: «Хоть бы проснуться сразу в понедельник…» Каждый счастлив по-своему.
Ну а наше путешествие в Тюльган продолжается. На выезде из Ташлы стоит какая-то женщина и голосует. Ой... да ведь это Таня. Соседка наша с тремя детьми и мужем-пьяницей. Только что-то она постарела, сдала совсем... И не такой-то и возраст у неё...
Остановились. Открыли дверь, она вошла и села напротив:
- Здрасьте! - говорит.
- Здравствуй, Тань, - отвечаю, - послушай, а что это твой дом каким-то запустевшим смотрится? Ты переехала что ли куда-то?
- Ой... да я ж не Таня. Я - мама её...
И тут-то я заметила, присмотревшись, что в ней много было не от Тани вовсе: ноги не мылись месяца два, не меньше, ногти на ногах пожалуй вообще никогда не стриглись, какие-то из них отломились, а какие-то выросли так, что стали закручиваться в спираль как на руках китайских мандаринов; обувью служили мужские сланцы размеров на пять больше, чем следовало бы; заметно, углом, выпирал живот и грудь была только с одной молочной железой; голова была не мыта, слипшиеся пучки волос представляли собой что-то вроде причёски медузы Горгоны; руки свидетельствовали о постоянном тупом физическом труде, но это было ударной точкой её имиджа - корявые ногти на руках были накрашены темным фиолетовым лаком.
- А Танька-то переехала. Надоело зимой дорожки отсыпать, всё время на работу опаздывала. Пройти-то, пока снег не отчистит, не могла. Да и ребятишки в школу тоже не попадали вовремя. Там же, в вашей стороне, никто трактором не чистит дороги. Зачем? Там же дачники в основном...
Тут она заметила, что я её разглядываю.
- У меня язва желудка. Желудок болит страшно. Тошнит всё время. А врач говорит, если, мол, придёшь ко мне снова, я тебе психушку вызову. А у меня от этой язвы вон! живот растёт!
- Тошнит, говорите?
- Да. Особенно по утрам...
- А это не беременность?
- Вот ещё! У меня уже полгода климакс! Я не могла забеременеть. А если б забеременела, то выкидыш бы был.
- Это почему это?
-Да потому что всё небо засрато!
- Как это?
- Дык летают. Самолёты. А в них - люди. Они же в уборные ходят. А всё это прямо в небо и выбрасывается! Вот и засрали. Летают же много. Туда-сюда, туда-сюда! Совсем стало нечем беременным дышать. Вот и выкидыши у всех...
- А-а-а-а! Может быть... - ответила я растерянно, предполагая, что врач-то была права.
- Но молодёжь-то не знает, что есть хорошее средство беременность-то сохрани-и-ить! Мне про него ещё Танькин отец говорил, первый муж мой, - лицо её расплылось от приятных воспоминаний. - да!
- И какое же это средство?
- Да трахаться побольше!
- Прямо так и говорил?
- Да!
- Да по тем временам и слова-то такого не знали...
- Да что ж мне, прям так и говорить тебе как он говорил? Тогда - надо много еб...ся!
- Ой! - выскочила наружу моя ошеломлённость
- А он, вообще-то, у меня культурный был. Я с ним все фильмы посмотрела.
- В кино водил?
- Он его сам показывал. Киномеханник он был. В Техпосёлке (посёлок в шести км от Ташлы). Я корову подою, а потом верхом на лошадь - и к нему. Как раз на начало фильма успевала.
Собеседница моя снова расплылась удовольствием от воспоминаний.
- Ой, он такой ласковый был...
Я испугалась подробностей и перевела разговор на другую тему:
- А где ж он теперь-то?
- Да кто ж его знает? Я сейчас одна... Последний-то мой, Серёжка, заболел. Рак лёгких. У дочери сейчас. Уж и не ходит... А меня тоска гложет. Хочу забрать его... Не знай... отдадут-не отдадут... А то и защитить меня некому! Всю весну на свою пенсию рассаду покупала, сажала, сажала, ухаживала и на тебе! Родственнички понаехали! Жить ко мне. За мой счёт.
- Это какие ж родственники?
- Да дети с внуками! Нет уж. лучше я своего, хоть и больного, но мужика верну. А с ними хлопот не оберёшься! Нет уж, пусть идут, откуда пришли.. Ой! Вот останови здесь. Здесь выйду.
Машина притормозила. Попутчица выскочила, тряхнув причёской, и устремилась в направлении рынка. Я смотрела ей вслед, стараясь не представлять подробностей её жизни, но они так и лезли мне в голову. И непонятно было, стоило бы что либо менять в ней, стала бы она счастливей, если её отмыть и ногти обрезать? Воспоминаний о Танином отце-киномеханике это бы ей не прибавило, а больше-то чем ей быть счастливой? Я представила, как она мчится верхом на лошади к тому, кто мил по самые уши и решила, что всё, что надо, с Таниной мамой произошло. И произойдёт. Без чьёго-то вмешательства. Каждый счастлив по-своему.