Док. № 37
5 июля 2011 г., госпиталь ветеранов войны.г. Кемерово, беседа с Тишкевич Раисой Ивановной, 1939 г. рождения. Беседу вели священник Александр Зленко, историки Леонид и Наталия Лопатины.
Раиса Ивановна: "Господи, да почему же раньше вы не стали изучать жизнь бати Сергея?!Ведь мой муж Миша (Михаил Федорович Тишкевич) вам про него столько бы мог рассказать! Но он умер в октябре прошлого года. Он столько много знал о нём! Мы с Мишей поженились в 1957 г., ему было 31 год, мне 18 лет. Про батю Сергея я знаю только то, что Миша рассказывал. Но мне очень интересно, как вы-то про него узнали, тем более священник и историки!
Видно Воля Божия проявилась! А вообще-то, что я удивляюсь? Мой Миша не раз говорил, что батя почему-то был уверен, что о нём люди потом узнают, и прибавлял: «Но позже». И это не Мишины слова. Так говорил сам батя Сергей.А Миша батю знал очень хорошо. Ведь батя часто останавливался у Тишкевичей в Дивинске.
Миша родился в 1926 г., окончил 7 классов и собирался ехать в Белоруссию, учиться на инженера. А тут война, и он остался в Дивинске. Его оставили бригадиром полеводческой бригады, хотя ему было 15 лет. Однажды Миша на десяти бричках поехал сдавать рожь на элеватор в Бормотово. Но рожь не приняли из-за неподходящей влажности. Вернулись назад. А тут как раз был батя Сергей. Он сказал, чтобы рожь не высыпали с подвод, а ехали назад на элеватор с его, батиным, благословением. Весь бурт ржи у них и приняли.
В тот год был хороший урожай, и колхозникам заплатили по 7 кг. на трудодень. А в их семье было пять работников, набралось более тысячи трудодней на всех, и хлеба они получили почти 7 тонн. Батя Сергей сказал Мишиному папе: «Фёдор Максимович, не продавай хлеб, как ты всегда делаешь, прибереги его, он тебе очень потом пригодится». Откуда, скажите, батя знал, что в 1943 и 1944 годах колхозники будут приносить в фартуках хлеб, заработанный за год всей семьей? Тем прибережённым хлебом и жила семья Тишкевичей в войну.
Батю в деревне очень уважали. Уважал, конечно, и почитал батю и отец Мишин – потомственный кузнец, мой свёкор, Фёдор Максимович. Он был и кузнецом, и председателем колхоза, хотя не умел ни читать, ни писать. Потом, правда, он попросился освободить его от председателей. В октябре 1943 г. Мишу забрали на фронт. А батя сказал свекрови Елене Михайловне: «Раба Божия Елена, ты не беспокойся, какой бы Миша ни станет, но домой он вернётся». Свекровь была очень верующей. Потом, после её смерти, мы её божественные книги на славянском языке в топкинскую церковь передали через тётю Нюру.
Однажды после молений батя Сергей сказал ей: «Знаешь, Елена, а я ведь «был» у Миши. Лежит он, тяжело раненный, весь перевязанный, с лицом изуродованным, домой из-за этого ехать не хочет». Потом стало известно, что пуля попала Мише в лицо, восемь суток лежал без сознания, переносицы у него совсем не было, левый глаз…, в общем, лицо всё рассечено, всё в шрамах. Бате такое видение было, и о нём я не раз слышала и от Миши, и от свекрови.
Некоторые бессовестные люди, видя изуродованное Мишино лицо, даже в глаза называли его уродом. Он этого стеснялся. Но душой он был такой добрый, за него любая девка готова была замуж идти, за его доброту, за его сердце. О замужестве его уговаривала даже одна москвичка, которая в деревне отрабатывала положенные после сельскохозяйственной академии три года, говорила, что и он академию закончит. А он сказал, что «подкаблучником быть не хочу».
Я прожила за ним счастливо больше 50 лет, плохого слова от него не слышала, не говоря уж о мате. Ни сосед, ни доярка, ни мужчина или женщина, ни дитё никогда плохого слова о Мише не скажет. Никогда он меня не обидел, дети ругани нашей не наблюдали. Он хоть и был весь войной изуродованный, но я всегда с гордостью шла рядом с ним. Он мне не раз потом уже в возрасте говорил: «Рая, как мне жалко будет с тобой расставаться!». Таких мужиков, как мой Миша, и тогда было поискать и поискать, да не найдёшь. Тем более, сейчас. Мой рассказ о бате Сергее – это память о моём Мише.
Когда Миша вернулся в деревню, очень сильно болел. По совету бати Сергея, вылечился барсучьим жиром, который они с одним охотником целых полтора месяца добывали.
В последние годы своей жизни Миша сильно болел. Я умывала его святой водичкой и молилась: «Господи, Пресвятая Богородица, целитель Пантелеимон, батя Сергей, помогите рабу Божию Михаилу преодолеть его недуг». Помогало. А почему я батю Сергея вспоминала, хотя он и не святой, потому что так повелось в родстве Тишкевичей, которые так глубоко почитали батю.
Верил ли он на фронте в Бога? Как рассказывал Миша, однажды на фронте во время обстрела он соскочил с пушки и укрылся в воронке от снаряда. И вдруг услышал голос: «Миша, убегай отсюда». Выскочил он, отбежал метров на десять, а в ту воронку снаряд прямёхонько и попал. Как тут не поверишь? Жалко только, что ваши расспросы не случились год назад, когда Миша жив был.
У Миши была сестра Ульяна, 1923 г. рождения. Очень красивая, статная, высокая девушка с толстой косой. Да, Тишкевичи все красивые. Видели бы Мишу в молодости на фотографии до ранения… Ульяна пришла с фронта по контузии раньше Миши. Мишу ещё не забрали на фронт (он ушёл в октябре 1943 г.), а она уже вернулась домой.
А почему вы переспрашиваете, правда ли, что она фронтовичка? Она действительно – фронтовичка, служила связисткой. Её там контузило, и она потом всю оставшуюся жизнь слышала стрельбу, взрывы, и ей казалось, что она на фронте. Правда, такое состояние у неё не было постоянным. На неё, как говорится, находило: то нет – нет, то есть – есть. Но, в конце концов, всё это и привело её в психбольницу сначала Томска, а потом, в последнее время, – Кемерова. Первый раз её отправили в психбольницу в 1948-м или 1949 г. Потому она и перестала ходить с батей.
Но агрессивной Ульяна не была, она сидела и постоянно тихо плакала. Иногда она обращалась к Мише и говорила: «Миша, я смотрю на тебя и не могу признать. Смотрю на папаньку и думаю, папанька это или не папанька». Ведь, когда я её знала, у ней в памяти было только то, что она знала до фронта. Умерла Ульяна в начале 80-х в доме престарелых посёлка Кедровского.
Ульяна как инвалид войны получала в 1964 г. пенсию 8 рублей. Мне странно, что вы переспрашиваете: «Сколько-сколько?» Да не восемьдесят, а именно восемь рублей!
Говорите, что ваши студенты не верят вам про такие пенсии? Тогда скажите им, что колхозник тогда получал: кто 6 рублей пенсии, кто 7 или 8 рублей, а кто и все 12 рублей. Мой свёкор Фёдор Максимович в 1964 г. и получал эти 12 рублей, всю жизнь (до 80-ти лет) отработав деревенским кузнецом. Хлеб стоил тогда 14 копеек, бутылка водки – два двадцать.
А вот, сколько стоило мясо, не знаю. Мы его тогда не покупали и не ели. Для нас это тогда была невообразимая роскошь. А то, что скотину держали (у нас корова была), так всё в налог и отдавали – мясо отдай, молоко 220 литров сдай. Папа пришёл с фронта в 1943 г., а в 1945 г. умер, осталось нас – четверо детей. Мне было восемь лет, а сестре девять с половиной, мы ходили людям полы мыли, пололи, чтобы котелочек картошки заработать. А картошечка почему-то тогда была очень и очень мелкой, как горох. Мы жили не в колхозе, а в совхозе, потому мама потом получала пенсию государственную, а не колхозную – 57 рублей.
До войны Ульяна работала секретарём сельсовета в Дивинске. Ещё бы! Ведь у ней было десять классов образования. А отправил её на фронт муж её родной сестры Надежды (она с 20-го года) Шачнев Геннадий, который работал военкомом в Промышленном. Это был ещё тот тип. Точно так же, как сейчас дают взятки от службы в армии, так и он брал взятки за то, что кого-то на фронт не отправлял. Например, оставил дома сына одного маслодела, который этого военкома задарил. Сестра Надя рассказывала, что потом они работали где-то на Иссык-Куле. Там, по её словам, несли ему и пёрли столько уток, рыбы…
Всякие люди были и тогда. Были и такие, кто никак не хотел идти на фронт. Но, в основном, люди шли и не сопротивлялись мобилизации, ведь надо было Родину защищать. Тот мерзавец чужих людей на фронт за взятку не отправлял, а Ульяну, из собственной родни, отправил. Его потом за мошенничество дважды судили, дали 3 года, потом 10 лет.
А Ульяна пришла с фронта контуженой, уверовала в Бога и ходила с батей Сергеем по деревням, молились. Люди рассказывали, что по молитвам бати происходило выздоровление.А ещё Миша рассказывал, что батя говорил как-то загадочно. Скажет что-то, а ты думай, что он имел в виду.
Когда папанька в 1977 г. помер, свекровь положила ему в гроб волос бати Сергея. Где она его хранила и зачем, я не знаю. Свекровь была очень богомольная. После неё остались божественные книги (я вам говорила про них) и иконы. Вы абсолютно правы, перед этими иконами молился и батя Сергей. Он же часто останавливался или бывал у Тишкевичей.Царство Небесное и бате Сергею, и моему Мише!"