О том, как Рабинович чуть было не стал гомосексуалистом.
----------------------------------------------------
Рабинович поднял его на сто двадцать пятой и Бродвей, возле Колумбийского университета. Клиент был одет в офицерскую шинель с голубыми петлицами военно–воздушных сил Советской Армии. На голове флуоресцировала прическа ввиде фиолетового петушиного гребня.
— Where are you going, sir?— спросил Рабинович своего пассажира.
Пассажир назвал место в Ист Виладже.
— Опять пиdopa взял, — сказал Рабинович сам–себе.
— Извините, - сказал клиент, - я понимаю по–русски.
— Ой, бля. I’m sorry, — сказал Рабинович.
— Ничего, ничего, — сказал пассажир, — вы же не знали.
Рабинович глянул на него в зеркало заднего вида. Прическа не помещалась в салоне и, чтобы не повредить изделие пассажир держал голову набок по-птичьи.
— Как поедем, шеф? — спросил Рабинович.
— Мне все–равно, как вам удобнее, — ответил пассажир.
"Ну если все–равно, поедем по FDR", - подумал про себя Рабинович и стал выруливать из трафика на хайвей.
— Тяжелая у вас работа, — сказал пассажир.
— А какая легче? — спросил Рабинович. Вот вы, чем занимаетесь?
— Я учусь.
— А когда выучитесь, кем будете?
— Моя специальность — экология городских парков.
"Вот же ****ь, чем угодно будут заниматься, только бы ничего не делать", - подумал про себя Рабинович, а вслух сказал:
— Тоже нужное дело. И что там с этой экологией?
Трип на вскидку тянул долларов на пятнадцать, но поскольку счетчик в такси у Рабиновича был заряженным, на двенадцать дополнительных процентов, выходило около семнадцати долларов. Три доллара чаевых нужно было заработать приятным обращением.
Даст двадцатник и скажет: "Keep the change."
— Экология парков почти полностью уничтожена. Наша национальная задача ее восстановить, — сказал клиент.
Они остановились на светофоре, Рабинович обернулся к пассажиру и сказал:
— Послушайте, ну какая здесь может быть, нахер, экология. Вот в этом городе, например, живет четырнадцать миллионов человек. Даже четырнадцать миллионов муравьев, это муравейник, который убьет всю экологию вокруг себя. В этом городе живет четырнадцать миллионов человеческих существ, которые жрут, срут и ебутся. Ну, ладно бы по–нормальному, я когда был молодой, тоже любил это дело, так нет же, кругом одни извращения. Вы видели когда–нибудь презервативы для пиdopob, какой они толщины. Мне показывали. Это же ужас. Помните советские – "проверено электроникой", так эти в три раза толще. Это же нужна целая фабрика утилизации одних только гандонов. Представляете четырнадцать миллионов презервативов для глиномесов выкинуть в Централ Парке. Какая тут может быть экология.
Рабинович посмотрел на своего клиента и осекся.
"Ох бля, — подумал он, - и какого хера меня на эту тему занесло."
— Я вас слышу, — сказал клиент и ласково улыбнулся. Только почему вы говорите "пиdopы"?
— А как правильно? — прикинулся шлангом Рабинович.
— Гомосексуалисты.
Они выскочили на FDR и Рабинович быстро погнал свой желтый шевроле, лавируя в легком трафике.
— Вы классно водите машину, сказал клиент.
— Thank You, — ответил, как положено, Рабинович.
— Вы хорошо ориентируетесь в Нью Йорке? – спросил клиент.
— Я — топографический идиот, — ответил Рабинович.
— А как же, тогда, вы находите дорогу?
— По компасу, по звездам, по мху. Вот ковш Большой Медведицы указывает на север, а нам на юг.
Пассажир засмеялся: — Слушайте, вы мне нравитесь, вы такой остроумный мужчина. Откуда вы?
— Из Бруклина.
— А вообще?
— А вообще, из Минска.
— О, из Белоруссии. Я знаю, что из Белоруссии много маляров.
— Да, сказал Рабинович, я отбился от стада, должен был пойти в маляры, а работаю таксистом. А вы откуда?
— Я из города Санкт–Петербурга.
— Из Ленинграда. Пацаны говорили, что в Ленинграде много этих, я извиняюся, гомосексуалистов, — неожиданно для самого–себя сказал Рабинович.
— Мне кажется, что вы предубеждены в отношении гомосексуализма, — немножко с обидой сказал пассажир.
— Ну, что вы запротестовал Рабинович, — я даже очень хорошо к ним отношусь. Среди гомосексуалистов тоже иногда встречаются нормальные люди. Мне вообще все–равно гомосексуалист или или обычный, главное чтобы человек был хороший. Вот у нас в тюрьме был случай. Пришел новенький. Ему, как положенно - приемку. Садятся за стол: судья, палач и адвокат. Поскольку я по национальности еврей, меня обычно выбирали в адвокаты. А новичок не садится, стоит, потому что еще не известно, можно будет ему сесть со всеми за стол, или нет. И вот задают первый вопрос: «Мать продашь, в жопу дашь или светлану поцелуешь?» И говорят, мол думай хорошо, сейчас от правильного ответа зависит твоя судьба. Он думал–думал да и скажи: «Мать продашь». Вся камера завыла от негодования. А он понял что не то ляпнул и говорит: «Нет, нет. В жопу, в жопу дашь!»
— Извините за глупый вопрос, а кто такая Светлана? – спросил пассажир.
— Не, кто, а что, — сказал поучительно Рабинович. — Светлана — это унитаз.
— А какой правильный ответ? – спросил пассажир.
— Он должен был сказать так: «Мать не продается, пацан в жопу не ****ся, светлана не целуется.»
— И что дальше, — спросил заинтригованный пассажир.
— Что, что. Кружку на парашу и все.
— А физиологически, телесно — это имело какие–то для него последствия?
Рабинович понял, чем интересуется пассажир и сказал:
— Какие там последствия. По первой ходке все. Чтобы мужику в зад заехать, нужно знаете какой опыт иметь. Это вам не пилотка пятьдесят шестого размера, а самая что ни на есть шоколадная фабрика. Смазки никакой. А хозяйственное мыло в жопу - это даже Ленинградский гомосексуалист не выдержит. И опять же, если он, например, пожалуется, статью плохую навесят — сто девятнадцатую. Менты же в нюансах не разбираются. Им все равно – кто сверху, а кто снизу. Для них все — мужеловство.
— Мужеловство, вы сказали.
— Ну, да, поймал мужика и выебал.
— Ну, а вы, как адвокат не смогли его защитить? – спросил пассажир.
— Его в такой ситуации не смог бы защитить сам Плевако. Правда однажды я за этого гомосексуалиста подписался. Когда ему передача из дома пришла, пацаны хотели отнять. Но я им сразу сказал, что у пайку у опущенного отметать западло. И вообще не понятно какими руками эта дачка была отправлена.
— Вы – хороший человек, сказал пассажир. — Добрый.
И Рабиновича, вдохновленного такой похвалой, понесло:
— А что вы думаете, у меня среди гомосексуалистов много друзей. У меня теща – гомосексуалист. Я вам так скажу, что есть гомосексуалисты, а есть пиdopы и нужно различать, а не сваливать всех в одну кучу.
Они стали в траффике возле самого съезда на Хаустон, Рабинович обернулся к пассажиру и сказал доверительно и вкрадчиво: «Между нами, я сам этот, гомосексуалист.»