Жнец

Алёна Левашова-Черникова
      Здание психиатрической клиники находилось по одну сторону от оживленной дороги. Тяжелый кованый забор, взмывающий в небо остриями, охранял промозглую темноту осеннего дня за своими предостерегающими шипами. Территория больницы была поглощена огромными деревьями до такой степени, что ни один луч солнца не был способен пробраться через их кроны.  Узкие дорожки изъели рыхлую влажную землю.  Голые кирпичные стены дышали ледяным воздухом, в черных окнах были видны отрешенные лица «постояльцев», наблюдавших за миром сквозь свои зарешеченные окна.
     Впервые в жизни я пришла к своей подруге на работу, чтобы вместе пойти на обед в одно из ближайших кафе за углом – она работала врачом  в психиатрической больнице.  Подруга задерживалась, и я решила найти место, где ее можно подождать  без соприкосновения с этим тягостным миром, дыхание которого щедро одаривало меня дрожью в коленях. 
    В глубине больничного парка я увидела  мужчину с книгой, сидящего под деревом. На нем не было больничной одежды, и выглядел он вполне нормальным и расслабленным  на фоне всего, что происходило вокруг.
         Шелест багровой листвы под моими ногами заставил его оторвать взгляд от книги и посмотреть на меня. В тени его белая кожа казалась серой, а глаза непроглядно черными и не по-человечески огромными.  Волосы напоминали  перья ворона – слабый солнечный свет отражался в них фиолетовыми бликами. 
       Знакомство на территории психушки  не казалось мне такой хорошей идеей, но обратного пути не было – незнакомец мне улыбался.

- Что читаете?
Часть 1
- Камю «Посторонний». Он закрыл книгу и, похлопав по траве рукой , пригласил сесть рядом.
      Я опустилась на прохладную землю и потерялась в неловком молчании, страх и волнение сжимали мое горло в  тиски. «Буйные  же не читают книги под деревом? И не расхаживают свободно по территории», - пыталась успокоить себя я. А на лице незнакомца в это время по-прежнему светилась скромная, снисходительная улыбка. «Хорошо же я сейчас выгляжу, раз  даже пациент «дурки» меня жалеет».
- Я не местный, - вдруг заговорил парень. Я живу в доме напротив, а сюда прихожу читать.  Так что не бойтесь, я не опасен. Относительно них, - он кивнул в сторону  окон - черных дыр, накрытых решетками.  Да, кстати, меня зовут Марк.
- Женя… Мм, почему здесь?
- А почему бы и нет?
- Не знаю. Обычно люди не выбирают такие места, чтобы почитать книгу и выпить чашечку кофе.
- Какие «такие»?
- Не притворяйтесь, что вы меня не понимаете.
- Я вас понимаю. Просто, чтобы ответить на ваш вопрос, я хочу услышать, что в вашем понимании с этим местом не так.
- Все не так. Человеку в нормальном мире комфортнее, лучше.
- А кто сказал, что сейчас мы, как раз, не в мире нормальных? 
- Так принято считать...
- Принято кем? Человеком, чья нормальность так же относительна, как их безумие?- он снова кивнул в сторону больничных окон, - а диагноз им ставит кто? Врач, чья душевная болезнь не видна другим, но это не доказывает ее полного отсутствия.
- Если мы откажемся от принятых точек отсчета, то в мире вообще не останется ничего нормального.  Любое безумство будет оправдано его относительностью.
- Все нормально, пока не приносит вреда другому. Когда мы причиняем кому-то боль, какой бы она ни была, то это не болезнь – это преступление.  Пока мы каждое свое действие, каждый свой шаг старательно пытаемся втиснуть в рамки того, что принято считать нормальным, мы не живем. Камю сказал, что «все мы, художники, неуверенные в таком бытии, но уверенные в нереальности другого, день за днем ждем, чтобы начать, наконец,  жить».  Так что стряхните с себя все. Читайте книги в псих больнице, наслаждайтесь  картинами, которыми никто не наслаждается, любите тех, кого никто не любит.
- А вы считаете себя нормальным…? Относительно того, что принято считать нормальным? Пусть и в этом иллюзорном мире, где все зыбко и в один момент все, что казалось черным, окажется белым?
- Моя нормальность зависит от степени вашего безумия.
- Объясните…
- Вот видите врача, который ведет под руку девушку? – он показал на женщину, чьи изрезанные руки были связаны за спиной.
- Да, - я потупила извиняющийся взгляд в ботинки, припорошенные прелыми листьями.
- Так вот, если поставить ее и вас рядом, то я – между. Следовательно, относительно этой женщины я нормальный, относительно вас – нет.

                ***

   Следующий мой визит к подруге я совершила через две недели. Столько времени мне понадобилось, чтобы осмелиться снова туда вернуться и, возможно, вновь встретиться с новым другом.
    В тот раз я застала его на том же месте. Как и прежде с книгой в руках.
- Я думал, вы больше сюда никогда не вернетесь.
- Что ж, вы ошибались. И это доказывает вашу теорию о нормальности.
- Вы думаете?
- Да, нормальный человек, в общепринятом понимании, не вернулся бы. Что вы читаете?


Часть 2
- Марсель Пруст « В поисках утраченного времени». Вы опять теряете время  здесь? Где подруга?
- Она всегда  задерживается. А я всегда прихожу вовремя. К тому же впервые в жизни я, наверное, его не теряю. Я чувствую, что сейчас живу. Ведь каждая моя клеточка сейчас испытывает разные эмоции.  Мое тело, словно, нескладный оркестр, который исполняет непривычную, но самую прекрасную музыку из всех, что мне приходилось слышать.
- Это такая легкость – не терять время.  Я вам завидую. Но без злобы и обиды. Напротив. Ведь это одно из составляющих счастья. Переживаете ли вы сейчас самое ужасное или самое лучшее время в жизни – главное его не терять. Время – невосполнимый ресурс, как известно. У людей, кто заполнил его своей жизнью – оно безвозвратно уходит в небытие, не оставляя тяжести, а у людей, которые в нем просто существуют – оседает на груди гранитной плитой, которая тяжелеет с каждой минутой. Когда-нибудь она или раздавит или лишит возможности дышать.
- К какой категории вы относите себя?
- Скажем так, дышу я временами с трудом, - он ухмыльнулся и перевел взгляд, стараясь отвести разговор от себя.
- Но вы ведь живете? Вы читаете книги, вы разговариваете с людьми, вы видите этот мир, вы его понимаете… Можно ли тогда сказать, что вы теряете время?
- Я знаю, что такое жизнь. Я знаю, как жить. Но я не живу. Пруст сказал : «Быть в курсе дел не всегда значит принимать в них участие».
   За черными завитками забора проезжали машины. Вечер приносил звуки из мира, чья реальность сейчас была для меня относительной. Теперь жизнь закипала здесь. Я чувствовала, как кровь текла в непривычном направлении, разнося по нему чувства, отзвуки которых я ощущала всю жизнь,  но не решалась испытать  по-настоящему.
               
                ***

    В третий раз я вернулась не к подруге. А к другу.  К Нему. Зная, что точно застану его под старым деревом с книгой.
- Что читаем на этот раз?
Часть 3
- Жан-Поль Сартр «Тошнота».  Что ж, у нас как всегда есть час до того, как придет Ваша подруга, - он посмотрел на часы и улыбнулся.
- Нет, сегодня я пришла к Вам. Время неограниченно, - я уже привычным движением поправила куртку и опустилась рядом с Ним. И, кстати, можно на Ты.
- Идет. Хорошее ты нашел себе место. Теперь я это поняла. Просто нужно привыкнуть. А все привычное становится нормальным.
- Я его не нашел. В том и проблема. Я ищу. На его поиски я потерял время, которое имеет способность оседать той самой гранитной плитой. Знаете…Знаешь…Сартр сказал : «Мне хочется уйти, убраться туда, где я в самом деле окажусь на своем месте, на месте, где я придусь как раз кстати».
- Для этого есть семья. Она дает возможность чувствовать, что вы «кстати» и «на месте». Вы точно из хорошей семьи.
- Да, вы правы. Я из хорошей семьи. Но именно это и сделало меня в ней и «не кстати» и не «на месте». Они нормальные, понимаешь. Относительно меня нормальные.  Но они лишь часть мира, в котором я посторонний, а не весь этот мир.
- А ты знаешь, где хочешь быть?
- Да. Я знаю. Я вижу и осязаю это место. Но не могу к нему прикоснуться.
- Должно быть, это прекрасный мир. Раз ты так не любишь этот и стремишься  в тот.
-  Отнюдь. Это просто другой мир. Он не хорош и не плох. Он просто мой. И это ключ к бытию. Знать свое. Не сравнивать. Не оглядываться. И не превозносить одно над другим. Единственное верное решение сделать все равным и знать свое место.


                ***         
      Прошел год и, снова наступила осень. Время, отделяющее одну нашу  встречу  от другой, сокращалось, пока не превратилось в несколько часов сна. 
               

                ***
      Окна его квартиры выходили на психиатрическую клинику. Днем было хорошо видно, как по ее территории ходят врачи и их пациенты, которых они вывели на прогулку. А ночью тьма накрывала больницу, и  был слышен только скрип ажурной калитки, отделяющий один мир от другого.
- Эту картину Ван Гог написал, когда лечился. Поле, изображенное на ней, он видел сквозь зарешеченное окно своей палаты в Провансе. Она называется «Жнец». Образ жнеца – есть олицетворение смерти, а его урожай – человеческие жизни.
      Мы стояли у висящей в его комнате картины.  Ее стены покрывали самые прекрасные картины, когда-либо созданные человечеством. Но я, находясь в этой комнате, могла видеть только его профиль на фоне белеющего окна. Утомленная бледность, огромные, черные, словно окна заброшенного дома, глаза.  Сладкий запах его белой шеи не был похож ни на аромат меда, ни на аромат цветов. В его аристократическом, худом теле была мощь, которую мне так и не довелось встретить вновь. Все его существо содрогалось от поиска того, что, казалось, он уже отчаялся найти, но без чего так и не научился жить. Словно дикий зверек, он ловил звуки скрипящих ворот психиатрической больницы. Казалось, словно невидимый кукловод дергает за нити, пытаясь вернуть его домой.

                ***
            
          С момента нашей  последней встречи прошло более десяти лет.  Причиной этого стала нарастающее во мне чувство, которое требовало обладать человеком, чье одиночество мне было не суждено утолить. Я была способна его разделить, понять. Но я так и не смогла показать ему дорогу туда, куда он так стремился уйти. Не найдя в себе сил наблюдать за мучениями  любимого существа, я сбежала. Но каждый день молилась, чтобы однажды я встретила его Дома. И мои молитвы были услышаны.
      Через десять лет  я снова шла по территории той самой психиатрической клиники.  Осень овивала кованую изгородь, отделяющую территорию больницы от городской суматохи красными завитками плюща. Солнечные лучи мягким светом пробивались через кроны деревьев, освещая узкие дорожки больничного парка.
       Под тем самым деревом теперь стояла лавочка.  Меня там больше не ждал одинокий человек с книгой. И я была этому рада. Ничто не делала меня счастливой, кроме этой мысли.
                ***
     В светлой палате было прохладно. На прикроватной тумбочке лежала книга. 
       Его рука наконец обрела цвет.  Горячая и по-прежнему худая она трепетала в моих ладонях.  Из палаты были видны окна квартиры, где он жил до того…как оказался здесь, в стенах городской психиатрической клиники №1. Два мира. Две жизни. До и после. И не смотря на весь ужас ситуации – happy end.  Палата стала для него подобием тюремной камеры Артура Мерсо – мир из ее окон был ласковым и равнодушным.
- Почему ты здесь оказался…?
- Я перестал разговаривать.  В один момент мне стало больше нечего сказать этому миру. Все посчитали это логичным завершением моей истории и не стали сопротивляться. И я тоже не стал.
- Но ты разговариваешь со мной.
- Ты – это другое. Ты часть моего мира.
     Я с  трудом сдерживала слезы. Он был прав. Я была часть его мира. А за его пределами  я стала чужой. Но смотреть на него в больничной палате было по-прежнему невыносимо.
- Милая, посмотри на меня,- он приподнял рукой мой подбородок и увидел слезы, которые я тщетно пыталась скрыть, - запомни то, что я скажу тебе сейчас. Важнее всего найти свое место, каким бы оно ни было. И тогда все никогда не станет слишком плохо. Кого-то Домой привело искусство, кого-то любовь, а меня – мое безумие. Место пули – в теле покойника. И ей там лучше всего – ведь это ее место. Я тоже своего рода и пуля и художник , а мой душевный недуг – мой покойник и моя картина.  Не дели жизнь на нормальное  и не нормальное. Люди – туристы, путешествующие по странам Нормальных и Безумцев. В чужом краю они иностранцы, на Родине – свои. И мы говорим на разных языках.
- Но я тебя понимаю, -я пыталась говорить, захлебываясь потоком горячих слез,- значит ли это, что здесь я дома?


                ***
              На протяжении всей своей недолгой жизни на свободе он медленно приближался к миру его прекрасной душевной болезни. В величии с ней мог сравниться только Он сам. В каждом Его вздохе, в каждом слабом, но уверенном ударе сердца звучали манящие звуки Его мира.
          Там, в стенах больницы, я впервые столкнулась  со справедливостью. Мир тех, кого мы раньше отправляли в изгнание в психиатрические клиники или еще хуже – в мир человеческого безразличия, закрывали их за железными решетками, дразня миром, который они могли видеть, но к которому не могли прикоснуться, стал для меня самым желанным из всех. И самым недосягаемым. Пока недосягаемым.  Теперь я оставалась в мире, чье безумие стало мне чужим. Теперь мир безумцев и мир нормальных поменялись для меня местами. Я завидовала Ему – я любила Его, и мечтала только о том, чтобы достичь в искусстве своего безумия таких же высот, как и Он. Чтобы не уходить, не закрывать за собой дверь, а обессилено  и умиротворенно лечь рядом, слушая далекие звуки, теперь безразличного Нам мира.