От первого лица (продолжение).
«Я уже писал о том, что хотел бы создать в сети Интернет сайт помощи тем, кто хочет расстаться с наркотиками. Я особенно хочу остановиться на помощи близким. Так же «от первого лица» я напишу выдержки из писем матери того парня, от имени которого я написал рассказ.
Подумайте сами, кто получает наибольшую психическую травму в тот момент, когда факт употребления наркотиков становится известным близким наркомана? Наркоман зачастую даже не сразу осознает это. Но для его близких это - подобно взрыву бомбы, часто это - крушение собственных жизненных планов. В короткое время им предстоит узнать много информации о наркомании и обо всем, что с ней связано. Часто они вынуждены идти на огромные материальные потери. Иногда они бывают вынуждены оставить работу и даже изменить место жительства. Ведь наркомания - не простая болезнь, где достаточно операции или амбулаторного лечения. Она связана с образом жизни и кругом общения, которые нужно срочно изменять. Поэтому так нужна консультативная помощь близким наркозависимых.
Февраль 2001 года. «Даже своей сестре не могу рассказать этого. Полгода мне казалось, что все нормально. Я радовалась, что вот уже год, как Андрей влюблен в одну девочку. Это - настоящая первая любовь со страданиями и слезами. Да и пьяным он уже не приходил. Но что-то было не так. Иногда он отпрашивался к другу на ночь, приходил весь обкуренный, два дня глаз не мог открыть. Заниматься перестал совершенно. Да и голова у него болела систематически. А потом позвонила девочка и опять посоветовала обратить внимание на его узкие зрачки. «У нормального человека такие зрачки не бывают». Я не поверила сначала, но стала присматриваться.
Пыталась с ним заговорить, но он стал совсем другим. Он говорил мне чудовищные вещи, что я надоела ему, что все мои разговоры (задушевные беседы о смысле жизни, которые он часто начинал сам, или обсуждения фильмов, которые тоже велись по его инициативе) - как заигранная пластинка. И что я, наверное, надоедала своим студентам, так как не могу сказать им ничего нового и интересного. В него как будто бес вселился, и он хотел, как можно больнее обидеть меня. После одного такого разговора я просидела в оцепенении всю ночь, мне хотелось умереть. Я вдруг поняла, что никому не нужна, и вся моя жизнь прошла зря, раз мой сын говорит мне такое.
В тот день все было не так уж плохо. Было уже совсем поздно, и я думала, что на сегодня опасность миновала. Но Андрей вдруг стал куда-то собираться. Я пыталась удержать его. Он оттолкнул меня, опять наговорил грубостей, и, обидевшись, я ушла в комнату. Входная дверь захлопнулась, ноги мои подкосились, и я упала на пол. Нет, я не упала. Я растеклась по полу, словно большая бесформенная лужа. Я лежала долго, и ни о чем не думала. Оцепененье, апатия овладели мной. Я не спала и не бодрствовала. Я была не живой и не мертвой. Возможно, постепенно я уснула бы, лежа на полу. Но в это время началась гроза. Сначала гремело вдалеке, и эти звуки как бы насильно вытаскивали меня из оцепененья, потом начался сильный ветер. Разбилась балконная дверь, посыпались стекла, но мне было все равно.
Я почувствовала, что по щеке течет слеза. «По щеке течет слеза, очень сильная гроза…» - это было первой моей мыслью за долгое время. Это были первые строки нового стихотворения. «Резкий ветер бьет в окно, а в душе лишь боль. Темно». Проклятый мозг! Он рифмовал даже без малейших моих усилий! Это было всегда, мне снились сны в стихах. Я даже записывала иногда, когда, проснувшись, еще что-то помнила. «Ладно, - подумала я, - сделаю свой последний сонет. Что там получилось из первых букв каждой строчки? Вышло слово «пора». Я захотела оставить сыну такой сонет, чтобы он понял тогда, когда меня уже не будет, что я любила его. Что заботами о нем заполнена вся моя жизнь. Значит так, из первых букв каждой строки составим фразу «Пора уж... Прощайте…». Четырнадцать букв, значит, будет, как в обычном сонете четырнадцать строк. Я поднялась с пола, села к столу и стала записывать сонет. Так в эту ночь родились стихи «Пора уж... Прощайте...».
Пора уж, прощайте…
( сонет)
По щеке течет слеза.
Очень сильная гроза.
Резкий ветер рвет окно.
А в душе лишь боль… Темно…
Умирать, так умирать…
Жаль, нельзя с собой забрать
Праздник жизни. Коридор…
Разве плохо? Свет, простор…
О! Всевышний! Боже мой!
Щедрою своей рукой
Ад отвел. Я – налегке.
И сиянье вдалеке…
Только свет, любовь ведет.
Ею полон мой полет.
На следующий день я взяла себя в руки. Я видела и эту покачивающуюся походку, и эти узкие зрачки. Но для того чтобы «ударить во все колокола» и начать лечение, нужны были анализы. И однажды я схватила его за руку, в которой он прятал наркотик, собираясь его нюхать. А утром я сдала его анализ мочи, который показал наличие морфина.
Что было потом, страшно сказать. Я потеряла ориентиры, как будто застряла где-то между пространствами. Я не могла поверить, что это произошло со мной и с моим любимым сыном. Я вдруг вспомнила о тех детях со страшными уродствами, которых мы видели когда-то в больнице. Я любила бы его и таким, но он родился здоровым и красивым.
Может быть, Бог посылает нам теперь испытание за все это счастье, которое длилось 16 лет, за то, что мы забыли о страданиях других людей? И, поняв это, легче найти путь к действию. Я пообещала Богу, если мне удастся «вытащить» Андрея, я постараюсь помогать другим. Я металась, звонила.
Я взывала к Саше, я молила его. В ту же ночь он приснился мне. Мы сидели на диване, и он держал меня за руку.
«Что мне делать, Саша? Что мне делать? Помоги! Подскажи, что делать!» - шептала я.
«Люби его так же, как всегда любила. Это тебе и поможет, это и подскажет, что делать», - я прислонилась к нему, и мне стало так спокойно. Ночью я обнаружила, что уснула одетая, прислонившись к диванным подушкам.
На следующий день я позвонила Алику Геворкяну.
- Алик! У нас такое несчастье! Памятью Саши помоги, посоветуй, как быть, - я задыхалась. У меня началась истерика, и я бросила трубку.
Через несколько минут Алик перезвонил сам.
- Я не звонил сразу, дал тебе время успокоиться. Все, успокоилась, - медленно и властно сказал он, и я поняла, как мне не хватала именно такого властного голоса. – Я буду «вести» тебя. Я тебе не говорил. У меня племянник погибает. Да ты его помнишь, Руслан, сын Ады. Она уже прошла с ним семь кругов ада, и теперь надеется только на операцию по удалению центра удовольствия. Я во всем этом разобрался досконально, где, какое лечение, как вести себя родителям. Я тебе все расскажу при встрече. У Руслана все запущено. А если Андрей только начал пробовать, все еще можно исправить.
Через неделю Алик приехал в Ростов и вечером пришел ко мне. Мы сидели с ним вдвоем. Он был серьезен. Это было так на него непохоже. Мы говорили, говорили, говорили.
- Самое главное – разобраться самой. Ты ведь ученый, Верочка. А ученому свойственно все разложить по полочкам. Во-первых, не пугайся, возьми себя в руки. Они сейчас практически все пробуют. Я уже понял, что в этом деле все индивидуально. Все зависит от степени его проникновения в этот процесс, от того, кем он был до этого, что у него было за душой. Важно, если он – человек творческий, и я уверен, что это так. Он ведь писал стихи, увлекался музыкой, у всех вас были с ним близкие отношения, и у тебя и у сестричек. Все это поможет. А пока слушай.
От него самую ценную информацию получила от нашего друга, Он мне сказал, что спасти своего сына я смогу только сама, что я теперь - СОЗАВИСИМА, что каждая моя минута, только для него. Полная изоляция на первые 2 - 3 месяца, отказ от прежнего общения, формирование новых удовольствий из нормальных человеческих обязанностей, занятие спортом. «С ним можно не общаться месяца два. Это - бесполезно. Только тогда, когда он сумеет выдержать месяца два, три, ты снова увидишь своего мальчика, своего сына». Кстати, изменение отношения к близким - хороший индикатор выздоровления. Удастся ли переломить ситуацию в один раз, или со мной произойдет то же, что и с моим другом, я не знаю. Но появилась хотя бы какая-то определенность и какая-то надежда, хотя наш друг все время предостерегает меня: - «Не расслабляйся! Не верь ни одному его слову!»
Апрель 2001 года. «Вот и на исходе эти два месяца. Я успокоилась, Андрей стал прежним. С увлечением занимается программированием в сети Интернет, занимаемся английским, немецким языками. Все идет по плану. Но ему надоело дома. Стали отпускать самого, но как-то очень тревожно. Приходит веселенький. Не пойму, то ли выпил пива, хотя ему и этого нельзя, то ли опять... Не выдержала, и в ночь под пасху мы повели его на анализ. Ничего не обнаружили, а он - обиделся. Но что-то все равно не так, я чувствую это сердцем. Опять угасает интерес к делам. Уходит из дома на пару часов, а приходит домой часов через восемь. Опять стали звонить друзья.
В один из таких выходов он позвонил домой в восемь вечера, сказал, что встретил каких-то ребят из Краснодара. Им негде ночевать, и он хочет, чтобы к нам с ночевкой пришли две девочки и парень. Я стала возражать, но потом подумала и согласилась. Стала готовить им еду. Но они не шли и не звонили. Мы с мужем не знали уже, что и думать. Думали о том, что они могли попасть в аварию... В 13 часов следующего дня Андрей позвонил, сказал, что он - у девочки, что хочет еще остаться. Я потребовала, чтобы он приехал. С этого дня все быстро стало меняться в худшую сторону. Он сказал мне, что эти ребята ходят туда, куда захотят. И в Ростов приехали, не очень-то спрашивались родителей. А мы его опекаем. Пришел выпивши, и я обнаружила, что у него нет часов, с которыми он уходил из дому. Нет и тех, которые накануне прислала ему наша старшая дочь. Он признался, что продал их, чтобы покушать в кафе. Это была очень неприятная история".
Май 2001 г. «Шестидесятилетие Саши мы отметили 3-го мая в квартире. Были родственники и друзья. А на следующий день Андрей опять гулял весь день. Я не возражала, были праздники. Он пришел в 22 часа, разделся, покушал. Был прекрасный весенний день, приподнятое настроение. А потом я зашла в его комнату, и увидела, что он опять одет, а на кровати лежит туго набитый рюкзак, в котором были собраны все его белье и некоторые вещи. Я испугалась. Я решила, что под влиянием этих ребят из Краснодара он хочет куда-нибудь уехать. Хотела позвонить мужу, но Андрей не давал мне сделать это. Он сказал, что выйдет через окно, через балкон (это у нас-то на 5-том этаже!). Наконец-то пришел муж, и я свалилась почти замертво. Они разговаривали, но муж не смог уговорить его, и в 2 часа ночи проводил в какую-то квартиру, где ему открыли дверь и впустили. Муж сказал, что теперь он будет жить у него. По-моему, он даже обрадовался этому, хотя в его квартире идет капитальный ремонт, она вся завалена строительным и другим хламом, нет отопления. Я была выжата, как лимон, и раздавлена всем, что сказал мне мой любимый сын. Мне уже было все равно. Муж уехал на 8 дней в командировку, оставив сына одного в квартире.
Но через день я спохватилась, что не могу так просто подарить сына каким-нибудь подонкам, продавцам наркотиков. Я знала, что сейчас он не пойдет домой. Я пришла и сказала ему, что ничего особенного не произошло, что наша ситуация стара, как мир, когда сын взрослеет, а мать пытается удержать его рядом. Я сказала, что по-прежнему люблю его, поцеловала его, в шутку сделала мизинчиками «Мирись - мирись, а больше не дерись», хотя мы и не ссорились вовсе. Посмотрев внимательно, я увидела, что выпито все спиртное, которое муж собрал для празднования своего юбилея на работе. Последнюю бутылку коньяка я унесла с собой.
А через день стали звонить соседи мужа. Они говорили, что в той квартире собираются по 15 подростков. Все курят. Соседи боялись, что сожгут дом (дом - очень старый, деревянный). Пришлось мне идти и разбираться. Мне долго не открывали, а потом я увидела, что его «друзья», как тараканы, убегают черным ходом. С Андреем осталась только одна девушка, как потом выяснилось, медалистка, и выпускница университета. Я поняла, что это — его новая девушка, и обрадовалась этому.
Она сказала, что они с Андреем не хотят такой большой компании. Я пригласила ее к нам. Но они поехали к ней. В один из дней они ездили с ней на ночной пикник. Я как-то успокоилась, ведь человек не может жить все время в состоянии напряжения. Теперь Андрей приезжал домой, работал за компьютером. 21-го мая он решил сменить все программное обеспечение компьютера на новое. Он сделал половину работы, как позвонила его девушка. Он оделся в пять минут и ушел к ней на встречу.
Говорят, что люди чувствуют боль близких. Я ничего не почувствовала.
В половине девятого позвонила девушка Андрея. Она все говорила мне, чтобы я не волновалась. «Андрей во второй больнице скорой медицинской помощи, он без сознания, - говорила она, - но Вы не волнуйтесь! С ним все будет в порядке!» У меня останавливалось сердце. Я была уверена, что мне врут, и Андрей уже умер.
Но к телефону подошел врач и сказал, что все самое страшное позади, что моего сына привезли к ним вовремя, и его состояние - стабильно. А дальше я не помню, как собиралась, как заняла у соседей деньги, поймала частную машину. У входа меня встретил какой-то парень. Мы бежали в отделение, а он рассказывал мне, как у Андрея еще днем сильно заболела голова, затылок. Они купили и дали Андрею какие-то лекарства (а их нельзя было давать из-за бронхиальной астмы). Как потом Андрей потерял сознание, почернел, у него запал язык, и начались судороги. Девушка делала ему искусственное дыхание, и вызвала скорую помощь. Врач сказал, что Андрей в коме. В больнице их не хотели принимать: - «Наркоман! Везите его в реанимацию сами!»
«Вот они, странности ощущения счастья, - думала я потом, когда уже стало ясно, что Андрей остался жив, - Мой сын без сознания лежит в палате реанимации, а я безумно счастлива потому, что он - жив!» Анализ показал передозировку анаши. Девушка сказала, что она опоздала на встречу, и он где-то покурил с парнями. Мне показалось, что это не правда. Да и моя дочь сказала, что днем Андрей был с друзьями в той квартире. Там было накурено. Пахло марихуаной.
Я сидела в коридоре, закрыв глаза.
- Саша! Что мне делать? Саша! – Он не отвечал, и мне казалось, что он держит меня за руку, и мы сидим с ним, как малые дети, несчастные и счастливые одновременно, растерянные, и непонимающие, за что и почему все это случилось с нами.
Кто-то тронул меня за плечо. Это был Алексей.
- Алешенька! Милый! Если он выживет, я сделаю все, чтобы помогать другим. Всем, кто попал в эту мясорубку. Я даю зарок Богу. Я уже практически написала книгу.
Через два дня Андрея выписали. Но дома ему опять стало плохо. Головные боли до рвоты, повысилось давление. Врач скорой помощи поставил диагноз - гипертонический криз. Невропатолог обнаружила у него спазматическое сужение сосудов. «У тебя сосуды сорокалетнего мужчины», - сказала окулист.
«Бог дал тебе еще один шанс, - сказала я сыну, и мне показалось, что он испуган. Я прочитала ему статью из Большой медицинской энциклопедии о том, что даже после однократного употребления наркотиков остается в мозгу человека след на всю жизнь. Вроде он понял. Стал заниматься английским. Нам многократно звонили из милиции, хотели с ним побеседовать. Ждали его выздоровления. Там уже по нескольку раз переговорили с его друзьями. Алеша научил меня делать ему уколы.
Но даже в такой ситуации 8-го июня он снова сначала позвонил мне после занятий английским, что будет очень поздно, потом в первом часу ночи зашел к отцу, сказал, что внизу его ждет девушка, и убежал, несмотря на протесты отца. В половине восьмого следующего дня позвонил отцу, что их ночью выгнали на улицу, где его друзей сильно избили, а его раздели. Отобрали довольно дорогую куртку, предложили придти выкупить ее к стадиону «Динамо». Сказали, если еще раз встретят, то убьют. Муж ходил, но никого там не застал. Анализ мочи показал наличие морфина.
Я уже не знаю, может ли быть в этой истории счастливый конец. У меня уже нет того оптимизма, который был месяц назад. Я - в полном отчаянии... Я просто не знаю, что делать...»
Конец июля 2001 г. «Спасибо, Алик, что ты меня поддерживаешь. Мне все кажется, что мы выберемся из этого омута, и я не хочу говорить даже сестре.
У меня за 33 года работы с ребятами, которые приходят на первый курс из разных школ, выработался стиль работы с привлечением положительных эмоций. Это - целая методика индивидуальных заданий. Мои объяснения они должны слушать внимательно, так как знают, что последует задание, разное для всех. Я записываю на доске одно задание, в которое хитро включены три различных цифры, сделанные из номера, под которым стоит фамилия каждого в журнале. Они начинают работать. Я хожу по аудитории, объясняю, спрашиваю. Те, кто закончил свое задание, получают свою "пятерку" и начинают мне помогать. Они тоже ходят по аудитории, объясняют, иногда просят меня помочь. Я никого не ругаю, я только хвалю. Даже тем, кто не успел сделать все до конца занятий, я говорю: "Ну что ж, молодец, ты многое понял. А вот с этим надо еще разобраться. Позанимайся с ребятами, потом приди ко мне на консультацию". Я знаю преподавателей, которые все обучение проводят с привлечением отрицательных эмоций. Это - сплошной крик, угрозы, двойки, ответное хамство. Они тоже достигают каких-то результатов, но я так работать не могу.
Может быть, я была слишком демократична с Андреем? Но это время я еще раз четко поняла, что нельзя становиться на тот уровень общения, который присущ наркоманам в состоянии наркотического опьянения. Каждый их поступок «проверяется» новым гомеостазом, который требует постоянного приема наркотика. Прием наркотика для них, это как для нас – голод, или жажда. «Вытащить» из этого состояния любого из них можно только любовью.
За это время я прочитала практически 30 томов медицинской энциклопедии, массу книг, журналов. Я привлекла весь свой научный потенциал, я водила Андрея к лучшим психиатрам-наркологам нашего города, и просила самых глубоких объяснений. Я записывала, записывала и записывала. Потом - засела за компьютер, «перекопала» весь Интернет. Я написала целую книгу, по которой любая другая мать сможет разобраться в том, на какой стадии болезни находится ее ребенок, и какое лечение лучше избрать. А если ребенок мал, и еще не пробовал наркотики, родители будут знать, как следить за ним, чтобы не пропустить первый же прием наркотика. Я поняла, пока я не разберусь сама, лечение будет неэффективно. Да и сыну я не смогу все объяснить. Теперь - другое дело. Да это и не сложно. А главное - от этого никуда не денешься. Хочешь, чтобы твой ребенок остался жив, свернешь горы.
Я не хвастаюсь, но теперь я знаю некоторые вещи о наркомании, которых не знает никто в мире, ибо я нашла им объяснение на основе результатов моей научной работы. Раньше мне приходили письма из Индии, из Германии, из США и из других стран мира с просьбами прислать свои материалы по межмолекулярным взаимодействиям и с предложениями сотрудничества. А я все забросила, не стала защищать докторскую диссертацию, а вместо этого родила Андрея. Но вот оно все и пригодилось.
В чем же я разобралась? Во-первых, слава Богу, Андрей не перешел на вторую стадию болезни. Он пробовал разные наркотики, нанес ужасный вред своему организму, но не приобрел физической зависимости. У него не было ни одной ломки. Я имею в виду эти страшные болевые эффекты. Его самая большая беда - это психологическое привыкание, стиль жизни, окружение. За последние полгода дважды его анализы показывали наличие наркотика, хотя всего мы сдали анализы около десяти раз. Один прием наркотика едва не стоил ему жизни именно потому, что этому предшествовал трехмесячный "чистый" период. Конечно, ничего хорошего нет в том, что мой сын ни с того ни с сего вдруг может попробовать наркотик. Но все-таки это не система. И это вселяет надежду.
Андрей стал прежним. Сам заговаривает со мной на разные темы. Как прежде все любит обсуждать. Перед уходом три раза целует меня в щеку. Причем, это не так, что я стою у дверей и жду его поцелуев. Нет, сам находит меня у компьютера, говорит: "Извини, чуть-чуть не забыл".
Я проанализировала, с чем были связаны два его последних приема наркотика. Каждый раз он сначала выпивал. И я думаю, что это - очень важная уловка распространителей наркотиков. Дать человеку выпить, расслабиться. И психолог-психиатр, у которого Андрей в июле прошел 10 сеансов интенсивной психотерапии с применением методов глубокого расслабления и внушения, тоже говорит, что нельзя в течение года употреблять спиртные напитки. И вообще, любому человеку, употреблявшему ранее наркотики, нельзя пить во время лечения, реабилитации. То есть, фактически, несколько лет нельзя пить даже пива. Ибо наркотики, алкоголь имеют одну природу действия. Андрей тоже все-таки иногда (очень редко), но выпивает пиво. Эта проклятая реклама на телевидении. Она все-таки делает свое дело. Но разговариваем, договариваемся, что пока нельзя.
Но каждый раз, когда я не могу разобраться в его состоянии, я несу в лабораторию на анализ его мочу. "Дорого, - говорю я Андрею, - мне обходится каждая банка твоего пива. Ты платишь за банку пива десять рублей, а я за анализ твоей мочи - 155". Я предпочитаю анализ мочи всем этим тестам. Каждая тестовая полоска делает анализ на какой-нибудь один наркотик, а стоит она около двухсот рублей. Чтобы самому сделать в домашних условиях, этих полосок нужно набрать на тысячу рублей. Меня предупредили, что несведущий человек может их легко испортить. А в лаборатории проверяют на наличие всевозможных наркотических веществ. Я думаю, что тестирование на определенные наркотики хорошо проводить, как это планируют в Москве, в школах, в институтах и т.д.