Израиль

                - 1 -      

                II.  Израиль

                Бездомные

               «Ещё вчера имел я кров и дом родимый,
                А завтра встречусь с нищетой»

                \ либретто к опере «Дубровский»\

   Первое, с чем расстаёшься, начиная исход, это ощущение защищённости, связанное с родным жильём, где можно голову преклонить, отгородиться входной дверью от внешних неприятностей, защитить себя, наконец, от дождя и снега. Во время нашего отъезда сохранить за собой жильё формально было уже возможно, но всё ещё не было обкатано, и кое-как заполненные бумаги выглядели отличной иллюстрацией к понятию «филькина грамота». На имя К, одного из друзей, была нами дана генеральная доверенность на проведение любых операций с нашей квартирой, что означало ту степень передачи права на собственность, к которой прибегают люди недееспособные, но ещё сохраняющие остатки разума для подписания такого документа. Филькина грамота, выданная нами представителю не менее филькиной фирмы, которая должна была сдавать нашу хату в аренду по согласованию с К, содержала условие наличия в ней необходимого набора мебели, включая телевизор. Я радовался тому, что отпала возможность отправки багажом кровати, что позволяло на одну ночь отсрочить состояние бездомности. Столь же резко, как потеря крыши над головой, работы с наконец-то относительно приличной зарплатой, спала и идейная пелена с глаз. Каждый человек, кроме таких как прозревший Сахаров, приспосабливает, в той или иной мере, свои взгляды к бытию, и не каждый обладает моральной силой сказать себе самому, что проживает в театре абсурда, да ещё с таким изобилием исполняющих роли палачей всех рангов. Казалось бы, всё и давно ясно. Были уже рассказы родителей об ужасах голодомора начала тридцатых годов, доклад Хрущёва на «культовом» съезде, прочитаны произведения Солженицына, в издате и самиздате, услышаны не только с «вражьих голосов», но и из первых рук, точнее уст, подробности о лечении спецбольных в психиатрическом институте Сербского, да и собственными глазами кое-что видано. И всё же оставалась у меня одна на удивление зажившаяся иллюзия относительно великого, в чём нет сомнений, Ильича. Упорно верилось, что он добра хотел людям, да вот ошибочка вышла ценой в сто миллионов жизней в одной России, с учётом неродившихся. Уж очень не хотелось думать, что партия большевиков изначально создавалась как террористическая организация для захвата и удержания власти насильственным путём без каких бы то ни было юридических, моральных, этических ограничений, одним словом, как партия, или точнее, банда, беспредельщиков, разумеется, во имя счастья всего человечества. То, что «самый человечный вечно живой» - величайший преступник всех времён и народов, пришло как озарение, и оно, озарение это, почти совпало во времени с пересечением воздушной государственной границы его детища – Советского Союза - самолётом, увозящим несколько сот беженцев в неизвестность, практически без возврата, т.к. СССР вскоре прекратил своё семидесятилетнее  существование.

                - 2 -

   Расставшись с домом, работой, языком, мы прихватили с собой иллюзии, надежды и высшее образование. Первому и второму в значительной мере послужили посулы агентов сохнута - агенства по доставке евреев в Израиль со всех концов света. «Смогу ли я, инженер (врач, музыкант, рабочий), найти работу по специальности?», - спрашивает потенциальный репатриант. - «Безусловно!», - отвечает сохнутовец, - «если, разумеется, Вашей специальностью не является должность освобождённого секретаря парткома». Из их бы уст, да Богу в ухо! Лично я прихватил с собой три надежды. Первая была связана с работой: я наивно полагал, что если не найду работу, имеющую хоть какое-то отношение к моему теорфизическому образованию или опыту алгоритмиста в области теплофизических инженерных задач, то запросто смогу использовать свою вторую по диплому профессию - учитель физики. Слава Богу, горькая чаша сия меня миновала: не все желающие смогли, обдирая в кровь бока, прорваться сквозь языковые и неязыковые тернии в костеломню израильской бейт а сэфер (средней школы), где свободные и гордые детки имеют право мочиться, не выходя из класса (хорошо, если не на учителя), а учитель может быть уволен за окрик в адрес  малолетнего мерзавца. Вторая и третья надежда оправдались вполне. Вот они. Я убедился, что каждый Абрам и каждая Сара, не стыдясь, могут назвать своё имя. Я действительно спокойно относился к шипению - «лэх ле Русия (убирайся в Россию!)», хотя в России мне было больно слышать совет - «убирайся в свой Израиль!». У меня не было никаких прав сразу по прибытии назвать Израиль своим: ни я, ни мои предки в последние двадцать веков за него не воевали и землю эту не осваивали, чего нельзя сказать о России, где: мой отец воевал в Сталинграде, были убиты его и мамы родители, где я работал большую часть жизни. У меня на русскую землю не меньше прав, чем у любого суперрусака в тридцати пяти или у супертатарина в двадцати пяти поколениях.
     Летели мы через Будапешт. Нас поселили в здании, которое охраняли израильтяне. Из окон можно было видеть огромную адресованную евреям надпись: ”Fuck off and die!”. Лицо Будапешта нам привелось увидеть только в отдалённом будущем. Пока же и там, и поначалу в Израиле приходилось любоваться противоположной лицу частью пейзажа и населения. Сохнут нас накормил, напоил и спать уложил. Вечером следующего дня вылетели и ночью приземлились в аэропорту Бен-Гуриона. Строй красавцев юношей и девиц красавиц встретил нас хором: «Эвену шалом алейхем!». Лица их были усталые, если не измученные. Ни они, ни власти Израиля не ожидали такого масштаба бегства из России: четверть миллиона за один год - настоящий исход! Слова хора ласкали слух, а усталые глаза певцов и певиц с левантийской естественностью ясно выражали простую и понятную мысль: «Да когда же, наконец, кончится этот поток олим (новых репатриантов), чёрт бы их побрал!». Жара стояла летняя, но кондиционеры работали исправно. Прохладительные напитки и бутерброды были в изобилии, а главное, на шару, как говорят одесситы. С ходу мы должны были подписать ворох бумаг на родном, но абсолютно непонятном иврите. Не было перевода не то что на русский (ради жалкой горстки в несколько сот тысяч, а впоследствии миллиона человек), а хотя бы на английский язык, язык международного общения как-никак. За счёт сохнута нас отвезли на наше первое стойбище - в съёмный полуподвал диныного сводного брата на улице Пальмах в Кирьят Бялике под Хайфой. На той же улице в том же Бялике мы проживаем и ныне, но в доме с другим номером. Между числами, нумерующими дома на нашей улице, и благосостоянием их обитателей существует обратно пропорциональная зависимость: чем меньше число, тем выше благосостояние. Начали мы с нищего тридцать четвёртого номера, а заканчиваем просто четвёртым, где живут люди среднего и полусреднего достатка. Мы четверо, с нами отправился на семидесятом году жизни отец Дины, залегли на матрасах, как боевики дона Карлионе перед схваткой, разделив кров с братом Дины и их мамой, первой женой П.А., диныного папы.

                - 3 -

    Незадолго до нашего приезда правила игры изменились: закрыли центры абсорбции, где вспомнившие, спустя две тысячи лет, свою родину могли в течение года иметь бесплатное жильё, учить язык всеизраильского общения и получать деньги на еду. Теперь же, справедливо полагая, что евреев из России, или русим (русских), как здесь все, кроме нас самих, нас называют, сколько ни бей, до смерти не добьёшь - большинство прорвётся, - власти обрушили на нас в первый же час свободный выбор места проживания и съём жилья на свободном, прежде всего от моральных предрассудков, рынке востока, кишащем аферистами, как необработанная хлором помойка мухами. В первый же день Дина возжаждала увидеть сказочное и ещё недавно абсолютно недоступное для нас твердиземное море и в знойнейший израильский полдень повлекла весь наш десант искать берег. Тут-то мы и получили первое представление о местном климате (аклим на иврите). «Здесь солнце не просто светит, а бьёт на поражение», - первое, что пришло мне в голову. На нас была смехотворная для здешнего лета московская обувь: закрытые туфли на ногах в носках. Носки в такую жару и при такой влажности сгнивали на ногах северян за пару часов. Гораздо раньше у меня на ногах вскочили водянки внушительного размера. Об автобусе не могло быть и речи – нищему каждая агора (шесть копеек сегодня) кажется капиталом. Со смехом вспомнил свои ташкентские «страдания». Как-то незадолго до эмиграции я побывал в командировке в Ташкенте в начале июня. Жара стояла (в сравнении с израильской - казалась) страшная, но воздух был сухой и здоровый. Пройдёшь квартал - пить хочется. Выпьешь стакан квасу, снова пройдёшь квартал, выпьешь стакан морса и т.д.. Влага испаряется из тебя, минуя мочевой пузырь. В последний день командиров-ки произошёл выкидыш ряда гостей, и меня в том числе, из отеля, как водится, просто на улицу. Кто-то из местных европеоидных участников конференции дал адрес занюханой общаги, которую мне пришлось разыскивать в полдень, что я и зарифмовал на память:

     Июнь без влаги        досушил        остатки мая,
     Вокруг  общаги       я кружил,      круги сжимая.
     Себя     когда, уставши несть,     ногами шаркал,
     Как глыба льда, сверкала жесть  на солнце жарком.

До берега мы в тот день так и не добрались. Прохожие на наш вопрос: «Далеко ли до моря?», - сначала удивлённо спрашивали, неужели мы собираемся идти пешком, а потом уверенно заявляли, что очень далеко. Впоследствии, пока позволяло самочувствие, мы, уже никого не спрашивая, совершали эту пешую прогулку длиной в три километра с половиною. Для спорта в соответствующей одежде привыкший к автомобилю израильтянин может пройти пешком и десять километров, но представить себе, что можно идти по делу или просто к конкретной цели пешком дальше, чем за двести метров, он просто не в состоянии. Назавтра после неудачной попытки омочить московские туфли в водах Средиземного моря началось хождение если не по мукам, то по хлопотам, практически без языка. Перед отъездом на историческую родину во мне заговорили рудименты древнего патриотизма, и я сам себе пообещал:

            Да будь я ханыгой преклонных годов,
            Что водкой детей отоваривает,
            Иврит бы я выучил только за то,
            Что им мой народ разговаривает.

                - 4 -

   На самом деле мы с Диной ещё в Москве взяли несколько уроков у девушки, которая сама пребывала в начальной стадии изучения. Непростое это дело учить язык в пятьдесят лет, да ешё не имея к сему способностей. Я понял, и понял правильно, что иврит - русский словарь будет моим спутником всю оставшуюся часть жизни. Но для пользования словарём надо, как минимум, выучить алфавит, а в случае иврита ещё и в совершенстве освоить все правила словообразования, дабы вычленить корень из слова, слитого с предлогами и местоимениями. К тому же, в ряде случаев одну из трёх букв, образующих корень, надо вычислить, ибо слово её «забыло», как забыли мы свою историческую, и всё это без гласных. Огласовки-точечки, помогающие отличить пепси от фуфуси, расставляют в словарях, но не в книгах и прочих текстах. Алфавит мне удалось зазубрить малой кровью, правда, не сразу. Я догадался прохронометрировать процесс произнесения русского алфавита скороговоркой. Хватило десяти – двенадцати секунд. Добившись приблизительно такой скорости произнесения букв от алеф до тав, я навсегда запомнил их порядок в древнееврейском алфавите. Дина, локомотив семьи, кинулась бегать во все инстанции одновременно, на грани нарушения принципа причинности. Я же схватил лист бумаги и давай рифмами изливать свои чувства:

               Мы бросили всё: и кровавую страшную родину,
               Её палачей и политиков грязных её.
               Лишала таможня военных медалей и орденов,
               И сзади остались чернобыльский цезий, московский цео.
               Нет, мы не клянём и не смеем вздыхать с облегчением,
               Хоть нас унижали, держа за России врагов.
               Мы жили, трудились и верили тоже со рвением,

 
               Рвались в авангард дураками среди дураков.
               Нет, нам никогда не забыть нашу родину - мачеху,
               Знакомые камни, рыдания лучших друзей,
               А запах полыни и лирику и математику
               Напомнит лихое и доброе в жизни своей.

Дина прочла и убила меня комментарием: «Я чёрт-те чем занимаюсь, а ты такой стих написал!». Чёрт-те что - это вопросы выживания семьи в экстремальных условиях! Ни больше, ни меньше. И это без малейшего оттенка насмешки в голосе. Первым делом надо было снять жильё, завести счёт в банке, куда в течение года будут поступать деньги из министерства абсорбции (клиты), корзина абсорбции.

       Это биохимическое словечко «абсорбция» мне сразу не понравилось. «Я беру хлеб, кладу его в рот, и мой организм его абсорбирует», - говорил я старожилам, - «А какой продукт выходит потом, мы все хорошо знаем». Именно такие продукты абсорбции нанесли первые болезненные удары по розовым очкам, украшавшим нос каждого возвращенца на святую землю. Непреуспевшие мелкие чиновники, столь же мелкие дельцы и просто жулики малого и среднего калибра в большинстве своём ненавидели весь белый свет, а отыграться могли лишь на самых беззащитных, не ведающих не только языка, но и образа жизни внекоммунистического мира, никогда не державших в руках ни банковского чека, ни кредитной карточки, понятия не имевших о возможных последствиях каждой неосторожной подписи на любой бумажке, особенно если эта бумажка составлена на непонятном языке. «Я не понимаю, откуда взялась эта сумма. Объясните пожалуйста», - просит Дина русскоязыкую пкиду (служащую). Та с запредельным презрением на красивом, но искажённом недобротой лице, выплёвывает: «Вы не умеете считать». - «Брат посчитал точно так же. Он с высшим образованием». - «Это ему не помогло», - следует не лишённый изящества отработанный ответ. Несть числа подобным диалогам. Немало мороки нам доставила бы злокозненная мароканочка-маклерша при съёме квартиры, если бы не заступница Галя из местного отделения клиты. Мы снимали жильё с нашим пенсионером, отцом Дины. Его доля платы оплачивалась клитой отдельно и составляла на момент заполнения соответствующей бумаги двести пятьдесят долларов в месяц. Наша мароканочка пишет - пятьдесят, обрекая нас на потерю пяти из двадцати одной тысячи шекелей годового пособия. Галя, ругаясь, дописывает впереди единицу, так как ещё недавно, до стремительного взлёта цен на покупку и съём жилья, пенсионерам выделяли сто пятьдесят долларов в месяц.

                -5 -

   И вот у нас, пусть съёмная, но своя крыша над головой в соседнем городе Моцкине! От нашего первого пристанища в Бялике нас отделяет добрая сотня метров. Города находятся по разные стороны шоссе, ведущего в Акко (дэрэх Акко). В нашей съёмной квартире (схар дире) места хватает. Есть там хозяйский холодильник, стол, стулья, но нет кроватей. Основной наш багаж в пути, а то, что можно было захватить с собой в самолёт, содержит лишь минимум одежды и постельного  белья.   Свет  не  без  добрых  людей,   и  добрейшая  среди  них  Геня выдёргивает из под себя два лишних матраса и отдаёт нам в вечное и
безвозмездное пользование. Она же принимает нас в своём обустроенном доме, поит и кормит, и мы, хоть раз в неделю, можем почувствовать себя людьми.
    Поначалу не только такие, как Геня, но и просто прохожие проявляют к нам, безъязыким, растерянным, жалким, добрые чувства. Но не в беде, а в радости познаются подлинные друзья. Они, аборигены, ещё не подозревают, какую змею они пытаются согреть своим сочувствием, а то и вещами первой для нас и последней для них необходимости. Да, некоторым из нас предстоит сломаться, начать и кончить свою карьеру никаёном (уборкой), умереть от инфаркта, а то и покончить с собой, но зато остальные! Почуяв опасность конкуренции с умными образованными профессионалами, начисто лишёнными левантийских расхлябанности и лени, уроженцы-сабры и эмигранты предыдущих волн, ватики, опомнились и постарались сплотить свои ряды в неприятии «русим». Мифы о русской мафии и фальшивых дипломах, россказни о русских пьяницах, ворах, проститутках, шпионах наводнили страну. Львиная доля потока инсинуаций выплёскивалась на беженцев тотально левой прессой. Ко грехам, традиционно приписываемым русским,  воровству и пьянству, без зазрения добавлялись и куда более распространённые в местном знойном климате наркомания и инцест. К этому присовокуплялись высосанные из пальца сведения о непомерной доле пенсионеров и инвалидов среди олим (эмигрантов). В глазах задолбанного СМИ израильтянина вырисовывался образ чудища оле - одноногий пьяный вор с фальшивым дипломом, балующийся наркотиками, занимающийся шпионажем и насилующий свою дочь с помощью жены проститутки. И это в стране, где даже абсолютное единение народа не гарантирует в перспективе выживание в условиях смертельной вражды с арабским миром, на стороне которого весь мусульманский фанатизм земли, всяческая поддержка делающего стойку на запах нефти евросоюза, традиционный антисемитизм России и моральная поддержка остального мира, кроме Микронезии, Канады и обеих частей бывшей Чехословакии представители которых в ООН голосуют в поддержку Израиля, и США, которые не всегда и не во всём помогают своему ближневосточному союзнику, но, тоже не во всём, всегда помогают его врагам.
   Соплеменники называют себя избранным народом. Если для избранности достаточно трагически сильное отличие от всех других, то сомневаться в ней, избранности, не приходится. Никто не ненавидит нас так сильно, как мы сами. Ничто не может служить столь убедительным примером единства остальной части мира, как преступления, совершённые против евреев в прошлом, и почти единодушная поддержка планетой наших врагов сегодня, их «справедливой борьбы» за уничтожение нашего государства и нас. Ни одно государство в мире не занималось самоуничтожением с таким упорством и с таким успехом, как наше. Если есть Бог, и он удостоит меня аудиенции , я ограничусь одной просьбой: «Господи! Переизбери народ мой!».
   Размышления о судьбах избранного и пока не переизбранного народа были задвинуты далеко на задний план в те первые дни, когда остро стоял вопрос о выживании малой его части, семьи мыслителя. Решения, подчас немаловажные, принимались  в  условиях  потери,  счастье  если  частичной,  ориентации. 

                - 6 -

Многие беженцы теряли себя, и не все потом обретали снова. Бывшие комсомольские вожаки надевали кипу, демонстративно не брали в руку телефонную трубку в субботу, демонстрируя свой «возврат к корням», умные пожилые учёные с огромным и осмысленным жизненным опытом гордились, что их малолетние внуки уверенно лопочут на иврите и ни бельмеса не понимают по русски. Большой учёный, физик, проживший в Израиле к тому времени десяток лет, заявлял по радио, что Израиль - не только запад, но и центр мировой науки и культуры, что каждый получивший полное среднее образование израильский подросток знает физику лучше советского преподавателя физики, что советский инженер или учёный в подмётки не годится израильскому. При полном отсутствии в то время нобелевских лауреатов израильтян и позорных выступлениях израильских школьников на математических и физических олимпиадах всё это звучало круче обвинения в алко-нарко-шпионо-мафио-инцесте всей алии. Если сливки таковы, то каково же молоко! Что уж тут говорить о простых смертных с головами, не только ушибленными, но сдеформированными эмиграцией. Одна ватика (старожилка), попутчица в маршрутном такси, признав во мне оле (эмигранта), поспешила, выражая расхожее мнение, дать мне глобальный совет. «Всё надо забыть. Всё, что было раньше», - говорила она с силой отчаянного убеждения. Я напрягся, подыскивая нужные слова из своего скудного запаса, и ответил ей на языке израильского общения: «Человек без памяти - камень». На этой ноте беседа завершилась.
    Вспоминаются многие, даже мельчайшие, бытовые детали: панцирная кровать времён британского мандата, найденная на помойке, обломок булыжника, использованный при сколачивании из трёх досок, подобранных на свалке, туалетной полочки для Дины (гвозди были привезены из Союза в ручной клади) и тараканища. Раньше мне не приходилось видеть летающих тараканов, да ещё размером с упитанную мышь. Поражённый, в основном, злостью к ломающей мои представления о насекомых твари, я что было сил пнул его ногой, и он летал по почти пустой квартире, с громким стуком отражаясь от стен, как бильярдный шар от бортов. Наши израильские друзья, Розенберги, объявились не сразу. Вселявший в нас бодрость телефонными звонками в Москву Шмуэль, хотел встречать нас в аэропорту, но, не зная даты нашей алии (восхождения в Израиль), сам оказался в это время в Москве в качестве туриста. Он перепоручил нас своему старшему брату, кибуцнику Ицхаку. Первый его приезд на кибуцном пикапе ознаменовался доставкой и торжественным внесением в наше жилище нескольких ящиков кибуцных фруктов. Мы тотчас осознали, что голодная смерть нам не грозит. Правду говоря, она никому в Израиле не грозит, если всё идёт путём. Но случаются ошибки в компьютере, из-за которых не начинает или перестаёт поступать помощь, или подводный камень в законе о выплате пенсии инвали-дам, до которой надо ухитриться прожить два года с безом в кармане. Московские слухи о том, что в Израиле некачественные фрукты-овощи и даже рыбу дают за так, оказались одним из мифов. Я знал и сам подбирал на свалке траченный временем матрас, что-нибудь из вышедшей из употребления мебели, но слухи о людях, подбирающих на помойке  еду,  не  принимал  буквально:  думал,  что  под  помойкой подразумевают ящик с подгнившими овощами возле магазина. Не верил, пока не увидел тёмным вечером тень, женщину в чёрном, нырнувшую с головой в мусорный бак, запах из которого для непривонявшегося человека мог оказаться сногсшибательным в прямом смысле слова. Мысли о такой нужде могут помешать иному кусок проглотить, поэтому даже люди, симпатичные и симпатизирующие мне, не верят моему рассказу. А нам что? Мы были беженцы привилегированные: с нами были и остаются по сей день Розенберги, правда ныне мы угощаем друг друга взаимно. А тогда, в начале пути от нищеты к бедности и дальше, Шмуэль снабдил нас практичным набором посуды. А в другой приезд набил мясом морозильные камеры обоих холодильников: хозяйского и нашего.

                - 7 -

   Путь Дины в профессию проходил сначала по ульпану, где мы обретали умение если не говорить, то хотя бы блеять на языке нашей новой родины. С меня для поисков работы хватило бы моего ломаного английского, но не хватило ума или шустрости понять это, и я потащился вслед за женой, что, впрочем, сыграло свою положительную роль. Июль и август в Израиле мёртвый сезон для всякой учёбы, и мы, прилетевшие второго августа, смогли обратиться к администрации ульпана только третьего сентября. В это время возобновляла занятия, прерванные двухмесячной сиестой, группа приехавших на три месяца раньше и успевших уже полтора месяца отучиться. Начало занятий очередных новичков предполагалось только двадцатого ноября. Проигрыш двух с половиной месяцев в борьбе за место под знойным безжалостным солнцем показался мне непозволительной роскошью, и я с безосновательной, как оказалось, истинно израильской самоуверенностью произнёс на иврите свои первые пять слов «по жизни», т.е., не в порядке зубрёжки. «Мы учили иврит в Москве», - сказал я, не краснея, сделав в этой фразе всего одну ошибку. Милая учительница улыбнулась очаровывающей улыбкой и записала нас с Диной в продолжающую группу. «Что ты натворил?», - злыми слезами брызнула на меня Дина, - «Мы же будем самыми глупыми в группе!». Я вспомнил, каким водопадом слёз оросила наш первый однокомнатный дом Дина после первой и единственной четвёрки на экзамене в мединституте, и запоздало ужаснулся. Провал мог просто сломать её перфекционистскую натуру. Незатихающий рёв отстающей впервые в жизни продолжался не более недели, а затем, в полном соответствии с лозунгом
 «догоним и перегоним», Дина уверенно ликвидировала отставание, стала открывать рот на занятиях и сдала выпускной экзамен на привычное отлично. Это позволило ей, единственной из летнего прилёта, пройдя полугодовой истаклют (смотрины) для подтверждения квалификации врача, причём владеющего ивритом, работать сразу за скромную зарплату, помимо оплаты ночных дежурств. Её, как диво, показывали посетившему больницу местному мэру.
   Я же учился языку много хуже и начал впадать в уныние, чему способствовало крепнущее ощущение безнадёги среди соучеников, каждый из которых безуспешно пытался найти работу. Я тоже предпринимал жалкие попытки: каждый отказ казался дробинкой, ранящей сердце. В детстве я ревел, как и каждый ребёнок. Последний раз, когда мне было одиннадцать лет, и я не справился с задачей по арифметике. И вот теперь, сорок лет спустя, я сижу перед зеркалом и с удивлением гляжу  на  слёзы,   которые  всё  катятся,   и  катятся  и  катятся  по  щекам.  Нет  ни рыданий, ни истерики - только слёзы. Перепуганная Дина готова была пойти на любые меры, толь-ко бы спасти меня от тоски, принявшей клиническую форму. Она повела меня к маклеру по квартирам, симпатичному парню, нулевому спекулянту, как он сам себя называл, по странному для такой конторы делу, с просьбой помочь найти мне работу. Возле маклера вертелась шустрая маклерша, которая несмотря на злые негативные знаки, посылаемые ей нашим симпатичным знакомым, догнала нас на улице и прилипла к нам, как банный лист к попе, предлагая купить квартиру, разумеется, всего на  пять минут раньше, чем у нас её перехватят другие покупатели, с которыми она уже окончательно договорилась, но увидела нас, таких хороших, влюбилась с первого взгляда и решила взять грех на душу, обидеть тех покупателей и осчастливить нас. Квартирка минимальной для Израиля площади располагалась в самом нищем районе, так что рядом с ней наш съёмный тараканник со всеми окнами на шумное шоссе казался хоромами. Несмотря на наше бормотание, что мы не захватили с собой удостоверения личности и не помним их номера (наше счастье!) и что у нас ни копейки денег нет, тут же был написан предварительный договор на покупку нами этого дворца с указанной суммой неустойки в случае расторжения договора одной из сторон. Покупка в кредит давно не является восьмым чудом света, вопрос только в том, какие условия этого кредита, включая гарантии банку со стороны покупателя. Это, как и многое другое, предстояло обдумать и осознать.

                - 8 -

                Осознание

    Процесс осознания новой реальности начался в первые часы в израильском аэропорту с подписания груды непрочтённых бумаг на непонятном иврите и продолжается по сей день. Но квартирный вопрос наиважнейший: не зря  испортил он многих людей не только в Москве, что было очевидно не только булгаковскому сатане. Каждый эмигрант из России имеет право на получение льготной ссуды, для выплаты которой, увы, тоже нужны деньги, которые безработному взять негде. Как ни ругают условия льготной ссуды за привязку к индексу цен, но в первоначальном варианте она была и вправду очень льготная, так как проценты сверх этой привязки не начислялись. Но и эти условия при солидной, порядка пятнадцати процентов в год, инфляции начала девяностых годов, были тяжким бременем даже для тех, кто уже начал работать, но ещё не продвинулся до положения старожила ватика, которых менее удачливые из чёрной зависти называли ватюками, а позднее ещё круче - давнюками. Фокус здесь в том, что «белые люди», давнюки, с ростом цен получают к зарплате прибавку на подорожание, и долг по беспроцентной ссуде от одной привязки практически не растёт: расти по мере выплаты в начале погашения долга может только его цифровое выражение. Но новичкам, олим хадашим, ни рост зарплаты, ни прибавка на подорожание не грозят, и довольно долго не грозят. И без того безрадостная для олим ситуация обостряется острой недостаточностью льготной ссуды. Возникает традиционное «что делать?» и, соответственно «с чего начать?».  Начинают  обычно  с  так  называемого  фонда  Гросса.  Не  всем  удаётся заполучить этот спасательный круг ценой в восемь процентов годовых, разумеется, с привязкой к индексу цен. Главное же «достоинство» фонда в том, что можно отсрочить выплату долга на значительное время, и только потом финансовый кирпич накопившихся сложных процентов со всего маха шарахнет Вас по голове! Если Вы обанкротились, а такая участь уже постигла первые десятки тысяч семей, и не можете ежемесячно выплачивать долг по ссуде, то только в условиях роста, скорее взлёта, цен на жильё у Вас есть шанс вывернуться, продав недокупленную квартиру, иначе её цена не покроет постоянно выраставший по мере выплаты долг, конечно, только в цифровом выражении, от чего человеку социального дна не легче. И тем не менее все олим, независимо от материального положения, наличия или отсутствия ожиданий в обозримом времени перемен к лучшему, очертя голову, кинулись покупать квартиры. На моё наивное «почему?» следовало неоспоримое: «Все так делают». «Но, может, если ты бедный, долг прощают», - предполагаю и получаю ответ - нет! -  «Но тогда как же?», - продолжаю упрямо удивляться. - «Как все!», - слышу снова ответ, на который возразить просто нечего. А гарантии банку? гарантии банку? Проще простого. Пять нищих олим гарантируют в случае чего погасить долг шестого, он, в свою очередь, подписывает, не глядя, гарантии всем пятерым и т.д. Где-то там гарантией служит сама недвижимость, но это не про нас. Здесь Вам не тут! Чем нередко кончаются такие подписания гарантий, можно узнать из прессы или из рассказов самих пострадавших, если они выжили. Узнав условия фонда Гросса, мы поняли, в какую яму лезем ради наибеднейшего жилья в наибеднейшем районе по цене за метр, как в центре Копенгагена. Благодаря нулевому спекулянту, «купчую» удалось порвать без материальных потерь да ещё с моральной выгодой: я «озверел» и вышел из состояния депрессии.

                - 9 -

     Всё это происходило вскоре после окончания войны в заливе, когда Израиль сидел в герметизированных комнатах, облачённый в давно просроченные противогазы в ожидании химических скадов, к счастью, напрасном. Ситуация походила на анекдот о пассажире поезда, который время от времени бросал в окно вагона таблетки от тигров, а на замечание о том, что в данной местности тигры не водятся, резонно возражал, что таблетки тоже не настоящие. Вскоре после начала войны на Израиль падало не более одной - двух ракет в день, но люди, застигнутые воем сирены на улице без противогазов, сломя голову мчались в спасительные комнаты от опасности, сравнимой с метеоритной. Чёрные лапсердаки с того же цвета шляпами на головах и с развевающимися пейсами толпились в аэропорту, стремясь сохранить себя, повидимому, в качестве корней, к коим должно стремиться еврейство мира.
   Я никогда не был религиозным, чему способствовало со-ветское воспитание, но только в Израиле моё неприятие, нет, не абстрактной идеи вселенского разума, но конкретных религиозных культов с весьма конкретными не всегда добрыми и чистыми, а слишком часто корыстными и нечистоплотными служителями, приняло агрессивный характер. Атеистическая попытка сплотить огромные массы людей идеями добра, любви, справедливости утонула в море напрасно пролитой человеческой крови, явив собой страшный пример зла, ненависти, жестокости и, как следствие, экономического краха. Эти последние плюс зависть, нетерпимость к инакомыслию, самовосхищение сплотили людей во зле, а ложь, тотальная и всемогущая, заставила поверить, что всё это - борьба за всеобщее счастье. Столь же успешными в этом чёрном деле на том или ином этапе были монотеистические вселенские религии, а ныне взорвавшийся ислам переплёвывает злополучный марксизм-ленинизм. Религиозные институты разработали прекрасные методы зомбирования своей паствы. Где уж тут языческим каменным или деревянным идолам, каждому из которых поклонялась лишь горстка людей, конкурировать с ними. А ведь в начале пути познания другой жизни я присматривался к религии, стремясь найти в ней толику «сермяжной правды». В тщетности поиска в этом направлении, больше чем абстрактные размышления, убедили меня похожие на лисьи мордашки многочисленных детей местного рава. Да и само предписываемое религией бесконтрольное размножение, при экстраполяции на всё население неизбежно ведёт к уровню жизни Эфиопии.
   С изумлением и страхом вспоминал я своё восприятие погромных для алии речей большого физика при первом прослушивании по радио на втором месяце после прилёта. «Он старается нам помочь! Он с нами!», - бормотал я Дине, казня себя за неумение разглядеть в этих речах доброту и разум, слишком сложно закодированные для моего уровня понимания. Трудно далось мне осознание того, что заурядному уму не только не взлететь на высоту свершений, но и не опуститься на глубину дурости гения, куда тот ныряет, ступив за край своей компетентности.

                - 10 -

    Тем временем поиски работы продолжались. Известно, что тот, кто с песней по рельсам шагает, тот никогда под трамвай не попадёт, и многие искатели бодрились расхожим: «Достойным работа всегда найдётся!». По привычке проверять каждую истину попыткой довести её до абсурда возражаю: «Допустим для ста человек какой-либо специализации имеется десять кормушек - рабочих мест. Хорошо если достойных всего десять. А если их, не дай Бог, одиннадцать! Как быть с достойным номер одиннадцать?». В маленькой стране номенклатура профессий, равно как и выпускаемой продукции, куда меньше, чем в империи. Если бы только это! На практике оказалось, что само понятие «достойный» весьма относительно. Вот один эпизод. Женщина хирург провела операцию на вызывающем зависть уровне. «Что ты наделала?»,- сказала ей операционная сестра, - «Тебя выживут и больше никогда не возьмут на работу». С другой стороны, импозантная внешность помогала и не по специальности устраиваться вполне прилично, даже мужчинам. Что уж тут говорить о женщинах! Начальник доверительно объяснил коллеге, что взял на работу даму, весьма посредственного врача, ради «цицес», сисек, говоря по русски. Честнягам телеведущие советовали при поисках работы лгать, преувеличивая свои достоинства, так как «здесь это принято». Не привыкшие при социализме к долгим поискам работы люди паниковали, хватались за любую работу, сколь угодно далёкую от профессии, убеждали себя и других, что надо не гнушаться любого занятия, чтобы увеличить шансы на трудоустройство. Умница Боря Клебанов, ленинградский инженер, как-то сказал: «Я не презираю физический труд. Но он требует квалификации. Как мне без соответствующих навыков и немолодому конкурировать с молодыми и умелыми в своём деле?». Если не нужен там, где ты  умел и знающ,  то кому  же ты нужен  в других местах?  Разве  что  в таких,  куда не каждый гастарбайтер сунется. Правило, что каждый труд почётен, без учёта  квалификации, состояния здоровья, возраста конкретного человека работало в силу необходимости в условиях разрухи, когда передавая кирпич «по конвееру» из рук в руки, один работник говорил другому: «Битте, герр профессор», - а тот ему отвечал: «Данке шён, герр профессор». Об этом и сейчас с гордостью за сионистскую идею рассказывают старые кибуцники, забывая о том, что после «трудового воспитания» профессора утратили свою «нетрудовую» квалификацию, и приглашённые в открывшиеся университеты кадры со стороны, обошлись государству в копеечку. Ну а как с высококлассными специалистами, которые оказались востребованными и получили зарплату втрое выше эмигрантской средней, равной официальному минимуму? С очевидным и потому сбывшимся прогнозом выступил тогдашний министр образования и науки Юваль Нееман, выдающийся физик. Он сказал: «От нас в первую очередь уедут не те, кто плохо устроены, а те, кто устроились лучше всех и получают зарплату выше всех». Первый мир ценит и оплачивает классных специалистов лучше.
      Как и в Союзе, в Израиле очень важны бумаги, от школьных и студенческих отметок до кандидатских и докторских дипломов. Забавно, что на первые обращают внимание даже при наличии последних. В отличие от Союза, прикрыть некомпетентность бумагой, особенно эмигранту, удаётся лишь на очень короткое время. И Боже сохрани от соблазна бороться за правду! Нет здесь дальних ни востока, ни запада: здесь всё ближнее, и администратор не Бог весть какого ранга может закрыть для работника все отраслевые двери страны. Обретя после ульпана возможность кое-как изъясняться на родном языке, репатрианты тут же пустили его в дело, присовокупив к ломаному английскому (у кого был), в процессе поиска работы. В начале более или менее скорбного для всех пути знанию иврита придавалось преувеличенное почти мистическое значение, с которым соперничать мог разве что савланут (терпение). Обитатели трущоб, первые соседи эмигранта, не уставали повторять это слово, как заклинание, обещая полный беседер (порядок) в качестве следствия магического савланута. Что до иврита, они уверяли, что учили его днём и ночью, что вместе с савланутом позволило им занять своё место под знойным израильским солнцем, но почему-то в трущобах. В полуподвале одной из таких трущоб провели мы первые девять дней на исторической родине, а после нас там ютился прекрасный инженер Боря Клебанов с семьёй. И к нам и к семье Бори полчища комаров были беспощадны. Боря отвечал им взаимностью и лупил их газетами на чём свет стоит. К счастью, его давний приятель организовал ему интервью в самолётной фирме, и через два месяца семья Бори ретировалась с поля кровавой битвы. К тому времени грязнобелые стены схар диры (съёмной квартиры, оправдывавшей в русском значении своё название, правда, с твёрдым «д») обрели цвет сначала отсосанной, затем пролитой в безнадёжной, но свирепой битве, крови. Не только трущобные жители, но и люди вилл, профессора университетов, учили нас, желторотых, что иврит - ключ ко всему. Преподавателю в университете ли, в школе профессиональный иврит необходим, равно как и врачу, хотя и для них бывали исключения: старые профессора эмигранты иногда ведут занятия со студентами на английском,  порой изрядно ломаном,  а врачи в эпоху повышенного спроса пользовались услугами русско-ивритоговорящих медсестёр. У забуревших давнюков с положением всегда под рукой хорошо знающая иврит секретарша для ведения документации.

                - 11 -

   Справедливости ради надо заметить, что иврит не только средство общения, как всякий другой язык, но и очень мощное средство защиты от конкуренции со стороны пришлецов. В этом аспекте знание иврита, но только в совершенстве, без акцента, может помочь «закосить» под старожила и тем самым утроить свою зарплату. Верно и обратное. Один молодой человек не только запомнил несколько русских фраз, но и произносил их очень похоже. Когда это услыхал начальник, то под неосторожным тотчас зашаталось кресло. Чуть не плача, полиглот уверял, что не знает русский, что случайно узнал несколько слов. Такую же, примерно, цену за акцент платят эмигранты в любой стране. Нельзя сказать, что маленькая и удивительно легкодумная страна ничего не предпринимала для трудоустройства репатриантов. Обладатели кандидатских и докторских дипломов без большого труда устраивались в университетах на государственную субсидию. Их охотно брали: даровой для учреждения работник не помешает. Стипендия поначалу была весьма скромной. С началом большой алии она была изрядно урезана, социальные выплаты просто отрезаны, что приблизило так назы-ваемую шапировку к официальному минимуму зарплаты.
    К слову, неофициально почасовая оплата труда с переизбытком дешёвой рабочей силы угрожающе приблизилась к нулю. Это при работе через посредника - каблана. Каблан берёт подряд на работу, получает деньги, нанимает, например, пятерых работников, а деньги делит побратски: половину себе, половину пятерым. Система, соответственно, называется кабланут, представляя собой современную форму рабства. Врачам, правда, с двадцатилетним и более стажем работы дали возможность подтвердить свой диплом, пройдя полугодовой истаклют (уже упомянутые смотрины, которые прошла Дина). Тем же врачам, которые заведовали отделением, что было для евреев практически невозможно без членства в КПСС, присваивали высшую квалификацию (мумхиют) без экзаменов (на иврите, разумеется). Активное участие в борьбе за построение коммунизма и здесь пригодилось, по меньшей мере, врачам. Какую-то роль сыграли курсим (курсы). Они пополняли рабочий класс Израиля, готовя рабочих у станка, плиточников, электриков и … мойщиков унитазов. Ни вузовские, ни кандидатские дипломы не препятствовали получению диплома, удостоверяющего, что его обладатель знает, какие химические средства нужны для очистки унитазов от следов…, известно чего, и умеет их применять. К стыду за алию надо признать, что желающие записаться на такие курсы имели место быть. Куда более уместны были бы курсы по уходу за парализованными стариками, но о таких курсах я не слыхал: видно потому, что название «курсы по уходу», в отличие от унитазных, тоже не нужных, не содержит в себе ничего унижающего достоинство курсантов с высшим образованием.

                - 12 -

   Немалую роль в трудоустройстве, различную по знаку, сыграли соотечественники более старого разлива, доброжелатели и доброхоты. Надеюсь, имена: Эммануил Левитан, Сара Валах,- я   забуду не   раньше,   чем   своё  собственное.   Они, доброжелатели, помогли нам с Диной не только выжить, но и расстаться с нищетой и бедностью. Доброхотов мы встретили раньше - их больше. Первым встречным из этой породы оказался студент Д. Он с важным видом давал бесполезные советы, надувал щёки, но по существу ничего плохого не сделал. Было очевидно, что этот парень обладает прекрасным нюхом, умеет держать нос по ветру, и сам факт, что он, недавний комсомольский босс, не снимает кипу с головы и телефонную трубку по субботам, определял градус, скорее, несветскости, чем религиозности государства ко времени нашего приезда. Самый прикольный его совет - мне, пятидесятилетнему кандидату физико-математических иаук, пойти в аспирантуру - был превзойдён безусловно дружески настроенным В., посоветовавшем мне кончить израильский университет. У меня уши со звоном упали на пол от такого совета. Теперь-то я понимаю, что этот бред сивой кобылы отражает убийственную восточную косность крохотной страны, вынужденной противостоять всему свету. Принято считать специалистами обладателей израильских, американских или европейских дипломов, так тому и быть. Привыкли обучать солдат, как во времена войны за независимость - быть по сему! Любое новшество в любой отрасли отвергается с порога - главное не иметь лишних забот. И бегут самые предприимчивые и талантливые, как новые, так и уроженцы страны, на все четыре стороны света, от Канады до Австралии. Статус кво, порой пагубное, не меняют даже поражения в войнах. И всё же новое нет-нет да прорвётся вопреки всякому вероятию, логике, вопреки всему. И прорастает капитализм в социалистическую экономику, и развиваются высокие технологии. Вот и не верь в потусторонние силы, без привлечения которых невозможно понять сам факт существования страны, левая рука которой остервенело мешает правой отразить натиск смертельного и вечного врага. Другой доброхот, Гриша, стал бывать в нашем доме с частотой друга семьи. Он терпеливо внимал моим научнотехническим идеям, небесценным по той причине, что их и за бесценок в Израиле не продать, хотя реализованный в программе алгоритм расчёта роста кристаллов в Союзе успешно работал. Первый «глобальный» его совет поселиться в малом  непосещаемом автобусами местечке нам, безлошадным, безработным и нищим, был своеобразной проверкой на вшивость. Мы её выдержали, советом пренебрегли и уцелели на этот раз. Со второй проверкой было хуже. С подачи Эммануила я попал в нужное время в нужное место, в Технион. При мне были оттиски статей на русском языке, нечитаемые потенциальным работодателем, а американский журнал с переводами этих статей можно было добыть только в закрытом месте, где работал Гриша, тотчас вызвавшийся помочь. Услуга оказалась медвежьей. Понадеявшись на Гришу, я не кинулся в поисках в центр страны, потерял время и едва не потерял шанс на трудоустройство. Гриша не спешил, ссылаясь на занятость. Плохи были бы мои дела, если бы не Боря Клебанов. В том же месте, где Гриша, работал Борин приятель, который в это время болел паскудным гриппом, но взялся помочь мне и сделал. И тут у Гриши внезапно нашлось время. Больной доброжелатель мой взял журналы скопировать первые мои статьи и назавтра с удивлением обнаружил исчезновение журналов с остальными, никому кроме меня не нужными. Это Гриша унюхал,  что его обещание выполняет дублёр,  и тотчас составил ему конкуренцию. Торжественно вручая мне копии статей, он объявил, что сделал бы это быстро, знай что эти статьи мне и вправду нужны. Так выжидательную тактику в деле спасения утопающего можно объяснить недостаточной ясностью намерений последнего.

                - 13 -

   Как-то в пятом классе нам задали нестандартную задачу по арифметике на послезавтра. Ни я, первый ученик, ни мой друг и тёзка Боря сходу с задачей не справились, зато Юлик хвастался, что знает как. Напрасно я бегал за ним с просьбой раскрыть ноу хау - Юлик был увёртлив и неумолим. Я ничего не понимал, потому что сам никому и никогда не отказы-вал в объяснениях. В своей наивности я достиг тупости сибирского валенка и так бы ничего и не понял, если бы «неправильный» Алик (Саша по паспорту) не рассказал мне через три года, как глупо выглядел Юлик, в отличие от меня решивший задачу неверно. Мой к тому времени прочно забытый успех был целиком и полностью заслугой бориной мамы, объяснившей нам с Борей, как решать подобные задачи. Хорошо быть наивным, если ты первый, и куда сложнее, если наоборот. Но и в последнем случае мне был не доступен кайф от созерцания слабости, бедности или зависимости другого человека. В таких случаях я мог разве что сказать себе: «Стыдись своей хандры. Тебе не хуже, чем многим». И всё же, и всё же… В случае с Юликом и во многих других подобных это была конкуренция. А с Гришей и иже с ним? Да то же самое, чёрт возьми! Только до
эмиграции я сталкивался с конкуренцией персон, а в Израиле впервые столкнулся с конкуренцией слоёв: давнюков и хадашим (новых). Отсюда и бросаемые коллегами Дины фразы: «Это Вы там были врачом - здесь можете забыть об этом». Внутривидовая борьба (конкуренция в пределах одного и того же слоя) ещё гаже. Одна дама в «нездоровом» порыве доброты протянула Дине клочок бумаги с телефоном того места, куда устроился на работу её брат, отнюдь мне не коллега, а значит и не конкурент. И вдруг, раскаявшись, попросила вернуть ей эту бумажку: «А вдруг Ваш муж как-нибудь повредит моему брату». Кто был до и остался жлобом в эмиграции, тот сохранил себя, как некто Гу, чей телефон дал мне Эммануил для получения минимальной информации и кто отверг мою попытку что-либо узнать: «Я не обязан участвовать в Ваших поисках работы». Железное правило жлобов: утром деньги - вечером стулья, - если я предварительно не поимел с тебя ничего, то пальцем не пошевелю для твоей пользы. Жлобы не дают авансы и пуще хвори боятся оказаться в дураках, т.е., проявить ненароком хоть каплю бескорыстного сочувствия или, упаси Боже, благородства. Я тоже хотел сохранить себя, не ожлобеть, понимая, что нет у меня иного достояния, кроме своей аутентичности: не захватил с собой в Израиль ни капитала, ни пользующейся повышенным спросом профессии. Насколько мне это удалось, пусть судят другие.
               
                - 14 -

                Вторая съёмная

   Благодаря доброжелателям, проф. Эммануилу Левитану, Боре Клебанову и его приятелю и вопреки доброхоту Грише, я был принят на работу в качестве стипендиата Министерства абсорбции, получив так называемую шапировку, около девятисот долларов брутто в месяц без отчислений в какие бы то ни было фонды: усовершенствования, пенсионный. Эти социальные льготы, равно как и около трёх сотен долларов с брутто, были срезаны с данной программы за три месяца до моего оформления. На столько же сократился стаж моей работы до пенсии. Этим и ограничились потери от гришиной помощи, чему я был искренне рад.
   Моё трудоустройство и получение Диной временного ришайона (разрешения на работу врачом) приблизительно совпало с нашим переездом на вторую более тихую и просторную съёмную квартиру и с получением отправленного из Москвы багажа. Книги на привычных полках, посуда, немного одежды и мебели да две, пусть весьма скромные, зарплаты сильно ослабили ощущение незащищённости и бездомности. Ещё не появились у нас кредитные карточки, видео, компьютер, я ещё брился старой электробритвой «Харьков», но переход от нищеты к бедности состоялся. Сутью этого перехода стал постоянно растущий счёт в банке - следствие того, что мы продлили нищенское существование ради надежды на приобретение жилья. Оглядываясь назад, я не понимаю, как мы ухитрялись откладывать сколько-нибудь значительные суммы при наших более чем скромных доходах: когда привык к на порядок большим расходам, кажется, что никаким крохоборством не объяснить наши тогдашние накопления. Квартира, где кроме наших вещей хранились и вещи диныного брата, напоминала очень бедный мебельный склад, но то, что там было, свидетельствовало, что в прошлой жизни мы хоть и не были богатыми, но и люмпенами тоже не были. На этой квартирке побывал у нас один из первых московских гостей, Саша, с которым мы работали в одной комнате.. Он привёз с собой дискету с никому, кроме меня, не нужными программами, скопированную Лёвой, математиком и высококлассным программистом. Спустя два года и Лёва с женой  побывали у меня к моей большой радости. Они, наслышанные о бедствиях эмигрантов, экономивших воду даже в клозетах (такие идиоты редко, но встречались), боялись принять у меня душ. Мне пришлось показать им тогда очень скромный счёт за воду, сопроводив его вопросом: «Сколько воды Вы с Зиной (жена Лёвы) должны вылить, чтоб я смог это заметить при оплате?».
   С работой мне повезло удивительно. Делая то же, что в Москве, я просто пересел с одного стула на другой, древожелезный экземпляр, помнивший времена британского мандата. Сидеть на этом неодушевлённом козле было хуже, чем на стуле, но всё же лучше, чем на колу. С начальником повезло ещё больше: людей интеллигентнее профессора Йорама Звирина я в Технионе не встречал. Жаловаться вроде бы не на что. Заработок, правда, не велик, да ведь человеку что ни дай - всё мало, как сказал русский старик в длинной горбачёвской очереди за водкой, гордясь своей пятидесятирублёвой пенсией, что выслужил за такое же количество трудовых лет. С другой стороны, если можешь взять больше, пойди и возьми. «Что посмеешь, то и пожнёшь», - сформулировал большой физик в своём выступлении на русскоговорящем радио Рэка. И те, кто посмел и смог, быстро променяли две тысячи шекелей на десять тысяч долларов США.

                - 15 -

    Как же их, с третьей стороны, презирали сионисты старого закала, начинавшие свою жизнь в Израиле с палаток в зимнюю пору, с осушения малярийных болот при смертности сравнимой с ГУЛАГом, с освоения скорпионогадючьих песков. В одном из учебников иврита поместили рассказ – диалог, раскрывающий историю освоения этой земли в самый трудный начальный период. Ватик хадашу (новому репатрианту):  «Что ты пьёшь?». - Хадаш: «Воду из крана. Откуда у меня деньги на кока-коллу?» - Ватик: «Кше ану бану (когда мы приехали), кружка воды стоила одну агору» - Хадаш улыбается. - Ватик: «Что ты смеёшься? За эту агору надо было работать полчаса! А на чём ты спишь?» - Хадаш: «На кирпичах. Нет у меня денег на кровать.» - Ватик: «Ты уже можешь покупать кирпичи?» - Хадаш: «Я их украл» - Ватик: «Прошло два года, прежде чем я осмелился украсть мой первый кирпич». Хадаш сходит с тротуара и попадает под машину. Ватик с завистью: «Прошло двадцать лет, прежде чем я смог попасть под машину».
     Всё это ради того, чтобы доминирующие в СМИ, образовании и политике левые называли обильно политую еврейской кровью землю арабской и требовали равноправия для всех, независимо от национальной принадлежности. Последнее казалось очевидным всем, кроме нацистов, до злополучного одиннадцатого сентября и последующей волны изуверских убийств как в Европе, так и в Азии, совершённых «послушными Богу», прекрасно обработанными известными институтами. До этого Израиль выходил из демократического ряда государств уже потому, что даже наиболее ошизевшие от либерализма левые израильтяне понимали, что нельзя призывать в армию арабов, особенно мусульман, ориентируемых умелой пропагандой на рай, пропуск в который - убитые евреи. Теперь же единственный шанс спасения современной цивилизации состоит в осознании опасности, исходящей от каждого человека, к которому может прийти собрат по этносу и сказать: «Твоё имя - Мохаммед (Али, Хуссейн …). Так пойди и убей неверного (еврея, американца, голландца), иначе мы, правоверные, вырежем твою семью». Ныне само понятие «этнос» приходится трактовать расширительно: в правоверные и в шахиды примут человека любой национальности, изменив его имя на более благозвучное с точки зрения почитателей корана, например, был Кассиус Клей, а стал Мохаммед Али.
    Возвращаясь к тяжким испытаниям первопроходцев, надо заметить, с четвёртой стороны, что одно дело - жить в палатке и голодать в компании с большей частью народа, не имея шансов попасть под автомобиль, так их мало, и совсем другое - полуголодное существование в убогих караванах, откуда видны проезжающие Мерседесы и Мицубиши, виллы, в двух шагах от одёжного, пищевого и прочего изобилия. В небольшой рабочей комнате места и «мандатных» стульев хватало на двоих. Вторым был я, а первым Алик Мосяк, пришедший в Технион на полгода раньше. Мы сразу нашли с ним общий язык и не теряем его до сего дня. К сожалению, таким языком мог быть только русский. Мы оба не получили дворянского воспитания и не могли похвастать совершенным знанием нескольких или хотя бы одного европейского языка. В наши пятьдесят плюс начать и выучить на приличном уровне родной было уже поздновато. Три согласные буквы (гласных нет), образующие корень (большее или меньшее число корневых букв большая редкость), упорно менялись местами, как при игре в чехарду. Просишь на рынке взвесить два кило навиим, думая, что это виноград (анавим), а в ответ услышишь: «Пророками не торгуем!». А ведь есть ещё аваним (камни), мевиним (понимаем) и т.д.  В прохожему: «Проходите, пожалуйста», - а тот вне себя от радости. Оказывается, ты употребил не тот глагол и получилось: «Да пошёл ты …, пожалуйста!». Положение усугублялось тем, что обучали нас учителя, не знавшие ни одшого слова по-русски. Я слыхал о так называемой концепции погружения, но думал, что это обычная пригонка теории к реальности из-за нехватки знающих русский кадров. Не тут-то было! Евреи и в идиотизме впереди планеты всей. Слова, которые не понимают обучаемые, учитель должен, согласно концепции, изобразить пантомимой, как при игре в шарады, но ни в коем случае не переводить на известный ему и большинству учеников английский. Думаете, в этом нет логики? Есть, но только она не пересекается с логикой нормального человека ни в одной точке. Допустим Вам, что тоже на непонятном Вам языке сделать непросто, объяснили, что Вы не должны не только говорить, но и думать по-русски. Дальше всё чудненько: Ваш мозг становится табула раса, чистой доской, как у новорожденного младенца, к Вам возвращается младенческая скорость обучения языку, и Вы через несколько месяцев начинаете гулить на иврите. Странно?

                - 16 -

   А двенадцать лет звучащие с трибуны кнессета и реализуемые призывы не отвечать на террор насилием, давая наглеющему не по дням, а по часам, смертельному врагу ещё один шанс осознать свою плохизну и стать хорошим - не странно? А помощь со стороны соцстраха семьям убийц, ценой собственной жизни уничтоживших и искалечивших сотню людей на рынке или во взорванном автобусе, по графе «потеря кормильца», не странно? А набор заклинаний о том, что государству вообще не нужна территория, так как её можно заменить … мозгами! - что мир заключают с врагом (оправдание стремления к миру любой ценой), что Голаны не имеют военного значения - не странно? А позорное бегство из Ливана с отдачей союзников на растерзание врагу не под ударом превосходящих сил, а всего лишь в припадке трусливого миролюбия, после чего последовало заявление о победе, об отсутствии потерь. Последнее особенно удивительно, ведь по бегущим никто не стрелял! Доблесть, повидимому, состояла в том, что сами себя не перестреляли. Не странно ли всё это после шестидневной войны и Энтеббе? Нисколько, если стать с ног на голову, на которую избранный народ в этом упражнении превосходит оставшуюся часть человечества. «Израиль войнами ничего не добился», - твердят либералы и, - «Сколько можно воевать?». Убийственным аргументом в пользу позорного безусловного бегства из Ливана, откуда непрерывно вёлся ракетный обстрел израильского севера, является плач Ярославны: «Там гибли мальчики!». Начнём с конца. Мальчики защищали жизнь сограждан: маленьких мальчиков и девочек, бабушек и дедушек. После бегства по приказу вал террора захлестнул струсившую страну и потери более чем удесятерились, правда, не в данной точке пространства, и гибнуть стали не только и не столько мальчики. На второй тезис я возражал, приводя в пример Россию, которая воюет одиннадцать столетий, и США, которые воюют два с четвертью веков, - ровно столько, сколько существуют. Самое интересное первое - «Израиль ничего не добился». Подразумевается вечный и бесконечный мир со всеми народами. А как же Россия, Штаты и прочие? Там живут глупые неизбранные люди, которые ценят свою жизнь и независимость, вместо того, чтобы ни во что их не ставить, если они не обеспечены навечно миром со всеми народами. Только шестидневная война и стойкость народа в войне Судного дня, при беспечности и некомпетентности властей, позволяют нынешним капитулянтам так долго вести и всё ещё не довести народ Израиля до гибели. Следуя логике безумных либералов, можно утверждать, что войну с фашистской Германией Россия могла закончить ещё двадцать третьего июня 1941 года, сразу отойдя к Уралу и спасая тем самым жизнь многим миллионам мальчиков.
    Но все эти странности были потом, а поначалу нам с Аликом показались странными пришедшие по почте первые «дацзыбао». Так я назвал письма администрации нам на … русском языке! Обычно, любые сообщения мы получали на иврите, что естественно для еврейского государства, вооружались словарём и дешифровывали ивритский канцелярит за пару часов работы в поте лица. А тут сообщение на нерод-ном, но таком понятном русском языке, о том, что … договор с нами не предусматривает право сидеть в служебном автобусе, который привозит нас на работу и обратно. Практически мест хватало всегда и на всех, и единственный смысл «дацзыбао» был в напоминании нам о нашем положении, чтоб не забывали, значит. А как тут забудешь, когда занимаемая позиция официально называлась «мадан оле», что дословно означает «учёный - эмигрант» и что никак не могли уразуметь на Западе, куда на научные конференции приглашали выдающихся наших. В Союзе нам, евреям, на каждом шагу давали понять, кто мы такие, но не с такой восточной откровенностью. Но в этом случае изворотливый ум, дабы сохранить остатки к себе уважения, подсказывал теорети-чески возможную нужду в предупреждении о предпочтительной для нас стоячей езде. Израильтянин, как никто другой, умеет и любит качать права даже те, которых нет, а уж за входящие в трудовое соглашение (хозе) тем более, и если его заставить хоть пять минут стоять в служебном автобусе, чиновнику из числа крайних мало не покажется. Но наши сомнения вполне развеяло следующее «дацзыбао» и снова на прекрасном великом и могучем. В нём популярно объясняли для невежд, которые в какой-то там Москве или в Питере были профессорами, что здесь в Израиле, они таковыми не являются, если, разумеется, не занимают соответствующую позицию, и потому поступают противоправно, если продолжают так себя величать. Тем самым они наносят вред репутации учреждения, самозванно относя себя к кругу избранных, таковыми не являясь. Последнее запомнившееся мне «дацзыбао» объясняло нам, пришлецам, что мы, конечно, можем говорить что угодно в беседе с представителями СМИ, но ни в коем случае не должны называть своё место работы, очевидно, чтобы не позорить учреждение своей дурью или, что ещё криминальнее, правыми взглядами. И всё же мы с Аликом благодарили судьбу за свою непыльную работу, да ещё почти по специальности. «Даже если меня завтра выгонят, я прибью памятную доску, что я здесь сидел», - говорил Алик. Я пел то же самое вторым голосом.
                - 17 -

   Тем временем наступил 1992-й год, приблизились выборы в кнесет, и наши голоса, и первые, и вторые и третьи, понадобились сразу всем сорока сороков израильским партиям. Не первой и не последней большой глупостью нашей крохотной   державы   было предоставление избирательного права вместе с полноправным гражданством нам, приехавшем в страну всего два года тому назад (и тем, кто приехал позже, хоть за день до выборов) и не успевшим ещё ни уха ни рыла понять в устремлениях многочисленных группировок, как провозглашённых, так и в подлинных. Я часто встречался со старожилом, польским евреем Лисиером, который однажды показал мне свой партийный билет ликудника. Ликуд - это так называемая правая партия, которую порой не просто отличить от левой и которая к выборам правила страной, не всегда безраздельно, уже четырнадцать лет. «Из всего говна это самое лучшее», - констатировал Лисиер и был прав с моей нынешней точки зрения. Пропаганда заработала вовсю. Охота за нашими голосами велась на великом и могучем, а главное, понятном нам языке. Притихли хулители, вспели хвалители, наиболее смышлённые партии кооптировали на претендентные места по штуке понимающих русский язык давнюков, приехавших лет эдак на двадцать раньше и могущих, поднапрягши память, понять наши проблемы. Политтехнологии, как всегда везде, не отличались ни сложностью, ни чистотой. Аводяки, агитаторы левой партии Авода, в то время второй по числу членов после Ликуда, подчёркивали, когда говорили по-русски, что в их рядах преобладают ашкеназы, а в Ликуде - сефарды. Не забывали упомянуть для осведомлённых, что портреты Сталина у них вышли из моды, и что они социалдемократы, а вовсе не коммуняки. Мерец, архилевый и архимиролюбивый, пленял своей образованностью, либеральностью, светскостью. Члены этой партии свято верили и верят в светлое будущее еврейско-арабских отношений, в благость мира и порочность войны. Их головы так устроены, что мысль о возможной несовместимости мира и существования одной из враждующих сторон, испытывает при попытке проникновения те же трудности, что испытал бы верблюд, если бы ему взбрендило лезть через игольное ушко. Архиправый Моледет (родина), напротив, не видит конца кровавой «дружбе» с арабами и призывает к их трансферу за пределы нашей исторической родины.
     Вопрос - куда? Как только сколь-нибудь значительная часть «героического народа Палестины» поселяется на территории сопредельных арабских государств, среди братьев арабов, они вызывают к себе такую лютую ненависть, что застит даже юдофобство. Как прокажённые, ютятся отверженные в лагерях беженцев вот уже шесть десятилетий, а глупое мировое сообщество содержит эти рассадники всякой мерзости с террором во главе, не смея заставить нефтеносных арабов прекратить издевательство над частью своего народа. «Евреи их изгнали! Евреи виноваты во всём!», - несётся уже не плач, а вой Ярославны всей планеты, и никто не пикнет об изгнании миллионов евреев из арабских стран, не говоря уж о том, что творили неарабские на протяжении последних двух тысячелетий. Израиль мог бы ещё долго существовать как еврейское государство, еврейское не по плотности застройки синагогами, а по возможности евреям жить без унижения и истребления. Но только не вместе с народом, не признающим иудохристианские ценности, прежде всего, человеческую жизнь как высшую из них. Признать за Израилем это право, а в особенности нееврейский характер в указанном смысле всех остальных государств, означает признание порочности нашего вида, каждая общность внутри которого только тогда может жить спокойно,  когда отгородится  от остальных или истребит чужаков, затесавшихся среди «наших», или сожрёт их души, заставив принять свои правила игры на все сто. Не принимая последнее, сохраняя свою аутентичность, еврейский народ обрёк себя на великие муки и почти полное истребление. Так благодарит нас человечество за привнесение в человеческую культуру понятия совести. Сила права или право силы? Ответ на этот вопрос лёг водоразделом между воззвавшими к свободе совести пророками иудейскими и идеологами фашизма, который родился раньше Гитлера и существовал всегда. Моледет говорит правду, но где, когда и кому нужна была правда?
   У левых привлекала светскость. Не то, чтобы у меня были хоть какие к верующим людям претензии, но только до тех пор, пока вера одних не мешает жить неверующим другим. Да если все будут просто выполнять божью заповедь - «плодитесь и размножайтесь», - то при нынешних успехах медицины, обеспечивающих почти стопроцентное выживание младенцев и рожениц, жизненный уровень Эфиопии будет обеспечен в сколь угодно развитой стране уже через два поколения. Не говоря уж о том, что без единого общего образования единство нации невозможно. Отдельное религиозное образование формирует нацию внутри нации, ослабляя и без того едва сдерживающую внешний натиск страну.

                - 18 -

    Я к моим первым выборам в Израиле ещё не успел разобраться в трагедии формирования правящей коалиции в кнесете из лоскутного одеяла партий, когда приходится выбирать между Сциллой союза со светскими левыми капитулянтами и Харибдой оного с ненасытными религиозными правыми оборонцами. Но при любом раскладе политических амбиций в деталях четырнадцатилетнему лидерству правых во главе с Ликудом пришёл конец в результате протестного голосования эмигрантов, количество которых превысило четвёртую сотню тысяч. Протестовать было против чего. Потеря статуса, хорошо если временная, неизбежна при эмиграции в любую страну, но винят в этом не любую, а именно эту, иначе приходится считать беду неотвратимой или, боже сохрани, винить себя, а кому же это приятно. Неприятие большей частью общества чужаков происходит всюду, но до этих всюдов тебе нет никакого дела - ты ведь находишься здесь. А тут ещё идиотская пресса с Едиот ахронот (последние сообщения) во главе активно воюет не с, а за такое неприятие. Постоянным и неизбывным раздражителем был и пребудет вовеки нецивилизованный характер съёма жилья в Израиле, допускающий полный произвол хозяина не только в деле повышения цены по окончании краткосрочного договора, но и праве вторгаться в сданное жильё в любое время дня и ночи, как говорится, лезть в душу, не снимая галош. В любом месте служба в полиции привлекает значительное число садистов, которых хлебом не корми, но дай безнаказанную возможность бить, оскорблять, издеваться, и ничто так не гарантирует безнаказанность, как акцент иноземца, кавказский в России, русский в Израиле. У иноземца, как правило, нет местных связей, а значит и возможности отомстить негодяю: закон не страшен стражам его. В результате появилось аж четыре русских партии: Да, Алия, пенсионеры с Аба Эбеном во главе и вдохновенным борцом за права униженных и оскорблённых Алексом Тенцером и партия  Тали,  смысл  названия  которой  до меня  так и не дошёл.  Агитаторы  “Да” требовали, чтобы все русскоязыкие сказали им «да». Вот так и не иначе как! Наглый тон пропаганды дашистов не оставил им никаких шансов. Симпатичные и порядочные Эбен и Тенцер вызывали если не в сознании мысль, то в подсознании каждого избирателя чувство, что симпатичные и порядочные люди, как правило, принадлежат человеческому подпространству лохов и, как бы ни были они близки к народу, они всегда страшно далеки от успеха в большой политике. Партия “Алия” тогда ещё, а в последствии уже, не окрепла. О партии “Тали” можно сказать, что если бы её название вставить в энциклопедию, то она расположилась бы как раз перед талибами. Партии появились, а вопиющая бестолковость истинно русских евреев проявилась. Бить растопыренными пальцами, не собранными в кулак, и в драке несподручно, а в политике разве что курей смешить. Надо ли говорить, что все четыре партии  вместе на два мандата голосов не собрали при электоральном
вместе на два мандата голосов не собрали при электоральном потенциале новых и старых дважды сограждан в двенадцать мест в кнессете! Этот результат трудно толковать однозначно. Легко отнести его на счёт здравого смысла рядовых избирателей, сообразивших, что от бредущих кто в лес, кто по дрова лидеров толку будет не больше, чем рыбке от солнечного зонтика в пасмурную погоду. Вот и голосовали кто во что горазд, чтобы не бросать голоса на ветер, снижая цену мандата и тем самым помогая сплочённым религиозникам продвигать свои партии, растаскивающие бюджет на оплату религиозных школ, ешив, в и без того изрядно заешивленном Израиле.
   Я в тот раз голосовал за Мерец - простите меня! Голосовал не по уму (не разобрался ещё в политическом пасьянсе) и, тем более, не из антисемитизма, а исключительно по неразумию. На этот раз и моё и других голосование можно списать на политическую некомпетентность и бесперспективность так называемых русских осколочных партий. С полной самосокрушительной силой бестолковость «русим» проявилась позже. А пока ушёл с поста премьер-министра лидер проигравшего Ликуда старый Шамир, изо всех сил сопротивлявшийся реализации открыто провозглашённого арабского плана поэтапной ликвидации Израиля. План прост настолько, как если бы был расчитан на простодушие малых детей или …на умничающих до полной потери здравого смысла евреев. Сначала «мирным процессом» гнать «сионистского врага» к береговой кромке при поддержке всего «прогрессивного человечества» и самих евреев-леваков, как в гипнотическом сеансе произносящих набор заклинаний: «территории в обмен на мир», «мир заключают с врагом», «количество земли не имеет значения, так как современные ракеты могут и до Луны долететь» и совсем уж дебильный лепет о фалафеле, которым их будут потчевать в дамасском кафе! Чтобы не догадаться о том, что арабы планируют потом, надо быть идущим на расстрел в понедельник евреем из анекдота, который сокрушается: «Ничего себе неделя начинается!», - или ... членом правящей коалиции в израильском кнессете. Как ни сопротивлялся Шамир, а в Мадрид поехать пришлось. Его сплошные «нет» на переговорах уже не могли остановить процесс сползания страны к краю бездны, а пришедшая к власти Авода во главе со «сладкой парочкой», Рабином и Пересом, дала очень мощный толчок этому движению. Как бы то ни было, протестное голосование предопределило смену декораций, и пришедшие к власти левые тотчас преподали новым гражданам первый урок израильской демократии, похерив все данные им предвыборные обещания.

                - 19 -

   1992-й год, год моих первых выборов, был для меня годом самого интенсивного труда в Технионе, что привело, спасибо Йораму, к тридцатипроцентному росту моей маленькой зарплаты-стипендии. Дина в этом году стала полноправным израильским врачом, сменив свой временный ришаён (разрешение на квалифицированную работу по специальности) на ришаён постоянный. В сентябре в наш дом вошла Агета Николаевна, неотразимо милая рыжая восьмимесячная сучка, помесь овчарки и колли - отсюда «отчество». А имя у неё польское по родине первой хозяйки, подарившей нам её. Вошла по-хозяйски, без тоски и смущения, и вот уже пятнадцатый раз встретила у нас свой день рождения. Пришлось учиться руководить собакой. Опыт руководства людьми пришёлся бы весьма кстати, если бы был. Надо всего лишь знать, что можно, а чего никак невозможно требовать от животного в том или ином возрасте, или, если хотите, с тем или иным жизненным опытом. Нельзя запретить молодой собаке постоянно что-то грызть, и вовсе необязательно подброшенную Вами палку или специально приобретенную пла-тиковую кость, а например, не самую дешёвую обувь, стеклянный термометр, дистанционное управление телевизором. Бить, как правило, бесполезно, разве что смертным боем. Но не бешеная же собака Вы сами в конце концов! Дешевле не забывать прятать от хвостатой любимицы всё, что может быть изгрызено, на недосягаемую её пастью высоту. Исключение составляет силовой кабель. Тут уж лупите нещадно, не жалея башмака на пинок, если не хотите получить четвероногую девушку в виде обугленной тушки. Первая её течка взбудоражила носы всех шелудивых кобельков округи. Любвеобильная Аги не отказывала никому. Хвост её взвился вверх, как знамя, и, казалось, вовсе перестал опускаться. Я немедленно опубликовал вердикт следующего содержания: «Топить щенков не стану. Не хочешь растить все поколения беспородных псов – оперируй». Первая хозяйка помогла нам оплатить операцию. «Я не знала, что она …». - и запнулась, не найдя сразу нужных слов в иврите. - «Бэньдже тшешичь шён таким поводзэнем (будет пользоваться таким успехом \польский\)», - продолжил я, кажется, единственный раз употребив с толком свои скудные познания в польском. Как-то наша Аги потерялась во время прогулки. Мы с сыном обошли ближайшие лавочки, спрашивая продавцов, не пробегала ли наша собачка. «Пробегала! Очень умная собака! Я сказала ей, что Вы, наверное, зашли к пану Люберту (владелец другой лавочки за углом), и она сразу побежала в нужном направлении!», - ответила нам симпатичная хозяйка. Сын заметил, что при этом дама рефлекторно махнула рукой именно в указанном направлении, что понизило взлетевшие было до небес интеллектуальные акции Аги. В другой раз она сиганула прямо в середину аккуратно подстриженного густого кустарника, приняв его, наверное, за лужайку, утопла в нём в вертикальном положении, так что наружу торчали одни рыжие уши.
     Заканчивался 1992-й год, а с ним и период наших съёмных дыр. Дина всё решительнее требовала собственное жильё. Я противился. «Чего ты ждёшь?» - «Падения цен» - «Его никогда не будет» - «Будет» - «Когда?» - «В конце года, когда введут  в строй много строящегося жилья».  Поначалу  казалось, что  я  прав. Взлёт кривой цен на жильё, почти вертикальный, вдруг сменился заметным спадом. Но это оказался так называемый августовский эффект: во второй половине лета рынок жилья если не засыпает, то дремлет, и цены немного опускаются. В сентябре рынок проснулся, и таможня (я, то-есть) дала добро. Поиск первого дома на родине набрал обороты. Все пригороды Хайфы были прочёсаны Диной вдоль и поперёк. Трудно объяснить, почему многие квартиры кажутся безнадёжно чужими, а одна, вроде бы ничем не лучше, своей. Впрочем, в отношении людей это не удивляет. Первого марта 1993 года, в годовщину нашей свадьбы, нам улыбнулась скромная недорогая по тому времени трёхкомнатная квартирка в нашем Моцкине на Кадиш Люз. Она мало чем отличалась от наших московских «хором», а располагалась рядом с нашей первой съёмной. Маятник, качнувший нас на два километра к югу, от первой ко второй съёмной, вернулся в исходное состояние. Но от подписания договора о купле-продаже до вселения оставалось девять месяцев: слоны вынашивают дольше. Год выдался трудным. Сильно сдала тёща. Её состояние сводило с ума Дину и рикошетом меня. Материально стало легче: мы уже знали стоимость ожидаемого жилья и, наконец, позволили себе купить компьютер - признак минимального благосостояния в то время. В Технионе после запарки минувшего года наступил спад, а точнее, пустота, которую я заполнял улучшением алгоритмов расчётов и реализующих их программ, что было не лишним при работе на main frame в компании с десятками, а то и с сотнями других пользователей, когда каждая минута счёта оборачивается часом. Приближался час, когда я сам должен был найти себе оплачиваемую проблему или, как последний идиот, потерять работу.

                - 20 -   

    К осени и у Дины на работе стало неспокойно буквально на ровном месте. В конце октября её предупредили об увольнении с середины ноября. Причина? Лучше всего ответил на этот вопрос сам уволивший в телефонном разговоре с потенциальным работодателем. Последний: «Ты её уволил, потому что она не справлялась с работой?»-  «Нет, она работала хорошо». - «А, понимаю. Тебе понадобилась эта ставка для другого».-«Нет».-«Тогда что же?!»-«У неё на всё есть своё мнение». – Потенциальный работодатель устало: «Послушай. Я тогда своих должен увольнять по два раза в неделю каждого». А действительность ещё шикарней. В ответ на обвинение в наличии собственного мнения Дина, едва не плача, спросила: «Разве я его тебе высказываю?». Ответ: «Нет, но я это знаю». А тут ещё толпы больных со своими цветами. А порядок приоритетов? Что важнее, приказ начальника или жизнь больного? Второе? В Москве хорошие ребята, хирурги, чуть не угробили юношу, нашего с Диной знакомого, ожидая пока уйдёт домой идиот начальник, принявший аппендицит за почечную колику. В Израиле Дина таких начальников не встретила. Но и здесь возможна ситуация, когда долг врача вступает в противоречие с предписанным, если больной ни с того, ни с сего начнёт умирать не по правилам.Смелость ли принятия решений, cамостоятельность ли одних только мыслей была причиной увольнения, но оно не замедлило сказаться на мне. Страшный хамсин пал на эрец Исраэль двадцать третьего октября 1993 года. В квартире без кондиционера плюс тридцать три градуса цельсия.  Лежу на тахте
из московского багажа. У тахты сломана нога, и в этом месте она опирается на кирпичи. Дина разговаривает по телефону с подругой. Духота становится невыносимой. О таком хамсине я потом написал:

                Согнавши с неба синь
                И черноту подняв,
                Король пустынных суховеев,
                Нас мучает хамсин
                И, кепку сняв,
                Я чувствую, как медленно шизею.

   Телефонный разговор прерывает мой непривычно капризный возглас: «Ты трепишься по телефону, а у меня рука болит». Прежде чем я договорил, диагноз был поставлен. - «Плечо? (В голосе ужас)» - «Да». Нервные суетливые движения в поиске таблетки, наверное, аналога нитроглицерина, и тотчас вызов реанимобиля - инфаркт. Лежу в палате один, замониторенный, под капельницей, в состоянии блаженного покоя. Напряжение первых лет эмиграции с несчастной привычкой во всём себя корить - этого не сделал, то сделал не так, не во-время,  известная в общем песня: «Всё не так, как надо!», - всё это слетело вмиг. Невозможность шагу ступить вполне оправдывала бездеятельный полный покой, подспудное желание которого проявилось с болезнью. Ночь. В вены непрерывно капает жидкость. Утка сбоку. Поворачиваться на бок запрещено. Ну уж дудки! Я так не договаривался! Поворачиваюсь - прибор угрожающе пищит. К утру пищать перестал - инфаркт оказался умеренным. Сквозь дрёму почувствовал, ощутил, как каббалист Бога, что я не один. В тёмном углу полутьмы темнеется скорчившийся на стуле силуэт. Дина! Покой уже не пустопорожний! И стоит пожить, и поработать стоит! Через неделю всю нашу маленькую семью дома встретила собачка. Зная меня, сын шёл на наш третий столбовой этаж по лестнице впереди меня, широко расставив локти и останавливаясь на несколько секунд на каждой ступеньке.

                - 21 -

   Под новый 1994-й год к нам приехали наши дорогие Чепеля. Сидим с Серёжей на кухне за бутылкой, как бывало в Москве. Мне, инфарткнику, - четверть, а Серёже – остальные пол-литра. Знай я, что это наша с ним последняя вместе распитая бутылка, купил бы самую лучшую, а не средне-пакостного Кипренского. От нищей привычки экономить на всём отмоешься не вдруг. На работе я попал в абсурдную ситуацию, когда работа иссякла. Желая получать зарплату, абы чем не займёшься. Надоедать начальству, даже суперинтеллигентному, нытьём - «Я всё сделал. Мне больше нечего делать» - наилучший из всех известных науке способов потерять работу. Что и произошло с одной знакомой в том же Технионе. Сидеть на рабочем месте и улучшать свой иврит и английский какое-то время можно, но это тоже дорога, ведущая в никуда. Можно бы найти сколько угодно задач, ожидающих алгоритмиста, в Технионе, но не в данной его точке в данное время, а расширить поиск не предусмотрено этикетом. Пока суд да дело, пришлось мне какое-то время заняться пустым, зато порученным делом. Но это произошло уже на первой собственной квартире, куда мы перебрались в январе 1994-го. Сборы были, конечно, радостными для всех нас, не считая собаки. Она выла, противилась переезду, для неё перегону, не хотела покидать хорошо обнюханное и усыпанное её шерстью место.

                - 22 -

                Первый дом на родине. Корни.

   Наконец, на четвёртом году нашей жизни на земле обетованной, были распакованы все наши вещи! Мы получили законное право вбивать в любую стенку любые винты и гвозди в любом количестве. Первое время после изгнания Дины из больницы, где она успешно работала, я был единственным работающим в семье с заработком едва превышающим официальный минимум. Чепелям удалось отстоять и переправить нам большую часть платы за нашу московскую квартиру (меньшая была получена нами раньше и без хлопот). Деньги дали нам уверенность, столь необходимую при поиске работы. Если не знаешь, с чего начать, начинай с самого начала, и Дина отправилась в бюро по трудоустройству. Я, неверующий, благодарю Бога за то, что с осени 1991 года и до выхода на пенсию в 2006 году забыл туда дорогу. Остались бледнеющие со временем воспоминания. Толпа немолодых очкариков, все как один с дипломами, а многие и с двумя-тремя, остепенённые. Двери в просторнейший холл закрыты. Начинает идти дождь, а двери и не думают открываться. На пороге сошедший с советского плаката молодой комсомольский босс, напяливший на своё рыло наипохабнейшую из возможных ухмылок. Страшна злоба двуногих, страшнее всего - неудачников. Чёрная зависть к «умникам» гложет мелкого клерка, и он себя кажет, выпрыгивая из штанов от старания нагадить по максимуму. Это лишкатка (контора по найму) для академаим, где можно было плевать в душу, но не в рожу. Для недообразованных всё было проще и круче. На рабочую квалификацию начхать, т.е., лопай, что дают. Вопросов быть не должно. А если и в эту здоровую пролетарскую среду затесался умник с вопросами? Не знаю, где как, а в нашей ближайшей лишкатке был в те годы Шломо, который на вопросы отвечал, ударяя стенку башкой вопрошающего. Его крышевала полиция. Что ему, бедолаге, было делать, если накрывшее страну цунами эмиграции пригоняло в его контору по две тысячи безработных в день. Дину в лишкатке мгновенно «трудоустроили», дали адрес потенциального места работы - врач всё-таки! Работа близко от дома, что не маловажно для тех, кто никогда в жизни не прикасался к рулю автомобиля. Занятость полная - восемь часов в день. Единственным недостатком тёплого места была зарплата восемьсот шекелей в месяц - в шесть с чем-то раз меньше тогдашней средней по стране. Для еле выжить требовалось в три раза больше денег. В марте Дина устроилась на работу в больничную кассу (система клиник, принадлежащая одному владельцу, как правило, коллективному). Но и до марта в нашей первой собственной квартире на новом месте бушевало обновление. Свалке возвращалось всё, ранее ей принадлежавшее. У нас с Диной появилась гишпанская кровать, посудой и тряпьём наполнилась привезенная в багаже стенка, появилась кожаная мебель, с трудом разместившаяся в салоне, равновеликом московскому в малогабаритной квартире из трёх комнат. В доме появился молоток, полетела на свалку электродрель-убийца, бритва Филлипс сменила Харьков, занял своё место невиданный нами ранее видео. Окна двух  спален глядели на бывший басис (военный лагерь), поросший травой, кустами, деревьями - настоящий маленький лес. Собаке в нём раздолье - бегай, обнюхивай, переворачивай на спину черепах, катай по траве ежей. Ночью она шла в лес сама, но не без того, чтобы не вывести меня, полуголого, хотя бы на лестничную площадку. Возвращаться не спешила – медитировала под окнами, глядя на луну. Достаточно было свистнуть, чтобы прервать её размышления об жизни. Шёл третий и последний год моей работы по так называемой программе Шапиро. Дальнейшая перспектива была настолько неясна, что попросту отсутствовала, но я неукоснительно следовал совету Жванецкого переживать неприятности в порядке их поступления. Дабы не усугублять казавшееся неотвратимым отлучение меня от кормушки подведением под этот акт, помимо правовой, ещё и моральной базы, я не оставлял попыток найти разумную постановку пока непоставленной толком задачи, включавшей в себя модель из далёкой от моих прежних интересов метеорологии. Долго искал, но в конце концов нашёл, и как оказалось, не напрасно. Но не одной лишь работою сыт человек. В нашу начавшую постепенно устраиваться жизнь вошёл досуг.

                - 23 -

     Впервые мы с Диной отправились в путешествие в конце лета 1993 года, не пересекая границ нашей безграничной родины, если иметь в виду всеми, и в первую очередь врагами, признанные и потому относительно безопасные границы. Целью путешествия был Эйлат. Пили фруктовый сок, выжатый в стакан у нас на глазах, плавали в Красном море, вода в котором оказалась неожиданно прохладней, зато ожидаемо чище, чем в Средиземном. А до этого ограничивались поездками на легендарный, впрочем, как и вся земля Израиля, Кинерет (Тивериадское озеро). Возили нас наши друзья Харитоновы. Серёжа Чепель и Володя Харитонов были для нас теми, кого не надо просить, только бы не проболтаться, не обременить тем, что можешь сделать сам, так всё равно догадаются и сделают. Оба моложе меня, и я причислял их к относительно вечным, не сомневался, что не мне, а им меня хоронить. И вот пишу о них в прошедшем времени. В 1993 году Володя впервые сел за руль, фантастически быстро вырос в классного водителя и уже в следующем году буквально летал на своём Рено по всему Израилю от Эйлата до Кинерета. С женой Линой он также гонял по горным дорогам Швейцарии, Италии, Австрии. А годы спустя Володя учился на шкиперских курсах, мечтал купить яхту и дуть на всех парусах по Средиземному морю. Ничего невозможного для него не было. Мы же с Диной летали и ездили в туры проторенными путями, как организованными, так и неорганизованными туристами. Начали с последнего варианта в 1995 году: заказали места в отелях, билеты на полёт и поездки и отправились на десять дней по маршруту Лондон - Париж. Было это через два месяца после страшного звонка из Москвы. Звонил старший сын Сергея Чепеля Кирилл.-«Папа умер»,-сказал.Какие-то мгновения пытаюсь найти выход из безисходности, увернуться от удара судьбы. «А если это звонок по ошибке», - думаю, - «А если я принял чужой голос за голос Кирилла?». Увы, не бывает таких ошибок. Россия сильно обезлюдела для меня. В отеле в Лондоне вспомнил поверье о зеркале, глядя в которое можно увидеть привидение.«Вот бы Серёжу», - примечталось.
   И всё же ошеломляющее очарование первой загранпоездки (не бегства), да ещё в Европу,доселе невиданную Россия, как ни крути,тянет всего лишь на Азиопу), никуда не делось. Да! Хитроу существует! Лондон - не выдумка! левостороннее движение, двухэтажные ярко расцвеченные автобусы, Трафальгар сквэр, Нельсон в небе, Тауэр с йоменами и воронами, равно знаменитыми. Наш отель на Портленд стрит. «Когда воротимся мы в Портленд…», - льётся в уши ассоциация. Дина отправилась в эту поездку тотчас после тяжёлого отравления, вооружившись героизмом, несмотря на мои уговоры сдать билеты. «Ты всю жизнь мечтал увидеть Лондон. Я ни за что не отменю поездку», - настаивала и настояла на своём. Здорово оживляли поездку неформальные контакты с жителями заморских стран, на которые всегда горазда Дина, не смущаясь весьма приблизительным знанием их языка. Ищем зоопарк, зоо по-нашему. Опрошенный джентльмен, солидный и достойный, как добропорядочный слон, поправляет: «зуу», - и, ставя все точки над «и», поясняет: “lions, tigers, elephants”. Дина слово в слово повторяет названия обитателей зуу, тоже весьма достойных, но иронически-вопросительно. Смех оценившего юмор джентльмена венчает беседу.Начало каждодневной прогулки было прекрасным всегда, но к обеду ослабевшая от болезни Дина уставала и вдоль Портленд стрит от метро до отеля крыла мужа на чём свет стоит. Её правота была неоспорима: если не можешь избавить жену от всех тягот жизни, включая боль, усталость и просто дурное настроение, то какой же ты на … муж! Идём, беседуем так и вдруг поперёк дороги яма, ограждение, дорожные работы и сами рабочие. Стою, соображаю как протиснуться. Один из рабочих весело посоветовал перебросить Дину через высоченный ажурный забор вдоль улицы посреди дороги. Та вспылила и бросилась бежать в обратном направлении к концу забора у самого метро, в километре от стройки. «Стой!»,-кричу,-«Догоню- уволю!Там можно пройти!». Ещё не остывшая Дина возвращается и спрашивает: «Как по английски шутка?» - “joke” - “your joke was not good!” - зло говорит, поравнявшись с шутником. В России на эту эскападу никто бы внимания не обратил, но в Европе, или по меньшей мере в Англии, демонстрация негативных эмоций выходит вон из ряда принятых правил. Коллеги набросились на шутника с возмущённым: «Что ты сказал леди?». Нам обоим стало неловко, и назавтра на том же месте я попросил Дину ласково поприветствовать общество, сказать: “Good afternoon”, что она и сделала с очаровательной улыбкой. Счастливый шутник радостно воскликнул: “My joke was not good!”. Эта игра повторялась до нашего переезда из Лондона в Париж.

                - 24 -

   В Париже мы пробыли три дня - вот уж действительно, - ни два, ни полтора. Но всё же побывали в Лувре: «Же вудге дё тике ле стасьон Лювг», - говорил я в метро, покупая билеты, и дико зля Дину своим прононсом. Она считала,что уж если не знаешь французский как следует, то «р» должно грохотать по-русски, как телега по булыжной мостовой. Побывали на Монмартре. Вскарабкались на крышу Нотр-Дам де Пари. Тогда стены его были серы, не сияли белизной, как девять лет спустя, когда мы приехали туда второй раз.У этих величественных стен нас нашёл симпатичный армянин,художник, и предложил нам за скромную плату сделать карикатуры, так оно прозвучало по французски. Слово «карикатура» испугало Дину, а я воспринял его, как синоним дружеского шаржа, - ведь маэстро работает за деньги. До сих пор на стене у двери нашей спальни висит мой парижский портрет - счастливое лицо человека, впервые оказавшегося вдали от обеих родин. Ах, не вся жизнь состоит из беззаботной радости и покоя. В конце этого злополучного года не стало приехавшего в Израиль одновременно с нами моего сослуживца (в одной комнате сидели) Зямы Ройтенбурда. Умный инженер-конструктор, волевой, энергичный, физически крепкий, он производил впечатление несгибаемого и непотопляемого. Ушёл от опухоли мозга, не дожив до пятидесяти. В том же декабре, пробежав свою десятку, уснул и не проснулся Саша Шнапер, пятидесяти семи лет, хирург, ученик моего тестя. А по всему Израилю гибли и становились калеками люди, так называемые «жертвы мира». Пока мы с Диной становились на ноги, израильские левые, монополизировавшие право на обладание всеми добродетелями, включая разум, совесть, честь нашей эпохи, не говоря уже о пресловутой политкорректности, подготовили план постановки своей страны на колени перед многократно побеждённым и ещё более многократно превосходящим численно заклятым врагом. Цель благородная - вечный мир и братская любовь между евреями и арабами. Плевать на тысячелетний опыт неистребимой вражды между другими народами: ирландцами и англичанами, турками и армянами, поляками и русскими, басками и остальными испанцами, плевать, наконец, на двухтысячелетнюю вражду всего остального человечества, кроме Микронезии, к самим евреям. Плевать на то, что враг жаждет нашей крови, зато мы жаждем мира и не собираемся идти на поводу у врага! Пусть нас убивают, а мы сильные и потому будем сдерживаться! Мы отдадим столько земли, сколько враг попросит, ведь землю нам заменит еврейский ум! Этот бред выглядит ненаучной фантастикой, но не для тех, кто живёт здесь.

                - 25 -

   Стержень ословских (ослиных) соглашений в формуле - «сначала Газа и Ерихо». У любого неидеологизированного человека возникает вопрос: «А что потом?». Но не у израильских левых. В палестинской хартии около тридцати призывов-клятв к уничтожению Израиля. Всё, чего добились наши миротворцы, это уменьшение, правда значительное, количества этих клятв при неизменном содержании. Они якобы добились даже провозглашения отмены хартии, но Арафат, ещё недавно догнивавший в Тунисе политический труп, обставил дело так, что слово «отмена» не прозвучало на сборище его приближённых. Речь идёт о компромиссе, в результате которого Израиль отдаёт завоёванную в боях за право дышать реальную землю, а взамен должен получить всего лишь заявление об отсутствии претензий. Чёрный юмор в том, что некрофил, убийца, главарь террористической банды Арафат обладал одной, но несомненной добродетелью, честностью. Он никогда не заявлял, что отказывается от главной цели своей жизни – уничтожения государства Израиль и евреев, в нём проживающих. Это и есть то, что должно быть потом, после Газы и Ерихо. Но это не смутило миротворцев. Они надували щёки и гордо заявляли, что стоит только отдать врагу всё возможное и невозможное, как нас полюбит всё «прогрессивное человечество», и оно поможет нам заставить Арафата любить нас, пусть поневоле. Плевать на опыт Чемберлена и Даладье. Видя с какими умниками он имеет дело, Арафат отправил в центр страны трёх самоубийц, и в трёх автобусах погибли десятки и были искалечены больше сотни евреев. Перес, Лоснясь от самоуверенности и самовлюблённости, назвал  погибших жертвами мира и произнёс лозунг-заклинание: «Мы будем делать мир, как если бы не было террора, и бороться с террором, как если бы не было мирного процесса». Нечего сказать - наделал он по-большому! Ну чем не мини-Сталин, изрекающий истину в последней инстанции.Сталин, правда, не любил, когда его народ истребляют другие, справедливо полагая, что он и сам неплохо справляется с этой задачей. Горбатого и идеологизированного могила исправит. После того, как счёт жертвам мира пошёл на тысячи, Перес с упорством маньяка твердит, что другой путь привёл бы к ещё большим жертвам. То же самое он сказал бы, если бы дожил до катастрофы израильского еврейства - увертюры мирного процесса. Он до сих пор «видит» близкий мир и любимый плод собственной фантазии - новый ближний восток. Его соратники, подельники Осло, и большая часть профессуры Израиля вторят ему.

                - 26 -
    К чести Рабина надо признать, что он из последних сил пытался противостоять давлению Переса, его стремлению как можно скорее завершить «мирный процесс», с каждым часом всё более смердящий самоликвидацией Израиля, почти безоговорочной капитуляцией перед врагом, всю силу которого составляет безумие еврейских лидеров и народа, вверившего им свою судьбу. Рабин какое-то время вторил идиотским лозунгам-заклинаниям, но, скорее, с видом барана, влекомого на заклание, а не пророка. Капитулянтство, современный Мюнхен с маниловскими мечтами о воцарении мира, покоя и в человецех благоволения, израильские левые и «прогрессивное человечество» эсдековской Европы навязали Соединённым Штатам, союзнику обеих враждующих сторон: и такой абсурд возможен в соответствующем театре современной политики.
     Я долго не мог понять, как могут не клиенты психушки, а люди власти, дойти до такого блудомыслия, пока не обратился к корням. Корни задокументированы - это тора, чей текст за три тысячи лет не претерпел и не мог претерпеть никаких изменений: одна пропущенная точка лишала кошерности весь свиток. Поражает честность описания самых неприглядных эпизодов - ни лакировки, ни малейшей ретуши. Это тот случай, когда предугадать, как наше слово отзовётся, не составляет труда. «Евреи изобрели фашизм!», - спустя три тысячи лет, вещал с благословения партии коммунистов с трибун московских учреждений подонок-нацист Емельянов, представившийся преподавателем арабского языка и литературы. Видя сплошные ухмылки на лицах в остальном абсолютно покорной публики, оратор поправился: «нет, я не утверждаю, что они первые его изобрели, но они первые это записали». Правдивое описание любой войны между любыми противниками во все времена содержит сцены, которые лучше не видеть. Ещё лучше, чтобы их не было никогда. Пока ещё не нашёлся на земле ни один антисемит, который додумался бы обвинить евреев в том, что они изобрели войну. На это способен только … еврей! Нет, пока нет, но всё ещё впереди. Недавно еврей, профессор израильского университета, издал книгу, в которой на базе давно известных протоколов судилищ инквизиции признал, что евреи из мести! убивали христианских младенцев! и пили их кровь! Ни один человек в мире до этого Богом убитого идиота не клеветал так на свой народ. В 1982 году во время ливанской войны известный всему свету израильский левый политик Шимон Перес (бывший Семён Перский) ужаснулся! Успешным действиям израильской армии по разгрому арафатских банд  в Ливане! и призвал ЦК своей партии (Авода) сделать всё возможное, чтобы помешать победе Израиля! только потому, что военными действиями руководил политический оппонент, правый Ариэль Шарон! А «объективность» израильских правозащитников, льющих слёзы по каждому убитому во время боёв арабу, особенно «мирному», боёв за уничтожение (с арабской стороны) всех евреев, вплоть до самых мирных и левых. Где уж тут найти время уделить внимание убийству арабским снайпером младенца на руках у матери во время, которое можно было бы назвать мирным, если бы не та степень кровожадности «во имя аллаха», до которой довели людей в мечетях исламисты,борзеющие от безнаказанности уже не по часам, а по минутам, и по всему свету. А при чём тут тора? Подобными гнусностями там и не пахнет. Разве тора призывает евреев относиться к своему народу так, как писал об этом один из отцов-основателей «рабочего» сионизма Берл Каценельсон в 1936 году: «Можно ли найти среди неевреев таких людей, для которых всё, чего добился и что пережил их народ, его творческие успехи и невыносимые страдания, являются лишь предметом ненависти и осмеяния? В то же время всё, что делают наши враги, будь то убийства, грабежи или изнасилования, автоматически вызывают у таких людей восхищение и одобрение. Тотальная самоненависть в душах этих евреев, приводит к тому, что они считают носителями Геулы («избавления») арабских нацистов. Тех самых, которые соединили здесь, в Эрец-Исраэль, зоологический антисемитизм народов Европы с кровавой ксенофобией Востока».

                - 27 -

     Но оказывается, что есть у нас корни более глубокие, каббала, а тора - это лишь одна из её составляющих, как говорят равы. Из опубликованных лекций рава Лайтмана я узнал, что наши праотцы, Авраам и Моше, а в более поздние времена великие каббалисты, рабби Шимон и Ари, «существовали для того, чтобы развивать каббалу теоретически: Авраам написал «Книгу Создания», Моше - Пятикнижие, Шимон – книгу «Зоар», Ари - всю современную каббалу». Книга «Зоар» была написана около пяти веков тому назад, Ари жил в XVI - м веке. Бааль Сулам (Иегуда Ашлаг) адаптировал её к нашему времени уже в XX - м веке. Сначала каббала представляла собой эзотерическое знание с очень узким кругом посвящённых. Недавно каббалисты пришли к выводу, что пришло время нести это знание в еврейские массы, чтобы реализовать цель существования евреев и всего остального человечества - ни больше, ни меньше! Тысячи лет всякий  мыслящий человек думал о смысле жизни, думал и не находил ответа. А всё очень просто! Каббалисты ещё со времён Авраама знают, что смысл существования в единении с Создателем. Однако, Создатель по определению абсолютен, совершенен, самодостаточен и не нуждается  ни в каком единении ни с кем. Казалось бы, на кой бес ему, Богу то-есть, наше с ним единение? И опять всё очень просто: Бог так устроен, что не может не творить добро. У матросов нет вопросов: кто знает каббалу, знает всё!Но как достигнуть внутреннего совершенства, необходимого для единения с Творцом, если он создал нас такими несовершенными? У каббалистов нет вопросов без ответа. Если бы Бог создал нас совершенными, то он тем самым пересоздал бы самого себя. А Бог не фраер и понимал, что в единении с самим собой нет ни малейшего смысла. Вот и пришлось Творцу опустить своё создание в бездну несовершенства, дав шанс на восхождение к вершине единения с ним в процессе исправления. Последнее заведомо не под силу всему человечеству, вот и пришлось Создателю избрать малый народ для искупления грехов всех остальных народов, возложив на него ответствен-ность за преступления всех людей вместе с возможностью исправления всех посредством собственного внутреннего исправления. Каждому народу Бог дал шанс взять на себя эту миссию, но все, кроме евреев, отказались. И только евреи ответили согласием: «Сделаем и внемлем!». Именно в такой последовательности: сначала делать, потом слушать и думать! Во какие умные!

                - 28 -

     На вопрос слушателя лекций по каббале, означает ли это, что все усилия по исправлению, осознанию, приведению к равновесию с природой надо направить на евреев, на Израиль, а не на все остальные народы, рав Лайтман ответил: «Абсолютно точно! Книга «Зоар» утверждает это. Да, именно евреи во всём виноваты. Если они себя уравновесят, то тогда всё автоматически уравновесится». Вот и ответ на мучительные вопросы-размышления Берла Каценельсона о чудовищном мазохизме некоторых евреев: они, повидимому, уже на финише исправления и осознания. По оценке рава Лайтмана и его великих предшественников, достаточно одного «исправленного» процента людей для прихода мессии и воцарения всеобщего благоденствия. Так чего проще? Дай нескольким сотням миллионов прочесть книгу - часть читателей разберётся, осознает, исправится, и дело в шляпе! Нет, не так всё просто с чтением, а главное, пониманием божественных откровений. Оказывается, соль не в чтении, а в толковании, перетолковывании, осознании, доосознании на всё более глубоких уровнях до бесконечности. Свыше ста ступенек насчитывают каббалисты в постижении каббалы, ведущем к ощущению Творца. С торой проще. Сначала постигают Пшат (простое понимание текста), потом Друш (толкование), потом Рэмез (намёк) и только в конце постигают Сод (тайну). Потому-то начинающим не рекомендуют начинать с чтения первоисточников и дают сначала толкования. А то неискушённый в выворачивании мозгов наизнанку и обратно ум при прямом глупом чтении узрит и описание безнравственного в поведении праведников и не сумеет перетолковать всё с точностью до наоборот! На постижение книги «Зоар», по мнению рава Лайтмана, должны уйти годы ежедневного многочасового труда. Он же называет каббалу наукой. Геометрия Евклида появилась примерно в эпоху написания «Зоар». Если бы среди математиков нашёлся маньяк или тупица, готовый годами корпеть над Евклидом, то ему следовало бы  поменять профессию или место жительства: последнее на сумасшедший дом. Если бы наука, подобно каббале, знала ответы на все вопросы, то её, науку, следовало бы называть иначе, например, шарлатанством. Вот уж действительно - где имение, а где наводнение! Иное дело, если каббала ставит не те и отвечает не на те вопросы, что наука. Но тогда ни к чему смешивать столь разные сущности.

                - 29 -

  Полировка еврейских мозгов умением толковать, расперетолковать и перевытолковать дала миру великолепных учёных, но то же самое блудомыслие породило бездарнейших среди бездарных евреев-шлемазлов, заваливающих любое практическое дело, за какое ни возьмутся, и маньяков-политиков, необучаемых, совершенно оторванных от реальности. В науке самый идиотский эксперимент - не катастрофа, а результат.  Чаще этот результат  отрицательный,  что  тоже результат, зато иногда - фантастический, что окупает многие безуспешные попытки. В политике же глупость враг не прощает. Вспомним формулу Троцкого: «Ни мира - ни войны!». Пока арабы в каждой дури израильских военных каббалистов видели подвох, Израиль не знал поражений. Когда советские спецы, организовавшие войну Судного дня, советовали сирийцам идти на Хайфу, те сробели, полагая, что евреи заманивают их в ловушку. Ещё дальше, чем военные, идут по пути единения с Богом (на том свете, надо полагать) израильские левые, требуя международного суда над теми из израильских офицеров, которые столь мало продвинулись по пути равновесия с природой, что во время войны позволяют себе убивать врагов, даже если при этом, о Боже! от шального снаряда страдает и кто-то из невооружённых. Они, левые, могут слыхом не слыхать о каббале, но действуют в полном соответствии. «Разве у меня есть в мире враги? Это силы, приходящие помочь мне достичь осознания зла и исправления», - говорит рав Лайтман, отвечая на вопрос слушателя курсов каббалы.
   В следующем 1996 году состоялись очередные выборы в кнессет. В ноябре 1994 г.  был убит премьер-министр Ицхак Рабин, после чего страной правил вице-премьер Шимон Перес. Начался продлившийся три каденции период, когда партии выбирались отдельно -премьер отдельно. Победа Переса в отсутствии вечного конкурента Рабина казалась предрешённой. А почему, собственно говоря? Бушевал террор, доселе невиданный по совершенству организации и применяемых средств, в школах на контролируемой Арафаткой территории арабчат учили ненависти к евреям и прославляли шахидов, обещая каждому убийце евреев гарантированное место в раю, обслуживание семьюдесятью девственницами, что должно обеспечить вечный перманентный оргазм. Провал ослиных соглашений стал реальностью. Но что за дело до реальности тороидальной (от слова «тора») еврейской голове? Книга «Бытие» начинается с описания хаоса, бездны, над которой витал дух божий. Дух каббалы витал над хаосом в еврейских головах. Конкурентом Переса был Бениамин Нетаниягу, родившийся в США, а потому чужак, не «мотек » (сладкий) по мнению кактусового большинства (в иврите одно слово «цабар», по русски «сабра», равнозначно двум понятиям: «кактус» и «уроженец Израиля»). Спасло заклятие (не верю я в здравый смысл своего народа): Перес никогда не выигрывал выборы! И «немотек » (мотек - сладкий) Нетаниягу победил с до смешного малым преимуществом! Пришла пора надежд.

                - 30 -
 
  В смысле узкосемейного интереса куда более значимым событием этих выборов были семь мандатов, добытых партией Щаранского «Исраэль бэ алия» (Израиль на подъёме, сокращённо ИБА). Это всего лишь треть потенциала русскоязычной общины, но и на том спасибо, ибо мы, русские евреи, в социальном плане глупее не только русских русских, набросавших голоса даже клоуну Жириновскому (всё же не чужакам!), но и ивритоговорящих израильтян, которые всегда голосуют за «своих», т.е., за тех, от кого ждут подачки. А где же общегосударственные интересы, что должны объединить всех и, когда родина в опасности, объединяют всех, кроме евреев? Если бы евреи и в этом смысле не были народом совершенно исключительным, то не было бы ни плена вавилонского, ни нынешней диаспоры. В нашем   же   случае   голосовать за своих означало голосовать за скорейшую интеграцию алии - условие самого существования Израиля. Да и Щаранский не враг своей исторической родине, что и доказал, последовательно выступая против односторонних губительных уступок абсолютно непримиримому смертельному врагу. Победа партии Щаранского была чудом, учитывая нашу социальную дебильность, замешанную на вульгарном жлобстве: я лучше чужому отдам голос, чем своему. Отчего это он, а не я в кнессете? Напрасно уговаривал я самоненавистников голосовать за своих,объяснял,что само их присутствие в кнессете, даже при абсолютной пассивности, может коренным образом изменить к лучшему наше положение. Чудо стало возможным только благодаря усилиям главного полицейского, не устававшего лгать про несуществующую русскую мафию, плод его больного (корыстного?) воображения, и видной политикантше Оре Намир, оскорблявшей олим всеми доступными её не изысканному лексикону эпитетами. В шутку ли, всерьёз, но говорили, что Щаранский повесил портреты этих благодетелей на стене своего министерского кабинета. Но не долго музыка играла. На следующих выборах ИБА получила на один мандат меньше и … раскололась на три равные части: одна из них сразу отпрыгнула в сторону влево. Аборигены, было зауважавшие нас и даже струхнувшие, тотчас успокоились и сделали адекватные выводы во всех отношениях. Но это было потом. А пока в ИБА ликование. Во время празднования победы на выборах один из депутатов (Юлий Эдельштейн) вскочил на стол и, отплясывая джигу, скандировал: «Создали из них..я Исраэль бэ алия!». Мгновенно под проектами: достойной оплаты труда научников-эмигрантов, предоставления лишнего часа на письменный экзамен для врачей на родном, но пока что не очень близком иврите, организации дешёвого жилья для «русских» стариков, - появилась реальная основа. Тормознул и «мирный процесс» - число «жертв мира» резко убыло.
  Происходили перемены и в жизни нашей семьи. Дина стала ацмаит (самостоятельно практикующим врачём). Не вполне. Труд врача дорог и, если бы больные платили не через больничную кассу (по существу, это медицинское страхование), а напрямую врачу, то последнему, скорее всего, осталось протянуть ноги. Но самостоятельный врач своё рабочее время организует сам и деньги за труд получает в прямой пропорциональной зависимости от количества больных, обихоженных в последнем квартале. Ноблис облидж, и наше жильё в шикуне (многоквартирном доме типа хрущёбы) перестало соответствовать статусу Дины. «Доктора (ударение на втором слоге), это не подходящее место для тебя», - говорили больные. Предстояла продажа первого и покупка второго дома на родине.

                - 31 -

                Второй дом на родине.   

     К концу 1996 года цены на рынке израильского жилья стояли запредельные. В центре любой из двух столиц жильё стоило больше, чем аналогичное в центре Парижа. В наших бяликских палестинах цены тоже кусались, и больно. Я, как и прежде, затягивал процесс. «Чего ты ждёшь?», - вопрошала Дина. - «Падения цен». - «На нашу квартиру они тоже упадут». - «Не настолько». Всё повторялось сначала. Дина  давно  примерялась  к разным квартирам побольше нашей,  но не намного. Я стоял на своём: «Шило на швайку не меняю, одноклозетные квартиры не признаю». И вот, встретили её, любимую. В небольшом семиквартирном доме, двухэтажную, в трёх минутах ходьбы от снимаемого помещения для работы. Но запрашиваемая цена, двести восемьдесят тысяч долларов, охладила наш энтузиазм. Любовь к чудо-квартире приняла характер платонической, на время. В наступившем 1997 году рост цен остановился, и они стали опускаться, медленно, но уверенно набирая ускорение. За нашу хрущёбку уже не только не запрашивали сто десять тысяч долларов, но и за сто тысяч продать такое жильё стало невозможно.Сегодняшняя его цена вдвое ниже предельно запрашиваемой в то время,а с учётом солидного падения доллара и того ниже. Прежние хозяева нашего нынешнего жилья умели экстраполировать и сбросили цену сначала до двухсот тридцати, а затем и до двухсот десяти тысяч долларов. Продав своё прежнее жильё за девяносто две тысячи, почти обнулив свой счёт в банке, взяв ссуду в шестьдесят тысяч долларов в добавок к тридцати тысячам, недоплаченным за первую квартиру, мы в сентябре отпраздновали новоселье и приняли тестя. Спасибо ему, он оказал нам посильную помощь из наследства, оставленного ему его многолетним клиентом. Новая кровать едва успела въехать в спальню, в которую мы его поместили. Продажа жилья, покупка жилья - всё это только на бумаге гладко. При продаже первыми начали звонить спекулянты, предлагавшие менее двух третей от продажной цены. А время поджимало, хотя составленный договор на покупку предусматривал отсрочку последнего платежа разумеется, с соответствующей компенсацией. Обнаружилось, что продавец, начитавшись бредней израильской прессы о русской мафии, боится нас. Нанятый нами адвокат не стеснялся демонстрировать своё предпочтение не нам, нанимателям, а противоположной стороне, как оказалось, его друзьям. И то, и другое помогло сделке состояться! Адвокат опытным взглядом сам разглядел и своих друзей убедил, что мы больше похожи на лохов, чем на мафиози. Нас ему тоже удалось успокоить. Теперь Дина при моём переходе из андроидного в хандроидное состояние имела все основания заявлять, что со второго этажа своей квартиры я могу плевать вниз на все наши неприятности.

                - 32 -

     С этого 1997 года наши с ней ежегодные вояжи хуц ле эрец (заграница) стали надолго приятной традицией. К счастью, поездка в Нидерланды и Германию на прокатном авто, ведомым нашим московским другом Толей, состоялась до покупки второго дома на родине. Не думая о предстоящих расходах, мы позволили себе раскошелиться. Очарование путешествия по европейской стране без экскурсионного автобуса с гидом было трудно передаваемым, даром что не впервой. Но и в Лондоне, и в Париже всё было организовано заранее, в израильском турбюро. Здесь же мы ехали, импровизируя, как оказалось, полагаясь на русский «авось». Последнее связано с водительским мастерством Толи, получившего права вождения воистину по русски, после десяти уроков.
     Чудеса начались сразу: то прекрасные, то … не так, чтобы ужасные, но всё же. Приземлились в Амстердаме, где нас ожидало заказанное авто, прибыли в отель, сказали в приёмном, что ждём друга из Москвы. Получили раскладушку в номер, гостеприимные служащие записали фамилию Толи и дали нам магнитную карточку-ключ.   Едва  не  в  полночь   появился   изумлённый  Толя.   Назвав  свою фамилию, он тотчас получил магнитный ключ в наш номер. «Ваши друзья ждут Вас», - сказали ему по немецки (на этом языке он обратился к служащим) и не потребовали предъявить документы. огуляв день по Амстердаму, пошли за своим авто. ут начало разворачиваться второе чудо: выяснилось, что в нашей компании, строго говоря, нет ни одного водителя. Толя панически боялся сесть за руль и требовал инструкцию. Смеющиеся голландцы советовали отжать сцепление и без всяких инструкций нажать на педаль газа, разумеется, включив зажигание и снявшись с тормозов. Навык вождения это как деньги - или он есть, или его нет. В первом случае инструкция не нужна, во втором она не поможет. Но Толя настаивал, получил, наконец, свою инструкцию на незнакомом ему голландском языке и поехал.Каждое переключение передач подбрасывало наш Хюнди, или Хуюндай, что более соответствует русскому стилю прочтения слов, набранных латиницей, как самолёт, совершающий посадку на колхозное поле. Едва выехав на улицу с интенсивным движением, мы «заглохли» поперёк трамвайных путей и довольно долго думали, что делать дальше. Амстердам ждал молча: ни одного матерного или иного благословения ни на одном языке. Побывали в Гааге, Лейдене, Мадуродаме. Впервые убедились, что для того, чтобы пересечь границу между европейскими странами, надо всего лишь дождаться зелёного сигнала светофора. Обстановка доверия, закона, терпимости представляла собой “Очевидное– невероятное” не только в сравнении с режимом советской тюряги, но и с израильским опытом нашей эмигрантской жизни.

                - 33 -
 
   По Германии ехали вдоль Рейна. То, о чём раньше только слыхали, увидели: лубочная красивость, чистота, ухоженность каждого дюйма. На второй день нашей поездки Толя пережил кризис. Мысль о том, что до финиша бесконечные тысяча километров, ужасала. Под вечер он не рулил собой - что уж тут сказать об управлении автомобилем. Мы бросили автомобиль в точке толиного срыва и пошли искать ночлег. Наш променад закончился на пороге отеля с издевательским названием «Променад». Пять звёзд - это дороговато для нас, но тут уж нам было не до жиру. Прежде всего мы с Толей отправились искать брошенный на незапомнившейся улице Хуюндай. Нашли. Толя овладел собой и машиной. Подъехали к отелю и вынули из багажника чемоданы. Служащие буквально вырвали их из наших рук.
   После этого исключительно и универсально способный Толя стал быстро и успешно овладевать мастерством вождения. Назавтра мы уже по одёжке протягивали ножки и остановились в циммерим, что было мало не в десять раз дешевле. При поиске ночлега ещё не обретший себя наш возница растерянно вопрошал: «А куда ехать?». Я же, наиподлейшим образом, несмотря на нервный срыв Толи, восторгавшийся поездкой и не порвавший ни один нейрон, спокойно и вальяжно кинул: «Правь к харчевне». Это был первый и последний случай в жизни, когда моя скорость соображения могла конкурировать с толиной. Города замелькали, как в кинопутешествии: Кобленц, Рюссельхайм, Кёльн и так далее через Шварцвальд мимо Боденского озера вплоть до Мюниха. Запомнились Гейдельберг и излюбленный всеми императорами Европы Баден - Баден. На считанные минуты заглянули в Страсбург, на который шенгенская виза Толи не распространялась. В крупных городах: Амстердаме, Гааге, Кёльне,- не пропускали, естественно, ни одного собора и ни одной картинной галереи. Мюних очаровал ещё и площадью Мариенплац. Там я и встретил свой пятьдесят седьмой день рождения в кафе. Официантка ни слова не понимала ни по английски, ни тем более, по русски (про иврит молчу!), мы же ни слова не знали по немецки. Но язык кредитной карточки понимают всюду, а блюда в меню можно и пальцем показать. А если вместо ожидаемого мороженого подадут превосходный коктейль, так это право не беда. Толи с нами не было - он улетал двумя днями ранее. Сдавая машину, мы с ним очень удивились абсолютному нежеланию приёмщиков её осмотреть. «Вот ключи»,-говорит Толя.-«Йа(да)», - отвечают. - «Машина за углом», - рукой показывает Толя, - «Йа», - отвечают. Последнюю половину путешествия Толя уже наслаждался не только видами, но и самим вождением. И это на седьмом десятке! Для меня это недостижимо, как например, шахматное мастерство Каспарова, так что зависть, устыдившись своей бессмысленности, не возникает.

                - 34 -

   Вспоминается  встреча с тестем после шестилетней разлуки. Улучив момент, когда Дина была в нескольких шагах от нас, спрашивает шёпотом: «Боб, вы здесь не голодаете?». - «Да разве по нас не видно? Мы же жрём, как свиньи!», - отвечаю. Убедившись, что мы и вправду не голодаем, похоже, огорчился. «Вы бы и без меня купили эту квартиру», - сказал. «Без Вас решиться на это было бы много трудней», - возражаю. В этом почти весь он: быть опорой для всех из своего королевства-окружения, а самому ни в ком не нуждаться. Очень гордился Диной. «Без её заработка Вам бы не прожить», - скорее утверждает, чем спрашивает. «Ну, пока я получаю достаточно, чтобы прожить, но,конечно, скромнее», - говорю. Не верит и продолжает решительно стоять на своём. Наступил 1998-й год, второй год правления правых во главе с Бениамином (Биби) Нетаниягу. Безумный вектор односторонних уступок не изменил направление: уменьшился лишь его модуль. Наглость арабских бандитов - «освободителей» тоже уменьшилась, но не намного. Стала видна тенденция протестного голосования на выборах в кнессет: всякий раз разочарованный избиратель при первой возможности (очередных выборах) свергал правителей. Очевидным становилось и то, что от перемены мест свергаемых итог (ослиный вектор) не меняет направление. Ширилось и крепло в народе уныние. В конце лета я с Диной приняли участие в похоронах Лэи, жены нашего старого друга Шмуэля. Собралась вся немаленькая семья, в которой только Шмуэль и его зять правые. Зять, живя «в левом окружении», стал молчуном. С нами он не стеснялся и о судьбе страны сказал то, что думал: «Вопрос только в том, пять или двадцать пять». Я, казалось, необъяснимо глупо рассмеялся. Обрадовало то, что я не один такой, что мои опасения разделяет не эмигрант, а проживший здесь всю жизнь человек: пусть гибнет мир - лишь бы разделяемая мной концепция была правильной! С тех пор прошло уже девять лет, и появилась надежда на двадцать пять, несмотря на то, что каждым своим шагом правители Израиля убивают её. А вдруг как в анекдоте: «Девушка! Что же Вы так убиваетесь? - Вы ж так никогда не убьётесь!».
    Иссякла вторая программа моей абсорбции (Гилади). Мой шеф очередной раз обеспокоенно посоветовал мне искать работу. Я поделился с ним «продуктивным» соображением, что половину времени между началом моей службы в Технионе и выходом на пенсию был при деле - а это уже успех, пусть всего наполовину.

                - 35 -

    Новая программа КАМЕА с несравненно лучшей оплатой труда была в пути, но кто знает, какие невзгоды подстерегают путника, особенно если он при деньгах! А пока действовало первое, лучшее из трёх советских «не» относительно евреев: не увольнять, не повышать, не принимать. Так что прежняя программа продолжала семенить по инерции, и я верхом на ней. Моя работа не предполагала писание статей в солидные журналы: всё больше кенэсы (конференции), отчёты. Всё же в этом году мы с Йорамом отправили большую статью в Numerical Heat Transfer. Её опубликовали так быстро, как если бы рецензировали в пути. А до того статья успела побывать в занюханной Solar Energy и … не пришлась ко двору! Кто вхож в гостиную - не вхож в прихожую! Это был не первый наш опыт с едва дышащей Solar Energy, что позволяет отнести оную к юдо- , если не фобам, то уж во всяком случае, и не к филам. Пока статья гуляла к нефилам и обратно, писалась другая большая статья по мотивам наделавшей шум в узких теплофизических кругах Москвы статьи с упоминавшимся ранее сикось-накось эффектом, а научнее, с температурной инверсией. Разумеется, были внесены существенные изменения в постановку задачи, вследствие чего температурные кривые стали интригующе разрывными, и был получен дополнительный малый эффект, необнаружимый в прежней постановке. Этот опус был опубликован в Thermal Sciences. Я на всякий случай подкрасил своё CV перед вхождением в КАМЕА.
   В следующем 1999 году произошли два значительных события: одно в жизни страны, другое - семьи. Досрочно свергли Нетаниягу: мало того, что он не спешил всё отдать, разумеется, во имя вечного мира (мы, люди, глупы, и это вымя-воимя можно доить до конца времён), так ещё и политик не слишком изощрённый, а главное не местный уроженец, не мотэк. Победил «солдат N1» Эхуд Барак. Как все узнали, что он (при живом Шароне) в самом деле солдат N1? - Очень просто: он сам признался. Его команда выпустила в свет книгу с таким названием, в том числе на русском языке. Тысячи таких книг раздавались бесплатно, а то и с летними шапочками впридачу, нам, болванчикам избирателям. Казалось бы, хочется взять на халяву книжечку с кепочкой - бери. Бери, но голосуй по разуму: хоть раз в жизни будь лжецом и лицемером не корысти ради – голосование ведь тайное, а книжечка и кепочка уже у тебя в руках, - а пользы для родного государства. Так нет! Именно здесь мы честные, и честные все как один! Одна знакомая, очень симпатичная и очень левая, не говорила - возглашала в экстазе: «Гаон! Гаон! (гений значит)». Гляжу в телевизор и вижу простоватое лицо с глуповатым и по-детски тщеславным выражением, как бы говорящее: «Я знаю то, чего никто из Вас не знает. Ага!». Его нехитрый план состоял в том, чтобы без всяких условий отдать арабам как можно больше земли из того до смешного малого, чем располагает такая кроха, как Израиль, а предложить по заключении мира ещё больше, так много, чтобы они не смогли отказаться. А почему, собственно, не отказаться? Так ведь всё прогрессивное человечество поймёт, какие они, арабы, бяки, и тотчас перестанет их любить, а нас, евреев, наоборот - сразу полюбит! Предложение, что и говорить, заманчивое. Один журналист в своей статье взывал: «Арабы, миленькие! Упритесь!». И арабы упёрлись, в который уж раз спасая мою вторую родину.

                - 36 -

   После явления  нового  премьера  народу  проходит ещё один месяц управления прежним премьером - время передачи дел. В этот месяц «освободители палестины (фалястын по арабски)» обстреляли Израиль со стороны Ливана. Нетаниягу, как водится в таких случаях, спросил совета у нового правителя, которому не обязан был следовать. Совет был преисполнен «гуманизма», в том плане, что они пусть уж нас убивают, если им это очень-очень нравится, но нам лучше не отвечать - мы же не дикари! К счастью, в этом эпизоде ответ последовал. Ни один глава правительства в сколько-нибудь демократическом, а точнее, и в тоталитарном государстве, не висит в воздухе: должна быть хоть какая-то опора в народе. Про «гения» Барака, как политического деятеля, получившего детский мат в сеансе одновременной игры в шахматы со Щаранским, никто бы и не услышал, если бы не пол-Израиля «добрых» людей. Слова их безапелляционно ласковы: «Арабы такие же люди, как и мы, и относиться к ним надо, как к братьям, любить, как самих себя». За долгие годы жизни в России что-то я не заметил, что я там такой же человек, как русские,и что любят нас, евреев, как самих себя. А ведь мы мало сказать, что были лойяльны к России: мы были ещё лойяльнее. Про таких говорят: «больше католик, чем папа римский». Так какого лешего надо не различать евреев и арабов в обстановке непрекращаюшейся этнической войны? И по какому праву имеют израильские паспорта более девяноста процентов арабского населения Израиля, не скрывающие своего враждебного к нему отношения? Почему призывы к ликвидации Израиля должны раздаваться из израильского кнессета?
     Вторым событием года, важным для семьи, было пришествие в Технион, последний в этом смысле университет страны, программы КАМЕА, и не столько в Технион, сколько в наш дом. После этого мой заработок в сравнении с оным у Дины уже нельзя было относить к разряду «на булавки». Пришла пора подумать и о транспорте, тем более, что в Израиле не наличие авто, а его отсутствие говорит о пресловутом статусе. У богатых авто в семье не одно, и все они высокого качества. У средних - качеством пониже. У бедных авто со вторых - третьих рук. У нищих - просто развалюха, как говорят в Израиле, транта. Отсутствие транспорта вообще, скорее, говорит об ущербности, чем о социальном положении. Моё обучение вождению началось уже в 2000-м году. Учитывая мой предъюбилейный возраст (без четырёх месяцев шестьдесят), патологически плохую зрительную память, оно, быть может, и не стоило того. А стоимость содержания авто? А риск стать самоубийцей или убийцей, что ещё круче? А качество израильских дорог, а главное, водителей? А трудности парковки, наконец?

                - 37 -

 И всё же, и всё же, и всё же. Прожить всю жизнь, дожить до двадцать первого века и ни разу не прикоснуться к рулю? Если есть что-то, что объединяет людей от праведника до злодея, так это желание себя уважать. Нет числа способам самоутверждения в работе, карьере, спорте, умении нравиться, как нет предела жадности людей, в хорошем смысле слова тоже. Кратчайший путь к довольству собой и жизнью - не желать больше, чем имеешь, не требовать, чтобы было лучше, чем есть. Но как же не хотеть хотя бы чуточку больше, чем мало, или, на худой конец, больше, чем «меньше, чем мало», т.е., просто мало. Таким мало для меня было умение плавать и ходить на лыжах … по ровному месту при отсутствии множества других полезных и приятных навыков. В Израиле,где прав вождения не намного меньше, ем удостоверений личности, я, автомобильно безграмотный, чувствовал себя ущербным. Да и у Дины часто спрашивали на медицинских съездах: «А где твой рэхев (транспорт)?». Не найдя общий язык с одним учителем - не зря он был левым израильским уроженцем и радостно предвкушал (эпоха Барака) поедание фалафеля в дамасском кафе, - я попал в руки симпатичного румынского еврея Германа, освоившего русский язык в небольшой персональной редакции. Эти руки оказались надёжными. Плох был ученик. Вбирать в голову новую информацию я ещё мог довольно успешно,но для вождения нужны рефлексы -думать на дороге некогда - и скорость не только реакции, но и принятия решений в не всегда простых ситуациях. Однако, Герман учил, учил и ещё раз учил. «Ездь должен быть ровный», - говорил, - «А главное, должна быть видима». Не скрою, у меня порой опускались руки, но доводы Дины о том, что имея деньги на оплату и получая удовольствие от вождения при надёжном страховании Германа, бросать уроки глупо, были неопровержимы. И я учился. Тем более, что вождение и благополучно проваливаемые экзамены на права отвлекали от мыслей о позорном безоговорочном бегстве Барака из южного Ливана, подлом предательстве им союзников во главе с Лахудом и очередной кровавой авантюре Арафата, вдохновлённого бездарностью и трусостью израильского «гения». По примеру врагов «гаон» Барак назвал это, в то время беспрецедентное, позорище Израиля победой: с кем поведёшься, того и наберёшься. Народ же отметил эту «победу» анекдотом про новый торт Барак, который пекут по тому же рецепту, что и Наполеон, но только … без яиц! Даже левые ряды дрогнули. Популярность беглеца приблизилась к нулю, но он отчаянно, всеми четырьмя лапами, цеплялся за власть. Такая бы цепкость в борьбе за родную землю, цены бы ему не было! Так он и воевал в качестве солдата. Став генералом, повторял левую чушь о бесполезности Голанских высот в военном отношении: такое и младший сержант русской армии не сморозит! Ариэль Шарон в роли политика расправился с еврейскими поселениями похлеще врагов. Одним словом, вектор сменил направление.

                -38 -

                Начало нового тысячелетия.

   С наступлением 2001 года долгожданный миллениум, о котором столько говорили, который пугал сбоями программ, сделанных в уже изрядно компьютеризованном двадцатом веке, состоялся. Время однородно и равнодушно к событиям, потому любопытно сделать началу тысячелетия событийную привязку. Понедельник, как известно, начинается в субботу. Когда же начался ушедший двадцатый век? Может быть в середине девяностых годов девятнадцатого, когда Рентген научил людей видеть насквозь, Беккерель открыл радиоактивность, появились кинематограф и дизель, Ульянов-Ленин замаячил на политической сцене России. А может быть, знаменитый научнотехнической революцией и ужасами двух мировых воен век начался в 1904-1905 годах с работ Эйнштейна и Бора, с полётов братьев Райт (годом раньше) и с русско-японской войны, повлёкшей за собой революцию 1905 года,когда впервые был опробован изобретённый Парвусом и подхваченный Троцким механизм разрушения власти - всеобщая стачка. Ну а нынешнее?
  Похоже, что наука и техника сегодня развиваются эволюционно, но революционными темпами. Интернет - это взрыв растянутый на десятилетие, последнее десятилетие века минувшего.Геноинженерия являет миру всё больше чудес, но эта революция длится уже не первую четверть века. Компьютеры совершенствуются ускоренным темпом больше полувека. Нанотехнологии ещё предстоит явить миру свое могущество. Она определит техническое лицо наступившего века, естественно продолжая микро-электронику двадцатого столетия. Иное дело крах Союза. Известна точная дата смены флагов. Так может быть, началом нового тысячелетия в шкале событий считать окончание холодной войны между востоком и западом, завершившееся победой последнего, что и привело к распаду огромной империи в конце 1991 года? Но свято место пусто не бывает, и спор двух систем, сменился драматическим обострением войны цивилизаций, севера с югом, то полыхавшей, то тлевшей больше тысячи лет, с возникновения ислама, разделившего мир на две непримиримые части. Одна - мир ислама, а другая - мир войны с «неверными» до победного конца, когда «священная» война, джихад, распространит ислам на весь шар земной.

                -39 -

   Так может быть, всё началось 11 сентября 2001 года, когда весь цивилизованный мир содрогнулся от чудовищного, особенно от бессмысленности с точки зрения нормального не шахизданутого человека, преступления. А мир ислама ликовал, благословляя подвиг шахидов, осознав, сколь беспомощен мир свободы, демократии, пресловутой политкорректности перед нелюдями, ни во что ставящими жизнь человека, в некрофильском экстазе убивающими и «неверных», и друг друга (не вполне верных), цинично используя не только технологию севера, но и его принципы свободы, права человека, плюрализм, политкорректность, не позволяющую стрелять в толпу - живой щит бандитов, и разобщённость, как межпартийную, так и межгосударственную. Обидно, если чудесам недавно немыслимым, а ныне представляющимся вполне реальными, не позволит сбыться фанатизм невежд, зомбирующих безудержно плодящееся стадо на простейший способ решения всех проблем - человекоубийство. А какие чудеса уже маячат на горизонте! Многие специалисты и неспециалисты уже вооружены маленькими переносными компьютерами, мощь и память которых в тысячи раз превосходит БЭСМ-6 – вершину советской компьютерной технологии. Целый мегабайт! памяти размещался на четырёхсоткилограммовом! Магнитном барабане. Сегодня на маленьком, с ладонь величиной, диске помещается в тысячу раз больше, а один мегафлоп быстродействия сменился несколькими гигафлопами (а далее добрались и до сотен терафлопов в суперах!). В юности я считал на логарифмической линейке, в ходу был «железный Феликс», на котором считали, крутя рукоятку. Потом появились электромеханические машины, когда вместо кручения рукоятки нажимали кнопки. Десять лет назад я в глаза не видел тогда малочисленные мобильники, а ныне видеомобильники превзошли видеотелефоны со страниц научной фантастики. Библиотеки с миллионами книг, с многотомными энциклопедиями, с многими выпусками ещё большего количества разных научных журналов. Закажи, и через каких-нибудь два-три часа тебе принесут требуемое - и это счастье: худо, когда приходится заказывать по межбиблиотечному абонементу и ждать месяцы. А попробуй скопировать в эпоху до ксерокса! А ныне вошёл в интернет, нашёл и, если нужно, распечатал. Готовишь статью в научный журнал: бьёшь текст на пишущей машинке, формулы вписываешь вручную, греческие буквы подчёркиваешь красным, латинские - синим, отчёркиваешь карандашом степени и индексы - работа! А построение графиков со многими кривыми! И вдруг - опечатка! Хорошо, если поможет спасительный типекс, а то ведь приходится перебивать страницу. А рукопись со многими вставками, правками, неразборчивым почерком - это тебе не компьютерный набор! Шлёшь E-Mail, и в ту же минуту он пересекает океан! Забыты неделями идущие письма. Девочка, дочь друга, звонит по мобильнику из папиного авто, мчащегося по подмосковному шоссе, подружке в Лондон. А я, сидя в том же авто, вспоминаю долгое ожидание на переговорном пункте разговора с Москвой из Харькова. Точность измерений до шестого знака после запятой на моей памяти считалась потрясающей.

                - 40 -

  Но появились сквиды (сверхпроводниковые квантовые интерферометры Джозефсона), сканирующие микроскопы, лазеры, и я не поверил своим ушам, когда четверть века тому назад на семинаре Гинзбурга в Москве, слушая доклад американских учёных о попытке поймать гравитационные волны, услыхал о точности измерений порядка десять в минус пятнадцатой-шестнадцатой степени. «Нечто я по английски не воспринимаю на слух даже числительные?», - подумалось. Потом сообразил, что с меньшей точностью не обнаружишь различие хода времени на разных этажах здания или на краю и в центре вращающейся патефонной пластинки (об этих опытах я знал). Где теперь эти патефоны с пластинками? А спутниковая навигация, которой каждый может пользоваться, ведя автомобиль! В медицине чудес премного: в технических средствах обследования, хирургии, фармакологии, - но об этом меньше говорят и думают в силу извечной неблагодарности нас, пациентов. Насморк-то до сих пор не излечим! Одна прозревшая после операции на глазах бабуся ответила на вопрос врача о том, видит ли она: «Ну вижу, вижу. А как не слышала, так и не слышу!». А продолжительность жизни в развитых странах пока неуклонно растёт, хотя далека ещё до предсказываемых пределов, от трёхсот до тысячи лет.
    И вся эта лепота может быть остановлена и повёрнута вспять толпами людей иной цивилизации, столь же чуждой нормальной человеческой, как цивилизация уэлсовских марсиан. Эти толпы нежелающих интегрироваться в европейскую культуру эмигрантов уже заполонили Европу, начали диктовать там свои условия общежития, принимать активное участие в готовящихся извне мегатерактах. Демагоги в их храмах открыто проповедуют ненависть к ценностям и их носителям в приютивших их странах, а их вожаки открыто смеются над неспособностью демократии победить в борьбе с беспределом абсолютной аморальности. Страшная траге-дия одиннадцатого сентября 2001 года, благодаря современной связи, превратилась в риэлити шоу, вызывая ужас у людей и ликование у нелюдей.

                Слышит битый мир свободы
                Вой звериный, в ад скользя:
                «Мы - моральные уроды,
                Что нам можно - Вам нельзя!».

Скорее всего, именно эту веху можно считать началом новых - века и тысячелетия для человечества. Для нашей семьи вехами нового времени можно с равным правом считать 1997 год, когда у нас появился второй дом на родине, 1999 год, когда я стал получать достойную зарплату, или 2003 год - появление первого семейного автомобиля. Автомобиль и, ещё вероятнее, дом могут оказаться последними: время не знает ни лени, ни отдыха.
    Текущий 2001 год был отмечен самым ужасным из всех терактов на территории Израиля - в танцевальном клубе «Дельфинарий». Удар был нанесён арабским юношей, шахидом-зомби, взорвавшим себя посреди толпы юных красавиц и прекрасных мальчиков, в основном, русских эмигрантов, у входа в «Дельфинарий». Незадолго до этого на третьих и последних в Израиле персональных выборах премьера к власти пришёл Ариэль Шарон, победивший «солдата номер один» с неслыханным отрывом два к одному! Он пробудил, увы! слишком радужные надежды на достижение относительной безопасности. После того, как в мгновение ока погибли десятки и были искалечены порядка ста юных израильтян, у него была реальная возможность физически расправиться с вражеской верхушкой: это хорошо понимал и видавший виды некрофил Арафат, мелкой дрожью дрожавший в эти часы в подвале своей крепости «Муката» в Рамалле. Шарон упустил этот шанс, ограничившись осадой Мукаты. Радужный окрас надежд на Ариэля Шарона потускнел. Жизнь продолжалась. Убитых хоронили, а живые работали и отдыхали, в том числе за пределами израильских просторов скромного размера.

                - 41 -

   Мы с Диной отправились в Барселону. Туристы, обычно, пьют, едят, осматривают красоты, снимают и снимаются сами на фоне чего ни попадя, шастают по магазинам. Иногда, правда, случается что-то вполне штучное, неповторимое. На улице Рамбле Дина остановилась у ювелирной лавочки, осматривая и примеряя колечки подешевле. Я же злорадно снимал её камерой, в том числе крупным планом, норовя поймать в объектив горящие алчным огнём глаза. Вернулись в отель - нет её любимого серебряного колечка. Поиски были кратки: гостиничный номер не квартира, и чемоданы, к счастью, не вмещают всего тряпья, что за годы накапливается в доме. Один из ритуалов наших поездок был ежедневный показ Дине всего отснятого мною камерой. Лежу, задрав ножки, и слышу: «Вот оно! Моё колечко!». - «Где? Где ты его нашла? Я ведь всё осмотрел!», - кричу. - «Вот оно на прилавке!», - говорит, глядя в окуляр. Назавтра мы на всякий случай прогулялись по улице Рамбле, не надеясь на удачу, уже начали удаляться от киоска, запечатленного камерой с забытым на прилавке колечком, и вдруг слышим: «Сеньора! Сеньора!». Наш вчерашний знакомый открывает сейф, достаёт оттуда колечко и протягивает Дине. Хоть и покинул я свою первую несчастную родину, а всё же очередной раз стало «за державу обидно». Когда же, наконец, в России станут случаться такие «чудеса»? И когда там элементарная честность перестанет быть чудом?
   Вспомнил Россию и .. вторую чеченскую войну, которая разгорелась под конец ушедшего тысячелетия после четырёхлетнего затишья. Прелюдией послужили взрывы домов в Москве, а затем и за её пределами. Взрывчатое вещество - гексоген,  говорят,  очень  похож  с  виду  на  сахар.  Сходу,  без  суда  и  следствия, объяснили народу, что следы ведут в Чечню. Странные это были взрывы. Во-первых, взрывали отнюдь не генеральские дома в далеко не генеральских районах. Рвались убогие хрущёбки в аварийном состоянии. Во-вторых, ни до, ни после чеченцы не проводили ни одно мероприятие анонимно: всегда предъявлялись конкретные военнополитические требования. Анонимность обессмысливает теракт. Но даже после поимки в Рязани офицера ФСБ (быв-шее КГБ) с мешком гексогена в подвале жилого дома бдительными жильцами страшной догадке не хотели верить. По той же причине, что и за пятьдесят пять лет до того не хотели верить планам тотального уничтожения двух народов: казалось, что этого не может быть, потому что не может быть никогда. Учёный двумя тысячелетиями избиений, еврейский народ ожидал чего угодно, но только не этого. Погром, большой погром с убийством множества людей: грудных младенцев, женщин, беспомощных стариков, - да, возможно. Но чтоб всех до одного? Нет! Не может быть! Никогда не было!

                - 42 -

   Известный диссидент Буковский писал, что не след, а глубокая колея, усыпанная гексогеном, ведёт от взорванных домов в Чечню. Когда не хочется верить, тут уж не до логики. А после, как костяшки домино, стали падать люди, совавшие нос в это вонючее дело, пахнущее не только гексогеном и, похоже, совсем не Чечнёй. Одни погибали, другим удалось спастись за границей, третьи (Трепашкин) основательно сели в тюрьму. Березовский, кому Путин и ставленник и враг, опубликовал разоблачения, самое страшное в которых то, что даже поверь им вся Россия поголовно, это уже ни на что не повлияет. Возможно, для России год взорванных домов (1998) и есть веха начала нового времени. После этого уже можно было изощрённо с использованием новых технологий (труднообнаружимых радиоактивных элементов) - тоже примета времени - убить известнейшего журналиста правозащитника Щекочихина и бежавшего в Англию офицера ФСБ Литвиненко. Политковскую, со свекровью которой случай как-то свёл меня за гостеприимным столом Чепелей, убили проще: чего стесняться, когда всё можно, а значит, и дозволено. Прямо как в анекдоте о диалоге в автобусе. - «Молодой человек, у Вас ширинка расстёгнута!». - «А я не стыжусь!».
     Для крохотного Израиля вехой времени может служить восхождение Ариэля Шарона на храмовую гору осенью 2000-го года, чем воспользовался хитрозадый убийца Ясир Арафат, переведший стрелки террора на путь резкого нарастания. А я тем временем продвинулся в укрощении автомобиля и надеялся к середине того же 2001 года завершить процесс, но был остановлен отслоением сетчатки глаза. В больнице судьба сводит в одну палату разных людей, что делает общение, если не всегда интересным, то, как правило, любопытным. Запомнился грузин пациент и грузинка медсестра. Пациент попал в больницу после успешной операции, результаты которой он сам испортил, когда неосторожно с силой потёр прооперированный глаз. Он так искренне и по грузински беззлобно ругал себя, что вызывал и сочувствие, и невольную улыбку. Медсестру больные считали злой. Узнав, что она из Грузии, я вспомнил своего учителя Рухадзе, свои поездки в летние отпуска на побережье Грузии, свои и не только свои впечатления об этой тёплой, и не только климатом, беспогромной стране и сказал, что по-моему, грузинский народ наименее озверелый из всех, о которых я хоть что-то знаю. Глаза «злой» медсестры засветились добротой и благодарностью. Как же редко мы встречаем понимание, если так ценим даже крохи его. Операцию мне делал великолепный хирург-офтальмолог Гельфанд. Операция предварялась процедурой запугивания, предупреждения об ужасных возмож-ных последствиях в случае неудачи и, разумеется, письменного согласия на риск. Всё это вовсе не пустая формальность, а необходимейшая мера защиты врача и больничной кассы от милионных претензий пострадавшего, если по воле Бога, чёрта или просто случая дело пойдёт не так, как надо.

                - 43 -

   Денежный интерес - сила страшная, особенно если речь идёт о больших деньгах. Стоит авто некоего на красном свете. Пешеходу старику стало плохо, он едва не упал на капот. Некто выскочил из авто, помог старику перейти дорогу, усадил на лавочку. Пришедшему в себя старику записавшие номер машины доброхоты посоветовали подать в суд на доброго владельца, обвинить его в наезде, потребовать огромной компенсации за «травму, повлекшую значительное снижение качества жизни». После суда адвокат, не без труда вытащивший из грязи злополучного любителя поступать по-человечески (в позитивном смысле), зло сказал: «Едешь в авто, видишь, кому-то плохо, жми на газ!». К сожалению, три слова в скобках - неотъемлемая часть определения «по-человечески». Я не делал даже вида, что всерьёз внимаю предупреждению, и, не глядя, подписал отречение от прав на кляузу при любом исходе операции. Я верил врачу, и он понял, что имеет дело не с хитрованом. Операция прошла успешно.
     Мой обаятельный «ездь» (Герман) продолжил через несколько месяцев моё обучение, пообещав, что без прав вождения он меня не отпустит. На работе я занялся моделированием движения электромобиля. Эта тема - малая составная часть общей европейской программы по охране окружающей среды от автомобильного транспорта. Ушедший век загадил эту среду до такой степени, что если двадцать первый не спасёт наш дом перенаселённый, то боюсь, спасать будет уже нечего. Так закончился для меня первый год нового тысячелетия. Ещё одной приметой нового времени в доме стали вазы, которые росли, как грибы после дождя. В предыдущем году нам удалось рассчитаться с долгами по ссуде, и появились деньги на украшение дома, чем Дина не преминула воспользоваться. Маму тоже звали Дина и она тоже украшала нашу комнату в коммуналке даже в те времена, когда, как говорится, было не до жиру. Всё было дёшево и сердито. На круглую баночку натягивалась салфетка, густо накрахмаленная. После высыхания салфетка, принявшая форму банки, становилась вазочкой: всего и делов-то!
   В первые годы третьего тысячелетия мы с Диной побывали, наконец, в «ближнем зарубежье» (центральной Европе). Красавица злата Прага и красавец Будапешт показали нам, что если бы была возможность посетить только два прекрасных европейских города, то незачем было бы искать другие. В наших весенних поездках Дине не везло, точнее, очень везло, но на тяжёлую простуду. Так было и в Праге. Лежит, дышит, но не шевелится, вызывая во мне раздирающую душу жалость. С тоски захожу в буфет и пью по десятикратной цене сто граммов виски. Буфетчик проникся ко мне сочувствием и братской любовью, как и положено истинному славянину, принявшему больше минимальной, но меньше максимальной славянской дозы. Мы обнялись и по-братски расцеловались. Он отправил в наш номер красавицу официантку с куском восхитительного торта для Дины. Одежда на девушке не скрывала то, на что стоило поглазеть, т.е., почти ничего. Вена и Зальцбург со стадами огромных ярко раскрашенных коров, сделанных из пластика. Одна не поленилась забраться на вертикальную стену. В Вене императорский дворец поразил не только богатством, но и изыском вкуса.

                - 44 -

   Швейцария удивила не только избыточной роскошью пейзажей, но и педантичной недоброжелательностью к гостям. В центре любого из немногих мало-мальски крупных городов не видно ни воды, ни еды. Если попадается на пути враг если не желудка, то кошелька, так скорее у скряги летом снега допросишься, чем крошку хлеба к супу из акульих плавников, объёмом с рюмку и ценой по доллару за грамм. Только там арабский персонал отелей позволяет себе нагло обкрадывать туристов при покупке сувениров в reception. Вот где с голодной тоской вспоминали мы оставшуюся позади Вену, где на каждом перекрёстке хочешь - ешь, а хочешь - пей, и всё по цене среднеевропейской и ниже. Нет лучшего способа понять похожее на кошмарный сон путешествие Ийона Тихого в Швейцарию, чем на себе испытать все прелести тамошнего гостеприимства. Хотите без хлопот наслаждаться беспрецедентной швейцарской природой, забейте багажник авто водой и едой и вперёд. Вот только не забудьте избавиться перед отъездом от швейцарских франков: ни один крупный банк этой страны не обменяет их Вам на ходовую валюту, разве что Вам подвернётся маленький частный банк. Но не всё так мрачно. Нам, например, удалось отыскать в Берне тщательно замаскированную торговую точку, в подъезде жилого дома без намёка на вывеску. Там можно было по сходной цене купить пряник или сухое пирожное.
    На рубеже веков побывали в Италии: Риме, Флоренции, Венеции. Ох, и любят там лохов! Приехали из аэропорта железкой в центр Рима. Дине захотелось в такси. Спросил цену по-итальянски. Таксист предпочёл ответить по-английски: «фс саусенд». Не ищите в словаре - «фс» означает fifty (пятьдесят). Прошу повторить цену по итальянски и, не веря своим ушам, слышу: «чинкуанто миль» (пятьдесят тысяч лир). Переспрашивую: «чинкуе?» (пять, что случайно оказалось настоящей ценой), - и получаю прежнее чинкуанто. Пришлось воспользоваться метро, сопроводив свой отказ от услуг известным текстом на великом и могучем, правда, выплюнутым сквозь зубы. Но всё в Италии было живо, весело, так что наглость жуликов если и раздражала, то не надолго. А женщины! Мало того, что и так Бог красотой не обидел, так ещё и одеваются, представьте себе, в Италии с отменным вкусом и в макияже очень знают толк. Не удержался и в электричке Флоренция-Венеция стал нагло снимать камерой сидевшую напротив задремавшую девушку. Дина меня поняла. Вспомнил эпизод в рассказе князя из дома Романовых в телепередаче, когда он встретил красивую флорентийку и женился. Если его избранница была похожа на дремавшую красавицу, то я его понимаю.

                - 45 -

    В Венеции из поезда вошли в сказку. Сказочная музыка изливалась как бы отовсюду на праздничный город из улиц-набережных, соединённых горбатыми мостиками. Непривычному взгляду кра-сота казалась нереальной, картинной. Сам воздух был окрашен в ласкающие глаз цвета, как на картинах импрессионистов. Площадь Сан Марко, окаймлённая П-образным Дворцом Дожей, выглядела особенно огромной в маленьком чудо-городе, где каждый квадратный дюйм на вес изумруда. И растаяли в дымке памяти прекрасные скульптуры Рима и Флоренции с её галереей шедевров, знаменитыми Упицами (офисами), одним из чудес света. В этих городах Италии невероятная плотность красоты на каждый квартал. Через четыре года нам довелось снова побывать в Италии, во Флоренции тоже. На этот раз не обошлось без прогулки на гондолах с музыкой и пением (весьма приятным). «Шаляпин!», - сказал мне об исполнителе попутчик-сабра. «Всего лишь Карузо!»,- ответил я, проникшись вдруг великорусским шовинизмом.
   В 2002-м году я закончил, наконец, своё обучение вождению, но последний свой надцатый экзамен сдал уже в январе 2003-го года. После этого оставалось только купить автомо-биль, что мы и сделали в феврале. Наш первенец оказался Шкода Октавия 2000-го года выпуска со вторых рук, наездившая до нас девяносто две тысячи километров. «Нашкодили», - сказал сын. На этой шкоде мы поехали в мае на сороковой день после смерти моего друга, Володи Харитонова, к его вдове. Так и закончилось для меня начало нового века, радостью приобретения первого автомобиля и тут же горем утраты друга. Закончилось начало века  и последовало


                - 46 -

                Продолжение с эпилогом

    Приходит время, когда неприятности, вроде болей в суставах, ослабления у кого зрения, у кого слуха, выход на пенсию, наконец, становятся предсказуемыми. Это начало эпилога, когда умение радоваться жизни становится крайне необходимым. Подруга жены на праздновании дня рождения её мужа приглашает меня на танец. Обнимаю, улыбаюсь, шепчу: «У меня болит правое колено, а у тебя?». - «У меня левое колено и спина», - отвечает. Смеёмся вместе и танцуем. Шкода поначалу радует с неослабевающей силой. Я с симпатичнейшим сопровождающим Сашей Малибогом везу Дину и нашу старшую возрастом подругу Сару на гофрит (сероводород) и купание в Мёртвом море. Сара абсолютно доверяет мне как водителю на том основании, что женщины могут поступать без всяких на то оснований, просто потому, что так хотят. Нельзя не оправдывать такое доверие. Я очень старался, но вряд ли больше, чем мой до сих пор верный страж - ангел-хранитель. Едем к морю. Я за рулём. Дорога у самого мёртвого моря петляет, прижимаясь к небольшим холмикам: слева простор, справа стеной крутой бок холмика - движение по синусоиде, когда на каждом повороте видимость съёживается почти до нуля. Сбрасываю скорость до сорока в час и вдруг из-за очередного холмика навстречу мне вылетает мини-грузовик, занимая половину моей полосы. На принятие и исполнение решения дробь секунды, а автоматизма нет, - не было таких поездок и таких ситуаций на уроках вождения. То ли ангел, то ли инстинкт сработал: рывок руля вправо и тотчас влево, и авто, почти скользнув по отвесу холмика зеркалом и по встречному грузовичку другим, проскальзывает в жизнь. Психическая реакция, как всегда у меня, запаздывает минуты на две, когда я, наконец, под смех Саши изрекаю: «Что же этот сукин сын у меня пол-полосы забрал!?».  Хорошо,  что случилось  это,  когда  в  машине  мы были  вдвоём:  ехали забирать наших дам. Потом мы с Диной разъездились уже
без Саши. Бог знает, чего это Дине стоило! У неё сжималось сердце всякий раз, когда я шёл на обгон медленно ползущего грузовика и стрелка спидометра переваливала за сто. На многополосном шоссе нам как-то надо было съехать вправо. В Израиле правило «никто не хотел умирать» не работает: преобладает другое - «никто не хотел уступать». Прозеваешь свой поворот на шоссе и ползи чуть не до границы державы, или ставь наглецов, желающих не твоей уступки в любом случае и при любых обстоятельствах, а чтоб тебя вообще ни на дороге, ни на свете не было, перед фактом: или тормознуть, или разбиться об тебя, находясь сзади, когда задний виноват, даже если его ударили дурацким реверсом в лоб во время стоянки на светофоре. Медленно отжимаю не желающих замечать мой сигнал поворота под хамский рёв клаксонов и отчаянный крик и проклятия Дины.

                - 47 -

Назавтра она всё же проконсультировалась у местных уроженцев и немного успокоилась, услышав: «Коль а кавод (молодец) ле Борис, он становится настоящим исраэли!». Не стану описывать свои промахи. Не зря говорится: «Сам себя не похвалишь - никто тебя не похвалит!». А вот обратное не верно! Скажу только, что со зрительной памятью у меня, как говорил динын дед, натянуто. У Дины тоже. Выручает нас её всемогущее «слиха!» (простите!), за которым следуют вопросы: что (нам делать), где и куда (повернуть). Моё место под фарами она определила по-спартански лаконично: «Ты знаешь, как ехать, но не знаешь, куда».
   Сама она знает всё: как переставить мебель, что, где и когда купить, куда поехать летом. Летом 2003-го года мы посетили северную Италию. Однажды осматривали парк на электромобилях. Для проформы у тех из нас, кто садился за руль, спрашивали о правах вождения. В нашей спонтанно образовавшейся группе из нас и дам выше среднего возраста права были только у меня. Дина преисполнилась гордости. Ещё бы! Я добывал эти права с неменьшим упорством, сложностями и не меньшее время, чем потребовалось для сотворения и защиты кандидатской диссертации, да ещё будучи без малого на тридцать лет взрослее! В эту поездку мы первый и последний раз ступили на ледник: нас туда доставили, как вязанку дров, что ничуть не омрачило всеобщего торжества. Побывали на родине Труфальдино в Бергамо, городке на горушке с маленькими улочками и площадями, вымощенными разнообразно, искусно, весело. Тур по Франции в следующем году стал серьёзным испытанием моей выносливости: забарахлило колено. Пришлось помучиться, зато и увидеть то, что до недавнего времени оставалось вне поля зрения организаторов экскурсий: большой каньон, римский акведук, Авиньон, Мон-Сан-Мишель – полуостров, во время приливов превращающийся в остров, Ла-Рошель, Ниццу, парк Моне и многое другое. К встрече с Авиньоном подготовили почерпнутые ещё в щколе скромные сведения о средневековом расколе католической церкви.
Старый Авиньон выглядел неухоженным, обглоданным временем.

                Христос, антихрист - мир и антимир -
                Соединились в старом Авиньоне.
                Давно угас тщеславной власти пир -
                Остались кости в временнОм бульоне.

                - 48 -

  Мон-Сан-Мишель - гора, застроенная до последнего дюйма, так что и не гора даже, а устремлённое ввысь архитектурное сооружение. Ниццу нам показывала девушка экскурсовод из Тамбова. Ни денег, ни связи не понадобились для крутой перемены в судьбе. Только желание, предприимчивость да дарованная Горбачёвым свобода выбора. Прочла в интернете, что молодые знающие французский язык иностранцы могут попытать счастья получить бесплатное образование во Франции при условии успешного прохождения собеседо-вания (или экзаменов). Попытала. Другой пример альтруизма представляла собой больница для бедноты, где убогие и сирые больные в койках, уставленных одна к одной вдоль стен большого зала, могли спокойно умирать, проводя свои последние дни в молитвах под присмотром монашек и лекарей. На современника этот зал вместо отдельных палат или комнат в домах престарелых производит удручающее впечатление, но больницей, которой более двухсот лет, по праву гордится небольшой французский город - ведь она была одним из первых убежищ для неимущих. В конце тура Париж. Вечером Эйфелева башня украшена мигающими огнями, как красотка игрой света в бриллиантовых россыпях. Экскурсоводша из бывших диссиденток покоряет интеллектом и очаровательной бескомплексной полнотой. На нескромный вопрос о фигуре отвечает: «Кого мне нужно, уболтаю. А если не смогу, так на кой чёрт он мне!». Про эмигрантов шутила, что живут они, как собаки на Сене. Прогулка на катере по этой Сене завершила осмотр Парижа.
   На работе меня занесло в епархию химиков, совсем чужую. Понятие «порядок реакции», показатель степени при концентрации реагентов, вызывал подозрения своей величиной, которая в различных случаях представляла собой набор цифр, даже отдалённо не напоминавших правильную дробь, не говоря уже о целой величине. Десятилетиями раньше была написана формула для скоростей реакции сгорания сажи на фильтрах в кислороде в различных условиях. Никаких порядков реакции, отличных от единицы! Меняются условия - меняется набор пяти-шести параметров. Для сгорания этой сажи в двуокиси азота никакой эмпирической формулы не было написано. Были лишь высказаны предположения, что она не должна качественно отличаться от кислородной. Я начал с изменения пяти-шести параметров, но все усилия оказались тщетными: сажа упорно не сгорала в двуокиси азота при микроскопических концентрациях его, получаемых на практике,вопреки опыту эксплоатации соответствующих фильтров. Мысль о введении порядка реакции меньше единицы не сразу пришла в голову. Наконец, психологический барьер был преодолён, что позволило обьяснить и описать реальную ситуацию.

                - 49 -

  Отчёт с формулой со спасительным порядком реакции был написан. Но это вовсе не означает, что с 2006-го года новая формула вошла в «сокровищницу человеческих знаний». Что бы ни сделал автор, результаты его трудов наука не узнает до тех пор, пока не появится публикация в читаемом журнале. Так было с моими моделями прочности полимеров, пинч эффектом в твердотельной плазме, с моделированием нагрева воздуха солнечным коллектором в зависимости от времени года, географического положения и ориентации. Более того, даже замеченная работа окажет на науку большее влияние, если её автор пользуется мировой известностью. Хотите влиять - будьте великими! И не только в науке.
    Тем временем тучи уголовного преследования сгущались над головами Шарона и сыновей. Гроза, казалось, готова была грянуть и разразилась … над головами проживавших в Газе еврейских поселенцев. Впервые в Израиле евреи насильно депортировали евреев и, как всегда, безоговорочно, без намёка на какое-либо соглашение с арабами. Узрев столь желанный долгожданный «прогрессивный», как прогрессивен паралич, шаг, левые успокоились и приостановили уголовное преследование семьи премьера. Просто, как пареная репа: «Уж лучше воруй, но бей (евреев)!». И тоже как всегда, война сделала шаг вслед бегущим: касамы посыпались на окрестные города и веси, как горох из дырявого мешка.
    Беда бедой, а радость радостью. Последняя связана с моей (первой за пятнадцать лет) поездкой в Москву, разумеется, с Диной. Остановились в доме тестя с его женой Мариной, (дочь композитора Анатолия Новикова).Пётр Александрович сильно сдал: пропала кратковременная память, он не ориентировался в окружающей обстановке, проезд в метро в его памяти застыл на цене в двадцать копеек (в реальности тринадцать рублей). Жена не оставляла его одного дольше, чем на полчаса. Мы отпустили её на дачу на все десять дней нашего гостевания и уходили из дома по одному. В довершение всех бед тесть наотрез отказывался подписать доверенность жене на получение его пенсии, а сам ходить в банк был уже не в состоянии. Не верилось, что ещё недавно он каждый год ездил к нам в Израиль побыть с Диной. С 2003-го года она к нему приезжала: сначала одна, а на этот раз со мной. Он внешне держался с прежним апломбом, никогда ни на что не жаловался. Только Дина могла загнать его в ванну, постричь ему ногти. Но не могла заставить изменить прочно вбитой в голову установке (будущее показало причину): «Никаких подписей, никаких нотариусов!». Он держался до последнего: на завещании в пользу Марины, сфабрикованном за несколько дней до его смерти, подпись завещателя отсутствует. Радости во всём этом было мало, но встречи с друзьями превзошли все самые радостные ожидания.

                - 50 -

 Звоню Лёве Рапопорту. Его жена Зина просит у меня номер телефона, чтобы передать его Лёве, который в аэропорту ждёт рейс в Копенгаген. Прошу  не звонить в аэропорт, подожду, дескать, три дня до его возвращения. «Что Вы!», - говорит, - «Лёва мне этого не простит!». С этой минуты я в лучах дружбы. Вспоминаю слово благодарности Богу из пасхальной агады «даейну» (хватило б нам), повторяемое после каждого упоминания об очередном Его деянии в защиту избранного народа от гнева фараона. Вспоминается и другое. Возврат в Москву после пятнадцатилетнего перерыва - это возврат к ощущениям 15-тилетней давности. То, к чему уже давно привык в Израиле, здесь, в сени воспоминаний о прошлом, приятно удивляет. Лёва запросто по делам фирмы летит на три дня в Копенгаген и элементарно связывается со мной по мобильнику. Договариваемся о встрече. Нет нужды пользо-ваться общественным транспортом - автовладелец Лёва заедет за мной. Звоню Генриху (пану) и слышу его безапелляционное: «Сегодня к нам поедем». Его сын и вицепрезидент фирмы Владик заедет за мной на иномарке, как говорят в России, и повезёт к ним. Неожиданно для меня оказывается, что «к ним» это не квартира пана на Преображенке по соседству с бывшей нашей, а дача под Москвой, скорее, владение.  На  участке  приличного  размера  каменный  дом  в  три этажа  и второй деревянный для пана и его пани. «У меня будешь ночевать или у барина?», - спрашивает пан после шашлыков с возлиянием. Барин - это, разумеется, Владик. «Конечно у тебя», - отвечаю, и мы приступаем к водным и парным процедурам в предварительно натопленной баньке. Сам пан разъезжает на раздолбаных жигулях, но ждёт, когда «барин» сменит машину и подарит ему свою Тойоту. К сожалению, не все друзья живут, как пан, «барин», Лёва с семьёй. Но убогая хрущёбка Томы Чепель(две комнатки площадью 23 кв.м),с соответствующими обстановкой и запущенностью, не омрачила радость редкой встречи, и я всякий раз, как молитву, мысленно повторял своё даейну. Друзья навещали нас с Диной и на «базе», тоже убогой однокомнатной хрущёбке. Велик и тяжёл город Москва. Тяжёл даже для простой прогулки. Из-за потока машин перейти улицу - проблема. По той же причине езда по Москве на авто занятие не для слабонервных: одноэтажное движение безнадёжно отстаёт от трёхэтажных потребностей. Не говоря уже о ка-честве жизни для малоимушего большинства. Бедные зарплаты и пенсии в обесцененных рублях в тридцать раз выше, чем во времена позднего Брежнева, зато глоток кваса подорожал в триста тридцать три раза, а билет в метро в двести двадцать раз. Небольшой рост доходов бедняков полностью сжирает опережающий рост оплаты жилья и лекарств.

                - 51 -

Безответственное отношение врачей скорой помощи к жизни людей ужасает. Вызванные «лекари» не прикоснулись к умиравшему Серёже Чепелю. В присутствии их коллег помощь умиравшему Яну Дубову, талантливейшему изобретателю, брату второй жены тестя, оказывала его сестра, делая непрямой массаж сердца. Медицина при этом, равно как и больной, не подавала признаков жизни. Больницы нищенствуют. Элементарных термометров не хватает, и больные в «бесплатных» медучреждениях вынуждены делить с оными бре-мя расходов. Неустроенность жизни освободила людей от застенчивости: на каждом шагу всякий, допущенный к печати и бланкам, предлагает за взятку услуги, сколь бы ни противоречили они закону. Хочешь давно отменённое двойное гражданство, плати две тысячи долларов и получай. Хочешь оформить что-то вполне законное, плати, и порой премного, если акция чиновника относится к делу, связанному с большими вложениями, например, с бумагами, удостоверяющими право владения земельным участком в дорогом дачном месте. На дороге гаишник может нагло потребовать у водителя дорогого авто матпомощь на содержание детишек, даже не предъявляя никаких претензий к качеству езды и состоянию водителя и его бумаг. В Москве застенчивыми стали нищие в метро: попрошайничание там преследуется, и нищие вынуждены пристраиваться к очереди за билетами, делая вид, что и они часть очереди. Количество узаконенных поборов с заграничных гостей, включая, или в первую очередь, бывших граждан, изумляет: власть, как ей в России и положено быть в постельцинскую эпоху, на вершине бесстыдства.
   Заканчивается 2005-й год, год, когда наши с Диной ангелы-хранители изменили нам по-крупному. В феврале я ухитрился произвести цепное ДТП на ровном месте: на дороге без уклона, на малой скорости. Во-время стал тормозить на красный свет. Делал это плавно, как учили. С ужасом убедился, что при скорости двадцать км/час торможение прекратилось. Жму на тормоз изо всех сил - напрасно.В панике не успел рвануть ручник. Не знал, что в таких случаях полезно менять усилие на тормоз вплоть до перехода в режим – отпустил - толкнул. В общем, недоучился. Пока не понял, в чём была ошибка, спать не мог. А тут ещё Дина, спасая подвернувшуюся ночью под ногу собаку, плохо упала, повредив ногу и руку. Традиционная медицина, поставив диагноз, не пошевелила пальцем, объявив о своём бессилии. Не шевелилась и упавшая ступня Дины. Пришлось лечиться иглоукалыванием у казахского китайца Алёши -помогло.

                - 52 -   

В конце года плохо почувствовала себя жена Алика Лида Харченко. Её сестру Неллю, бывшую телеведущую Одесской телестудии, до сих пор помнят и любят старые телезрители, чем всегда гордилась Лида. Могла бы с неменьшим основанием гордиться и собой и мужем. Эта семья неленивых и небесталанных интеллигентов вкладывала в работу не только время и силы, но и душу, что само по себе уважения достойно. Выслушав жалобы Лиды, Дина сразу поняла, что уже ближайшее будущее не сулит ничего утешительного. Новый 2006-й год три дружественные семьи: мы с Диной, Алик с Лидой, Рома Шульман с женой Белой Грубер, - последний раз встречали в полном составе. В сентябре не стало Лиды. А перед этим, в конце июля, грянула вторая ливанская война. Бомбёжки израильской авиации сотрясали землю, разухабистая болтовня некомпетентного в военном, да и во всяком другом деле, Амира Переца - воздух, а ракеты Хизбалы в неубывающем день ото дня количестве разрушали север Израиля. Свихнувшийся на левизне премьер Ольмерт клялся победить и …немедленно продолжить безоговорочную отдачу земли врагу! Хоть ляг, хоть падай!
Обещания постпобедной капитуляции опять не умилостивили врагов, и те, как ни странно, продолжали лупить в хвост и в гриву страну, доверившую управление собой безголовым, зато хитрозадым интересантам. После принятия решения о начале военных действий (в ответ на захват трёх солдат-пограничников) начгенштаба помчался в банк ради извлечения ничтожной прибыли (нескольких тысяч долларов) от перемещения акций. Начало моей жизни совпало со второй мировой и статусом беженца, длившимся почти пять лет. Вступив в пенсионный возраст, я с Диной принимали беженцев из Акко после того, как соседний с ними дом был поражён ракетой. Круг замкнулся. После этого позорища прошло девять месяцев. Бравый начгенштаба ушёл в отставку и учится на курсах управлять финансами. Ничтожный премьер и министр обороны, на виду у прессы обозревавший окрестности в бинокль с экранированными окулярами, так и не смогли родить решение последовать за «финансистом». Последствия не могут не сказаться. Пока пишутся эти строки (май 2007-го), массированный обстрел Сдерота из Газы усовершенствованными ракетами, полученными из Ирана при попустительстве некомпетентного правящего ворья, привёл к долгожданным для наших убийц последствиям: убитым и раненным жителям града обреченного. Назавтра началось бегство жителей - очередной еврейский исход от безисходности. О ближайшем будущем несчастной страны думать не хочется.

                - 53 -

    А годом раньше, накануне второй ливанской войны, я стал пенсионером, правда, почти без пенсии. Минимальное месячное пособие по старости для эмигранта, не проработавшего в стране тридцать лет, позволяет прожить неделю. Закон о передаче   пенсионных  фондов   негосударственных  служащих  в  частные руки,  Израиле вполне безответственные, заставляет мало-мальски предусмотрительных людей забирать умеренно облагаемую налогом часть фонда и обеспечивать себя самостоятельно. Оставшаяся часть, пока дела у фирмы идут хорошо, приносит мне немного больше половины упомянутого пособия. В итоге получается почти половина необходимого для бедной жизни. Как многие, продолжаю работать то добровольцем, то за мелкую оплату (примерно половину минимальной зарплаты). Перед уходом на пенсию мне удалось заинтересовать заказчиков оригинальным решением муторной задачи с помощью упрощённой до наглости схемы. Считается, что в наше время библиотека программ содержит всё, что нужно. В том числе и решение гидравлических, тепловых и смешанных задач для тел произвольной формы. На самом деле часто оказывается, что для хотя бы правдоподобного решения задачи форма должна быть умеренно произвольной. Заказчик сначала попытал счастья в Италии. Итальянцы разбили окаянное тело на элементы так, что получилось восемьдесят тысяч точек для расчёта. При этом один расчёт, а их надо провести великое множество, занимает часы времени на самом современном компьютере. Зато результаты не лезут ни в какие ворота. Моей же «наглой» схеме хватило четырёхсот точек, для чего понадобилось почти на каждом шагу открывать свои америки и изобретать свои велосипеды. Действий для расчёта понадобилось меньше в 10000 раз, так что даже на стареньком компьютере час превратился в секунду. Результаты, как ни странно, удовлетворили заказчиков, что и обусловило следующий заказ. Это подсластило мне пилюлю расставания с относительно высокой зарплатой: приятно уходить красиво. Заканчивается мой самый длинный отчёт, плод размышлений и воспоминаний, порой навязчивых. И тем, и другим хочется сказать: «Отвяжитесь!». В конце всякого отчёта должен быть


                - 54 -
   
                CONCLUSION

    Двадцать первый век шагает по планете. Люди попрежнему и с нарастающим рвением убивают друг друга. Благословен XVII-й век, когда фанатик кинжалом заколол Анри четвёртого. Благословен и ХIХ-й век, когда русский оголтелый революционер стрелял из пистолета по императору, как по живой мишени. Уже были бомбы и бомбисты, но, Боже мой! - какими смешными детскими игрушками кажутся эти бомбы в сравнении с заправленным до бровей современным горючим реактивным лайнером, ведомым послушными дьяволу, коего они богом кличут - одна из древнейших путаниц в головах людей борцов за или во имя чего-нибудь. Нет бы прислушаться к словам Роберта Бернса:

                Увитый лаврами разбой, и сухопутный и морской,
                Не стоит славословья.
                Готов я кровь отдать свою в том жизнетворческом бою,
                Что мы зовём любовью.
                Я славлю мира торжество, довольство и достаток.
                Создать приятней одного, чем истребить десяток!

Людей убивают, а те, в кого не попадают, живут, и иногда удивительно долго. В дни моей молодости старик, разменявший девятый десяток, вызывал удивление и зависть. А ныне - погляди в окно! Моя девяностотрёхлетняя тётя в прошлом году похоронила мужа, тоже девяностотрёхлетнего. И это в далёкой от благополучия России, где впрочем, число переваливших за сто петербуржцев превысило пятьсот, тогда как четверть века тому их было всего девяносто два. Дай Бог дожить и … не дожить. В последнем интервью Станислав Лем сказал: «Я боюсь мусульман. Мне было бы спокойнее умирать, если бы у меня не было сына и внука». Мудрым был ушедший двадцатый век. Он, наконец, признал наличие полового инстинкта даже у ангелочков самого невинного возраста и перестал проклинать Фрейда. Нюрнберг осудил изуверство, некоторые формы которого до того практиковались в США. Те же США убедились в бесперспективности воен между гражданами разного цвета и дают черноамериканцам столько прав, что у белоамериканцев скоро никаких не останется. Семидесятитрёхлетний российский эксперимент убедительно показал, что благими намерениями вымощена дорога в такое место, в сравнении с нижними этажами коего даже ад покажется домом отдыха. Конец ушедшего века и начало нынешнего показало, что, по словам Натана Щаранского, есть вещи поважнее демократии - право дышать, что демократия возможна только для демократов. В их отсутствие она оборачивается худшим видом резни: все режут всех. Так будем жить и по возможности веселиться, пока правоверные не принудили недообрезанных демократов пять раз в день обращать своё чело вниз, в тартар, а анальное отверстие вверх, в небо. А ещё лучше, если цивилизация примет вызов и выплеснет часть свободы, препятствующую её выживанию, но так, чтобы вместе с водой не выплеснуть и ребёнка - демократию. И да поможет нам Бог.       
               
               


© Copyright: Аррдо, 2015
Свидетельство о публикации №215060700563