I
- А какого хрена, она тычет в меня своими культяпками? - потуже запихивая табак в свою трубку, спокойно говорил Саймон.
- Она просто хотела тебе объяснить, что убивать людей, за то, что они не разделяют твоих взглядов – нельзя! Ты понимаешь это, Семён? Ты что, и меня сможешь вот так запросто придушить, если я скажу тебе, что Виктора ты застрелил не за что!
Он отвернулся от меня, и я увидел его в профиль, Сёма полуулыбнулся, затем, как змея сквозь зубы с напором процедил слюну и прошептал:
- Тебя нет, ведь ты же брат мне. Тем более, это ты меня всему научил, ты дал мне свободу! Теперь я сам могу решать, как мне жить и, что делать, - он раскурил трубку, посмотрел на проплы-вающие облака, выпустил вверх тонкую струю дыма, и добавил: - Алекс, я не хотел, она сама, в меня, как бес вселился, не знаю, что со мной происходит.
Я же сделал выводы для себя, услышав его ответ.
Мы стояли на этом чёртовом мосту, в ногах у нас валялось остывшее тело Вики, и смотрели друг на друга.
Семён был маленького роста, с уже формирующимся пивным брюшком и залысинами на висках. Его образ напомнил мне Джо Пеши, когда тот играл у Скорцезе в «Казино». Он всю свою сознательную жизнь был неудачником, в школе таскал портфели более крепких одноклассников, в институте постоянно выслушивал насмешки противоположного пола, после стал работать инженером в каком-то НИИ, и уже привык, что к нему относятся, как к лузеру. Но ему выпал шанс, и он его не упустил.
Весной 1997 года он подцепил «болезнь Боткина» - попросту «желтуху», и его определили в инфекционное отделение поликлиники №3 города N, там мы и познакомились. Я лежал в двухместной палате, со всеми удобствами, и когда моего соседа выписали, я попросил главврача подселить ко мне какого-нибудь чудика, чтоб следил за порядком, чаёк там вовремя заваривал, ну и вообще помощника для себя, чтоб моё время препровождение в больнице немного окультурить и создать максимум удобств. Вот тогда-то ко мне и засунули Саймона. Я сразу стал его так называть, хоть и видел, что ему не по душе его новое погоняло. Поначалу я откровенно издевался над ним, заставлял делать всякую херню, типа заправка постелей и ежедневные влажные уборки, но вскоре стал замечать в нём скрытую угрозу, некий потенциал, который даже меня заставлял задуматься. Первое происшествие, или «близкое знакомство» с Саймоном состоялось на вторую неделю в банный день. Он по своему прямодушию уже успел мне нажаловаться на своего бывшего соседа по палате, назовём его Виталя, что тот, с первого дня его доставал, и всячески унижал. Причём, он говорил именно о «солдатских унижениях», а то, что я его заставлял делать почти то же самое, он называл назиданием, и ничуть на меня не обижался, видимо, здесь важна сама постанова, тон и интонация. При этом люди чувствуют, хотят ли над ними просто поиздеваться, либо же преподнести им некую дилемму, которую они уже в своей голове интерпретируют, так или иначе. В случае с Виталиком – это выглядело издевательством. Во мне же, как он сам после признавался, он почувствовал силу, ему как бабе, захотелось отдаться мне, не смотря ни на что. В тот день мы спецом до-ждались, когда Виталя останется в душе один. Зашли. Я, даже не раздеваясь, подошёл к средней кабинке, где намылив голову, стоял враг №1 моего нового соседа (тогда, я ещё и не подозревал, что судьба нас так крепко повяжет) и, упершись плечом в кафель, сделал жест руками, типа приглашая Семёна зайти в кабинку его «лучшего друга». В его взгляде бегали черти, он, озираясь по сторонам, как будто в душевой полно народу, обмотал капроновую мочалку вокруг правой руки, так, что когда он подходил к кабинке, она, как какая-то кишка свисала с его пятерни. Следующие 30-ть секунд я не забуду никогда. Саймон протиснулся в узкий проход между мной и разделительной секцией первой помывочной, зажал в левой руке второй конец мочала, затем с каким-то охотничьим изяществом перекинул её через голову Виталия. Вихотка попала ему аккуратно в открытый рот, затем Сёма сделал круговые движения руками, наматывая капрон потуже, и дёрнул на себя, что было дури в его соскучившемся по возмездию теле. Ноги Виталика скользнули по мыльному полу, одна оторвалась, сделала полукруг, по инерции увлекая за собой тело. Когда кровавое пятно, смешиваясь с водой, растекалось у моих ног, я всё ещё слышал звук ломающейся те-менной кости, как будто на мокрый кафель уронили фарфоро-вую супницу, а в ней лежала миниатюрная поварёшка. Звук ло-мающейся кости сопроводил тонкий, секундный, немного по-звякивающий стон…
Постукивая по перилле трубкой и устремив свой безумный взгляд вниз, на пробегающую в 20-ти метрах под нами речушку, Саймон размышлял вслух:
- Ладно, погорячился, херня это всё! Не впервой. Сейчас что?
Он посмотрел на меня, будто ища ответа, хотя ответ уже чи-тался в его глазах. Он перешёл грань, теперь его не остановить, точка невозврата пройдена, и я в какой-то мере проклинал себя за это. Я уже знал, что он спросит, только ответа у меня не было. Если Семён предложит сбросить тело своей подруги в бурный поток – я соглашусь, а если вдруг в его крохотном мозгу проявится чувство сострадания? Вдруг он задумает её похоронить? Это значит копать могилу, таскать её, отдавать почести, короче тратить нервы и время, которого у нас, к сожалению не было. Пока я предавался размышлениям, вопрос стал решаться сам собой. Сёма приподнял тело своей пассии и подсунул колено ей под шею, после схватил левой рукой за её правое предплечье, а торсом поднырнул под её безжизненное тело. Затем, как штангист во время исполнения «становой тяги» выпрямил спину, и поднялся с Викторией на плечах.
- Пошли, - просто сказал он.
«Может он не такой уж и урод» - вертелось в моём мозгу. Сей-час дойдём до машины, отвезём Вику в какое-нибудь живопис-ное место, и похороним. Она заслужила – всё-таки не один ме-сяц с нами… и уже многие лета со мной. Хоть пользы от неё и не было, но за то она отлично готовила выпечку, да и вообще красивая.
«Красивая» - мысль, которая еле зацепилась в голове, когда в отражении моих солнцезащитных очков можно было проследить грубые, уродливые движения Саймона. Я шёл за ним и любовался на прекрасные, безжизненные формы Виктории, её длинные ноги почти волочились по земле, свисая с карликового тела Семёна. Вдруг, дойдя до середины моста, он немного присел и резко выпрямившись, перевалил её тело на периллу. Её мощи мешковато, с ужасным хрустом обрушились на металлическую преграду, земная оболочка на секунду задержалась в боковом положении, и перевалилось на спину. Ноги её всё ещё болтались на мосту, а голова была уже устремлена в пропасть…
- Если, что, и тебя тоже! – как бы размышляя, произнёс Семён и за правую ногу перекинул Вику через периллу…
Сам полёт я не видел, только тень по отвесной скале скользнула навстречу потоку, который увлёк за собой всё, что было связано с сегодняшним утром.
- Ты что-то сказал? – поинтересовался я, имея ввиду его по-следние слова.
Его правая кисть машинально вздрогнула и потянулась за по-яс.
- Тихо Сём, тебе нужно успокоиться, ты ведь это ищешь? – я кинул поближе к нему его ПМ, но так, что бы у меня было время, если он решится на самую большую глупость в своей жизни. Пистолет несколько раз крутанулся против часовой стрелки и тормознул в метре от Семёна. – Он выпал, когда ты погружал на себя Вику, бери! – прокручивая в мозгу возможные развития событий, с усмешкой выпалил я. – Так, что ты имел ввиду? Это ответ на мой вопрос «сможешь ли ты и меня»?
Его стеклянные очи впились в мой подбородок, в глаза смот-реть он боялся, тут же одним рывком он кинулся к своему «луч-шему другу и учителю».
II
- Ну и нужна нам была эта трахома? Сейчас уже все гоняют на иномарках, пора переходить на другой уровень, - будто с сожалением произнёс Виталий и затянул края тента на только что угнанной «девятке».
- Ты лучше варежку прикрой, иномарки ему, - мусара любую иномарку в раз сфотографируют, а девятка, тем более «вишня», не приметна в городе, как трава в лесу. Делай, что говорят!
Сутулый, с отвисшей нижней губой, напоминающий павиана, Виталий производил впечатление грубого, неотёсанного мужла-на. Он легко передвигался, словно пружиня, на своих длинных ногах. На нём всегда была одета белая футболка, неважно, куда мы двигались. Он мог выйти в подаренном мной строгом костюме или в спортивной кофте, но на теле всегда была белая футболка, причём некоторые экземпляры этого одеяния, были настолько затасканы, что пятна на них не то, что бы ни отсти-рывались, а просто выглядели ваянием экспрессионистов пер-вой половины. Как бы там не было, но у него всегда были жен-щины. Всякие женщины, порой, я даже поражался, как ему удаётся находить таких милашек. Рядом с ним они выглядели ещё потрясающе…
Ему можно было многое простить, забыть про его глупые фут-болки, ведь он был механиком от бога, мог завезти и угнать лю-бую тачку. Одно мешало мне с ним сблизиться – он был манья-ком! Мог забить своими здоровыми кулачищами простого про-хожего, и оттаскивать его в этот момент (я пару раз пытался) было себе дороже. Я понимаю, пьяный или под коксом, но он ничего не употреблял! Вплоть до своей смерти, в последний путь он отправился загруженный под самую ватерлинию, может это и решило его судьбу… Водка + наркота = неприятности! Нас многое связывало, я был добр к нему, и всегда уступал, когда Виктор «включал быка», он пользовался этим, но никогда не переступал черту, его деликатность ко мне, каким-то особенным образом укладывалась в его механическом интеллекте. Больше десяти лет я обращался к нему с различными просьбами: от починки капота, до «спрятать труп». Витя всегда говорил: Говно вопрос! Щяс сделаем. Может по этому, когда Саймон его пристрелил, у меня отвалился кусок скальной породы от каменного сердца. В принципе мы все были уродами, да ещё какими, но только у Виктора были «золотые руки» он умел работать руками, «рукастый», как сказал бы мой отец.
В тот вечер, как говорят - изначально всё пошло не по плану. Когда я уже забрал деньги и камни, Виктор съехал с катушек. Он бродил по прокурорскому особняку и искал жертву. Я видел, как его голову посещают бесы. Наш механик метался по длинным коридорам и с механической точностью вертел в своих грязных пальцах самодельную «финку», как мулла чётки.
Посреди кухни на первом этаже, горничная и два охранника сидели спина к спине и были прикованы пластиковыми наруч-никами друг к другу. Создавалось впечатление, что они играют в какую-то игру. Наливая себе молока, я краем глаза заметил, как появился Витя и подошёл к пленникам. Его шельмоватое выражение лица не предвещало ни чего хорошего, длинная тень скользнула по блестящим кранам и духовому шкафу.
- Молоко? – с сарказмом фыркнул он и открыл холодильник. Ни хера сее, молоко, да тут роту моих бывших, голодных сослу-живцев можно неделю от пуза кормить! – Живут же…
Он насадил на нож какой-то мясной деликатес и, держа его перед собой, как свечу, присел к прислуге. Та смотрела ему в глаза и боялась отвести взгляд, как будто на её первые месячные заглянул Сатана с огромным членом и никелированным хирургическим механизмом. Один охранник пытался что-то кричать сквозь скотч, туго обмотанный вокруг его рта и шеи, другой покорно молчал, положив подбородок на упитанный живот. Я повернулся к большому панорамному окну, солнце скользнуло по полусфере очков, словно желая облизать их защитную поверхность, и пригрело щёки.
- Уже водку пьёте? – вваливаясь в кухню, обнимая Вику, ра-достным голосом изрёк Саймон. Из под полы его пиджака тор-чала бутылка, пробка бутылки оканчивалась двумя скрещенны-ми стрелами, одна из них указывала на кисть, в которой был зажат ПМ.
Ледяное молоко растекалось по внутренностям, а вместе с ним ядовитый привкус совести – такой же холодный. В тот момент я и подумать не мог, что из семи человек находящихся в комнате, утром останусь я один. На этом чёртовом мосту.
- Мы тут какого-то французского пойла нашли, - начала Вик-тория, - давайте отметим!
Саймон положил на каменную панель «макар», рядом поставил коньяк. Звук от обоих предметов был разный: лязгающий и чёткий, и бесформенно пустой.
«Странно» - метнулась еле заметная мысль.
- Там наверху ещё один сейф, в ванной, - еле слышно пробуб-нил Семён.
- Мы случайно наткнулись, - похотливо улыбаясь, добавила Вика.
Я уже направлялся к выходу. – Пойду, гляну. На ходу поставил стакан с молоком возле бутылки коньяка и отметил, что звук моего стакана, как примиряющий аккорд, подписал конвенцию между бутылкой и стволом.
Пока я возился с сейфом, всё думал о Вике.
Мы познакомились при забавных обстоятельствах. Бывает же такое! Я парковался возле одного старого питейного заведения, города N, когда увидел такую картину: по асфальту, на котором отражались неоновые огни всех цветов радуги, мужчина в белом костюме тащил за волосы девку, тоже всю в белом. Их силуэты, как молочная река заполнили лобовое стекло и радужные отблески реклам. Она, держа себя за макушку брыкалась, а «белый мачо» спокойной походкой шёл к авто, волоча «мисс белоснежность», намотав на руку её косы. Я вышел и спросил:
- Помощь нужна?
«Белый» подумав, что я обращаюсь к нему, немного грубо произнёс:
- Сам справлюсь.
А дама в белых колготках тихо прошептала:
- Помогите, плиз…
Что было дальше?
А что было?
В криминальной хронике конца 90-ых, многие описывали этот случай, и все по-разному. Что помню я? Забавно, но после, когда я его уложил и мой мозг включился, я помню одно: Белая дама с белой туфлей в одной руке и сигаретой в другой, сидела на белом мужике и долбила ему по черепу белым каблуком! Она умудрилась выбить ему белки обоих глаз! Он остался слепым на всю жизнь! После она встала, как нив чём ни бывало, подошла и попросила прикурить! Смешно? Ещё смешнее было на очной ставке, когда его «белый» адвокат потребовал, чтоб среди подставных были девушки с примерно одним размером груди! Где они их искали? Ну и видимо удовлетворившись очной ставкой, «белый потерпевший» не стал опознавать никого, и дело закрыли. Вы спросите: Вика? А что Вика? С тех пор прибилась ко мне…
III
...продолжение следует.