Чужая мать
Что тебе понадобиться завтра,
нужно знать уже сегодня.
Равнинная Чечня вся была в руинах. Половина домов стояла с провалившимися внутрь стен крышами. Все поля вокруг сел были сплошь засеяны стреляными гильзами. Он прошел три сожженных села, где уцелевшие жители медленно, словно сомнамбулы, копошились у своих разрушенных домов, прежде чем его подобрала первая попутка. Дороги были забиты пешими беженцами с тележками, немногочисленными легковушками. Почти все держали путь в Ингушетию, где уже скопилось больше двухсот тысяч беженцев. Навстречу им, в сторону гор, рыча моторами, катились колонны БМП, которые солдаты в шутку называли «Братскими могилами пехоты». Он придумал себе правдоподобную легенду и врал на блокпостах, что приехал к больной бабушке из Петербурга и случайно угодил под обстрел. Что за обстрел никто не уточнял. Мало ли. Паспорт у него был в порядке. На каком-то блокпосту ему удалось поменять на рубли сто долларов, где-то – еще сто. Еды было не купить, но беженцы делились друг с другом пищей, делились и с ним, обижаясь, если он предлагал за это деньги. На его старый худой рюкзачок никто не покушался. Несколько сотенных бумажек он предусмотрительно рассовал по карманам на всякий случай, если придется откупаться или задабривать кого-то. Ночь он провел, забравшись в скирду. Спал как убитый, но проснулся с ощущением того, что плакал во сне. И все же ему казалось, что кошмар закончится. Совсем немного осталось потерпеть.
Утром его подобрал старый чахоточный «Жигуль». Две попутчицы, чеченка и русская были неразговорчивы, водитель, серый угрюмый человек с большим носом и глубоко запавшими щеками, заросшими седой щетиной, ни о чем его не спрашивал. Они ехали в Серноводск, где у них была назначена важная встреча. Через полчаса пролетающий мимо вертолет пальнул в них из пулемета. Летчику просто хотелось пострелять. Несколько фонтанчиков пыли коротко взвились впереди и сзади машины, три пули попали в цель. Одна прошила подголовник переднего сиденья возле самого затылка водителя, другая попала в заднее сиденье между Мишиных колен, чуть не лишив его наследства, третья ударила в багажник. Звук был такой, словно о жесть забили крупные градины. Они молча переглянулись. Им сказочно повезло, но никто не выразил радости по этому поводу. Никто не перекрестился. Шум вертолета затихал вдали.
– Теперь дождь будет капать, – сказал водитель, имея в виду дырявый потолок, и укоризненно поцокал языком.
В Серноводске они расстались. Его путь лежал на Карабулак или на Малгобек, как повезет. Это была уже Ингушетия. Во второй половине дня он все еще надеялся на это. Рука болела и идти пешком не хотелось. В каком-то пыльном скверике в душной тени трех старых карагачей он увидел скамейки и торговку возле них, с ведром, полным чебуреков. На одной из скамеек рядком сидели его угрюмые попутчики. У всех были тоскливые глаза. Миша обрадовался им как родным, накупил чебуреков и стал их угощать. Женщины встали, равнодушно сказали, что сейчас принесут лимонад, чтобы не кушать всухомятку. Тут поблизости есть продуктовый магазин. Они говорили и действовали механически. Миша понял, что он был некстати.
– Вайнах (1)? – спросил его водитель, когда женщины ушли.
Миша кивнул.
– Я ее узнал, – сказал водитель. – Русскую. Ходила по домам, про сына спрашивала. Сын у нее где-то тут без вести пропал. А у меня дома уже год лежала ее фотография.
Ему очень хотелось поговорить. Накопилось на душе. Возможно, он не был уверен, что поступает правильно и потому хотел выговориться.
Возле их села стоит блокпост, сказал он. На днях в окрестностях села была небольшая ночная заварушка со спецназом, и он лишился родственника. Чеченка с ними – это жена погибшего. Остались дети. А труп забрать не успели, вованы (2) с блокпоста налетели, унесли и спрятали. Присыпали где-то землей, теперь продают. Они давно тут свой бизнес наладили: хочешь похоронить по-человечески – плати четыреста долларов за тело, тогда отдадут. А денег нет и взять их негде. И тут она, женщина с фотографии, сына ищет. А дело было так: в овраге за селом год назад долго лежали тела двух русских солдат. Сколько раз местные просили комендатуру прислать машину и забрать их, но те ноль внимания. Тогда он взял лопату и сам их похоронил. Место запомнил. И вещи взял для опознания, какие у них в карманах нашел. Фото там было, письмо в конверте, еще кое-что. Она все опознала. Она-то надеялась, что он в плену, живой. Когда узнала, глаза у нее стали такими... ему до смерти не забыть. Валя ее зовут, русскую, которая сына искала. Нашла. И он предложил ей обмен: тело на тело. Ведь место захоронения только он один знает. Ему до сих пор стыдно, но разве он начал эту войну? Она пошла просить за него на блокпост, но ей там не поверили и высмеяли. Сказали, будут ждать деньги до ночи, потом выкинут в Сунжу (3) или отдадут собакам, слишком уж эти чеченские трупы в жару смердят. И они приехали сюда, в Серноводск, где ей должны были передать деньги взаймы из Комитета солдатских матерей, она с кем-то по телефону договорилась. Но почему-то не встретили, не передали. Мало ли что могло случиться. И телефон теперь молчит.
Миша кивнул. Вчера под Урус-Мартаном он видел группу русских женщин с тоскливой надеждой в глазах. Миша подумал тогда, почему его мать не с ними? Почему русским матерям война не нужна, а их сыновья воюют в Чечне, на чужой территории? Почему чеченцам война не нужна, а их матери сами с легким сердцем отправляют своих сыновей на войну, называя ее «священной»? Почему русские военные не помогают русским матерям искать попавших в плен или пропавших без вести? Может эта война все же кому-то нужна? Кому? Москве? Аллаху? США?
Вернулись женщины с двумя бутылками лимонада, больше в магазине не было. Они ели чебуреки и молчали. Чебуреки были с картошкой, очень вкусные. Миша ел и украдкой посматривал на упрямый профиль заросшего серой щетиной водителя; думал, вряд ли он покажет место захоронения, если тело его родственника кинут в Сунжу или отдадут собакам. Не такой он человек. Этот не простит, век помнить будет.
– Пора ехать, – вздохнул водитель. – Пойду долью бак, чтобы в пути не останавливаться.
У него в багажнике лежала двадцатилитровая канистра бензина. Пуля продырявила багажник в двух сантиметрах от нее. Он зашаркал к машине.
– Простите нас, – тихо сказал Миша, обращаясь к матери убитого солдата.
– Бог простит, – откликнулась она безразличным усталым голосом. Потом что-то изменилось в ее глазах. На лице появилось новое выражение. Она повернулась и впервые по-настоящему посмотрела на него. Исследовала буквально каждую черточку лица.
– Ты что такой седой, паренек?
Миша пожал плечами и не ответил. Не хотелось врать ей. Не хотелось дурно выглядеть перед этой женщиной. Он не знал, седой он или нет. Ее вопрос его удивил. Они помолчали немного, потом увидели, что водитель машет им рукой.
– Ты поедешь с нами? – спросила чеченка, сидевшая за русской женщиной. – Эй, где ты?
На скамейке Миши не было. Они не заметили, как он ушел. На том месте, где он только что сидел, лежали четыре сотни долларов, четыре банкноты под камешком, чтобы их не сдул ветер.
Продолжение повести на http://www.proza.ru/2015/06/28/1344
______________________________________________
1. Здесь подразумевается вопрос: Ты чеченец? В буквальном переводе «наши люди». Так называют себя ингуши и чеченцы.
2. Военный жаргон. Внутренние войска МВД России. Специальные воинские формирования, предназначенные для обеспечения внутренней безопасности государства, общественной безопасности, защиты прав и свобод человека и гражданина от преступных и иных противоправных посягательств.
3. Река в восточной части Северного Кавказа, правый приток Терека. Пересекает Ингушетию и Чечню.