Моздок
Сорванное яблоко обратно не прирастишь.
Ближе к вечеру ему подвернулась попутка в Малгобек. Война осталась позади и попутки сразу стали платными. Цены на все в Ингушетии были астрономические из-за огромного наплыва беженцев. Из Малгобека было рукой подать до Моздока, но он ехал не в Моздок, несмотря на то, что обещал дяде передать привет маме, и, несмотря на то, что через Моздок проходил прямой поезд до Питера. Он решил ехать в Прохладный, который был чуть ли не в три раза дальше – насколько он знал, это был единственный город поблизости, через который шел тот же поезд «Махачкала – Санкт-Петербург». В Малгобеке было легко даже поздним вечером достать попутку, каждый второй занимался здесь частным извозом, одновременно считаясь безработным. Работы в республике не было, а есть что-то было нужно. Выехали глубокой ночью. Мише не терпелось отъехать подальше от Чечни. Владелец «Газели», которую он нанял до Прохладного, в пять утра растолкал его, спящего на каком-то рванье в крытом кузове:
– Моздок! Приехали. Все, давай, парень!
Спросонок Миша ничего не понял. Что случилось в дороге ночью, почему владелец «Газели» без предупреждения изменил маршрут и вместо Прохладного привез его в Моздок, спросить было не у кого, «Газель» уже уехала. Плакали его денежки. В этом был некий мистический момент. Он один-одинешенек стоял на привокзальной площади Моздока в пять утра, а напротив него были двери закрытого еще кафе, где работала его мать. Кто-то словно говорил ему: «Иди домой, приятель». И безумно хотелось коснуться родного «Стейнберга».
Целый день он промаялся в парке Победы у вокзала, и не на скамейке, как принято, а на травке, забившись в тень между деревьями, чтобы его не увидел никто из знакомых. Моздок – город маленький. Он страшился, что его узнают. Он стыдился, что узнает мать. Он считал себя дезертиром, потому что не собирался возвращаться. Он стыдился, что не оправдал. Он считал, что был предан собственной матерью. Словом, у него были смешанные чувства. В рюкзачке у него лежал купленный ранним утром билет на поезд, за который ему пришлось изрядно переплатить кассирше, адрес питерской клиники и деньги на лечение. Много денег. Большие деньги, в которых никто бы его не заподозрил. За последние дни он стал похож на оборванца. Хорошо, что Моздок сейчас полон военных и оборванцев.
Два или три раза в парк приходили его знакомые. Ели мороженое, смеялись, словно где-то поблизости не шла война. Он сбегал проулками в обменный пункт на улице Мира, обменял доллары на рубли, потом в аптеку, которая называлась «Будь здоров», за обезболивающим, хотя возле вокзала была своя аптека № 76, но там его знали, он работал в магазине электроники в этом же доме. Возвращаясь, почему-то сделал крюк и прошел мимо детского сада «Звездочка», куда ходил в детстве. Информация для туристов. Посмотрите направо: в городе Моздок родился Юрий Владимирович Андропов (1) и Михаил Аликов, который когда-то мечтал стать великим чеченским пианистом. Прочтите на стене мемориальную табличку.
Он накупил в магазине еды чуть ли не на целую неделю, словно собирался назад к дяде Гусейну. По улице нестройным маршем колыхалась навстречу колонна солдат. Похоже, их водили в баню. Молодые, гладкие, симпатичные и такие одинаковые лица. Куда их столько? За городом был военный аэродром, откуда поднимались «вертушки» на Чечню, «Консервный завод» (2) и множество временных воинских частей, целые палаточные городки. На путях стояли эшелоны. Палило солнце, начало августа выдалось безоблачным и знойным. Он забыл купить воду, о чем вспомнил только в своем парковом убежище, и теперь его мучила сильная жажда. Еда была не в радость. Пришлось рискнуть и сбегать в ближайший продуктовый магазин. Три баклажки минералки. Он был неприхотлив.
– Пачку «Парламента».
Он чуть не обернулся на знакомый голос. Тетя Мадина, официантка из маминого кафе. Она смотрела ему в затылок и не узнавала. Только бы не оглянуться! Только бы не узнала.
– Возьми сдачу, паренек!
– Оставьте себе, – сказал он и выскочил за дверь.
– Эй! – грубо крикнула вслед продавщица. – С ума сошел что ли?
У нее на тарелке осталось лежать несколько бумажек.
Стоя за деревом, он еле отдышался. За его спиной по корявой коре струилась дорожка суетливых рыжих муравьев. За деревом стояла скамейка, которую давно не подкрашивали, за ней круглый пятачок и высокая стела в центре парка. Суровые каменные лица по кругу. Солдаты Великой Отечественной войны. «Иди домой, паренек».
Они с матерью сидели на дальней скамейке. В кафе был получасовой вечерний перерыв, чтобы персонал мог перевести дух. Если обойти парк вокруг, прячась за деревьями, можно было подобраться достаточно близко, чтобы услышать их разговор. Тетя Мадина курила, мать остановившимся взглядом смотрела в одну точку. Миша читает по лицу. Она очень далеко, может быть в детстве. Перед глазами раскинулось целое поле цветов до самого горизонта. По полю ходит любимая буренка и жует сочные цветы. Она очень добрая и красивая, и взгляд нежный-нежный. Изо рта торчит цветок. А сверху небо, голубое и высокое, как перевернутая чаша. И звук на одной ноте. Нарастает постепенно от тихого нежного до пронзительно-страшного, который невозможно терпеть, кажется, сейчас лопнет голова. Что-то издали кричит бабушка, бежит к ним по полю. И тут ее коровка наступает на мину.
-– Тома, ты меня слушаешь?
Тетя Мадина осетинка. Она говорит о делах кафе. Плевать ей на Чечню, у осетин свои разборки (3).
– Тетя, если не жалко, дайте немного денег на билет. Домой еду, поиздержался.
Перед ними стоит, улыбаясь, солдатик без ноги, опирается на костыли. Они не заметили, как он подошел. Миша видел, как он обходил всех по кругу, сидящих вокруг мемориала. Рязанский парень, светлоголовый, улыбчивый, добрый, как будто так и должно быть – в двадцать лет уже попрошайка и калека. Тетя Мадина дает ему мелочь. Грех не подать калеке. Мать поспешно роется в карманах, достает смятые бумажки, много бумажек, которые не умещаются в руке, сует солдату.
– Храни вас Аллах! – привычно говорит калека. Он смотрит на материн хиджаб.
– Тома, не будь дурой, никакой он не солдат, просто разжился где-то формой, – понизив голос, говорит тетя Мадина. – И билет ему никакой не нужен.
Калека слышит ее слова и спешит прочь, ловко работая костылями. Он почти бежит.
– Нет! – упрямо говорит мать.
– Ходит тут ежедневно уже две недели. Ты же знаешь, он работает на Чачу.
– Нет!
– Да! Ты сама знаешь, тут все попрошайки работают на Чачу. И он все у них отбирает.
– Он поедет домой. Нужно было самим купить ему билет.
– Никуда он не поедет. Сдаст билет и пропьет деньги, если Чача раньше не успеет.
– Нужно было купить ему билет! Нужно было купить ему билет! Ну куда он пошел? Пусть уедет домой. Его дома ждут. Совсем мальчишка. Пойдем найдем его.
– Тома, не дури! Никто его не ждет. Мало ли сейчас таких ходит.
Миша видит, как мать душат беззвучные рыдания. Чтобы не видеть этого, все средства были хороши. Он избрал самый простой способ – бежал. Как слепой долго бродил по улицам, уже не думая, что наткнется на знакомых. Потом самому себе дал слово, что позвонит ей, как только ляжет в клинику. Сразу стало легче. Ранним утром, точно по расписанию в Моздок прибыл его поезд. На перроне стояли в обнимку вчерашний солдат на костылях и Чача, толстый небритый грузин, у которого не было одного глаза. Оба были пьяные и плакали. Чача махал грязным носовым платком, словно с кем-то прощался. У него была причина плакать. Несколько лет назад на его дом в Цхинвале (4) упала грузинская бомба и похоронила всю его семью.
Миша занял свое место в купе и вынул из кармана командирские часы с разбитым стеклом. Они исправно шли, показывая правильное время. Он надел их на здоровую правую руку.
– Ну вот, Митя, – сказал он, глядя на часы. – Вот мы и едем домой. Домой.
В туалете он долго-долго, не мигая и не дыша, смотрел на себя в зеркало. Потом опустил глаза.
– Ничего, Митя. Ты мне дороже брата, а на руку наплевать!
Они навсегда покидали Кавказ, эту кровоточащую незаживающую рану. Он поверил в это не сразу. Только когда увидел из окна на какой-то маленькой станции пятилетнюю девочку в розовом платье, которая вприпрыжку бегала вокруг большого рыжего чемодана и звонко и радостно кричала всему свету:
-– А мы едем с мамой в отпуск! А мы едем с мамой в отпуск!
Он поверил, что все будет хорошо.
Продолжение повести на http://www.proza.ru/2015/06/28/1339
_______________________________________
1. Ю. В. Андропов, 15 июня 1914 – 9 февраля 1984, глава Советского государства, Генеральный секретарь ЦК КПСС, родился в селе Солуно-Дмитриевском, в Моздок переехал в возрасте 9 лет, где окончил железнодорожную фабрично-заводскую семилетнюю школу.
2. Военный сленг. Место, куда привозят погибших в Чечне военных и где их укладывают в цинковые гробы для отправки родным.
3. Имеется в виду разделение Осетии на две части с приходом на Кавказ Советской власти, невозможность политического объединения Осетии в настоящее время и постсоветские грузино-осетинские военные конфликты.
4. Столица Южной Осетии, арена вооруженного конфликта с Грузией, субъектом которой она являлась. В результате конфликта почти все грузины были вынуждены покинуть Цхинвал.