2-го сентября 2000 года внезапно умер мой брат, заведующий кафедрой психологии РГУ Карпенко Алексей Сергеевич. 1-го сентября он читал лекции, шутил со студентами, и ничто не предвещало несчастья…
А за месяц до этого 30 июля 2000 года мы отмечали годовщину рождения нашего отца Семена Карпенко:
Говорят, что через несколько лет после смерти поминать человека лучше на его день рождения, а не в день его смерти. На годовщину рождения нашего отца Семена Карпенко брат Алексей пригласил к себе обеих сестер Зину и Веру. Этот день они помнили с детства. Много раков. Взрослым – пиво, которое купить тогда было непросто. А детям – сладости. Это был такой праздник.
- Лиза уехала с Ксенией на море. Мы сможем спокойно помянуть отца.
Шел 2000 год. Пришло уже более двадцати лет после его смерти, и мы всегда поминали отца на день его рождения. В квартире было прохладно и чисто.
- Не простудитесь! Хотите, я отключу кондиционер? – спросил Алексей.
- Да, что ты! На улице такая жара, хоть у тебя немного прохладимся, - взмолилась Вера.
На столе стояло холодное пиво. Алексей наварил раков. Сестры дополнили все это принесенной закуской.
- Все, как любил отец, - с грустью сказала Зина. – Сколько лет его уже нет, а кажется, что все это происходило вчера.
- И все-таки, жизнь стала совсем другой. Отец не в то время родился. Ему бы сейчас жить с его предпринимательской жилкой, - вторила ей Вера.
- Не знаю, - с сомнением продолжал беседу Алексей. – Я уже и в наше время попробовал организовать фирму. Ничего хорошего из этого не вышло. Слава Богу, удалось закрыть ее без видимого ущерба. Даже говорить об этом сейчас не хочу, - горячо заключил он, заметив вопрос в глазах сестер. – Эту тему закрыли. Лучше поговорим о родителях. Помянем отца. Пусть земля ему будет пухом! Этот коньяк хорош.
- Да нельзя мне, - пыталась отказаться Зина.
- Возьми несколько капель в рот и подержи, - учила ее Вера. – А потом сделай глоток. Валерьянку же ты пьешь, или пустырник.
- Девочки, не издевайтесь, это - настоящий выдержанный армянский. А вы о валерьянке говорите, - засмеялся Алексей. – Так вот, при подготовке своих книг по теоретической психологии, я много думал о том, как все мои теоретические изыскания согласуются с жизнью простых людей. И часто думал о жизни родителей, о той ситуации, в которую они попали. Все гораздо сложнее, чем рассматривает Фрейд. Мне уже противны эти американские фильмы, содержащие однотипные психологические клише «по Фрейду».
- А мне нравятся их психологические детективы. В них все дороги ведут в детство. И это определяет поведение людей во взрослой жизни, - возразила ему Зина.
- А ты сравни то, что у них происходит в этих фильмах, и что происходит в настоящей жизни. Разница есть? – Спросил Алексей.
- В жизни не так часть убивают исподтишка, - вставила Вера.
- Часто, мы просто не знаем об этом. Но об этом потом. Я много анализировал. И пришел к выводу, что существуют массовые нарушения психики людей, живущих в определенные эпохи, при определенных государственных режимах.
- Ну, это элементарно, взять фашизм. Все это делает идеология, - согласилась с ним Вера.
- Нет, все не так элементарно. Все как раз очень сложно. На первые нарушения психики, связанные с появлением авторитарного режима, типа эйфории от бесконечного повторения внушаемых догм, налагаются с течением длительного времени другие нарушения, связанные с тем, что человека лишили свободы действий. Его существо ежеминутно встречается с невозможностью делать свои обычные дела, или с необходимостью врать, и изворачиваться, а еще хуже, с необходимостью предавать и убивать, пусть не впрямую, а, например, с помощью доносов. Все это капля за каплей накапливается в виде груды отрицательных эмоций, порождая депрессивные психозы.
- Но отрицательные эмоции можно разбить весельем, положительными эмоциями. Именно поэтому так любили веселиться наши родители даже в сталинские времена, - пыталась возразить Зина.
- Это был пир во время чумы. Глыбу отрицательных эмоций нельзя разбить напускным весельем. Все они жили в состоянии глубочайшей депрессии. С течением времени некоторым даже нравилось участвовать в подлостях, доносах. И тогда к депрессивному состоянию прибавлялась радость от этого. Радость, рожденная подлостью, веселье, не имеющее под собой почвы счастья, - это маниакальный психоз. Но такая радость не может продолжаться долго. Ответная подлость, и все летит в тартарары. Опять депрессия. Когда это часто меняется, это уже маниакально-депрессивный психоз. Может быть, некоторые психиатры не согласились бы со мной, но у меня эта картина вырисовалась давно. Да и по теории, массовые психозы – не такая уж и редкость.
- Бог с ними, - перебила его Вера. – Помянем маму.
- И опять же, в нынешней жизни у нашей мамы Нины с ее необыкновенными способностями и фотографической памятью были бы широчайшие перспективы, - добавила Зина. Они выпили.
- Кстати, - продолжил Алексей, - у всех женщин того поколения есть ярчайшие проявления депрессивного, или даже маниакально-депрессивного психоза. И именно потому, что им перекрыли все пути. Мать Лизы, например, это такой сгусток депрессии, что от нее прямо могильный холод идет. А мать твоего Саши, Екатерина Григорьевна.… Никогда не улыбнется, рта не откроет, если все поют песни. Да и наша мама тоже. У нее обязательно должен был быть по жизни злейший враг, с которым нужно было бороться.
- Почему все женщины? – спросила его Зина. - А мужчины, что, не подвержены этим психическим отклонениям?
- С мужчинами по-другому. Они добровольно уходят от этих проблем, впадая в алкоголизм, где психических нарушений еще больше. Возьми хотя бы отца, или его друзей по праздничным встречам, - ответил ей Алексей.
- Я как-то нечаянно услышала разговор мама с Юлией Дмитриевной, женой этого прокурора Юрия Ивановича Старикова, - сказала Вера, - Она рассказывала маме, почему он так беспробудно пьет. Ему приходилось раз, два в неделю участвовать в расстрелах. Приговоренный шел по коридору подвала, и ему стреляли в затылок. Не Юрий Дмитриевич, конечно. Но, как прокурор, он должен был зафиксировать смерть. А все мы знаем, сколько невинных людей попадало в эти подвалы.
- Господи! А мне он всегда казался мягким, добрым человеком, - ужаснулась Зина. – Так вот почему он всегда так по-свински напивался.
- Наверное, это трудно выдержать, потому он умер даже раньше отца, хотя и был моложе его. Давайте помянем их всех, то поколение. Тех, кого мы знали, - предложила Вера. – Вы раков, раков ешьте. Помните, как отец всегда покупал их на свой день рождения?
- Слава Богу, эти психозы не заразны, - сказала Зина. – Мне кажется, что в нашем поколении, взрослевшем после смерти Сталина, уже не было никаких психозов. Конечно, мы были еще ограничены в своей свободе. Но мы могли выбирать и место учебы, и профессию, и нас не заставляли заниматься доносительством. Мы не знали другой жизни, и нам казалось, что мы свободны.
- Все это благодаря маме, от нас ничего не скрывали. В нашей семье всегда говорили правду даже о Сталине, - сказал Алексей.
- Не нашлось у нас Павлика Морозова, - пошутила Вера.
- Но, девочки мои дорогие, не во всех семьях так. Есть такие термины – «индуцированное сумасшествие», «индуцированная шизофрения», «индуцированный бред», то есть наведенный бред. В семьях, где есть психически больные люди, их близкие тоже начинают приобретать те же страхи, те же причуды и, наконец, полностью психическое заболевание. И далеко ходить не нужно, эта беда пришла в мою семью, - грустно заключил Алексей.
- Да ты что, Алеша, - вскинулись разом Зина и Вера. – О чем ты говоришь?
- Да, дорогие мои. Эти психозы частично перекинулись и на наше поколение.
- Если ты о Лизе, то, конечно, характер у нее взбалмошный, но…- начала Нина, но Алексей перебил ее.
- Лизу я показывал психиатру. У нее – ярчайшая форма маниакально-депрессивного психоза. Понимаете, на первой стадии человек может контролировать небольшие отклонения своей психики. Для этого нужен частый контакт с психиатром, медикаментозное лечение. Нужно желание самого человека, и помощь окружающих. С Лизой все зашло слишком далеко. Я не говорил вам раньше, мы разошлись. Сейчас они приедут с моря, и мы будем разменивать квартиру. Ну, что-то вы потеряли дар речи? – горько усмехнулся он.
- Как же так, - воскликнула Вера. – Мне Саша всегда в пример ставил вашу семью.
- С тех пор, как я понял, что это болезнь, и, что она прогрессирует, я все проанализировал, как специалист. Конечно, вся первоначальная причина в ее матери. Жена кадрового военного никогда нигде не работала, но ее приняли в партию. За что? Можно лишь догадываться, тогда так просто в партию не принимали, да еще домохозяйку. Вся ее жизнь – это жизнь униженного ничтожества, полная зависти, желания уничтожить тех, кому повезло больше. Когда мы познакомились, мне даже нравился бешеный темперамент Лизы, ее стремление быть лучше всех. Но потом оказалось, что я совсем не так, как нужно, представлял себе ее поступки. Она рассказала мне, как она ненавидела всех девчонок своего класса, как могла «уничтожить» любую насмешками и даже физической расправой, договорившись с парнями из соседнего класса. В классе все мальчики любить должны были только ее. А она кружилась в этом хороводе «любви», самая красивая, самая любимая. «Всеобщая любовь всех мужчин» - один из показателей маниакального психоза для женщин. Потом она замечала, что обратили внимание на другую девочку, или одна из соперниц получила пятерку. Она впадала в депрессию, ею овладевало бешенство. И все это продолжалось и в нашей совместной жизни. У меня уже не было шансов спасти ее.
- Все-таки я не пойму, как это связано с ее матерью? – спросила Вера.
- Очень просто, - задумчиво проговорил Алексей. – Ее мать была и остается ее направляющей силой. Она приходит к нам практически каждый день. Иногда я подолгу сижу в своем кабинете, работаю на компьютере. Когда я открываю закрытую дверь кухни, в которой сидят Лиза, ее мать, и Ксения, то они прерывают беседу, словно только что говорили обо мне. Матрена Павловна сидит мрачнее тучи. Я чувствую себя, как враг, проникший на чужую территорию. Чувствуется, что мать Лизы всю жизнь «переливала» в нее всю свою ненависть, желание убрать со своей дороги тех, кто успешнее ее. Ксению они тоже воспитали в таком же духе. И я уже ничего не могу с этим сделать. Словно костлявая рука этой бабули из сталинских времен хватает меня за горло. Раньше у них были враги на стороне, теперь они сплотились против меня. Иногда мне кажется, что у меня украли мою жизнь.… Все, чем я дорожил, мое оптимистическое видение мира, мою семью, мою дочь. Осталась только работа. Потому я и развелся. Ну, хватит об этом.
- Ну, а что, по мнению психолога, творится в обществе сейчас? Что с нынешней молодежью? – спросила Зина, понимая, что Алексей уже не хочет говорить о своей семье. – Сейчас есть в России массовые психозы?
- Сейчас общество расслоилось. И каждый по-своему с ума сходит, - пошутил Алексей. – Есть старое поколение, в котором еще живы старые страхи и установки. Есть поколение наших ровесников, выросших в условиях «хрущевской оттепели». Есть люди, просто задавленные нищетой, которая диктует им свою жизнь. И, наконец, поколение наших детей, которое тоже расслоено. Но есть в нем здоровая часть с крепким чувством свободы. В них много оптимизма, раскованности. Иногда они идут к цели через роковые ошибки. То влипают в наркоманию, то в бандитские разборки. Кто-то там и остается. Но, как и наши деды в начале нашего високосного века, это опять свободные люди. Они не помнят ни сталинских лет, ни последующих лет. Им не надо мешать, они выкарабкаются сами. Они видят мир прекрасным, они его любят, они баснословно способны – гениальное общество!
* * *
- Мы развелись, хотя Лиза все время говорит, что не отпустит меня.
Я иногда думаю. Как изменилось наше общество за эти годы? Взять хотя бы нашу семью. Я бы охарактеризовал так: От казачьей вольницы через годы сталинских репрессий, через сломленную психику целого поколения, через остаточные явления всего этого опять к свободе, к вольнице наших детей. Ты посмотрите, они ведь сами все выбирают в этой жизни, сами ее строят, и будем надеяться, что они идут в верном направлении. Наш век можно назвать високосным веком, и по определению, и по его вредоносности.
- Алеша, ты не прав. Нет понятия високосного века. Високосный год, это, пожалуйста.
- Ну, дай определение високосного века.
- Ну, уж точно я не помню. Но, по-моему, так. Если порядковый номер года делится на четыре, то в феврале добавляют лишний триста шестьдесят шестой день – 29 февраля. Правильно?
- Правильно, да не совсем, - засмеялся Алексей. - Знаете ли вы, что, например 1700, 1800, 1900 годы не являются високосными?
- Но ведь эти цифры делятся на четыре. Почему же эти годы – не являются високосными?
- Девочки, девочки, вы плохо учились в школе! Для того, чтобы Новый год приходился на определенное взаимоположение Земли и Солнца, последние год каждого столетия, если его порядковый номер не делится на четыре, не является високосным. Иначе Новый год с течением времени переместился бы на лето. Это – григорианский календарь.
- Боже, как все сложно.
- Но самое главное. Теперь каждый век, порядковый номер которого делится на четыре, имеет лишний день, 29 февраля последнего года этого века, и, значит, может называться високосным веком. Значит наш двадцатый век – високосный век.
- Чему ты радуешься, Алеша? Каждый високосный год проживаю с опаской. А тут, оказывается, мы родились и живем в високосном веке.
- А что, разве вы не почувствовали в своей жизни чего-то эдакого? – совсем развеселился Алексей.
- Да уж через край хлебнули и наши родители, и деды наши, и нам досталось на орехи, - задумчиво промолвила Вера.
- Вернемся к поколениям. Сейчас я скажу вам нечто оптимистичное. На рубеже девятнадцатого и двадцатого века здесь, на юге России – казачья вольница. Началась революция, и пошла мясорубка. Сталинские годы, раскулачивание, война. За одно неверное слово стреляли в затылок. Но что удивительно, сколько ни били, ни разбрасывали народ по всей стране, русский народ все умнее и краше становится. И не удивительно, это ведь идет обновление генофонда. Если долго народ не «перелопачивать», идет вырождение нации. И теперь наши парни – лучшие программисты, а девушки выигрывают первые места на конкурсах красоты. А на смену казачьей вольницы идет демократия, свобода.
- Ну, ты нарисовал картину! – засмеялась Зина.
- Алеша, боюсь я за тебя, - вернула их Вера на землю. – Может быть, ты у меня поживешь, или у Зины, пока вы квартиру не разменяете?
* * *
Каждый вечер сестры разговаривали с Алексеем по телефону. Сначала они звонила ему сами, но иногда он говорил иносказательно. Тогда Вера спрашивала:
- Что, Лиза дома?
- Да, - отвечал он.
- Ну что, не можешь говорить? Ты потом сам позвонишь мне? – спрашивала Вера.
- Да, - отвечал Алексей и клал трубку.
У Веры создалось впечатление, что Алексей боится свою бывшую жену.
- Да что же это такое! – возмущалась она при разговоре с сестрой. – Что у них творится? Что? Я и позвонить брату не могу?
Потом Алексей звонил сам:
- Лиза ушла.
- Алексей, я не понимаю, раньше мы просто так болтали по телефону. А сейчас что? Я уже и позвонить тебе не могу.
- Вера, она нагло берет второй аппарат и все слушает.
- Да ты что! – возмутилась Вера. – Да что, она тебя за человека не считает?
- Последнее время что-то происходит. Раньше она как-то паниковала. У нее то истерика была. То бегает, трясет какими-то тряпками, вся из себя такая счастливая, звонит кому-то, хохочет в трубку. То неделю сидит, как сыч, в кресле, и таким тяжелым взглядом меня провожает.
- Ну, это же симптомы маниакально-депрессивного психоза, того диагноза, который ей врач поставил.
- Так вот последнее время что-то изменилось в ее поведении. Нет ни маниакальных. Ни депрессивных составляющих. Просто сидит в кресле, и за мной наблюдает. Иногда мне кажется, что она смех сдерживает.
- Может быть, она надумала что-то с тобой сделать?
- Вера, но она знает, что ей это с рук не сойдет, - засмеялся Алексей. – Вы не позволите, верно.
- Алеша, она больна, тебе это врач сказал. Господи, да почему ты с ней тогда не разошелся, когда она мне рассказала о том, как она лекарства растирала и подсыпала тебе в еду. Тебе в то время, как ты готовил вашу дочь к поступлению в университет.
- Знаешь, я все это проанализировал. Здесь два варианта объяснения. Либо она – дура, либо – злодейка. Если бы она была злодейкой, она не стала бы говорить тебе то, что сказала, А раз она сама тебе призналась в том, что подсыпает мне лекарства в еду, она просто дура. А то, что она – дура, я знал, когда женился.
- Алеша, есть еще один вариант. Лиза больна. Маниакально-депрессивный психоз – это очень серьезный диагноз, и его поставил врач психиатр. С этим нельзя не считаться. Ее поведение может быть непредсказуемо.
- Верочка, дорогая, я не хочу об этом говорить. Это, в конце концов, - моя жизнь.
- Ладно, все, прости, прости.
- Не обижайся! Давай поговорим об Андрее. Знай, Вера, с точки зрения психологии, у него сейчас очень сложный период. Это – и физиология, гормональная перестройка, и обретение качества мужчины, и новый коллектив, в который ты его «кинула» слишком рано. Ты ведь помнишь. Студенческие общежития, пьянство.
- Это ты, Алешенька, свою юность вспоминаешь. У них теперь – ночные клубы, дискотеки. И наркотики…
- Неужели-таки наркотики?
- А ты себя вспомни двадцать пять лет назад, когда я приехала с производственной практики. Что ты мне сказал?
- Что? Я не помню.
- Даже в то время были какие-то наркотики. И в вашем классе умер один из близнецов, я уже забыла их фамилию. А ты сказал, что попробовал все, что смог найти, и что ты не дурак. Только попробовал, но употреблять не будешь. Вот, боюсь, что твой племянник – такой же любознательный. Только сейчас все это гораздо серьезнее. И от первой пробы люди умирают. Каждый раз, когда они с друзьями где-то выпивают, я дергаюсь, и не знаю, что делать.
- Хочешь, я с ним поговорю.
- Даже не знаю, если будет повод, поговори, конечно, но очень осторожно, не переходя на личности. Так, небольшой экскурс в психологию. Заходи к нам как-нибудь, ты ведь ведешь занятия у математиков. А это в пяти минутах от нашего дома. Послезавтра – первое сентября. Как будут занятия по соседству, заходи.
- Договорились.
Это был последний разговор Веры с Алексеем. Первого сентября она закрутилась, забегалась. Заходила на факультет к Андрею. Узнала расписание пересдач экзаменов. Ведь из-за сотрясения мозга Андрей не сдал два экзамена в летнюю сессию. Когда хватилась позвонить Алексею, то было уже одиннадцать. Подумала, что он уже может спать.
Утром ее разбудил звонок телефона. Было несколько минут восьмого. Голос Лизы был равнодушно-бесцветным.
- Вера, - сказала она. – У нас несчастье, – у Веры почему-то промелькнула мысль о чьей-то сломанной руке.- Алеша умер.
- Как? – только и смогла вымолвить Вера.
- Ты не переживай. Он легко умер, - в голосе Лизу были какие-то странные нотки. Как будто она была пьяной.
- Как это, легко умер?! - задохнулась Вера. - Я сейчас приеду.
Вера сразу же набрала номер телефона сестры, и в ответ на страшное сообщение услышала душераздирающий крик. Зина всего лишь два года назад похоронила мужа, умершего мгновенно от разрыва аорты.
В такси Веру кидало из стороны в сторону.
- Побыстрее, пожалуйста, - шептала она, как будто от этого еще что-то зависело.
* * *
Алеша лежал на полу в комнате Лизы. Его руки были еще теплые. Что было дальше, Вере трудно вспоминать. Просто Алеша был для нее и младшим братом, и другом, который делился с ней одной тем, что не мог рассказать никому другому.
Вера вспомнила, что недавно принесла Алеше реферат по танатологии. Этот реферат принесла ее дочь Нина. Научное понимание смерти. Вере понравилось. Сейчас она вспомнила, что в ответ Алексей пошутил, прочитав четверостишье Омара Хайяма:
Из всех ушедших в бесконечный путь
Сюда вернулся разве кто-нибудь?
Так в этом старом караван-сарае,
Смотри, чего-нибудь не позабудь.
Сейчас все ее существо кричало:
- Зачем?! О. Господи! Зачем?! – и ей вспомнилось другое четверостишье Омара Хайяма:
Эй, видящий вращенье небосвода,
Не помнящий, что смерть стоит у входа,
Очнись, взгляни хоть мельком, как с людьми
Жестокосердно поступают годы!
- Как он умер? – спросила Вера у Лизы.
- Мы занимались любовью, - со смешком ответила Лиза. – Он умер на мне.
- В шесть часов утра? Любовью? Да вы уже сколько времени не занимались любовью?! – Вера знала, что Алексей был совой. Еще Вера знала, что Алексей всю жизнь любил другую женщину. Сейчас, когда они разошлись с Лизой, он опять встретил Татьяну, и у них как в юности стала зарождаться любовь. Он не мог заниматься любовью с Лизой, да еще в шесть часов утра.
- А ты что, подозреваешь меня в чем-то? – Лиза была возбуждена и агрессивна. – Можешь спросить у соседки, у Вали. Я ее позвала, когда Алеша стал задыхаться. Мы вместе дожидались скорую.
Пришла Зина. На ней лица не было.
- А я разговаривала с Алешей очень поздно. Уже был двенадцатый час ночи. И он удивлялся, что Лизы нет дома. Потом сказал, что она частенько не ночует дома. Наверно, остается у дочери.
Потом пришли с факультета. Их посадили в зале. Все были подавлены и даже не разговаривали.
Вера наблюдала за Лизой. Когда Лиза входила в зал, где сидели Алешины сотрудники, у нее был вид убитой горем вдовы. Когда приходила в спальню, где на полу лежало еще теплое тело Алеши, и на диване сидели мы с Зиной, она становилась, как фурия.
- Отвоевал, отмучился, воитель, - бормотала она себе под нос.
- А что, Ксюша придет? – спросила Зина.
- У нее маленький ребенок, - зло ответила Лиза.
- Лиза, как же так? У нее же есть няня. У Ксюши отец умер!
- Подумаешь, отец! У них последнее время были плохие отношения. – Но все-таки Лиза пошла и позвонила дочери.
Через полчаса Ксения пришла и села на диван, повернув под себя ноги.
- Вот теперь твоя Зоинька и забудет дедушку! Какой он был добрый, хороший!
- А что она хорошего смогла бы вспомнить? Я его на день рождения пригласила. Так он пришел, развернулся и ушел. – Алеша рассказывал сестрам, как его, ученого с мировым именем собственная дочь, жена нового русского, все на кухне норовит покормить, когда стол для друзей собран в комнате. В нашей семье такого никогда не было, и Алеша недаром обижался на дочь.
- Он вообще перешел грань, и я его наказала, - вырвалось вдруг у Лизы.
- Ты о чем говоришь?! Это и есть наказание?! – вскричала Вера, показывая на мертвого Алешу. Лиза выскочила из комнаты, и пошла разговаривать с сотрудниками Алексея.
У Веры голова шла кругом от всего этого. Она вспомнила слова Алеши, когда они с Зиной предостерегали его.
- Она не посмеет, - сказал он тогда. – Она знает, что будет наказана. – Он имел в виду то, что они – его сестры не дадут Лизе остаться безнаказанной.
- Надо действовать, - подумала Вера. Она договорилась о встрече с адвокатом, который помогал ей тогда, когда на Андрея напали, раздели, избили до сотрясения мозга, а потом милиция попыталась все перевернуть, и выставит Андрея виноватым.
Вера все делала автоматически. Мысли тоже появлялись и исчезали. Вера зашла в спальню Алеши, и взяла там книги, которые она давала Алеши. Но книги были чужыми, и их нужно было отдать. Все на кровати Алеши было перевернуто, словно там шла борьба.
Следователь стал вызывать их одного за другим.
Лиза все ходила из комнаты в комнату и бубнила что-то недоброе, оскорбительное и для Алеши, и для них, его сестер.
Потом все было, как во сне.
Следователь, которому Вера сказала о своих подозрениях, ничего не хотел об этом слышать.
- Вы знаете, если даже нож торчит из груди, или топор из спины, то все это нужно еще доказать, кто и почему убил. А здесь человек просто умер. Вот экспертиза и разберется. А я ничего подобного записывать не буду. Это – разборки родственников. Если бы мы на все подобные подозрения обращали внимание, нам по настоящим преступлениям работать было бы некогда.
Адвокат тоже спросил Веру:
- У Вас есть какие-то имущественные претензии к Вашей невестке?
- Да, нет же! – в сердцах вскричала Вера. – Но она говорит, что он перешел какую-то грань, и она его наказала. Ведь фактически она признается в убийстве. Кроме этого, она больна. У нее диагноз – маниакально- депрессивный психоз.
- У вас есть какая-нибудь справка об этом? Она состоит на учете у районного психиатра?
- Нет. Брат консультировал ее частным образом. Я не знаю имени врача.
- Ни один врач не имеет права давать нам подобную информацию. Да и что, нам опросить всех психиатров города?
- Неужели ничего нельзя сделать? Он был уверен, что если что-то случится, она будет наказана.
- Лучше бы он подумал о том, как с ней расстаться и никогда больше не встречаться.
- Он хотел потом уехать в Канаду.
- Верочка, Вы мне глубоко симпатичны, тем более нас познакомила подруга Вашей старшей дочери Мариночка. А она – подруга моей жены. Но если бы даже мы сумели найти яд в теле, на суде все эти факты развалятся. Он мог этот яд принять сам. Нет свидетелей. И яд они не найдут. Недаром этот новый русский – муж его дочери сам поехал в морг. Они уже наверняка заплатили за то, чтобы анализы были чистыми. Нельзя жить с человеком в одной квартире, если знаешь, что он может тебя отравить.
- Мы ему тоже говорили об этом.
- Вот и оставьте теперь все это. Его уже не вернешь. А у Вас – дети. Берегите себя, думайте о детях.
А Вера не могла ни о чем больше думать. Даже смерть Саша Вера перенесла легче. Все-таки она после долгой болезни Саши была подготовлена к такому развитию событий. А теперь…. Вера дышала, и ей было больно. Сам воздух был напитан болью.
Она попыталась обратиться в прокуратуру, но все было бесполезно. Никто ничего не хотел проверять. Ночью родились ужасные стихи.
Нас было четверо, и ты
Уже был мертв.… Не мог ты слышать.
Жестокие слова пусты
И бесполезны… Мертв уж ты…
О! Как же ненависть сильна!
Вы не могли остановиться.
Все осознать и спохватиться,
Увидеть просто: мертв же ты!
Вот дочке нечего сказать
Хорошего на путь твой вечный,
И приговор свой бессердечный
Цедит сквозь зубы. Мертв же ты!
«Что грань ты где-то перешел,
И смертью ты теперь наказан!» -
Как тост женою бывшей сказан,
Довольною, что мертв уж ты.
«Гордыня мучила тебя
всю жизнь. Она и погубила!» -
Над теплым телом говорила,
Забыв как будто, мертв уж ты. –
«Теперь свое отвоевал!
Отмучался уже, воитель!
Могила – вот твоя обитель!
РАЗМЕН ЗАКОНЧЕН! Мертв уж ты».
А после похорон сестре
Она звонила и звонила:
«Ну, как поминки? Все так мило!»
Нам свет немил, ведь мертв уж ты…
Теперь ты нужен, как герой.
Любили, любят… Боже мой!
Венков не жалко, и цветы…
Но ты не видишь… Мертв уж ты…
Мой Бог! Разверзни небеса!
Кощунственность их слишком дерзка!
А безнаказанность так мерзка!
Все Боже видишь… мертв уж ты.
5 сентября 2000 г.
«До меня поздно, но дошло, что у меня украли мою жизнь!» - сказал мой брат в последнем в его жизни телефонном разговоре c сестрой.
Поздно, милый мой…
Жизнь моя украдена.
Поздно, но дошло.
И судьба не спрятала
Под свое крыло.
Я ль нарушил заповедь?
Иль кого убил?
Мне казалось, искренне
Я весь мир любил.
Но в семье не сладилось.
Вкривь и вкось пошло.
К Богу достучаться бы:
«Господи! Алло!
Помоги, Всевышний, мне
Справиться с судьбой».
«Жизнь твоя украдена!
Поздно, милый мой»!
8 сентября 2000 г.
ЖРЕЦЫ МАДАГАСКАРА СЧИТАЮТ, ЧТО 1-2 СЕНТЯБРЯ В МИРЕ
БЕЗРАЗДЕЛЬНО ГОСПОДСТВУЮТ СИЛЫ ЗЛА.
В день смерти моего младшего, единственного и такого любимого брата Карпенко Алексея Сергеевича перестал звонить наш домашний телефон. Он принял сообщение о смерти брата и умолк. Неодушевленный аппарат не выдержал такого страшного известия. Он не сгорел, его не роняли, но мастер сказал, что ремонту он не подлежит. Новый аппарат с определителем номера сын установил в другом месте.
После поминок брата на 9-ый день, которые его кровные родственники провели у его племянницы в доме, соседнем с тем, где мой брат жил и умер, уже дома я присела в том тихом уголке своей квартиры, где раньше стоял телефон. И ежедневно вечером звонил брат. Я очень устала за эти дни. Днем я была как во сне, а ночами сна не было.
Был первый час ночи. Я закрыла глаза, и в ушах зазвенел его голос:
«Вера, привет!»
«Привет!» - растерянно ответила я.
«От Наташи ничего нет», - брат переписывался по электронной почте с моей старшей дочерью, которая уже 8 лет жила в США. С этих фраз начинался наш каждый вечерний разговор. Если письмо было, брат звонил утром.
«Я знаю, Наташа звонит мне почти каждый вечер с тех пор...», - замешкалась я.
«… Как я умер», - с иронией закончил брат. Я скорее чувствовала, чем слышала все эти слова.
«Боже, мой! Какой ужас, Алеша!» - пролепетала я.
«Ай! - почти весело сказал он. - Зато теперь не нужно думать о старости», - брат всегда любил пошутить над собой. Он не был даже расстроенным.
« Господи, да как же это случилось?» - спросила я.
«Ты почти все поняла правильно...», - ответил он.
И я увидела начинающийся рассвет в окне его комнаты. Стол, на котором стоял компьютер, стопку его рукописей. И тени…
Моя знакомая, журналист по профессии вызвалась мне помочь, как экстрасенс вытащить меня из глубокой психологической ямы, в которую я попала после смерти брата. Наконец, в конце некой серии сеансов она гадала на старинных картах своей бабушки, которая была белой колдуньей. В конце гадания она была измучена. В центре лежала какая-то карта, которую нельзя было открывать, иначе будет наказание. Другой колодой карт она испрашивала разрешение открыть карту. Я не верила во все это, но действия отвлекали, тушили мои эмоции. Наконец, карта была открыта...
- Это было жертвоприношение, - промолвила колдунья. Потом возникли стихи:
Белая колдунья
Белая колдунья,
Красные глаза:
"Милая, ту карту
Открывать нельзя".
Кожа, словно пепел.
Пот катит ручьем.
Вот и отключилась!
Все ей нипочем.
Белые ресницы,
Кожа мертвеца.
"Разреши, царица,
Именем отца!"
Что ж, теперь Исида
Все желает знать!
И колдунья может
Карту открывать:
"Жертвоприношенья
Совершен обряд!"
Жертвоприношенье!
Карты стали в ряд.
Белая колдунья,
Красные глаза.
А из глаз безумных
Катится слеза…
11 октября 2000 г.
И, наконец, через некоторое время в день рождения брата родились стихи совершенно другие, мягкие, в которых была не боль, отчаяние, и жажда мщения, а тихая грусть и нежность.
Памяти брата Карпенко Алексея Сергеевича
Последняя колыбельная
(Спи, единственный, Мастер мой!)
Ты лежишь на полу босой…
Вечный сон овладел тобой…
Руки теплые, спят глаза…
Что последнее ты сказал?
Что ты вспомнить успел? О ком
Ты подумал в тот миг? О том,
Как предсмертный провел свой час,
Не узнать никогда. Сейчас
Нам не нужно тебя будить.
Будем молча твой сон хранить.
Ужас смерти ушел давно.
Паутинки летят в окно.
Осень ранняя, тихий день,
Лица грустные. Свет и тень…
Ты лежишь на полу босой.
Вечным будет теперь покой!
Колокольчик звенит в окне.
Это – ангел в волшебном сне.
Он погладил тебя, любя:
«Ты свободен! Он ждет тебя!»
Спи, мой мальчик, мой младший брат!
Будет Он этой встрече рад!
Заискрится твой интеллект!
Хватит тем вам на много лет.
Спи, единственный, Мастер мой!
Там найдешь ты не свет, покой.
С той, с которою столько лет
Разлучал тебя белый свет.
На рассвете в блеске лучей
Через мшистый мостик с ней
Вы пройдете вместе пешком
По песчаной дороге в дом.
Дом твой вечный! Как детства дом!
Виноград вьется, свечи в нем.
Заструится ручей весной.
Насладишься ты тишиной!
При свечах гусиным пером
Над старинным склонясь столом
Как приятно будет писать!
Станешь мудро ты рассуждать!
Под босою ногой песок
Зашуршит, словно жизни срок.
И с улыбкою засыпать
Словно в детстве будешь опять…