Стул был очень неудобным. От часового сидения на нем поясница затекла и, казалось, превратилась в соляной столп, который от любого неловкого движение пойдет трещинами и развалится на кусочки. Перекладина нещадно давила в подколенном сгибе и заставляла его все время приподнимать ноги на носочках, чтобы хоть как-то избавиться от этого нестерпимого давления.
Трое других претендентов крутились не меньше него, безуспешно пытаясь найти удобное положение, которого не существовало в принципе. Их взгляды скучающе блуждали по унылому, серо-голубому коридору. Такие коридоры существуют, вероятно, во всех учереждениях, как будто их делают под копирку. Тусклая краска, потрескавшаяся штукатурка, на стенах нет почти ничего, за что можно было бы зацепиться взгляду. Для этих троих, да и для всех остальных, это именно так, но только не для него. А он то уж перевидал десятки таких похожих коридоров и помнит каждый из них и каждую деталь, относящуюся к ним.
Вон там посередине на стене небольшая картинка – репродукция на одну из работ Пикассо. В других коридорах тоже обязательно висела картина, а иногда даже две. Всегда разные, обычно репродукции работ известных художников, иногда портреты знаменитых людей, а однажды он с удивлением увидел детский рисунок выполненный акварелью. Картины были в разных рамках, на разном удалении от двери, висели не на одинаковой высоте и под различными углами.
А еще каждый коридор обладал своим неповторимым рисунком трещин. В одном, они расходились как паутина из угла на стены, да настолько реально, что, казалось, еще немного и по ней спустится огромный паук. В другом, они напомнили ему горные склоны. Не хватало только лыжника катящего по ним. А здесь через весь потолок трещина прочертила зигзаг молнии, как будто повелитель Олимпа, осерчав, швырнул ее с вершины горы, расколов потолок надвое.
Если кто-то подумает, что на этом все отличия заканчиваются, то окажется совершенно не прав. Для него существовали и сотни других различий, незаметных для неискушенных глаз. Даже одинаково-стандартный, на первый взгляд, цвет краски отличался каким-то незначительным оттенком в сотую долю тона. Он помнил их все.
Ожидание затянулось. Не смотря на то, что пришел он не последним, каким-то непонятным образом он оказался в самом конце очереди. Это было не первое его собеседование и, особых надежд возлагать на него не стоило, но все равно, он терпеливо дожидался, не теряя надежды.
Все трое претендентов, сидящие рядом с ним, как и те пятеро, что уже покинули коридор, были ему знакомы. Каждого из них он хоть раз, но где-то встречал. Кого-то в супермаркете, кого-то в банке, а кого-то просто на улице. Он помнил все детали этих встреч – где они произошли, как и когда. Помнил, во что был одет каждый из них. Вон тот справа, всегда носил мешковатые джинсы, растянутые в коленях и замызганные футболки неопределенных цветов. Волосы его постоянно топорщились в разные стороны, не зная расчески. Сейчас же, он приоделся в, хоть и не новый, но довольно элегантный и отглаженный костюм. Похоже, костюм был с чужого плеча, рукава доходили ему до середины ладоней и парню постоянно приходилось поддергивать их. Волосы его в этот раз были аккуратно уложены и разделены четким пробором.
Тот, что посередине, всегда прилично одевался. Конечно, в тройке он не ходил, но на нем каждый раз была элегантная рубашка, застегнутая под горло, брюки и начищенные туфли.
Последний предпочитал спортивную одежду. Обычно, костюмы адидас и фирменные кроссовки. Но догадаться прийти в таком виде на собеседование!
Да, наверное, не было в этом городе человека, которого он бы не встречал хоть однажды и не знал в лицо. При разных обстоятельствах, в разное время и в разной одежде, но всегда он помнил каждую, мельчайшую деталь этой встречи.
Время тянулось мучительно медленно, но всякое ожидание, так или иначе подходит к концу. Претенденты один за другим скрывались за дверью, оббитой темно-коричневым, потрескавшимся дермантином, а выходя оттуда и игнорируя оценивающие взгляды своих соперников, с невозмутимым видом игроков в покер, удалялись по коридору к выходу.
Наконец, настала и его очередь. Он сглотнул ком застрявший в горле, расправил складки на брюках, отряхнул с рукава несуществующую пыль и выдохнув в сторону, как перед рюмкой водки, нырнул в раскрытую дверь.
Небольшая, аскетичная аудитория. Огромные окна без штор. Старые, вероятно середины прошлого века рамы, растрескались и вспучились слоями от невероятного количества краски, нанесенной на них за все годы. На стене большая, красочная таблица Менделеева. Во фронте классная доска во всю стену, побелевшая от разводов мела, а под ней массивный дубовый стол, за которым сидела комиссия из трех человек.
Он тихонько прикрыл за собой дверь и, смущенно улыбаясь, нерешительно направился к столу.
- Проходите, проходите, молодой человек, - махнул ему рукой, сидевший в центре человек, по всей видимости, бывший председателем комиссии. А где еще сидеть председателю, как не в центре.
Короткая стрижка, высокий лоб с залысинами, жесткая седоватая щетина покрывавшая щеки и подбородок и круглые очки на носу, делали его похожим на Стива Джобса.
Стул, предназначенный для интервьюируемого, по виду был так же неудобен, как и тот на котором он сидел в коридоре. Он взялся за спинку, но сесть не торопился, ожидая приглашения, которое не заставило себя ждать.
- Присаживайтесь, - вновь обратился к нему Джобс.
Слева от председателя сидел совершенно круглый человечек. На идеально лысой шарообразной голове и круглом лице почти не было выступающих частей. Уши плотно прижаты к черепу, носик – маленькая пуговка, глаза близко посажены, а светлые брови почти незаметны. Одним словом – мячик.
Человек, сидевший справа, был тяжеловесен и высок ростом. Даже сидя он возвышался над остальными на целую голову. Его массивная челюсть выдавалась далеко вперед. Глаза маленькие, глубоко утоплены под нависающими надбровными дугами. Волосы зализаны и затянуты сзади в хвостик. Лицо с красноватым оттенком, выдавало любителя выпить. Он сразу понял, кого напоминает ему этот великан. Для этого даже не нужно было обладать такой уникальной памятью как у него, сходство сразу бросалось в глаза каждому, кто хоть раз читал комиксы или смотрел поставленные по ним фильмы. Конечно же, Хеллбой!
Украдкой оглядев его, чтобы не привлекать внимания, он попытался разглядеть на голове спиленные рога, но, к своему огорчению, ничего не обнаружил.
Все трое выглядели уставшими. И не удивительно, целый день провести в закрытой аудитории, выслушивая десятки претендентов на должность, задавая одни и те же вопросы и выслушивая повторяющиеся ответы.
- Кто-то еще остался снаружи? – спросил Мячик, с надеждой в глазах на отрицательный ответ.
- Нет, я последний, - ответил он.
- Замечательно, - обрадовался Мячик, нарушив улыбкой свою идеальную шарообразность.
Быть последним всегда имеет свои плюсы и минусы. С одной стороны, члены комиссии уставшие и вымотавшиеся за за весь день, раздраженные недалекими ответами некоторых претендентов, ждут не дождутся окончания своих мучений. С другой, зная, что он последний и после него их ждет долгожданный отдых, они расслабляются и невольно дают последнему скидку, как на время, так и на несуразность ответов. Да и последнее впечатление всегда запоминается лучше и дольше, правда он не совсем понимал почему, ведь он то помнил все одинаково ясно.
- Ваше имя, молодой человек? – обратился к нему Джобс, дождавшись пока он сел.
Он назвался. Все трое зашуршали бумагами, выискивая нужные в папках, лежащих перед ними.
Мячик первым обнаружил необходимые бумаги и уткнулся в них носом, демонстрируя блестящую лысину. За ним и Хеллбой вытащил из папки несколько листов и, принялся разглядывать их, нахмурив брови, от чего сразу приобрел еще более грозный вид.
- Такссс… - Джобс устало потер переносицу. – А вот и вы.
Несколько минут три пары глаз, в полном молчании, сосредоточенно бегали от строчки к строчке. Он неловко заерзал на жестком стуле в ожидании вердикта.
- Ну что ж, молодой человек, - не поднимая на него глаз, задумчиво произнес Джобс. – С вашим резюме я ознакомился, но есть несколько моментов, которые, мне хотелось бы, чтоб вы пояснили.
Все-таки он не ошибся, когда принял Джобса за председателя. Говорил он в единственном числе, ничуть не смущаясь своих коллег, как будто сам единолично представлял всю комиссию. Держался самоуверенно и надменно, а речь его была размеренна и взвешена, так что не оставалось никакого сомнения в его авторитете. Но эта его манера говорить "молодой человек", после третьего раза, начинала раздражать.
- Как вы уже видели в запросе, нам нужен человек на должность младшего научного сотрудника. Мы ищем работника с определенными данными и навыками. Но для начала, мне бы хотелось кое-что прояснить на счет вашего образования, - Джобс поджал губы и недоуменно приподнял брови. – Вы пишете в резюме, что закончили Технологический университет, но не уточняете на какой кафедре и не предоставляете диплома об окончании.
- Вы понимаете, - он немного замялся перед ответом. – Я прослушал лекции на всех кафедрах.
- На всех?! Вы смеетесь?
- Нет, что вы! – испугался он грозного тона председателя. – Это действительно так. Ну… если честно, то кое-что я пробежал сам по учебникам и справочникам.
- Вы нас тут в заблуждение не вводите! – громогласно встрял в разговор Хеллбой. – К вашему сведению, я навел о вас справки и знаете, что выяснилось?
Великан повернулся всем телом вправо, обращаясь к Джобсу:
- Нет у него диплома! Оказывается, из университета его отчислили за непосещаемость! Мало того, он успел поступить и вылететь после первого, ну максимум второго года учебы еще из трех университетов! И это не смотря на то, что набирал самый высокий проходной бал в каждом из них!
- Ну-ссс молодой человек. Тогда, я не понимаю. Объяснитесь, пожалуйста, почему вам не училось и как вы можете претендовать на данную должность без наличия диплома.
Он уже не раз сталкивался с таким скептицизмом, но сколько не готовился к этому, каждый раз натыкался на глухую стену недоверия и непонимания. Ведь то, что интересовало комиссию, в конечном итоге, это, не столько нужные знания, как бумаги подтверждающие их. А как доказать, что у тебя есть эти знания и даже сверх того, что им нужно, если без документов, тебя просто не хотят слушать.
Хеллбой был прав. Формально, он не закончил ни один из четырех институтов и университетов, в которые поступал, но вовсе не потому, что не желал учиться. Напротив, его неуемная тяга к знаниям сыграла с ним злую шутку.
Еще со школы, он был самым лучшим учеником. Начав учебу, в шесть лет, благодаря своей феноменальной памяти, он моментально обогнал своих сверстников. Но первый класс стал для него настоящим мучением. Слушать, как первоклашки сотни раз повторяют за учительницей буквы алфавита, было просто невыносимо. Не осознавая, что отличается от своих одноклассников, он не мог понять, зачем нужно повторять столько раз то, что уже знаешь. Естественно, он отвлекался, занимался на уроках другими более интересными и новыми делами – рисовал, читал, принесенные им из дома книги, просто смотрел в окно, мечтая и витая в облаках. И не удивительно, что за поведение ему всегда ставили низкие отметки, а дневник пестрел записями и замечаниями.
Его посылали к психологам, проверяли на аутизм, на гиперактивность и еще на кучу разных, временами противоречащих друг другу тестов. Так и не обнаружив никаких отклонений, хоть и подметив необычно острую память мальчика, специалисты понаписали целую кипу ненужных заключений.
Второй класс был не лучше. Третий он перепрыгнул, сразу перейдя в четвертый. А в старших классах было интереснее, но многочисленные повторения пройденного материала, выводили его из себя.
Школу он закончил в пятнадцать, и то только потому, что школьная программа отставая от его темпа, мертвым грузом тянула его назад. Потом был первый университет, в котором он проучился почти три года, пройдя за это время всю пятилетнюю программу, но так и не получив диплома, ушел на два года в армию.
Отличником боевой подготовки ему стать не удалось, по причине хилости организма, но в одном ему все-таки получилось отличиться. Прочитав устав за несколько часов, он, на следующий день, пересказывал его наизусть, чем сильно удивил как командиров, так и своих сослуживцев. Во всем, что касалось теоретической части, никто не мог превзойти его, благодаря его уникальной памяти. Однако, такое рвение в учебе было воспринято остальными, а в особенности старослужащими, как желание выделиться, а это привело к тому, что из нарядов он просто не вылезал. Нож для чистки картошки, метла да тряпка стали для него лучшими друзьями на все время службы, чему он в принципе и не противился, предпочитая наряды постоянной и однообразной муштре.
Закончив армию, он не стал возвращаться в университет, хотя место все еще было закреплено за ним. Ему просто было не интересно. Курс он прошел полностью, а вновь сидеть на пройденных уже лекциях, терять время только ради получения диплома он не хотел, поэтому решил поступить в другой университет.
Но теперь ему нужно было и как-то содержать себя. На бирже труда, без доказательств о высшем образовании, ему предложили только черную работу. Подсобный рабочий на стройке, работа на конвейере или должность дворника, вот и весь выбор. Что ж, черной работы он не гнушался, привык к ней и даже по своему полюбил за два года армии. Не долго думая, он согласился, а сам в это время подал документы на поступление в финансово-экономический институт.
Вначале, он ходил на лекции вместе со своими однокурсниками, но понял, что большинство лекций повторяют то, что он уже учил. Он быстро заскучал, стал выбирать, на какие предметы ходить, а на какие нет. А потом понял, что нужно делать. Вместо того, чтобы терять время, прослушивая знакомый ему материал, он стал посещать лекции второго и третьего, а позже и более старших курсов. И так, за два года, он закончил полный курс института с девяностопроцентной непосещаемостью своего. Ему делали замечания, предупреждения, вызывали к ректору и в конце концов отчислили.
Потом был еще один университет и еще один. Везде он набирался недостающих ему знаний и отовсюду его отчисляли за низкую посещаемость занятий. Но если бы его только допустили до сдачи экзаменов, он получил бы как минимум четыре специальности.
- Молодой человек! Вы случайно не уснули?
- Простите, - он стряхнул с себя оцепенение, еще раз собираясь с мыслями и пытаясь понять, как рассказать все это комиссии. – Видите ли, у меня очень хорошая память. Да, я пропускал в университете лекции, но только те, которые уже слышал. А в это время, посещал другие занятия. Понимаете, мне достаточно один раз услышать или увидеть, чтобы запомнить что-то навсегда.
- Даже если это так, - скептически произнес Хеллбой. – Это еще не делает из вас специалиста.
- Конечно, нет, - согласился он. – Но нужные знания у меня есть.
- Одно дело знать, другое понимать, - поддержал коллегу Джобс.
- К сожалению, вы правы, - вздохнул он. – По началу, это действительно очень мешало мне. У меня в голове было столько знаний - уравнения, формулы, теории, теоремы, аксиомы, тезисы. Я знал их наизусть. Разбудите меня среди ночи и я расскажу вам без запинки принцип неопределенности Гейзенберга, но понять, связать все эти знания вместе, я не мог. Как будто, стою на станции, а мимо проезжает длиннющий состав с груженными вагонами моих знаний. Я могу посчитать их, прочитать маркировку на боках вагонов, но они мелькают и мелькают мимо и какая связь между первым и всеми последующими, я не могу сообразить. Знаю, что есть какая-то сцепка, иначе весь состав давно бы развалился, но как бы не вглядывался, разглядеть не могу, уж больно много их и больно быстро они проезжают.
- Очень красочное сравнение, но нам то что это дает? Нам нужен человек имеющий знания и умеющий пользоваться ими, - остановил его Джобс.
- Я понимаю, к этому и веду. Дело в том, что так было только в начале. Чем больше знаний я приобретал, тем больше связок обнаруживал и тем чаще ко мне приходило понимание. И если уж до конца проводить сравнение, то теперь я уже не стоял на перроне, беспомощно провожая взглядом проходящий мимо состав, теперь я был его машинистом. Находясь во главе поезда, я мог переходить от вагона к вагону, мог связываться с каждым из них по интеркому и каждый отвечал мне, возвращая знания, разложенные в нем по полочкам. Принимая на станциях новый вагон со знаниями, я заранее знал где ему место в моем составе и ставил его в нужное место. А если без аллегорий, то могу с уверенностью заявить, сегодня я не просто тащу за собой багаж ненужных знаний, но и прекрасно умею ими пользоваться.
- И вы хотите сказать, что у вас такие обширные знания? Целый поезд?! Все-таки за плечами четыре университета, правда формально незаконченных, - ехидно ухмыльнулся Хеллбой.
- Нет, к сожалению, они не столь обширны, как мне хотелось бы, - застенчиво улыбнулся он. – Я вовсе не утверждаю, что знаю все, но я знаю все, что хоть раз видел или слышал.
- А вот мне интересно, - подал голос Мячик. – Видели ли вы…. Ну допустим число "Пи" до десятого знака.
- Вы знаете, до десятого нет…
Мячик победно заблестел улыбкой, посмотрев на коллег взглядом "как я его сделал".
- Видел до тысячного.
- До тысячного?!
- Да. Хотите услышать?
- Будьте добры.
- Три точка один четыре один пять девять два шесть пять три пять восемь девять семь девять, - начал перечислять он.
Все трое завороженно смотрели на него. Джобс приподнял левую бровь, Хеллбой, наоборот брови опустил, а Мячик удивленно выпучил глаза. После семидесятой цифры, их терпение кончилось.
- Думаю, достаточно, - остановил его Джобс.
- Хорошо, но если вы желаете, могу продожить. Только число "Пи" иррациональное и его десятичное представление никогда не заканчивается, а я, если честно, только первые тысячу знаков видел.
- Нет, спасибо, мы вам верим.
- Ну и как ты собирался проверить его точность, - повернулся Хеллбой к Мячику. – Я лично только до третьего знака помню.
- Я тоже, - съежился тот, как будто из него выпустили весь воздух.
- Вижу, память на числа у вас хорошая, а какими еще навыками обладаете? – спросил Джобс.
Он покрутил головой, осматривая аудиторию и прицениваясь. Справа на стене в рамочке висела грамота, выданная кафедре за признание научных достижений. Витиеватая рамка по краю документа, часть слов написана прямыми печатными буквами, часть более мелкими прописными, чуть размытая печать и размашистая подпись. Он встал и, подойдя, снял грамоту со стены. Еще раз взглянув на нее вблизи, перевернул и положил ее в центр стола.
- Можно, - кивнул он в сторону стопки чистых листов.
- Пожалуйста, - разрешил Джобс.
- И карандаш.
Получив необходимое, он склонился над столом. Карандаш забегал по бумаге с невероятной скоростью. Комиссия заинтересованно следила за ним, пытаясь понять его замысел. Пять минут, ну может семь и он отложил карандаш в сторону, подвинул листок к председателю и, развернув грамоту лицевой стороной вверх, положил ее рядом.
- Сравните.
Перед комиссией лежали две совершенно идентичные грамоты, с той лишь разницей, что одна была цветной, а другая черно-белой. Даже размытость печати была передана с ювелирной точностью.
- Ух ты! – восхитился Мячик. – Действительно один в один! И как это вам удалось?
- Ну просто у меня хорошая память и небольшие навыки в рисовании.
- Да, действительно, выполнено очень точно, - сравнив рисунок с оригиналом, согласился Хеллбой. – Но копировальная машина у нас уже есть, так что продемонстрируйте что-нибудь еще.
- Да, молодой человек, еще раз напомню – нам нужен младший научный сотрудник, а не художник. Лучше скажите, как вы ладите с научной литературой? По роду нашей деятельности, часто приходится делать тематический литературный обзор. А в вашей будущей должности, если, конечно, вы ее получите, это будет одной из основных работ.
- Тогда, вы обратились по адресу. Литературный обзор, я могу провести намного быстрее кого-то другого, а в определенных случаях, вся нужная литература находится здесь, - он постучал пальцем по лбу.
- Не слишком ли вы самоуверенны, молодой человек?
- Простите, не хотел таким показаться. Но это действительно так. Все дело, как я уже говорил, в моей хорошей памяти. За время учебы в университетах, мне пришлось просмотреть очень много научной литературы, статей и лекций. Увидев однажды, я ничего не забываю и все, что когда-то читал, могу воспроизвести дословно по памяти.
- Да вы просто незаменимый человек, - скривился Хеллбой.
- Что вы, нет! – он сложил руки на груди в защитном жесте. – Незаменимых людей, как говорится, нет, но небольшую библиотеку, думаю, смогу вам заменить.
- Ну, хорошо, - кивнул головой Джобс. – Но часто бывает, что нужная статья написана на другом языке и не имеет перевода. Обычно, это английский, как общепринятый в научных кругах, но очень много материала попадается и на немецком, испанском, французском и даже японском. Как у вас с иностранными языками? Я не совсем понял, что значит "есть" в вашей анкете, в графе "знание языков"? Пока что, вижу только, чувство юмора у вас есть.
- Так там, в стандартной анкете очень мало места, всего одна строчка, - пожал он плечами. – Я бы просто не смог втиснуть в нее все языки, которые знаю.
- А что, их так много?
- Всего тридцать четыре вместе с несколькими диалектами.
- Ско-о-олько? – удивленно переспросил Мячик.
- Тридцать четыре, - невозмутимо ответил он. – С языками проще всего – чистое запоминание, главное ведь словарный запас. На некоторые мне хватало месяца, чтобы выучить. Я прекрасно перевожу тексты и устную речь, но, к сожалению, не на всех языках умею хорошо говорить. Все дело в произношении. Некоторые языки, вьетнамский к примеру, обладают очень развитым вокализмом, который сложно воспроизвести. Я этого не понимал раньше, пока не повстречал одного вьетнамца и не решил блеснуть своим знанием языка, заговорив с ним. Представляете, он меня не понял, а я понял все, что он ответил. Пришлось объясняться с ним письменно, хорошо, грамотный попался. Но вы не подумайте, я с тех пор свое произношение подтянул и могу вполне сносно говорить и по-вьетнамски.
В аудитории повисло недолгое молчание, которое нарушил Мячик.
- Не думаю, что нам понадобится вьетнамский, - произнес он, смахнув носовым платком пот с блестящего лба.
- И я не думаю, - заторопился он. – Я его и изучал то только ради интереса, никогда не встречал научных статей на вьетнамском. Но если понадобится, я могу быстро выучить любой нужный язык.
- Ваши лингвистические познания, конечно, впечатляют, но нам не переводчик нужен, а человек с аналитическим складом ума, - перебил его Хеллбой. – Не просто механическое запоминание информации, как нужной так и не очень, а именно умение анализировать ее. Вы обладаете таким умением?
Он задумался. Ответить "да" или от него ждали чего-то другого? Возможно вопрос предполагал предоставление каких-то доказательств в качестве ответа. Во время такого тестирования, важно не просто понять вопрос, что само собой часто бывает проблематичным из-за его неправильной постановки, еще важнее понять, что ожидает услышать от тебя экзаменатор.
- Я имею некоторые навыки и знаком с определенными приемами и техникой анализа информации. Опыта, конечно, у меня в этом не много, но я быстро учусь. Вот, к примеру, сопоставив некоторые данные, могу сказать, что вы, - он кивнул в сторону Хеллбоя. – В обед выпили пару стопок водки в рюмочной за углом.
- Так, так коллега! – повернулся к тому Джобс. – В рабочее время? Вы же обещали!
- Да с чего он взял?! – взревел Хеллбой, еще больше покраснев.
- Да, молодой человек, как вы пришли к такому выводу? Это нешуточное обвинение, - не смотря на серьезное лицо, за очками блестели смешинки. Ему показалось, что еще немного и Джобс подмигнет ему.
- Видите ли, - начал он. - Я заметил у вас на рубашке небольшое пятнышко. Судя по оттенку и запаху, а у меня очень хорошо развито обоняние, это след от фирменной горчицы, которую подают к сосискам только в этой рюмочной. Пятно довольно свежее, еще не успело просохнуть, а значит, вы заходили туда сегодня. Комиссия начала работу в восемь тридцать утра, судя по расписанию, которое висит за дверью, а рюмочная открывается в девять, значит, вы могли зайти туда только в обеденный перерыв. Все равно, надо где-то перекусить. Но зачем идти в рюмочную, в которую ходят, прежде всего, чтобы выпить, а еда там подается только в качестве закуски? Пообедать можно и в университетской столовой, а если здешняя еда не нравится, рядом есть прекрасное, недорогое кафе, с шикарным меню. Но вы предпочли рюмочную, уж точно не ради ее ужасных, резиновых сосисок. Алкогольные напитки там, в основном рассчитаны на небогатую публику, из хороших только водка. Думаю, ее вы и пили. Судя по цвету вашего лица, выпить вы любите и за час перерыва, навряд ли ограничились одной стопкой. Но третья была бы лишней, все-таки нужно возвращаться на работу.
С каждым его словом, Хеллбой краснел все больше и больше, пока не достиг цвета своего оригинала из комиксов. Он насупившись, уставился на стопку бумаг перед собой, а на высоком лбу запульсировали две жилки, как будто, хорошо спрятанные до этого рожки, начали пробиваться наружу.
- Ах вот как! – Мячик закатил глаза. – Значит, мы вас ждали, задержались после обеда из-за вас, а вы выпивали в это время в рюмочной!
- Ну-с, коллега, - Джобс сдвинул очки на кончик носа. – Что скажете в свое оправдание?
- Шерлок Холмс чертов, - пробурчал Хеллбой. - Не такие уж там резиновые сосиски.
- С этого момента, обедать будем вместе в нашей столовой. Эта выпивка вас до добра не доведет. Но мы, кажется, немного отвлеклись.
Он вопросительно посмотрел на членов комиссии, ожидая новых вопросов, но те вдруг умолкли, не зная как продолжить интервьюирование.
Мячик нервно шелестел бумагами, изредка вытирая пот со лба, успевая ловить набухающие капли перед самым их падением. Хеллбой, насупившись, бросал на него недобрые взгляды. Похоже, в его красном лице он нажил непримиримого врага. И даже Джобс замолчал, собираясь с мыслями.
Такое ощущение, что у всей комиссии одновременно закончились и вопросы и силы их задавать. Сказывался конец длинного и нелегкого дня, количество опрашиваемых претендентов, ну и, конечно, те две, выпитые, стопки водки.
За окнами стемнело. Он подумал, что опять зря потратил время, придя на это интервью. Ничего хорошего никогда не выходило. Его знания обычно пугали даже маститых профессоров. И всегда находился кто-то, типа Хеллбоя, кого он, сам того не желая, настраивал против себя своими словами.
- Ну что ж, молодой человек, - наконец-то решился Джобс и посмотрел на своих коллег.– Если ни у кого больше нет вопросов…
Мячик отрицательно замотал головой, разбрызгивая капли пота. Хеллбой промычал что-то невразумительное, отдаленно напоминающее "нет".
- Тогда, думаю, мы можем закончить. Я, лично, услышал достаточно. Ваши способности впечатляют. Все остальное есть в вашей анкете. Вы можете быть свободны, молодой человек. Мы вам перезвоним.
- До свидания, - он встал и, изобразив нечто среднее между кивком и поклоном, направился к выходу.
За дверью его ждал пустой коридор. Молния на потолке, за время его отсутствия, вытянулась еще больше, почти добравшись до противоположной стены. Гулкое эхо шагов провожало его до самого выхода. А снаружи встретила прохлада, прогорклый запах автомобильных выхлопов и желтый свет фонарей.
Людей на улице прибавилось. Они проходили мимо, щурясь от яркого света, вырывавшегося из открытой двери. Захлопнувшись, дверь подтолкнула его и он, шагнув вперед, всем телом почувствовал сопротивление людского потока, как будто река неумолимо увлекала его своим течением. Повернувшись, он пригнулся и пошел против потока, сопротивляясь течению и как бы выражая протест против всего мира. Мимо серых стен университета, из которого его несколько лет назад отчислили за непосещаемость, мимо рюмочной с резиновыми сосисками и фирменной горчицей, мимо фонарных столбов, горевших через один.
Он закрыл глаза и вслепую продолжал идти по краю тротуара. Ему не нужно было смотреть, чтобы видеть, он помнил каждую выбоину на асфальте и перешагивал через них не глядя. Живые препятствия он обходил, полагаясь на свой чуткий слух и тонкое обоняние.
Вот здесь, утром лежал огромный булыжник. Он мягко перепрыгнул его, шагнул в сторону, обходя согнутый во время какой-то аварии столбик и не поворачивая головы, жестом профессионального баскетболиста, закинул смятую анкету в мусорную корзину.
В людском шуме, он с легкостью выделял индивидуальные голоса и звуки, сортировал и анализировал их. Вот мимо, обдав его ветром, пронесся бегун в кроссовках на пружинящей подошве. Он представил его в майке и, почему-то красных спортивных трусах. Цоканье, торопящихся куда-то, женских каблучков, деловая походка офисного работника, в слегка шелестящем костюме и поскрипывающим "дипломатом" в руке.
А вот, женщина говорящая по сотовому, пересекает тротуар, подходя к пешеходному переходу. Молодая, голос низкий и чуть хрипловатый. Шаги все ближе к дороге. По звуку машин, пролетающих мимо, пешеходам горит красный, а она останавливаться не собирается. Еще немного и поднятая нога ступит на проезжую часть.
Перепрыгнув с ноги на ногу, он, как заядлый футболист, пробивающий пенальти, ударил по лежавшему с утра на бордюре камешку. К счастью, тот все еще оставался на месте и от удара ноги, подскочив, звонко врезался в фонарный столб рядом с женщиной. Она, вздрогнув, убрала ногу с дороги, остановившись на краю тротуара.
- Будьте внимательны, - произнес он, проходя мимо.
Минув перекресток, он свернул ко входу в парк. Людской шум, постепенно затихая, отстал где-то позади. Вместе с ним развеялись в воздухе и запахи мегаполиса. Здесь, в этом городском оазисе, пахло лесом, травой и чуть прелой листвой. Но что самое прекрасное, здесь он мог открыть глаза и смотреть, не боясь однообразности.
Лиственный ковер под ногами постоянно менялся. Ветер перегонял листья с места на место, добавлялись новые, упавшие с деревьев. Осенью листва меняла цвет и осыпалась, оголяя ветви деревьев. Весной можно было проследить, как раскрываются почки и молодая зелень разрастаясь, оживляет парк.
Редкие фонари бросали на прогулочные дорожки круглые световые пятна, но в нескольких метрах от них, свет тускнел и его постепенно поглощала чернильная тьма. Он переходил от одного пятна к другому, как от островка к островку. Редкие скамейки, разбросанные по парку, стояли в полутьме, на самом краю световых кругов. На одной из них целовалась парочка. Они не прервали своего занятия, даже услышав шелест листьев под его ногами. Он прошел мимо как можно быстрее, чтоб не мешать им. Лишь один раз обернулся, с улыбкой взглянув на прильнувших друг к другу влюбленных.
Вспомнил свои первые поцелуи, близость и нежные слова. Вкус чего-то нового, неизведанного, так закружившего ему голову. Но, к сожалению, эта пьянящая новизна так быстро прошла и все из-за его чертовой памяти. Через неделю, он знал все ее привычки, мог предугадать ее реакцию. Помнил каждую родинку на ее теле, каждый волосок и каждую венку, пульсирующую под тонкой кожей. Он с горечью понял, что однообразность убивает его чувства, но как возобновить их он не знал и в один из вечеров, сказал ей то, что навсегда перечеркнуло их отношения:
- Я хочу забывать тебя каждый вечер, чтобы каждое утро знакомиться заново.
Ее реакция на эти слова оказалась неожиданно бурной. Больше они не виделись. С тех пор прошло несколько лет, но он так и не встретил женщину, которая могла бы обмануть его память. Такую, как этот парк, постоянно меняющий свой наряд, такую, как облака в небе, рисующие на голубом полотне изменчивые фигуры, такую, которая каждую новую минуту, была бы не похожа на себя минуту назад.
В кармане задребезжал сотовый. Он выудил его наружу, немного запутавшись в подкладке.
- Привет, старик, - раздался в динамике голос его бывшего однокурсника.
- О, привет!
- Как дела? Давно не виделись. Все еще не нашел себя?
- Да так, - промямлил он. – Лучше расскажи как у тебя? Как семья? Что с твоей диссертацией?
- Да все отлично! Дочка скоро в школу пойдет, большая уже совсем. Жена повышение на работе получила. А диссертация… В принципе, я поэтому и звоню. Ты же у нас человек-энциклопедия, а мне как раз помощь понадобилась.
- Без проблем, чем смогу.
- Я тут застрял немного. Нужна информация по димеризации трибромофенолятов. Знаю, что были работы на эту тему, но перелопатил кучу бумаг и не нахожу нужных статей.
Он закрыл глаза и в голове заработала картотека. Как будто карточки, расположенные по алфавиту, с невероятной скоростью замелькали, переворачиваясь и, затормаживая свой бег, остановились на искомой букве. Карточки развернулись веером, открывая заголовки. Он мысленно отбросил ненужные статьи, оставив только те, что напрямую связаны с требуемой темой.
- Что именно тебя интересует? Записывай.
Он сел на скамейку в одном из световых кругов и полчаса отвечал на вопросы будущего профессора, пересказывая на память содержание научных статей.
Когда диссертация была спасена, он попрощался со своим другом, услышав в ответ с десяток благодарностей и приглашение заглянуть как-нибудь.
До дома было уже недалеко. Нужно только пересечь парк, который он убирал по утрам, и пройти пару кварталов. Всегда хорошо, когда работа недалеко от дома.
Шагая по припорошенным листьями аллеям, он вновь прокрутил в голове сегодняшний день. Такое долгое ожидание очереди в обшарпанном коридоре и такое быстрое интервьюирование.
"Мы вам перезвоним".
А стоит ли надеяться и ждать этого? Если бы решение было принято, ему сообщили бы об этом сразу, на месте. Он много раз слышал эту прощальную фразу, но они никогда не перезванивали. Кто-то, как Хеллбой, затаивал на него злобу за невольно раскрытую тайну. Кто-то, возможно похожий на Мячика, боялся за свой авторитет и опасался конкуренции. А кто-то просто не понимал его. Да и отсутствие нужных документов не добавляло ему баллов. И даже если Джобс проникся к нему симпатией, это уже не решало ничего. Симпатия, не подтвержденная документами, с двумя голосами против, проигрывала битву за место. Всем им нужен просто хороший исполнитель, а вовсе не способный партнер, который легко может обойти каждого из них на повороте.
Парк закончился и он снова нырнул в шум загазованных улиц. Вновь, по привычке, закрыл глаза и пошел, полагаясь на свою память и чувства. Последний перекресток, подмигнув зеленым, пропустил его к дому. Поднявшись на три ступеньки, он вложил магнитный ключ в круглую впадинку замка и огромная, оббитая жестью дверь тихо щелкнув, открылась.
Вверх вела лестница к квартирам, вниз подвальное помещение, в котором находилась его подсобка с инструментами. По какому-то внутреннему наитию, он, вместо того, чтобы подняться на третий этаж к своей квартире, спустился вниз.
Большой навесной замок запирал дверь подсобки. Древний, резной ключ подходивший к нему, достался ему в наследство от прежнего дворника, как и весь нехитрый инвентарь, находившийся внутри. Лопата, две метлы, большой совок с длинной ручкой, да небольшая тележка. Вот и весь инструмент, с помощью которого творил он порядок в этом мире, а точнее в маленьком его уголке – близлежащем парке.
Природа стремилась к неупорядоченности, засыпая листьями аллеи парка, покрывая пылью окна и заметая дорожки песком. Скалы разрушались со временем, берега размывались водой рек, текущих меж них, сами реки высыхали, оставляя растрескавшиеся русла, которые постепенно заполнялись новой жизнью.
Человек же, с одной стороны, стремился все упорядочить, строя новые дороги и города, а с другой, вкладывал свою лепту в беспорядок.
Он провел кончиками пальцев по натертой до блеска его руками ручке метлы, ощущая все трещинки, бугорки и впадины. Он, не терпящий однообразности, сам же своей метлой, сметая все новое, оголял ее. Парадокс, но ему нравилась его работа. Каждый раз, очищая аллеи парка, сметая листья в одну кучу, чтобы позже вывезти их на своей тележке, он пытался представить, каким узором они лягут на землю завтра. Но как в калейдоскопе не бывает двух одинаковых узоров, так и листья ни разу не ложились в том порядке, что он представлял. Слишком много случайных величин, которые невозможно рассчитать даже самому пытливому уму.
Ему нравилась свобода действий, ведь ограничен он был только размерами парка. С утра, во время работы у него всегда было много времени для наблюдений и размышлений, а после обеда он мог саморазвиваться, читая книги, пролистывая интернет и смотря познавательные передачи. Ему всегда хватало один раз увидеть что-то, чтобы никогда уже не забывать.
Он вдруг с удивлением понял, что не хочет, чтобы ему перезванивали. Понял, что боится победить остальных претендентов и получить наконец-то это долгожданное место младшего научного сотрудника. Боится рамок и ограничений, в которые ему придется втиснуть свою свободолюбивую натуру, что придется бездумно выполнять чьи-то указания. Боится потерять свой парк и его калейдоскоп новизны, которым тот радует его каждый день. Понял, что не хочет менять небо в рваных клочьях облаков на серый потолок в зигзагах трещин. Понял, что новизну не стоит искать в ком-то или чем-то, новизну создаем мы сами, своими поступками меняя узор на ткани бытия. Что чудо можно увидеть в любой повседневной вещи, нужно только уметь смотреть.
Он аккуратно прислонил метлу к стене. Достал сотовый и, в раздумье взвесив его на ладони, нажал на кнопку отключения. Закрыл дверь подсобки, навесив на нее замок и вдохнув полной грудью, пошел вверх по лестнице. Завтра его ждал новый день, совершенно не похожий на десять тысяч других дней, что он прожил.