Старая повесть про археологичку
Право на рай
Глава 1. В душегубке
- Скоро, что ли, нас из этой душегубки выпустят? - Света повозилась, пытаясь устроиться в неудобном углу, - Как это у них называется - каюта?
Похоже на металлический чулан, совершенно пустой, даже лавочек нет. Только из стен торчат длинные гвозди, или штыри, или что-то в этом роде. Вот и держись за них, когда катерок качает. Хотя бы затем держись, чтобы не вписаться в них лбом.
И в эту клетушку загнали десятка два девчонок - Света еще не успела сосчитать, сколько их всего едет. Мальчишки не поместились - их оставили на палубе. Моросил мелкий дождь, там, наверху, было медленно и прохладно, а тут, внизу, они уже всё выдышали, скоро будет вакуум.
- Меня сейчас стошнит, - прошептала Ася, нервно зевая и прижимаясь к Свете.
- Отвлекись, - тоже шепотом посоветовала та, - Как говорит мой любимый зубной врач бесплатным больным: "Вдох - выдох, вдох - выдох!"
- Чего - вдох?
- А ты представь, что воздух - есть.
- Идиотский совет, - раздраженно пробормотала полулежащая рядом Ирка Прохорова, - Девчонки, давайте хоть щелочку приоткроем!
- Там дождь...
- Ну и пусть дождь! Кто боится - пусть идет сюда, на мое место, тут не вымокнешь, а я - к двери. Плевать я хотела на дождь! Хоть подышу....
- Правда, давайте, а то я уже вырубаюсь.
- И я...
Ирка поднялась, и, пошатываясь, переступая через чужие ноги, пошла снабжать всех кислородом. Но дверь оказалась запертой.
- Давайте стучать!
- Тут вон как мотор шумит. Никто ничего не услышит.
Ирка пару раз ударила ногой в дверь, ещё повернулась, врезала пяткой, сказала: "Глухо, девки!" - и вернулась на своё место.
Оставалось только безропотно ждать. Света прикрыла глаза.
Они выехали из дома несколько часов назад, утром, а сейчас близился их первый походный вечер. Но все были уже грязные, липкие, уставшие и голодные. И злые. Эти автобусы, которые отправляются не по расписанию. Пыльный ветер в раскрытые окна. Вокзалы, пересадки. Нервотрепка с билетами.
Галина Ивановна всем объясняет, что едут студенты-практиканты, археологическая экспедиция. И тогда ими начинают интересоваться, задавать глупые вопросы и давать не менее глупые советы.
- Клады ищете? Да разве так найдешь? Вы бабок в деревнях порасспрашивайте - они знают, что и где после революции зарывали.
Ну, как объяснить всем этим доброжелателям, что едут практиканты раскапывать древнее поселение, три тысячи лет до нашей эры, где и железа-то предполагается найти всего ничего, а больше - керамику, остатки разбитых в незапамятные времена крынок и кувшинов.
- А кто найдет могильник - тому куплю бутылку французского коньяка, - торжественно пообещала руководитель практики.
- Галин Иван, но в одиночку пить не будешь. А на всех - что бутылка? Вы нам поставьте бочонок пива - мы вам сразу все найдем. Хоть пирамиду.
- Нет, товарищи, ни за что! Экспедиция - это, прежде всего, сухой закон.
Начальница каждый раз пугалась всерьез. Как будто вокруг нее уже простиралось мертвое поле из пьяных студентов, а ректор подписывал ей заявление "по собственному желанию".
Но теперь, по большому счету, всем было все равно. И бутылка французского коньяка представлялась гораздо менее привлекательной, чем ведро горячего чая. А еще для полного счастья, надо было добраться, наконец, до места, разбить лагерь, заползти в свою палатку, вытянуть ноги и дышать, дышать...
..Ася бессильным движением пристроила голову на коленях у Светы.
- Очень теперь понимаю тех, кто на подводных лодках, - чуть слышно пожаловалась она, - Бедненькие! Наверное, вот так же помирали, когда вовремя всплыть было нельзя.
- Скорее всего, - мрачно согласилась Света.
И все-таки, если б не духота, ей бы все это нравилось. Какое-никакое, а начиналось приключение. Света так устала от последних месяцев домашней жизни...
Началось с черной полосы зачетов-экзаменов. Их сдавали все студенты, но историкам особенно не везло. Приходилось перелопачивать целые горы литературы, да еще каждый преподаватель норовил включить в список что-нибудь исключительное. Только в ОРК - отделе редкой книги - и достанешь, да и то в очередь.
Света уже привыкла - заходишь в читальный зал областной библиотеки: множество столиков, множество лиц. А вот если лица и столика не видно, одни книги до потолка - значит там родной брат, историк. Отыскивай его под этим завалом и жми лапу.
- "Повесть временных лет" достал?
- Нет, в "отказах" оказалась. Уже выдали кому-то. Грекова монографию конспектирую.
И ведь каждый том столько весит, что им убить можно. Причем даже замахиваться не надо, просто уронить сверху - и готово.
Без четверти девять вечера на стене под потолком оживал динамик:
- Уважаемые читатели, просим сдать книги, библиотека закрывается.
В огромном старинном здании - это царство книг занимало одно крыло. В другом располагалась хореографическая школа. А центр был отдан Театру оперы и балета. Два крыла к вечеру стихали, а в театре начинался привычный праздник. Света же, с тоской глянув на сияющие окна, позволяла себе единственную роскошь - пройти пешком две-три остановки. Блаженно было ощущать весенний ветер, дышать запахом первых клейких листьев...
- Эй, принцесса!
Но на такие пошловатые голоса она не откликалась, бежала к трамваю. Света жила вместе со старшей сестрой. У той полгода назад родились близнецы. Теперь Витька и Ванька только начинали ползать. Света едва успевала открыть двери, как нужно было включаться в домашнюю круговерть.
"У кого - театры, а у кого – рутина беспросветная", - думала Света. Ванная была полнехонька бельем, ветхая стиральная машинка гудела, перемалывая очередную порцию, и конца-края этой работе не было видно...
Поздно ночью, не способные уже к словам, сестры сидели на маленькой кухне и из последних сил пили кофе. Спали близнецы, спала старшая дочка Дины (мало ей было одной Кристинки?), спал глава семейства. Сестры пили кофе и не могли встать
- Ну, как ты? - спрашивала, наконец, Дина, - Как дела вообще?
- На букву "хорошо", - отвечала Света, заплетающимся языком, - А у тебя?
- У меня на ту же букву, но звучит неприлично. Тебе будильник на сколько ставить?
Сдав последний экзамен и придя домой, Света как села на низкую скамеечку в коридоре - переобуться - так и заснула. Близнецы ползали через ее ноги и дергали за джинсы, Кристина что-то шептала на ухо, а Света спала. И дышалось так легко...
...Катер, оказывается, пришвартовался. И в распахнувшуюся дверь (кто сказал, что рай на земле невозможен) звали их:
- Вылезайте, приехали!
Глава 2. Звезды над лагерем
От пристани до будущего лагеря было десять километров. По словам Галины Ивановны.
- Это ерунда, товарищи! - энергично заявила она, - Я всю жизнь хожу - и знаю. Вот шестьдесят километров - это да. Это встаешь в темноте - и до темноты идешь. А тридцать - это только до обеда. По тридцать километров в день вы у меня все будете делать.
- Мамочки! - судорожно вздохнула Ася, - Она же вроде говорила, что раскоп рядом. Куда она собирается нас таскать?
- Может, круги вокруг лагеря заставит нарезать. Бегом. Как на физкультуре.
- А я даже обуви приличной не взяла. Сланцы и сапоги для дождя.
- Вот-вот, сапоги. С портяночками, как в армии.
- Да они ж резиновые. А в армии, кажется, кирзовые. Что такое кирзовые? Они из чего?
Но вообще-то дорога к лагерю оказалась нетрудной. Во-первых, все были без рюкзаков. Рюкзаки уехали на грузовике, и теперь должны были ждать их на месте. Во-вторых, идти все же не по бездорожью. Пыльная лента широкой тропы вилась среди полей.
- Это что растет - овес? Овес вроде бы...
- Галин Иван, а мы правильно идем?
- Правильно, правильно, - обнадеживал Федя Садчиков, ориентировавшийся на местности, как собака. Федя перешел уже на третий курс, и каждое лето мотался по экспедициям, так как собирался стать археологом.
Поля тянулись бесконечно. И все же после химического воздушного коктейля большого города, откуда они утром выехали, этот влажный, настоянный на травах воздух, оживил всех. А тут еще солнышко начало проглядывать - вечернее, но все равно ласковое солнышко меж тучками по-над лесом.
- Классно, что мы без груза, - сказала Ася, - Мне мама чего только ни напихала в рюкзак. Консервы: уверена, что мы здесь оголодаем. Вещей - вагон. Я достаю, она их обратно запихивает. И свитер, и куртку, и вязаную шапочку - представляешь? Вдруг, говорит, ночью будет холодно спать.
- А ты моего крокодила видела? - осведомилась Света, - Говорю Динкиному Сергею: "Ты в этом разбираешься, купи рюкзак и спальник». Он ухватился - давай, дескать, деньги, я тебе все самое лучшее выберу. Он такие поручения обожает, как пацан. Приносит. Ну, спальник еще ничего, а рюкзак - альпинистский. Карманы впереди, карманы по бокам... Когда я этого крокодила набила, он стал выше меня, а уж толще - не говорю. Он в дверь грузовика не влезал, в открытую...
- А как же альпинисты такие в горы таскают?
- Ну, там чокнутые дяди, которым это доставляет удовольствие. Мне подруга рассказывала, у нее парень альпинист. Чуть ли не снежный барс. Она говорит: "Что прут на себе эти мужики - нам с места не сдвинуть".
- А где он побывал? - заинтересовалась Ася "снежным барсом".
- И на Кавказе, и на Алтае, и на Тянь-Шане, и еще она говорила про какие-то горы незнакомые. Последний раз вообще пришел никакой. Там пурга была, они спали на каменных выступах, привязывали себя к ним.
При мысли о замерзающих мужественных альпинистах, путь начал казаться совсем легким. Ася лишь слегка морщилась, поглядывая на натертую ремешком сланца ногу.
- Долго еще? - подала голос Ирка Прохорова, - Галин Иван, вот-вот стемнеет уже.
- Девочки, мы сейчас мимо деревни проходим, туда за молоком будем ходить. А за деревней почти сразу лагерь.
Далекие крыши домов проплывали мимо, как вдруг Федя почти завопил:
- Вижу! Дядь Колин грузовик вижу! Костер вижу тоже! Костер развел, класс!
- Пришли, ура! - провозгласила Ирка.
- Ой, ноги не ходят, донесите меня кто-нибудь...
- Галин Иван, сейчас палатки будем ставить, да?
Место оказалось чудное. Поле, с двух сторон окаймленное лесом, обрывалось впереди темнеющим вечерним воздухом. Со слов начальницы все уже знали, что там, на обрыве - раскоп. А вот тут, где и дубы, и сосны, и орешник, и все разнотравье июльское - им жить.
- Давайте пока одну большую палатку поставим, шатровую, - предложила Галина Ивановна, - В ней и переспим, а утром будем расселяться.
- Вы думаете, кто уснет? - фыркнула черноволосая, полная Нина Сумская, - Наши парни дадут уснуть, как же! В колхозе когда были - с ними до трех ночи, блин, никто не спал. То курят, то анекдоты травят, то магнитофон врубят.
- Да? А кто к нам на нары лез и просил - поставьте блатягу, поставьте Шуфутинского... - передразнил Сережка Кузьменко, полтора метра с кепкой, по кличке "Большой".
- Балда! За чаем лезли - у вас же там розетка была. Куда б мы кипятильник включили - тебе в уши?
Дядя Коля поднялся от костра и приветствовал подходящую публику:
- Дотопали? Я уж думал - один ночевать буду.
Голубой грузовик, единственный штрих цивилизации на фоне природы, выглядел пришельцем из столь же далеких времен, как динозавр. Только наоборот, в другую сторону эры.
- Помоги стащить, а, - попросила Света, ухватившись за лямки своего рюкзака.
- Боже! - ужаснулась Ася, рванувшись на помощь, - Я думала, мы с мамой одни такие... Но ты-то чего сюда напихала?
- Тише! Не урони! А впрочем, роняй, мне уже все равно. А палатка? Спальник? Шмотки, потом я еще несколько прибамбасов придумала. Мне кажется, никто в большом шатре спать не будет, давай свою ставить.
Лучшее место заняла Галина Ивановна, как только решили расселяться.
- Мальчики, нам вот тут, под этим дубом, чтобы отдельно. Мы с Еленой Петровной тут в прошлом году жили.
Помощница начальницы, которую никто не замечал из-за полной ее безгласности, кивнула.
Света с Асей всей этой кутерьмы по обустройству начальства не заметили. В два счета они натянули свою канареечно-желтую палатку - это вам не грязноватая казенная брезентуха на шесть человек (а большинству так предстояло жить). Расстелили на полу пленку, надули матрасы. Светка торжественно достала из рюкзака подвесной электрический фонарь.
- А мы со своим светом будем!
- Не зажигай! - замахала руками Ася, - Сейчас пол-лагеря сбежится на огонек. Пошли к костру лучше чай пить. Я спать хочу, умираю, прямо стоя могу заснуть.
...Первый раз отступили тревоги последних недель. Они сидели на бревнах, вокруг огня, держа в руках кружки с дымящимся сладким чаем. И вытянутые ноги вроде бы перестали гудеть, и под носом выступил пот.
А через какое-то время, когда Ася уже умащивалась в спальнике, Света лежала, высунув голову из палатки.
- Звезды, - тихим от потрясения голосом говорила она, - Я даже забыла, что они есть. Смотри, как их много - небо аж светится, серое, а не черное. Это же целые миры. Ты посмотри, какие звезды....
Глава 3. Близ города мертвых
Раннего подъема Галина Ивановна устраивать не стала. Всё равно о работе на раскопе сегодня думать не придется, надо заняться лагерем. Предстоит переделать тысячу дел: поставить большие палатки - продуктовую и камеральную для будущих находок, съездить в деревню за водой и договориться, чтобы им продавали молоко, составить список дежурных, разобрать привезенное. А еще прочитать ребятам лекцию о том, что их ждет. Лекцию можно сопроводить экскурсией на раскоп и на "могилу неизвестного предка".
Народ между тем отвратительно поздно - часам к восьми, начал выползать из палаток и протирать глаза. Сегодня погода ожидалась не такая, как вчера. Солнце стояло высоко, и было очень тепло. А будет - жара. Теперь стало заметно, что место, где они расположились - обжитое. К сосне был прибит алюминиевый рукомойник. В нем даже осталось немного воды, наверное, от вчерашнего дождя. В воде плавала рыжая хвоя.
На соседнем дереве висели правила, выжженные на деревянной табличке.
1. Сахем всегда прав.
2. Если сахем не прав - смотри пункт 1.
3. Чтобы жизнь медом не казалась - 5 горячих.
4. Чтобы жизнь никогда медом не казалась - 10 горячих.
И так далее, и так далее, список по воспитанию молодежи, причем все упиралось в "горячие"
- Вот погодите, - злодейски пообещал Большой, - Приедет граф Зубов - он пороть умеет. Лопатой порет.
- Видела я этого Зубова, - шепнула Ася, - Ростом до полсосны, глаза голубые, морда красная, руки как грабли. С пятого курса.
Постепенно жизнь входила в колею. Дядя Коля привез воды. Большой, демонстрируя свою лихость, развел огонь и вскипятил чай. Галина Ивановна велела вскрыть банки с яблочным джемом и наделать бутербродов. Можно было идти к столу. Стол представлял собой кусок земли, обкопанный вокруг канавой. Так и расселись, свесив в канаву ноги, и время от времени, ставя кружки на травку.
Галина Ивановна свою подняла, как бокал с шампанским и начала заздравную речь.
- Вставать будем в пять, - сказала она, - Лучше всего работается утречком и по холодку. Днем уходим в лагерь - обед и отдых, а потом опять на раскоп. Купаться можно здесь, прямо через лесочек спуститесь - и залив. Там вода теплая. А за раскопом уже Волга. Она гораздо холоднее и сразу глубоко. А я за вас отвечаю.
Напротив, через поле, вон, видите - Барский сад. Не спрашивайте, почему так называется, в общем, сад заброшенный. Туда можно ходить за малиной и вишнями. Да, еще! Нам нужно выбрать дежурных, составить список. На каждый день - мальчика и девочку.
- Кто ко мне пойдет работать девочкой? - задумчиво спросил Кирилл, смуглый парень с восточным лицом.
- Что за шуточки?
- Галина, Ивановна, я забочусь исключительно о списке. Не надо так грязно обо мне думать.
...На раскоп пошли после обеда. Вдававшийся в Волгу мыс отделял от "большой земли" овраг, утонувший в цветах. Городские жители – они и названий их не знали - белых, розовых, желтых, голубых. И запах был такой...мед, а не запах.
- Смотри, какая красота, - сказала Ася, взяв Свету за руку, потому что подходили к обрыву.
Раскоп представлял собой оконечность мыса, почти правильной треугольной формы. Мыс двумя обрывистыми боками вдавался: с одной стороны - в залив, с другой - в Волгу.
- Замечательное место выбрали они для своего городища, - тихо сказала Света.
Вид отсюда был величественный. Свете он напомнил картину Левитана "Над вечным покоем". Волга медленно наливалась свинцовым цветом.
- Галин Иван, а ведь гроза будет...
- Пойдемте, товарищи, скорее, я вам еще могилу покажу.
Гроза шла со стороны Барского сада. Из-за деревьев поднималась чернота. И первый порыв ветра - сильного и холодного - торопил.
- Вот это здесь странно, - говорила Галина Ивановна, - Ветра идут в основном оттуда, а там "город мертвых". Обычно древние устраивали так, чтобы ветер дул наоборот: с города живых - на город мертвых.
Подошли меж тем к оврагу, и Галина Ивановна принялась объяснять сорока парам не слишком внимательных глаз.
- Видите, на том склоне две белые точки, ну вон - возле тех корней - кружочки такие белые. Это ножки. Овраг же разрушается, ступни тоже разрушились, упали, а это кости ног. Если в следующем году получим разрешение на раскопки, мы этого человека раскопаем.
- Труп - это мертвое тело, а покойник - мертвая личность, - процитировал Кирилл.
Но, уже не слушая никого, несколько парней спускались бегом, по не слишком крутому склону.
- Куда вы? - крикнула Галина Ивановна.
Кто-то на секунду притормозил:
- Так черепушку достать - на пепельницу!
- Вандалы! Вернитесь! - закричала начальница.
И тут туча, решив, видимо, что уже пора, громыхнула сначала, потом упали первые капли, и наконец на головы рухнул сплошной водопад.
- Домой! Скорее!
Накрывшись футболками, косынками, руками - все бросились в лагерь. И - минуя свои палатки, ручейком, один за одним ныряли в огромную, пустую еще камеральную.
"На улице" стало совсем темно, и на все лады и оттенки по палатке хлестал дождь.
- Берите с собой очки и рубашки с длинными рукавами - от солнца, - припомнила Нина недавние слова Галины Ивановны, - Ни на каком юге вы так не загорите.
- Сколько времени-то? Седьмой час? А как же ужин?
- Будет ужин, будет, - успокаивал дежурный Кирилл, - Консервами вас накормлю, согретыми у самого сердца.
- А сегодня футбол, - чей-то глухой голос вспомнил еще не забытую программу.
- Вот-вот, в прошлый раз...
Долгий спор о футболе прервало появление Галины Ивановны и тихой Елены Петровны.
- Ну что, товарищи, не замерзли? - спросила начальница.
Революционное обращение звучало у нее очень естественно. Подсела к
собравшимся - и начались воспоминания о предыдущих экспедициях. Вот, к примеру, как граф Зубов нашел древнее кольцо, и мерил всем девчонкам на палец, а оно подошло только его жене, беременной на четвертом месяце.
Света обернулась и увидела, что в углу палатки на расстеленном старом спальнике сидит парень. Чужой, незнакомый. Наверное, старшекурсник.
- Он что, живет тут? - с удивлением подумала Света, - Палатку сторожит, что ли?
Но Ася толкнула ее в бок - начальница говорила что-то интересное. И Света, отвернувшись, стала слушать.
Глава 4. Степняки и кони
Это случилось в третий или четвертый их вечер здесь. Все к этому времени уже напоминали партизан, не установивших связи с Большой землей. Голодные, мерзнущие... Установилась сырая погода. Света думала, что никогда она не страдала от холода так, как тут. Утром народ вскакивал, не дожидаясь пятичасового подъема. Все собирались у костра, и из-под рук у дежурных выхватывали кружки с горячим чаем.
На раскоп уходили в свитерах и куртках, но и там холодный ветер с Волги леденил пальцы. К двум часам шли в лагерь обедать, а после работать не удавалось, потому что начинался дождь. Маялись, не находя себе места в отсыревших палатках. Не приходилось думать ни о купании, ни о каких-то прогулках. К вечеру моросящий дождь прекращался и все живыми вешалками окружали костер, пытаясь довести отсыревшую одежду до мало-мальски сухого и теплого состояния. Мысль о том, что надо возвращаться в "неотапливаемую" палатку, и забираться в холодный спальник, а среди ночи бегать "в кустики" была совершенно невыносима.
- П-почему мама не положила мне с собой грелку? - стучала зубами Ася, залезавшая в спальник исключительно в куртке, брюках и вязаной шапочке.
- Есть еще такая хорошая вещь - электрический сапог.
- Кончай прикалываться! Куда б мы его тут включали? Лучше б шубу...
- А что? Твоя мама бы обрадовалась. Сказала - молодец, доченька, бери-бери...
- Нет, ну мы все-таки идиотки! А термос нам кто мешал взять? Набирали бы чаю - хоть ночью пили горячий.
- А ты видела, - хмыкнула Света, - как мальчишки сегодня заваривали? Настоящий чай кончился, они отошли в поле, нарвали в темноте первой попавшейся травы - и в котелок.
- Боже, а мы пили! Ты чего мне раньше не сказала?
- А ты чего, не почувствовала? У меня, например, что-то на зубах скрипело - земля или песок.
...Миг спустя мимо палатки сухо и четко как выстрелы простучали копыта. Эти звуки Света слышала только в кино. Ей не поверилось. Она рывком подняла полог. Вблизи костра, его светом озаряемые, стояли две лошади. Темные, огромные. Всадники уже спешились и лошади стояли вольно, помахивая длинными хвостами, пофыркивая. Они были свои здесь. Гораздо естественнее дяди Колиного грузовика. Будто сами соседи-степняки приехали в гости.
- Это, скорее всего местные, - сказала Ася, - Ты туда не ходи, а вдруг они лягаются или кусаются.
- Они травоядные, это я еще помню, - ответила Света и с замиранием сердца пошла к костру, осознав вдруг, что если и хотелось чего-нибудь в жизни, так это хоть раз сесть на коня.
Но уже выстроилась живая очередь. Покататься собирались все.
Лошадь поменьше звали Бурушкой, побольше - Королем. Те, кто был здесь в прошлом году, узнали их и теперь гладили, несли хлеб, срывали из под копыт траву и подсовывали ее под лошадиные морды.
Сильная половина лагеря, забыв о джентльменстве, оттирала слабую. Вспрыгивать на коня никто не умел. Парни грузно заваливались, подтягивались, взгромождались...
Светин черед был - за Иркой Прохоровой.
- Осторожнее, - бросила Ирка, соскакивая наземь, - Он у меня все шагом шел, а потом другую лошадь учуял - и как рванет!
Света робко поставила ногу в треугольное стремя, ухватилась за седло. Кажется, ей помог дядя Коля, с большим любопытством наблюдавший за происходящим.
- Ну что, сидишь? Тогда - вперед! - и кто-то шлепнул Короля по крупу.
Когда под ней началось мерное сильное движение, Свете пришлось стиснуть зубы. Она обнаружила, что готова закричать от страха, взмолиться: "Снимите меня!" - отъехав шага на четыре от костра. Причем Король ступал вяло, точно спал на ходу. Но Свете мнилось, будто несет ее неведомая сила. Она вся закаменела в отчаянном усилии справиться со страхом.
И огонь, и лагерь почти мгновенно пропали за спиной. Король мерно вымахивал в поле. Плотная, густая ночь окружила Свету, все стало - как во сне. Россыпями горели где-то внизу зеленые огоньки светляков. Руки сжимали поводья. Впереди черной стеной вставал Барский сад. Она не могла ни о чем думать, все плыло вокруг.
И вдруг Король встал. Опустил голову, и начал есть. Он взмахивал мордой слева направо, захватывая этим движением стебли, и ел, ел. Он, конечно, мог пастись так всю ночь.
- Поедем, а? - шепотом попросила Света, - Поедем, пожалуйста...
Король не обращал на нее никакого внимания. Он ел. Света собралась с духом и слегка потянула поводья:
- Коник, ну пойдем же...
Еще выждала минуту и шлепнула ладонью по необъятному крупу:
- А ну пошли...
Трудно сказать, Король это заметил или нет. Ну что оставалось делать? На большее Света решиться не могла. Она и так уже все свои силы исчерпала. Стременами бы ему в бока! А если он поскачет или встанет на дыбы? Мамочки, что же делать-то?
Медленно-медленно Света высвободила ноги из стремян, повернулась и стала сползать вдоль лошадиного бока. Она полагала, что лошадь лягается обычно задними копытами, и куда-то назад, а не вбок. Но вообще-то четко представить траекторию этого движения она не могла, и ей казалось, что тяжелое, в железной подкове копыто достанет ее повсюду.
С большим облегчением она, наконец, ощутила под ногами землю. И - была не была - взяла поводья.
- Давай-ка, пошли в лагерь.
Огонь мелькал далекой искоркой. Идти к нему без тропинки, через поле... Но какой - миль пардон - выход?
Была еще одна жуткая возможность. Сейчас Король увидит или учует вторую лошадь, вырвется (ей при этом достанется копытами) и поминай, как звали - и ее, и Короля.
Ноги тонули, овес расступался, она как будто брела в темной воде. Король дышал ей в спину. Когда Света добралась, наконец, до костра, она вся дрожала от страха и усталости.
-Ты чего так долго? - удивилась Ирка.
- А она того коня за собой по полю водила. Пешком, - ехидно сказал дядя Коля.
- А ну вас! Чтоб я еще когда-нибудь в жизни...
Местные ребята, приехавшие на лошадях, сидели поодаль. Света заметила, что один из них был огненно-рыжий. И вспомнила, как Галина Ивановна рассказывала, что у них в деревне очень мало девушек, две или три. И ребята летом, когда приезжают студенты -археологи, каждый вечер едут сюда. Тут-то девчонок много. А лошадей с собой - как презент. Вроде как другие кавалеры - коробку конфет или букет цветов.
На негнущихся ногах, еще не отойдя от потрясения, Света забралась в палатку. Ася давно спала, скорчившись в своем тощем спальнике и во сне пытаясь согреться. А Свете было жарко.
И последнее, что она услышала, засыпая - стук копыт рядом - и мимо - и вдаль.
Глава 5. Так жили древние
C этой самой ночи народ дружно "заболел" лошадьми. Очередь на катания была расписана до конца смены. Зато несложная, в общем-то, работа археолога превратилась в сплошную пытку.
Разве это труд? Любому работяге скажи - обхохочется. До обеда раскопать квадрат метр на метр, после обеда еще один такой же. Но как вдохновить себя на этот подвиг, если ты на рассвете лег и на рассвете же нужно встать.
- Подъем! - обреченно кричат дежурные. Они тоже катались на лошадях, и им тоже хочется спать.
Древними старцами, кряхтя и разминая кости, ползут студенты из палаток. Никто не умывается, откладывая это на "после раскопа". Поеживаясь на холодном рассветном ветерке, все тянутся к костру, берут у дежурных кружки с чаем, отыскивают сонными глазами - на каком бутерброде повидла больше. И - дожевывая, дозевывая, досыпая на ходу, тянутся на раскоп.
Раскоп разделен на квадраты. На каждый из них встают двое. Парни копают, если можно так сказать. Копнул - и стой, пока твоя напарница не перетрет землю в пальцах. Находки выкладываются на бумажные листы с указанием номера квадрата и штыка.
Находки скудные. В основном, керамика, черепки. Редко-редко попадется пряжка, или бусинка, или пряслице. Тогда день считается удачным.
У Кирилла напарниц сразу две. И он любезно предоставляет им всю работу. Сам он стоит, опершись на черенок лопаты подбородком, и играет со всеми сразу в "балду".
- Так, слово из шести букв, первая "к"...
- Это не оружие?
- Нет, это не кинжал, - улыбается Кирилл.
Его гарем занят делом, время хоть и медленно, но движется к обеду, и Кирилл вполне доволен.
Еще у Васьки, по прозвищу Ганс Милый Друг, две напарницы. А вообще, если б было можно, к нему на квадрат уселись бы все девчонки до единой. Ганс недавно побывал в Германии, и еще не растерял европейской галантности. Его фройляйн сидят, свесив ножки, а он делает всю грязную работу, и лишь время от времени подает им на лопате находки.
Через каждые сорок пять минут полагается перекур. Большинство использует эти блаженные минуты, чтобы подремать хоть чуть-чуть, вытянувшись на склоне, на сухой траве. У кого есть силы - еще шутят. Подкрадываются к лежащим, и рывком дергают за ноги.
- Ой-ей...
По сухой траве скользишь вниз легко и стремительно, как с горы заснеженной, до самой узкой полоски берега, до залива. А взбираться наверх предстоит самому, по этому же скользкому склону.
Елена Петровна провозглашает:
- Конец перекура! На работу!
И зов ее кажется итогом всей деятельности инквизиции. Кирилл задумчиво, но достаточно громко произносит:
- Елена Петровна к раскопу пошла,
"Конец перекура!" - сказала она.
Толпа разъяренных студентов напала,
Только рука из отвала торчала...
Асе сегодня улыбнулась удача. Утром она оказалась на квадрате с Сережкой Большим, самым опытным археологом экспедиции, если не считать начальниц. Поэтому, когда чуть позже им попался развал древнего кувшина, Сергей, посмотрев на Асю, велел ей не мешать, отойти куда подальше, и взялся за работу сам. Лопату он сменил на совок и кисточку, сел на корточки и стал откапывать остатки кувшина, стараясь сохранить положение каждого черепка.
- Ювелирная копка, блин, - время от времени бормотал он, - Тоже мне, китайский фарфор...
Асе оставалось только наблюдать за этим процессом. Попутно можно было загорать.
А Свету поставили копать могилу. Ее обнаружили еще вчера, к концу дня - на рыжеватом глинистом фоне черное пятно правильной формы. И вот, как только пришли на раскоп, Галина Ивановна сосватала могилу Свете.
- Мамочки, - охнула оказавшаяся радом Нинка Сумская.
- Что, Нинка, боишься? - прищурился Кирилл, - Правильно-правильно, сейчас покойничек выскочит, укусит тебя и убежит!
- Дурак ты! А если там кости? И череп? И вообще скелет?
- Ну и что, он же древний!
- Товарищи, если вы будете так говорить, я вам зачет не поставлю! Никакого покойничка вы здесь не найдете. Своих мертвых древние люди сжигали. Тут прах, пепел... Вот если б вы мне покойника нашли!
В глазах Галины Ивановны отразилась ее давнишняя мечта, но Света ей не дала размечтаться.
- Так как же мне ее копать? - мрачно спросила она.
- Убираешь всю эту черную землю, пока опять не дойдешь до рыжего. У тебя получится яма. Это и есть могила. Поняла?
Что ж тут непонятного? Света обвела совком черный овал и принялась рыть. Работа оказалась на удивление легкой. Земля была рыхлой, податливой, будто и не слежалась совсем за тысячи лет. Ни корней в ней не было, ничего - одна черная пыль.
Яма углублялась быстро. Свете пришлось залезть в нее и копать у себя из-под ног. Вскоре могила была ей уже по пояс, потом - по плечи. Она увлеклась. И не слышала импровизации, которую наверху затеял Кирилл.
- Галина Ивановна, - очень вежливо начал он, - Обратите внимание, какой сегодня ветер.
- Совсем глаза заслепило, - подхватила Нина Сумская, - Пыль летит и летит.
- Ну что вы предлагаете, товарищи? Надо носить очки...
- Галина Ивановна, а легкие? Легкие не выдерживают! У меня, например, уже начинается астма...
- Давайте немного подождем, может быть, ветер стихнет.
- Как стихнет? Третий час уже дует - все сильнее и сильнее.
- Эй, на отвале! - закричала начальница.
На краю раскопа, на склоне, куда уносится обработанная земля, копошились еще двое. Они проверяли, не выбросили ли какие находки?
- На отвале! Вам тоже дует?
- Мы что! - донеслось оттуда, потому что там работали тоже не дураки, - Нас давно уже занесло и замело...
- Собирайте вещи - возвращаемся в лагерь! - в сердцах сказала Галина Ивановна, - В первый раз вижу такую смену. Чтобы так боялись работать!
- Она всем так говорит, - шепотом прокомментировали старшекурсницы.
Ася, увлекшись содержательным разговором с Большим - о том, почему у древних людей столько битой посуды, так и пошла с ним рядом в лагерь, не вспомнив о подруге.
И Света не заметила, как наверху все стихло. Она сидела на корточках и выгребала совком дно почти готовой могилы.
- Давай руку! - вдруг послышалось сверху.
Голос был глуховатый, мужской, незнакомый. Света вскинула голову. Нагнувшись над краем могилы, ей протягивал руку высокий худой парень в заштопанном свитере - тот самый, что жил один в камеральной палатке. Был он замкнут и молчалив, и никто к нему особенно не приглядывался. Вот сейчас он чуть ли не в первый раз заговорил при ней.
- Давай я тебя вытащу.
- Вот спасибо, - сказала Света, разгибая ноющую спину.
Она - из ямы, а он - на фоне неба - он вдруг показался ей... Она зажмурилась, встряхнула головой, потянулась к нему. Он одним сильным движение перенес ее наверх, на землю.
- Класс, - сказала она, оглядываясь, - Это все, значит, про меня забыли.
Он промолчал, подобрал лопату и, не оглядываясь, пошел по узкой тропинке в лагерь. Света шла следом, вдыхала медовый запах цветов и смотрела в его чуть сутулую спину.
Глава 6. Мужчины, которых мы выбираем
- Между прочим, мы завтра дежурим, - ехидно сказала Ася, - Если ты и эту ночь будешь на лошадях скакать, воображаю, что ты завтра наготовишь.
- Может, будем по очереди: ты - завтрак, я - обед?
- Нет уж, спасибо вам большое! Каждый должен сам расплачиваться за свои хобби. Думаешь, мне хочется в четыре утра вставать? Я вообще сова.
- Зараза ты, а не сова. Кто с нами из мужиков?
- Большой. Короче: или обе встаем, или обе спим. Пусть убивают.
- Не убьют, - сказала Света, показывая на свод сахемских правил, - Читай параграф тринадцатый "Дежурный - личность неприкосновенная".
...На рассвете, в тот единственный час, когда местные ребята уже ускакали в деревню, а студентов еще не разбудили, Большой подвешивал над костром два ведра с водой, а Света с Асей, зевая, составляли меню на день.
- Христом Богом тебя прошу - только не лапшу, - говорила Ася, - Мне эта лапша до такой степени насточертела, что ты представить себе не можешь. Чтобы я ее когда-нибудь дома в рот взяла! Лапша с тушенкой, лапша без тушенки, лапша с тушенкой, лапша без тушенки...
- Давай пшенную кашу тогда. На завтрак.
- Сколько ни езжу в экспедиции, - откликнулся от костра Большой, - Никогда пшенка толком не получается. Всегда пригорает.
- Конечно, если на таком огне! Тише сделай... Стой! Ты зачем воду мешаешь грязной палкой?!
- Это не грязная палка, а сук такой закопченный. Им все мешают.
- Теперь я понимаю, почему у дежурных никогда нет аппетита.
- Потому что, когда все на раскоп уйдут, они консервы трескают, - проинформировал Большой, - Думаете, я не наемся? Я уже почти дистрофиком на эту неделю стал.
Пшенка - диво дивное - не пригорела. И с маслом и сахаром смотрелась - и елась - весьма неплохо. За завтрак искренне благодарили.
Как дежурным, им предстояло пахать не разгибаясь. Оставь надежду выспаться, всяк ставший дежурным! Нужно перемыть горы посуды, съездить в деревню за водой, молоком и хлебом, приготовить топливо, сварить обед, потом опять посуда, ужин...
Хорошо еще, что Большой не сачковал, свою часть работы делал честно: таскал тяжелые ведра и бидоны, поехал в деревню с дядей Колей... Это было самым тяжелым пунктом в программе. По вечерам дядя Коля регулярно принимал на грудь, а по утрам опохмелялся. Как шофер он явно не перерабатывал - трудно ли посидеть за баранкой полчаса в день? И в эти полчаса он от души веселился и пел. Голос у него был - громче трубы, а слух отсутствовал начисто. Вежливо слушать его могли только деревенские - они привыкли к мычанию коров, а также к голосам дикой природы. Просвещенные же люди, в особенности лагерные гитаристы - тихо бледнели.
Большой мужественно взял обязанности слушателя на себя. Только после обеда выдалось свободное время. Примерно на час-полтора они смогли позволить себе отойти от костра. Большой немедленно исчез в продуктовой палатке.
Света налила воды в умывальник - в лагере все смешалось, и умывались вечером - и предложила:
- Пошли к заливу. Головы помоем. Выкупаемся.
Ася с готовностью закивала.
Захватив мешочки с мылом и шампунями, полотенца и то, что предназначалось в стирку, они углубились в густой и очень ими любимый лесок (орехов то сколько!), отделявший лагерь от берега. Но над берегом еще был песчаный откос. И сейчас они беспомощно стояли наверху его.
- Мамочки-и-и! - с визгом решилась Света и, взрыхляя пятками песок, побежала, заскользила, поехала вниз.
- А я? Ой, лови-и-ите!
- Тихо, не съезжай мне на голову!
- Ничего, вымоешь!
Залив был теплый и мелкий, вода уже давно цвела. На другом берегу виднелись мостки и были привязаны лодки. Все местные тут рыбачили.
- Интересно, кого они в этой тине ловят? И как в ней мыться?
- Зато вода теплая, - резонно ответила Ася, - Смотри как удобно: я мешочек с шампунем положила, и он вокруг меня плавает. И полочки не надо. Между прочим, речная вода очень хорошо промывает волосы.
- А с этой зеленью и краситься не надо. Изумрудный оттенок - последний писк моды нашей археологички. Будем всех очаровывать, как русалки.
- Между прочем, наши мужики вас уже прибить готовы - кто с местными гуляет...
- Кто гуляет?! Мне лошади нужны, а не этот, извини, контингент...
- Не знаю, может тебе, конкретно, и лошади, но ты на остальных посмотри! Наши парни только плюются. Ты заметила - они сидят по очереди, сторожат возле костра, чтобы не случилось ничего.
- Благородные какие! - фыркнула Света, но вспомнила, что и она замечала. Чаще всего сидел Кирилл: терпеливо, до поздней ночи сидел у костра, травил свои вечные шуточки. И вроде бы даже не очень смотрел в их сторону, когда они возвращались.
- Совсем, говорят, наши девчонки совесть потеряли, - грустно, по-бабьи подытожила Ася.
- Нет уж, я так не хочу, - Света отжала мокрые длинные пряди, - Ладно, если любовь до гроба, но замуж - фигушки! Я на Динку насмотрелась. Ведь не узнаешь, какая раньше была и какая сейчас. Ее эти дети совсем испиявили.
- Не обязательно ведь столько детей заводить...
- А что - она думала, что близнецы получатся? Сейчас с ней вообще говорить невозможно. Почем картошка на рынке, почем мясо, сколько сэкономила, что надо делать - стирать или готовить... Я делаю, а в душе тихонько вою волком.
- Тогда богатого себе ищи, чтобы никаких проблем.
- И который больше всего свои деньги любит? Спит и млеет?
- Нет, я бы не отказалась, - мечтательно сказала Ася, - Представляешь, можно мир посмотреть... Везде поездить... Потом как дома все может быть хорошо, как в кино показывают. Такая ванна большая черная, везде цветы...
- Тебя бы знаешь, кто понял? Андрюха. Он мне вчера говорил, как он тоскует без ванны. Он ведь в дипломаты хотел пойти, чтобы везде ездить и жить цивилизованной западной жизнью.
- А бывают такие дипломаты по сто кило весом? Они же все стройные, как артисты...
- Наверное, ему и предки объяснили так же - и пустили только на истфак. Слушай, а если бы твоему новому русскому было не до тебя, а только - до работы?
- Ну и пусть. Если бы у меня был особняк, я бы вообще не заметила, есть он там или нет.
Света поежилась. Вечер еще, вроде, не наступил, но погода определенно менялась. Тянуло холодом.
- Пошли, ужин ждет, когда мы его готовить начнем.
- Что будем варить?
- Кашу варили, картошку в обед варили, остается лапша. Вперед!
Ася застонала про себя, еще раз присягнула в душе ненависти к лапше и стала взбираться вслед за Светой по песчаному склону.
Глава 7. Барский сад
Вновь установившаяся дождливая погода не то, чтобы сильно отравляла жизнь, но осложняла ее. С утра обычно чуть моросило - и на раскопе можно было работать. К обеду дождь начинал идти стеной и стихал к вечеру. И сразу резко холодало. Сырость и холод. Холод и сырость. Вместо того, чтобы купаться и загорать, вместо прогулок и даже раскопа - прячься в палатке или грейся у костра.
Света решила сходить в Барский сад. Асю склонить к этой авантюре не удалось.
- Ты туда за ягодами, что ли, хочешь? - жалостливо спросила она, видя, что Света собирается не шутя, - У нас дача, так что я ягодами закормленная, я по ним не западаю.
- Мне просто интересно, - Света вбивала ноги поочередно в Асины резиновые сапоги, - Галина Ивановна говорила - там красиво.
- Ну, расскажешь потом, - Ася зевнула и стала умащиваться поудобнее, - Накрой меня сверху твоим спальником, плиз...
Света была в теплом спортивном костюме и куртке, и все же довольно быстро пришлось спрятать в карманы заледеневшие руки. Мокрый овес хлестал по ногам. Середину поля отмечал неведомо как здесь выросший - большой кряжистый дуб. Света удивилась, что в него еще ни разу не попала молния. Барский сад вставал ей навстречу и казался заросшим, диким, темным. Конечно, он безлюден, разве что - лесной дух? В это верилось.
- Я сюда ночью приезжала - и не боялась, - повторяла себе Света, - А сейчас только посмотрю, что там - и назад.
Она нырнула в чащу, чувствуя, как колотится сердце. ...Да, тут было много малины - мелкой, кислой. Высоко, на одичавших вишнях краснели ягоды. Света продиралась сквозь кусты совсем недолго, когда впереди засветлело. Там явно была поляна, и она решила дойти до этой поляны. Нежная, светом пронизанная зелень манила к себе. Будто она была на дне и это дно светилось отраженно. Света сделала еще несколько шагов и чуть не отшатнулась, увидев - человека.
Поляна - маленькая, будто комната, убранная зелеными коврами, одной своей стороной имела обрыв, и там, как в окне, видна была Волга и необозримые дали за ней. И на этой поляне - чудо: стоял стол и две скамьи. И сидел на одной из них, глубоко задумавшись, тот парень, что жил в камералке. Все-таки свой. Значит, можно было идти дальше.
Он резко обернулся на ее шаги, и на лице его было неудовольствие. Скорее всего, он один знал про это место. И дорожил своей тайной.
Света остановилась в нерешительности. Он на нее смотрел. Уже без этой затаенной досады первого взгляда.
- Прости, я не хотела мешать, - сказала она, - Сейчас, гляну, что здесь и уйду.
Она шагнула к обрыву.
- Только осторожнее, - он нагнулся, поднял из-под ног и показал ей обрывок колючей проволоки, - Тут везде это понабросано, не наступи.
Она заметила в углу поляны еще и качели.
- А откуда все это здесь?
- Не знаю, - сказал он своим глуховатым голосом, - Десять лет назад это все тут уже было.
Она подошла к обрыву. Далеко внизу мерно накатывала на берег свои волны река. Свинцовый цвет ее сливался с далью другого берега.
Света стояла молча, и думала, что все это похоже на ту единственную картину, которую ей хотелось бы иметь. Этот серый цвет, такой многообразный, живой и печальный, в зеленой рамке листьев. Простой, ясный запах лесной сырости. Умиротворяющая чистота.
- Хочешь - садись, - кивнул он на скамью.
Она села. И сидела молча. Ей было тут хорошо. Как и ему, видно. И в глубокой задумчивости этой не хотелось говорить.
Нескоро сказала она тихо:
- Сюда никто из наших не ходил.
Он покачал головой.
- И хорошо, - добавила она.
Он взглянул на нее. Он сидел совсем близко, и Света поняла, что ей не показалось тогда - было в нем что-то. Он был красив, но это не замечалось. Его отчужденность все побеждала. Отчужденность и внутренняя сила. Посмотришь навстречу - притихнешь и опустишь глаза.
- За ягодами ходила? - спросил он.
- Просто хотела посмотреть, что это за Барский сад.
- Как тебя зовут?
- Света. А тебя?
- Костя, - сказал он после паузы.
Это было его и не его имя. Его так почти никто не звал. Когда-то, давным-давно, его звали Котик. А в последнее время... Но называть себя так, как привык, он ей не стал. Эта девочка с длинной косой была из того времени.
- Ты учишься? - спросил он, - Первый курс?
- Ага. А ты тоже из нашего универа?
- Нет, - усмехнулся он, - Я тут просто работаю.
- Мне тут так нравится, - призналась Света, - Я в таких путешествиях никогда не бывала. Чтобы в палатках жить, и такая волюшка. Меня б мама никогда не пустила, а тут никуда не денешься - учебная программа. Я теперь так на вторую смену хочу.
- А почему ты решила - в историки? Сейчас вроде немодно.
- Знаешь, - сказала она, и природная доверчивость начала к ней возвращаться, - Я лет в пятнадцать начиталась всяких рыцарских книжек. Про Францию, Англию, средние века. Фильмы опять же про то время такие красивые.. Вот и пошла - думала все это будем изучать. А тут - виды феодальной собственности, виды крестьянской зависимости. Тоска.
И всю обратную дорогу она говорила ему о своем разочаровании по поводу несовершенства программы.
У костра собралась целая толпа народа. Приехал давно ожидаемый граф Зубов, которым все время всех пугали. Он сидел на бревне у огня, но и так возвышался над остальными. Огромный, краснолицый, с всклокоченной соломенной шевелюрой.
- Рады? - спрашивал он невозможным своим голосом, - Ну погодите!
Он увидел Светиного спутника и встал. Выражение лица его сразу изменилось. Больше не было насмешки. У него даже рот приоткрылся.
- Кошара? - спросил он, - Ты?!
- Здорово, Зуб, - сказал тот негромко.
И сгрести в объятия, как видно хотел Зубов, не получилось. Они просто стиснули друг другу руки.
- Когда? - спросил Зубов.
- В мае, - был односложный ответ, - Потом.
И кивнув, чтобы Зубов возвращался к ждавшим его, старый знакомый приподнял полог и исчез в своем доме, в камеральной палатке.
Глава 8. Живу хорошо, пока не пристрелили
Местные, наконец, решились. У них давно руки чесались устроить разборку из-за девчонок. Им не нравилось, что их "оттирают", девчат караулят.
Галина Ивановна что-то предчувствовала, и в один из вечеров рассказала историю, случившуюся несколько лет назад. Как ехали они со студентами на грузовике. Не ехали, а ползли - грузовик старый, дороги сельские, а за ними гнались местные. Пьяные. И кидались камнями.
- Хорошо, у нас был мальчик один замечательный. После армии. Он скомандовал девчонкам: "Ложись!" А парням: "Занимай оборону!"
- Отбились?- сочувственно спросила Нина Сумская.
- Да. А потом хотели в милицию. А милиция деревенская, дверь на замке, и милиционер, сказали, уже три дня пьет.
...За эти годы местные прошли большой путь - от каменного века к железному. По традиции они пришли пьяными. Но не с камнями, а с обрезами. И в одну минуту, их быстрые тени пронизали лагерь. Несколько выстрелов - настоящих, близких, страшных прозвучали в лесу. Местные были у костра, скользили между палаток. Их все прибывало. От выпитого они чувствовали себя злыми и бесстрашными.
Студенты укрылись в большой продуктовой палатке. Это произошло само собой. Никому не захотелось показывать смелость и встретиться с шальной пулей. Ну, посадят потом горе-стрелка - и что? Он же даже не вспомнит ничего, когда протрезвеет. А тебя - на склон оврага, под бок к неизвестному предку?
Последними приползли по-пластунски, видимо, вспомнив, как это делается в военных фильмах, брат с сестрой, Лилька с Андрюшкой.
- Кого нет? Кого еще нет? - раздавались тревожные голоса.
- Света с Асей - а эти где?
В это время приподнялся полог, в палатку вошла Ася
- Ты живая? Где ты была? Ой, мамочка, опять стреляют!
- Завтра пишу письмо домой, - сказала Лилька, чуть слышно клацая зубами, - "Дорогая мама, живу хорошо - пока не пристрелили..."
- Доигрались, девки? - с попыткой насмешки спрашивала Ирка Прохорова.
- А Светка?
- Она кажется...поехала кататься, - растерянно сказала Ася.
- Что?!
- Я в палатке была. Там лежала, тряслась. Меня Костя нашел и сюда
привел. А сам поехал ее искать.
...Света едва успела отъехать от лагеря. Бурушка шла в сторону раскопа, по тропинке над обрывом, в полной темноте, когда рядом прозвучал выстрел. Лошадь дернулась всем телом, испугавшись прежде Светы. Она могла рвануться влево, потерять равновесие, и скатиться по песчаному склону. Или встать на дыбы. Но к счастью, она шарахнулась, куда нужно было - в поле. И пустилась галопом.
Света, побелев от страха, пыталась удержать в руках поводья, и ноги - в стременах, не слететь, не грянуться о землю. Ее с размаху бросало вверх-вниз. Причуды темноты скачками неслись навстречу. Вот уже дуб. Сколько она еще продержится? Ей казалось чудом, что она еще в седле. И чудо все длилось.
И вдруг лошадь стала успокаиваться, и уже не галопом, а рысью затрусила куда-то вбок. А там - не зеленый огонек светлячка, уже привычный Свете, а красный огонек папиросы. Высокие силуэты коня и всадника.
- Света?
- Я, - ответила она, узнав Костю и испытывая ощущение "горы с плеч", - Господи, я думала, что уже все.
- Лошадь понесла?
- Еще бы, там как пальнули - прямо над ухом! А ты здесь откуда?
Под ним была Мартышка - высокая, худая, норовистая лошадь.
- Я знал, что твоя рванет, - сказал он, - И мало ли что. Ты в лагерь хочешь? Туда поедем?
Свете еще с трудом давалась речь. В лагерь? Но ведь там... Он понял.
- Поехали в объезд, во-о-н по той дороге. Да не бойся ты Бурушки, она умная. А вот эту, - он похлопал Мартышку по шее, - Когда объезжали, били поленом. Характерец у нее...
- Нелюди! А ты не знаешь, как там наши?
- Сидят тихо, как мыши, - он усмехнулся, - Парни за девчонок спрятались, так что местные их трогать не будут.
- С Аськой там, наверное, уже истерика. Я тоже удивляюсь, что еще живая.
- Да они не в тебя стреляли.
- А в кого? Друг в друга?
- Это у них называется "баловаться". Утром в деревне бабки будут говорить: "Знаешь, вчера баловались ребятишки..."
- А лошадь? Она же неслась, как сумасшедшая. Она меня даже не замечала, что я на ней.
- Ты уже хорошо ездишь.
- Ты что! Меня как будто не было - сидел один ужас и кое-как держался. А ты не боишься? В смысле возвращаться?
Он думал о чем-то своем и ответил не сразу и немного невпопад.
- Возвращаться? Да, надо...Галин Иване с Еленой это тоже все надоело, наверное. Ну ладно - ты успокоилась? Так значит, езжай в объезд. Вернешься – уже все кончено будет.
Кивнув ей, он сжал бока лошади и галопом поскакал в лагерь.
Уже светало, когда весь этот кошмар кончился. Подъехав к лагерю в серых рассветных сумерках, Света увидела двух начальниц, медленно бредущих от палатки к палатке.
- А где еще местные? - усталым, напряженным голосом невыспавшегося человека спрашивала Галина Ивановна, - Вот мы их сейчас вальком...
В руках у нее было нечто, что Света затруднилась бы описать, и что она сама по видимому считала грозным оружием. Глазам изумленной Светы предстала картина - из их желтой, канареечной палатки буквально выкатился местный парень с обрезом в руках, и следом выглянула донельзя испуганная Ася.
Костя у тлеющего костра что-то втолковывал рыжему Саньке - главарю местных разбойников.
- Еще раз, - услышала Света, и дальше пошел какой-то жаргон, непонятный для нее, как китайский язык. Санька торопливо и часто кивал. И, судя по всему, не знал, как уйти поскорее.
Света слетела с лошади и бросилась в палатку:
- Что случилось?
- Ты где б-была, - Ася уцепилась за нее дрожащими заледеневшими пальцами, -Галин Ивана начала нас по палаткам разгонять, у-уже тихо б-было, я п-пошла, а тут этот козел с ружьем. С-спать ложится. Я ему - уходи, а он с ружьем стал ползать. Ползает и ползает, выход ищет. Ружье шварк мне на ноги!
Они прижались друг к другу. Света обняла Асю. Она уже чувствовала, что все хорошо и успокаивалась.
- Посмотри, - сказала Ася и наклонила голову, - У меня этой ночью, наверное, седые волосы появились. Посмотри - есть?
Глава 9. Посвящение
Дикий индейский клич несся по лагерю.
- Эй-го-го-о-о...
- Опять нашествие? - с ужасом спросила Ася.
- Да ты что! Не будут же они среди бела дня.
И в этот момент к ним в палатку всунулась совершенно невозможная рожа. Красно-черно-белая, размалеванная до полной неузнаваемости. В волосах торчали перья.
- Мама! - Ася чуть не сбила Свету, пытаясь отползти. Голые мускулистые руки схватили ее и вытолкнули из палатки.
Визг летел отовсюду. Где-то били в бубен. Тяжелый топот, прыжки, улюлюканье.
Расправившись с Асей, индеец вернулся и, раскинув руки, как курицу, начал ловить Свету. На жуткой роже сияли голубые глаза братца Иванушки.
Света попыталась проскользнуть мимо, но Большой схватил ее за шкирку, и, не слушая ойканья и стенаний о помощи, поволок к костру. Начиналось традиционное Посвящение, напоминавшее дьявольский шабаш или торжественную годовщину побега из сумасшедшего дома.
Сахемы торжествовали. Костер пылал – до самого неба. Сахемы с гиканьем и свистом носились вокруг. И волоком тащили, и бросали на колени всех этих первогодков, только утром сдавших зачет.
У костра восседала Галина Ивановна - тоже вся раскрашенная. Но вместо перьев на голове у нее был пышный венок из полевых цветов. А в руке она держала большую палку, тоже перевитую цветами. Что же касается графа Зубова... Короче, опускай глаза, ползи к нему на карачках и не рассуждай. Девчонки-старшекурсницы гордо восседали в этой компании, в ожерельях из веток, долженствующих символизировать их власть.
А остальные сгрудились робкой коленопреклоненной толпой. Посвященье проходило с испытаниями и без испытаний. Зубов грозно указывал на очередную жертву, ее подволакивали, и он - либо милостиво давал имя сразу и вешал на шею вновь посвященному древний черепок на веревочке, либо приказывал устроить испытание.
На голову Кириллу надели пиджак, и один его рукав подняли к небу.
- Какая погода будет завтра? - грозно спросил Зубов.
- Солнечная, - ответил Кирилл, глядя на ясное небо.
Старшекурсница незаметно поднесла чайник и налила в рукав воды.
- Врешь все, - сказал Зубов, глядя на мокрого, отфыркивающегося Андрюшку, Дождь будет. Пять горячих ему.
Двух неразлучных подружек заставили накормить друг друга вареньем. Им дали по банке, по чайной ложке и завязали глаза. Все катались со смеху. Маринка набирала варенья чуть-чуть и ощупью искала Риткино лицо. А Ритка зачерпывала ложку с горой, и тыкала ее решительно вперед - Маринке в ухо.
- Сразу видно, кто кого больше любит, - молвил Зубов и отпустил девчонок с миром
- Тьфу, - бранилась Ритка, разглядывая черепок, - Что за имя мне дали - "Жрица завтраков, обедов и ужинов"!
- Надо было меньше жрать! - холодно ответствовала Ирка Прохорова.
Света стала "Амазонкой, скачущей в ночи", Ганс так и остался "Милым другом". Асе очень льстило, что она "солнышко лесное". Свете хотелось спросить у Кости - какое у него прозвище, ведь он сахем.
Меж тем готовился праздничный ужин. Старшие девчонки взяли это дело на себя. Они сделали огромную сковороду мяса с подливкой, приготовили всеми забытую вещь - картофельное пюре и испекли торт из муки, яиц и сгущенки.
Нужно ли говорить, что чай, заваренный самой настоящей заваркой, а не первой попавшейся под ноги травой, показался всем напитком Богов.
Все было съедено и допито, но никто не расходился. Лагерь стал их домом, таким обжитым, таким родным. И только вместе им было хорошо.
- Можно еще картошки испечь, - сказала Ритка, - Ведь картошка осталась.
- Молчать, жрица!
Смущенно подошли и вдали от костра расселись прощенные деревенские.
Большой закапывал в золу картошку.
Граф Зубов сидел молча, глядя на затухающий огонь, уронив между колен огромные свои руки. Ему услужливо поднесли гитару:
- "Кирпичики" спой!
Эту допотопную песню любили за эффектный конец, когда после паузы нужно было дружно крикнуть "Хрясь!" как можно громче. У Зубова это "Хрясь" получалось так, что лошади шарахались, и уши закладывало.
Света с Асей сидели, укрывшись необъятной болоньевой курткой, густо пропахшей дымом.
- Ну вот. - жалобно говорила Ася, - Только-только тепло становится, а я даже загореть не успела. Ну что за лето такое подлое! Вторая смена приедет - все тепло ей достанется.
- Не хнычь. У нас впереди еще август. Будем ходить на пляж.
- Ой, - встрепенулась Ася, - Ритка сейчас "Гостиницу" будет петь, а я еще не все слова записала.
Она побежала к палатке. У нее имелась тетрадь, куда она всю смену записывала пенсии. Ася мечтала научиться играть на гитаре, но с ее пухлыми слабыми пальчиками мало что получалось.
Костя неслышно подошел и сел рядом. И Света побоялась, что другие заметят, как у нее на лице неудержимо расцветает улыбка.
- А у тебя какое археологическое имя? - спросила она.
- Кистень.
И это было то имя, к которому он привык.
Света не думала, как она сама выглядит после этих недель. Лицо обветренное, щеки горят. Волосы здесь начали у нее виться.
Кистень закурил. Ася шуршала ручкой по бумаге.
- Коридорные шаги - злой угрозою,
Было небо голубым - стало розовым.
А я на краешке сижу - и не подвинулся,
Ах, гостиница моя, ты гостиница...
...Звезды - старые знакомые - тихо плыли по небу, отмечая время.
Автобус они заняли сразу весь. До остановки их довез в кузове своего грузовика дядя Коля. Но это было в общем-то запрещено, против правил. Теперь им предстояло пересесть и ехать до Ульяновска в автобусе, как белым людям.
Кстати, эти белые люди их и поразили. Автобус был занят, но водитель разрешил войти еще нескольким женщинам. Парни освободили им места. На этих женщин все смотрели. Они были невообразимо чистыми и аккуратными. Блузки, юбки, каблучки... Разве такое бывает? Сами они чувствовали себя тарзанами, первобытными людьми. От женщин пахло духами. Это не укладывалось в голове.
Света и Ася сидели в самом конце автобуса. Кистень - у их ног, на ступеньках, где наглухо закрытая вторая дверь.
- Вот приеду домой, - блаженно говорила Ася, - Закроюсь на полдня в ванной. Вымою голову сначала одним шампунем, потом другим. "Не нужна мне с неба манна, мне бы ванна, ванна, ванна"...
А Свете больше всего хотелось назад. Она ощущала, что из жизни уходит то, что уже не повторится.
- Давайте обменяемся адресами - предложила она.
Ася чуть не подавилась пирожком с капустой, который купила на остановке.
- Сказать тебе, где я живу? - прокашлявшись, спросила она, - А может, ты мне скажешь?
Света покраснела густо, в цвет своей футболки. Тут до Аси наконец дошло.
- Я вам рюкзаки донесу, - сказал Кистень, - На вокзале это будет все - каждый сам станет до дому добираться.
Он ничего не сказал о себе, не открыл, где его дом, и Свете стало грустно до слез.
- Не хочу я домой, - сказала она, - Приеду, буду у Динки на вторую смену проситься.
- Может быть, второй раз все будет не так. Совсем не так. Лучше, если ты запомнишь, как было хорошо.
Кистень, конечно, был прав. Совершенно прав.
- А ты много по археологичкам ездил?
- Еще со школы. У меня мать... с Галиной Ивановной дружила. Меня и брали на все лето. Как в лагерь.
Ему и теперь предстояло ехать - на август. Деньги были нужны позарез, но он этого не сказал. Чтобы развлечь их, начал рассказывать, как вначале тоже боялся копать могилы, особенно детские. А ему все время их поручали - давай, мол, раскапывай своих ровесников.
- Только там не так, как здесь было. Там ямка такая, как овальное блюдо, и лежит в ней скелетик, на боку, ножки согнуты, рядом плошка с зерном...
Света смотрела на него и открытым, искренним, ждущим был ее взгляд. Ничего не было в нем тайного, такого, что не мог бы прочесть он.
Вот и сейчас он увидел, как в ответ на внутренне молчание, на пустяки, слетавшие с его губ, взгляд ее начал гаснуть, и лицо пыталось стать холодным, замкнутым. И губы слегка задрожали.
Он узнает, где ее дом. Но и все. Потому что, если сказать ей, откуда он только что освободился... И у него еще не было своего дома. Этот дом еще предстояло найти.
Он коснулся ее запыленной старенькой кроссовки:
- Подошва еле держится. Осторожнее иди.
Она только кивнула. Вокруг был уже город. И неуклонно, неотвратимо близился конец.
Вокзал.
Глава 10. Ни в какие ворота
Это было - черт знает что. Это ни в какие ворота не лезло.
- Ты хочешь поехать на вторую смену? - не веря, переспросила Дина, - Еще двадцать дней? Ты - хочешь?
Несказанным было - а как же я? Я надеялась, минуты считала, тревожилась. Думала - ты приедешь, и мне будет спокойнее, веселее, легче. А ты, выходит, обо мне не думала совсем?
- Зачем? Тебе что, без этого зачет не поставят?
- Зачет мне уже поставили. Просто я хочу туда опять. Мне понравилось.
Момент, чтобы обрадоваться встрече был безнадежно упущен. Они уже ссорились.
- А тебе плевать, что за тебя здесь все волнуются? - почти закричала Дина. Не могла же она объяснить прямо, что надеялась на сестру. Ей стыд мешал это сказать - сама должна понимать. А если не понимает?
- А что за меня волноваться? Я не абы куда ушла - в лагерь уехала со своими. Что - не имею права?
- Имеешь, конечно, имеешь, - с горечью сказала Дина, - А ты к родителям не хочешь съездить? Может, им помочь нужно? Старики ведь уже. Да просто - соскучились они, пожить с ними.
- Я знаю, - прервала ее Света с тем особенным ядом в голосе, который сразу дал понять - ей много есть что сказать, - Но ты мне объясни, я что, уже совсем не человек? Мне надо быть пристегнутой к вашей жизни? У родителей молодость была - и танцы, и стройотряды - все было. Ты пять лет в институте жила, как хотела...
- Я к вам каждые выходные ездила!
- Значит - тебе так нравилось.
- У меня просто совесть была.
- Хватит на меня давить! - закричала Света, и глаза у нее сразу сделались полными слез, - Теперь меня совестью мучить будешь? У меня своя жизнь может быть или нет? Или я должна быть вечно в этих стирках, готовках, уборках? Да пошли вы все!
- Чтоб я тебя еще хоть раз о чем-то попросила, - сказала Дина и у нее тоже затряслись губы, - Я виновата, что сейчас туда поехать не могу?
Она чувствовала себя сейчас справедливой и бесконечно обиженной, потому что сумела так повернуть дело. Она многого недоговаривала, но это и нельзя было сказать вслух.
То, что она завидует, от всей души завидует сестре, ее молодости и свободе, тому, что она может так распоряжаться собой, и все у нее еще впереди. А у нее самой руки повязаны, и ясно, что это надолго.
А Света чувствовала себя виноватой. Она не была оторвавшейся от родного дома самостоятельной девушкой. Она все еще оставалась членом семьи. Ее отпустили, потому что ей это было нужно - пройти практику и получить зачет. А теперь она хочет гулять. В то время, как другим так трудно.
Она вся еще была там. В одну минуту к ней это решение пришло - единственно верное, простое - вернуться. Еще на месяц. Еще месяц все это будет длиться. И ведь не все даже уехали из лагеря. Остался Большой, и граф Зубов, и Ганс остались. Они стерегут лагерь и ждут вторую смену. И сейчас, наверное, будут варить ужин. Продуктов еще много в палатке - они станут варить кашу с тушенкой. И лошадей вечером приведут. А Кистень? Вернется он? Если да, то как же она тут останется?
А Динка отвернулась к окну. И это ее "езжай" - переступив через него, как потом вернуться назад? Но как тут тяжело... Как снова сжиться, стерпеться с этим? Духота кухни, где вечно что-то варится, хнычущие голоса детей, Динкина тоска, которая просто висит в воздухе - глухим чадом.
Сейчас, подождите минутку. Это надо еще переломить в себе, то, что она никогда не вернется - туда. И он... Он знает, где ее дом. Но он просто как...растаял в воздухе. Исчез. Никого не увидела она, выбежав на балкон. Надо твердо сказать себе, что он...что вполне
возможно - все. И вообще - ничего в жизни не повторяется.
Кристина дергала ее за руку:
- Света! Чего ты мне привезла? Ну, Света же!
Света передохнула и сказала:
- Пойдем.
Свой огромный синий "эдельвейс" она перетащила волоком, и он, конечно, застрял в дверях ее комнаты. Он был ей сейчас, как дом, в нем было все нужное ей для жизни - там. Но вот она начнет его разбирать, и этот маленький дом растворится в большом. И не будет его.
Света шмыгнула носом и загрубевшими пальцами принялась решительно развязывать веревки.
Все вещи густо пропахли дымом. Она доставала их и бросала на пол, потому что все это сразу нужно было стирать. Два свитера - даже в них обоих было не согреться ночью в палатке. Спортивный костюм - в нем она ходила на раскоп. Грязные футболки - вон какое пятно от томатного соуса... Журнал, который она брала с собой читать, а потом, по примеру Аси, весь исписала песнями. Целлофановый пакет с зубной щеткой, маленьким зеленым обмылком и почти пустым, скрученным тюбиком от зубной пасты.
- Так... так... - приговаривала Кристинка, цепко хватая каждую появляющуюся вещь.
- Стой! Стой! Это не тебе. Не тронь все это - ручки будут грязные. Вот это посмотри лучше.
- А что это такое? - спросила Кристинка
С виду то, что подавала ей Света, казалось обычным камнем. Но он был тонким, плоским, с закругленным краем, и виднелся на нем какой-то узор.
- Это называется - венчик. Когда-то, давным-давно, у людей была такая посуда. Видишь, древний человек даже узор ногтем прокорябал. Пять тысяч лет назад. Потом она разбилась.
- Это чашка? - поняла Кристинка.
- Ну, может, чашка. А может - кувшин. Или горшок - древний-древний. Уже как камень. Это я в последний день нашла. Представляешь, пять тысяч лет!
Для Кристинки самым большим было число "сто". Когда ей не могли купить игрушку, говорили, что она стоит сто рублей.
- Дай! - потребовала она, протянув руку. И получив венчик, умчалась в кухню:
- Мам, мам, смотри!
Света сгребла кучу грязного белья и пошла в ванную. Этот уголок любили все без исключения члены семьи. Начиная от близняшек, которых только посади в теплую воду и набросай игрушек - и до Леши, который сидел здесь по два часа, отмачивая строительную грязь и заклиненную спину.
Поэтому обе хозяйки старались держать здесь все в чистоте и уюте. По белому кафелю вились темно-зеленые ветки искусственных растений, на полу - нарядный коврик, бак скрывает белье для стирки. Ну, Светина-то гора ни в одном баке не поместится. Остается только свалить все в углу, и попросить Динку не ругаться - завтра с утра она все разберет.
И поскорее запереть дверь, потому что Кристинка тут же начнет ломиться к ней: "Ой, я тоже хочу купаться!"
Света открыла воду на полную мощность, сделала ее погорячее, поспешно скинула свою одежду, от которой, как ей казалось, пахло уже не старым козлом, а ископаемым мамонтом, и залезла в еще пустую ванную. Идиотка, хоть бы горбушку хлеба с собой захватила!
Она любила забираться в ванную с журналом в одной руке и бутербродом в другой. Бурлит теплая вода, шелестят глянцевые страницы... Как говорил Андрюшка - в цивилизации все-таки есть своя прелесть.
Она становилась потрясающе, нереально чистой. С третьего раза промылись волосы (придется купить Динке новый шампунь). Мамонтом больше не пахло. Руки стали розовыми - даже ладони, даже под ногтями. Зато в ванне плавали серые клочья пены.
Множество забытых дел ждало ее. Она расчесала волосы массажной щеткой, и покрыла обгоревшее, обветренное лицо густым слоем крема. Вспомнила, что халат ее остался где-то там, в шкафу. Но тут висел синий халат Дины, и она запахнулась в него и завязала пояс, чувствуя, как похудела.
- У тебя есть что-нибудь поесть? - спросила она, появляясь в кухне.
Дина поняла, что сестра никуда не поедет, что это - мировая, но на всякий случай ответила сдержанно:
- В холодильнике котлеты, а вот тут в кастрюльке - лапша. Еще теплая, я только детей кормила..
- Лапша? - переспросила Света и расхохоталась чуть не истерически.
- Ты чего?
- Мы весь месяц ели - одну лапшу. С томатным соусом. Мы ее проклинали последними словами. Аська дала обет к ней всю жизнь не прикасаться. И вдруг ей дома сейчас тоже предложат...
- Голодно было? - спросила Дина. И этим она тоже пошла на мировую.
- А то нет! - Света уже закусила полкотлеты. Маленький Ванька лез к ней, и Света подхватила его. Прикинь, молоко мы в деревне покупали. А у них там какие-то правила. Выписывали нам по полкружки на брата. Тихо-тихо, у нас что, еще один зуб прорезался? Я смотрю, он мне палец муслякает. Температура была? Очень они тебя достали?
- Нет, на этот раз без температуры. Похныкали денька два, покапризничали. Не уходи, я чайник поставлю.
Теперь можно было, наконец. поговорить, и уложить этот сумасшедший месяц – в слова.
Глава 11. Кистень
Дом был еще тот. Впрочем, для хозяйства Кистеня он вполне подходил. Все его имущество помещалось в рюкзаке, старом, защитного цвета. С которым он когда-то давно ходил в походы. И в ту пору рюкзак был гораздо тяжелее.
Хотя – Кистень не замечал своей бедности. Он даже не задавался вопросом – беден ли он? После тюрьмы его возможности казались ему совершенно неограниченными. Он принадлежал сам себе – разве этого мало?
В местах лишения свободы он провел ровнехонько десять лет.
Если бы об этом узнала мама… Но маме не дано было ничего знать. Он очень надеялся на это. На то, что она обрела забвение. Потому что с памятью в раю делать нечего. Не рай это будет – мука.
Мама. Их домашнее божество. И Кистень, которого тогда звали Котик, и его старший брат Саша любили ее так, как сыновья редко любят мать. Как малыши – без оговорок, беззаветно.
Правда Саша не только любил, но и радовал. Красивый, тихий и послушный мальчик. Ответственный на редкость. Здоровый – даже простуды обходили его, как заговоренного. Со всех сторон маме повторяли: «Как вам с Сашенькой повезло».
Наверное, это была компенсация за вечно больного Котика.
Котик умудрился простудиться еще в роддоме. Была зима, а топили жарко, и медсестры, запарившись, открывали форточки. Его первое в жизни койко-место было у окна, и, пожалуйста – бронхит.
С тех пор и пошло. Промочил ноги – насморк. Глотнул холодной воды – ангина. Раз в кои то веки вышел с остальными детьми на физкультуру – попрыгать в прохладный день в школьном дворе – воспаление легких.
У мамы была каторжная судьба матери, имеющей больного ребенка. Поликлинику они обжили, как родной дом. Перебывали у всех специалистов. А участковая врач сделалась просто членом семьи. Да и весь ритм домашней жизни подчинялся его хворям.
- Саша, собирайся в школу тише, не буди брата, он сегодня всю ночь кашлял.
- Котик! Ну, надо же что-нибудь поесть. Придумай, что ты хочешь, а я сбегаю в магазин.
- Ты же знаешь, что не можешь идти гулять – посмотри, какой ветер на улице.
Даже врачи говорили, что этот худенький, умный мальчик, наверное, обречен. Перепробованы все лекарства, но что делать, если природа не берет свое, не помогает ничем?
…За одно только Саша мог благодарить брата – летом они все ездили к морю. Мама считала, что морской воздух для Котика просто незаменим, и весь год откладывала деньги на эти поездки. И все равно – санатории, профилактории и даже турбазы были не для них – они ехали всегда дикарями. И всегда в Крым. Снимали комнату у какой-нибудь бабки. Мама уговаривалась – чтобы и готовить было можно. Они не шиковали – не ходили по кафе, не заказывали шашлыки и чебуреки. Покупали на местных базарчиках картошку, огурцы. Иногда – как роскошь – мороженое. И каким это было счастьем: сидеть на каменистом берегу, смотреть на прибой и, торопясь, облизывать белый кирпичик, чтобы ветер не понес молочные брызги в лицо.
Весь день был их. Они уходили к морю с рассветом, когда на пляже еще никого не было, и песок и вода были холодными. Котик сидел в свитере, ему полагалось только дышать. Да он и не рвался купаться – холодрыга. Но мама и Саша «закалялись». Котик смотрел, как они бр-р-р – входили в воду, как плыли по яркой дорожке, которую бросало на воду поднимающееся солнце. Плыли далеко, так что их головы были едва видны. Море пахло терпко – за ночь на берег выносило много водорослей. Котик блаженствовал – никого вокруг, и эта необъятность и сила перед ним. Он был тогда книжным мальчиком, а тут у моря легко читались и Катаев и Станюкович и Грин – допотопная скука для нынешних любителей боевиков. Котик же, оторванный болезнями от возможных друзей, всерьез возмечтал когда-нибудь остаться навсегда тут.
Как-то они всей семьей познакомились с мальчиком. Его звали Женей. В этом маленьком поселочке он отдыхал у бабушки, а так жил вместе с родителями в Севастополе. Женя дотошно и с юмором рассказывал, какая у них тут в Крыму жизнь, кому и как отравляет существование местная мафия. На эту тему видимо все знали много, раз так много знал этот мальчишка. За своих родителей Женя не тревожился. Мама у него работала медсестрой в больнице, а отец ходил в море на рыболовецком судне. Семья перебивалась, и спасали ее во многом уловы отца «для себя». Женя сыпал названиями рыб, а Котик думал, что и ему хочется жить так. Богатыми они никогда не были, и воспитаны были так, что не стала для них мечта «пробиться» единственной заветной мечтой. «Вилла» и «Мерседес» звучало все равно как «космический шатл и дворец на Луне». Зачем они нужны? А вот идти в море за рыбой…
И вообще пора кончать со всеми этими болезнями. Надоело, понимаете?
Оказалось, судьба ждала его решения. Вернувшись, он потребовал купить себе первые в жизни кроссовки и спортивный костюм (в младших классах школы, когда он еще ходил на физкультуру, он обходился Сашиными) – и начал бегать по утрам. Мама умоляла его повременить – сегодня не та погода, ветер, дождь, нельзя начинать так резко, вначале гимнастика на ковре!
А потом маму убили. Это было так просто и страшно, что не укладывалось в голове именно из-за простоты и безысходности. Поздно возвращалась с работы, безлюдная улица, какой-то пьяный отморозок...
На рассвете из милиции позвонили. Саша сидел у телефона, Котик был еще в прихожей. Он только что вернулся: бегал по району, по маминым знакомым, искал.
Саша поднял трубку...
Мама жила еще несколько дней. Она лежала в больничной палате неузнаваемая, почерневшая. Только лицо и было видно. Все остальное – бинты, трубки...
Мама не открывала глаз, не узнавала их. Единственные слова, которые она чуть слышно произнесла, были:
- Какая жестокость...
Котик сидел возле ее постели неотступно, не отошел ни на час. Он был совсем маленький, поникший. Одной рукой он вцепился в волосы, другой все гладил мамину руку, повторяя голосом, от которого у Саши перехватывало горло:
- Мамочка... Мамочка...
***
После похорон братья едва узнавали друг друга, так переменились оба. Саша осунулся, стал много серьезнее, пытался присматривать за братом. Но это удавалось плохо. Котик забросил учебу, пропадал неведомо где и неведомо с кем, и призвать его к порядку не удавалось
А через месяц он – через своих сомнительных друзей, нашел того, кто оставил их сиротами.
Саше казалось, что это страшный сон. Не мог, не мог Котик носить с собой нож, не мог ударить живого человека в горло... Тем более - добить...
На суде Котик сидел, опустив голову на руки, не глядя ни на кого. На вопросы отвечал не сразу, судя по всему - соображал плохо. Когда же ему дали последнее слово, он прокричал тоненьким, мальчишеским голосом:
- Да, убил! И еще раз убил бы, если б мог! Не жалею... Не могу... Делайте со мной что хотите!
Он получил десять лет. В лагере его вторым именем стала археологическая кличка – Кистень. Удар у него был тяжелым и не миновал цели.
Глава 12. Приехал в город цирк
Первую работу после выхода из колонии, Кистеню дала мамина подруга – преподаватель университета Галина Ивановна Вишневская. За два археологических месяца удалось заработать достаточно, чтобы снять ветхий дом в частном секторе.
- Ты тут, малый, приберись маленько, - сказал хозяин, вручая ключ. Жил он на другом конце города, развалюху использовал как дачу. Но деревянные дома, где не было постоянных хозяев, сплошь и рядом - жгли, а урожай воровали. Так что много выгоднее было домик сдать.
Первые дни Кистень только тем и занимался, что выносил полусгнивший хлам и сжигал его в огороде. Соседи сначала косились настороженно, но потом успокоились. Молчаливый парень от костра не отходил, пока не погаснут последние угли. Только заметили соседи: он будто все время зяб – тянул руки над пеплом, в котором уже и искр не было, ловя последнее тепло.
Сад был не в лучшем состоянии, чем дом. В щели забора свободно заходили собаки, и гуляли в зарослях лебеды и лопухов, высотою в человеческий рост. Но уничтожать зеленую стену у Кистеня рука не поднималась. Стена эта отгораживала его от улицы.
Нужно было идти к людям – как-то выстраивать жизнь, искать новую работу. Но Кистень все оттягивал этот момент. Ему пока было трудно с людьми.
Целыми днями он лежал – в чистом и пустом теперь доме - на кровати, закинув руки за голову. Поднимался раз в день, чтобы сварить несколько картошек «в мундире» и вскипятить чаю.
По вечерам Кистень сидел на крыльце, курил. Или просто бездумно закрывал глаза, подставлял лицо ветру, даже сквозь сомкнутые веки, ощущая бег ветвей, колыханье листвы. Дышалось ему удивительно легко, казалось – он вдыхает свободу.
Одна была у него тоска – об этой девочке, о Светлане. Но мог ли он отягощать своей искалеченной судьбой чью-то жизнь? Тем более – ее... Нет и нет.
Но она ему снилась почти каждую ночь. Иногда он просто ощущал ее руку - на своей. Раньше ему так снилась мама. У нее были такие же руки – мягкие, в которых, вроде, и силы нет. Почему же его – битого, стреляного, все на свете прошедшего – тянуло прижаться к этим ладоням и заплакать? И чтобы его как маленького, погладили по голове и сказали, что все еще будет хорошо... Пусть это не сбудется никогда, но хоть на мгновение поверить...
Иногда он встречался со Светой во сне так, как они могли бы встретиться наяву. Они снова были в археологичке, и лежали на берегу залива. Рядом Волга несла тяжелые свинцовые волны, а в заливе вода была неподвижна, и отливала изумрудом, как в старинных каналах.
Кистень пытался отвлечься, но лицо Светы неотступно стояло перед ним. Он видел ее приоткрытые губы, ощущал запах ее кожи, влажной после купанья. Она была частью его и каждый раз, просыпаясь, он поднимался мучительно, как раненый, и убеждал себя, что вопреки законам, половина человека тоже может жить.
***
Новой работы он не мог найти долго. Всех отпугивала его судимость. Наконец, Кистеня взяли дворником, решив, что метлу и лопату можно доверить даже бывшему уголовнику.
Ему нравилось чистить снег. Весь день промолчать. Летели комья снега, у края расчищенной дорожки вырастала снежная стена. Кистень вспоминал, как маленький гулял с мамой. Ее старое черное пальто с песцовым воротником, узорные варежки, которые она сама вязала... Мама держала Котика за руку.
- Гляди, сколько снега, - говорил он, закидывая голову, чтобы поймать мамин взгляд, - Такие вокруг горы - как два меня...
Кистень встряхивал головой, чтобы избавиться от воспоминаний. Снегири, яркие, как последние яблоки, сидели на ветках и окликали его звонкими голосами. Говорят, души переселяются в птиц...
Так прошла зима.
***
В апреле в город приехал цирк. Раскинул шатер на центральной площади, под голубыми елями.
Зрелище было даже призрачное. У людей еще рабочий день, никого нет – ни на площади, ни в парке по соседству, но, обрамляя нарядный шатер, горят разноцветные лампочки, играет музыка. Тонко пахнет весенней листвой, и все вокруг в зеленой дымке.
К восьми вечера публика собралась, и началось представление. Конечно, Света ни за что не пошла бы в цирк – не маленькая, но Кристинка попросилась, и ей купили билет. Теперь нужно было ее встретить.
Света стояла у оградки, слушала бравурную музыку, и как объявляют номера, и представляла: Кристинка сидит на первом ряду и хлопает дрессированным собачкам и гимнастам.
Из вагончика, что стоял близ шатра, вышла девушка – смуглая, в белой майке и шортах, с такой совершенной фигурой, что было ясно – тоже гимнастка. К ней подошла подружка – полная, в ярком махровом халатике. И гимнастка стала рассказывать ей, что нынче на представлении едва не разбилась – ей неправильно подали трапецию.
Видимо, это сильно поразило ее: она вынесла из вагончика планшет, включила его, присела на скамейку и стала писать.
Дети, облепившие заборчик, на представление не попавшие – билеты дороги, с жадным любопытством смотрели. Потом одна девочка решилась спросить:
- Тетя, а что вы пишете?
Гимнастка посмотрела через плечо, улыбнулась. И стало ясно – она вовсе не «звезда», с ней можно говорить просто.
- Пишу подруге в Киев. Рассказываю, что сегодня со мной было.
- А что? А нам скажите....
Света отошла, чтобы лучше видеть выход. Представление вот-вот должно было кончиться.
Вечер становился прохладным, но от цирка шло тепло, там горели прожекторы, хлопали в ладоши десятки людей... Света стояла и грелась – этим призрачным теплом.
Неожиданно ... не может быть, это у нее начинаются галлюцинации... Но вот же ... Нет, подождите.... Да...да...он!
Поодаль ото всех стоял Кистень. Чуть ссутулившись, засунув руки в карманы.
Света ахнула, поднесла ладонь к губам, и с замирающим сердцем, стала протискиваться поближе.
Он, он... Его взгляд. Пристальный, и в то же время немного отрешенный. Кистень смотрел на яркий шатер, на разноцветные огни. Смотрел, будто ему не хватило этого праздника – и детства.
Света подходила к нему медленно, у нее ноги не шли. Он еще не видел ее, но Света нашла его руку, и накрыла ее своей ладонью.