Ницца. Висельник с набережной Комерс

ВИСЕЛЬНИК С НАБЕРЕЖНОЙ КОМЕРС
I

Занимался день, бледный и печальный.
Ницца – рабочая Ницца, не туристическая, а та, которая трудится круглый год, пробуждалась от тяжелого забытья недолгой ночи.
Рабочие спускались по высотам Фоброна и с Вест-Литораль и Арена  с тлеющими сигаретками, иногда набитыми и марихуаной, во рту и свежей багетой под рукой, которую они неторопливо ощипывали заскорузлыми пальцами. Молоденькие портнихи семенили к своим мастерским, где им придётся портить свои пальчики острыми иголками до глубокой ночи, чтобы заработать несколько несчастных евро.
Но это был одновременно и тот самый час, когда самые прожжённые гуляки возвращаются домой после бессонной ночи.
Одинокое такси медленно поднималось по бульвару Симье, одно из тех ужасных такси, блестящих снаружи, но на самом деле доживающих свои последние дни, которые допоздна дежурят на пороге казино, частных клубов, дискотек и ресторанов, в которых проводят ночи любители сорвать банк и покутить.
В глубине салона этой пришедшей в упадок ветхой машины, которая дребезжала так, словно молила отправить её уже наконец на металлолом, дремал молодой человек с погасшей сигарой во рту: высокий смуглый юноша, укутавшийся в своё пальто из верблюжьей шерсти с поднятым воротником, скрывавший его белый галстук, так как он был в вечернем костюме, и по усталым чертам его лица было хорошо видно, что он ещё не ложился спать этой ночью.
Молодой человек нажал на кнопку стеклоподъёмника и опустил одно из окон такси, вероятно потому, что испытывал настоятельную потребность подышать свежим утренним воздухом после длительного пребывания в прокуренном помещении, и когда он приоткрывал глаза, после того, как его тело потряхивало на очередном ухабе, он сквозь прикрытые веки посматривал на прохожих, которые шли по тротуару.
И ему случалось даже завидовать судьбе этих рабов тяжкого труда, которых ежедневная необходимость добывать средства на кусок хлеба вынуждала отправляться с самого рассвета на работу… он же, богатый и праздный бездельник, устал уже с утра, живя без всякой цели в жизни.
Но следует сразу же сказать, что эти стремления к регулярному труду посещали его голову только после крупного проигрыша в карты, и конечно, он серьёзно никогда и не думал о том, чтобы заняться каким-нибудь общественно-полезным трудом.
В двадцать пять лет мало кто задумывается о таких вещах, если за плечами у вас есть четыре миллиона евро годовой ренты, звучное имя, блестящие связи, успехи в свете и железное здоровье.
Именно этот случай имел место с пассажиром этого такси, Александром де  Магерни, который в день своего совершеннолетия получил во владение прекрасное состояние, которое обеспечивало ему жизнь на широкую ногу на Лазурном берегу Франции. Хотя к этому времени он даже успел нанести приличную пробоину в своём состоянии, и его дядя по материнской линии даже предрекал ему, что он закончит свою жизнь на соломе в монастырском приюте или ночлежке Красного Креста.
Но этот дядя, бывший полковник истребительной авиации, не мог служить для него примером в жизни, так как после бурной молодости, и неудачной военной карьеры, закончившейся преждевременным увольнением, он был вынужден существовать лишь на одну пенсию по старости.
И впрочем, Александр без страха смотрел в своё будущее, уверенный, что на его пути обязательно встретится  мудрый философ, который вовремя вернёт его на путь истины и мудрости.
Александр был из породы дипломатов. Он был спокоен относительно своего будущего ещё и потому, что был уверен, что даже если он и промотает своё состояние, он всегда сможет поступить на дипломатическую службу и достигнет успеха на этом поприще.
Он был негласно приписан к Министерству Иностранных дел, где успел послужить в ранней молодости и, разумеется, занялся бы дипломатической карьерой, если бы был беден, так как мидовская служба ему нравилась.
Должно быть, из-за богатого наследства своих родителей он упустил своё божественное предназначение и не стал крупным дипломатом, а впоследствии, весьма возможно, и министром иностранных дел Франции.
Пока же, чтобы не упустить окончательно этот шанс, он проводил своё время в развлечениях, выкидывая деньги на ветер. Жил он на Рю де Сент-Рьель в Ницце, в небольшом доме, купленном им очень дёшево у одной обанкротившейся англичанки. Для полного счастья в жизни ему недоставало того, что к сожалению не продаётся… того, что невозможно никогда найти, если ищешь это специально… ему недоставало возможности любить женщину, достойную быть любимой… ему надоело разбрасывать свои нежности направо и налево, и он чувствовал себя уже зрелым для большой страсти.
В это утро его одолевали особенно сентиментальные мысли, которые стали частенько посещать его голову после фиаско в Баккара.
Александр мечтал о связи с женщиной, в которой приняло бы участие, кроме других органов, и его сердце, но он, конечно, не надеялся завязать её, возвращаясь домой в семь часов утра после бессонной ночи.
Вскоре свежий утренний ветер его окончательно разбудил, и он высунул голову в окно, чтобы выбросить свою сигару.
Такси плелось вверх всей силой своих оставшимися живыми трёх из шести цилиндров некогда мощного мотора слишком близко к тротуару, и Александр, склонившись из окна салона, оказался почти лицом к лицу с господином, который спускался по улице, засунув обе свои руки в карманы своего пальто, и который при виде полусонного пассажира фиакра воскликнул:
– Ничего себе…! Вот так встреча….   де Магерни!
– Венсан Прозе!
Оба восклицания улетели в туманную утреннюю мглу в то же самое мгновение, и диалог начался без всяких препон, поскольку водитель поспешил воспользоваться случаем и остановил свою несчастную колымагу, которая уже давно молила своего хозяина лишь об одном-отдыхе для своего почти закипевшего радиатора.
– Вот так встреча!- продолжил прохожий, остановившийся перед дверью машины.- Что ты делал с тех пор, когда мы жили в одной комнате в общежитии?
– Абсолютно ничего... А ты?
– Я… я работаю кассиром в одном банке.
– Зарабатываешь много денег?
– Достаточно,  чтобы удовлетворить свои потребности и помогать моей сестре, которая тоже работает. Она рисует на фарфоре.
– Как! У тебя есть сестра?... Ты мне никогда не говорил о ней! …
– Потому что, когда мы были студентами, она ещё жила в монастыре, это была маленькая девочка. Теперь, это - взрослая девушка.
– Она похожа на тебя?
– Да, так же красива, как и я.
– Тогда, она должна быть прелестна.
Венсан принялся смеяться над этим комплиментом, весьма заслуженным, так как он был очень хорош: белокожий блондин, с более правильными, чем у Александра чертами и более приветливой, чем у него, физиономией.
– Она очень даже ничего,- весело сказал он,- и у нее есть и другие прекрасные качества: она умна и прекрасно поёт.
– И ещё не замужем, несомненно?
– О! Она, можешь мне поверить, ничего от этого не потеряла, ведь ей только что исполнилось девятнадцать лет. И затем… не так просто удачно выйти замуж, хотя она и красавица, ведь у нее очень маленькое приданое.
– О! Богатство не всегда приносит счастье… равно как и большое приданое.
– Возможно… но оно ещё никому не повредило, и это мой комплимент тебе… ведь ты богат …
– Не так, как ты думаешь… у меня сейчас полоса невезения. Я потерял только что триста сотен евро в Баккара.
– Как! Ты продолжаешь играть! …
– Играю, пока могу! И до сегодняшней ночи удача меня не подводила.
– Точно, сейчас я припоминаю, что когда я проводил однажды летние каникулы Мо на Марне, и ты навещал меня летом, то частенько оправлялся в кафе, где собиралась местная молодёжь-буржуа, чтобы поиграть в карты.
– Да… и ставки были небольшими. Но если бы я застрял там, то сейчас бы у меня было на несколько тысяч евро больше… тех, которых у меня больше нет… Давай лучше поговорим о чем-либо ином. Ты был моим лучшим товарищем в университете с таким патетическим названием, как Пантеон Сорбонна в Париже, и раз я тебя так нежданно вновь встретил, я надеюсь, что мы снова увидимся. Я живу в двух шагах от сюда, на Рю де Сент-Рьель, 29. Когда ты сможешь позавтракать со мной?
– Я свободен только по воскресеньям …
– Ох! Ну ты и трудяга… Ладно, договорились, только точно? Я тебя буду ждать у себя в полдень, в будущее воскресенье.
– Дело, в том, что я обещал Одетте отвести её в этот день на виллу Ротшильда …
– Кто эта Одетта? Твоя возлюбленная?
– У меня нет любимой женщины. Одетта, это - моя сестра. Мы хотели вместе посмотреть музей и парки…
– Ах! Эти вазы… тарелки… старый фарфор. Я там не был, но думаю, что это очень любопытно. Прекрасно! Ты поедешь туда после завтрака у меня… и я чувствую, что буду в состоянии отправиться на виллу вместе с тобой, если ты, конечно, захочешь меня представить мадемуазель Одетте.
– Я с ней об этом поговорю, но …
– Никаких отговорок! Это то, что нужно всем нам! Итак, до встречи в воскресенье! И, прежде, чем ты меня покинешь, оставь мне твой адрес.
– 15, проспект Мариана.
– А, это тоже в Симьё… да мы почти соседи. Я тебя предупреждаю, что, если ты не прибудешь ко в полдень, я отправлюсь на твои поиски.
– Я тебе ничего не обещаю… и мне пора бежать. Мне нужно быть в моем бюро до девяти часов, и это не так близко отсюда, на бульваре Гюго.
Бросив эти слова, Венсан Прозе пожал руку своего старинного товарища и быстрым шагом бросился вперёд по улице.
Александр собирался приказать своему движение начать движение, когда внезапно какая-то женщина вышла из двери дома, перед которым стояло его такси, быстро преодолела тротуар, открыла дверь машины и буквально бросилась в салон.
Александр едва успел отклониться в сторону, чтобы уступить ей место. Он не смог рассмотреть её лицо, потому что оно было окутано до подбородка вуалью, но по его очертаниям он догадался, что она была молода, и у него даже не возникла мысль вытолкнуть её наружу или спросить, почему она таким бесцеремонным образом захватила его такси.
В воздухе пахло удачей. Неожиданность всегда привлекала его, и он в любой момент был готов сесть на судно, отплывающее в дальние моря в поисках приключений.
И он ту же убедился, что не ошибся в своих ожиданиях, так как незнакомка ему сказала, съёживаясь за ним:
– Опустите штору с вашей стороны.
Александр понял, что она хотела скрыться от чьих-то глаз, которые её подстерегали и, опуская штору, он действительно заметил на противоположном тротуаре подозрительного мужчину, но у него не было времени рассмотреть его внимательно, так как шофёр нажал на газ и такси тронулось с места, Кучер продолжал прогазовывать до тех пор, пока не произошло чудо и машина буквально не полетела вперёд со скоростью метеора.
– Пожалуйста месье, посмотрите, не преследуют ли нас,- продолжила дама приглушенным, сдавленным голосом.
Александр повернулся, приложив свой глаз к щели в шторке окна и, через стекло в задней части он увидел, что мужчина остался на том же самом месте.
– Нет, мадам,- ответил он.
– Спасибо! Вы меня спасли.
Александр хотел переспросить: « спас от чего, чего? », но решил не пугать даму.
Кажется, настоящее приключение действительно начиналось в его жизни и оно могло резко изменить течение его жизни, только не следовало спугнуть удачу и не обходиться  с незнакомкой грубо, чтобы не обидеть её.
Так что он стал ждать, пока эта утренняя дама сама не объясниться с ним, но при этом не отказал себе в удовольствии рассмотреть её повнимательней. Она была изящно и элегантно одета в чёрную шубу с капюшоном, и казалось, неоспоримо принадлежала к высшему свету Лазурного берега, и забота, с которой она старалась скрыть своё лицо, доказывала с избытком, что она опасалась быть узнанной позже своим спасателем, который, также, как и она, был вхож в этот мир и мог её встретить на приёме в каком-нибудь Монакском или Каннском салоне.
Однако было необходимо, чтобы Александр знал, куда она хотела отправиться, и так как она не спешила ему об этом сказать, он начинал думать, что она позволила ему отвезти себя к нему…  и эта мысль ему очень понравилась.
Дом, откуда она вышла, был между авеню Жоржа V и Рю Морис Сюрр.
Подъехав к углу с улицей Рю де Сент-Рьель, такси повернуло на нее и вскоре остановился перед домом, где жил  де Магерни.
– Нет, нет… не здесь!- Воскликнула дама.
– Почему нет?- тихо спросил Александр.- Этот дом принадлежит мне. Я живу в нем один. Вы будете здесь в безопасности.
– Я в это верю… и не сомневаюсь в этом, но меня ждут. Я вас прошу, месье, сказать этому шофёру, чтобы он меня отвёз на Пляс Иль де Боте.
– В порт, к причалам!... Черт возьми! Я сомневаюсь, что его колымага сможет нас дотащить туда. Советую вам все-таки зайти ко мне. Я пошлю моего камердинера найти вам другую машину …
– Найти другую машину? Нет, это было бы слишком долго… нет, я вас прошу, я вас умоляю сделать то, о чем я вас попросила.
– Вы мне позволите, по крайней мере, вас сопроводить?
– Да, если вы на этом настаиваете.
– Тогда я попытаюсь убедить шофёра совершить это путешествие, но не могу вам ручаться за то, что мы не остановимся по дороге. В какое место Пляс де Буте вы хотите отправиться?
– Я вам об этом скажу, когда мы будем непосредственно на месте, но, прошу вас, уладьте этот вопрос побыстрее.
Александр поговорил с водителем и пообещал ему сто евро, после чего тот поклялся, что они вскоре будут у цели, даже если его движок сдохнет в конце пути. И, во время этого коллоквиума, Александр смог констатировать, что улица Рю де Сент-Рьель была пустынной.
Александр на всякий случай вышел из машины. Никто не последовал за их такси, слежки не было. Он снова быстро сел в салон и заметил, что дама воспользовалась его отсутствием, чтобы ещё тщательней скрыть своё лицо. Она одела на него маску, как будто была не в фиакре, а на бале в Опере.
Приключение становилось пикантным, и Александр де  де Магерни не подозревал, что этот сюрприз не станет последним, он не мог предугадать, что приятное приключение может закончиться трагедией.
Фиакр катился уже к бульвару Бонопарта, который было необходимо пересечь, чтобы попасть к порту Лимпия.
Де Магерни редко посещал эти густонаселённые бедные районы и спрашивал себя, что эта дама собиралась делать в подобный час в столь эксцентричном квартале.
Она воздержалась от того, чтобы сказать ему об этом, но чувствуя его немой вопрос, попыталась объясниться и обратилась к нему со словами.
– Месье,- начала она довольно спокойным голосом,- когда я собиралась выйти из дома, то вдруг заметила, что меня подстерегают, и потому осталась стоять перед дверью внутри дома. Ваше такси остановилось точно перед дверями, за которыми стояла я. Тогда мне в голову пришла идея, что вы могли бы мне помочь выйти из затруднительного положения, в котором я неожиданно оказалась. Я имею ввиду то, что ваш друг, который беседовал с вами, ушёл, и я взяла приступом это такси, в котором вы так любезно согласились меня принять. Я действительно рада, что я имею дело с порядочным человеком.
– Спасибо за комплимент, мадам,- возразил Александр.- Но Вы доверяете мне только наполовину, так как вы скрыли только что ваше лицо за маской, чтобы помешать мне увидеть ваше лицо. Мне льстит, тем не менее, честь, которую вы мне оказываете и я остаюсь в вашем распоряжении.
– Я к вам испытываю бесконечную благодарность …
– Но вы надеетесь, что наши отношения останутся на прежнем уровне.
– Кто это может знать?
– Я хотел бы верить в хорошее и, на всякий случай, я вам собираюсь назвать моё имя, не спрашивая ваше. Меня зовут Александр де  де Магерни. Вы увидели только что дом, в котором я живу и который мне принадлежит. Я не женат и у меня нет возлюбленной. Я, следовательно, полностью свободен.
– А я нет.
– То есть, я предполагаю, что вы зависите от того господина, который вас только что подстерегал на тротуаре бульвара де Симье .
– Вы его заметили?
– Черт возьми!... Я даже догадался, что он – ревнивец, выслеживающий вас. Вы не были бы женщиной, если бы вы не захотели наказать его за то, что он вас выслеживает, и если вы на это все-таки решились, вы могли бы отдать предпочтение мне.
Он произнёс эту фразу столь весело, что дама позволила себя улыбнуться, и вопреки одетой на её лицо маске, Александр сумел увидеть, что у нее были восхитительные зубы.
– Прекрасная декларация!- воскликнула она.- Представляю ваше лицо, если бы я, поймав вас на этом слове, открыла маску, и под ней оказалось бы старая и некрасивая дама…
– Я уверен, что вы прелестны.
– Месье мой спаситель, вы не серьёзны. Что бы вы подумали обо мне, если я бы вот так вот сразу бросилась в ваши объятия?
– Я подумал бы, что я вам нравлюсь.
– Мне бы хотелось, чтобы вы были лучшего мнения обо мне. Возможно, что вы мне понравились… вы видите, что я откровенна… возможно… мы снова с вами увидимся… Только, я намерена сама выбрать время для этого… и если мы когда-нибудь снова встретимся, я хочу, чтобы вы меня не узнали. Наша поездка вдвоём вскоре завершится. Забудьте о ней.
– Я вам обещаю не рассказывать никому об этом приключении, а его забыть! Черт! Было бы неплохо, чтобы я лишился памяти.
– Уверена, что Вы об этом не вспомните уже через месяц. Позже, если мы где-нибудь встретимся… на каком-нибудь приёме или вернисаже, мне бы хотелось самой проявить инициативу и напомнить вам о сегодняшнем дне… только если я сама этого захочу, а не вы, если вдруг узнаете меня. Именно по этому я и не хочу, чтобы вы рассмотрели моё лицо..
– Хорошо!- подумал Александр,- налицо иллюзия, которую я даже не попытаюсь разрушить. И он ответил смеясь:
– Я принимаю надежду, которую вы хотите мне оставить. Я вынужден довольствоваться малым, что в моей ситуации гораздо лучше, чем ничего.
– Послушайте меня,- с силой сказала дама.- Мне потребовалось совсем немного времени, чтобы убедиться в вашей порядочности, и теперь я уверена, что не ошиблась, доверившись вашей верности и вашей скромности. Я понимаю, что обязана вам за моё чудесное спасение сегодня утром, и я вам клянусь, что я свой долг верну. Когда и как? Пока не знаю… но я его оплачу. Не спрашивайте меня больше ни о чем, я все равно не смогу вам ответить на ваши вопросы.  Неважно, впрочем, кто я и почему прибегла к вашей помощи… главное, что я знаю, кто вы... Я вас попросила забыть о сегодняшнем происшествии… но я о нем не забуду. Положитесь на будущее.
– Я на это очень рассчитываю, мадам, и я вам буду повиноваться. Я вас не спрошу больше ни о чем, и я попытаюсь не вспоминать ни о чем.
– Обещайте мне также не следить за мной… не преследовать меня, когда я выйду из такси.
– Что! Вы хотите, чтобы я вас оставил одну на пустынной площади?
– Я требую вас сделать это.
– Но посмотрите, какой густой туман! Его можно резать ножом. Ничего не стоит сбиться с пути в таких потёмках.
– Не бойтесь за меня. Я хорошо знаю дорогу.
– И если на вас нападут бандиты?
– Я смогу себя защитить. У меня есть револьвер и я умею им пользоваться. Но на меня никто не нападёт. Этот квартал не так плох в действительности, как его репутация. Ночью я пожалуй не отважилась бы прогуляться по нему, но днём здесь нет никакой опасности… Ну вот, мы приближаемся к Пляс де Буте. Как только мы окажемся на ней, я вас оставлю и, если вы хотите меня снова увидеть… позже… вы останетесь в этом такси, и оно вас вернёт к вам домой.
– Я с этим смирюсь… раз вы так настаиваете… потому что боюсь потерять единственный шанс, который вы мне оставляете увидеть вас снова. Но признайте на прощание, что я был послушен и заслужил обещанное вами вознаграждение.
– Когда я обещаю, я держу своё слово.
– Но… когда я  подумаю о том… а что если тот господин с бульвара де Симье проследил за вами раньше и ожидает вас сейчас в том месте, куда вы направляетесь? Ведь ему не составляло труда взять более резвое такси, чем наше, и он мог спокойно успеть прибыть сюда до нас.
– Не пытайтесь меня испугать. Человек, о котором вы говорите, не может знать, куда я иду и, невозможно, чтобы он вычислил это место… Ах! Моя судьба в руках провидения.
– Значит ли это, что он может вас убить?
– Нет… и я вам опять повторяю, что я не могу ничего вам рассказать. Поэтому окажите мне милость и не задавайте мне больше никаких вопросов.
– Но прежде окажите мне одну любезность.
– Какую?
– Позвольте мне поцеловать вам руку.
– Пусть это доставит вам удовольствие,- ответила, не колеблясь, дама.
И она предложила ему кончики своих пальцев в черных перчатках, на что  де Магерни воскликнул:
– О! Нет! Только не таким образом! Это все равно, как если бы я целовал вашу маску вместо того, чтобы целовать ваше лицо.
– Вы очень требовательны,- улыбнулась незнакомка.
И она сняла свою перчатку.
Рука была очаровательна… белая и тонкая… рука королевы.
Александр прижался к ней губами и дама позволила ему сделать это, но так как поцелуй немного затянулся, она мягко отняла от его губ свою руку и снова надела перчатку.
Не только ради удовольствия ласкать атласную кожу дамы Александр просил о поцелуе. Он надеялся её  не сегодня-завтра снова увидеть, и эта рука, которую он хорошо рассмотрел и запомнил должна была помочь ему узнать незнакомку при встрече, не перепутав её ни с какой другой красавицей.
Это была немного рискованная претензия, но Александру она удалась, и теперь он не сомневался, что при встрече точно узнает незнакомку, ведь на её мизинце он смог увидеть кольцо, которое было легко узнать при новой встрече: золотое кольцо, головка которого была увенчана довольно редким камнем, который называют кошачьим глазом и который считается счастливым талисманом – в отличие, например, от опала, имеющего репутацию камня, приносящего несчастье.
Проехав перед церковью Нотр-Дам дю Порт до конца площади, такси остановилось перед набережной Ке де Дё Эммануэль.
Слева – Рю Арсон, впереди справа- бульвар Сталинград, который тянулся до Мон-Борона. Внизу была набережная Ке де Док и, немного дальше, портовые пакгаузы.
Клошары, в основном польско-албанского происхождения спали на паперти церкви. Водитель по приказу де Магерни остановил такси, которое и без того уже не могло больше двигаться, окончательно заглохнув, и незнакомка поспешила выйти из салона.
Александр сделал тоже самое и сказал:
– И все-таки я не могу вас оставить здесь. Я проследую за вами  на расстоянии.
– Это так вы держите ваше слово?- спросила дама.
– Я вам обещал не пытаться узнать, кто вы, но я не принимал на себя обязательство не обеспечивать вашу защиту до тех пор, пока вы не окажитесь в безопасности. Итак, пока вы будете идти по этой набережной, вы будете во власти первого встречного. Одетая так, ка вы одеты сейчас, вы кажетесь женщиной, которая только что вышла с бала Оперы. Не требуется большего, чтобы вас здесь оскорбили. Предпочитаете ли Вы, чтобы за вами следовал грабитель, а не я? Кроме того, подумайте… разве, если бы я хотел проникнуть в ваши тайны, мне было бы это сложно сделать? Я не знаю, куда вы направляетесь, но мне известно, откуда вы пришли. Я видел, как Вы вышли из дома на бульваре де Симье, который я вполне запомнил и прекрасно знаю… меня там с удовольствием проинформируют обо всех деталях, которые мне необходимы…
Дама колебалась.
– Подумайте, стало быть,-продолжил Александр,- что я вполне мог сделать вид, что снова сел в это такси, а потом вновь вышел из него, чтобы незаметно проследовать за вами. Вы и не заметили бы ничего.
– О! Действительно, вы можете это сделать- внезапно сказала она,- так что делайте, что вам будет угодно. До свидания, месье!
И, не оставив её слишком усердному спасителю время для ответа, она убежала прочь по набережной Ке де Дё Эммануэль .
Александр, уверенный в том, что сумеет её догнать, положил сотенную купюру в руку шофёра и проследовал по той же дороге по набережной.
Дама была уже далеко, но в пределах его зрения, на расстоянии примерно двадцати шагов, да и туман к тому времени начинал рассеиваться.
Она быстро шла, не оборачиваясь на этом пути, окаймлённым с одной стороны домами, а с другой перилами, за которым темнела вода и силуэты кораблей.
– Куда она могла направляться в этом страшном квартале?- спрашивал себя Александр, когда незнакомка внезапно исчезла из вида.
Очевидно, что она не углубилась в какое-нибудь тайное подземелье. Портовый квартал не задумывался, как сказочный театр.
Чтобы узнать, что случилось, Александр ускорил шаг… буквально побежал и тут же достиг места, где незнакомка исчезла, как призрак.
Там был лаз, что то вроде дырки в изгороди… именно в этом месте дама пропала, но эта дырка в заборе была на приличной высоте, чтобы даже мужчина смог её преодолеть не менее чем за пару минут, не говоря уже о женщине.
Где же была эта удивительная незнакомка, за которой Александр следил на расстоянии? Невозможно было разгадать эту тайну.
Если бы он мог заглянуть в эту дырку в заборе… но она находилась на высоте два метра и не было под ней никакой подставки, которая помогла бы ему преодолеть это расстояние.
Он понял теперь, почему незнакомка не настояла на том, чтобы запретить ему преследовать её.
Она заранее знала средство, как скрыться от него, и считала, что ей не составит труда сделать это.
И Александр не имел никакой возможности расспросить кого-нибудь о том, что происходит здесь, так как в обозримом пространстве вокруг этого лаза не было ни одного приличного дома… не было даже ни одного из тех забегаловок, где припортовые кабатчики продают голубое вино, бормотуху, бродячим пьяницам.
Повернувшись в сторону порта, он заметил у входа в него небольшую лестницу, которая вела на бастион, который, очевидно, господствовал над хранилищем пороха в давние времена. Александр подумал, что верхушка этого бастиона могла сослужить ему добрую службу, ведь она господствовала над местностью, которую сейчас от него скрывала изгородь, и он решил подняться на него не теряя ни одной минуты.
Его старание было с лихвой оплачено.
Туман почти полностью рассеялся и с высоты этого укрепления перед Александром де Магерни открылся обширный, но не очень весёлый вид, так теперь он очень хорошо видел Замковое кладбище, квартал антикваров, а с  восточной стороны виднелся  припортовый квартал– лабиринт улиц, среди которых встречаются и откровенные лачуги, в которых живут главным образом старьёвщики и портовые рабочие.
Но Александр поднялся на это укрепление для того, чтобы созерцать этот гадкий пейзаж, а смотрел только в сторону участка, куда могла попасть незнакомка способом, о котором он пока не мог даже догадываться.
Он не заметил искомую даму, но увидел дом посреди запущенного участка земли в конце набережной Комерс… дом совсем неплохого вида.
Это был квадратный двухэтажный павильон, и он был похож на одну из тех миниатюрных вилл, что зажиточные мещане позволяют себе построить в пригороде, чтобы оправляться на нее по воскресеньям на отдых.
Этому жилищу недоставало лишь традиционного садика, чтобы превратиться в мечту парвеню во втором поколении, и это странное здание, казалось, выросло, как гриб среди крапивы.
Ни одного цветка, ни одно деревца в окрестностях… ничего, кроме сухой травы и сорняков.
И дальше, на горизонте одни скалы горы Мон-Борон. Если бы незнакомка вошла в этот павильон, то возникал вопрос- как… и что она могла делать там?
Не казалось, что она могла там жить, так как во всех окнах ставни были закрыты, но даже если она жила в этом доме, то, разумеется, эту ночь она провела в другом, так на рассвете Александр де  де Магерни её видел выходящей из дома на бульваре Симье.
И она столь торопилась на встречу в этот павильон, что буквально бежала к нему.
Это строение, затерянное в пустынном квартале, могло, конечно, служить прибежищем влюблённых, обязанных скрываться от любопытных глаз. Правда, только в том случае, если человек, который недавно подстерегал незнакомку, был её мужем… но как произошло, что он взялся за дело столь плохо, что не смог её настичь?
Значит… это не её муж. Чего тогда она опасалась, и почему она старалась так усердно помешать тому, кого она называла своим спасителем узнать, куда она шла?
Александр, брошенный своим воображением в просторное поле гипотез, не нашел единственной, которая бы его полностью удовлетворила и вновь остался лицом к лицу перед раздражавшей его тайной, которую он решил раскрыть любой ценой.
Рассудок ему рекомендовал не пускаться дальше в это странное приключение и возвратиться спокойно к себе домой, не занимаясь больше дамой, которая недавно побывала в гостях в его такси, но его уже охватил жар, лихорадка любопытства, которой он не смог сопротивляться.
Александр говорил себе, что должно было быть средство добраться до павильона, и он решил спуститься со своей обсерватории вниз, чтобы более внимательно рассмотреть и с большей заботой проинспектировать ограду, которая поначалу, казалось, создала для него непреодолимое препятствие в преследовании незнакомки.
Поэтому он вернулся к тому месту, где приблизительно в последний раз он видел незнакомку и стал внимательно осматривать ограду. Через пару минут он заметил  в стене большой гвоздь со шляпкой.
Тотчас же его посетила идея нажать на эту шляпку, как на кнопку электрического звонка, и тотчас же, бесшумно приоткрылась узкая дверь, шарниры которой, помещённые во внутреннюю часть, были полностью невидимы снаружи.
Чтобы узнать тайну, нужно было войти внутрь.
Дама, разумеется, знала об этой кнопке, а Александр её нашел относительно случайно.
Он не колебался ни секунды, чтобы воспользоваться своим открытием.
Он прокрался внутрь через очень узкий проход, настолько узкий, что в нем не смогли бы разминуться два человека, и закрыл за собой дверь, которая бесшумно зашла в пазы.
Это была неблагоразумно, так как поступая таким образом, он рисковал заключить себя в тюрьму, потому что как открыть эту дверь изнутри ему было неизвестно, и он обратил внимание на эту деталь немного поздно, когда исправить свою промашку уже не мог. Поэтому, прежде чем начать инспекцию подозрительного участка, Александр занялся дверью и, к счастью, констатировал, снова приведя в действие аналогичный гвоздь, обнаруженный им изнутри, что механизм функционировал с обеих сторон стены.
Таким образом он был спокоен на тот случай, если непредвиденная опасность вынудила бы его спешно ретироваться.
Пока же шла речь только о том, чтобы издалека рассмотреть павильон, который находился в метрах пятидесяти от потайной двери, и который до этого Александр видел только сверху и издалека.
Очевидно, что это странное сооружение не принадлежало ни к какому архитектурному стилю. Оно было сотворено из камня,  кирпича и дерева, походило одновременно на загородную виллу и швейцарское шале, и второй этаж здания по внешнему периметру был окружён галереей из лакированной еловой доски, которая, казалось, была добавлена после окончания строительства сооружения и производила смешное впечатление.
Наверняка, владелец этого причудливого здания не был человеком со вкусом.
На цокольном этаже, со стороны забора, через который Александр вошёл, не было видно никакой двери, вероятно потому, что главный фасад дома был с противоположной стороны.
Дом, казалось, был пустым и незаселённым, так как с его стороны не доносилось никакого шума, и возможно даже, брошенным, так как стены его уже осыпались, а деревянная галерея искривилась.
Александр начинал думать, что ошибся и что, незнакомка, если она и вошла на этот участок, то лишь для того, чтобы его пересечь, выигрывая время и расстояние, дабы попасть в некоторое другое жилище, расположенное дальше, чем этот замок Спящей красавицы.
Было действительно мало похоже, чтобы такая красавица заставила его отправиться в такую даль, дабы провести утро в подобном месте. Заговорщики или фальшивомонетчики вполне могли бы укрываться в таком месте, но чтобы молодую и элегантную женщину ожидали тут… это было слишком неправдоподобно, и нужно было лишь какое-нибудь маленькое усилие или деталь, чтобы Александр повернул обратно.
Правда, немного поразмышляв, он решил произвести дополнительный осмотр местности, прежде чем оставить это предприятие.
Он начал, естественно, с того, что обошёл павильон, и вскоре нашел лестницу, прислонённую к галерее второго этажа.
Он даже не предположил, что дама могла воспользоваться таким шатким приспособлением, чтобы проникнуть в эту каменную коробку, но подумал, что ничто не мешает ему избрать этот затруднительный путь в дом, если он не найдёт другого поудобнее.
И он нашел с другой стороны дома ещё одну дверь, но эта дверь была закрыта. Незнакомка должно быть вошла в дом через нее, и закрыла её  изнутри.
С этой стороны, участок был окружён высокими стенами. Следовательно, она не могла отсюда выйти с участка.
Закончив своё исследование, Александр возвратился к приставной лестнице, поднялся по ней наверх, перешагнул без труда через балюстраду, и обосновался на деревянном балконе.
Толку от этого поступка было немного, потому что окна были наглухо закрыты ставнями, а стены были отнюдь не из стекла. Александр не мог видеть того, что происходило во внутри павильона. Но, исследуя галерею он дошёл до того места, где глазам его предстала приоткрытая дверь с стеклянными вставками в верхней части.
Александру было достаточно лишь легонько её толкнуть, как он оказался в тёмном коридоре, который, казалось, разделялся на два вправо и влево.
Он интуитивно принял направо и, осторожно продвигаясь вперёд заметил, что ноги его ступали по довольно густому ковру, который полностью поглощал шум его шагов.
Ободрённый таким началом, он прошёл ещё дальше, пока не услышал голоса: громкий и сильный голос мужчины, чередующийся со знакомым приятным голосом, голосом женщины, которую он искал.
Он не мог ещё разобрать их слова, но уже был в состоянии констатировать, что этот коллоквиум не был дуэтом влюблённых.
Мужчина говорил угрожающим тоном, женщина же отвечала умоляющим голосом.
И, конечно, они не подозревали, что их слушали, так как диапазон их беседы возвышался все больше и больше.
Они были отделены от Александра только дверью, роль которой  играл итальянский гобелен, и достаточно было его лишь отодвинуть в сторону, чтобы он оказался лицом к лицу с ними. Но Александр довольствовался тем, что прислушивался к их разговору, что, конечно, не было поступком джентльмена. Его нескромность немного извинял тот факт, что было довольно естественным, если он постарается узнать, с кем он имел дело.
Итак, Александр приблизился практически вплотную к гобелену, и, находясь там, он не пропустил больше ни одного слова из их диалога.
– Если ты не можешь мне предложить ничего, кроме советов,- говорил мужчина,- то не было необходимости назначать мне встречу здесь… на рассвете… опаздывать на неё, а потом спрашивать меня, что делать.
– Хорошо! Я отметил,- сказал про себя  де Магерни,- что он к ней обращается на "ты". Значит, он есть или был её любовником.
– Я не смогла прийти раньше,- ответила женщина,- за мной следили, и если бы ты знал все, что мне пришлось предпринять, чтобы добраться сюда! …
– Это меня не касается. Когда я тебе написал, что буду в Ницце, именно ты пожелал меня увидеть, и назначила час и место встречи. Это меня устраивало, потому что я полагал, что ты уже будешь меня здесь ждать до моего прибытия. Я знал об уловке, что нужно сделать, чтобы войти сюда с набережной Комерс, это правда, но ведь тебе было известно, что у меня не было ключа от двери павильона. И так как я здесь никого не нашел, мне пришлось согреваться, меряя шагами траву… и если бы я не обнаружил приставную лестницу, с помощью которой я сумел подняться на галерею …
– Я тебе повторяю, что это не моя вина и …
– Я не нуждаюсь в твоих объяснениях. Я тебя ожидал по крайней мере три четверти часа, и уже собирался уехать. Ладно, тут появилась ты, и я бы простил тебе твоё опоздание, если бы ты согласилась сделать то, о чем у тебя прошу.
– Ты не можешь остаться в Ницце.
– Но, если… для того, чтобы мне изменить образ жизни… не нужно ничего иного, кроме денег… и у тебя они есть.
– Я не отказываюсь от того, чтобы тебе их дать, если ты хочешь пообещаешь мне оставить Францию и поклянёшься никогда не возвращаться сюда вновь.
– Ах, как ты так боишься, что я побеспокою благостное течение твоей жизни!
– Я боюсь не за себя, а за тебя. Когда за человеком тянется из прошлого такой шлейф, как у тебя,  даже мостовая Английской набережной его не вынесет. Наверное необходимо, чтобы я тебе напомнила об этом прошлом, не так ли?
– Бесполезно… своё прошло я прекрасно знаю и помню… и никто, кроме тебя, о нем не вспоминает. Утверждают, что путешествия расширяют кругозор… но они одновременно и дьявольски меняют людей. Вот уже на протяжении семи лет я горбачусь в поездках в пяти частях света. Даже мои старые товарищи не узнали бы меня сейчас при встрече.
– Но я то тебя узнала.
– Только потому, что я тебе написал, что я прибываю в Ниццу. Если бы я тебя не предупредил, ты прошла бы мимо меня на улице, даже не повернув голову в мою сторону.
– У тебя такие глаза, которые невозможно забыть… Но к чему дальнейший разговор… зачем? Я уже приняла решение. Если ты останешься во Франции, это будет против моей воли, и если с тобой случится какое-нибудь несчастье, я не смогу больше ничего для тебя сделать. Но если ты решишься незамедлительно уехать, я готова тебе помогать.
– Помогать?... Как?
– –Вручив тебе три миллиона евро, которые позволят тебе организовать в Южной Америке какую-нибудь торговлю, и обеспечат тебе приличную ренту.
– В добрый час! Тебя никто за язык не тянул… Ты сама мне это предложила!
– Значит, ты принимаешь моё предложение?
– Я думаю. Я предпочёл бы половину этой суммы и ренты ради жизни во Франции.
– Во Франции я тебе не дам ничего. Мне кажется, что я ясно об этом уже сказала.
– Ты их принесла, эти три миллиона?
– Да… и я поверю твоему слову. Если ты будешь манкировать своё обязательство передо мной, я лишу тебя ренты, и если ты снова начнёшь меня о чем-либо просить, я тебе откажу.
Воцарилось молчание, и Александр, любопытство которого все более и более возбуждалось, поскольку было удовлетворённо лишь наполовину, ещё ближе приблизился к гобелену.
Ему надоело слушать этот разговор, который не сообщал ничего положительного и интересного, так что теперь ему захотелось увидеть собеседников.
Штора из тяжёлого и плотного гобелена неплотно прилегала к перегородке, в которую она была встроена, и отодвинув её немного, Александр смог посмотреть в образовавшуюся щель.
Коллоквиум проходил в большом зале, который освещался тусклым дневным светом, падающим сверху через застеклённый потолок.
Эта просторная комната была меблирована только длинным столом, покрытым зелёным сукном и окружённым кожаными креслами. Можно было предположить, что она была устроена таким образом, чтобы проводить собрания администраторов некоей большой финансовой корпорации.
Незнакомка и мужчина, с которым она разговаривала, беседовали около стола, женщина была обращена к мужчине спиной, а у мужчины было видно три четверти бородатого лица, но черты которого Александр не мог хорошо рассмотреть в тусклом свете туманного утра.
Этот человек был высоким и крепкого телосложения.
Александр увидел, как он взял из рук женщины чемоданчик, посмотрел на стопку банковских билетов, и быстро закрыл его.
– Теперь, уезжай,- сказала дама.- Грузись в Гавре на ближайшее судно в Америку и напиши мне, как только ты прибудешь в Нью-Йорк.
– Непременно,- ответил мужчина,- и я тебя оставляю. Как ты хочешь, чтобы я ушёл отсюда?
– Галереей. Когда ты будешь внизу приставной лестницы, позаботься о том, чтобы вернуть её на то место, откуда ты её взял. А я выйду через дверь цокольного этажа… через десять минут после тебя, когда ты будешь уже далеко.
– Тогда… до свидания?
– Не до свидания, а прощай навсегда.
– Навсегда… это очень долго… но раз так нужно!... Спасибо, тем не менее! Спасибо за то, что ты сделала для меня.
И не добавив больше ни одного слова, даже не пожав руку той, кто оплатила только что его жизнь на широкую ногу в ближайшие годы, мужчина направился к двери, которая должно быть вела в коридор, по которому до этого прокрался в дом Александр.
Этот коридор у дверей раздваивался. Александр пошёл по правому, а мужчина, по видимому, пришел через другой. Они не могли встретиться… и слава Богу, потому что Александр отнюдь не горел желанием прятаться от него.
 Де Магерни спрашивал себя теперь, когда незнакомка осталась одна, не стоит ли ему задержаться, чтобы рассмотреть её получше, прежде чем она уйдёт.
Он бы на это возможно, сразу же решился, если бы не сцена, на которой он только что присутствовал, не охлаждала его жар.
Александр хотел увидеть женщину, давшую деньги индивиду, который должно быть, был её любовником. К какой социальной категории могла принадлежать эта странная пара? Александр подозревал, что мужчина был злоумышленником, которого преследует полиция, и что дама была не намного лучше его. Иллюзии де Магерни приобретали крылья и начинали стаей вылетать из его головы, но он не хотел вмешиваться в дела этих людей. Александр говорил себе, что было бы благоразумно оставить незнакомку в покое, дать ей уйти и поспешно отступить самому, через четверть часа после нее, и попытаться забыть это глупое приключение.
Поэтому Александр остался за гобеленом.
Дама также не шевелилась, и по прежнему оставалась обращённой к нему спиной.
Десять минут, о которых эта пара договорилась между собой, прошли, и незнакомка провела их без единого движения, неподвижно, но как только они миновали, она медленно направилась вглубь зала.
Александр, который следовал за ней глазами, увидел, как она открыла дверь… как она внезапно остановилась, прислушиваясь, и вдруг быстро отступила назад, пересекла холл по диагонали, и в конечном счёте исчезла за другой дверью, боковой, которая закрылась за нею.
Она, без сомнения, услышала какой-то шум на лестнице, который её обеспокоил. Очевидно, что в павильон кто-то ещё пришел… кто-то, кого она не хотела встретить.
Положение всех присутствующих усложнялось и, для неосторожного  де Магерни это был удобный момент, чтобы попытаться скрыться. Однако любопытство задержало Александра на его наблюдательном пункте.
Вскоре он увидел, как в зал быстро вошёл мужчина, затем ещё один, потом другой. Александр насчитал семь человек: целая группа, во внешнем виде которой не было абсолютно ничего устрашающего и угрожающего.
Они все были надлежащим образом одеты la tenue de soir;e et tenue de ville, и Александру было весьма соблазнительно полагать, что они пришли сюда лишь для того, чтобы провести здесь одно из тех масонских собраний, на которых буржуа нравится окружать себя тайной, чтобы торжественно преподносить себе подобным всякие пошлые банальности на общечеловеческие темы.
Невозможно было их принять за заговорщиков. Они весело беседовали и, конечно, не подозревали, что за ними наблюдали, так как переговаривались очень громко.
Они не медлили расположиться вокруг стола, занимая места в креслах как люди, которые готовятся к тому, чтобы обсуждать какой-то важный вопрос.
Александр не мог понять, какова цель этого странного тайного сборища, и с нетерпением ожидал, чтобы хоть один из этих компаньонов, находящихся в зале, взял слово.
Ему не пришлось долго ждать.
– Дорогой президент,- сказал молодой, довольно элегантный блондин, чья физиономия свидетельствовала о неплохом образовании,- вы нас созвали в столь ранний утренний час, для чего, не скрою, чтобы успеть сюда я не имел возможности прилечь сегодня ночью, и я от вас не буду скрывать, что мне не терпится побыстрее отправиться домой и лечь в мою тёплую постель. Вы были бы очень любезны, если бы сразу же, без промедления, сообщили мне, о чем идёт речь… О серьёзных вещах, я предполагаю, так как вы желали, чтобы мы собрались в этом мало комфортабельном помещении, которое мы до сих пор старались, по возможности, не использовать.
– Да, речь пойдёт о очень серьёзных вещах,- ответил тот, кого назвали президентом, красивый старик с белой бородой.- Один из наших компаньонов нас предал.
– О! …
– У меня есть тому доказательство. Этот негодяй пытается продать нас полиции. Я видел письмо, которое он написал. Он просит пятьдесят тысяч евро за своё предательство… меньше десяти тысяч евро за каждую нашу голову… это не дорого, как мне кажется. К счастью, у меня есть друзья в префектуре, которые меня предупредили об этой мерзости. И я вас созвал для того, чтобы спросить, какое наказание заслуживает этот человек.
– Только смерть!- раздались голоса в ответ.
– Это и моё мнение,- продолжил почётный глава собрания.- И также ваше, мой дорогой Жюль?
– Абсолютно согласен,- воскликнул, не колеблясь, мужчина, к которому обращались.- Только, возможно, привести приговор в исполнение будет не так просто.
– Напротив, очень легко. Мы можем это сделать даже во время сегодняшнего заседания. Ведь предатель здесь… среди нас.
– Назовите его имя!- хором закричали все.
– Вот он!- воскликнул старик, указывая пальцем на красивого светловолосого молодого человека.- Хотите ли Вы, чтобы я вам показал это письмо?
– Это ни к чему. Мы с ним знакомы.
Обвиняемый изменился в лице и, вместо того, чтобы попытаться оправдываться, он решил встать.
Без сомнения, он чувствовал, что его предательство раскрыто, все уже заранее ознакомлены с доказательствами его вины, и  хотел убежать.
Его сосед слева, настоящий античный колосс, схватил его в охапку и удержал в кресле, в то время как сосед справа ловко накинул вокруг его шеи скользящую петлю верёвки, которую он до сих пор скрывал под своим пальто.
Всё это было проделано в одно мгновенье.
Ход этот, очевидно, был заранее подготовлен, и у видимости допроса не было иной цели, кроме как отвлечь внимание несчастного человека, смерть которого была давно предрешена.
Осуждённый на смерть без суда, дебатов, и даже возможности произнести хоть одно последнее слово в своё оправдание, и времени, чтобы подготовиться к защите и обороне, уже хрипел в преддверии агонии.
– Не отпускай его, но и не сжимай слишком сильно,- сказал этому импровизированному палачу отвратительный старик, возглавлявший эту ассамблею убийц.- Мне только что в голову пришла одна мысль… и теперь мне нужно задать один вопрос этому предателю. А перед этим, господа, нам нужно решить, что мы будем делать с его трупом после того, как отправим его в мир иной? Я предлагаю похоронить его в подвале. Никто не будет его там искать, так как никто не бывает здесь, кроме нас.
– Зачем нам его хоронить? Это слишком утомительно… по крайней мере, для меня,- сказал один из судей.- Нам достаточно только вбить гвоздь в стену подпола, и подвесить предателя к нему. Если вдруг его труп там когда-нибудь найдут, то решат, что он сам повесился. Если не истлеет раньше. Он там останется, для примера остальным, тем, у кого даже возникнет сама мысль о предательстве.
– Черт подери!- засмеялся другой,- будет очень неприятно общаться с этим разлагающимся трупом, когда мы организуем здесь следующее собрание.
– Да ладно, ничего страшного! Мы здесь собираемся самое большее два раза в год.
– Все равно, я настаиваю, что для всех будет лучше его похоронить. Это безопаснее, если он исчезнет из этого мира куда-нибудь под землю, а не будет болтаться на верёвке у всех на глазах. Впрочем, о нем быстро забудут, так как у него немного друзей.
– Хорошо! Давайте мы его, на самом деле, лучше похороним потом… а пока… давайте закончим дело,- заключил господин, который держал верёвку.
Его пациент задыхался, но он пока ещё не потерял сознание и мог слышать, как его убийцы холодно и обстоятельно обсуждали вопрос о том, что следует сделать с его телом после смерти.
Александр показалось, что он грезит. Он слышал и видел шесть бандитов, сгрудившихся вокруг своей жертвы, как грифы, готовящиеся разорвать на куски тело мертвеца.
Эта сцена навеяла ему воспоминания об опере Берлиоза «Тайные судьи». Ему казалось, что он присутствовал на представлении старой мелодрамы в театре Ламбигю Комик, и он начинал надеяться, что эта зловещая пародия внезапно прекратится, как прекращается ночной кошмар во сне.
Было мгновение, когда Александр даже решил вмешаться в этот страшный спектакль, чтобы прекратить его, но сразу же отбросил эту мысль, так как понял, что его появление на сцене импровизированного спектакля вполне вероятно может стоить ему жизни, так как преступники, которые готовы так проворно удушить одного из своих товарищей, не задумываясь освободились бы тем же самым способом от свидетеля их преступления.
Их было бы шесть против одного, и у де Магерни не было при себе ни даже самого маленького револьвера, ни даже пустячного перочинного ножа.
Силы были бы слишком неравны.
И впрочем, он не хотел рисковать собственной жизнью ради помощи негодяю, который был, без сомнения, не лучше, чем его мучители и палачи.
Александр стал думать о том, что нужно срочно покинуть дом и бежать на ближайший пост, чтобы предупредить полицейских о преступлении.
И когда он уже был готов покинуть своё укрытие, президент этой банды преступников, произнёс:
– Ослабь немного петлю. Я хочу, чтобы он смог ответить на вопрос, который я ему собираюсь задать.
Распоряжение было незамедлительно выполнено, но осуждённый воспользовался этим моментом отсрочки своей казни, чтобы закричать изо всех сил:
– На помощь! Убивают!
Очевидно, что страх парализовал его мозг, потому что этот крик был криком безумца, ведь он прекрасно знал, что помощи ему ждать неоткуда.
И между тем, произошло невероятное… и внезапный крик ответил на этот отчаянный призыв, крик, который, казалось, исходил из стены.
Убийцы повернули головы в эту сторону, душитель затянул петлю верёвки, которая тотчас же придушила голос его жертвы, а глава собрания побежал к маленькой двери, за которой, как Александр  недавно видел, скрылась его знакомая незнакомка.
Поглощённый спектаклем, который разыгрывался у него был перед глазами, Александр на мгновение забыл, что там могла быть только прекрасная незнакомка, но он быстро понял, что сейчас может произойти и уже больше не думал о бегстве из этого жуткого вертепа.
Он не мог позволить убить женщину, и поклялся себе, что или он её спасёт, или погибнет вместе с нею.
Тем не менее, для начала требовалось, чтобы эти негодяи окончательно решили, что им делать со своими заключёнными, и выбрать подходящий психологический момент, дабы провести атаку на превосходящие силы противника.
Александр пообещал себе постараться обмануть их и наброситься на них с криком: «За мной », как если бы за ним была группа агентов полиции, и он надеялся, что негодяи запаникуют от этой незамысловатой хитрости и поспешно отступят.
Человек с белой бородой вновь появился в зале, таща за руку бедную незнакомку, которая едва держалась на ногах… он её толкнул к столу и закричал, поднося свой сморщенный кулак под её нос:
– Что ты здесь делаешь?
И так как бедняжка ничего не ответила, старый негодяй продолжил, грубо тряся её за плечи:
– Ты пришла сюда, чтобы шпионить за нами.
– Нет,- пробормотала она,- клянусь вам, что нет. Я здесь только потому, что назначила в этом доме встречу одному человеку.
– Твоему любовнику, черт возьми! Где он?
– Он не пришел… Я его не встретила… И утомлённая ожиданием, я собиралась уйти, когда услышала шаги на лестнице… я испугалась и скрылась в этом кабинете.
– Как ты вошла в дом?
– Через дверь на первом этаже.
– Значит у тебя был ключ? Тогда ты знаешь секрет, как открыть дверь в заборе?
– Да… этот павильон прежде принадлежал моему отцу.
– Твоему отцу! Прекрасно! Теперь, я знаю, кто ты и у меня есть основания полагать, что ты не работаешь на полицию. Но это тебя не спасёт. Ты нас видела, и можешь опознать в будущем. Так что, тебе придётся умереть.
– Ах! Какой пассаж… Хорошо, убейте меня.
Александр, готовый в этот момент выйти на сцену этого дешёвого, но на самом деле жуткого спектакля, смотрел на происходящее во все свои глаза.
На даме не было больше её маски, но в этом огромном зале при неясном утреннем свете лицо незнакомки было видно не намного лучше, чем во время их совместной поездки в такси.
В сумрачном утреннем свете, рассеянном остеклением потолка, объекты и лица являлись его взору как в тумане.
Александр не был уверен в том, что сможет узнать актёров этой драмы, если встретится с ними позже в другой обстановке, но он восхищался мужеством попавшей в заключение к бандитам дамы, и начинал уже по некоторым деталям разыгрываемого перед ним спектакля надеяться, что она самостоятельно выпутается из своего ужасного положения, в котором она оказалась.
– Ты заслужила, чтобы я подловил тебя на слове,- произнёс жестокий старик,- и впрочем, ты ничего не потеряешь, если немного подождёшь… вначале ты мне отдашь ключ, которым ты воспользовалась для того, чтобы попасть в дом.
– Вот он,- прошептала бедная женщина.
– Хорошо! А теперь ответь мне на такой вопрос. Ведь ты не в первый раз приходишь сюда?
– Нет… Прежде я приходила сюда вместе с моим отцом, когда этот дом принадлежал ему.
– Тогда тебе известна его внутренняя планировка?
– Я знаю только о зале, где мы сейчас находимся, и кабинете, где я скрылась, но я никогда не видела комнат, которые находятся на цокольном этаже.
– И ты всегда приходила сюда одной и той же дорогой?
– Всегда. Мой отец мне её показал.
– Знаешь ли ты, почему он построил этот павильон?
– Нет. Он его продал за год до своей смерти, и мне никогда не было известно, кому… но я знала, что в нем больше никто не жил, и я думала, что никого здесь не встречу.
– Я в этом уверен… но, человек, которого ты ожидала здесь… он также знает об этом павильоне.
– Знает настоль мало, что едва сумел его найти.
– То есть он тебя заставил себя ждать… но, вполне возможно, что он может здесь появиться с минуты на минуту. Значит, пора это заканчивать. Ты видишь этого негодяя, у которого верёвка на шее. Это-предатель, которого мы собираемся повесить… Да! Не сомневайся… И в отношении тебя нам придётся проделать тоже самое. Ты раскрыла нашу тайну. Если мы тебе позволим жить, ты обязательно нас разоблачишь.
– Нет… я не знаю, кто вы… и к тому же, если я раскрою вашу тайну… я совершу бесчестный поступок.
– Готова ли ты поклясться, что будешь молчать?
– Да, я сдержу клятву. Я понимаю, чего мне это будет стоить… если я не сдержу слово.
– Что вы скажете об этом, господа?
Бандиты посовещались и один из них ответил:
– Молчат только мёртвые. Предлагаю отправить её следом за этим предателем. Тогда нам не придётся ни в чем сомневаться.
– Отлично! Но я вас предупреждаю, что исчезновение или смерть этой женщины вызовет намного больший шум, чем пропажа этого негодяя Жюля. Она богата и имеет в высшем свете друзей, которые  будут её упорно искать.
– Откуда тебе это известно?
– Я знал её отца и некоторых из вас также его знали. Она унаследовала его состояние.
– Все это не помешает ей сигнализировать о нас полиции, если мы позволим ей беспрепятственно уйти.
– Нет, Ведь если она дама с репутацией… это её скомпрометирует, ведь у нее обязательно спросят, что она здесь делала, и ей придётся признаться, что она ожидала здесь своего любовника.
– Вы повторяете лишь то, о что она нам сказала только что. А я вновь скажу то, что только что произнёс недавно: давайте покончим с ней здесь и сейчас.
Несчастная дама бесстрастно слушала речи преступников, которые обсуждали её право на жизнь или смерть.
А юноша, которого они уже осудили, продолжал сидеть в кресле, куда его усадили и палачу, который обвил верёвку вокруг его шеи, достаточно было сделать только одно движение, чтобы окончательно удавить свою жертву.
Александр ожидал развязки, задыхаясь от волнения, и более чем когда либо был готов броситься вперёд, если эти ужасные негодяи решатся убить его знакомую незнакомку.
Два бандита держали предателя. Остальных четырёх негодяев президент собрания отвёл в сторону и принялся совещаться с ними.
Казалось, что они быстро пришли к согласию, так как обсуждение не было долгим.
Старик приблизился к палачу и его единомышленнику, тихим голосом переговорил с ними и, затем, возвратившись к женщине, сказал ей:
– Следуйте за мной, мадам. Я вас выведу отсюда.
Она посмотрела на него с удивлением, поражённая этим изменением тона и нежданным приглашением оказаться на свободе.
– О! Не бойтесь,- продолжил он.- Вы беспрепятственно покинете этот дом, так как через мгновение мы будем уверены в том, что вы  будете молчать.
Что означало это загадочное обещание… и загадочное ограничение, которое его сопровождало?
Женщина колебалась, но какие у нее были возможности, чтобы отказаться повиноваться?
Она позволила себя увести этому главарю банды убийц, который, мимоходом, проходя мимо кресла осуждённого на смерть, схватил его за обе руки, в то время как остальные схватили его за плечи, чтобы жертва не могла дёрнуться и подняться, а палач с силой затянул петлю. Жертва, которая к тому времени была уже наполовину мертва, не могла оказать сопротивления… несчастный юноша захрипел и задёргался в конвульсиях в своём кресле.
Незнакомка испустила крик ужаса, она пыталась вырваться, но железные пальцы ужасного старого бандита её не отпускали до тех пор, пока жертва не обмякла, испустив дух. Казнь завершилась.
Александр начинал понимать, что произошло.
– Теперь,- усмехнулся глава банды,- ты наша сообщница. Ты нам помогла удавить этого предателя, за что тебе наша огромная благодарность. Я не боюсь больше, что ты проболтаешься. Впрочем, за тобой присмотрят. Возвращайся к себе и живи, как тебе заблагорассудится, только не назначай больше встреч со своим любовникам в этом доме. Ты не услышишь никогда о нас, но мы всегда будем знать все, что ты делаешь. Один неосторожный ход… подозрительная речь… глупое слово… и ты умрёшь. Ты теперь прекрасно понимаешь, что нам ничего не стоит устроить твои похороны. О! Не беспокойся. Мы не будем убивать тебя дома… с тобой просто случится несчастный случай. Больше я не собираюсь с тобой разговаривать. Слышащий да поймёт… салют! А теперь, пошли! Я тебе открою дверь дома, а дальше с участка ты выйдешь сама точно так же, как вошла. И забудь эту дорогу сюда, забудь то, что ты здесь увидела, и никогда больше не попадайся на нашей дороге, если ты дорожишь своей жизнью.
После этих угрожающих слов он взял даму за руку и увлёк её вглубь зала, говоря при этом своим достойным компаньонам:
– А вы поднимите этот труп и спустите его в подвал! Я вас буду ждать внизу у лестницы.
Таким образом все и было сделано. Президент исчез с несчастной незнакомкой, которую он увёл за руку за собой, а шесть остальных негодяев поспешили выполнить приказ своего руководителя-атамана.
Они все вместе взялись за верёвку, вероятно, чтобы потом никто не мог обвинить одного из них, что тот не участвовал в этом убийстве, и они потащили тело казнённого ими товарища из зала заседаний и одновременно места приведения приговора в исполнение, этакого импровизированного эшафота. Александр издалека увидел, как дверь вновь закрылась за этим зловещим кортежем, и услышал шум поворотов ключа в замке, который они закрыли за собой.
Не было никаких сомнений в том, что они окончательно покинули этот зал, чтобы похоронить труп своего товарища… или подвесить его в подвале дома.
Но какую судьбу они уготовили для женщины, которую всё ещё не отпустили из своих когтей? И если они её все-таки действительно собираются отпустить на свободу, то где… в каком месте этого павильона?
Интересно, существовало ли подземное сообщение между этим павильоном и каким-нибудь домом, расположенным за стеной, которая ограничивала участок, окружающий павильон?
Александра соблазняла мысль поверить в это, но он был достаточно осторожен для того, чтобы отправиться проверять это предположение и убедиться в его справедливости.
В сущности, это было настоящее чудо, что эти бандиты до сих пор не заметили его присутствия, и бежать за ними после этого означало, как говорится, соблазнять черта.
Александр поторопился вернуться в коридор и прокрался к застеклённой двери из дома, которая выходила на галерею.
Оттуда он с радостью увидел, как его подзащитная пересекает участок, отделяющий павильон от ограждающей его стены.
Президент разбойного сообщества сдержал своё слово. Она была свободна.
Незнакомка привела в действие пружину, скрытую в стене, дверь открылась и она исчезла.
У Александра было только одно желание-сделать тоже самое, но он не был уверен, что ему удастся выпутаться из этого положения также удачно, так как бандиты, которые пощадили женщину, возможно наблюдали за окрестностями, спрятавшись где-нибудь за углом.
 Де Магерни выждал пять минут, но вскоре ему надоело там стоять и он решил попытать удачу и добраться по галерее до приставной лестницы, услугами которой он воспользовался ранее, чтобы подняться в дом.
Александр забыл, что дама рекомендовала мужчине, с которым она встречалась в этом доме, убрать её после встречи, когда он спустится вниз.
Мужчина оказался внимательным к её просьбе и не забыл её выполнить… к большому сожалению для Александра.
К счастью, прыжок четырёх метровой высоты вниз на траву не был способен  испугать такого молодого и ловкого юношу, как Александр, который с детства занимался гимнастикой.
Александр ловко перешагнул через балюстраду, ухватился за нее обеими руками, и прыгнул вниз, согнув колени при приземлении, которое несмотря на его ловкость оказалось довольно жёстким, и он покатился по траве, но сумел тотчас же подняться и без промедления побежал со всех ног к стене. Чрез несколько мгновений Александр сумел добраться до нее, и сразу же нажал на кнопку, которую он заметил, входя на участок, после чего повернул голову, чтобы посмотреть, не преследует ли кто-нибудь его.
Ему было достаточно мимолётного взгляда чтобы убедиться, что его никто не преследовал. У Павильона тоже никого не было видно.
Душители-убийцы, как он и предполагал, ушли подземным ходом.
Секундой спустя Александр оказался за стеной и, оказавшись на бульваре, он наконец свободно вздохнул, испытывая такое же облегчение, как потерпевший кораблекрушение, который высаживается на берег после долгого, одинокого и казалось, безнадёжного плавания.
Он чувствовал, что возрождается. Его радовал окружающий пейзаж, хотя в прошлой жизни, до павильона, он ему казался ужасным. Проход вдоль портового бруствера казался весёлым, небо необыкновенно голубым, и он смаковал счастье возвращения в свою обычную жизнь беззаботного ниссуаза, который думает только о собственных удовольствиях.
Его радость, по правде говоря, была не без примеси тревоги, так как он спрашивал себя с некоторым беспокойством, имеет ли он право идти сейчас домой, вместо того, чтобы незамедлительно отправиться к квартальному комиссару полиции, чтобы рассказать ему приключившуюся с ним с утра историю.
Немного поразмышляв на эту тему, он решил уклониться от этого поступка, решив, что  не должен подвергнуть опасности скомпрометировать женщину, которая могла упрекнуть себя только в неосторожности, но не более того.
В конце концов, дела бандитов из павильона его не касались, и это была не его профессия сигнализировать полиции о преступных делах шайки, которую полиция не смогла обнаружить до сих пор.
Александр ненавидел сложности в своей жизни до такой степени, что постарался тут же забыть трагическую сцену, при которой он присутствовал только что, несмотря ни на что.
Красивая незнакомка его интересовала гораздо больше, но не настолько, чтобы он приложил усилия для её поисков.
Впрочем, Александр падал от усталости и ему не терпелось лечь спать, чтобы отдохнуть от утренних треволнений.
Поэтому он остановил первое же проезжающее мимо него такси, которое встретилось на его пути, и он заставил себя отвезти на Рю де Сент-Рьель, не задумываясь о возможных последствиях своего приключения.
Идиллия иногда заканчивается драмой, но случается также, что драма заканчивается идиллией.
II

– Вот это прекрасный сотерн, или я в этом ничего не понимаю, воскликнул полковник в отставке Пьер д’Ор, ставя на скатерть стакан, который он только что опустошил, маленькими глотками, как гурман, которым он, собственно говоря и был.
– Тогда, возвращайтесь к нему, мой дядя,- весело ответил ему Александр де Магерни.
– Я у тебя не буду спрашивать адрес твоего поставщика, ввиду того, что я не настолько богат, чтобы иметь возможность его покупать но я заявляю, что этот божественный напиток за ужином наводит на мысли… о грехе.
– Хотите ли Вы, чтобы я вам прислал  один ящик?
– Спасибо! У меня нет больше винного погреба. И впрочем, я предпочитаю выпить это прекрасное вино с тобой. Решительно, это была удачная мысль прийти к тебе на завтрак этим утром. Я проснулся совсем не в духе, настроение мрачное и вот… я весел и вполне счастлив.
– И почему, черт возьми! Что ввергло вас в печаль, мой дорогой дядя? Это ведь не часто с вами случается.
– Ты прав, редко. Но… что ты хочешь? Бывают дни, когда меня терзают мрачные мысли.
– Вы!... философ! …
– Да, философ школы Диогена, и я для себя решил, что Диоген скучал в своей бочке, особенно когда солнце в его Греции не светило… как сегодня у нас… а если бы с утра меня разбудили солнечные лучи, упавшие на мои веки, я сел бы за руль Ягуара, который ты мне недавно купил в Лондоне… но что делать в пасмурную погоду, которая помещает смерть в мою душу. И затем… если ты полагаешь, что это весело вести такую жизнь как у меня, то!... Увы, мне шестьдесят лет, мой дорогой, и я на голодном пайке, выражаясь военным языком. Когда я не ужинаю в городе, я обедаю в моем клубе, ради экономии. Женщины меня больше не развлекают, мужчины мне неприятны… Одним словом, если бы у меня не было тебя, я полагаю, мне бы не оставалось ничего другого, кроме как сыграть в ящик.
– Но я то всегда с вами, и никуда не исчезну, ведь я не имею ни малейшего желания прощаться с этим прекрасным миром.
– Значит, ты счастлив сейчас?
– Не совсем, но не бывает совершенного счастья в этом мире. Надо искать золотую середину, и мне кажется, что я её нашел, потому что в целом я доволен происходящим.
– И ты намереваешься вести эту же жизнь до тех пор, пока у тебя не останется больше ни одного сантима в кармане?
– Мой бог!... Да, без малейшего сомнения.
– Тогда ты её закончишь также, как и я, стариком без средств к существованию …
– Вы что, хотите сказать, что если я продолжу в том же духе, то я обязательно разорюсь… что это - моя судьба?
– Я хочу, черт возьми, только одного! Я хочу, чтобы ты женился и спас своё состояние.
Александр расхохотался столь искренне, что дядя рассмеялся следом за ним, и их смех слился в единый хор. Градус настроения от столь милой шутки поднялся настолько, что дядя налил себе полный стакан сотерна, который, на этот раз, он проглотил одним глотком.
Этот диалог происходил в столовой маленького дома на улице Рю де Сент-Рьель в завершение обеда, когда Александр уже отослал прочь своего камердинера, прислуживавшего им за столом…  и он остался с глазу на глаз с полковником, и, когда он к этому был менее всего готов, после обилия радостных речей за столом, разговор вдруг внезапно и всерьёз повернул своё течение совсем в другую сторону, к его большому удивлению.
Дядя Пьер не любил читать проповеди своему племяннику, и поэтому Александр с большим удивлением слушал эту сентенцию.
Этот любезный дядя был высоким стариком, сухим, тонким и прямым, как зонтик. Он не потерял ни одного волоса с головы, ни одного зуба изо рта и, если бы не его седые усы, его вполне можно было бы принять за молодого человека.
Хорошо было видно, что помнил те славные времена, когда он был блестящим офицером, и продолжал заботиться о своём лице и внешнем виде, как в те времена, когда он был любимцем дам, и никто не мог сказать, что и сейчас он не способен завоевать сердце красавицы. 
Он был действительно статен, с мужественным лицом, немного высокомерной посадкой головы, и производил внушительное впечатление благодаря также высокому росту и чёрному сюртуку, украшенному розеткой ордена Почётного легиона.
И чтобы он ни говорил, жизнь отставной полковник вёл приятную, его с удовольствием принимали в лучших домах Лазурного берега, слушали, как оракула, в его клубе, он был любим дебютантами, которые с ним охотно консультировались о своих сердечных делах, а его любимый племянник обсуждал с ним все свои дела, считая товарищем.
И в дополнение ко всем свои превосходным качествам он остался таким же весельчаком как и в те времена, когда он был безусым младшим лейтенантом, так что он редко сожалел о своём разорении, маленьком состоянии, которое он спустил на все четыре стороны ради собственного удовольствия.
Но что вдруг нашло на него, если он дошёл до того, что за завтраком у единственного сына своей покойной сестры вдруг завёл такой разговор?  Де Магерни сразу же мысленно задал себе такой вопрос и начал подозревать, что  в речах отставного полковника был какой-то подводный камень, но он воздержался от того, что прямо расспросить дядю о преследуемой им цели и толкнуть его на путь признаний. Он предпочитал, как говорится, посмотреть, как старый солдат справится с поставленной задачей, ведь обычно он всегда шёл прямо к цели, когда задумывал какой-нибудь проект.
– Ты думаешь, что я шучу?- произнёс этот бравый дядя, опрокинув стаканчик,- или это идея о женитьбе вызывает у тебя такой смех?
– Нет… просто я ожидал от вас вопрос о десерте во время домашнего завтрака, но совершенно не предусматривал супружеской темы …
– Потому что этот вопрос назрел. Сейчас или никогда. Где твой капитал?
– У меня его хватит ещё лет на пять… по крайней мере.
– То есть к тридцати годам ты его благополучно профукаешь и проешь. Я на это потратил гораздо больше времени, хотя был намного менее богат чем ты. Но я тебя не порицаю за то, что ты идёшь к разорению столь быстро. Когда решаешься разориться, лучше это сделать раньше, чем позже, потому что в этом случае остаётся время, чтобы попытаться снова сколотить капитал. По крайней мере в былые времена это было возможно… ведь у нас в запасе была война в Персидском заливе… Чад… Ливия. Теперь же тебе придётся положить минимум семь лет, чтобы заработать пенсию, повесив на плечи эполеты капитана. Я мечтаю для тебя о другом будущем. Я мечтаю о том времени, когда буду присутствовать на твоей свадьбе с богатой и прелестной женщиной, которая нарожает тебе красивых детей, и я смогу вначале потискать их на моих коленях, а затем обучить верховой езде.
– Я вас не очень хорошо представляю в этой роли. И затем, я не чувствую себя ещё созревшим для брака.
– Ты мне хочешь сказать, что ты ещё не устал бегать по ниссуазским и монакским распутницам?
– Не скажу… На самом деле, мне это смертельно надоело. Проблема в другом. Я не могу выбросить их со своей головы.
– Ах, скажите пожалуйста! И почему? …
– Ну…! Пожалуйста! С этими девушками я чувствую себя свободным, я волен уйти, когда захочу, достаточно лишь урегулировать пару вопросов… вернее один… а это намного легче и проще, чем развод.
– Да! Если ты собираешься жениться с мыслями о разводе не сегодня-завтра, то тогда тебе действительно лучше оставаться холостяком.
– Я так и думаю.
– Но мне кажется, что ты изменишь это своё мнение, когда найдёшь женщину, которая тебе нужна.
– А у вас, судя по всему, под рукой случайно оказалась одна, которую вы мне хотите предложить?
– Точно.
– Хорошо! Я об этом подозревал, слушая вас… как Вы рассуждаете о неудобствах безбрачия. Эх! Действительно, мой дорогой дядя, не останавливайтесь на полпути на этой столь красивой дороге и назовите мне имя той, которая должна осчастливить меня. Только, я вас предупреждаю, что если она мне знакома, я не смогу удовлетворить ваше желание.
– И почему?
– Потому что из всех тех женщин, которых я видел и знаю в высшем свете Лазурного берега и Парижа нет ни одной, которая бы меня удовлетворила, как будущая жена.
– Ты её не знаешь. Она не посещает те же самые салоны, в которые вхож ты.
– Так где же ты её тогда повстречал?
– У нее… в её собственном салоне. У нее был большой приём и позавчера я там провел вечер. Там было очень приличное общество. Она даже не знает о твоём существовании, и я ей о тебе ничего не говорил.
– И вы думаете, что она захочет выйти за меня замуж?
– Вполне, если ты только захочешь ей понравиться, так как я тебя представлю ей в любое время, когда ты захочешь.
– Значит, она чрезвычайно торопится выйти замуж?
– Ничуть. Напротив, она очень привередлива…  и она имеет на это право… во первых, потому что она очень богата… и затем, потому что она очень красива, очень умна и очень хороша.
– Ровно столько же причин, по которым она имеет основания выпроводить меня из своего дома, если заметит, что я представил ей свою кандидатуру на рассмотрение. Но… эта перспективная персона, кандидатка на брак, не девица, я предполагаю?
– Нет. Она овдовела три года тому назад, а в браке прожила только шесть месяцев.
– Сколько ей лет?
– Она почти того же возраста, что и ты. Это может быть единственным изъяном этого брака, но… зато, какая компенсация… Три миллиона ренты, золотое сердце, прелестное лицо, превосходный характер …
– Не многовато ли превосходных достоинств для одинокой женщины?,- иронично спросил Александр.- И что! Нет ни одного, даже самого маленького недостатка?
– Да… есть один! У нее просто мания благотворительности. Это какое-то страстное увлечение милосердием. Она проводит приличную часть в своего времени в поездках по городу, помогая беднякам… и собирается исцелять больных и на дому.
– Черт! У меня нет никакого желания помогать ей в этих делах. Но если её больше не в чем упрекнуть …
– Есть одна деталь… Происхождение её состояния. Его сколотил её отец, но никто не знает, как. Он спекулировал винами, маслами… он спекулировал всем… и у него была не очень хорошая репутация. Я всегда думал, что именно это побудило его дочь с головой окунуться в благотворительность. Она хочет таким образом искупить вину своего не очень разборчивого в делах отца, эта дорогая графиня.
– Ах! Она к тому же ещё и графиня, не так ли?
– Да, так как она - вдова графа Соколофф, разорившегося дворянина из русских, эмигрировавших после революции, который женился на ней ради её денег и думал только о том, как её ободрать, как липку.
– Подождите! Мне кажется, что я слышал о нем, и как-то даже видел мельком этого Соколофф… это был печальный случай… Это ведь он погиб, упав с лошади в парке Вижье в Мон-Борон?
– Да, очень кстати… к счастью для его жены. И однако, она ему оказала честь, оплакивая его смерть. Она носила траур по нему два года. Только этой зимой она решилась снять его. Теперь, мой дорогой, ты обо всем проинформирован, и когда ты её увидишь, то будешь удовлетворён, потому что моя вдова – настоящее чудо.
– Внешность не стоит ничего,- весело ответил Александр,- хотя… и когда вы хотите мне её продемонстрировать…
– Сегодня вечером, если ты хочешь. Сегодня как раз тот день, когда она принимает. Ты можешь поужинать в своём клубе, а я заберу тебя оттуда к девяти часам и отвезу к ней на бульвар Мон-Борон в её великолепный особняк …
– Как вам угодно, мой дорогой дядя, но не желаете ли вы сейчас пройти в курительную комнату? Там нас ожидает кофе и великолепные сигары… я недавно получил прямо из Гаваны, Партагас, и вы мне расскажете все последние новости.
Полковник встал и последовал за своим племянником, который его привёл в маленький салон, меблированный в сугубо восточном стиле, где он охотно проводил час-другой, покуривая сигары после обеда.
Они зажгли свой Партагас и Александр, выпив кофе, расположился в кресле, в то время как его дядя мерил большими шагами комнату, разминая свои ноги, затёкшие после долгого сидения за обеденным столом.
Сделав несколько шагов, он остановился перед висевшим на стене портретом, на котором был изображён молодой мужчина в форме армейского офицера.
– Это удивительно как ты становишься на него похож,- сказал он.- Когда ты был ребёнком, ты походил на мою бедную сестру, которую ты не видел никогда, ведь она умерла при твоих родах. А сейчас ты мне напоминаешь твоего отца: у тебя его голос, его жесты и многое из его характера. Ты, конечно, не можешь об этом судить, так как ты почти не знал его.
– Мне было пятнадцать лет, когда я его потерял, а к тому времени я уже два года учился в колледже, в Англии.
– Да, это я тебя вызвал во Францию, чтобы ты мог возглавить траурную процессию на его похоронах.
– Я об этом часто вспоминаю… и все ещё вижу себя, идущим рядом с вами за гробом. Мы плакали оба.
– Да я его очень любил… хотя мы не всегда жили в гармонии с ним,- прошептал полковник.
И затем внезапно продолжил:
– Ты ведь никогда не знал, как он умер?
– Я знаю, что он умер внезапно,- ответил Александр ошарашенно, поражённый этим вопросом.- Вы мне всегда говорили, что он скончался от разрыва аневризмы.
– Да,- прошептал полковник, я тебе так сказал, но …
– Вы мне даже сказали, что упал замертво во время прогулки в парке Вогренье.
– Я не мог тебе сказать ничего другого в те времена, ведь ты был ещё ребёнком. Действительно, его тело было найдено в Вогренье и… так как при нем нашли визитные карточки с его именем и адресом, комиссар полиции был столь любезен, что не стал отправлять его тело в Морг.
– В Морг!- мучительно повторил Александр.
– Это – это общепринятое правило в подобном случае. Но было начато расследование, как это всегда делается, когда налицо насильственная смерть …
– Или случайная.
– Это не была случайность.
– Что! Мой отец покончил жизнь самоубийством!
– Разумеется, нет.
– А! Я понимаю!... Он был убит на дуэли.
– Возможно.
– Как это… возможно? И почему вы от меня скрыли причину его смерти?
– Потому что, я тебе это повторяю, ты был слишком молод. Я оставил за собой право рассказать тебе об этом позже, и я ничего не поделать… по причинам, о которых я расскажу тебе сейчас. Теперь, когда прошло уже десять лет после этого несчастья, ты вправе узнать правду, которая мало кому известна, об этой катастрофе. Да, более чем вероятно, что твой отец был убит на дуэли. Он получил удар в грудь прямо в сердце, и был в рубашке, без пиджака, так, как обычно дерутся на дуэли. В прогалине, где его нашли лежащим на траве, не обнаружили оружия, которым пользовались противники, но исследование медиком раны в его груди не оставило никакого сомнения. Она была нанесена боевой шпагой.
– Имя его убийцы?- воскликнул чрезвычайно взволнованный его словами  Александр.
– Вот то, чего не смогли выяснить,  равно как ни причину этой дуэли, ни имена свидетелей, если конечно они были, эти свидетели.
– Если только это была дуэль, а не убийство.
– Это - то, что не было доказано, и юстиция не дала ход делу. К несчастью, у твоего отца было много дел, связанных с вопросами чести… связи с женщинами… он был удачлив в любовных делах и нажил себе множество врагов… так предполагали. Что он пострадал от рук оскорблённого мужа, который потребовал от него встречи без свидетелей. Все это было бы тогда очень трудно тебе объяснить, мой дорогой Александр. Я думаю, что ты со мной согласишься.
– Я согласен, но… я уже давно достиг сознательного возраста.
– Ты прав. Только я не осмеливался затронуть с тобой эту деликатную тему… и сам себя спрашиваю, почему я вдруг решился на это сегодня после обеда. Может быть это результат твоего сотерна? Нет… ведь я выпил не больше двух бутылок. Это скорее потому, что у меня не должно быть больше тайн от моего племянника, который достиг такого возраста и положения, что я вбил себе в голову идею поскорее его женить. И затем… ведь я тебя хорошо знаю… если бы я рассказал тебе эту трагическую историю чересчур рано, ты бы незамедлительно принялся мстить за твоего отца и потерял бы своё время в поисках виновника. Сейчас, как говорится, наступил срок давности, и я думаю, что ты не будешь настоль безумен, чтобы отправиться на охоту, которая закончится ни чем.
– Но если когда-нибудь случай меня поставит лицом к лицу с этим человеком, я его дорого заставлю заплатить за удар шпаги, который убил моего отца.
– Ты бы не ошибся, и именно этой милости я тебе желаю. Я надеюсь, что ты меня не винишь за то, что я скрыл от тебя эту печальную тайну. Она все эти годы печальным грузом висела на моей совести, и сейчас я рад произнести эти слова… с того мгновения, как я тебе все рассказал об этой трагедии, я почувствовал огромное облегчение на душе. А сейчас давай поговорим о менее мрачных вещах. Вечером мы пойдём к графине Соколофф, как договорились, но что ты собираешься делать до этого?
– Я об этом ещё не думал. Мне бы хотелось отвлечься после этого разговора, но у меня не хватает мужества развлекаться, сердце моё против этого. Вероятно, я довольствуюсь тем, что подышу свежим воздухом, просто бесцельно поброжу по Ницце. Именно этим средством я всегда пользуюсь, когда я меня неспокойно на душе.
– Неплохое лекарство. Я им также пользуюсь иногда. Прогуляйся, мой мальчик, это тебе принесёт пользу. Только, не забудь возвратиться, чтобы переодеться перед ужином. Потом у тебя не будет времени, так как я приду за тобой в клуб в девять часов.
– Будьте спокойны, я буду готов. Мой камердинер принесёт мне в клуб все, что необходимо для вечернего туалета… я всегда так делаю по вечерам.
– Это отличное решение проблемы справедливо. Что касается меня… отправлюсь ка я на прогулку, хочется подышать свежим морским воздухом, посмотреть на новые яхты… а потом по окрестным кварталам.
– Довольно странное место для прогулки!
– Дорогой, у меня есть подруга, которая живёт в этом квартале. О котором ты, разумеется, никогда не слышал… квартал набережной Комерс… между набережной и бульваром Франка Пилата.
При этой очень неожиданной ремарке Александр навострил ухо и спросил себя, а вдруг его дядя расскажет ему что-нибудь о деле, случившемся в павильоне.
Но месье д’Ор добавил, смеясь:
– Не думай, что я буду волочиться за портовыми юбками … обсуждаемая подруга работала в столовой в моем третьем эскадроне 2/30 Нормандия-Неман. Она была со мной ещё в Алжирской кампании, а теперь держит кабачок под вывеской » Бойкий Кролик». Сейчас она обзавелась усами и приближается к шестидесятилетнему юбилею. Но осталась бравой женщиной, и я люблю вспоминать с ней о былых временах. Мы в полку называли её мамаша Медитерани, и это прозвище закрепилось за ней до сегодняшнего дня… не удивляйся такому прозвищу, ведь маркитантку первой эскадрильи звали мамашей… Тиррен, а второй- мамаша Сардиния… все-по названиям морей, над которыми мы летали, и я прямо становлюсь моложе, когда вспоминаю наши дурацкие каламбуры прошлых лет.
– Они довольно странные,- прошептал племянник, успокоенный намерениями своего дяди, но довольно удивлённый тем, что его дядя, оказывается, частенько посещал квартал, где с ним давеча приключилось самое странное приключение в его жизни, ведь он, Александр де Магерни, раньше никогда в жизни не бывал нигде дальше, чем Английская набережная.
После нескольких других военных воспоминаний, экс командир распрощался с племянником, и Александр отпустил его без слишком большого сожаления, так как ему не терпелось побыть одному, дабы дать аудиенцию своим мыслям, которые уже спешили посетить его разум.
Уже несколько дней Александр довольно много размышлял над историей, которая с ним случилась в порту, и в конце концов он решил, что ему следует хранить её в памяти, не пытаясь проникать в тайны павильона, где он увидел, как удавили незнакомую ему персону.
Александр испытал, конечно, неприятные эмоции, но почти убедил себя в том, что эти люди, в том числе незнакомая дама, сыграли перед ним трагикомедию, цели которой он не понимал и которая его лично уже не интересовала.
Он внимательно изучил все газеты, особенно Нис-Матан,  но не нашел ничего, что могло бы относиться к этому делу, и попытался его забыть к тому времени, когда его дядя пришел к нему поговорить о драме, которая так терзала его сердце все последние годы.
Клин клином вышибают, гласит пословица и, теперь Александр думал намного больше о плачевном конце своего отца, чем о прекрасной незнакомке.
У него не было времени, чтобы полюбить своего отца, но он набожно хранил светлые воспоминания о нем, и рассказ о его смерти глубоко взволновал Александра.
Александр охотно отдал бы все своё оставшееся состояние за то, чтобы найти убийцу отца, и затем, не разоблачая его в глазах правосудии, привести в исполнение приговор возмездия, убив его своей шпагой.
К несчастью, он не видел пока пути, который мог его привести на путь удовлетворения его справедливой мести, и его дядя, казалось, не был расположен помогать ему в этом.
Поэтому момент Александр не нашел ничего лучшего, чем отправиться на прогулку, чтобы спокойно обдумать на свежем воздухе идею своего дяди о знакомстве с этой графиней Соколофф, так ярко восхвалённой экс командиром эскадрона.
 де Магерни немного опасался восторженных оценок этого старого солдата, но он совершенно не собирался противиться попытке полковника отвести его к красивой вдове с проспекта Мон-Борон.
Александр действительно мог сделать уступку желанию этого превосходного человека, который так искренне его любил, и впрочем, он ничем не рисковал, так как уже достаточно повстречал в своей жизни женщин, чтобы так вот вдруг, намеренно и сознательно воспламениться любовной страстью.
До сих пор Александр не думал о женитьбе, и лишь изредка, в какие-то тяжёлые моменты жизни эта мысль посещала его, и он должен был себе признаться, что не испытывал к ней отвращения, потому что холостяцкая жизнь начинала ему надоедать.
Впрочем, делать что-нибудь специальное для достижения этой цели Александр не собирался. Его девизом всегда было следующее выражение: «Все всегда само по себе  заканчивается ко всеобщему удовольствию» и, в результате, он позволял событиям течь естественным образом, полагаясь на счастливый случай. 
Эта система до сих пор никогда не давала сбоя в его жизни, и он не собирался её менять.
Чрезвычайно рано вставший в этот день Александр был уже одет, поэтому, дав  своему камердинеру указания на вечер, он поспешил выйти на улицу.
Был конец зимы, и стояла и день был великолепным, именно та ясная, солнечная и тёплая погода, которая толкает праздных ниссуазов прочь на улицу из их жилищ.
Абсолютно не имея никакой цели своей прогулки, Александр начал её с того, что спустился вниз по улице Рю де Сент-Рьель.
Он не был настроен на новое посещение какого-нибудь эксцентричного квартала, вроде того, в которой направился его дяди в этот момент, и так как он хотел немного отвлечься, ноги инстинктивно повели его в направлении авеню Жан Медсан и пляс Массена, с тем чтобы затем попасть в начало Английской набережной, где он был уверен в том, что увидит множество красавиц, прогуливающихся вдоль изумрудного моря.
Александр чувствовал, как в нем возрождается чувство радости от жизни, и понемногу он стал забывать печальную историю из жизни его семьи, которую недавно ему рассказал отставной полковник, его дядя, напомнив о самом печальном периоде в его жизни.
С того самого дня, когда с ним случилось приключение, приведшее его в павильон у набережной Комерс в порту, Александр ещё не совершал пеших прогулок, и сейчас ему доставляло огромное наслаждение идти по сухой мостовой, дыша полной грудью свежим воздухом весеннего дня.
Александр де Магерни был сделан из такого теста, что печальные происшествия никогда не расстраивали его надолго. 
И, впрочем, зачем размышлять подолгу об истории трагической смерти своего отца, если нет возможности даже надеяться за него отомстить?
Ещё меньше Александр думал о встрече с незнакомкой, случившейся с ним три дня назад на бульваре Симье, по которому он как раз сейчас шёл, когда внезапно узнал дом, откуда вышла окутанная вуалью дама и запрыгнула в его такси, и Александр на мгновение остановился, чтобы вспомнить, с чего и как началась  странная серия событий того утра.
У него была самая что ни на есть буржуазная внешность в мире, у этого дома, и ни капли таинственности.
Четыре этажа, и четыре окна на каждом этаже; два бутика на цокольном этаже, двустворчатая дверь, одна половинка которой была открыта, открывая вид на довольно широкий коридор, в глубине которого были видны первые ступени лестницы.
Жила ли незнакомка в этом доме? Александр в этом сомневался, и не видел возможности, как можно прояснить ситуацию. 
Попробовать навести справки у консьержа о лице, имя которого ему было неизвестно и чьего лица он не видел… это значило бесполезно потерять время.
Он узнал также стену, где он мельком заметил тощую фигуру прислонившегося к стене мужчины, и заметил теперь, что эта стена поддерживала террасу сада, который господствовал над улицей.
И тут Александр внезапно вспомнил о своей встрече со своим бывшим товарищем Венсаном Прозе, и упрекнул себя за то, что абсолютно забыл об этом бравом юноше.
– Я же его пригласил на завтрак… завтра, в воскресенье,- прошептал он.- Какое счастье, что я об этом сегодня подумал…. Кажется, он намеревался отправиться в на Кап Ферра на виллу баронессы Ротшильд в обществе своей сестры О!... А почему бы и нет?... Это будет так пасторально и добродетельно… и изменит моё настроение и развлечёт, возможно, гораздо лучше, чем вечер мадам Соколофф.
Имя этой графини мне ни о чем не говорит… ни о чем, что меня могло бы увлечь.
Сочетаться браком с вдовой, это точно не было то, о чем мечтал Александр де Магерни и если для того, чтобы покончить раз и навсегда с жизнью, которую он вёл до сих пор, ему было необходимо пройти через торжественную дверь института брака, то перспектива преодолеть её с какой-нибудь красивой девушкой привлекала его намного больше, чем с вдовой. В любом случае, его больше привлекала случайная встреча с женщиной своей жизни, чем специальное знакомство с матримониальными целями посредством третьей персоны, сводником или сводницей.
Александр не задержался перед домом, который напоминал ему больше о непредвиденном приключении, чем о желательной встрече, и  продолжил свою в некотором роде физкультурно-гигиеническую прогулку, не спрашивая себя, куда его приведёт продолжение этого упражнения.
Вскоре Александр оказался на авеню Жан Медсан возле базилики Успения Пресвятой Богородицы, и оттуда, вместо того, чтобы направиться к пляс Массена, как он предполагал в начале своей прогулки, Александр вступил на проспект маршала Фоша следом за одной приятной персоной, которая только что избрала этот путь.
У Александра даже в мыслях не было рассмотреть её при удачном стечении обстоятельств, но когда ты не знаешь, куда тебе направиться, забавно позволить  вести себя женщине, которая не замечает, что за нею следует мужчина.
И та, казалось, действительно об этом не подозревала.
Она шла, не оборачиваясь назад, тем живым и решительным шагом, по которому можно узнать породистых парижанок, избравших местом жизни Прованс.
Англичанка решительно движется вперёд, как гренадёр, поднимающийся из окопа в атаку. Американка бежит, как будто чего-то забыла. Провинциалка постоянно колеблется и постоянно останавливается, чтобы проконсультироваться с прохожими, какую улицу ей лучше выбрать для достижения цели её маршрута. Только парижанка или ниссуазка целенаправленно в одном темпе идёт в одно, только ей известное место.
Александр не мог в этом ошибиться, он был очень сведущ… настоящий эксперт в искусстве следовать за женщиной, не компрометируя её. Это - целая стратегия. Существует в этом деле два подводных камня, которых следует избегать: если вы следуете за дамой чересчур далеко, рискуете потерять её след, если идёте чересчур близко к ней, вы рискуете даму испугать.
Столкновение лицом к лицу с преследуемой персоной самый сложный момент в этом мероприятии, и есть много способов браться за это дело, не считая тех, которые можно использовать только с теми прогуливающимися дамами, которые сами не прочь познакомиться с вами.
Но Александр в этот же день следовал за женщиной не ради знакомства с ней, а исключительно ради эстетического удовольствия, любуясь красивой женской походкой, точно также, как он смотрел бы на прекрасную кобылу, которая бы рысью шла где-нибудь по берегу моря или парку.
У нее была тонкая фигура и элегантный туалет…. Настоящее лакомство для глаз знатока.
Александру больше ничего и не требовалось. Чтобы увидеть лицо этой незнакомки ему было достаточно лишь ускорить темп своего собственного движения до тех пор, пока он не обгонит эту женщину, но он не любил спешить… отчасти из опасения разочароваться.
Вполне возможна, что незнакомка окажется уродливой фурией, и Александр старался сохранить свои иллюзии как можно дольше.
Впрочем, он полагал, что рано или поздно незнакомка сама остановится перед витриной какого-нибудь бутика, и тогда он получит возможность мимоходом рассмотреть её, как бы незаинтересованным взглядом.
Поэтому Александр довольствовался тем, что давал волю своему воображению и представлял себе, что он следует за какой-нибудь прелестной герцогиней.
На этот раз Александр считал, что он может не опасаться, что продолжение этого маленького приключения закончится драмой. Бульвар Виктора Гюго, по которому они шли сейчас, ничуть не походит на набережную Комерс, и на нем можно увидеть лишь только величественные дома, вход в которые стерегут внушительные консьержи… респектабельные здания, где нет места тайным сборищам бандитов и где никого не повесят просто так… как будто между делом. 
Там есть здания, на соседних улицах, старые здания в стиле буржуа и виллы Бель Эпок, которые избежали разрушения и сноса во время строительства новых улиц, так что вполне возможно, что преследуемая им красавица направлялась в один из них.
Но Александр не мог предположить, что дама собирается направиться на эти улицы. Её симпатичные ножки так легко и непринуждённо топтали асфальт широкого тротуара бульвара, что, казалось, они были неприспособленны к тому, чтобы перейти на мостовую, сложенную из неровных булыжников, и окаймляющие её узкие дорожки тротуара.
Так что Александр был весьма удивлён, увидев, как она вдруг резко свернула на улицу Лоншамп и был близок к тому, чтобы прекратить свою охоту.
Тем не менее, после секундного колебания, он последовал за незнакомкой, движимый, как всегда желанием узнать, куда направляется эта элегантная любительница пеших прогулок.
Возможно, гадал Александр, в сад Альбера Первого, который в такую прекрасную погоду всегда привлекает много людей… и если она присядет в саду на скамейку, он всегда найдёт возможность заговорить с ней.
Это была его стихия.
Достигнув Никольского православного собора, она вдруг остановилась и обернулась, как будто хотела убедиться, что её никто не преследовал. Лицо её было скрыто вуалью.
Она увидела, что Александр был рядом, и исчезла. Он услышал звук дверного колокольчика, и понял, что дама скрылась в боковой улочке.
Александр быстро прошёл вперёд и оказался в тёмном коридоре, который перегораживала закрытая калитка. Коридор был пуст… дама уже успела исчезнуть в глубинах этого пространства.
Не желая преследовать её с непонятными последствиями своих действий, он отступил немного назад и увидел, что его дама укрылась в доме, который находился в тупике, в конце тёмного коридора.
Изъеденный червями фасад, окна без штор, кособокая крыша, во всем чувствовалась нищета и убогость.
- Ей-богу!- сказал Александр сквозь зубы,- как же мне не везёт в последнее время с незнакомками! На днях я защищал одну даму, в результате чего меня чуть не убили. Теперь я опять влез в какую-то грязь. Чёртовы встречи! Теперь, как мне кажется, я навсегда лишился влечения к приключениям!... Старею… Так что, на этот раз я не буду искать приключений на свою голову. А жаль...  это забавляло меня и, насколько я могу судить, эта девушка была красива. Мой дядя посмеялся бы надо мной, если бы увидел, как я созерцаю с мечтательным видом вход в эту лачугу. Для него это был бы ещё один повод посмеяться над моей неудачей, чтобы опять продвинуть свою идею о пользе брака по его рекомендации. Хотя мне по прежнему нравится полагать, что преследуемая мной прекрасная ниссуазка является лишь сбившейся с пути герцогиней, а не пустоголовой мещанкой. Пусть я лучше буду мечтающим о несбыточном фантазёром, чем приземлённым буржуа. И мой дядя напрасно пытался бы меня убедить в обратном. Я всегда буду мечтателем… мечтателем о прекрасном… но никогда не стану, к сожалению, провидцем.
На этом умозаключении, мало обещающем что-нибудь хорошее для его будущего, Александр вновь отправился в путь, все же бросив напоследок последний взгляд вглубь темной аллеи, которая вела к грязной лестнице дома с меблированными комнатами.
Затем он прошёл по улице Лоншамп, свернул на улицу Паради и в конце её испытал некоторое удовлетворение, когда его глазам открылся вид на залитый солнцем сад Альбера первого с работающими фонтанами.
По нему он, не останавливаясь, он дошёл до Пляс Массена, и там ему в голову пришла идея посетить музей виллы Массена, что удачно дополнило бы его беспорядочную прогулку.
У него были два часа свободного времени до клуба, который располагался не далеко от виллы, в котором он намеревался перед ужином попробовать поймать удачу в карточной игре, не посещавшая его уже на протяжении нескольких последних дней. Так что он вполне мог использовать это время, чтобы полюбоваться шедеврами живописи.
Александр не был таким же хорошим знатоком картин, как женщин, можно даже сказать, что он не был энтузиастом живописи, но он мог бы сказать: « Я её не боюсь», как сказал король Шарль X, когда у него спросили, любит ли он музыку.
Александр ценил все прекрасное, и он восхищался великими художниками шестнадцатого века. Также он чувственно воспринимал музыку Моцарта и знал наизусть множество стихов.
Ему даже случалось самому иногда пописывать, но он от скрывал свои произведения, опасаясь насмешек, так как жил в мире, где модно высмеивать беллетристику и поэзию.
В этот момент, впрочем, у него не было никакого желания заняться поэзией, потому что неприятный случай на улице Лоншамп заставлял его разум размышлять о том, что он окончит свою жизнь в таком же гнусном и убогом жилище, если будет с такой интенсивностью, как в последнее время, тратить свой капитал. 
Он замечал также, что все вокруг стало его раздражать, так что если он изменит свой образ жизни, вдруг женившись, он ни о чем не будет сожалеть, и даже о своей свободе, которую он так глупо расходовал.
Все эти мысли прокручивались в его мозгу, когда он поднимался по лестнице, но его робкие попытки перемен никогда не длились долго, и вскоре его внимание переключилось на вид квадратного салона, который предшествует большой галерее.
Несмотря на то, что в музее экспонировалось несколько картин из Лувра, в нем было всего лишь несколько посетителей: иностранцы, фланирующие по ковру с книжками в руке, и несколько фланёров, прибывших туда только для того, чтобы убить там своё никчёмное время, перед тем как отправиться затем в суд, чтобы наблюдать за тем, как будут судить обвиняемых в различных преступлениях.   
Кроме того, можно было увидеть множество копиистов, которые со своими мольбертами расположились возле всех известных картин.
Три из них расположились перед Антиопой кисти Антонио да Корреджо и четыре перед Успением Бартоломе Мурильо.
И кисти непрерывно двигались в руках художников обоих полов: бездарные измученные непрерывной работой художники , выполняющие заказ, полученный с большим трудом и за маленькие деньги, вечные девицы без возраста, копирующие ангелов и дев и несколько девочек, обучающихся мастерству под присмотром внимательных матерей.
Женщины были представлены здесь в большинстве,  главным образом старухи, – скрывая под длинными рабочими блузами свои изношенные платья… бедные дьяволицы, доведённые до того, что они были вынуждены зарабатывать себе на хлеб, пачкая своей мазней холсты, чтобы их перепродавать евреям-антикварам… эти холсты, купленные в кредит.
Вид этой импровизированной мастерской был весел и приятен, но все остальное было достаточно печально. Изображения на холстах этих мазил вызывали жалость и совсем не походили на оригиналы.
Ни одного свежего лица среди этих работников кисти, ни одной приличной работы среди них Александр так и не смог обнаружить и, поскольку препятствие в виде этих горе-художников отвлекало его от просмотра картин, он прошёл дальше в галерею.
Мольберты там встречались реже и он начал с работ Фламандских мэтров, которых он любил почти так же, как и Венецианцев.
Постепенно он добрался до огромных картин Рубенса, на которых художник аллегорически изобразил брак Марии де Медичи, и копиистам здесь приходилось подниматься по специально установленным лесам, чтобы постараться воспроизвести оригинальные цвета.
Эти гигантские работы не заинтересовали Александра, и он собирался пройти дальше, когда заметил сидящую на табурете около оконного проёма, выходящего на набережную, девушку, занятую копированием портрета, помещённого на верхней части карниза… женского портрета, в котором сразу же узнавалась рука и кисть одного из голландских мэтров Антверпенской школы.
Александр ослеп, как будто в глаза его попал яркий солнечный луч, поражённый красотой и видом, но не портрета, а художницы.
Она была восхитительна с её пепельно светлыми волосами, карими глазами и лицом, чья белизна, казалось, была позолочена солнечными лучами.
Это чудо красоты, конечно, не достигло ещё и двадцати лет, и Александр, пронзённый стрелой восхищения встал неподалёку от нее таким образом, чтобы иметь возможность наслаждаться этой красотой, без того, чтобы его заметили.
Конечно, ему и раньше случалось поражаться красотой женщины, бывало даже, что душа его воспламенялась… случалось … но не до такой же степени, чтобы потерять голову.
На этот раз это была любовь с первого взгляда, и Александр сказал себе:
– Вот та, кого я полюблю!
Нужно было действовать немного быстрее, ведь его дядя Д’Ор, если он не пожмёт его руку в условленное время, не преминул бы сказать в адрес племянника вслух то, что он думал по этому поводу.
Мы часто ошибаемся, полагаясь лишь на впечатления… судя о человеке лишь по его  внешнему виду. Александр, вообще-то, ничего не знал об этой замечательной девушке, и честно говоря, ему было позволительно сомневаться в её качествах, так как хорошо воспитанная демуазель вряд ли пойдёт без сопровождения своей матери, или, по крайней мере, без женщины старше её, одна рисовать в эту общественную галерею, где любой мужчина мог остановиться и рассматривать её, делая при этом неприличные предложения.
Но она, должно быть, уже давно привыкла защищать себя сама, так как строгое выражение её лица совершенно не располагало к фривольным предложениям в её адрес.
Можно было бы применить к ней слова, произнесённые Жаном де Лабрюйера, бессмертным автором эпиграмм: "Столь молода, столь красива и так серьёзна. »
Девушка работала столь усердно, что ещё не поняла, что Александр буквально пожирает её глазами.
Александр не хотел ей мешать, но ему надоело смотреть на нее, и он умирал от желания заговорить с ней, правда, не знал, как это сделать.
Это был первый раз в жизни, когда его испугала женщина, ведь считалось, что он не имел себе равных в умении ловко завязать разговор с незнакомками любого социального статуса в любом месте и в любое время.
Обстоятельства, впрочем, благоприятствовали его затее, множество поводов лежало у него под ногами, подбирай и знакомься: скромно произнесённая похвала, восторженная фраза по поводу яркого колорита Рубенса и прочая хвалебная дребедень. У Александра не было затруднения в выборе, однако он колебался. Художники, копирующие в нескольких шагах от нее, немного смущали Александра.
Он исподтишка приблизился к окну и обошёл вокруг мольберта девушки, как ночной мотылёк кружится вокруг лампы до тех пор, пока огонь не опаляет его крылья.
Девушка незамедлительно обратила внимание на этот манёвр  де Магерни и не обращая на него внимания вдруг встала, чтобы побеседовать с художником с седой бородой, который спустился только что с лесов, и начала что-то с ним обсуждать, как со старинным товарищем.
Александр ему почти завидовал, но в этот момент у него родилась идея. То, о чем он не осмеливался сказать, Александр осмелился написать. У него в кармане был блокнот, в котором он обычно отмечал результаты игры, Так что ничто не мешало ему воспользоваться случаем и написать любовную записку, после чего положить её на вакантный табурет, где девушка нашла бы её, вернувшись на своё место.
Но в каких выражениях составить её, эту любовную записку? Слишком прямое предложение все испортит, а писать банальные комплименты ему было стыдно.
И Александр неожиданно решил облечь этот комплимент в стихотворную форму, и чтобы импровизировать, он углубился в проем окна, и сделав вид, что он смотрит на лазурные воды залива Ниццы, молниеносно, карандашом, без малейшего затруднения написал эти восемь строк, как будто сам дьявол водил его рукой:
Рубенс, сам великий Рубенс, чья  мастера рука
Писала эту Фламандку королевской красоты,
Но если бы он увидел ваши большие и столь гордые и столь кроткие глаза,
Для модели в его время он выбрал бы только вас.
Искусство, вот уж как двести лет, тогда бы сделало бессмертной вас.
Но я не смог тогда бы вас боготворить, моя красавица…
Когда не бьётся больше сердце, чему послужит очарованье?
Гораздо лучше быть живой и позволять себя любить.
Когда это любовное послание было написано, он перечитал свои стихи и остался мало доволен ими. Они не были хороши, но что касается поэзии, которая им посвящается, женщины склонны прощать шероховатости стиля, лишь бы только сам поэт им понравился.
И у Александра было много причин верить, что он понравится художнице-незнакомке.
Теперь требовалось, чтобы послание прибыло по своему адресу. Автор мадригала оторвал лист из своего блокнота, согнул его вчетверо, подошёл с безразличным видом к мольберту и поместил своё послание в стихах на дощечку, которая поддерживала холст.
Прекрасная получательница его письма ничего не заметила. Она занималась тем, что беседовала со стариком на другой стороне галереи, и была обращена спиной к своей картине.
Александру оставалось только ожидать результата своего признания в любви в стихах на восемь строк.
Он думал, что прочитав его, прелестная блондинка не станет немедленно просить у него объяснения, но он предполагал, что произойдёт одно из двух: или она с прежним пылом продолжит свою работу, как ни в чем не бывало, или, напротив, она соберётся и уйдёт восвояси, чтобы в корне пресечь любезные попытки незнакомого воздыхателя ухаживать за ней.
И, в обоих случаях, он намеревался к ней подойти- в первом прямо здесь в галерее, или во втором- при выходе из музея.
Это было теперь намного менее затруднительно, так как сложно сделать только первый шаг, а он был уже сделан.
Александр, ожидая подходящего момента, удалился немного в сторону и, встав перед одним из огромных полотен Рубенса, притворился, что погрузился в созерцание прелестных нереид, которые плавают вокруг корабля королевы Марии Медичи, сходящей  по трапу корабля в порту Марселя.
Он следил уголком глаз за девушкой для того, чтобы не пропустить впечатление, которое на нее произведёт чтение рифмованной записки.
Выражение её лица было напряжённым, и он хотел увидеть, как оно прояснится.
Едва присев, светловолосая девушка заметила бумагу, развернула её, прочитала, покраснела, повернула голову, и её глаза встретили глаза Александра, бросавшего на нее страстные взгляды.
Эффект был незамедлительным.
Девушка ещё раз оставила место, которое, собственно говоря только что заняла, резко сняла свой рабочий фартук, одела свою шляпку и сделала прощальный взмах рукой седеющему художнику, который снова поднялся на своё место на лесах перед картиной. Увидев это, он поспешил спуститься вниз.
Александр не услышал того, что они сказали друг другу, но увидел, как они направились бок о бок к большому квадратному салону.
Очевидно, что девушка уходила, чтобы больше не вернуться в этот день, и ради предосторожности она попросила себя сопровождать до выхода из музея мужчину в возрасте, чтобы он послужил для нее компаньоном-защитником.
Вопрос был разрешён. Александру следовало ожидать противоборства с жёсткой добродетелью, которая не захочет ничего ни слышать, ни видеть из того, с чем он обратится к девушке, ухаживая за ней.
Александр мог бы пойти за ней, но не захотел становиться объектом насмешек.
Что он мог сказать ей после первой неудачной попытки познакомиться?  Де Магерни неудачно взялся за дело, потому что неверно оценил ситуацию и предмет своего обожания. Это был тот самый случай, когда требовался более долгий и тщательный подход. Но траншея была перед ним, и атакующий не отказывался от надежды преодолеть оборону.
Да, его послание было немного более живым, чем это comme il faut  для такого случая, но поэзия разрешает больше вольности, и в конце концов, она не содержала ничего оскорбительного.
Девушка, впрочем, не порвала записку, и можно было позволить себе предположить, что она её сохранит.
Александру следовало принять к сведению, что нужно мужественно признать и принять своё поражение в этом своём внезапном кавалерийском наскоке, отныне проявляя своё отношение к ней гораздо почтительнее.
Она возвратится, разумеется, на виллу Массена на следующий день, так как её копия Рубенса ещё не была закончена. И это был повод для него также вернуться сюда, довольствуясь тем, чтобы восхищаться ею на почтительном расстоянии, до тех пор, пока она поймёт, что может себе позволить скромно его приветствовать, как приветствуют человека, которого часто встречают на одном и том же месте.
Его постоянство и сдержанность, без сомнения, со временем тронут её сердце, и однажды случится так, что, возможно, она заставит себя выслушать его.
Александр намеревался также одновременно навести справки об этой незнакомке-художнице.
Охранники музея должны были знать, кто она такая. Кроме того, вероятно и её имя было записано в секретариате музея, который выдаёт удостоверения на право копировать подлинники.
И однажды узнав личность молодой художницы, Александр мог бы понять, что и как ему делать дальше, чтобы добиться её расположения.
Можно было, конечно, не утруждать себя такой тщательной подготовкой к завоеванию сердца молодой девушки, если бы он думал только о том, чтобы сесть на судно мимолётной любви без последствий. Но де Магерни чувствовал, что никогда не сможет забыть лицо этой девушки, если даже никогда в жизни больше не увидит её.
И он рассчитывал снова увидеть очаровательную художницу в этой галерее, где только что решалось его будущее, на этом самом месте, где только что стояла её палитра, её холст, мольберт, коробка с красками и её табурет.
Сейчас же ему больше было нечего делать здесь, так как предмет его обожания ушёл, поэтому и Александр двинулся прочь из галереи.
На пороге квадратного салона он столкнулся с художником, который один возвращался назад, проводив незнакомку, и ему показалось, что этот стареющий художник-студент посмотрел на него с насмешливым выражением лица.
– Лишь бы только она ему не показала мои стихи,- произнёс про себе Александр, ускоряя шаг для того, чтобы не подчиняться своему желанию попросить объяснения и ударить по лицу.
Как только Александр оказался за дверями виллы Массена, он счёл, что он уже достаточно нагулялся сегодня пешком, и остановил такси, чтобы отправиться в свой клуб, хотя тот и был расположен неподалёку, где он мог бы помечтать о юной блондинке, которая занимала сейчас все его мысли.
Этот клуб, расположенный около Оперы, не был самым аристократическим на Лазурном берегу. Здесь можно было встретить людей, которые получили бы по несколько черных шаров, если бы попытались пройти через сито отбора в Жокей-клуб или в Юнион-клуб.
Он насчитывал несколько сотен членов и, в их числе, пребывали персоны некоторой, как бы сказать помягче… спорной кредитоспособности.
Но зато клуб этот был одним из наиболее живых и одним из тех, где играли по самым высшим ставкам.
Александр, которому нравилось там отчасти и по этой причине тоже, потому что он любил играть по крупному, и до сих пор не сортировал людей по их качествам. Он там встречался со многими людьми, с которыми вне клуба никогда не встречался и даже не знал их имени. Но он там видел также людей с очень хорошей репутацией в высшем свете Парижа и Лазурного берега, и клубменов, что называется очень на виду, таких же, как Александр де Магерни, способных на большую игру.
Александр приехал в клуб в то время, когда ещё не наступило время, в которое свирепствует Баккара, хотя, частенько, игра начиналась ещё до ужина, чтобы набрать силу к полуночи.
Александр увидел только игроков в вист, сидящих за столом в глубине большого салона, и несколько собеседников, объединившихся вокруг камина.
 Де Магерни присел около них в просторное кресло, положив на колени книгу обложкой вверх, и закрыл глаза, чтобы лучше воссоздать в голове образ девушки из Лувра.
К несчастью, он не мог закрыть свои уши и  услышал речи, которые, как оказалось, касались косвенным образом и его персоны.
Эти господа обсуждали новости дня, и главным образом, недавние скандалы. Разговор протекал вокруг репутации женщин, и они обсуждали добившихся высокого положения лореток.
Они не жалели в этом обсуждении и мужчин. По их словам, никто не был честен в этой ситуации.
Александр, приученный к такому осуждению и таким обсуждениям, не уделял им большого внимания, зная, что злословие и даже клевета составляют большую часть салонных разговоров среди мужчин, но он не был сильно рассержен тем, констатировав, что вместо того, чтобы иметь любовницу из высшего света, лучше стоило бы полюбить какую-нибудь мастерицу-белошвейку из ателье в Старой Ницце, о которой бездельники из клуба никогда не говорили с такой злостью… и тому была превосходная причина… они о ней просто ничего не знали.
– Месье,- внезапно сказал высокий юноша, обычно всегда очень хорошо информированный, я вам собираюсь сообщить одну невероятную …
– Она более поразительная, чем история молоденькой баронессы,- спросил, смеясь, биржевой маклер, который специализировался на рассказах о проделках титулованных особ женского пола.
– Моя точно не такая же, но вы от нее придёте в изумление. Читали ли Вы в газетах о происшествии… я имею в виду труп, который нашли в канаве у порта Лимпия, около набережной Комерс?
 Де Магерни при этих словах поднял голову и стал прислушиваться к их разговору с большим вниманием.
– О! Действительно, поразительная новость- засмеялся биржевой маклер,- такое случается каждый день… такие вещи, и если это и есть ваша замечательная новость, то…
– Немного подождите,- сказал хорошо информированный молодой человек.- Этот труп, как оказалось, принадлежал одному господину, которого задушили… у него на шее осталась верёвка, которой, собственно говоря его и задушили.
– Если только он не повесился сам.
– Существуют доказательства обратного. Все говорит о том, что было совершено довольно красивое преступление. Мертвец был изящно одет и, так как при нем не нашли ни визитных карт, ни писем, ни документов никакого рода, которые могли бы установить его личность, его тело поместили в Морг.
– Это вполне естественно! Я настаиваю… ответственно заявляю вам, что она совсем не любознательная, эта ваша история.
– Позвольте мне его закончить. Сегодня я завтракал у друга, вся вина которого в этой жизни заключается в том, что ему не повезло жить в квартале Сент-Рош. Я пошёл к нему пешком и, мимоходом перед Моргом у меня возникла идея зайти туда.
– Странная идея! И потом?
– Месье, который там лежал на мраморной плите… я его узнал.
– Как! И…!
– И если вы туда сами сходите, вы его также узнаете, так как вы его раньше видели здесь, в клубе.
– Это не возможно!
– Это именно так, говорю вам. Он не часто приходил сюда, но иногда его можно было заметить в наших залах.
– Как его звали?
– Я никогда не знал его имени и очень вероятно, что и вы его не знаете. Нас - шестьсот членов нашего клуба Мушерон и, со своей стороны, я лично не знаю больше ста из них… но я вам опишу его: блондин, с лицом цвета папье-маше и довольно приятными чертами лица… и все вместе, как ни странно, производит довольно неприятное впечатление. 
– Он играл?
– Я никогда не видел, чтобы он держал карты в руках, но я его довольно часто видел беседующим в зале Баккара, и он с удовольствием стоял за банкиром. Он частенько даже отпускал довольно удачные комментарии по поводу игры.
– Да, теперь у меня есть неясная идея относительно этого персонажа, Он мне всегда казался подозрительным.
– Кто ему дал рекомендацию в наш клуб?
– Я сам себе задавал этот вопрос… управляющий должен его знать…  и другие…  впрочем, мне все равно.
– Так вы не выступили с заявлением в канцелярии Морга?
– Я не настоль глуп. Я никогда не вмешиваюсь в то, что меня не касается. Мне не нужны всякие мелкие неприятности. Моё спокойствие прежде всего.
– Я понимаю такую позицию… но между тем, если было совершено преступление и если открывается следствие по этому поводу, вас допросят.
– Почему меня… точно также вас или любого другого члена нашего клуба? Именно это дело полиции установить, что этот индивид был из нашего клуба и найти людей, которые его знали. Я с ним никогда не разговаривал и не знал его. Впрочем, вероятно, что это какой-нибудь мошенник, и расследование закончится ничем.
– Удивительная философия у этого Гудаль! (Рассказчика звали Гудаль). – Он говорит о совершенном убийстве так, как будто рассказывает нам о дебюте новой певички в кабаре!
– О! Мой дорогой, если бы нам пришлось волноваться по поводу подобных историй, мы все заболеем. И затем, что это меняет, если этот человек был из наших? И что это за клуб, в котором присутствуют господа, которых мы не знаем. Откуда они появились? И почему это происходит? Наш комитет принимает в клуб всех без разбора и нет ни одного дня, когда бы я не заметил в игре новых персонажей. Мы не являемся больше клубом, закрытым собранием! Нет! К нам ходят, как в какое-то кабаре-ресторан Руль. Хотя игра в карты у нас превосходна. Когда понтёры  теряют все, непременно находятся новые желающие поддержать игру.
– Но с этим постоянным хождением туда-сюда никогда нет уверенности в том, что тебя не ограбят или не обворуют.
– Маленькое зло ради большого добра. Это наша обязанность открыть глаза на те персонажи, которые плутуют. Но если бы мы были менее многочисленны, вы не имели бы возможности платить за ужин в нашем ресторане всего лишь пятнадцать евро, который в другом месте обошёлся бы вам в пятьдесят.
– Но дело в том, что банк в баккара вчера был очень жирным. И появился один иностранец, который положил в него десять тысяч евро, но забрал из него в конце вечера восемьдесят тысяч.
– Новичок?
– Да… американец, как мне сказали. Но, однако, он разговаривал на французском языке как чистокровный Парижанин. А физиономия на его плечах была, в лучшем случае, как у торговца неграми в средние века, если только его прадед не был пиратом. Это был крутой парень. Он брал все ставки.
– Она не будет длиться вечно, эта его удача.
– Вы сможете за этим проследить. Он сообщил на прощание, что вернётся сегодня вечером. Я думаю также, что он поужинает здесь.
Александр не пропустил ни одного слова из этого разговора, который уже плавно изменил предмет их обсуждения, а его он занимал, главным образом, речами, произнесёнными вначале.
Этот труп, найденный в порту, должен был быть трупом несчастного человека, при смерти которого он присутствовал, скрывшись за шторой из гобелена.
Убийцы, которые намеревались его похоронить или оставить подвешенным к стене туннеля, очевидно передумали, так как оказалось, что они его бросили в канаву в порту, но одновременно это значило, что преступление все-таки было совершено, а Александр ведь до сих пор предполагал, что эти злодеи лишь симулировали убийство, чтобы запугать женщину, которую они застали в павильоне.
И к тому же оказалось, что индивид, осуждённый на смерть, был членом их клуба Мушерон.
Александр не помнил, чтобы он когда-нибудь видел его здесь, но у этого Гудаль не было никакого интереса лгать в этом деле, и Александр говорил себе, что полиция сумела, разумеется, установить имя покойника, его прошлое, его связи… и в конце концов установит негодяев, совершивших это мерзкое убийство, точной цели которого он не знал… и, возможно даже, женщину, которую они пощадили.
Но он рассчитывал, в глубине души, что его, де Магерни, не побеспокоят в связи с этим делом.
Никто не видел, как он вошёл на участок с расположенным на нем павильоном через тайную калитку, никто не видел, как он оттуда вышел. Красивая незнакомка сама не подозревала, что он был там, когда президент клуба убийц зашёл слишком далеко и заставил прикончить одного из членов своего сообщества, и он знал, что дама воздержится от того, чтобы рассказать об этом приключении, в котором она сама сыграла печальную роль.
 Де Магерни, таким образом, имел все основания ни о чем не волноваться, но, однако, спокойствия в его душе не было. Он чувствовал себя окружённым невидимыми врагами, почти как Анджело, тиран Падуанский, из драмы Виктора Гюго.
Александр теперь вполне резонно полагал, что в его клубе, если усердно постараться, можно было бы насчитать среди его членов и других компаньонов той же банды, и было достаточно одного неосторожного слова с его стороны, чтобы пробудить у них подозрения в свой адрес.
Поэтому Александру было необходимо одеть на своё лицо маску независимого и беззаботного повесы, для которого любой стресс был невыносим.
Также он серьёзно задумался о том, чтобы поменять свою жизнь и прекратить посещать этот двусмысленный клуб, целиком посвятив жизнь своей новой страсти.
Вместо того, чтобы пытаться проникнуть в тайны, которые его напрямую не затрагивали, ему более интересно было навести справку о блондинке с черными глазами с виллы Массена, и постараться  понравиться ей с тем, чтобы не пасть под напором своего дяди, который спал и видел, как бы женить его на его протеже, опытной и богатой вдове.
В то время как Александр беспокоился о возможности возвращения к более спокойной жизни, какой-то господин вошёл в салон в сопровождении двух других, которых Александр часто видел в за карточным столом.
Этот господин был Александру не известен, он его раньше никогда не видел, был мужчиной в возрасте сорока-сорока пяти лет, дородного телосложения, с бородкой на подбородке, но без усов… по американской моде… настоящее лицо янки, скуластое, угловатое и обветренное солнцем Калифорнии.
– Черт возьми!- сказал в полголоса Гудаль,- пословица всегда права: помянёшь черта и он тут как тут… Так что, разрешите представить… на расстоянии: вот и наш большой везунчик, который сорвал этой ночью восемьдесят тысяч евро. Я вам говорил, что он вернётся, так и случилось. Видите, он не теряет времени. Едва пробило пять часов …
– И он направляется прямо в красный салон, чтобы поставить новый банк,- закончил биржевой маклер.
– Он там найдёт, с кем поговорить. Там наверняка его уже стерегут персоны, которых он раздел вчера, чтобы попытаться отыграться.
– И те, кто надеется поживиться за его счёт. Этот Байден не может проиграть.
– Вы значит полагаете, что  плутует?
– Мне это неизвестно…  но вы обратили внимание на его физиономию? У него глаза хищной птицы …
– И загнутые крючком руки. Я бы не стал флиртовать с этим молодчиком. Иголка в руках гризетки менее опасна. Хотя, если мы поставим десять евро на очко, то не разоримся.
– Ты прав, пошли!
Оба собеседника, пришедшие к соглашению, пошли овладевать вакантным столом на другом конце салона, и бездельники, которые их слушали, рассеялись.
 Де Магерни остался в одиночестве около камина, и у него появилась возможность спокойно поразмышлять, но уже по другому поводу и объекту. Он теперь думал о том, что партия в Баккара, в которую собирался вовлечь членов клуба иностранец, сочившийся золотом, предоставляет ему прекрасный случай утолить печаль недавних катастроф за зелёным сукном. Демон игры понемногу снова охватывал его сознание и, вместо того, чтобы спросить себя, не был ли этот гражданин Соединённых Штатов действительно мошенником, каким, казалось, его сочли эти господа, он думал о том, как бы ему отыграться за проигранное в последние дни в клубе, куда за зелёное сукно он ещё совсем недавно обещал себе больше не возвращаться после потери за одну ночь ста тысяч евро.
Для него это была не самая значительная сумма, и потерять её было не самый значительным риском в его жизни.  Просто, страдать от заболевания, называемому Баккара, было свойственно всем юношам из высшего света. Желание выиграть было для него скорее вопросом самолюбия.
Это случается почти со всеми игроками. Им легко убедить себя, что их успех не связан со слепым случаем, а они обязаны ему исключительно своему интеллекту. Но когда они проигрывают, то всегда считают, что в этом виноваты все вокруг, кроме них самих.
 Де Магерни, однако, колебался, прежде чем отправиться испытывать свою судьбу в зал Баккара.
Мягкий, романтичный образ девушки из музея стоял перед его глазами, но это была только мечта– воспоминание и надежда одновременно, в то время как реальность была вне его досягаемости. В тоже время ему было достаточно только перейти из одного салона в другой, чтобы оказаться на поле битвы, в которой он рассчитывал одержать победу.
Поначалу он мог доставить себе удовольствие понаблюдать за неприятелем, воздерживаясь от атаки, если его манёвры покажутся ему подозрительными.
Чтобы утвердиться в этом своём опрометчивом решении, Александр зажёг сигару, после чего направился к месту, предназначенному для поклонников азартных игр.
Там он нашел дюжину игроков, сидящих на стульях за столом справа и слева от месье Байдена, который держал карты, но игра ещё не приобрела живой характер. Понтёры, потрёпанные, накануне, мягко атаковали и банкир хранил на своём лице пренебрежительное выражение миллионера, которого побеспокоили ради каких-то мелких дел.
– Он действительно оказался именно таким, каким его описал Гудаль, только на самом деле его глаза хищной птицы великолепны, и если бы у него была настоящая борода, а не этот пучок волос под нижней губой, можно было бы утверждать, что у него прекрасная голова, как говорили в восемнадцатом веке.
Безусловно,  де Магерни видел его здесь впервые, хотя, между тем, когда этот заморский джентльмен попросил делать ставки,  де Магерни показалось, что он уже  где-то слышал этот глубокий бас.
Это был сильный звучный голос, как у хориста в храме, и месье Байден очень ясно произносил слова, вместо того, чтобы гнусавить, как большинство американцев.
Он не говорил с акцентом или, если уж, если говорить о произношении, то это был скорее парижский акцент с характерным грассированием, но не очень заметным.
Где и при каких обстоятельствах звуки этого мужского органа уже раздавались в его ушах?  де Магерни не мог этого вспомнить, и так как он был уверен в том, что никогда не видел этот трансатлантический персонаж, то в конце концов решил, что ошибся.
Ставки были сделаны и банкир собирался сдать карты, когда  де Магерни, который, за неимением свободного места был вынужден стоять, продвинулся немного вперёд, чтобы положить два сто евровых билета на правую сторону стола.
Когда он сделал это движение, месье Байден заметил вновь прибывшего и вместо того, чтобы открыть первую карту в колоде, принялся пристально на него смотреть.
Это длилось буквально мгновение, но эта заминка немного удивила понтёров, уже приученных за два предыдущих дня видеть, как этот образцовый банкир раздаёт карты с чрезвычайной регулярностью и невозмутимостью.
 Де Магерни, ещё более удивлённый, чем остальные, спросил себя, почему вдруг месье Байден рассматривал его таким образом и не нашел никакого объяснения этого своеобразного поступка.
Этот человек, казалось, пытался его вспомнить, абсолютно также, как он, де Магерни, пытался только что откопать тот закуток своей памяти, в котором хранился звук голоса американца.
Карты раздали, и обе половины стола выиграли.
В то время как крупье платил, Байден очень тихо сказал несколько слов служащему клуба, который ему ответил достаточно громко, чтобы де Магерни догадался, что он имел в виду.
Очевидно, Байден спросил его имя, и этот служащий ему его только что назвал.
Почему американец справлялся таким образом об игроке, который начинал игру с довольно незначительной суммы в двести евро?
Конечно же янки явно не справлялся о его платёжеспособности, так как он для игры положил деньги прямо на стол. Скорее, это выглядело так, как будто этот игрок, то есть он, Александр, походил на кого-то, кого Байден знал прежде?
Александр утвердился в своём последнем предположении и пообещал себе разъяснить свои сомнения после партии, которая так хорошо началась для него, поскольку он только что хоть немного, но выиграл.
Он принял этот выигрыш за хорошее предзнаменование и решил, что на его пути сегодняшним вечером нарисовался образ Фортуны.
Другие понтёры, которые часто видели Александра в деле, знали, что он был непревзойдённым игроком по части поднимать ставки, и готовились насладиться острой борьбой, так как американец вынужден был защищаться, и также потому, что он успел себя зарекомендовать себя накануне, как умелый игрок, срывая накануне огромные ва-банки.
Александр видел глаза, направленные на него со всех сторон, и этого было вполне достаточно, чтобы возбудить его тщеславие смелого игрока.
Байден, который ещё не знал, с каким отважным игроком он собирается иметь дело, беззаботно бросил свои карты в корзину, которую проигравшиеся шутники прозвали кладбищем иллюзий. Затем презрительным взглядом он пренебрежительно оценил ставки, оставленные на зелёном сукне.
Самая крупная из них была в две тысячи евро, и эта была ставка самого де Магерни, но маленькие ручьи сливаются в большие реки и, шестым ударом де Магерни осчастливил свой счёт, в вскоре перед Александром лежал выигрыш в шестьдесят тысяч евро.
– Вы поставите половину, не правда ли?- спросил у него Байден, которого этот новый противник начинал все больше и больше беспокоить.
– Я поставлю все,- возразил, не моргнув глазом Александр.
И так как банкир, казалось, колебался, он продолжил:
– Если вы не поддерживаете, я возьму банк.
– Пока нет, месье,- иронично сказал Байден.- Я поддержу все, любую сумму, которую вы пожелаете.
И медленно сдав карты, он поднял свои и объявил, что у него девять очков.
Шестьдесят тысяч евро де Магерни немедленно отправились в Америку. Александр чересчур поспешил одеть на себя лавры триумфатора, и его замок был разрушен, а грозный банкир нисколько  не был расположен уступать ему своё место.
Александр фактически потерял только свою первую ставку в двести франков, но его самолюбие было задето, и он решил продолжить игру, потеряв то самое хладнокровие, с каким он садился за стол.
Теперь, чтобы исправить эту незначительную потерю, он рискнул бы всем, чем обладал.
Десять банкнот по пятьсот евро, которые были у него в портмоне, он решил направить на игру.
Кроме того, он попросил фишек на пятьдесят тысяч евро, и так как он пользовался хорошим кредитом в кассе клуба, служащий поспешил их ему принести.
Эти пятьдесят тысяч улетели в Америку, а следом за ними ещё пятьдесят других.
Удача была на стороне банкира, чудесная, невероятная удача, но иногда она вдруг на короткое время перелетала в противоположном направлении.
Можно было сказать, что Фортуна заманивала понтёров на подводные камни, позволяя им выигрывать время от времени, подстрекая и заманивая их в ловушку полного поражения.
Вскоре сражение перестало быть боем, превратившись в избиение.
Когда у понтёра было восемь очков, банкир поднимал девять. Когда у Александра было девять, то Банкир открывал столько же и забирал банк… и все в таком же духе.
Грабли крупье регулярно захватывали фишки на обеих таблицах. Понтеры не выигрывали ни одной сдачи карт у банкира.
Прежде чем удача повернулась лицом к Александру, у него закончились деньги, и он проиграв в очередной раз, снова собирался обратиться к за кредитом к служащему клуба, когда месье Байден, посчитав, что он уже получил свою прибыль, встал, говоря:
– Пора в другим делам, господам! Кто хочет взять банк?
Александр горел желанием отыграться, но для того чтобы снова вступить в игру нужно было сделать ставку на крупную сумму, а  лимит ежедневного кредита в клубе не позволял ему рассчитывать на такую сумму займа.
Значит, Фортуна подмигивала Александру- остановись.
Другие игроки были не менее недовольны. Отовсюду раздавались шепотки, злые высказывания жужжали в ушах американца, которого, казалось, это абсолютно не волновало. Он пользовался своим правом выхода из игры, и его, как и Карла Великого, который частенько делал тоже самое, не в чем было упрекнуть. 
Представитель Соединённых Штатов же вновь начал смотреть на Александра де Магерни, но, на этот раз он это делал украдкой.
Александр заметил это и кровь прилила к его лицу. Александр не собирался быть любезным с этим человеком и стремился только найти хоть малейший повод для ссоры с человеком, который только что столь проворно выиграл у него довольно крупную сумму и кто, как ему показалось, подтрунивал над ним с неуместной настойчивостью.
Он сдержался, потому что момент был не самым удачным для того чтобы потребовать объяснения.
Если бы Александр сейчас окликнул этого янки, многие клубмены поверили бы, что причиной тому была злопамятность проигравшего игрока, и это было точно не то, чего он хотел.
Чтобы успокоиться, де Магерни быстро вышел из комнаты для игры и возвратился в салон отдыха, где к тому времени завязалась игра в вист.
Александр полагался на влияние обстановки в этой комнате, что она изменит его гневное состояние, и не ошибся, так как злость моментально испарилась, как по волшебству. Он сказал себе, что месье Байден был, вероятно, простым искателем приключений, авантюристом, и провоцируя янки он оказал бы ему слишком много чести.
Но не так легко де Магерни смирился с потерей капитала, которая только что постигла его. Она, эта потеря, не была огромна, но присоединилась к тем проигрышам, которые преследовали его в последние дни, а потому была очень чувствительна, и поскольку у него не было необходимой суммы, чтобы возместить кредит, взятый в клубе, ему придётся продать свои ценные бумаги, а если и этих денег не хватит, то дело дойдёт и до его маленького дома  на улице Рю де Сент-Рьель.
И если он продолжил сокращать таким образом свой капитал, полное разорение наступит очень быстро.
После этого нового укола Фортуны в его состояние, волей неволей приходилось задуматься об извлечении пользы из советов его дяди, который его подталкивал к браку с богатой вдовой графа Соколофф, но, в результате Александр решил, что он мало настроен сегодня на встречу с ней, и даже пожалел, что обещал дяде провести сегодняшний вечер вместе с ним у этой Соколофф.
Но Александр уже не мог отказаться от этого похода, так как полковник-главнокомандующий должен был прийти за ним в девять часов, чтобы его отвести к вдове, но он обещал себе не задерживаться у нее этим вечером, и вновь не появляться там больше никогда.
Блондинка с черными глазами, которую он повстречал на вилле Массена, целиком занимала его воображение, и он думал, что отныне все остальные женщины ему будут казаться некрасивыми.
И тут как раз пришел служка клуба и предупредил, что его камердинер прибыл, так что Александр поднялся из кресла, чтобы пойти переодеться в одной из туалетных комнат клуба, когда месье Байден вышел из красного салона и мимоходом поприветствовал его.
Эта неожиданная вежливость лишь ещё больше растравила гнев Александра, чем его удивление этим неожиданным проявление учтивости, и поэтому немного было нужно, чтобы он, ничего не ответив, повернулся спиной к этому господину.
Его гнев и удивление сменилось изумлением, когда он увидел, как в ответ американец остановился, повернулся и подошёл к нему с  улыбкой на губах.
Александр приготовился к тому, чтобы встретить это иностранца крайне плохо, но как можно сердиться на человека, который вас обволакивает этакими елейными фразами:
– Этим вечером, месье, вам не повезло, и я надеюсь, что при нашей ближайшей встрече удача к вам возвратится. Нам суждено часто видеться здесь, так как вы - единственный серьёзный противник, которого я здесь нашел. Справедливости ради хочу заметить, что хотя я не являюсь членом этого Клуба, но за два дня, что я играю здесь у меня не было, разумеется, более умелого противника за столом в Баккара, чем вы. 
Этот комплимент, сделанный самым любезным тоном, выбил из седла  де Магерни, но он все-таки довольно грубо возразил ему:
– Вы действительно сегодня были слишком хороши, чтобы жаловаться на меня. Я вас увидел этим вечером впервые, да и вы меня не знаете, я предполагаю.
– Нет, месье… к моему большому сожалению… но …
– Почему же тогда вы на меня посмотрели с таким вниманием, когда я подошёл к карточному столу?
– Если я вам отвечу, что просто посмотрел с удовольствием на симпатичное лицо …
– Я решу, что вы насмехаетесь надо мной, и тогда …
– И вы ошибётесь, месье. Правда состоит в том, что вы очень походите на одного из моих прежних друзей… на того друга, который больше не находится с нами в этом мире… Вы на него походите до такой степени, что… дабы удостовериться в том, что вы не являетесь его сыном, я спросил ваше имя у моего соседа по столу.
– О! Конечно, теперь вы его знаете… моё имя.
– Да, месье, и я понял, что ошибался. Моего друга звали Какстон… он был из Чикаго …
– Я не представлял, что меня можно принять за жителя Чикаго,- пренебрежительно ответил Александр,- но предлагаю на этом остановиться, если вам так будет угодно.
– Как вам будет угодно, месье,- ответил американец.
И он пошёл своей дорогой.
 Де Магерни проследил за ним глазами до дверей салона, и в душе все больше и больше убеждался, что он уже видел где-то этого человека.
– Он также должен был меня знать в лицо,- говорил Александр сам себе,- и эта так называемая ошибка - только повод, чтобы извиниться за то, что он осведомился у крупье о моем имени. Я расскажу сегодня вечером эту забавную историю моему дяде, и попрошу его помочь мне узнать историю происхождения этого персонажа.
III

Ницца, и Лазурный берег, не считая полусвета, который включает в себя огромное количество под-видов, достаточно разношёрстный отрезок побережья.
Сколько кварталов, столько и различных миров и обитателей.
Аристократия от рождения обосновалась в районе Симье, финансовая аристократия сверкала в Монако, крупные торговцы держали Круа Руж в Каннах, а старая буржуазия замкнулась на Кап д’Ай.
Все эти классы и категории понемногу перемешивались, и образовали новый квартал и новый образ жизни преимущественно в районе Мон-Борон, его парка и улицы Рю Мон-Борон.
Доминирует в этом районе иностранная колония, расположившаяся в виллах пье дан лё на бульваре Фрэнка Пилатта и проспекте Жан Лоррен, окаймлённые особняками, многие из которых приобрели новые владельцы и сейчас они в процессе реставрации, а раньше на них закатывали грандиозные торжества, сошедшие на нет с началом войны.
Тот особняк, который принадлежал графине Соколофф находился на углу проспекта Мон-Борон и улицы Галилея.
Он не был очень большим, но смотрелся симпатично со своим богато орнаментированным фасадом и двором, скрывающим за позолоченной оградой ухоженный сад с большими старыми деревьями.
Он ей достался  от отца, который построил его в 1960 году на землях, дёшево скупленных до превращения этого ниссуазского угла в модный район.
Этот отец, крупный биржевой спекулянт, был крайне удачлив во всех своих делах и спекуляциях, и графине он должен был оставить крупное состояние, которое она использовала очень умело.
Брак, случившийся в её жизни, был, образно говоря, несчастным случаем, и она, довольно с раннего возраста приученная управлять делами самостоятельно, легко, вот уже на протяжении трёх лет, с тех пор, как стала вдовой, руководила своими делами, не впутываясь в тёмные дела и не предоставляя обществу повода для злословия.
Она принимала у себя только любезных и хорошо воспитанных людей. Совсем немного женщин, и просеянных сквозь сито тщательного репутационного отбора: несколько бывших подруг, вдов, таких же, как она… и безупречного поведения.
Относительно мужчин можно было сказать, что это была элита общества: финансисты, художники.. и даже не слишком скучные учёные.
Её салон был нейтральной местностью, где не властвовало никакое исключительное мнение или влияние.
У неё проводились различные тематические вечера- игр, литературные, музыкальные, политические.
У мадам Соколофф беседовали обо всем, но не разглагольствовали, не читали лекций и нравоучений и, если и пели иногда, то в сопровождении фортепиано.
И она иногда предлагала своим гостям концерт или бал.
Это случалось три или четыре раза в год, и в этих исключительных случаях она расширяла круг приглашённых лиц, но не слишком щедро, стараясь не вызвать никакой шумихи.
И она в этом имела успех. В газетах её имя никогда не упоминалось, и она не входила в число модных женщин Лазурного берега. 
Как же в таком случае она сумела объединить вокруг себя столь выдающихся людей? Трудно сказать. С таким же успехом можно беседовать о создании мира, результат которого мы ясно видим не видя причин. Но никто не оспаривал, что её посещали самые интересные люди побережья, да и Парижа, когда они бывали на Лазурном берегу, и нелегко было добиться чести быть допущенным туда.
Полковник Пьер д’Ор был представлен вдове одним его бывшим сослуживцем, генералом на пенсии, который стал человеком очень светским и не слишком скрывал своих неровных чувств и устремлений на руку богатой вдовы, хотя сам уже давно преодолел рубеж шестидесяти лет.
И, возможно, именно эта нелепая претензия вложила в голову экс-командира эскадрона идею заставить сочетаться браком с графиней Александра де Магерни.
Александр не имел армейского послужного списка, но у Александра были все зубы на месте и он не потерял ещё ни одного волоса со своей головы. Александр был достаточно хорош собой, чтобы понравиться умной молодой женщине и, так как он не отказался от возможности ввязаться в это приключение, дядя Пьер верил, что он вовремя предложил своему племяннику этот спасительный якорь.
В девять часов вечера он пришел за Александром в клуб, и нашел его в полной боевой готовности, то есть одетым в чёрный костюм и белый галстук, но мрачным и взволнованным, как человек, который перенёс только что большие неприятные волнения.
Полковник не стал его расспрашивать, в чем причина этой угрюмости, а Александр был не в настроении рассказывать ему об этом, так как он опасался, что дядя примется читать ему проповеди и окончательно испортит вечер, который он и так уже заранее принёс в жертву, уступив напору экс-полковника, которому он мог уже заранее сказать, что дама с проспекта Мон-Борон не стоила жертвы, которую он сделал бы, отказываясь от безбрачия.
Дядя и племянник не обменялись и десятью словами во время пути, который они преодолели в такси, и только на пороге особняка вдовы полковник сказал де Магерни:
– Дорогой, ты позволил мне тебя сюда привезти с таким выражением на лице, как у собаки, которую тащат а дождь и слякоть на улицу, но я надеюсь, что ты меня не опозоришь, оставаясь угрюмым, когда я тебя представлю графине.
– За кого вы меня принимаете, мой дядя?- ответил Александр,- я не брал на себя обязательство влюбиться в нее, но я вам обещаю быть предельно вежливым с ней.
– Вежливым… этого не достаточно… но я полагаюсь на магическую силу её прекрасных глаз… они тебя вдохновят, надеюсь, на большее, чем простая вежливость.
– Я не прошу большего.
Они бок о бок поднялись по парадной лестнице, заставленной цветами, и без всякого оповещения со стороны мажордома вошли в салон, где нашли приблизительно двадцать персон обоих полов.
Мужчины столпились вокруг мадам Соколофф, которая предлагала им чай и которая, заметив месье д’Ор, тотчас же оставила их, чтобы пойти на встречу вновь прибывшим.
Александр замер на месте, ослеплённый её красотой. Она была смугла, как ночь, а глаза были настоль большими, что, казалось, могли упасть на её колени.
Прекрасное лицо и великолепная фигура.
Очевидно, что полковник не перехвалил её, и она была достойна любых комплиментов в свой адрес.
– Мадам,- по-военному чётко сказал он ей,- я – всего лишь старый солдат, и мне не хватает знания светских условностей и слов, необходимых в таком случае… ведь я привёл к вам без предварительного разрешения моего племянника, Александра де Магерни, которого у меня есть честь вам представить… повеса, который, возможно, образумится и вернётся к размеренной жизни, если вы позволите ему посещать ваш дом.
Александр не рассчитывал, что будет представлен хозяйке дома таким образом, и мысленно он посылал своего дядю ко всем чертям, но его затруднение было ничем по сравнению с тем волнением, которое предательски выдавало лицо мадам Соколофф.
Графина была так смущена, что вместо того, чтобы ответить на эту фразу с лёгкой милостью гранд светской львицы, она пробормотала какую-то невнятную фразу.
– Разве Вы уже знакомы?- спросил её, смеясь, месье д’Ор.- Я этим был бы очень удивлён, так как он посещает только тёмные места Ниццы.
Александр совершенно не понимал в того эффекта, которое его появление произвело на эту женщину, и стал даже про себя думать, что он уже где-то встречал эту восхитительную женщину.
Она быстро пришла в себя, и любезно ответила:
– Вы не ошибаетесь, дорогой месье. Я сегодня уже видела месье де Магерни. Он этого не припоминает, и это вполне естественно, так как он со мной не говорил, а я на него не смотрела, и самое большее что он мог заметить, это очертания моего лица  в этот момент.
На лице дяди поселилась недоуменная мина.
– Господин следовал за мной по улице,- продолжила, смеясь, графиня.
– По улице! Он на это очень даже способен,- воскликнул полковник.
– Мой Бог, да. Месье де Магерни за мной последовал до двери дома на улице Логшам, но я спешу заявить, что месье воздержался от того, чтобы войти в него за мной… и могу добавить, что я его ни в чем не виню. Он мог бы подойти ко мне и попытаться познакомиться, но воздержался от этого и был почтителен.
Александр рухнул со своего пьедестала, но быстро обрёл равновесие.
– Простите меня, мадам,- сказал он достаточно непринуждённым тоном,- и примите во внимание, что я был сражён элегантностью и изяществом вашей персоны. Она меня настолько поразила, что я за вами последовал бы на край света… но вы были справедливы, заметив, что я проявил сдержанность.
– Вы только что очень высоко оценили мою персону, и мне льстит честь, которую вы мне оказали, посетив мой дом, но вы, должно быть, плохо подумали обо мне, увидев, как я исчезаю в глубине темной аллеи… поэтому я хочу вам сказать, что ходила к одной из моих бедных… одной подопечной, которую я опекаю… у меня их много… я уделяю часть моего времени на их посещение.
– Господину де Магерни это известно,- воскликнул полковник.- Я об этом ему рассказал, дорогая мадам. И много другого хорошего, что я знаю и думаю о вас. Не сердитесь на него из-за его легкомыслия, но сильнее отругайте в то время, как я пойду пожать руку генералу Бурга. Я заметил его за столом, где собралась компания для игры в вист.
И дядя удалился, довольный тем, что он оставил своего племянника с глазу на глаз с графиней.
 Де Магерни отнюдь не был рассержен тем фактом, что он остался наедине с вдовой, которая столь искренне затрагивала в разговоре с ним достаточно деликатные вопросы, и он понимал, что возобновляя беседу с ней, он вовлекает себя в разговор, в котором привычным светским банальностям делать нечего.
Он не сомневался в том, о чем говорила мадам Соколофф, но он удивлялся её смелости. Ничто не обязывало эту графиню рассказывать месье д'Ор о молодом человеке, который её преследовал этим утром, как он бы преследовал первую же красивую девушку, встретившуюся бы на его пути.
Александр удивлялся так же тому, что она его узнала с первого взгляда, и ещё больше его удивляло, что она поначалу смутилась, оказавшись лицом к лицу с героем маленького приключения, от которого она не должна была, по идее, покраснеть.
Он начинал даже думать, что графиня вспомнила об этой незначительной встрече чтобы объяснить – и довольно неловко – своё волнение, у которого была более серьёзная причина.
– Я полагаюсь на вашу снисходительность,- продолжил Александр,- и я вам обещаю, что больше такое не повторится.
– Если вы повторите вашу попытку,- сказала графиня Соколофф, улыбаясь,- я больше не буду пытаться избегнуть вашего общества. Я подошла бы к вам и милосердно уведомила, что я принимаю у себя дома каждую субботу, и что там гораздо удобнее беседовать, чем на улице.
– Значит, вы не возражаете, если мы с вами увидимся ещё раз?
– Не только не возражаю, но и прошу вас об этом. Ваш дядя - один из моих добрых друзей, и я к нему испытываю благодарность за то, что он привёл вас ко мне. Сегодня вечером у меня будет петь одна прелестная девушка, очень талантливая, и я надеюсь, что вы не будете скучать. А в будущую субботу мадам Забу из Комеди Франсез нам прочитает монолог.
Но Александр больше не слышал слов мадам Соколофф. Он смотрел на кольцо, которое она несла на мизинце своей руки.
– Хорошо!- Весело сказала графиня,- и мне кажется, что вы уже заскучали, так как ваши мысли, по-видимому, уже витают в облаках и вы больше не слушаете меня. Вы мне окажете честь сказав, о чем вы думаете в тот самый момент, когда я стараюсь похвалиться перед вами привлекательностью моих вечеров? Это моя рука вас так отвлекла?
– Нет,- ответил Александр, пристально смотря на мадам Соколофф,- это - ваше кольцо.
– Вы упускаете прекрасный случай сделать мне комплимент… но я их не люблю… и к тому же мне довольно часто говорили, что у меня красивые руки.
– Восхитительные… но… это кольцо?
– Да, мне оно очень нравится, в него вставлен довольно редкий камень, который называется глаз кошки. Я им очень дорожу, потому что это подарок моего отца. И ещё он приносит удачу своему владельцу… хотя я этого пока не заметила… но вы раньше никогда подобного, наверное, не видели… хотя это сейчас модный камень.
Графиня говорила быстро и притворялась, что шутит, но голос её задрожал, и она изменилась в лице.
Александр теперь понимал, теперь почему она так смутилась, когда полковник его представил графине. Все его воспоминания о драматическом приключении к нему моментально вернулись. Александр теперь сразу же узнал голос незнакомки в фиакре, руку, которую он уже целовал… и он удивлялся лишь тому, что не догадался раньше, что мадам Соколофф и дама, скрытая вуалью во время поездки в фиакре были одной и той же женщина.
Она же наоборот, сразу узнала его, и требовалось немалое самообладание, чтобы так быстро унять свои эмоции и взять себя в руки.
Но, с тех пор как Александр увидел это кольцо, графиня, очевидно, потеряла голову, и думала только о том, как признаться и сказать правду.
Александр почувствовал жалость к ней и решил помочь, тихо произнеся:
– Я видел однажды подобное и руку… такую же красивую, как ваша… при обстоятельствах, которых я не забыл и никогда не забуду.
– Не более, чем их забуду я,- с силой произнесла графиня.- Зачем лгать? Зачем притворяться? Да, это была я. И теперь, когда я знаю, кто вы такой, я упрекаю себя за то, что так долго медлила, чтобы поблагодарить вас за услугу, которую вы мне оказали.
– Как! Она призналась!- пробормотал про себя изумлённый Александр.
– Ваше поведение было поведением порядочного человека… и я просто обязана вам объяснить моё… настолько, насколько я могу это сделать, не предавая тайны, которая мне не принадлежат.
– Хорошо!- Подумал Александр.- А клятва, которую она дала на трупе висельника…. Какое самообладание!
– Когда я бросилась в карету, где были вы, я только что провела ночь около постели больной несчастной женщины, судьба которой мне не безразлична. Вы бы меня обидели, если бы сомневались в этом, но вы легко могли бы убедиться в правдивости моих слов, посетив этот дом на бульваре Симье. Она живёт на пятом этаже и её зовут Жюли Гранжер.
– Боже упаси, что я в этом сомневался, мадам… и я не нуждаюсь в том, чтобы знать об этом больше.
– Но, что касается меня, то мне хотелось бы, чтобы вы знали по крайней мере все то, о чем я могу вам рассказать в этот момент. Настанет день… я на это надеюсь, когда мне больше будет нечего скрывать от вас. Теперь же я вынуждена… должна молчать о мужчине, который меня выслеживал. Вы не можете больше предполагать, что это был мой муж, так как вы знаете, что я вдова. Окажите мне честь полагать, что это не был мой любовник.
– Черт возьми! Нет,- мысленно ответил ей Александр.- это был или любовник или некто… кто положил в карман три миллиона евро.
– Этот человек обладает тайной, которая заставляет меня надеяться на его сдержанность… тайна, которая в случае, если она станет достоянием других, не заставит меня лично покраснеть… но она затрагивает интересы близких мне людей… и если бы этот мужчина узнал, куда я иду, он мог бы сделать эту тайну достоянием гласности… он бы меня не пощадил. Благодаря вам я смогла от него ускользнуть, и скоро мне уже не придётся его бояться… ни за себя, ни за других.
– Я вам клянусь, мадам, что я вас не собираюсь расспрашивать ни о чем подобном.
– Я закончила. Вы меня привезли туда, куда я хотела, и вы проявили лояльность, не последовав за мной, как я того и просила. Я вам за это глубоко признательна, и я не могу вам пообещать ничего другого, кроме того, что позже я дополню свой рассказ об этом моем печальном приключении.
Александр внезапно вспомнил, что графиня не могла подозревать, что он присутствовал при сценах в павильоне, и он, наконец, удостоверился, что она не отрицала финальную часть приключения.
Он ни секунды не раздумывал над тем, чтобы рассказать ей о том, что он знает намного больше, чем она подозревает. Александру даже хватило деликатности притвориться, что он принимает за правду эту её усечённую исповедь, но он пообещал себе из этого извлечь выгоду, то есть не претендовать больше на руку женщины, у которой было столько тайн, которые необходимо хранить.
И ему в голову пришла идея оказать графине последнюю услугу, сообщив, что ей необходимо быть поосторожней, ибо обнаружили труп в канаве возле укреплений.
Было необходимо предупредить вдову, что полиция, возможно, собиралась найти убийц, которые сделали из нее свою сообщницу.
– Мадам,- сказал он ей,- мне очень льстит доверие, которое вы мне оказываете, но вы, как мне кажется, придаёте слишком большое значение очень простой истории. Я больше почти не вспоминал о нашей поездке в порт, а завтра я забуду её окончательно. Но я вам признаюсь, между тем, что этим утром я был слегка обеспокоен. Я прочитал в газете, что было найдено возле набережной Комерс в порту тело несчастного человека, который был задушен, и я немедленно спросил себя о том, что случилось с вами, ведь я вас оставил совсем одну именно перед этой набережной… можно сказать… бросил на пустынной дороге. Но вот теперь я спокоен, так как снова вас увидел целой и невредимой.
– Задушенный человек!- Пробормотала чрезвычайно взволнованная графиня.
– Мой Бог, да! Молодой мужчина. Кажется, что у него была ещё верёвка на шее. Хорошенький квартал, не правда ли!?
– И… не известно, где было совершено это преступление? …
– Нет… И до настоящего времени не известно даже имени жертвы. Труп выставлен в Морге. Возможно кто-нибудь его опознает. Но… Прошу прощения, что возможно вверг вас в мрачное настроение, рассказывая вам о таких жутких вещах… и кажется, я слишком надолго вас задержал и ваши поклонники начинают вас ревновать, потому что я замечаю, как на нас стали посматривать со всех сторон. Так что позвольте мне оставить вас… не на долго, я надеюсь.
– Вы правы, месье,- сказала мадам Соколофф,- мои друзья требуют меня к себе, и ваш дядя маневрирует, приближаясь к нам. Поэтому позвольте мне покинуть вас… не на долго, я надеюсь,- очевидно намерено повторила слова Александра графиня.
И графиня добавила, улыбаясь:
– Не говорите обо мне слишком много вашему дяде.
Александр склонил в поклоне голову, ничего не ответив, и позволил графине присоединиться к её гостям, собравшимся группой вокруг стола, где подавали чай.
Месье д’Ор только ждал момента, чтобы расспросить своего племянника, которого он не терял из виду ни на секунду во время его разговора с графиней.
– О! Все хорошо?- Спросил он у Александра, беря его за руку, чтобы отвести в угол салона,- Мне кажется, что все прошло отлично для первой встречи. Больше четверти часа свидания один на один с красавицей из красавиц! Ты не должен жаловаться.
– А я и не жалуюсь.
– Хорошо! Но как ты её находишь?
– Она прелестна.
– И ты ей понравился, я увидел это сразу же. Тогда… все это пойдёт очень быстро. Так это значит правда, что ты за ней сегодня шёл по улице, преследовал её, не зная, кто она такая? Ты был действительно вдохновлён её красотой. Это мило. Ничто так не льстит самолюбию женщин, как попытки завоевать её внимание на улице… и особенно таким красивым юношей, как ты… и уважительным. Ты сам видишь, как ты выиграл от того, что вёл себя надлежащим образом…  а если бы ты повёл себя бесцеремонно, ты испортил бы все дело …
– Кто знает?- прервал его, смеясь, скептик племянник.
– О! Ты видно не веришь в добродетельность женщин.
– Вы в нее верите не намного более моего, мой дорогой дядя.
– Я считаю мадам Соколофф идеально честной. Ты можешь на ней жениться с закрытыми глазами, и мне кажется, что ваш брачный поезд набрал хороший ход. Если ты мне веришь, ты не позволишь этому делу заглохнуть. Случай тебе сослужил добрую службу. Пользуйся превосходным впечатлением, которое ты произвёл на графиню и набирай новые очки. А я на себя возьму труд подать твою заявку, как только ты захочешь. Постарайся, чтобы это произошло в ближайшее время.
– О! Нет никакой спешки.
– Как это нет никакой спешки! Ты хочешь дождаться того момента, когда полностью разоришься? Только тогда ты попросишь её руки? Впрочем, долго ждать не придётся, и раз уж на то пошло, если ты продолжишь бросаться сотнею пятисот евровых купюр в неделю… это уже чересчур, мой дорогой, и тебя может спасти только брак с графиней.
Александр хотел ответить, что он никогда не женится на графине, но в этом случае ему пришлось бы объясняться о причинах этого резкого заявления, а ему не хотелось рассказывать полковнику о своём приключении с дамой. Он испытывал жалость к ней и ни за что на свете не предал бы доверие, которое она оказала ему.
– Посмотрим,- ответил он уклончиво.
– Все уже прекрасно видно!- воскликнул дядя.- У тебя нет другого средства выбраться из затруднительного положения, в которое ты сам себя вогнал, и если ты посмотришь трезвыми глазами по сторонам, ты сразу же поймёшь, что второго такого случая тебе не представится. Мадам де Соколофф, я тебе это ещё раз повторяю, стоит три миллиона евро ренты… ты сам только что признал, что она прелестна, и между тем, мне кажется, что ты прямо на глазах теряешь энтузиазм. Что ты имеешь против нее?
– Абсолютно ничего. Но, если говорить откровенно, вы чересчур напористы. Я не могу насильно войти в её голову, как претендент на её сердце, и я не предполагаю, что она собирается броситься мне на шею с матримониальными целями. Она попросила меня посетить её дом ещё раз … и я вернусь… и когда мы узнаем друг друга получше …
– Я бы на твоём месте поостерегся в слишком долгих поисках пути к её сердцу… ведь тебе могут перебежать дорогу. Это очень просто сделать, мой дорогой. На нашу вдову большой спрос. Здесь полно красивых господ, которые составили свиту нашей королевы. Ого, вокруг нее вьётся какой-то новый персонаж, которого я раньше здесь не видел… тот высокий блондин, который беседует с нею, видишь...
Дядя и племянник стояли в нише у окна, и, с тех пор как они там беседовали друг с другом, они до этого момента не обращали внимания на то, что происходило на другом конце просторного салона, и на вновь прибывших персонажей.
В салоне образовалось несколько групп, и самая большая из них сформировалась вокруг вдовы. Друзья графини окружили вновь прибывшего молодого человека, и графиня также завела с ним.
– Этот высокий блондин!...- воскликнул Александр,- но ведь я его знаю, это – Венсан Прозе.
– Кто это, Венсан Прозе?- спросил полковник.
– Мой старый товарищ, мы вместе учились в университете и делили одну комнату в общежитии. Черт меня подери, если бы я мог предположить… подозревать, что он вхож в дом графини!
– И он здесь очень хорошо принят, мой бог! Могу поклясться, что она ему строит глазки. Это твой соперник, мой дорогой! И опасный соперник, так как он - очень красивый мальчик.
– Не считая того, что мадам Соколофф брюнетка… которой должны нравиться блондины…  в силу закона контрастов.
– И ты с этим смиряешься… с такой радостью! Я начинаю думать, что ты умрёшь холостяком, полностью разорённый… я прямо вижу тебя лежащим на убогом ложе… а ведь я тебя достаточно усердно предупреждал о таком конце. Итак, мне надоело тебе читать проповеди, и я собираюсь сыграть пару партий в вист с генералом.
 Де Магерни даже не пытался задержать своего дядю, который ему задавал весьма затруднительные вопросы. Он предпочитал сейчас поговорить со своим другом Венсаном и прямо спросить у него, откуда он знал графиню.
К счастью, Венсан только что оставил мадам Соколофф и это был подходящий момент для разговора с ним.
Оба друга встретились посреди салона, достаточно далеко от женщин, которые приблизились к пианино и вистеров, которые сели за стол в углу салона.
Чрезвычайно удивлённый, Венсан воскликнул:
– Ты, здесь, старик Александр! О! Как я рад!
– Также, надеюсь, как и я!- Ответил де Магерни, энергично пожимая его руку.
– Это невозможно, потому что я здесь впервые, тогда как ты, завсегдатай этого салона…
– Ничуть… ты неправ, ведь до этого вечера я здесь не бывал ни разу.
– Но ты в этом мире, как рыба в воде, тогда как я… всего лишь простой служащий...
– Я думаю, что здесь об этом никто не подозревает, мой дорогой друг. Ты великолепно носишь фрак и белый галстук. Я даже думаю, что графиня на тебя положила глаз.
– Какая восхитительная женщина! Она мне оказала  такой приём! …
– –Ты это заслужил. Но ты её уже знал раньше, я предполагаю?
– Нет, приглашение… это счастливая случайность. Моя сестра иногда поёт в светских салонах… не за просто так, увы! У нас нет состояния… и она вынуждена использовать свой талант …
– Я полагал, что она занималась живописью.
– Да, но кроме того она занимается музыкой и у нее великолепный голос. Она могла бы иметь большой успех в театре, но никогда не хотела этого, потому что она-прежде всего честная девушка. Она довольствуется тем, что поёт на концертах в салонах, и то при условии, что я буду на них присутствовать. Она при заключении контракта требует, чтобы пригласили на концерт и меня… и я позволяю себя приглашать. Впрочем, мы выступаем только там, где нам нравится. Но я не сожалею о том, что принял предложения мадам Соколофф, так как нашел у нее тебя.
– Тогда, она здесь…твоя сестра?
– Естественно… и все эти дамы с удовольствием её встречают сейчас… Скоро ты её услышишь.
– Я надеюсь, что ты меня представишь ей.
– Весьма охотно. Я ей рассказал о нашей утренней встрече на проспекте Симье. Она хочет больше узнать о тебе, и я ей сообщил о твоём предстоящем визите …
– Да, завтра… Как договаривались… вначале пообедаем а потом… мы навестим виллу баронессы Ротшильд на Кап Ферра … а я сегодня с удовольствием посетил музей на вилле Массена. Там выставляют картины из Лувра.
– Мне кажется, что завтра Одетта будет не очень расположена предпринимать долгую прогулку, ведь вечер у мадам Соколофф закончится, без сомнения, достаточно поздно, и моя сестра будет утомлена. А мне придётся завтра проверять счета для моего патрона, и боюсь, что я буду вынужден посвятить этому все воскресенье.
– Тогда мы можем перенести на обед и прогулку на неделю. Но, все-таки, представь меня своей сестре прямо сейчас.
– С удовольствием. Одетта там, в кольце поклонников. Давай подойдём к ней, как только эта маленькая толпа немного рассосётся.
Они вместе направились к пианино, которое было скрыто фигурами гостей графини. Когда они подошли к нему, дамы расступились и Александр чуть не упал от изумления, внезапно оказавшись лицом к лицу с девушкой, которую видел этим днём копирующей портрет Рубенса на вилле Массена.
– Дорогая Одетта,- сказал тотчас же Венсан,- вот мой друг, Александр де Магерни …
Одетта покраснела и сморщила бровь, узнавая неблагоразумного кавалера, который позволил себе написать ей записку.
– Что случилось?- спросил у нее брат.
Александру хватило ума понять, что это ему надлежало сейчас разъяснить ситуацию.
– Дорогой Венсан- весело сказал он,- я сделал глупость сегодня и прошу тебя вступиться за меня.
– Как? Что это означает? …
– Я сегодня встретил мадемуазель на экспозиции из Лувра … и её красота меня настолько поразила, что я, не осмелившись к обратиться к ней с речью, повёл себя как ученик коллежа… ты знаешь, что в университете у меня уже была мания слагать рифмы… писать стишки …
– Что!... Это был ты!- прервал его, смеясь, Венсан.
– Значит мадемуазель тебе рассказала об этой смешной истории?
– Но… да… и она мне показала твои стихи… которые не так уж плохи, насколько я способен об этом судить. Твоё преступление не так уж велико и я уверен, что моя сестра на тебя ничуть не обиделась.
Физиономия Одетты достаточно красноречиво говорила о том, что она уже его простила. Одетта протянула руку другу своего брата с совершенной благосклонностью и искренностью, которая очаровала де Магерни.
Какая-нибудь дура рассердилась бы, недотрога приняла бы холодный и неприступный вид. Одетта восприняла ситуацию весело, как маленькую шутку между друзьями.
– Я уверен, что между нами нет никаких тайн,- сказал Александр, думая в это время о тайнах мадам Соколофф, которая была в это время не далеко от них.
Графиня беседовала с пожилой дамой, и оставила её ради того,  чтобы присоединиться к трём молодым персонам, за которыми она все это время не прекращала наблюдать уголками глаз.
– Значит вы знакомы?- спросила она у них, улыбаясь.
– Венсан Прозе и я.. да… мадам, и уже давно,- ответил на её вопрос де Магерни.- Но у меня не было чести знать мадемуазель.
– Итак! Раз вы знакомы, то я не могу этим не воспользоваться, чтобы попросить вас сослужить мне службу. Вы – музыкант, не так ли?
– Немного.
– Но достаточно хороши, уверена, чтобы заменить аккомпаниатора, которого я заказала на этот вечер, и который меня подвёл, сказавшись больным.
– Я попробую, но не могу отвечать за то, что смогу удовлетворить ваши чаяния… в части музыкального искусства.
– Мы извиним неверные ноты, и попытаемся слышать только голос мадемуазель Прозе.
– Тогда, я, пожалуй, отважусь.
– Партитура лежит на пианино. Мадемуазель сама выберет партию для себя. Пойдёмте, месье,- добавила графиня, обращаясь к Венсану.- Я намерена сохранить вашу персону возле себя в то время, как мадемуазель ваша сестра споёт для нас.
И она увела молодого банковского кассира, распрямившего ещё больше свою спину от гордости, что у него появилась возможность присесть во время концерта на виду всего светского Лазурного берега с мадам Соколофф, которая буквально покорила его своей красотой.
Александр, обрадованный, в свою очередь тем, что ему представилась возможность остаться с глазу на глаз с Одеттой, не терял времени и сопроводил её к пианино.
Он благословлял графиню за этот шанс, но… одновременно он её подозревал в том, что она попыталась очаровать Венсана, хотя и не имел ничего против этого, так как чувствовал, что никогда не сможет полюбить эту блондинку с черными глазами, хотя на этом и настаивал его дядя. 
Сейчас шла речь лишь о том, чтобы воспользоваться моментом изоляции от толпы и снова продекларировать мадемуазель Прозе пламя своей любви… не в стихах, как на вилле Массена, но обиняками, скромно, робко, как будто она только зарождается. Ему было суждено отныне часто её видеть и больше не было никакой необходимости форсировать ход событий. Ему было достаточно того, чтобы она поняла этим вечером, что он её любит.
Но ситуация довольно плохо согласовывалась с его проектами. Девушка пришла сюда, чтобы петь. И было необходимо, чтобы она спела, так что было не совсем удобно вставлять свои признания в любви между вокализами  и ариями, которым он аккомпанировал.
Но Александр их на всякий случай приготовил, и был готов взять на себя грех их произнести.
– О чем вы собираетесь нам петь, мадемуазель?- спросил он,  разбирая партитуру.
– Я собиралась начать с отрывка из Дон Жуана Моцарта… того, что поёт Церлина в первом акте. Две недели назад я наслаждалась блистательным исполнением этой арии Лорианой Кастеллано в Опере Монако. Но сопровождение довольно трудно, и я опасаюсь …
– Не волнуйтесь, мадемуазель. Я страстно люблю Моцарта и  наизусть знаю всю оперу Донжуан, а постановку Жан-Луи Гринда в Монако посетил два раза- в пятницу и субботу.
Александр, безусловно, бахвалился. Он был настоль одарён, что он мог определить и распознать с первых аккордов любую оперную музыку, но, следует признать, что в последнее время он чаще ходил в Оперу на балет, чем на оперные представления мэтров.
И он задел, сам того не зная, чувствительную струну в душе девушки, которая воскликнула:
– Я счастлива, что вы любите Моцарта. А я его обожаю буквально с тех пор, как я появилась на этот свет.
– Следовательно, у нас с вами одинаковый вкус и симпатии, мадемуазель, и кроме того я также люблю Рубенса …
– Я знаю это, ведь он вас вдохновил на стихи…
– Не насмехайтесь надо мной, я вас умоляю… я просто потерял голову…  Это - результат мгновенной вспышки, затмения, удара молнии …
– Но вы успокоились, я надеюсь.
– Успокоился?! Нет?!… Только теперь мне известно, что вы - сестра моего друга Венсана, и я …
– Друзья моего брата – мои друзья. Но я замечаю, что нас уже ждут. Итак, мы начинаем?
– Простите меня, мадемуазель. Я ищу эту партитуру и не могу её найти.
– Она у вас прямо под рукой,- воскликнула она смеясь.
– Это верно… Не знаю, что со мной происходит. Какое-то наваждение.
– Это последствия вашего затмения… удара молнии?
– Меня от этого удара никто… ни один врач не излечит… никогда  эта рана не заживёт…- прошептал Александр, страстно смотря на девушку.
Было самое время заканчивать эту немного фривольную беседу, потому что зрители уже были готовы к началу концерта, и глядя на эту заминку, в салоне уже начали шептаться: женщины, прикрывая рот своими веерами, а мужчины склоняясь друг к другу на ухо.
Игроки в вист вежливо приостановили свою игру и Александр заметил, что его дядя явно волновался на своём стуле.
– Он на меня так строго смотрит, потому что заметил, что я предпочитаю эту девушку вдове,- подумал непослушный племянник полковника.- Но мне совершенно все равно.
Он сыграл первые аккорды и Одетта запела с необыкновенным вдохновением.
У нее был настоящий талант примадонны, и Александр решил, что он могла бы заработать хорошие деньги на сцене. Её голос украсил бы любую театральную сцену, и было хорошо видно, что она пела не в полную силу, и это придавало этому хрустально чистому голосу ещё больше привлекательности в салоне графини.
Когда она закончила, послышался взрыв возгласов браво, абсолютно также, как в Опере в золотом зале Гарнье.
Александр аккомпанировал не так уж и плохо, и певица его похвалила тихим голосом. Но возобновить приятный обмен комплиментами они не смогли, потому что гости, войдя во вкус, просили исполнить ещё одну арию и девушка не заставила себя упрашивать. Она исполнила ещё четыре, закончив старым романсом «Радость любви» Жана-Поля Мартини, который она спела просто восхитительно.
На этот раз это был триумф. Несколько сентиментальных женщин плакали, умилённые романсом. Мадам де Соколофф не плакала, но встала со своего места и подойдя к Одетте, стала её обнимать, чрезвычайно обрадованная таким успехом.
Графиня усадила её на место, которое только что покинул Венсан и принялся поздравлять, держа за обе руки, в то время как её друзья хором воздавали похвалы молодой артистке.
Александру там больше делать было нечего; все, что необходимо, он уже сказал и был уверен, что Одетта его поняла.
Ему оставалось лишь только сказать её брату, что он думает о его сестре, и спросить у него, когда он сможет её снова увидеть.
Венсан Прозе укрылся в глубине салона после длинного разговора с мадам Соколофф, и наслаждался в стороне от других счастьем, которое он испытал только что. Графиня растопила ледяной характер этого холодного и сдержанного юноши. Он уже не был больше тем самым неуверенным человеком, который ещё совсем недавно вошёл в этот зал. Его глаза сверкали, а лицо сияло.
Александр, разбирающийся в таких делах, все сразу же понял.
– И его тоже,- прошептал Александр,- поразила та же самая молния. Но та, которая этой молнией его поразила, мне кажется очень спокойной. Решительно, она чрезвычайно сильная женщина. Объяснение, которое у неё было только что со мной, надолго бы вывело из равновесия любую другую женщину, но только не её. И вот она уже смеётся вместе со своими друзьями, как будто с ней ничего не произошло в последнее время, как будто ей не нужно было опасаться бандитов, которые её поймали в павильоне, и полиции, которая ищет убийц повешенного, ни красивого месье, который у нее вымогал три миллиона евро, и странного персонажа, который за нею следит. Эта вдова - загадка, и я не могу найти для нее точного определения или слова, которое её может охарактеризовать… А мой бравый дядя принимает её за цветок невинности и образец добродетели!... Я не буду его лишать иллюзий, но и не стану делать того, что он пытается вбить в мою голову.
Этот монолог был прерван Венсаном, который пришел навстречу  де Магерни, смотря на него пылающим взглядом:
– Ах! Мой друг, какая женщина!
– Графиня?- Спросил, смеясь, Александр. Она восхитительна и я могу сделать тебе комплимент… я уверен, что ты ей очень понравился.
– А я в этом сомневаюсь, и сожалею о том, что увидел её.
– Почему?
– Потому что я боюсь влюбиться в нее.
– И что тогда случиться? …
– В этом случае я буду несчастен вся мою жизнь. Она - графиня, она богата… и я – всего лишь чертовски бедный малый.
– Любовь сглаживает дистанции.
– Никогда мадам Соколофф не согласится сочетаться со мной браком?
– Ах! А так ли тебе нужен этот брак?
– Хочешь ли ты этим сказать, что она согласилась бы стать моей любовницей?
– Кто знает?
– Зато я точно знаю, что не хочу быть её любовником.
– Чума! С тобой очень трудно.
– Нет, я вполне разумен. Связь с такой женщиной потрясла бы все моё существование, а я не имею права так распоряжаться моей жизнью. Я не принадлежу себе… я должен заботиться о душе.
– Как? О какой душе?
– Да… у меня есть Одетта. Ты не понимаешь, потому что у тебя нет сестры… и потому что у тебя есть состояние и тебе не приходится думать ни о ком другом, кроме себя. Но позволь мне тебе рассказать мою историю. В университете я тебе об этом никогда не говорил, и вполне вероятно, что ты мог полагать, что я был, как и ты, сыном богатых родителей. Мой отец тогда ещё был жив, честно служа в армии, а потом вышел в отставку в чине капитана и занял очень хорошо оплачиваемую должность в одной страховой компании. Моя мать уже давно умерла к тому времени. Я её едва помнил, а Одетта не знала совсем. Когда мы потеряли нашего отца, Одетта ещё была в пансионе. Отец нам оставил, в общем и в целом, шестьдесят тысяч евро, с трудом сэкономив эту сумму из своего жалованья… едва достаточно… чтобы прожить вдвоём. Это заставило меня, как говорится, буквально бороться за жизнь, и я взялся за это со всем возможным упорством и энергией.
– То что сделал ты, заслуживает уважения.
– О, возможно! Но моя дорогая младшая сестра мне помогла. Она сумела очень быстро научиться обходиться собственными средствами, в то время как я шёл своей дорогой, делал карьеру в одном банковском доме. Сегодня мы можем больше не опасаться нищеты, но лишь при условии, что мы не потеряем темпа в наших делах. Я не имею права нанести пробоину в нашем бюджете.  А что с нами станет, если я потеряю моё место?... А я его безошибочно потеряю, если …
– Если ты влюбишься в кокотку… потому что ты не можешь позволить себя безумные расходы… Да, но если бы ты стал фаворитом мадам Соколофф …
– Это было бы хуже всего. Я не думал бы больше ни о чем, кроме нее…  мне пришлось бы посвящать ей все моё время… и затем, эта связь имела бы большой резонанс в обществе, а я не хочу быть поводом для пересудов.
– Твоя скрупулёзность заходит слишком далеко. Никто тебя не сможет обвинить в том, что ты использовал ситуацию. Твоё прошлое говорит само за себя… и в твою пользу.
– Неважно. Будет достаточно того, что меня станут в этом подозревать.
– Но, мой дорогой, если ты женишься на графине, скажут, что ты это сделал ради её денег.
– Поэтому я на ней и не женюсь.
– Тогда получается, что ты заранее смирился с тем, что будешь прозябать без денег и положения до конца твоих дней?
– Да… скорее я соглашусь на это, чем изменю моим принципам.
– Это очень красивые принципы, но… ты преувеличиваешь их значение. Если бы все придерживались таких принципов, браки бы совершались только между равными и вскоре мир бы прекратил своё существование. И если придерживаться их, то я полагаю, что ты посчитал бы невозможным, чтобы твоя сестра вышла замуж за более богатого человека, чем она?
– Моя сестра вольна делать то, что она захочет. Я её знаю достаточно, чтобы быть уверенным в том, что она не ошибётся, выбирая мужа. Я полагаю, впрочем, что она едва ли об этом думает сейчас. Мы живём вполне счастливо и она также довольна своей судьбой, как я моей …
– До тех пор пока страсть и влечение не побеспокоит ваше счастье… и оно рассеется… так как оно построено на нужде и лишениях.
– Ты ошибаешься, мой дорогой Александр. Мы не в чем не нуждаемся и не желаем ничего большего, кроме того, чтобы остаться теми, кто мы есть.
– Тогда я могу лишь сказать, что я вами восхищаюсь… ею, твоей сестрой, главным образом… но, в конце концов, если бы один из вас двоих сочетался браком по своей воле, я предполагаю, что другого это не огорчило бы.
– Нет, конечно, так как мы чувствуем одно и тоже и на жизнь смотрим одними глазами. Тот, кто понравится одному, понравится и другому.
– Тогда, я поздравляю себя c тем, что являюсь твоим другом.
– Хочешь ли ты этим сказать, что стремишься понравиться моей сестре?
– Я бы очень гордился собой, если бы понравился ей и прошу тебя верить в абсолютную чистоту моих намерений. Она меня ещё недостаточно хорошо знает, чтобы я позволил себе ей заявить о своих намерениях, но мне сейчас было бы достаточно одного… чтобы она мне не запретила надеяться…
– Ты серьёзно говоришь об этом?- спросил Венсан Прозе, смотря в упор на своего друга.
– Было бы оскорбительно сомневаться в этом. О! Я прекрасно понимаю, что должен предоставить доказательства серьёзности моих намерений… Я их тебе предоставлю, если ты хочешь проверить меня.
– Как ты это себе представляешь?
– Я думаю, что нам следовало бы возобновить наше прежнее доброе товарищество, что теперь мы будем видеться как можно чаще, и ты мне позволишь попытаться добиться, чтобы мадемуазель Одетта меня принимала, и если дело дойдёт до того, что я ей понравлюсь, ты не будешь противиться нашему браку из-за того, что у меня пока ещё есть небольшое состояние, но которое вскоре непременно испарится, если ты меня осудишь на участь оставаться холостяком.
Венсан, мудрый Венсан, не знал, что ответить на столь неожиданную откровенность.
– Доказательством тому, что я был вполне искренен,- продолжил Александр де Магерни,- будет то, что я прямо сегодняшним вечером скажу об этом проекте моему дяде, который, не буду скрывать от тебя, вбил себе в голову женить меня на мадам Соколофф. Но я, как и ты, не хочу жениться ради денег. И если у меня не будет счастья понравиться мадемуазели Одетте, я не женюсь ни на ком….  Я  растранжирю остатки моих средств… я их растрачу, чтобы забыться, задурманить мою голову… а потом уйду в монастырь.  Ну вот! Как раз к нам подходит мой дядя. Хочешь ли ты, чтобы я ему все это сказал в твоём присутствии?... Тебя представив, разумеется.
– Нет… нет, прошу тебя. Бог знает, что он тогда подумает обо мне! Одетта мне делает знак, что она ждёт меня, так что я оставляю тебя с ним.
Венсан отошёл в сторону, чтобы присоединиться к своей сестре, которую графиня не оставляла без своего внимания, а полковник подошёл к своему племяннику со словами:
– Ты что, сумасшедший? Вместо того, чтобы ухаживать за графиней, ты беседуешь с своим конкурентом! И ты резервируешь весь свой любовный пыл и обаяние для наёмной певицы по вызову! Она красива, эта малышка, спору нет, и я понимаю, почему у тебя загорелись глаза от её вида, но я бы на твоём месте не торопился рассыпаться перед ней в комплиментах. Графиня, должно быть, была в ярости от вашего  с ней воркования.
– Я так не думаю… но если это и так, тогда я ничего не имею против.
– Значит ты не хочешь на ней жениться?
– О! Ничуть. И я убеждён, что она тоже не думает о том, чтобы предложить мне свою руку и сердце.
– Разве не ты ей должен предлагать? …
– Конечно, но я не буду этого делать. У меня другие намерения. Я влюблён.
– С каких это пор?... И в кого, Боже мой!
– С этого вечера. Я люблю мадемуазель Одетту Прозе, сестру моего друга Венсана и дочку одного бравого смелого солдата.
– В эту продавщицу рулад?
– Да, мой дорогой дядя. И именно на ней я женюсь… если, конечно, она согласится выйти за меня замуж… так как я не уверен, что она меня полюбит.
– И ты осмеливаешься говорить мне это сейчас… глядя прямо мне в лицо?
– Мне нечего скрывать от вас… и я никогда не умел лгать. Да и на что вам жаловаться? Я отказываюсь от холостяцкой жизни, которой вы меня упрекали. Так что я воплощаю в жизнь ваши идеи и желания. Я только то и делаю, что следую вашим советам…
– Я тебе никогда не рекомендовал брать женщину без гроша в кармане.
– У меня до сих пор достаточно денег для двоих.
– Решительно… мне кажется, что ты насмехаешься надо мной.
– Избави боже, дорогой дядя. Я никогда не был столь серьёзен. Я поклялся только что самому себе больше никогда в жизни не дотрагиваться до карт.
– Клятва игрока это пустое обещание.
– Вот увидите… Я собираюсь начать новую жизнь… и в качестве доказательства этого я вам сообщаю, что в один из ближайших дней я покину ряды членов моего клуба, подам, как говорится, в отставку.
– И все это ради красивых глаз этой глупой певички!
– Когда вы узнаете её получше, вы не будете говорить о ней таким тоном.
– Я надеюсь, что не узнаю её никогда.
– Даже когда она станет вашей племянницей?
– Никогда, говорю тебе. Я не твой отец и потому не имею права мешать тебе совершить глупость, но нигде не сказано, что я обязан продолжать видеться с тобой после этой твоей столь блистательной женитьбы. Я больше никогда не появлюсь у тебя, и буду считать тебя настоль большим глупцом, что буду сожалеть не о тебе, а о твоём сотерне.
Эта шутка рассмешила Александра и даже немного самого полковника, который продолжись свою речь уже менее воинственным тоном:
– Мой дорогой, извини меня за то, что я вспылил. В конце концов ты уже достаточно взрослый мальчик и волен распоряжаться собой и своей жизнью, как тебе заблагорассудится. Но мой долг все это время состоял в том, чтобы тебя предупреждать о том, что если ты продолжишь свою холостяцкую жизнь, то твоё будущее будет печальным, ты разоришься и умрёшь в нищете. Для людей закалённых жизнью разорение  не смертельно. Но в твоём случае придётся терпеть лишения твоей семье, а твои дети, если они у тебя будут, будут вынуждены работать, чтобы заработать себе на пропитание. Это очень тяжело для тех, кто привык расходовать средства, не считая деньги. Теперь, когда я тебе сказал все, что хотел, я собираюсь отыскать этого превосходного генерала Бурга, который теперь, возможно, будет иметь успех у графини… после того, как ты оставил ему свободным поле для битвы за её сердце.
– На здоровье! А что касается моей семьи… не беспокойтесь… она не пропадёт и вы всегда сможете прийти к нам и отужинать вместе с нами.
На этот раз полковник, вместо того, чтобы ответить, принялся напевать слова одной модной песенки:
– «Веселее! Бодрее! Жените нас, разорите нас… мы нищие, ура!...»
– Прекрасная бедность, мой дорогой дядя, потому что…
– «Веселее! Бодрее! Жените нас, свяжите нас узами брака, накиньте верёвку на шею нам.»
Александр, крайне огорчённый, что в ответ на своё искреннее признание не услышал ничего иного, кроме этого популярного припева, повернулся спиной к месье д'Ор.
Иногда не нужно ничего, кроме одного слова, чтобы пробудить воспоминания, и влюблённый в Одетту юноша принялся повторять очень тихо:
– Да… узы брака… верёвка на шее… как у того удавленника, которого нашли в канаве у набережной Комерс в порту … и это мадам Соколофф затянула эту верёвку на его шее… и только это приключение мешает мне жениться на ней… и если бы я с ней сейчас заговорил, то, полагаю, мне пришлось бы ей сказал, что я все видел… Поэтому пойду ка я лучше сейчас спать.
IV

На следующий день после вечера у мадам Соколофф, Александр де  Магерни спросил себя, вставая с постели, что он собирается делать в это воскресенье, которое раньше он любезно обещал провести со своим другом и, главным образом, с его сестрой.
Но, к несчастью, этому замыслу было не суждено осуществиться, так как молодой кассир должен был провести весь сегодняшний день в своём бюро.
Александр не осмелился бы без него предстать перед мадемуазель Прозе на проспекте Мариана.
Он мог накануне, в музее, рискнуть, посылая ей любовную записку, так в то время он принимал мадемуазель Прозе за эмансипированную художницу, но теперь, когда он уже знал, кто она такая на самом деле, Александр не мог больше использоваться в отношении нее столь бесцеремонные методы.
И это было наилучшим доказательством того, что он её серьёзно полюбил, так как истинная любовь всегда шагает вместе с уважением, а до сегодняшнего дня Александр уважал только старых и некрасивых женщин.
Де Магерни заявил о своих намерениях брату и получил разрешение приходить ухаживать за мадемуазель Одеттой, но чтобы воспользоваться этим разрешением, ему следовало подождать, когда Венсан сможет присутствовать по крайней мере на первом его визите. И так как Венсан был свободен только раз в неделю, встреча откладывалась по меньшей мере на одну неделю, к большой печали и крайнему огорчению влюблённого Александра.
Но Александр не был человеком, способным смириться с неудачей, он привык преодолевать преграды, а не останавливаться перед ними, и он надеялся, что ему удастся придумать средство, как сократить этот срок, хотя кроме того у него было много других вопросов, вызывавших его озабоченность этим утром.
Накануне, его жизнь текла совсем в другом направлении. Он, как и Сен-Поль, иудей, готовившийся стать раввином, нашел свой путь в другую веру, и больше не думал ни о чем другом, кроме как о законном браке, но не на той, кого ему приготовил его дядя, а на той, кого выберет он сам и его сердце.
Шла речь о том, что необходимо ни много, ни мало, но провести радикальные реформы в своей жизни: отказаться от игры в карты, от распутниц, от весёлых кутежей… одним словом, сделать то, что в прежние времена называли – сойти из экипажа дьявола.
Де Магерни был решительно настроен сделать это. Только от него не зависело, сможет ли он мгновенно вычеркнуть из памяти воспоминание о недавних событиях и своё приключение с графиней.
Он не доверял мадам Соколофф, но одновременно не мог сдержаться от того, чтобы её пожалеть и испытывал к ней благодарность за то, что она столь благосклонно приняла Одетту.
И Александру хотелось бы предохранить её от опасностей, которые ей угрожали. Он хотел бы также узнать настоящую цель поездки, которую она предприняла с ним с бульвара Симье в порт Лимпия.
Поэтому втайне Александру хотелось, чтобы в будущем ему не в чем было себя упрекнуть за то, что с графиней произошло что-то нехорошее, что тяжким грехом легло бы на его душу. Да к тому же он не сомневался в том, что Венсан Прозе был также влюблён в нее, как он,  де Магерни, был влюблён в сестру Венсана.
Итак, полу-признания дамы его не успокоили, равно как и речи, которые он услышал в клубе, его успокоили ещё меньше.
И этот висельник, которого нашли в канаве… был ли он тем самым человеком, которого он видел в павильоне… как его душили?
И тело, было ли оно опознано?
Если бы это был тот самый человек, то полиция сумеет, без сомнения, найти убийц. И если их арестуют, то они, возможно, донесут на графиню, как на свою сообщницу… просто ради удовольствия быть осуждёнными в компании с приличными людьми из высшего общества.
В этом случае,  де Магерни, единственный свидетель преступления, не мог оставаться  в стороне. Его совесть непременно приказала бы ему вмешаться в дела юстиции и рассказать о том, что он увидел, и даже поклявшись на библии заявить, что эти негодяи заставили мадам Соколофф приложить руку к их зловещей работе.
И последствия этого вынужденного вмешательства в это дело его пугали. Когда думаешь и мечтаешь только о том, чтобы наслаждаться внезапно нахлынувшей любовью, печальной кажется перспектива оказаться замешанным в уголовный процесс.
Александр вскоре решил , что в сложившейся ситуации необходимо как можно раньше окончательно объясниться с графиней.
Утренние газеты начинали все больше внимания уделять этому уголовному делу, и о нем писали даже те, кто ни словом не обмолвился о нем накануне. Репортёры старались теперь преувеличить эту тему и даже её драматизировать. Одни говорили об обнаружении туннеля, который служил, якобы, логовом для некоего преступного сообщества. Другие сообщали, что покойник принадлежал к правящим классам и был жертвой политической мести. Все это ещё подкреплялось всяческими предположениями, и хотя это были ни на чем не основанные гипотезы, репортёры делали всё возможное, чтобы возбудить любопытство публики… и они в этом вполне преуспели.
Убийство на набережной Комерс было, возможно, заурядным убийством, а может быть и вульгарным самоубийством. Но эти господа репортёры были в процессе создания знаменитого преступления.
Жрец увидел жертвенный алтарь, как говорили в былые времена. Репортёры живут происшествиями, и они хотели раскрутить это дело на полную катушку.
Поэтому де Магерни не мог терять времени, дабы признаться графине о том, что ему все известно и выслушать её объяснения, чтобы согласовать линию поведения, которая не скомпрометирует эту женщину.
Ничто не мешало Александру немедленно отправиться к ней, и он считал, что графиня не откажется принять его с глазу на глаз, так как вдова двадцати пяти лет не обязана хранить свою честь так же тщательно и скрупулёзно, как молодая девушка.
Но, прежде чем предстать перед её глазами, Александр счёл, что было бы благоразумно узнать об этом преступлении в порту немного больше, поэтому было бы целесообразно пойти посмотреть на труп висельника, чтобы убедиться, что это был тот самый индивид, удавленный при помощи верёвки на его глазах полудюжиной преступников, которых он вряд ли бы опознал, даже если бы где-нибудь повстречал, так как плохо их рассмотрел.
После  визита в Морг он при беседе с мадам Соколофф был бы вооружён серьёзными аргументами, чтобы затрагивать любой вопрос.
Он взял такси и попросил отвезти себя на угол набережной в Сен-Рош.
Выходя из своего такси он был довольно сильно удивлён тем, что увидел толпу у входа в здание Морга, или холодного зала, как образно называют его ниссуазские шалопаи.
У этого учреждения есть свои завсегдатаи, как в 19 веке у бульварного театра для простонародья Амбигю-Комик, где и значительные премьеры и дебюты никогда не оставались незамеченными.
Итак, и респектабельная газета Нис-Матан и мелкие бесплатные бульварные листки прекрасно делали своё дело, сделав лежащее в морге тело столь популярным, что сотни зевак оправились его лицезреть.
Люди стояли в очереди чтобы войти в зал, где демонстрировали покойников, и в массе своей это были работяги или продавщицы мелких магазинчиков в поисках сильных ощущений, но тут и там среди них мелькали также черные сюртуки и изящные женские шляпки.
 Де Магерни никогда не посещал это зловещее здание, которое часть корпуса госпиталя Сен-Рош, и он не знал внутреннюю планировку морга, не представлял, куда ему идти. 
Попав внутрь, вы вначале видите только стену, которая закрывает вид на тела покойников слишком впечатлительным персонам.
На обоих концах этой стены были устроены два прохода, один для входа, другой для выхода.
Когда вы входите, то проходите вдоль стеклянной перегородки, за которой лежат мертвецы, рядком, в окошках, как окошки театральных касс.
Только этот спектакль бесплатный.
Александр чуть было не решился из-за объявшего его некоторого отвращения к толпе и покойникам отступить в последний момент и уйти восвояси, но он взял себя в руки и он последовал внутрь вслед за всеми, как простой зевака.
Любознательные персоны, которые его окружали, даже не подозревали, что он, вероятно, единственный из этой толпы был в состоянии предоставить полезные для полиции сведения, равно как и два сержанта на входе, регулировавшие это дефиле, которых ничуть не удивило появление среди зевак изысканно одетого господина.
Войдя в хорошо освещённый зал, Александр смог прочитать на досках, прикреплённых к гладко оштукатуренной под мрамор стене объявление, приглашающее людей выступить в канцелярии суда с заявлением об опознании какой-либо персоны, выставленной в зале, и в котором их также предупреждали, что в результате этого заявления они не понесут никаких расходов.
Но Александр заранее решил не извлекать пользу из этого привлекательного уведомления.
Все, чего он хотел, так это предупредить графиню в случае, если он узнает покойника.
Толпа двигалась медленно, но все таки двигалась, и он скоро заметил обноски, висящие на стене, печальные обломки нищеты, остатки потерпевших неудачу в жизни несчастных людей, которые носили эти тряпки на себе, прежде чем закончили так ужасно свою жизнь.
В тот день на потеху зевакам были выставлены три утопленника-безобразные, раздувшиеся, зеленоватого цвета тела, но они были, слава богу, отодвинуты в глубь похоронного зала, вероятно, потому, что уже не надеялись, что эти бесформенные остатки будут когда-либо опознаны.
Здесь все было как в театре, где статисты толпятся на заднем плане… так и в Морге неинтересные и маловажные трупы помещают в последний ряд.
Первый ряд мраморных плит зарезервирован для интересных покойников, как переднюю часть сцены хранят для актёров, любимых публикой.
Тот, кого искал Александр, занимал почётное место. Следуя каким-то принятым здесь правила, его даже не раздели. Кроме того, ему оставили верёвку на шее… ту самую, с которой его нашли.
И Александр узнал тотчас же, но не по не искажённым смертью чертам лица, а по костюму, мужчину, которого он видел в павильоне.
Именно этого высокого блондина, хорошо одетого, его сообщники осудили и казнили перед его глазами.
Его палачи убили мужчину не для того, чтобы обворовать, так как цепочка для часов ещё золотилась змейкой по его жилету, а на мизинце его левой руки сверкало кольцо, которое де Магерни не заметил во время сцены убийства, но которое сейчас тотчас же привлекло его внимание.
Кольцо было увенчано камнем, а камень этот был не чем иным, как кошачьим глазом.
Ошибиться было невозможно, так как служащие Морга намеренно поместили руку на груди, где она была хорошо освещена.
В кольцо графини также был вставлен такой же камень, и это странное совпадение поразило Александра, хотя оно было, вполне возможно, лишь результатом случая.
Но если представить себе, что кошачий глаз был знаком принадлежности к определённой банде мошенников и убийц, то безусловно нельзя даже подумать о том, что мадам Соколофф, которой они угрожали смертью, застав её на месте, где они совершили преступление, не была членом к этой преступной ассоциации.
Александр, который все видел, не мог её подозревать в том, что она действовала заодно с ними, но он пообещал себе, однако, заострить при встрече её внимание на этом факте,  и обстоятельно объясниться с нею по поводу её ужасного приключения.
Впрочем, у него не было времени чтобы долго рассматривать анонимный труп, так как охранники Морга не позволяли любопытным зевакам стоять перед витриной. От присутствующих требовали быстро посмотреть на покойника, пройдя перед витриной, и выйти, продвигаясь в ряд.
Таким образом эту операцию проделал и Александр… и без сожаления. Он увидел то, что хотел увидеть, и ему не терпелось теперь побыстрее оказаться снаружи.
Люди продвигались довольно медленно, поскольку выход был довольно узким, и таким образом покидающие Морг люди образовывали линию, параллельную линии людей, которые входили, чтобы посмотреть покойников.
 Де Магерни заметил в толпе, идущей в противоположном от него направлении женщину, чей довольно элегантный туалет резко контрастировал с одеждой других посетителей, буквально сжавших её со всех сторон, и вероятно в какой-то момент её даже толкнули, так как внезапно она повернулась, вероятно, для того, чтобы пожаловаться, что её толкали.
Она наполовину приподняла свою вуалетку, и  де Магерни сразу же её узнал.
Это была графиня.
– Она здесь!- прошептал Александр,- кажется, что у нас одновременно возникла одна и та же идея, и оказывается, что мы сюда пришли в один и тот же час. Черт возьми! Вот счастливый случай. Мне не нужно больше, чтобы увидеть её, идти на проспект Мон-Борон, и мне никогда не найти лучшего случая объясниться с ней на эту щекотливую тему. Мне достаточно лишь спросить у нее, что она делает в Морге. Ей придётся мне ответить… возможно, какой-нибудь ложью или выдумкой… но я не позволю втянуть себя на этот путь и решительно затрону главный вопрос.
Не было никаких препятствий для разговора с графиней, но Александр не мог и подумать о том, чтобы обратиться к мадам Соколофф прямо в выставочном зале и для этого были веские причины: для начала, потому что служащие Морга, которые следили за дефиле, ему не позволили бы оставить его место в очереди, а затем… и главным образом потому, что он опасался привлечь их внимание на себя и графиню, которая не преминула бы смутиться, увидев как он неожиданно появляется перед ней.
Для того, чтобы поговорить с графиней, нужно было начать с того, что выйти из Морга.
Поэтому Александр довольствовался тем, что наблюдал за графиней издалека и заметил, что она внезапно побледнела и вдруг забеспокоилась, засуетилась, поворачивая голову по сторонам, как будто пыталась освободиться от объятий толпы, которая её тащила вперёд и убежать. Но только это не было похоже на естественное волнение женщине, которое она должна была испытать при приближении к витрине с трупами…
Какой-то инцидент должен был там произойти, что-то другое с ней случилось.
Кто-то сделал ей грубое предложение? Некий хам и грубиян позволил себе прижаться к ней чересчур близко? В это можно было поверить с учётом того, какие личности её окружали в этот момент. Прямо за ней шёл какой-то каменщик-араб, с головы до ног покрытый гипсовой пылью, затем толстая торговка с рынка, пропитавшаяся запахом рыбы, рядом гадкий индивид, увенчанный шёлковой фуражкой, который вполне мог быть Альфонсом из пригородных районов, и старик, которого можно было вполне принять за мелкого буржуа из соседнего квартала.
– Бедная графиня!- прошептал  де Магерни- как она могла так сбиться с пути истинного и оказаться в таком месте и в такой компании! Вот куда ведут тёмные дорожки!... Но мне не на что жаловаться, потому что сейчас у меня с ней состоится интересный разговор.
Он хотел задержаться, чтобы посмотреть, как графиня будет держаться, проходя мимо витрины с мертвецами, но ряд, в котором он находился, толкал его вперёд и вскоре он оказался снаружи здания.
Теперь шла речь лишь о том, чтобы не пропустить выход мадам Соколофф, и это не казалось трудной задачей.
Лицом к лицу перед Моргом, на другой стороне дороги, от которой он отделен железной оградой, был расположен узкий променад со сквером, обсаженный по краям чахлыми деревцами и омрачённый высокими выступами церкви, которые над господствовала над ним.
Ниссуазские гавроши с африканскими корнями шалят в таких местах, а няни выгуливают и присматривают там за детьми, беседуя одновременно с буржуа, присматривающими себе эвентуальных партнёрш на ужин с продолжением.
Это было в воскресенье, и аллеи этого так называемого городского сквера были многолюдны.
 Де Магерни не стал входить в этот сквер, а прислонившись к его ограде стал ожидать, пока появится графиня.
Он занял такую позицию, чтобы даже случайно не пропустить её, и не прошло и нескольких минут, как она вышла на широкий подъезд Морга.
 Де Магерни думал, что графиня должна была оставить на одной из улиц по соседству свою машину или такси, на котором она приехала сюда, и был готов следовать за нею до тех пор, пока не появится возможность подойти к графине, не обращая излишнего внимания зевак на их встречу.
Ему не потребовалось прилагать для этого никаких особенных усилий.
Графиня быстро спустилась по ступеням лестницы, пересекла улицу, озираясь при этом несколько раз по сторонам, как женщина, которая опасается, что её преследуют и направилась вперёд по тротуару, который окаймляет ограду госпиталя Сен-Рош.
И она упала, образно говоря, в руки Александра, который стоял неподвижно на её пути, мысленно поздравляя себя c тем, что столь хорошо выбрал свой наблюдательный пункт.
Александр надеялся, что графиня смутится, оказавшись внезапно лицом к лицу с ним, но с удивлением заметил, что лицо потрясённой их встречей вдовы достаточно красноречиво говорило о другом- она буквально умирала от страха.
Другим важным и интересным симптомом её душевного потрясения было то, что вместо того, чтобы попытаться уклониться от встречи с ним или изобразить удивление от вида Александра, она вцепилась своей рукой в его ладонь и сказала ему глухим голосом:
– Давайте…. Возьмите меня за руку…Не оставляйте меня здесь… Увезите меня.
Это было почти точное повторение той сцены, которая произошла несколько дней тому назад на бульваре Симье.
 Де Магерни не заставил себя упрашивать и отвёл её в сквер, где увлёк, не сказав ни единого слова, в конец аллеи.
Он чувствовал, как рука бедной женщины дрожит в его ладони, что у нее не было сил идти дальше, и он усадил её на первую же скамью, которая оказалась свободной.
– Успокойтесь, мадам,- начал Александр, занимая место рядом с нею.- Вам нечего опасаться, так как я с вами. Но чем я могу объяснить ваше волнение… это связано с последствиями этого ужасного и отвратительного спектакля…
– Вы, значит, знаете, откуда я вышла?- прошептала она.
– Я вошёл в Морг мгновением раньше вас и заметил вас в зале. Поэтому я остался в ожидании вас перед дверью. У меня было предчувствие, что я мог бы быть полезным для вас… и я не ошибся.
– Нет… я вам благодарна… я себя чувствую уже лучше… но я была так испугана …
– И не мудрено… я удивлён,  как у вас хватило мужества просто войти туда.
– И я наказана за моё любопытство… из за чего и вынуждена краснеть теперь. А что вы хотели! Я всего лишь слабая женщина… и когда моё воображение начинает терять границы разумного, я теряюсь и не понимаю того, что делаю. Вы смутили мой разум вчера вечером, рассказав мне об одном странном преступлении, и я не смогла сопротивляться желанию, обуявшем меня… желанию увидеть …
– Висельника и верёвку. Я также захотел на это посмотреть, и я не сожалею о том, что увидел. Этот человек был убит, я в этом не сомневаюсь. Но знаете ли Вы, что меня поразило больше всего? Одна деталь, которой вы, вероятно, не заметили… у него на пальце было кольцо, очень похожее на ваше.
– Как?
– Мой Бог, да. В этом кольце камень- кошачий глаз. И если это кольцо так специально выставили напоказ, то это говорит только об одном, без сомнения… полиция рассчитывает, что покойника опознают по этому кольцу, как я вас вчера узнал, посмотрев на вашу руку …
– Моё кольцо мне досталось от моего отца… разве я вам не говорила об этом?
– О! Никто вас не будет подозревать в том, что Вы были связаны с этим человеком только потому, что ваше кольцо походит на его,- воскликнул Александр, притворяясь, что ему смешно.- Но я просто обращаю ваше внимание на этот факт. В наше время нужно быть готовым ко всему. Газеты обязательно напишут о драгоценностях, которые были найдены на мертвеце… о его часах, его цепочке, его запонках и об этом кошачьем глазе… ведь это довольно редкий камень… и может так случиться, что один из ваших знакомых при встрече с вами подшутит над этим совпадением …
И так как графиня, опустив глаза, не отвечала, Александр продолжил:
– А что произойдёт, если они узнают, что в прошлый понедельник вы пошли на набережную Комерс… что рядом с канавой, где нашли труп? Я вас не спрашиваю, что вы там делали и я никому до сих пор не рассказал о нашей поездке в такси… но, покинув меня в порту Лимпия вы, возможно, повстречали людей, которые обратили на вас внимание… в этом богом забытом квартале, в восемь часов утра, женщина, одетая так элегантно, как вы… вы не могли остаться незамеченной …
– Куда вы метите?- прервала его мадам Соколофф, поднимая голову.
– Хочу Вам показать возможные последствия вашего приключения накануне. Если вас действительно, что боже упаси, кто-то видел… и узнал… вас неизбежно будут допрашивать, потому что полиция будет буквально, образно говоря, рыть землю, пустит в ход все возможные средства, чтобы раскрыть это загадочное дело. Говорят о большом преступном сообществе… подпольные члены которого замышляют заговор… и их ищут повсюду… собирают сведения везде… и вполне вероятно, что в конце концов отыщут дорожку, след, который приведёт к ним. Если я вам скажу, что вчера один господин, который пришел только что из Морга, утверждал на моих глазах, что этот покойник был членом моего клуба …
– Зачем вы мне рассказываете это?- пробормотала графиня.- И почему вы поставили перед собой задачу напугать меня?
– Я хочу не напугать вас, а проинформировать. Я вам повторяю, дорогая мадам, что если… случится какой-нибудь этих случаев, которые я попробовал для вас спрогнозировать, и вас найдут, то вам придётся объяснить, чем была вызвана ваша утренняя прогулка в порт. От вас потребуют указать дом, в который вы шли, а ведь на этой необитаемой набережной таковых нет, только стены и вода …
– Откуда вы это знаете?
– Я видел.
– Значит Вы тогда пошли за мной?
Александр на мгновение заколебался, но нужно было отвечать на прямой вопрос, и он сказал:
– Почему я доложен от вас скрывать, что я не мог смириться c тем, что должен позволить вам рискнуть жизнью, отпустив без сопровождения на эту безлюдную дорогу? Да, я за вами последовал… издалека… но не шпионил, а лишь с одной целью- защитить, если на вас нападут.
– И вы меня видели?
– Я увидел, как Вы внезапно исчезли, и догадался, что вы открыли дверь, скрытую в ограде, которая окаймляла тротуар, по которому вы шли.
– Это правда. Земля, которую она огораживает, прежде принадлежала моему отцу …
– И павильон тоже.
– Павильон?- повторила графиня, побледневшая прямо на глазах.
– Да… его нельзя заметить со стороны набережной, но я поднялся на портовый бастион.
– На этот раз вы не можете сказать, что хотели защитить меня. Признайтесь, что вы следили за мной.
– Пусть будет так!... Я ошибся… И между тем …
– Хорошо! Действительно, я шла в этот павильон, куда часто приходила во времена моего детства и ключ от которого я сохранила, хотя мой отец продал это здание перед смертью. И я вижу, что вы собираетесь у меня спросить, почему я пошла туда?
– Нет, мадам. Я хочу вам только сказать, что полиция выяснит, что ваш отец построил этот павильон и что преступление, авторов которого она ищет, было совершено именно там, и она не преминет заняться вами. И если полицейские узнают, что вы там были в прошлый понедельник… или хотя бы то, что сегодня вы посетили Морг …
– Только вы можете им об этом сообщить.
– Вы абсолютно в этом уверены?
Графиня замолчала, и де Магерни тихо продолжил:
– Почему вы относитесь ко мне с недоверием, мадам? Я вам клянусь, что сейчас с вами разговаривает ваш друг… и что я не выдам ваших тайн …
– Вам, значит, они известны?
– Предположите, что да… известны… и я готов вас защищать от всех и вся, так как я знаю лучше, чем кто-либо, что вы не виновны …
Мадам де Соколофф посмотрела пристально в глаза Александра и прочитала в них, что ему известно гораздо больше, чем она думала.
– Значит,- прошептала она,- вы видели …
– Все…,- лаконично продолжил де Магерни.
– Ах! Я пропала!- всхлипнула графиня, скрывая своё лицо ладонями рук.
– Нет, напротив, вы будете спасены, если согласитесь стать моей союзницей… и если вы от меня не будете ничего скрывать …
– Я собираюсь вам все рассказать.
– Наконец-то!- подумал Александр,- вот та самая точка разговора, к которой я её подводил. Она решилась признаться… посмотрим, собирается ли она рассказать мне всю правду.
– Да, я вошла в этот павильон,- продолжила графиня срывающимся голосом.- Там меня ожидал человек, которого я хотела… должна была спасти от большой опасности… встреча была короткой… он ушёл первым, а я собиралась выйти несколькими мгновениями спустя после него из этого проклятого дома, когда вдруг услышала шаги на лестнице, и у меня едва хватило времени, чтобы укрыться в кабинете… и оттуда я стала свидетелем одной ужасной сцены …
– Как… свидетелем? Вы ведь закрыли дверь.
– Да, но я слышала все, что происходило в зале… и могла видеть в замочную скважину… Я имела возможность в эту маленькую дырочку видеть все… Их было семь мужчин… они сидели вокруг стола в центре просторного зала… и одним из них, самым молодым, был этот несчастный юноша, труп которого был найден потом в канаве возле набережной… остальные внезапно набросились на него… от  волнения и ужаса у меня вырвался крик, и их главарь прибежал в кабинет, где я пряталась, и нашел меня скорее мёртвой, чем живой… я не могла сопротивляться и он меня насильно вытащил в зал, где их жертва уже хрипела от удушья с верёвкой, затянутой на шее… Они принялись обсуждать, что им делать со мной, ведь мне стала известна их тайна, и поэтому я должна была умереть по их мнению… они меня спросили, как я оказалась в этом павильоне… я от волнения даже забыла, что я им ответила, но главарь банды с ними очень тихо о чем-то поговорил, и они решили, что меня можно не убивать, если я им пообещаю молчать …
– И вы поклялись?
– Да.
– На трупе?
– Я этого не помню… я полностью потерял чувство реальности, не понимала, что происходило вокруг меня… Я помню только их угрозы. Они мне сказали, что будут следить за мной… и  если я скажу хоть одно слово, я погибну…
– Они обещали следить за вами! Значит им известно, кто вы?
– Они знают, что я дочь бывшего владельца земли и дома… я вынуждена была об этом им сказать, чтобы объяснить им, как я туда смогла попасть.
– И без сомнения, им было известно имя вашего отца. И им не составило никакого труда обнаружить, что его дочь теперь вдова графа Соколофф …
– Да… И я оказалась во власти этих негодяев. Хотя и не видела их больше с того ужасного дня. Вчера, у меня дома, я сохраняла хладнокровие, но если бы мои гости могли догадаться о том, что у меня творится на душе… а ведь перед моими глазами безостановочно крутилась эта ужасная сцена… и теперь я опасаюсь всех, кто ко мне приближается… в каждом новом лице я ищу черты тех негодяев…
– О!- Прервал её Александр, пристально глядя на графиню,- они уверены, что вы их не разоблачите. Ведь они приняли меры предосторожности, вынудив вас дать им гарантию …
– Что вы хотите этим сказать?- пробормотала мадам Соколофф.
– Значит вы не знаете, что я все видел?
– Как вам это удалось? …
– Я стоял за гобеленом, который скрывает вход в зал из коридора, куда я вошёл по галерее, поднявшись в павильон по приставной лестнице…
– И вы позволили этим преступниками удавить этого несчастного человека!
– Который сам был не лучше, чем его палачи. Если бы попытался помешать этим убийцам, я все равно не смог бы вытащить его из их когтей, и меня ждала бы такая же участь и судьба, как и у их жертвы. Но я вас прошу считать… нет, быть уверенной в том, что ради вас я отдал бы от чистого сердца мою жизнь, лишь бы защитить вас. Я был уже готов броситься на них, но в этот момент понял, что они изменили своё решение и больше они не собираются вас убивать, приняв решение вынудить вас лично принять участие в преступлении… но вы в этом не виноваты, так как вы уступили насилию, угрозе смерти. Им неизвестно, что я могу это подтвердить, если они осмелятся шантажировать вас. Сейчас же, как мне кажется, они полагают, что страх быть скомпрометированной помешает вам заговорить, и поэтому они не будут предпринимать никаких шагов против вас …
– Если я вам скажу, что сейчас, когда я собиралась пройти перед этой зловещей витриной …
– О! Что? …
– Чей-то голос прошептал мне на ухо такие слова: «Если ты не будешь молчать, будешь лежать рядом с ним! »
– Теперь понятно, почему вы вдруг стали смотреть по сторонам. Я издалека наблюдал за вами и заметил, как вы друг стали совершать непонятные движения.
– Да, я обернулась, и  увидела рядом с собой только незнакомые мне лица. Тем не менее я была уверена, что мне не послышалось и я совершенно точно расслышала эти слова. Я хотела убежать, но силы покинули меня, толпа толкала меня вперёд и когда я оказалась перед трупом, то чуть не упала в обморок от ужасного зрелища, и в этот момент тот же самый голос мне сказал: «Никаких глупостей, матушка! Если ты будешь себя плохо вести, тебя отведут в канцелярию суда и допросят, почему ты отводишь глаза от трупа.» На этот раз я не осмелилась больше поворачиваться назад и смотреть, кто со мной разговаривает… Я поверила в галлюцинацию… мне казалось, что этот голос доносится до меня из потустороннего мира… этот низкий и шипящий голос …
– Это был, вероятно, просто какой-то мрачный шутник, который развлекался тем, что пугал вас.
– Нет… угроза была серьёзной… и я вышла из Морга в ужасном состоянии. Я думала только об одном-как быстрее убежать из этого жуткого места и боялась, что меня преследуют… но посмотрев по сторонам, я никого не увидела.
– Я тоже посмотрел, не идёт ли кто-нибудь за вами, но нет… никого. И вот уже десять минут, как мы сидим с вами на этой скамье, но я не заметил никого, кто бы интересовался нашими персонами. Если бы кто-то бродил вокруг нас, я сразу бы заметил.
– Несмотря на это… мне по прежнему беспокойно …
– Я понимаю вас… и если вы мне позволите вам сказать… я думаю, что вы совершили серьёзную неосторожность, отправившись в Морг. Я на это не жалуюсь, так как благодаря этому вашему шагу я получил возможность поговорить с вами. Теперь… я на это, по крайней мере, надеюсь, у нас не будет больше тайн друг от друга и мы вместе найдём средство спасти вас от мести этих бандитов. Если бы мы знали о цели их ассоциации, у нас была бы уже отправная точка отсчёта для наших действий, но я вам признаюсь, что я даже не подозреваю о ней. Мне кажется, что для начала нам следовало бы узнать, кому ваш отец продал свою собственность.
– Это я могу спросить у нотариуса, которого я хорошо знаю. Он не откажется показать мне купчую.
– Осмелюсь ли я у вас спросить, как вам пришла идея выбрать этот павильон для встречи с кем-то?…
– Отнюдь не я зафиксировала место встречи,- громко сказала графиня,- это…
– Мужчина, который пришел туда до вас.
– Вы его видели?
– Не слишком хорошо, так как было очень темно в этом зале, но я услышал разговор, который у вас состоялся с ним… или, по крайней мере, конец этого разговора, так как он близился к концу, когда я встал за гобеленом.
– И из того, что вы услышали, вы заключили, что …
– Вы заинтересованы этим мужчиной и у него были серьёзные мотивы скрываться. Я не пытался разгадать эти мотивы. Вы их знаете, так как вы ему вручили деньги, чтобы он решился оставить Францию и отправился в Америку.
– Что вы должны были в этом случае подумать обо мне?- прошептала мадам Соколофф.
– Я подумал, что этот мужчина был близок вам… он к вам обращался на "ты" и вы к нему также на "ты".
– И вы сказали себе, что я была раньше или сейчас его любовницей?
Александр воздержался от ответа.
– О! Я вас не виню. Вы не могли разгадать правду… и кто знает, поверите ли вы мне, если я вам её расскажу? …
– Я поверю всему тому, что вы мне скажете и во все, что вам угодно, чтобы я поверил.
– Даже если я вам скажу, что мужчина, которого вы видели… мой брат.
– Ваш брат?- машинально повторил Александр, чрезвычайно удивлённый и мало убеждённый.
Его дядя, рекомендуя ему жениться на графине, не рассказал ему о существовании этого брата, и если бы он о нем знал, он не преминул бы предупредить Александра, что мадам Соколофф не могла одна получить обильное наследство своего отца.
– Да,- продолжила графиня,- мой брат, который был всю жизнь проклятием для нашей семьи, мой брат, который вынужден был бежать за границу и который после семи лет приключений, о которых я ничего не знаю и знать не хочу, имел наглость вернуться во Францию. Неужели вы думаете, что я могла придумать эту историю, если бы она не была правдой? Мой отец все сделал, чтобы это скрыть. Мой муж его знал, но он умер. Полагаете ли Вы что я, дабы оправдать подозрения, которые у вас зародились в мой адрес и могли уже пустить ростки в вашем сознании… могла бы раскрыть перед вами мнимую историю нашей семьи?
– Нет, мадам, нет; и я вам клянусь, что …
– Увы! Она слишком реальна. Я не забыла моего несчастного брата, хотя была действительно очень молода, когда он после своей ошибки был вынужден эмигрировать… он был на пятнадцать лет старше меня, но уже давно у меня не было никаких новостей о нем и я думала, что он умер где-нибудь на чужбине, когда вдруг получила письмо, в котором он мне сообщал о своём прибытии в Ниццу и о намерении остаться в городе. Он поселился в меблированной комнате в пригороде и требовал от меня прийти к нему туда на встречу и принести ему деньги… он мне угрожал, что если я не сделаю этого, он явится в мой дом и устроит там сцену. Это был бы ужасный скандал. Я не хотела этого допустить, но не хотела и компрометировать себя, разыскивая его в трущобах. Поэтому меня посетила злополучная идея назначить ему встречу на следующее утро, в восемь часов, в павильоне в порту. Он знал это место, и придя туда раньше меня не должен был забыть, как открыть тайную калитку в заборе. Я знала, что в доме никто не жил со времени его продажи и сохранила ключ от дверей. Поэтому я считала, что никто нас не побеспокоит во время встречи, на которую я была вынуждена отправиться. Мой брат прибыл до меня. Он меня упрекнул за то, что я его заставила ждать, и он мне снова заявил, что хочет жить в Ницце, под чужим именем… и за мой счёт. Я решительно отказалась давать ему деньги, если только он не возьмёт на себя обязательство вернуться в Америку… дискуссия была долгой, и наконец… Но зачем мне вам рассказывать о том, что произошло дальше? Вы были там, и поскольку вы все видели, то должны были также и все слышать.
– Да… всё… даже сумму денег, которую вы ему вручили взамен обещания, которое он вполне может и не сдержать. Убедились ли Вы, чтобы он действительно уехал?
– Нет, и я твёрдо решила не заниматься им больше. Но если когда-то вы его повстречаете в Ницце …
– Я не смог бы вас предупредить о его появлении, так как не смогу узнать его… равно как и душегубов из павильона…ведь даже их жертву не узнал бы, если бы встретил этого юношу в каком-нибудь другом месте, а не на плите Морга, с верёвкой вокруг шеи,… и не более, чем я не узнал бы мужчину, который вас подстерегал на бульваре Симье.
Александр сохранил к концу разговора этот намёк на таинственный инцидент, по поводу которого графиня с ним ещё не объяснилась. И он добился результата, который надеялся произвести этим вытащенным из кармана козырем, внезапно напомнив ей об этой пикантной ситуации, так как она, вполне очевидно, была взволнована его словами.
– Ведь именно этот человек-причина всего, что с вами случилось впоследствии,- продолжил де Магерни, слегка улыбаясь.- Если бы страх быть увиденной им не задержал вас на некоторое время в доме, возле которого я встретил вас, вы прибыли бы намного раньше в павильон и потом вышли бы из него до появления этих бандитов.
– Это правда.
– Но в этом случае, с другой стороны, я, возможно, никогда не встретил бы вас. А мне бы этого не хотелось. Так что я не хочу винить его за это.
– Но вы, несомненно, спрашиваете себя, почему я скрывалась от него… я, женщина, которая ни от кого не зависит?
– Я могу спросить себя об этом, но никогда не позволю себе спросить об этом вас, мадам. Ваши тайны принадлежат вам, и если я проник в некоторые из них, то это случайно.
– Эта не настолько серьёзна, как те, которые вам уже известны… и я чрезвычайно дорожу вашим уважением, чтобы воздержаться от того, чтобы вам доверить этот секрет. У этого человека нет надо мной никакой власти. Он не является ни моим родственником, ни моим другом, и не внушает мне никакой симпатии. И между тем, я обязана считаться с ним, поскольку он был связан со всеми событиями моей жизни.
История какого-то неведомого брата, внезапно вернувшегося во Францию из-за границы, поразила де Магерни, но он в нее поверил. Но теперь он задавался вопросом, что графиня ему собиралась рассказать по поводу другого мистического персонажа, хотя чувствовал себя расположенным поверить и новому рассказу, к которому она была готова приступить.
– Месье,- начала мадам Соколофф,- вы сейчас сказали, что, если вы повстречаете этого человека, то вы его не узнаете. Вы сказали правду, и у меня тому есть доказательство, ведь вчера вечером он был в моем салоне и вы этого не заметили.
– Кто это?
– Его описание вам ничего не скажет.
– И все-таки попробуйте.
– Он высокий и худой, у него нет ни бороды, ни усов, но есть бакенбарды до конца уха, испанский тип черепа… такой, какой можно увидеть на картинах Гойи …
– И какого он возраста?
– Пятьдесят-шестьдесят лет… ближе к шестидесяти.
– Кажется я его припоминаю. Я заметил у вас персонажа, который подходит под это описание. Он держался немного в стороне и мне показалось, что он на меня часто посматривал.
– Вы не ошиблись. Он рассматривает и наблюдает за всеми людьми, которые приходят ко мне впервые. Он также наблюдал за месье Венсаном Прозе и его прелестной сестрой.
– Он что, смотритель вашего салона?
– Он сам возложил на себя эту обязанность.
– Осмелюсь ли я у вас спросить… по какому праву?
– Никакого права у него нет и я ему такового никогда не давала и не просила это делать. Но он видит и знает все.
– Также как одинокий принц романтики покойный виконт Виктор д’Арленкур,- иронично сказал де Магерни.
Эта шутка ранила графиню, которая возразила сухим тоном:
– Если вы сомневаетесь в том, о чем я вам говорю, абсолютно бесполезно, чтобы я продолжала.
– Я не сомневаюсь, мадам… я лишь осведомляюсь о деталях и вас умоляю считать, что вы нашли во мне настоящего друга. Прежде чем встретить вас, я никогда и ничего не воспринимал всерьёз. Простите мне слово, которое невольно выскользнуло из моего рта и продолжите ваш рассказ.
– Этого человека зовут Жан Ревенек. Он был близким другом и компаньоном моего отца. Ревенек меня увидел в первый раз ещё тогда, когда я родилась …
– О! Тогда я понимаю какое уважение вы должны к нему испытывать.
– Он всегда находился в хороших отношениях с моим мужем. До тех пор, пока я не стала вдовой, у меня не было повода жаловаться на него.
– Но, потом? …
– Потом все стало ровно наоборот… Его отношения со мной приняли такой характер, который меня совершенно не устраивал, и я ему об этом сказала, но я не могла ссориться с ним …
– Почему?
– Потому что он распоряжается частью моих доходов и… главным образом потому, что он лучше меня знает дела моего отца, который по завещанию возложил на него исключительное управление разными предприятиями, которыми они владели совместно. Он получает прибыль, и потом делит её со мной.
– Какими предприятиями?
– Я этого никогда не знала, и, честно говоря, не отказалась бы лично принять участие в этих делах, но… я боюсь этого Ревенека… и я не осмеливаюсь закрыть ему дверь в мой дом. Мне кажется, что он обладает тайнами, которыми мог бы воспользоваться против меня. Я думаю, что ему основательно известно печальное прошлое моего несчастного брата и… мне кажется, что у него есть связи в полиции… и что у него вообще есть какой-то особенный дар… какое-то внутреннее зрение, ясновидение, позволяющее ему читать даже мои мысли. Он заранее знает все мои намерения…  Так, накануне, написав моему брату письмо о том, что я его буду ждать на следующее утро в павильоне возле порта, я пошла присмотреть за одной женщиной на бульваре Симье, которая была моей кормилицей, а сейчас очень больна… её зовут Жюли Гранжер, я вам уже называла её имя, и Жану Ревенеку о ней все известно. Поскольку мои слуги могли бы удивиться, увидев меня на заре выходящей из моего особняка на проспекте Мон-Борон, я решила провести ночь в изголовье кровати Жюли, и утром прямо из её квартиры отправиться на встречу, которую я назначила брату. Каково же было моё удивление, когда я рано утром увидела месье Ревенека на другой стороне улицы! Ну, а как я от него ускользнула вам известно…
– Тогда, вы думаете, что, если бы я там не оказался, хоть и случайно, но вовремя, и не увёз вас на такси, он за вами последовал бы в павильон?
– Я уверена в этом… как и в том, что если бы Ревенек увидел моего брата, он бы сделал все, чтобы его арестовали. Он его ненавидит.
– Но, я предполагаю, что вас то он не ненавидит, мадам. Какой же тогда у него интерес навредить вам, разоблачая сына вашего отца?
– Все очень просто. Он хочет мне помешать вновь выйти замуж, и для этого все средства для него хороши.
– Он унаследует ваше состояние?
– Нет. Он влюблён в меня.
– В его то возрасте!
– Десять лет тому назад он уже пытался жениться на мне. Он льстил себя надеждой… говорил об этом не раз, ещё когда я была в пансионате, что мой отец обещал ему выдать меня за него замуж, и он никогда не простил ему того, что он отдал мою руку другому. Он прикусил свои удила, пока месье де Соколофф был жив, но с тех пор, как я овдовела, Ревенек снова объявился со своими претензиями.
– Серьёзно?...  Он осмелился …
– Да… и  он осмелился сказать, что любит меня. Сказал об этом лишь однажды, потому что я ему ответила таким образом, чтобы у него раз и навсегда пропало желание возобновлять эти попытки, но он не отказался от надежды жениться на мне, несмотря на моё отвращение к нему. Он считает, что настанет день когда я, утомлённая вдовством, обращу своё внимание на него из-за недостатка более лучших претендентов. И чтобы достигнуть своей цели, он не стеснялся принимать меры, которые удалили бы из моего окружения всех претендентов на мою руку …
– Черт возьми! Вот типичный пример мерзкой личности! Получается, что если ваш брат будет опозорен, это отразится и на вашей репутации?
– Вы сами это поняли и сказали. Теперь вы понимаете всю ценность услуги, которую вы мне оказали, помогая от него ускользнуть?
– Что тогда произошло бы в том случае, если бы он узнал, что случилось там…  в этом проклятом павильоне?…
– Я бы все потеряла… окончательно... Он бы меня поставил перед выбором… или я буду принадлежать ему, или он все произошедшее обратит против меня.
– У вас есть по крайней мере один защитник.
– Вы, месье. Да я знаю, что я могу положиться на вас, но…
– У меня нет полномочий защищать вас, так как я не ваш муж. Хотя какое это имеет значение? Я буду вас оберегать в любом случае…  все же…. Только муж в этом качестве был бы лучше.
И так как графиня взглядом его спрашивала, куда он метит, Александр продолжил:
– Если бы я вам сказал, что я знаю одного смелого юношу, который вас любит и был бы достоин вас?…
– В этом случае, мне его жаль,- прошептала мадам Соколофф. -Я ему принесла бы только печали и тревоги. Но о ком вы говорите?
– Если вы об этом не догадались, бесполезно, чтобы я вам об этом говорил. Я же вам могу признаться только в том, что я пылко стремлюсь сочетаться браком с девушкой, которую я вчера увидел впервые.
– Одетта!- воскликнула графиня.- Вы женитесь на ней!?
– С радостью, если она согласится.
– Но Вы знаете, что у нее нет никакого состояния.
– Более чем веская причина. Мой дядя мечтал женить меня на деньгах-брак по расчёту. А у меня совершенно другая идея на этот счёт. Женщина более богатая, чем я, вызывает у меня чувство опасения.
 Де Магерни отлично знал, что делает, произнося это, если можно так выразиться, программное заявление. Это был своеобразный способ без экивоков извиниться за отказ претендовать на руку графини, которая до этого объяснения на свежем воздухе могла ошибаться относительно его намерений. Он постарался ей ясно заявить, что полюбил мадемуазель Прозе и вскоре увидел, что она одобряла его выбор без всяких задних мыслей.
– Вы не могли мне доставить большего удовольствия,- сказала она с теплотой в голосе.- Мадемуазель Прозе мне тоже очень нравится. Я уверена, что она станет моей подругой.
– Брат стоит сестры,- возразил ей Александр,- и они вдвоём будут вашими верными союзниками. Почему бы нам не образовать своеобразную лигу четырёх против ваших врагов… ведь разве ваши враги не являются моими? Я отвечаю за Венсана, как за самого себя… он бросится в огонь ради вас.
Мадам де Соколофф воздержалась от ответа на этот преждевременный дебют в партии, и де Магерни понял, что взял слишком быстрый темп, и поспешил вернуться на несколько шагов назад.
– Мадам,- продолжил Александр после небольшой паузы,- я вас благодарю за то, что вы оказали мне доверие. Я попытаюсь вам доказать, что я его заслуживаю, и для начала… хочу вам сказать, что я полностью в вашем распоряжении. Я буду следить за ходом расследования этого дела и буду вас держать в курсе всех деталей и нюансов, которые могут неожиданно появиться. Ваша роль отныне состоит в том, чтобы воздерживаться от любого неосторожного шага.
– Я дрожу от одной только мысли, что как бы уже не было чересчур поздно,- прошептала графиня.- Это предостережение, которое я получила в зале Морга… анонимное… доказывает, что меня стерегут… что за мной следят… и что эти негодяи могущественные и упорные. Они не проявляют себя… явно… но я чувствую, что они будут все время бродить вокруг меня, следить за мной. Я осуждена, возможно, жить, как последний император России, под постоянной угрозой невидимых врагов. Они будут ужом вползать в мой дом, и я не смогу сделать больше ни одного шага, сказать ни малейшего слова без их ведома. 
– Ваше воображение заходит чересчур далеко… но я предполагаю, впрочем, что вы уверены в ваших людях.
– Так же, как мы можем быть уверены в слугах, с которыми вы всегда хорошо обращались. Но месье Ревенек, у которого свободный доступ в мой дом, знает их лучше, чем я.
– Вы его считаете способным быть заодно с бандитами из павильона?
– Я не говорю об этом, и между тем…
– Кстати!... вполне возможно, что он их них знает… по крайней мере, по именам, так как ему известно, кому ваш отец продал свою собственность, а эти негодяи, как мне показалось, считали, что это их собственность. Если полиция установит, что преступление было совершено в павильоне, месье Ревенек, который был компаньоном бывшего владельца, будет, возможно, допрошен. Но чем вы так взволнованы? Вы его так замечательно перехитрили, ведь он не подозревает, куда вы тогда пошли.
– Я на это надеюсь, но не только этого боюсь. Злодеи, которые охотятся на меня, возьмутся также за моих друзей. Для них будет достаточно, чтобы они увидели вас разговаривающим со мной на этой скамье… и они догадаются, что я вам рассказываю о моем приключении и вы собираетесь меня защитить. Не должно случиться так, что вы пострадаете из-за меня.
– Они, эти негодяи, уже вам мерещатся везде,- сказал, улыбаясь, Александр.- Что касается меня, то я не вижу здесь, вокруг нас, никого, кроме замечательных маленьких детишек, которые играют в солдатиков, обруч и волчок.
Графиня, не столь умиротворённая, как её собеседник и рыцарь, открывающейся перед ней благостной картинкой играющих вокруг них детишек, посмотрела в сторону ограды, перед которой проходили люди, выходящие из Морга, поскольку дефиле парижских зевак не прекращалось.
Внезапно  де Магерни увидел, как она побледнела.
– Что с вами, мадам?- спросил он у нее.
Она смогла только пробормотать, заикаясь:
– Там… этот мужчина… который прогуливается …
– О! Действительно! …
– Он шёл за мной в Морге, когда кто-то произнёс очень тихо угрозу в мой адрес …
– Действительно, мне кажется, что я его узнаю… я видел его в зале, но ничто не доказывает, что это был именно он. Вы были окружены несколькими индивидами, лица которых не слишком отличались от физиономии этой персоны. Кроме того, мне кажется, что он не обращает на нас никакого внимания.
Индивид, о котором графиня сигнализировала Александру, спокойно курил свою трубку за оградой. Именно на этого старика, довольно бедно одетого, Александр никогда бы не обратил внимания, если бы мадам Соколофф не указала на него… но он не был уверен в том, что уже видел его стоящим в очереди в выставочном зале.
– Он за нами наблюдает,- прошептала графиня.
– Если он следит за нами, то тогда он ловко прячет свои карты в рукаве,- ответил, улыбаясь, де Магерни.- С тех пор, как я на него смотрю, он ни разу не повернул свою голову в нашу сторону. И даже если бы он за нами следил, нам здесь нечего опасаться.
– Здесь нет… но он за вами проследит, когда вы меня оставите… и узнает, где вы живете …
– Я легко обнаружу эту слежку…  и впрочем, если бы я заметил, что он меня пасёт, как говорят полицейские, я не постеснялся бы подойти к нему и спросить, что ему надобно от меня. А Вы, мадам, вольны беспрепятственно отправиться к себе… и я предполагаю, что вы возьмёте такси, чтобы вернуться домой …
– О! Сейчас я им не интересна… потому что они меня знают… эти негодяи будут стремиться узнать, кто такой вы… о вас им ничего неизвестно… ваши цели… это их интригует… ведь это подвергает опасности их банду.   
– Вы, значит, серьёзно, считаете, что это настоящая банда негодяев и мерзавцев? Я, уверен, однако, что не видел эту личность в павильоне.
– Я тоже не уверена, что видела его там… но это, отнюдь не доказывает, впрочем, что он, возможно, не выслеживает нас по заказу этих убийц.
– Ваше воображение идёт чересчур далеко, дорогая мадам, и на самом деле я не могу допустить, что существует в Ницце некая ассоциация бандитов, организованная вроде какой-то Франкмасонской преступной группировки. Тут у нас ведь не Париж и не Марсель. У душегубов, которые нас с вами так поразили, не столь длинные руки… и я настаиваю на том, что у нас с вами есть все основания для того, чтобы спать спокойно в нашем городе. Только,- добавил де Магерни, после короткого перерыва,- я думаю, что вы проявите благоразумие и оставите их в покое. Поверьте мне, что это дело полиции найти их… и это отнюдь не ваша обязанность их разоблачать. Но я… я не откажусь провести моё скромное расследование этого зловещего приключения, и я не собираюсь оставлять их в покое, если сумею вдруг обнаружить. Я этого не сделаю только в том случае, если в результате моего расследования будет хоть малейшая возможность, что вы будете скомпрометированы… но вмешаюсь и сделаю заявление, что вы были их жертвой, а не сообщницей. Ноя практически уверен, что этого не случится… можете быть спокойны. Главное, чтобы вы сохраняли спокойствие и молчали по поводу произошедшего. Очень досадно и прискорбно, что сегодня вы пришли в Морг, но обещайте мне, что вы больше никогда не вернётесь сюда… и вам больше никто не будет угрожать, да и сегодняшняя угроза останется пустым сотрясением воздуха. И, обратите внимание! Мужчина, которого вы подозревали в том, что он за нами следит, уходит докуривать свою трубку в другое место.
Так оно и было. Старый малый, который гулял перед оградой, удалялся от них медленным шагом и вскоре он смешался с толпой прохожих.
– Теперь вы успокоились, я надеюсь?- спросил Александр.
– Не совсем,- прошептала графиня,- но я чувствую, что нахлынувшие на меня эмоции совсем расстроили меня… я потрясена… но после ваших слов я хотя бы способна идти… как вы мне посоветовали… я вернусь к себе.
– Пешком?
– Нет… найду такси. Но я вас прошу меня не провожать. Стоянка такси совсем близко отсюда.
– Как вам будет угодно, мадам. Могу ли я узнать, когда я вас снова смогу увидеть вас?
– Ммм… в будущую субботу, у меня дома. И мадемуазельПрозее будет. Она мне это обещала.
– А брат будет её сопровождать, я вам обещаю- ответил де Магерни, который понял желание мадам Соколофф.
Графиня говорила ему о сестре, а Александр ей отвечал, упоминая брата. Они прекрасно поняли этот обмен намёками… это было фактическое обязательство помогать друг другу в попытке влюбить в себя брата и сестру де Прозе- Одетту и Венсана.
– Я вас прекрасно поняла,- продолжила она,- и я всегда готова принять вас в своём доме, если вы найдёте время навестить меня. С сегодняшнего дня двери моего дома для вас всегда открыты.
– А что об этом скажет месье Ревенек?- спросил, слегка улыбнувшись,  Александр.
– Чтобы он ни сказал и о чем бы он ни подумал, у него нет права делиться со мной своими наблюдениями. Впрочем, он ко мне подходит только для того, чтобы обсудить деловые вопросы, так как, как я вам уже говорила, он управляет частью моего наследства и ведёт мои счета, управляет фондами, которые обеспечивают мои доходы в силу особенностей завещания моего отца.
 Де Магерни не очень понимал, о каком урегулировании шла речь и не догадывался, о каких доходах шла речь, но он даже не подумал о том, чтобы уточнять эти детали, а довольствовался лишь тем, что подумал:
– Если Венсан женится, он внесёт ясность в финансовую ситуацию и освободит вас от этого влюблённого администратора. На его месте я бы начал именно с этого… и именно этот совет я ему дам.
– Я скорее откажусь от денег, которые Ревенек предоставляет мне, чем буду терпеть его вмешательство в мою жизнь, - добавила мадам Соколофф.
Это гордое заявление понравилось де Магерни, который больше не думал о продолжении дискуссии, и решил завершить этот и так чересчур затянувшийся разговор.
В конце концов, место это было не совсем безопасно, хотя он и не верил в присутствие шпионов, которыми, как воображала графиня, они были окружены. Александр же, со своей стороны, не отвергал возможности, что случай мой привести сюда людей из его клуба или завсегдатаев салона мадам Соколофф. Те и другие удивились бы, увидев их сидящими рядом столь близко на скамье сквера Сен-Рош, и вряд ли бы они лишили себя, в этом случае, позлословить на их счёт об этом свидании на свежем воздухе в салонах Лазурного берега.
Александр, впрочем, чувствовал, что графине уже  хочется укрыться в своём доме, чтобы отойти после столь суровых потрясений, которые она только что испытала в Морге, и сам он желал возвратиться домой, чтобы отдохнуть и поразмышлять.
Поэтому де Магерни в нежных выражениях простился с графиней и позволил ей уйти, как он это и обещал.
Александр видел, как она вышла через ворота сада, как повернула налево и быстро пошла в сторону стоянки такси, где он её потерял из виду.
– Никто за ней не последовал,- сказал Александр про себя,- значит графиня сама себя поставила в затруднительного положения. Нужно обладать просто необузданным темпераментом, чтобы прийти в Морг, вместо того, чтобы спокойно читать книгу у себя дома в кресле у камина. Жорж Санд… Эта графиня удивительна. Если бы я лично не присутствовал при сцене убийства в павильона, я бы, разумеется, соблазнился полагать, что у нее нечистая совесть… но бедной женщине не в чем упрекнуть себя, кроме как в неосторожности, и она может поплатиться за нее, если эти бандиты вдруг обнаружат, что графиня продолжает интересоваться этим делом и тогда, если верить ей, они дали только что первое предупреждение графине внутри этого гадкого монумента мертвецам....
Этот монолог длился до тех пор, пока де Магерни вышел из сквера и закончился, когда он вступил на улицу Пасторелли.
Все дороги, которые вели к Моргу, были довольно оживлёнными, и Александр спешил выбраться из толпы.
Он шёл, опустив голову, отвлечённый мыслями, которые атаковали его мозг и чуть не столкнулся с машиной, стоящей около парапета. Это был один из тех небольших, но мощных грузовичков-рефрижераторов, которыми пользуются мясники чтобы перевозить мясные туши. От неожиданности он отпрянул в сторону, даже не подняв глаза вверх.
Это неожиданная помеха вынесла Александра на середину проезжей части, по которой он начал брести, все ещё поглощённый в глубокие размышления.
Без сомнения провидением было предначертано, чтобы его медитация была потревожена ещё один раз, так как почти тотчас же он непостижимым образом из мира потусторонних размышлений вдруг вернулся в реальную жизнь и увидел, как прямо на него во весь опор несётся Бентли, в открытых окнах которого виднелись кожаные шторы.
Естественно, Александр быстро сдвинулся на другую сторону улицы, чтобы уступить место машине, но когда он уклонялся вправо от нее, мясницкий холодильник, который он только что обошёл, резко рванула с места в противоположном направлении, с грохотом и быстротой молнии.
Водитель мясника, сидевший на сиденье впереди, яростно давил на газ, и огромный Рено, изрыгающий огонь из своих раздувшихся выхлопных труб, полетел на него, как черт из преисподней.
 Де Магерни едва успел отскочить на тротуар. Ещё мгновение, и он были бы раздавлен капотом огнедышащего чудовища и его огромными колёсами, но несмотря на молниеносную реакцию Александра его левое плечо все-таки настигло одно из выдающихся в сторону зеркал грузовика, отбросившее его к парапету набережной.
Оглушённый ударом, он на мгновение потерял сознание, и когда он снова приоткрыл свои глаза, грузовик был уже далеко, но Александр вполне отчётливо увидел в выглядывающего из окна мужчину, который смотрел на него, и сразу же узнал его.
Этот мужчина был тем самым добрым стариком, о котором ему рассказывала только что графиня, простак мещанин, который пять минут тому назад курил свою трубку, бродя вдоль ограды сквера.
– Остановите его!- закричал Александр во весь голос, отчаянно жестикулируя, чтобы предупредить людей, о необходимости преградить путь негодяю, который только что чуть не убил его и который продолжал гнать свою машину с огромной скоростью.
Но Александр не преуспел в своих стенаниях и призывах. Не оказалось на улице ни одного мало-мальски смелого мужчины, чтобы броситься наперерез бешено мчавшемуся грузовику, чтобы остановить его. Прохожие расступались, как река перед носом корабля, а полицейские были заметны лишь своим отсутствием.
Рефрижератор скрылся внизу улицы Пасторелли, испарившись в неизвестном направлении, и де Магерни, естественно, не мог её преследовать, так как был не в состоянии бежать.
Он остался стоять, прислонившись к парапету, и ощупывая свою правую руку и плечо, и спрашивая себя, не вывихнул ли он её.
Александр едва спасся… чуть не лишился жизни… и он должен был себя чувствовать себя счастливым, отделавшись лишь сильным ушибом, но он вполне отчётливо понимал, что водитель грузовика старался изо всех сил и сделал все возможное, чтобы его убить… и он догадывался, почему.
Перед его глазами все ещё стояла гримасничающая фигура маленького старика в глубине кабины грузовика, который, очевидно, дал этому шофёру приказ отправиться в путь именно в тот самый момент, когда де Магерни оказался между двух машин, двигающихся в противоположном направлении, чтобы у него не было возможности увернуться от колёс.
Удар был явно замыслен заранее, и это была настоящая попытка убийства. И место было выбрано прекрасно, ведь совсем недавно здесь, на этом самом месте застрелили одну из самых богатых женщин Лазурного берега, члена самой богатой семьи Монако Пастор, и убийц не нашли.
Решительно, у графини были основания опасаться старика-курильщика с седой бородой.
Этот негодяй наверняка был агентом убийц из павильона. Наверняка, они поклялись, что будут убивать всех друзей, которым мадам Соколофф смогла рассказать о своём приключении, и начали с того, кого они застали только что беседующим с нею на пороге Морга.
Война была объявлена, и бандиты не остановятся на этом.
В то время как Александр говорил себе все это, прибежали два хорошо одетых господина, которые издалека видели этот инцидент. Они окружили его и предложили проводить домой… предложение, которое Александр спешил отклонить, так как теперь он опасался всех и не доверял больше никому на этом свете. Но он не смог помешать одному их этих предупредительных незнакомцев вызвать такси, которое удивительным образом немедленно подъехало, и помог Александру сесть в салон, после того, как он дал свой адрес шофёру. Это была ещё одна его ошибка, так как они смогли вполне услышать, что он направлялся на улицу Рю де Сент-Рьель, 29, но мы никогда не замечаем таких деталей в напряжённый момент, после шока, когда вы чуть не погибли, и Александр пребывал в таком расстройстве мыслей, что затруднялся координировать свои идеи и думал только о том, чтобы побыстрее лечь в постель и поспать.
Александр не скрывал от себя того факта, что теперь враги графини стали его врагами, и что его ждут большие проблемы, но он был полон решимости пойти на крайние меры, чтобы защитить себя, и радовался, думая, что мадам Соколофф подвергнулась бы большим опасностям, если бы не он.
Что касается Одетты Прозе, то не было оснований полагать, что ей следует опасаться этих бандитов, которым не должно было быть известно даже о её существовании.
Охотно верим тому, чего желаем, особенно, когда влюблены.
V

После долгой ночи абсолютного покоя, Александр де Магерни, полностью выздоровевший, был разбужен на следующий день после своей злополучной экспедиции в Морг своим дядей, которого он не видел с того самого памятного вечера у мадам Соколофф.
По воскресеньям месье д’Ор регулярно проводил утро, угощая в кафе бывших однополчан, а вторую половину дня он председательствовал на поединках в зале фехтования клуба.
В эти дни он раньше никогда не показывался в особняке на улице Рю де Сент-Рьель.
Поэтому майор вернулся к своему племяннику в понедельник, чтобы дополнительно объясниться с ним.
Он пребывал в слегка возбуждённом состоянии, так как до сих пор не мог переварить поведение Александра, который, вместо того, чтобы ухаживать за богатой вдовой графа Соколофф, занялся одной виртуозной певичкой.
Майор даже успел ещё не раз адресовать Александру свои искренние упрёки, на что де Магерни довольно холодно ответил односложными фразами, вместо того, чтобы попытаться извиниться. У него были все основания не оправдываться за то, что он не стал добиваться руки графини, и привести вполне резонные причины, почему он не сделал этого, но Александр был чересчур порядочным человеком, чтобы их выдвигать, и ограничился тем, что ясно заявил дяде, что эта дама, вопреки своему крупному состоянию и яркой красоте, не была той женщиной, о которой он мечтал, в то время как мадемуазель Прозе его очаровала, восхитила и покорила.
Как и двумя днями раньше, Александр добавил, что и впредь намерен оставаться хозяином своего выбора, и что он не торопится отказываться от безбрачия, а если и женится, то только сознательно.
После чего, экс-командир эскадрона подумал, что он ошибся, нажимая на своего племянника, пытаясь подчинить его своим идеям, ведь было давно известно, что он приучен всегда поступать по своему.
Лучше стоило слушать фантазии Александра и ожидать, когда он возвратится из мира грёз на нашу грешную землю. 
Дядя, в салоне на проспекте Мон-Борон уже сказал Александру обо всем, что хотел сказать по этому поводу, и было неловко продолжать настаивать.
Поэтому полковник в корне пресёк эту тягостную беседу и бесполезные внушения, и, прервав племянника, предложил ему абсолютно неожиданное развлечение.
– Давай больше не будем говорить об этом,- заключил он внезапно и довольно резко продолжил.- Ты уже довольно взрослый мальчик, чтобы управлять своими делами самостоятельно. И затем, любовь, это как и доверие… их нельзя поместить в сердце по приказу. Распоряжайся своим сердцем, как ты захочешь. Я не возьмусь больше давать тебе советы. Но этим утром ты должен доставить мне удовольствие, позавтракав со мной. Настала моя очередь пригласить тебя.
– Черт!- прошептал  де Магерни,- Сегодня у меня нет никакого желания выходить из дома. Я настолько измотан последними событиями.
– Хорошо! Нетрудно догадаться, что ты провел всю ночь за столом с зелёным сукном и лёг в постель только на заре. Итак, после такой ночи, как мне кажется, ты наоборот должен испытать потребность выйти проветриться.
– Я достаточно проветрился вчера.
– Держу пари, что ты опять преследовал какую-нибудь хорошенькую женщину. Ты занимаешься только этим… Неважно! Хорошая прогулка восстановит равновесие твоего духа и восстановит твой аппетит. Вставай, одевайся и в путь!... или на этот раз я серьёзно рассержусь.
– И куда же вы хотите меня отвести для поднятия моего духа, мой дорогой дядя?
– И не надейся… Не в Ротонду Негреско …
– Я это подозреваю, но все таки…  я могу узнать? …
– Я тебе обещаю, что еда будет совершенна. Для тебя этого должно быть достаточно. И мне хочется доставить тебе удовольствие некоторой неожиданностью.
– Какой вы ужасный человек, дядя!... Ладно! Я не хочу вас расстраивать,- пробормотал Александр, выпрыгивая из постели.
И он занялся своим туалетом, в то время как полковник зажигал сигару.
– Это далеко отсюда, это неизвестное заведение, где столь прекрасная кухня?- спросил племянник, которому явно не хватало энтузиазма.
– Не намного дальше, чем Променад дез Англэ… только, это в квартале, куда твоя нога раньше никогда не ступала. Тебе ждёт прогулка, полная открытий… и ты позже мне будешь благодарен за это.   
 Де Магерни мысленно посылал ко всем чертям эту причуду полковника-командира, но после того, как он одержал над ним победу в крупном сражении по вопросу брака, Александр старался не расстраивать дядю, отклоняя предложение позавтракать с ним, хотя он был уже немного готов к тому, что это мероприятие состоится в каком-нибудь эксцентричном кабачке.
Поэтому Александр оделся, не произнося больше ни слова, насколько возможно быстрее, хотя обычно он проводил за этим мероприятием не меньше полутора часов.
Умывание по-английски в тот день пришлось отменить, только двадцать минут на подобное и столько же на все остальное.
Впрочем, дядя Д’Ор, казалось, не очень торопился. Он пошёл в глубь туалетной комнаты,  и удобно расположившись на тахте, закурил, не говоря ни слова.
Александр был рад возможности не вступать в пререкания с дядей, и искренне надеялся, что после часа доброго обеда, который ему навязал старый вояка, он будет освобождён от его компании, и намеревалась отправиться затем на улицу Виктора Гюго, где он мог встретить Венсана Прозе в его бюро. Он намеревался просить его отправиться потом, когда он закончит свою работу, на проспект Мариана,  и дать ему возможность пообщаться в его присутствии со своей сестрой, не ожидая ближайшего воскресенья.
– Мы можем идти?- Спросил месье д’Ор, когда он увидел, что его племянник был готов.- Да? О! Действительно, нам нужно поторопиться. Я встал в шесть часов утра, и успел проглотить только чашку кофе. Хочется быстрее поесть.
Александр охотно взял бы такси, но он понял, что сегодня не следует думать, за него это будет делать его родственник, и послушно последовал за командиром, который его привёл вниз по бульвару Симье.
Вскоре они достигли места, откуда несколькими днями раньше Александр уехал на такси с мадам Соколофф, которую он тогда принимал за авантюристку, и воспоминание об этом приключении вернулось в его голову, когда увидел, как его дядя свернул в  сторону порта Лимпия.
– Вы меня ведёте завтракать в порт?-Спросил смеясь  Александр полковника.
– Не совсем,- ответил его дядя,- но не очень далеко от него. Мой ресторан не выглядит настоль уж презентабельно, как те, которые ты предпочитаешь, но заверяю тебя,  что в хорошем вине не будет недостатка, а против не совсем художественных вывесок у тебя, я надеюсь, у тебя нет предубеждений.
Это объяснение отнюдь не пробудило энтузиазма Александра, но он воздержался от того, чтобы настаивать, так как ему было довольно безразлично, в каком месте отведать плохой обед.
Район порта Лимпия был довольно большим, и на всем своём протяжении он был отнюдь не однороден.
Его окаймляет, с одной стороны квартал антикваров с блошиным рынком, а с другой стороны всевозможные мастерские, обслуживающие порт, начиная от пошивочных работ-паруса и всевозможные тенты, и кончая судовыми двигателями и любой всячины для команды. Среди всего этого многообразия понатыканы всевозможные кафе и ресторанчики на любой вкус, где собираются артисты, у которых есть собственные мастерские в окрестном квартале, забегаловки, куда приходят рабочие из расположенных неподалёку мастерских, чтобы залить свою лужёную глотку, и дорогие рестораны, где туристы и местные буржуа ужинают вместе со своими семьями.
Вокруг роится целый сонм улиц, тупиков и квартальчиков, в которых живут легионы работяг всех мастей.
Сразу же становится заметно, на сколь далеко вы оказались от элегантной и фешенебельной Ниццы, какой вы её знаете, и что у населения, живущего в этих краях, нет ничего общего с безмятежными горожанами Променада дез Англэ, Симье и Мон-Борона, хотя все они, честно говоря, расположены буквально рядом.
Внезапно командир взял вправо, в одну из тех плохо вымощенных и узких улочек, о которых Александр был вынужден невольно сказать себе:
– Какое счастье!- Я то думал, что мы отправляемся к набережной Комерс… но черт меня возьми, если я догадываюсь, куда он меня ведёт.
Муниципальная табличка, помещённая на угловом доме, несла на себе начертанные прописью белые слова: Бульвар Сталинград, но Александру после прочтения эти слова ровным счётом ни о чем не сказали, кроме смутных воспоминаний о Второй Мировой войне.
Где заканчивался этот грязный бульвар? Невозможно догадаться...
– Мы уже почти на месте,- сказал насмешливо дядя Д’Ор.- А что ты можешь сказать об этих красивых сооружениях, которые окружают нас?... Оригинально, не так ли?
– Немного слишком,- проворчал Александр.- Я предпочитаю улицу Виктора Гюго.
– Ба…! Это только в первый раз! И… я тебе показываю столько всего нового, а ты все недоволен… С тобой действительно слишком трудно.
– Я начинаю думать, мой дорогой дядя, что вы специально насмехаетесь надо мной, чтобы наказать меня за то, что я посмел не влюбиться в мадам Соколофф.
– Ты вполне заслужил такое наказание… но успокойся… прогулка, которую я заставил тебя совершить, близится к концу и обед уже не за горами, так что настала, наконец, пора, сказать тебе, куда я тебя веду… и зачем... Итак, сначала: почему. Ты живёшь у себя как принц, и должен довольствоваться тем, что пьёшь вина только лучших марок и ешь блюда с тонким вкусом. В этой игре можно дойти до того, что пресытишься даже дворцом и мне пришло в голову заставить тебя попробовать кухню бивака, походную… просто, чтобы убедиться, что ты мог бы участвовать в военном походе, не жалуясь на качество продовольствия. Это испытание не будет для тебя бесполезным, так как уже очень скоро у тебя не будет другой возможности положить сотню-другую евро в карман, кроме как послужить своей стране в качестве солдата или кого-то ещё... Наверное, ты видишь себя дипломатом…но если это и случится, то вполне вероятно, что ты окажешься в каком-то богом забытом Афганистане. Все тёплые места уже разобраны. И будет неплохо, чтобы у тебя было представление о рагу из полевой кухни …
– Большое спасибо!- весело воскликнул де Магерни.- Я, кажется, начинаю понимать, что меня ждёт и готов на любые жертвы.
– Именно эта идея ко мне пришла во время завтрака у тебя в субботу, и как раз, оставив тебя, я навестил мою старую подругу, мамашу Медитерани, и заказал ей прекрасную еду на это утро… и она не будет столь плоха, поверь мне, так как она должна была работать, не покладая рук, чтобы меня удовлетворить. Сверх того ты будешь иметь удовольствие созерцать её, и я тебе клянусь, что это стоит того.
– Тогда, получается, что это именно ваша бывшая маркитантка будет нас обслуживать. Я должен был бы об этом догадаться, и я вас ни в чем не виню. Мне все равно! Хотя, конечно, она выбрала для своего заведения довольно странный квартал, и люди, которые столуются у нее, не принадлежат, как мне кажется, к высшим слоям нашего общества.
– Старьёвщики, мой дорогой, полицейские и мелкие служащие на жалованье. О! В нашем обществе классы не смешивается и акулы высшего света не посещают этот дом. И мне это нравится. Впрочем, мы не будем сидеть вместе с завсегдатаями. Для нас накроют в отдельном кабинете.
– Мой Бог! Вот это меня уже рассердило. Я хотел бы их увидеть.
– Ты их увидишь. Мы будем отделены от общего зала только стеклянной перегородкой. А теперь нам необходимо повернуть направо, на Рампу дю Ке дю Комерс.
– Он красив, этот пассаж. И эта арка, которая его перекрывает …
– Мы сейчас ещё раз повернём на набережную Комерс и войдём в район, который называется Бастион… военное название, которое должно нравиться бывшей маркитантке. Её заведение находится в самом конце.
Он был действительно своеобразным, этот район Бастиона. Повсюду виднелись откровенные лачуги и бараки армейского типа, одни, сколоченные из трухлявых кривых досок, другие с вкраплениями крупных камней блоков песчаника, похищенных из домов под снос: настоящие хижины дикарей, построенные в цивилизованные времена, потому что при их строительстве были использованы современные материалы, скреплённые гипсом.
На первый взгляд казалось, что в них никто не живёт. Впечатление обманчивое, потому что бродяги, номады, нелегальные иммигранты, которые действительно живут в них, в полном составе рано утром распространяются по всей более богатой Ницце, чтобы искать там пропитание для себя, и возвращаются в это своё пристанище только ночью, точно также, как это делают все хищные птицы.
Но, среди этих причудливых сооружений возвышался дом, настоящий двухэтажный дом, с настоящими дверями, настоящими окнами и фасадом, окрашенным в жёлтый цвет, на котором висела белая железная вывеска.
– Это там,- сказал полковник,- и я замечаю мать  Медитерани на пороге. Кажется, что мы запаздываем, так как она смотрит, не идём ли мы, словно сестра супруги Синей Бороды Анна из сказки, которая взошла на башню, чтобы посмотреть, не едут ли её братья. Ах! Она нас заметила, так как быстро вернулась в дом, чтобы, очевидно, присмотреть за своими кастрюлями. Приготовься. Я тебя сейчас представлю. Попытайся не рассмеяться ей прямо в глаза.
 Де Магерни не приходила в голову даже мысль о том, чтобы насмехаться над старинной протеже своего дяди. Потому что в этот момент его голову занимало совсем другое. Он увидел, в конце этого фантасмагорического городка бастион, который показался ему знакомым.
Было ли это на набережной Комерс? Он не осмелился спросить об этом своего дядю, но пришел к убеждению, что кабачок матери Медитерани не должен был находиться далеко от участка, на который он недавно попал рано утром, пройдя по дорожке вдоль набережной.
Безусловно, полковник не имел никакой задней мысли, приведя сюда своего племянника, так как он не мог подозревать, что тяжкое преступление было совершено совсем недавно в павильоне неподалёку, но Александр находил, что случай иногда решает многое, и не слишком сожалел о том, что пришел сюда, так как бывшая маркитантка должна была собрать в своём кабачке много слухов об истории с обнаруженным рядом с её заведением трупом в канаве возле бастиона.
Торопившийся прибыть вовремя, дядя Пьер ускорил шаг и старуха вновь появилось на пороге своей двери в тот самый момент, когда страждущие отобедать путники собирались войти в её заведение.
Александр испытал смешанные чувства, некое удивление, внезапно оказавшись лицом к лицу с нею. Он никогда не мечтал ни чем таком, чтобы так приблизило его к реальности.
Эта женщина была настоящим феноменом.
Крупная и круглая как башня, румяная и усатая как гранатовое дерево, именно такой была Вирджиния Бушар, которую его дядя, да и многие другие называли матерью  Медитерани, а потому в округе она была намного известнее под этим прозвищем, чем под своей фамилией.
Но её вполне могли в былые времена демонстрировать на ярмарках, как женщину-колосс, и приходились спрашивать себя, видя её, неужели она могла когда-то носить щеголеватый короткий костюм маркитантками.
Справедливости ради требовалось признать, что она значительно откормилась со времени войны в Алжире.
Ради той же справедливости следовало отметить, что несмотря на изменение в размерах она осталась бодрой вопреки своей дородности, и в свои шестьдесят с лишним лет умело несла на своей голове маленькую кожаную вощёную шляпу, которая диссонировала с её немного полувоенным костюмом.
У неё был живой взгляд, быстрые жесты и бойкий язык. При всем этом всегда весёлая, всем довольная, ни на кого не дующая на работе. Она повидала и познала много любовных историй в своей прежней армейской жизни, настолько много, что в настоящей не терпела оргий в своём кабачке под названием «Бойкий кролик».
Хорошо известная в полиции, которая традиционно имеет свой глаз в заведениях такого рода, обожаемая своей клиентурой и уважаемая в своём квартале Бастион, где мало к кому испытывают почтение, мамаша  Медитерани считалась богатой женщиной, так по окрестностям ходили слухи, что у неё хорошие сбережениями.
– Привет, мой командир!- воскликнула она, вскинув, как старый солдат, правую руку вверх на высоту виска, и вытянув другую руку вдоль шва юбки, и сведя обе пятки на одну линию.
– Добрый день, маман,- ответил Пьер д’Ор.- Мы опоздали на зов трубы… В эскадроне мне бы это стоило бы двух суток домашнего ареста… но теперь это иногда случается со мной… с тех пор, как мой слух ослабел …
– В этом нет ничего страшного, мой командир. Только когда я увидела, что мои часы пробили полдень, я хотела подавать суп, потому что мой бедный нос ещё не покойник, и он до сих пор чувствует, когда настаёт момент начать игру ложками.
– Это по вине моего племянника …
– Месье офицер?
– Нет… но он им будет, как и его дед и отец… не говоря уже о его дяде, который стоит перед вами. Это в нашей крови… эполеты… погоны… только иногда приходится подождать, пока они появятся на твоих плечах, а этот мальчик торопится вкусно поесть, прежде чем стать офицером. Но, сегодня, в этот момент, он просто штатский и мой племянник Александр.
– Это не имеет никакого значения, мой командир… месье наверстает упущенное время… и форма ему будет очень даже к лицу.
– Я это прекрасно знаю, но речь не об этом. Мы умираем с голоду, маман, а обед уже наверняка готов.
– Устрицы на столе, мой командир.
– Устрицы… а кролик все ещё прыгает! Таким образом, устрицы ты уже открыла.
– Сегодня утром в этом самом зале.
– И это факт, что ты заставляла нас их попробовать в Алжире. Средиземноморские устрицы… это так необычно, но ты заставила нас сделать это… Ты всегда обладала такой способностью.
– Я этим горжусь, мой командир. Окажите мне честь войти вместе со мной в мой камбуз… вместе с этим господином.
Дядя и племянник последовали за мамашей  Медитерани, которая их заставила пересечь зал, где в этот момент за столом сидели только два муниципальных полицейских, распивающих бутылочку вина, и ввела в кабинет, или скорее, что-то наподобие застеклённой клетки, внутри которой стоял стол, покрытый белоснежной скатертью с лежащими на ней столовыми приборами.
– Какая роскошь!- Воскликнул дядя.- Чувствуется, что твои дела идут хорошо.
– Они шли бы намного лучше, если бы арендная плата не была столь высока, и если бы управляющий этого здания не был столь бесчувственен к простому народу. Он не из тех, кто прикармливает своих собак сосисками! Этот монстр никогда не хотел подписать со мной договор аренды на много лет, и каждый год поднимает мне оплату… этот несчастный  Ревенек.
– Ревенек!... Мне кажется знакомо это имя.
Александру оно тоже не показалось незнакомым, ведь ещё совсем недавно его произносила другая женщина, мадам Соколофф, и он спрашивал себя, был ли предприниматель, влюблённый в графиню, и управляющий, которого проклинала мать  Медитерани, был ли это один и тот же индивид.
Полковник сохранил лишь довольно смутные воспоминания о персонаже, которого он иногда встречал в салоне на проспекте Мон-Борон, и у него не было особых причин, как у его племянника, чтобы запоминать личность, на которую жаловалась маркитантка.
– Ах! Какой мерзкий человек!- продолжила она,- у него физиономия армейского кладовщика. К счастью, он не появляется здесь слишком часто. Я его вижу только тогда, когда настаёт время платить.
– Он представляет, без сомнения, владельца дома?- спросил де Магерни.
– Я никогда не видела этого владельца, а счета выписаны от имени этого Ревенек. И затем, мне все равно кому платить… одному или другому. Если бы у меня не было других неприятностей, эта была бы мне ни почём.
– У тебя неприятности, маман!- весело воскликнул месье д’Ор.- Глядя на тебя этого не скажешь. Ты по прежнему свежа, как утренняя роза, и мне кажется, что ты молодеешь прямо на глазах, честное слово!
– Вы очень добры, мой командир, но мне грубо докучают вот уже два дня.
– И почему, Вирджиния?
– Потому что полиция сидит у меня на хвосте.
– Как, полиция?
– Ах! Да… полиция… был найден какой то  странный труп в канаве возле бастиона.
– Какой странный труп? О чем это ты поешь нам?
– О том, о чем пишут все газеты Ниццы. Вы что, не читаете газеты!
– Не часто. Политика меня убивает.
– Речь идёт не о политике. Разговор о мужчине, которого удавили… и они говорят, что умер он совсем близко отсюда.
– И каким боком это может тебя касаться?
– Никаким, потому что я никогда не совала свой нос в соседские дела. Но они вчера явились сюда целой полицейской бандой в сопровождении судей, комиссаров, тайных агентов и все здесь обыскали и перевернули! И что… они обнаружили туннель, который ведёт из моего погребка с одной стороны прямо к молу, а с другой до парка Вижье… пусть меня дьявол сварит в своём котле, если я когда-нибудь об этом подозревала. Они по второму разу обыскали мой кабачок, и конечно, ничего не нашли, это правда, но это им не помешало указать мне, что я постоянно должна быть в распоряжении юстиции, и каждый день меня будет посещать полицейский агент… ты же понимаешь, что это значит для меня… кто захочет есть и пить под присмотром полиции… ещё пара дней, я вся моя клиентура удерёт от меня. В нашем квартале слухи распространяются моментально… и вот результат-сегодня у меня за весь день не было никого, кроме двух полицейских, которые на пару оплачивают один литр вина.
– Ба!... Не волнуйся, через три дня все забудут об этой дурацкой истории… а что касается меня, то мне она уже надоела. Так что приступим к обеду. Что ты нам собираешься подать? Давай посмотрим меню. Итак, один матлот из угрей, который вы мне так хвалили, омлет с луком и фрикасе из кролика в белом вине… твоё фирменное блюдо, принёсшее известность этому дому… и чтобы смочить горло для начала этого пиршества, бутылочку Сомюр, которому нет равных во время свидания с устрицами.
В любом другом случае лицо Александра обязательно бы исказила непроизвольная гримаса от перспективы такой кулинарной программы, но мысли его в этот момент были только об этой облаве, обыске в этом кабачке и о Ревенек, который мог быть только управляющим графини и никем другим.
Полковник, напротив, едва слышал речи экс-маркитантки об убийстве, не придавая, по всей видимости, этому никакой особой значимости.
– Давай, иди, позаботься о матлоте, в то время как мы отправим в наш желудок не меньше четырех дюжин устриц,- воскликнул он, садясь за стол.
 Де Магерни присоединился к своему дяде, а мать  Медитерани бросилась на свою кухню.
– Превосходно!- воскликнул Пьер д’Ор, буквально проглотив подряд две или три устрицы из Канкаля.- какое изумительное послевкусие йода. Их не так часто подают в гранд ресторанах, которые ты обычно посещаешь. А вот и прекрасный Сомюр, который мне напоминает о времени, которое я провел в Школе воздушных пилотов возле славного города Коньяк,- добавил он, опустошив свой стакан.- Он не стоит твоего Сотерна, но зато больше веселит.
И так как Александр молчал, он его спросил:
– Что с тобой случилось этим утром, у тебя такое лицо, как будто сам дьявол плясал на нем всю ночь? Я считал, что у тебя всегда весёлое настроение, словно у зяблика, даже после крупных поражений в Баккара.
– Я не играл этой ночью,- прошептал де Магерни.
– Тогда, несомненно, это значит любовь навеяла на тебя меланхолию? Для меня это довольно странно, поскольку на меня она никогда не производила такого впечатления, и было время, когда я...
– Вы меня собираетесь за это порицать? Вы, кто ещё позавчера мне рекомендовал вступить в брак.
– Да, но брак не только ради печати …
– Мой дядя! …
– Хорошо! Я тебя задел только что за живое, ранил твоё сердце… я был рассержен и это больше не повторится… но я не буду от тебя скрывать, что твоё душевное состояние меня беспокоит, так как я вижу, что ты чем-то сильно расстроен… Давай не будем больше говорить об этом, и… за твоё здоровье! …
 Де Магерни решился чокнуться со своим дядей и, так он уже прилично проголодался, то тут же принялся атаковать устриц. Имя Ревенек не выходило из его головы, и он злился на себя из-за того, что не решился спросить мать  Медитерани о набеге полиции на её кабачок, который совершенно не заинтересовал полковника, но который имел целью поиск авторов преступления, которое он, Александр, лично видел… видел, как оно было совершено… преступление, в котором мадам Соколофф приняла непосредственное участие, хотя и вынужденное… мадам Соколофф, у которой этот загадочный Ревенек управлял её состоянием.
Ни за что на свете де Магерни не хотел бы расспрашивать в присутствии своего дяди эту маркитантку, которая, весьма вероятно, знала об этом преступлении гораздо больше, чем рассказала им, болтая по пути от порога её забегаловки к обеденному столу.
Но уже одного её заявления о том, что Ревенек представляет владельца здания, было достаточно, чтобы понять, что этот владелец был отцом графини.
Впрочем, мать  Медитерани  ещё не возвратилась с кухни, куда она отправилась лично проследить за приготовлением матлота из угря, а дядя тем временем думал только о том, как бы ловчее поглотить свою третью дюжину устриц из Канкаля.
В общем зале, отделённом от кабинета стеклянной витриной, больше никого не было. Оба муниципала ушли, опустошив свой литр вина.
– Однако, это правда,- сказал полковник.- Посетителей у моей маркитанки сегодня кот наплакал, хотя когда я был здесь в последний раз, от желающих поесть и выпить отбою не было, в зале яблоку некуда было упасть… кабачок был полон. Господи, насколько же эти ниссуазы глупы!... Как только полиция куда-то сует свой нос, они спасаются бегством, как будто полицейские агенты больны чумой… и, клянусь Богом, если бы они могли их безнаказанно убить, то не лишили бы себя такого удовольствия. Что касается меня… я их люблю, этих полицейских, потому что, для начала, все они раньше служили в армии… и затем, без них бандиты и негодяи просто сожрали бы всех честных людей.
 Де Магерни был того же мнения, но промолчал.
– Ах!- продолжил дядя.- Вирджиния будет довольна. Вот и новый посетитель.
Действительно, какой-то мужчина вошёл только что в зал, и вместо того, чтобы позвать кого-нибудь, чтобы его обслужили, он, казалось, искал глазами отсутствующую хозяйку заведения.
Это был высокий молодец, крепкого телосложения, который, судя по виду, не был, конечно ни бродягой, ни рабочим. С его черным рединготом, застёгнутым до подбородка, и шляпой с широкими полями он скорее походил на офицера, переодевшегося в буржуа.
– Какой-то странный субъект,- произнёс сквозь зубы месье д’Ор,- и мне кажется, что я уже видел где-то раньше эту голову… это лицо… черт возьми, где же я его уже встречал? Кажется, в одном из полков, где я служил… возможно, в 7-ом … у него соответствующий рост и он очень походит на унтер-офицера одного из последних эскадронов, которым я командовал… усы, правда, сильно поседели, но черты лица не изменились … Черт возьми! Нужно, чтобы я совсем потерял память, и пусть лучше меня сочтут за сумасшедшего, если я ошибаюсь.
И он красивым командным голосом окликнул незнакомца:
– Кабардо!
Мужчина поднял голову, и быстро подошёл к дверям их кабинета.
– Это действительно он!- продолжил дядя.- Давай, заходи к нам, мой бравый вояка!... Ты меня не узнаешь?... Я был твоим капитаном …
– Месье д’Ор!... Мне сразу показалось, что я вас узнал, но …
– Ты не надеялся меня здесь встретить… но не более, чем я тебя. Ты пообедаешь с нами.
– Это была бы огромная честь для меня, мой капитан, но …
– Называй меня полковником. Я немного продвинулся по службе с тех пор, как ты её оставил. Садись за стол, мы вспомним старые времена.
В этот момент, появилась мамаша  Медитерани, неся матлот, который она чуть не уронила, когда увидела человека, которого месье д’Ор приглашал сесть.
Четыре персонажа, которых случай объединил в это мгновение в этом месте, образовывали картину, как говорится, довольно живописную и театральную: мамаша  Медитерани, чем-то испуганная, стоящий перед ней сержант-авиатор, смущённый нежданной встречей, дядя, очарованный ею, и племянник, изумлённый… поражённый отношением трёх остальных к происходящему.
– Давай без церемоний,- продолжил полковник,- мой старый Кабардо. Я больше не твой начальник, и меня взбодрит и заставит вспомнить молодость завтрак с армейским товарищем. Ты пришел после устриц, но это ничего не значит. Вирджиния, ещё один столовый прибор!
Вирджиния, ставя на стол блюдо, которое она принесла, улучила мгновение и прошептала на ухо месье  д'Ор:
– Будьте осторожны, мой командир! Это один из них.
– Один из кого!?- прогрохотал Д’Ор, который был скромен, как пушечный выстрел.
Кабатчица уклонилась от ответа и поспешила вернуться к своим кастрюлям и сковородкам, но Кабардо взял слово.
– Мой офицер,- сказал он,- я предпочитаю сказать вам правду. Оставив армию, я принял предложение перейти на работу в Префектуру полиции …
– О! Хорошо… но в чем проблема? Нет плохих профессий.
– Только плохие люди… мне это известно. Но теперь я принадлежу службе безопасности, и если вас заметят завтракающими со мной …
– Мне все равно! У меня нет предубеждений… я об этом только сейчас говорил этому молодому человеку, у которого они также отсутствуют. Таким образом, сделай одолжение мне, и усаживайся рядом поудобней… и чокнись с нами бокалом этого отличного вина.
– Спасибо, мой полковник. Но я уже позавтракал, прежде чем пришел сюда …
– Это тебе не помешает выпить кофе.
– Я бы никогда не смог отказать вам в этом, мой командир, если бы не был сегодня на службе.
– Как! Здесь? Ах!... Да, я припоминаю… Вирджиния нам рассказала, что убили кого-то рядом с её заведением… тебя послали к ней, чтобы следить …
– Нет, мой полковник… но, так как я был здесь вчера вместе с моим начальством, она меня сразу же признала и знает, кем я являюсь сейчас! …
– Полицейским?... И что?... Это же не мешало тебе быть хорошим солдатом… у тебя была великолепная выправка и ни одного взыскания …
– Ни в полку, ни с тех пор, как я покинул службу. Благодаря этому я смог стать бригадиром службы безопасности.
– Следовательно, я не скомпрометирую себя, пригласив тебя за наш стол. Садись, и помоги нам осушить нашу третью бутылочку.
И Пьер д’Ор окликнул мать  Медитерани, которая высунула конец своего носа на порог кухни:
– Давайте, маман, покажите нам свои хорошие манеры! Ведь ты - смелая женщина, и тебе нечего опасаться полиции. Кабардо не стыдится быть здесь, будучи прежде моим сержантом в армии. Принеси ему стакан и не играй больше в прятки с нами.
Экс-маркитантка неохотно повиновалась, и полковник продолжил:
– Не бойся, мамаша. Мы прекрасно знаем, что ты не из банды убийц, и что это не ваша вина, что существует подземный ход между твоим кабачком и парком Вижье.
– Если я об этом подозревала, пусть тогда самая большая кастрюля с моей кухни упадёт мне на голову,- убеждённо сказала Вирджиния Бушар.- Я могу поклясться, что я честная женщина  и мой погребок мне никогда и не ни для чего другого не служил, кроме как для хранения дров, угля и бочек с вином.
– Он служил для другого и был использован для других целей гораздо раньше, чем вы стали его арендовать, но вас в этом никто не обвиняет.
– Господи! Очень надеюсь на это. Эта история и так нанесла мне уже приличный ущерб. Мои постоянные посетители покинули меня, и если так будет продолжаться ещё несколько дней, мне останется только закрыть мою лавочку.
– Не бойтесь. Расследование будет закончено в течении двух или трёх дней.
– Пусть Бог услышит вас! Господи, прошу тебя! А мне нужно пойти взглянуть на мой омлет.
Полковник поспешил налить вина в бокал своего гостя, который, на этот раз, не заставил себя упрашивать и с удовольствием чокнулся со своим бывшим командиром, да и Александр охотно согласился с фантазией своего дяди.
Александр ничуть не был рассержен тем, что этот неожиданный случай предоставил ему возможность справиться о деле удавленного незнакомца и узнать, что стало известно полиции. Только, как он не осмелился расспрашивать об этом мамашу  Медитерани, точно также, даже ещё меньше, он не решался разузнать подробности у Кабардо, бригадира из Префектуры, чтобы не скомпрометировать себя, и главным образом, графиню.
Но к счастью случилось так, что месье д'Ор посетило желание заговорить со своим бывшим подчинённым на тему, более всего интересующую его племянника, чем самого дядю, и он решительно произнёс:
– Что это за история с преступлением и туннелем, о которой Вирджиния нам прожужжала все уши только что?
– История невыдуманная, мой командир,- ответил бригадир,- был найден, три дня тому назад, в канаве возле бастиона труп, у которого вокруг шеи была затянута верёвка. Вначале полагали, что этот человек повесился, но врачи Префектуры после осмотра трупа утверждали, что задушили. Тело было отправлено в Морг, где оно и находится до сих пор. Никто его не опознал, и расследование, возможно, никогда бы не увенчалось успехом, если бы мы на следующий день не обнаружили, вне укреплённой ограды, в ста метрах от канавы, где нашли труп, под брошенным ангаром, прямо возле пристани в порту вход в подземную галерею.
– Я не вижу, какая связь может быть между этими двумя находками… трупом… и галереей …
– Предполагаем, что человек был убит в доме, который сообщается с этим туннелем… и что тело тащили, вначале до ангара, и затем, из ангара до внешнего склона укреплений, откуда его сбросили в канаву. Надо вам сказать, мой командир, что на прошлой неделе Префектурой было получено анонимное письмо, разоблачающее широкую сеть мошенников, которая, как писал доносчик, пользовалась, чтобы ввозить в Ниццу кокаин, а также сигары, не оплачивая пошлин, пользуясь для этого подземным переходом, вход в который должен был быть в таможенном ангаре в порту Лимпия. Он действительно оказался там, мы его нашли, и спустились в туннель по лестнице, в которой было не менее восьмидесяти ступеней.
– И что вы там нашли… что?
– Пустые коробки, в которых, судя по запаху, раньше были сигары, и которые, вероятно, лежали там уже давно.
– Значит, негодяи больше не занимаются своим преступным промыслом?
– Мы полагаем, что они перенесли свой канал поставки сигар и кокаина в другую часть Ниццы, но эту галерею они использовали ещё раз совсем недавно. И знаете ли Вы, мой командир, где она заканчивается?... С одной стороны в погребке этого кабачка, а с другой стороны пройдя не менее ста метров под землёй выходит наружу в подвале дома, стоящего посреди большого участка возле парка Вижье.
– Черт возьми! Какие упорные землекопы поработали над этим! Требовалось получать огромные прибыли от этого туннеля, чтобы покрыть расходы на подобную работу.
– Они, должны быть, сколотили большое состояние на этой контрабанде, раз они прекратили уже несколько лет тому назад использовать этот туннель. Но совершенно точно, что именно сюда они тащили свои бочки. В те времена здесь не было никакого кабачка. Мамаша Медитерани была здесь первым арендатором, и она открыла здесь трактир «Скачущий Кролик».
– Тогда следует узнать, кто ей сдал в аренду этот дом.
– Мы это узнаем.
– А мы уже знаем. Она нам сказала только что, что оплачивает свои арендные выплаты некоторому Ревенек.
– Этот господин-только представитель умершего владельца. Его сегодня собираются допросить, и вероятно, что он не скажет ничего особенного. Впрочем, мы не ищем мошенников и контрабандистов, которые больше не действуют в этом квартале. Мы ищем убийц задушенного мужчины, и пока их не нашли… по крайней мере, к настоящему моменту. Мертвец ещё даже не опознан и у нас нет ничего, кроме предположений. Но у меня есть убеждение, что оба этих дела взаимосвязаны и, это моё убеждение, я надеюсь его разделят и мои руководители .
– Начинай делиться им со мной, мой старый Кабардо. Это очень любопытно… то, о чем ты мне рассказал только что.
– О! Хорошо, мой командир, предположите, что ассоциация этих мошенников трансформировалась в нечто другое, и что эти люди, вместо того, чтобы продолжать заниматься контрабандой объединились… но уже с другой целью… но тоже преступной… у нас уже была одна, сорок лет тому назад… банда, одевавшаяся в черные смокинги …
– Я тогда ещё учился в Сен-Сире, но помню эту историю и этих господ, которых я встречал в высшем свете… они пользовались отношениями с прекрасными дамами, чтобы сделать слепки с ключей от замков …
– Совершенно точно. Потом они изготавливали ключи и совершали хищения драгоценностей и денег… В их банде даже был совет директоров, который организовывал все преступления и вёл все их дела, вкладывал награбленное в легальные предприятия.
– Но все кончилось тем, что их схватили. Значит, ты полагаешь, что у них остались преемники?
– А почему бы и нет?... идея превосходная, да и воры не глупы. Они возвращаются… и гораздо более изощрённые в своих методах, чем раньше. Это несомненно. Нам на лекции преподаватели рассказывали Ницца, Канны и Монако сильно изменились за последние сорок лет. Возьмите, например, наши частные клубы… они больше не те, что прежде. Там играют в какие-то непонятные игры и плутуют, шулерство расцветает пышным цветом. Мы не изобретали шантаж, он уже существовал… но значительно усовершенствован в наше время.
– Ты прав… это правда.
– Ох! Так оно и есть, мой командир, поскольку вы в этом со мной согласны, вы также можете допустить и согласиться со мной, что нашлись жулики, вполне способные возобновить, и в гораздо большем масштабе, сообщество, поставившее своей целью эксплуатировать богатых идиотов, это золотое дно, в сто раз более прибыльное, чем золотые шахты где-то за океанами, рекламу вложения в которые мы находим я каждое утро в газетах.
– Я согласен с тобой,- весело сказал Пьер д’Ор,- и я ожидаю твоих выводов из сказанного.
– Я считаю… как и мой начальник… что это преступное общество по прежнему существует, что у него есть сообщники везде… в самых лучших и популярных салонах, в аристократических клубах, и даже в среде мелкой буржуазии… и его руководители, иностранцы, по-видимому, судя по внешнему виду, собираются время от времени в определённое время в местах, известных только им одним …
– Как некогда карбонарии… Она очень странная, эта твоя идея. И ты полагаешь, что обнаружив этот туннель, вы нашли штаб-квартиру этого сообщества.
– У меня есть мои собственные причины не сомневаться в этом… и у меня есть причины утверждать, что удавленный мужчина был казнён своими сообщниками по преступному сообществу… вероятно потому, что это именно он их разоблачил анонимным письмом, которое было получено Префектурой… хотя в письме говорилось только о контрабанде, его автор оставлял за собой право, без сомнения, дополнить в будущем свой донос и разоблачение.
– Да ты нам пересказываешь целый детективный роман, мой дорогой.
– Мои шефы верят этому не более чем вы, мой командир. Но время покажет. Я иду по следу и если я смогу распутать это дело, то моё продвижение по службе обеспечено. Я не собираюсь плесневеть в должности бригадира, и не сегодня-завтра вы увидите  меня в качестве комиссара полиции.
– Я тебе этого искренне желаю, мой старинный товарищ Кабардо. Уверен, что ты справишься. Не могу себе представить, как ты возьмёшься за дело, чтобы разоблачить эту банду, но ты только что разогрел мне кровь этой загадкой, заставил работать мои мозги… это  очень любопытное дело, и ты можешь смело говорить со мной о нем в присутствии моего племянника, я тебе отвечаю за его скромность.
– О! Месье - ваш племянник.
– Единственный сын моей сестры, я забыл тебе об этом сказать. И он недолго служил вольнонаёмным в 7-ом авиационном полку, в котором и ты некогда служил под моим началом.
– О! Тогда я ничем не рискую, рассказывая вам остаток этой истории, и даже показав вам место, где это преступление было совершено, если, все-таки, это вас развлекает.
– Чрезвычайно. Куда нужно пойти?
– Это совсем близко отсюда, мой командир.
Отлично! Ты нас туда отведёшь, как только мы закончим завтракать.
Александру, в отличие от его дяди, на самом деле было прекрасно известно, что это место действительно находилось рядом, но он промолчал, опасаясь обронить хоть одно неосторожное слово, но при этом Александр с огромным вниманием слушал признания бригадира, у которого не было тайн от его бывшего капитана, и он нетерпеливо ожидал продолжения.
На столе, омлет сменил матлот из угря, а затем последовало фрикасе из кролика в белом вине, потом сыр. Мамаша Медитерани, которая прислуживала им, по прежнему недружелюбно посматривала на экс-сержанта.
Под конец подали кофе, под аккомпанемент молодой фруктовой водки, которой с удовольствием отпраздновали встречу месье д’Ор и Кабардо.
– Мой начальник придёт только в три часа,- продолжил услужливо бригадир.- Прежде чем он появится, у меня есть время, чтобы проводить вас в павильон.
– Какой павильон?- внезапно спросил Пьер д’Ор.
– Вы увидите,- мой командир,- ответил Кабардо, принимая таинственный вид человека, который старается скрыть какую-то тайну.- И когда вы его увидите, то признаетесь, я в этом уверен, что я не ошибаюсь и что банда, о которой я только что вам рассказывал, была там. Старуха об этом месте даже не подозревает.
– Мы её не возьмём с собой?
– Разумеется, нет. И кроме того, даже после нашей экспедиции я вас попрошу ничего ей не говорить.
– Будь спокоен, я буду нем, как рыба. Но мне кажется, что пора отправляться в путь.
– Чем раньше, тем лучше, мой командир, и если вы мне позволите, я вам покажу дорогу.
– Позволь мне только урегулировать счёт за обед.
– Не стоит этого делать сейчас. Мы все равно вернёмся сюда.
– Тогда, в путь, месье мой дорогой племянник!- воскликнул дядя.
Александр был готов приступить к делу, хотя и немного опасался последствий этой исследовательской экспедиции, которая могла привести к неприятным открытиям для графини и для него.
Но он сказал себе, чтобы поощрять неопределённость самое худшее из всех зол, и лучшее средство раскрыть тайны, которые его волновали, это проследовать за бригадиром службы безопасности.
Дядя отправился в эту экспедицию от всей души искателя приключений, во главе их небольшой группы, как раньше летел в атаку во главе своего эскадрона.
Кабардо привёл их обоих на кухню, и сказал Вирджинии, которую они обнаружили за мытьём тарелок:
– Мы собираемся совершить путешествие по одному из ваших погребков. Так что, обслуживайте ваших клиентов, если кто-нибудь придёт пообедать, и забудьте о нас на некоторое время.
Кабатчица испуганно посмотрела на них, и месье д’Ор вынужден был её успокоить:
– Не бойтесь, маман! Кабардо желает тебе только добра, и мы вскоре вернёмся. Тем временем, посчитай и подготовь мой счёт к нашему возвращению.
Бригадир пошёл прямо к двери в подвал, открыл её, пропустил перед собой полковника и его племянника, и спустился после них по винтовой лестницей вниз.
Проход был довольно просторным, очень хорошо освещён отверстиями, выходящими прямо в стену дома. Сам подвал мамаша  Медитерани практически не использовала, потому что свои запасы спиртного и дров она держала в другом подвале, по соседству, гораздо более меньшем. 
Этот большой погреб был обнаружен накануне агентами полиции, взломавшие дверь, которой, судя по её виду, уже давно никто не пользовался, после чего её закрыли вновь, со стороны кухни, водрузив на неё висячий замок.
У Кабардо в кармане был ключ от этого висячего замка, так что ему не составило никакого труда отпереть замок, спрятать его на полку и открыть дверь перед своими новыми товарищами.
– Теперь,- сказал он, потирая руки,- мы можем быть уверены, что завсегдатаи Кролика, который прыгает, не побеспокоят нас, пока мы не закончим наше путешествие.
И он добавил:
– Видите вот это отверстие? Именно в него мы должны попасть и по нему пройти вперёд. Там темно, как в печи, но у меня есть, чем посветить.
Дорога, которую он им показывал, находилась за дырой в полу погребка, и в нее вела длинная лестница, которую можно было заметить только если направить на нее свет.
– Какого черта! Что, эти жулики по ней поднимали свои коробки с сигарами и бочки с польским виски?- спросил месье д’Ор.
– Они их не поднимали, мой командир. Они их опустошали с помощью насоса, который поднимал спирт снизу по шлангу и закачивали его в резервуары, которые вы видите,- ответил бригадир, указывая пальцем на огромные баки из листового металла, расположенные вдоль стены погребка.
– Я его не вижу, этого насоса...
– Они его, вероятно, продали, когда их банда распалась. После образования Евросоюза и вступления в него Польши морской путь доставки перестал быть самым прибыльным.
Объяснение было вполне приемлемо, да и резервуары были на месте и наглядно свидетельствовали о том, что контрабандисты действительно прежде использовали это помещение.
Кабардо готовил светильник для спуска в туннель. Агенты, которые осматривали его накануне, оставили возле лестницы три мощных фонаря. Оставалось только включить эти светильники и вручить по одному каждому из присутствующих в подвале искателей приключений.
– Мой командир, сказал бригадир, смеясь,- позвольте мне, на этот раз, пойти первому, перед вами.
И он поставил свою ногу на ступеньки лестницы.
Пьер д’Ор начинал думать, что он ввязался в какую-то странную, нелепую экспедицию, но отступать было уже неудобно и он последовал, не возражая, за своим бывшим подчинённым.
 Де Магерни, напротив, охотно спустился вглубь недр земли, чтобы развеять свои сомнения, а потому не заставил себя упрашивать и оправился вниз тем же маршрутом, что и его дядя.
Они спустились вниз без всяких происшествий.
– Как! воскликнул полковник,- мы практически остались на том же самом уровне, а ты мне говорил о лестнице в восемьдесят ступеней.
– Такая она на другом конце туннеля, на равнине… именно восемьдесят ступеней,- ответил Кабардо.- а здесь глубина всего двадцать футов ниже уровня пола подвала. Мы нашли также там, под ангаром, остатки аппарата, предназначенного для спуска вниз, в туннель, бочек.
– Хорошо! Но ты же нас привёл в королевство кротов не для того, чтобы объяснять нам уловки этих мошенников. Куда ты нас собираешься отвести?
– Вы скоро увидите, мой командир, и не пожалеете об этом.
Сказав это, бригадир пошёл вперёд во главе маленькой группы и вновь остановился лишь сделав приблизительно двести шагов.
– Ну вот мы и прибыли,- сказал он.
– Не может быть! Ты не ошибся? Не может быть, чтобы мы уже миновали бастион. Я прекрасно вижу, что туннель тянется намного дальше.
– Это правда, мой командир, но вы же хотели, я предполагаю, восхититься лестницей о восьмидесяти ступеньках! Нет?! Ведь она здесь, а мы находимся под павильоном.
– Ах! Да.. этот знаменитый павильон!
– Я хочу, чтобы вы взглянули на него. Но, вначале, обратите внимание, пожалуйста, на это,- сказал Кабардо, поднимая повыше над своей головой фонарь, который он держал в руке.
– Что?... Это конец верёвки висит вдоль стены?
– Совершенно точно. Вы видите, что он привязан к кольцу, а сам конец оборван.
– Да… а второй конец…?
– Остаток верёвки на шее мужчины, труп которого выставлен в Морге. Они подвесили его здесь,  и он провисел два или три дня, как утверждают врачи, которые осмотрели тело. Затем, они, возможно, одумались, потому что запах этого трупа стал их беспокоить, и они перерезали верёвку, но оставили достаточно длинный конец, позаботившись о том, чтобы иметь возможность тащить за него труп до лестницы под ангаром, и там поднять наверх. Мы подобрали на ступенях две пуговицы с его сюртука. Затем, в конечном счёте, как я вам уже говорил, они его отнесли через равнину до канавы, куда и бросили. А теперь, я вам покажу место, где они его задушили. Надо подняться …
– Ещё одна лестница!
– Последняя, мой командир… и в ней только тридцать ступенек. Если вы хотите за мной последовать …
Восхождение осуществилось в том же самом порядке, как чуть ранее спуск, и без всяких происшествий.
– В добрый час!- сказал д’Ор.- Здесь видно намного лучше, чем в туннеле. Мы в коридоре?
– На цокольном этаже павильона, мой командир. Это именно я первый поднял вчера люк, через который мы прошли только что. Господа душители его закрыли за собой после того, как спустили мертвеца в туннель.
– А эта дверь, которую я начинаю различать в конце коридора?
– Она выходит на пустырь, которые вы можете увидеть за ней. После констатации этого факта мой шеф закрыл её снаружи на ключ, который был внутри вставлен в замок и забрал этот ключ. Что касается меня… то я считаю, что следовало все оставить в том состоянии, как мы нашли, чтобы не спугнуть убийц, и устроить здесь для них мышеловку, оставив в засаде двух или трёх агентов, расположив их на участке и на первом этаже на случай, если они вернутся сюда… хотя это и маловероятно… я думаю, что сейчас они настороже…  А вот, господа, парадная лестница. Мы не нуждаемся больше в фонарях, и нам следует их потушить.
Александр констатировал с некоторым удивлением, что Кабардо разгадал, как убийцы освободились от тела своей жертвы, но он все ещё сомневался, сможет ли проницательность этого бывшего сержанта дойти до того, что он сумеет восстановить сцену самого убийства.
Но вскоре Александр вынужден был признать, что здоровенный авиационный техник, вероятно, станет первоклассным полицейским.
– А что вы можете сказать об этом помещении?- спросил Кабардо, приглашая своих новых товарищей по экспедиции пройти в большой зал, который был уже прекрасно известен Александру.
– Поклялся бы, что он устроен так, чтобы служить для собраний административного совета какой-нибудь крупной компании,- воскликнул полковник.- Эти кресла, расположенные вокруг длинного стола и… свет, который падает через стеклянную крышу!... Какой оригинал мог жить здесь?
– Никто… я в этом убеждён. Этот павильон всегда был только гнездом компании преступников.
– Тогда, по видимому, тот, кто построил это здание, и является главой этой банды?
– Вероятно… но совершенно точно и с уверенностью можно сказать, что эти люди собирались здесь недавно… и что заседание их было грозовым и бурным. Только посмотрите на этот перевёрнутый стул. Мы его нашли на полу и оставили все, как оно было.
– Ты, следовательно, предполагаешь, что эти разлюбезные негодяи вцепились друг другу в волосы во время обсуждения спорного вопроса на своём совете?
– Я предполагаю, что они набросились на одного из своих членов, который опрокинул, отбиваясь от внезапной атаки, кресло, на котором сидел, и что, дабы прикончить его, они, не мудрствуя лукаво, задушили его.
– Можно подумать, что ты присутствовал при этой операции,- подумал Александр, восхищавшийся такой проницательностью.
– Это–вполне возможно,- сказал месье д’Ор,-но несмотря на все твои догадки, ты все же не намного продвинулся в своём расследовании. Самое главное заключается в том, чтобы их найти… и это будет не легко.
– О! Для этого мне потребуется удача… и кое-какие данные, которые у меня есть… Они должны были, как мне кажется, узнавать друг друга по какому-то отличительному… очевидному знаку… и у мертвеца такой был… на пальце его было одето кольцо с довольно редким камнем.
– Кошачий глаз,- сказал про себя Александр.
– Если я увижу подобное на чьём-нибудь пальце …
– Я бы не рекомендовал тебе задерживать этого человека, так как ты рискуешь сильно ошибиться… и если у тебя нет других более точных сведений, чем это…
– Нет ещё, мой командир, но они появятся. Мой шеф получил этим утром довольно важные показания под присягой и в три часа он сюда приведёт этого свидетеля.
– По туннелю?- спросил, улыбаясь, Пьер д’Ор.
– Нет… по набережной Комерс.
– А где он проходит, эта набережная Комерс?
– В конце участка, на котором стоит этот павильон. С него можно войти на территорию, если знать потайную дверь в ограде и уметь открывать потайную защёлку.
– Какую дверь?
– Я вам её покажу, мой командир. Она видна с внутренней стороны ограды, если смотреть с террасы, куда я вас отведу. Но, возвращаясь к показаниям свидетеля, я могу вам сказать, что благодаря ему мы знаем, что в этом деле замешана женщина.
– Женщина!- эхом повторил Александр, глубоко взволнованный и расстроенный этими словами.
– Это тебя удивляет?- Усмехнулся дядя.- В любом деле всегда присутствует женщина. «Cherchez la femme, pardieu! cherchez la femme!», как говорил полицейский в романе Дюма «Могикане Парижа».
– Эта,- продолжил Кабардо,- пришла сюда, как мы предполагаем, в тот самый день, когда это преступление было совершено. Она сюда приехала в в такси и шофёр, который её привёз, явился этим утром в Префектуру. Он прочитал в газете об этом убийстве и вспомнил, что подвозил в этот район господина и даму, которые вышли у собора Нотр-Дам дю Порт.
– Это не доказывает, что этот господин и эта дама вошли в этот павильон.
– Нет, но со своего водительского места в машине он проследил за ними глазами, и увидел, как женщина одна очень быстро пошла по набережной Эммануэль, а мужчина проследовал за ней на расстоянии. Он заинтересовался происходящим и последовал за ними. Женщина внезапно исчезла на набережной Комерс, и тогда мужчина поднялся по лестнице на бастион. Через несколько минут он с него спустился, прошёл по набережной и исчез точно в том же самом месте, где немного раньше пропала женщина. Это место находится у ограды этого участка… там, где я вам только что показал.
– Указание довольно неясное, но шофёр знает, без сомнения, где эти подозрительные путешественники сели в его такси.
– Прекрасно знает. Господин его остановил на американской набережной около Оперы, а дама поднялась в такси на бульваре Симье… месье её подобрал по дороге и попросил водителя отвести их на улицу Рю де Сент-Рьель.
– Ничего себе! Улица Рю де Сент-Рьель!- засмеялся Д’Ор,- Улица Рю де Сент-Рьель! Ты слышишь, Александр?
Александр все прекрасно слышал, но остерёгся отвечать на вопрос своего дяди.
– Там,- продолжил бригадир,- мужчина вышел и попытался уговорить женщину сделать тоже самое, но она отказалась и, после переговоров в дверях машины мужчина снова сел внутрь в салон, приказав шофёру отвезти их в порт.
 Де Магерни узнавал свою собственную историю и раздумывал над последствиями, которые вполне могли иметь место после злополучного вмешательства этого непредвиденного свидетеля.
Также он уже начинал сожалеть о том, что пришел сюда и подумывал, не лучше ли ему уйти по-английски, не попрощавшись, и чем раньше, тем лучше с этим слишком уж проницательным полицейским. И он безуспешно искал какой-нибудь убедительный повод, чтобы исчезнуть.
Его дядя, напротив, хотел узнать как можно больше деталей.
– Итак!- сказал он экс-сержанту,- твой шеф должен допросить этого господина. Ему будет нетрудно его найти. Этот галантный кавалер должен проживать где-то на улице Рю де Сент-Рьель. Шофёр такси должен узнать дом.
– Это уже сделано, я думаю. Теперь же, мой командир, если вы хотите убедиться, как расположен этот павильон относительно соседних улиц, пойдёмте со мной.
Кабардо привёл дядю и его племянника на внешнюю галерею, ту самую, по которой Александр де Магерни пришел в этот дом в то утро, когда здесь было совершено преступление и спрятался в тёмном коридоре за гобеленом.
– Красивый вид!- иронично произнёс дядя.- А вот и укрепления.
– И бастион, на который поднялся тот мужчина.
– Странное сооружение, поставленное, как кегля, посередине поля…!- И ты хочешь сказать, что сюда можно попасть по дорожке вдоль набережной?
– Да, мой командир… если вам известен секрет, как открыть калитку. Мой шеф придёт сюда этой дорогой. Это и удобнее, и короче, чем путешествовать по подземному туннелю. Но мне были даны инструкции вначале убедиться в том, что из Кролика нашей маркитантки больше никто не прыгает в этот туннель, и так удачно оказалось, что мне повезло встретить вас в этом трактире. Но, к сожалению, часы тикают, а время бежит…
– И ты не хочешь удивить своего начальника, появившись перед ним в обществе двух частных лиц, которым совершенно нечего делать здесь. Я понимаю это, мой старинный товарищ, так что пора нам быстренько возвращаться в том же самом порядке в кабачок Вирджинии… Ах! Черт возьми!... Как не вовремя!... Этот человек, которого я заметил там …
– Это мой шеф! Я пропал.
– Быстро сматываемся, как говорят в таких случаях.
– Бесполезно, мой командир! Он успел нас заметить, и если мы попытаемся скрыться, будет ещё хуже. Я вас прошу, напротив, остаться, господа. Есть только одно средство с честью выпутаться из этого затруднительного положения… и оно состоит в том, чтобы рассказать всю правду месье Люгаш. Он меня простит за то, что я вас привёл сюда, когда он узнает, кто вы… и я надеюсь, что вы меня поддержите.
– На это ты можешь всегда рассчитывать. Именно я являюсь главным виновником произошедшего, и вполне искренне могу заявить это твоему шефу. Где и как он собирается войти в дом, этот твой месье Люгаш?
– Через дверь в конце коридора. У него есть ключ.
– Что же! Тогда отправимся ему на встречу и познакомимся с ним.
Александр уже возвратился к тому времени в зал… и ему хотелось провалиться сквозь пол, лишь бы не встречаться с этим высшим полицейским начальством, неожиданное прибытие которого не сулило ему ничего хорошего, и он проклинал своего дядю, которому, по его мнению, было бы гораздо лучше не играть хорошими манерами в присутствии своего сержанта и оставить его одного объясняться со своим шефом. В конце концов, это его проблемы, а не их, и никто не заставлял бывшего аэродромного техника приводить их сюда. Но Александр не мог скрыться один и смирился с неизбежным… а посему спустился с остальными в коридор цокольного этажа.
Им не пришлось долго ждать. Ключ с внешней стороны двери провернулся в замке, она открылась и уступила дорогу господину, одетому во все чёрное, довольно сурового аспекта.
У этого персонажа была высокомерная физиономия судьи, понимающего значимость своих функций и пристальный взгляд полицейского-инквизитора.
Он остановился на пороге, и повелительным жестом подозвал к себе бригадира, вытянувшегося перед ним с видом человека, застигнутого на месте преступления за непозволительным действом, но полковник взял бразды правления в свои руки, выдвинулся вперёд и взял слово:
– Месье,- сказал он без какого-либо затруднения и стеснения,- я-месье Пьер д’Ор, командир авиационного эскадрона на пенсии… а этот господин рядом со мной-мой племянник. Вы должно быть сильно удивлены, обнаружив нас здесь. Позвольте мне с вами объясниться по поводу того, как и почему мы попали сюда.
– Первым делом я вас прошу выйти отсюда,- прервал его месье Люгаш.- Я здесь нахожусь при исполнении своих служебных обязанностей в качестве помощника начальника службы безопасности департамента Альпы-Маритим, и ваше присутствие мне мешает исполнять мои обязанности.
– Я не буду вас долго затруднять своим присутствием, но прошу вас доставить мне удовольствие и выслушать меня. Ваш бригадир Кабардо был унтер-офицером под моим началом в моем бывшем полку. Я его встретил только что в кабачке Вирджинии Бушар. Он был там по долгу своей службы, а я в это время там завтракал с моим племянником.
– Кролик, который прыгает! Вы офицер!
– Вирджиния был маркитанткой в 3-ем авиационном эскадроне в те времена, когда я служил в нем младшим лейтенантом. Я с ней знаком со времени Алжирской войны, то есть уже более сорока лет, и испытываю к ней большое уважение. Кабардо, которого я уважаю не меньше Вирджинии, был так любезен, что согласился удовлетворить мои фантазии и согласился меня сюда привести подземным туннелем.
– И он очень провинился, месье, так что его накажут.
– Если это будет сделано, мне придётся пойти к месье префекту полиции и просить его отменить наказание. Он не сможет отказать мне, старому солдату, который в боях за Францию заслужил крест офицера Почётного легиона. И впервые в моей жизни я буду настойчиво просить чего-то. Но, вступаясь за этого храброго и мужественного сержанта, я лишь исполню мой долг, так как он действовал на основании моих просьб и был вынужден отступить от параграфов служебных инструкций.
– Позвольте мне вам сказать, месье,- ответил месье Люгаш,- что вы, как бывший военный, должны были более других понимать, что не стоит вмешиваться в расследование уголовного дела, которое не затрагивает вас лично.
– Я подчинялся чувству простого любопытства, очень неуместному, в этом я согласен с вами, и я прошу вас позволить мне в одиночку нести ответственность за последствия фантазии, в которой я себя безмерно упрекаю.
– Я вас прошу соблюдать сдержанность и хранить в тайне все, о чем вы здесь узнали. Юстиция имеет основания настаивать на том, чтобы расследование этого дела проводилось с сохранением тайны и детали расследования не стали доступны посторонним лицам. Мы идём по следу преступников и Кабардо, который до сих пор был хорошим служащим, обладает моим полным доверием. Но он его потеряет, если из-за его ошибки некоторые факты расследования станут известны широкой публике.
– Я вам даю моё слово, что буду хранить абсолютное молчание, и также я отвечаю на скромность моего племянника, как за себя. Я не вижу, впрочем, ничего того, о чем мы могли бы сказать, так как все, о чем мы здесь узнали, известно всей Франции из газет.
Беседуя таким образом, оба собеседника вышли из коридора, два других немых персонажа проделали тоже самое и коллоквиум продолжился уже на открытом воздухе, в сотне шагов от стены, которая скрывала кабачок матери  Медитерани.
– Я вам верю, месье,- вежливо сказал помощник шефа службы безопасности.- И теперь я не смею больше вас задерживать. Я должен произвести здесь некоторые операции и следственные действия …
– При которых мы не имеем права присутствовать,- закончил полковник.- Я вас понимаю, и мы уходим. Я только спрашиваю себя, как нам лучше выйти отсюда?
– Вы не настаиваете, я предполагаю, вернуться тем же путём, каким вы сюда попали?
– Туннель и лестница?... Нет, мой Бог! Это слишком затруднительно для меня… главным образом, для человека, которому уже не двадцать пять лет, как моему племяннику. Я хотел бы, между тем, заплатить по счёту за мой обед, но если вы в этом не видите неудобства, Кабардо скажет Вирджинии, чтобы она мне его прислала домой. Она знает, где я живу.
– Этого достаточно, месье. Ваше поручение будет исполнено. Но, вначале, Кабардо вас сопроводит и откроет вам дверь, которая выходит на набережную Комерс. Мои агенты меня ожидают на другой стороне павильона. Так что я немного провожу вас.
Александр уже начинал избавляться от тревог, которые поселились в нем с того самого момента, когда с высоты террасы он увидел на участке человека, которого бригадир поспешил обозначить помощником начальника службы безопасности, но тут шофёр такси и его показания рысью заскочили в его мозг. Он уже придумал себе, что водитель, возможно, уже привёл месье Люгаша на улицу Рю де Сент-Рьель, 29, и пока длилась беседа полковника с этим грозным служащим, он не представлял себе, как ему удастся беспрепятственно выскользнуть из этого осиного гнезда, куда месье д’Ор, пусть и невольно, его поместил.
Но по прошествии нескольких мгновений Александр, осознав, что полицейский только что отпустил восвояси дядю и племянника, не подумав даже спросить адреса их местожительства, начал дышать спокойно.
Однако беспокойство полностью не отпустило его голову, так как он понимал, что следствие вскоре сможет выяснить имя господина, который жил в маленьком домике на улице Рю де Сент-Рьель, и что если ему устроят очную ставку с этим проклятым шофёром такси, тот его без сомнения опознает.
Но Александр говорил себе, что, прежде чем эта неприятная процедура состоится, у него есть время подготовить ответы для допроса, которому его не преминут подвергнуть.
Поэтому он охотно последовал за месье Люгаш, который направился к углу павильона, и едва миновав его, сразу же остановился.
Там стояли рядом друг с другом два агента, одетые ещё хуже, чем Кабардо, а за ними стоял человек, затянутый в куртку c каким-то несуразным тройным воротником и с панамой на голове, широкие поля которой скрывали его глаза.
Это – обычная форменная одежда шофёров-мародёров, и у Александра похолодела кожа на спине.
 Де Магерни понимал, что сейчас ему придётся пройти перед этим индивидом, который пока что ещё не видел его, но который, когда Александр подойдёт к нему поближе, не преминул бы его рассмотреть, и он говорил себе:
– Если это он, то я пропал.
Как только оба агента заметили месье Люгаша, они отдали ему честь, как солдаты своему офицеру, а мужчина, сняв свою панаму, показал одновременно свою руку, в которой был зажат брелок от ключей машины.
– Ничего себе!- Воскликнул месье д’Ор,- Да это шофёр!... Надеюсь, что тот самый, который накануне привёз сюда даму.
– Откуда вам это известно?- громко спросил его полицейский.
– Кабардо нам рассказал эту историю,- ответил полковник, который не понял двусмысленности вопроса.
Лицо бедного бригадира приняло довольно печальное и грустное выражение. Он понимал, что шефа разозлит его болтовня.
 Де Магерни хотелось провалиться сквозь землю, так как он заметил, что мужчина в панамке рассматривал его с повышенным вниманием.
И почти тотчас же бомба взорвалась и прогремел взрыв…
– Ах! Это же он!- Воскликнул шофёр такси,- Так значит вам, полицейским, совсем не обязательно ломать копья, чтобы его отыскать… ведь он уже у вас в руках. Осталось только его арестовать.
– Кого это? спросил месье Люгаш.
– Буржуа, которого я привёз в порт Лимпия, черт возьми! Я его узнал… да и он меня тоже… мой комиссар!
– Как!- Воскликнул помощник начальника службы безопасности,- вы утверждаете, что это этот господин и есть тот самый…!? Вы должно быть ошиблись.
– Нет, мой комиссар, я не ошибаюсь,- спокойно ответил шофёр,- и доказательство тому… посмотрите на его лицо...
 Де Магерни побледнел, узнав этого человека, и охватившее его беспокойство легко читалось на его лице.
– В чем дело… что случилось?- Спросил у него полковник, изумлённый изменениями, произошедшими с его лицом.
– Отвечайте, месье!- строго сказал Люгаш.
На бедного Александра было жалко смотреть.
Конечно, по большому счёту, ему не в чем было себя упрекнуть, и он спокойно мог рассказать всю правду об этом деле, не компрометируя себя, так как самая большая его вина состояла в том, что он промедлил с рассказом о своём странном приключении в Префектуре.
Возможно, что полицейские не поверят в полноту и искренность его рассказа, но расследование, которое они не преминули бы провести, изучив всю его предыдущую жизнь, вполне очевидно доказало бы его очевидную непричастность к преступлению и банде преступников, которая его организовала и совершила во время своего заседания в павильоне, и что сам он не принимал участия в преступлении, совершенном на его глазах.
Но, конечно, это не избавит его от крупных неприятностей и строгой нотации судебного следователя, который вполне справедливо порицал бы его за то, что он промедлил с разоблачением убийц.
Только Александр не должен был ничего опустить в своём рассказе, сигнализировав также о присутствии графини Соколофф  в этом павильоне и о роли, которую она сыграла в этой мрачной истории, то есть, он должен был потерять женщину, которая никогда ничего плохого ему не сделала и которую любил его старинный друг Венсан Прозе.
Да, потерять её из-за судьи, который, несомненно, вызовет графиню к себе и допросит её, чтобы проверить и сопоставить показания Александра, и по мере того, как судья будет подбираться к этой неблагоразумной графине, у него появится юридически обоснованная возможность её арестовать и отправить в тюрьму до выяснения всех деталей этого преступления, не говоря уже о том, что ему потребуется выяснить источники происхождения достаточно сомнительного состояния её отца. А ведь существует ещё вопрос её брата, который скрывается от судебного преследования, но досье на которого уже давно должно быть в Префектуре полиции.
Эти размышления пронеслись вихрем в голове Александра за гораздо меньшее время, чем необходимо для написания этих строк, и решение было принято мгновенно.
Он решил не лгать, но говорить как можно меньше, признавать то, чего он не мог отрицать и умалчивая обо всем остальном.
– Я действительно брал этого шофёра с его такси накануне, выйдя из моего клуба, непринуждённо начал он,- и этот кучер привёз меня в порт Лимпия.
– Вместе с женщиной,- закончил полицейский.
– Да, с женщиной, которую я никогда прежде не видел, и которую я больше никогда не видел впоследствии. Такси, в котором я был той ночью, было сущим умирающим кошмаром, оно еле-еле тащилось, поднимаясь по бульвару Симье. Эта женщина бросилась ко мне в салон машины, не спрашивая моего разрешения и умолила увезти её оттуда. Я думал, что имел дело с искательницей приключений и поэтому повёз её к себе домой на улицу Рю дю Напль, 29, но она отказалась войти ко мне и, волей-неволей, я должен был её сопроводить в порт Лимпия, куда она непременно хотела добраться. Там она вышла и бросилась на набережную Эммануэль, запретив мне сопровождать её. И я, честно говоря, должен был бы воздержаться от этого, но мне было любопытно узнать, куда она пошла, и потому, рассчитавшись с таксистом, я издалека последовал следом за ней. Но она внезапно исчезла и, ничего не понимая… куда она вдруг могла пропасть, я поднялся на бастион. Я хотел посмотреть, не смогу ли сверху заметить, куда она делась.
– Хорошо! И потом?
– Потом я спустился из моей импровизированной обсерватории и вернулся в порт к собору Нотр-Дам дю Порт. Там я остановил другое такси, которое проезжало мимо и вернулся на нем к себе домой.
– Почему ты мне не сказал ни слова об этой странной встрече?- спросил его дядя д’Ор.
– Потому что я не придал ей никакого значения. И даже теперь я не понимаю, чем она так озаботила этого месье, потому что мне не кажется, что эта женщина имеет какое-либо отношение к этому павильону и к тому, что в нем произошло…. Пусть он прежде и служил преступникам, что весьма вероятно, принимая во внимание то, что я здесь увидел только что здесь… пусть в этом павильоне совсем недавно и удавили человека… это вполне возможно… но в какой день и в котором часу это произошло… ведь этого ещё никто не знает, как и того, вошла ли тогда эта женщина сюда или нет... Я абсолютно забыл инцидент, о котором вы мне напоминаете… забыл до такой степени, что я о нем не вспомнил даже тогда, когда Кабардо нас привёл сюда и рассказывал нам о случившемся здесь происшествии до прибытия этого господина. Это правда, что до этого момента я не подозревал, что набережная, где я потерял из виду обсуждаемую нами женщину, оказывается расположена там, позади палисада, которая огораживает участок, на котором мы находимся. Но я настаиваю на том, что я думал, что моя попутчица по такси ушла куда-то дальше, и что она попросту собиралась присоединиться к своему любовнику, который ей назначил встречу в некотором доме, находящемся в этом квартале.
– Вы можете, по крайней мере, сообщить нам приметы этой персоны,- спросил помощник начальника службы безопасности.
– Нет, так как она была окутана до шеи вуалью, и я не мог даже мельком увидеть её лицо. Единственно, что я могу утверждать… это то, что она, судя по её фигуре и туалету… молода и элегантна.
– Но, во время длинного пути, который вы проделали вместе с ней в такси, она с вами, без сомнения, разговаривала. О чем…?
– Что за нею следит ревнивый муж и что, чтобы от него ускользнуть, она бросилась в фиакр, в котором оказался я. Естественно, я пытался за ней ухаживать. И сразу же понял, что даром теряю время. Она не желала мне даже обещать, что не сегодня-завтра придёт ко мне, чтобы отблагодарить за услугу, которую я ей оказал, и я должен был смириться c тем, что позволил ей уйти, не в состоянии получить от нее чего-бы то ни было. Но я очень быстро утешился, так как, в конце концов, не уверен, что она хотя бы красива.
– Но, месье, не могли бы вы мне сказать… если мы сумеем её найти и покажем вам, вы её узнаете?
– Да… если она будет в том же самом костюме и, возможно, по голосу… но я вам повторяю, что на её лицо скрывала очень густая вуалетка.
– И ты не пытался заставить её поднять эту вуалетку?- спросил его насмешливо дядя д’Ор. На твоём месте я был бы менее сдержан.
Александр хмуро посмотрел на него. Замечание показалось ему несвоевременным, но оказалось произнесённым в нужный момент этого импровизированного допроса, потому что помощник начальника службы безопасности после этой фразы более не подозревал, что полковник был заодно со своим племянником.
Шофёр, стиснув зубы, слушал объяснения Александра, которые его абсолютно не успокоили, так как он спрашивал себя, если этот мужчина не знал более того, о чем он рассказал, то не попросят ли его дополнить и уточнить его первое заявление под присягой, в котором он заявил, что он видел, как дама открыла дверь в палисаде, а этот господин проследовал той же дорогой несколькими минутами спустя.
Люгаш, без сомнения посетила та же самая мысль, так как он внезапно просил этого молчаливого свидетеля:
– А что вы можете сказать об этом?
И свидетель ответил без колебаний:
– Я скажу вам, что все вполне могло произойти так, как вам об этом рассказывает этот буржуа, который взял моё такси в то самое утро… и я хочу вам сказать, что  не могу обижаться на него, так как прежде чем меня отослать, он мне дал сотню евро. Хотел бы я иметь таких клиентов каждый день… таких же щедрых… и было бы очень жаль, если бы он понёс бы наказание за произошедшее в то утро. Если я что-то не так рассказал комиссару, если моя история не совсем точна, то это не моя вина, а моих товарищах, которые напели в мои уши дурацкие слова. Они мне сказали, что меня наградят медалью и дадут вознаграждение, если я помогу арестовать убийц. Это правда, что она пропала вскоре после того, как вышла из моего фиакра, но это потому, что в то утро был туман и видно было ни дальше кончика моего носа, поэтому я больше не видел ни её, ни этого буржуа… Дама, это теперь понятно, устроила какой-то свой балаган… и нет никакого вреда в том… что молодёжь развлекается таким образом.
– Хорошо!- прервал его месье Люгаш.- Вы можете идти. Я вас снова вызову, если буду ещё нуждаться в вас. Проводите его до ограды,- добавил помощник начальника службы безопасности, обращаясь к своим двум агентам.
Таксист последовал за ними, отсалютовав присутствовавшим, и особенно де Магерни, в память о королевских чаевых, которыми  де Магерни его одарил.
– Теперь, господа,- продолжи месье Люгаш,- я не вижу необходимости задерживать вас здесь. Я знаю, кто вы такие. И что вы непременно прибудете в распоряжении следователя, если вдруг он задумает увидеть вас и выслушать ваши показания.
– Я не вижу, что бы я мог вам рассказать,- пробормотал полковник.
– Вы сможете удостоверить честность вашего племянника.
– Вы её ставите под сомнение?- с вызовом спросил Александр.
– Нет, месье… хотя ваша позиция… в некоторый момент… меня очень удивила. Вы смутились, когда оказались в присутствии этого шофёра …
– Я мог бы смутиться и гораздо больше. Нетрудно было догадаться, что он меня узнает, а вы начнёте подозревать.
– Я вас больше не подозреваю… и доказательством тому служит тот факт, что я оставляю вас на свободе…  с условием, что вы предстанете передо мной по первому же моему запросу. Но я вас призываю, и это также и в ваших собственных интересах, хранить молчание об этой нашей встрече, и не показываться больше в кабачке женщины Бушар, и забыть дорогу, по которой вы пришли сюда, господа.
Эта рекомендация, произнесённая во множественном числе, была обращена также и к полковнику д’Ор, который воспринял её довольно плохо.
Вояке казалось неприличным, что полицейский позволил себе высказать ему своё мнение, которое слишком походило на приказ, и ещё совсем немного… одно слово… и он бы взорвался от возмущения. Но ему не терпелось побыть наедине со своим племянником, чтобы намылить ему голову,  и потому предпочёл спустить назревающий скандал на тормозах.
– Я надеюсь, что вы видите отсюда выход,- добавил месье Люгаш, показывая в сторону палисада, в котором оба агента открыли только что калитку, чтобы выпустить кучера.- Кабардо вас отведёт к нему.
Эти господа ушли следом за бригадиром, который не решался заговорить с ними из опаски подвергнуться новым упрёкам своего шефа, который не терял их из виду.
Прежде чем закрыть дверь, возле которой стояли два агента, месье д’Ор достаточно тихо, чтобы его слова никто не услышал, сказал своему бывшему сержанту:
– Не поворачивайся, мой старый друг… На нас смотрят. Приходи ко мне завтра на улицу Элдер, 7. Ты мне принесёшь счёт от Вирджинии, и если, несмотря на те обещания, что эта скотина мне дала, он поломает твою карьеру, ты можешь рассчитывать, что я не оставлю тебя умирать на мостовой. Я тебя пристрою начальником охраны к одному из моих друзей, у которого в Нормандии есть великолепные угодья, опустошённые браконьерами.
Кабардо, не поворачивая голову, поблагодарил его и сделал знак агентам не запирать вновь калитку за полковником и его племянником, после того, как они повернули за палисад.
– Пусть тебя черт заберёт в преисподнюю!- воскликнул дядя, пересекая дорожку вдоль бруствера.- Разве ты не мог мне рассказать эту глупую историю с такси, прежде чем ты отправился со мной в экспедицию, которая по определению неизбежно должна была закончиться так плохо?
– Я об этом не подумал,- прошептал Александр, более чем когда-либо настроенный не посвящать полковника в тайну графини.
– Надо было об этом подумать, черт возьми! Ты вполне можешь развлекаться тем, что возишь в порт всяких распутных женщин, которых ты подбираешь на улице… это твоё личное дело и меня оно не касается… но то, что ты не был в состоянии предусмотреть, что с нами может случится то, что произошло только что, это уже чересчур! Кабардо во время обеда сказал в твоём присутствии, что он ждёт помощника начальника службы безопасности. Как же тебе в голову не могла прийти мысль, что эта женщина была из той самой банды, которую разыскивают? Потому что она из неё, я в этом убеждён. И тебе следовало тут же либо рассказать о твоём приключении Кабардо, либо отклонить участие в игре , которую он нам предлагал. И вот, пожалуйста, в результате мы оба оказались в этой дурацкой ситуации! Люгаш тебе позволил уйти, потому что ему не составит труда тебя задержать в любой момент… когда ему заблагорассудится. И ты можешь быть уверен, что за тобой будут присматривать с утра до вечера… круглосуточно.
– Под слежкой полиции и чуть не раздавленный колёсами грузовика убийц… это уже чересчур,- подумал Александр, вспомнивший инцидент на бульваре Сен-Рош.
– Ты молчишь!... Ответь мне, наконец,- воскликнул полковник, раздражённый видом безучастного племянника под градом его достаточно заслуженных упрёков.
– И что вы хотите, чтобы я вам ответил?- прошептал Александр, пожимая плечами.- Зло свершилось, и я думаю, так же как и вы, что эти люди будут следить за мной. Я ничего с этим поделать не могу… но мне и нечего бояться их ввиду того, что мне не в чем себя упрекнуть. Этим господам агентам лишь придётся нести физические лишения, выполняя эти свои обязанности. Мне их жаль.
– Значит ты смиришься с тем, что на твоих пятках круглосуточно будут сидеть полицейские агенты?
– Я думаю, что вы преувеличиваете, и что полиция ограничится тем, что соберёт сведения обо мне и о жизни, которую я веду. И в конце концов, если за мной будут следить, я позволю себе поиграть в игру и пытаться ускользнуть от слежки. Это меня развлечёт.
– Остаётся узнать, развлечёт ли это людей, с которыми ты обычно встречаешься… твоих друзей, например… или твоих любовниц… если их выследят, идя по твоему следу …
– У меня нет ни любовниц… ни близких друзей.
– Узнают, что тебя принимают в доме у мадам Соколофф.
– Я воздержусь от того, чтобы возвращаться туда.
– Значит ты окончательно отказываешься ухаживать за графиней?
– Я вам об этом уже сказал, мой дорогой дядя… и вы сами заявили только что… если я продолжу посещать её салон, я могу причинить ей вред, так как навлеку на нее внимание полиции.
Оказавшись под ударом своих собственных слов, дядя закусил свои губы. Он чувствовал силу этого аргумента и слишком поздно сообразил, что сам вложил в уста Александра повод, чтобы прекратить его визиты в особняк на проспекте Мон-Борон.
Он попытался исправить этот просчёт, произнеся легкомысленным тоном:
– О! Графиня занимает в обществе такое положение, которое ставит её выше любых подозрений.
– Ещё одна причина для того, чтобы я уклонился от визитов, которые смогут её скомпрометировать,- возразил на это Александр.
– Как тебе угодно, в конце концов. Я отказываюсь от мысли женить тебя, мой дорогой… и даже вмешиваться в твои дела. Будь осторожен, это все, о чем я тебя прошу. И ты всегда можешь рассчитывать на меня, если окажешься в тяжёлом положении. И с этими словами я тебя оставляю. Мне не терпится вернуться к себе домой, а тебя я призываю не бродить по этой набережной, которая до сих пор не принесла тебе счастья.
Сказав это, Пьер д’Ор быстрым шагом пошёл прочь от племянника, даже не пожав ему руку на прощание.
Очевидно, полковник уходил рассерженным, и Александру пришлось бы выслушать ещё не одну гневную сентенцию, если бы он попытался его задержать.
Александр, конечно, знал, что размолвка между ними не могла быть долгой, поэтому голова  была забита другими мыслями, а не поисками путей, как вернуть милость его дяди. Он считал необходимым сосредоточиться в этот момент и хладнокровно рассмотреть последствия разнообразных происшествий, которые непрерывно сменяли друг друга с тех пор, как он вошёл в кабачок матери  Медитерани.
Выход на сцену этого злополучного шофёра сильно усложнил положение, и без того к тому времени непростое, и де Магерни больше не оставался хозяином ситуации, завися теперь не только от своих действий, но и от того, что собирался предпринять судебный следователь и помощник шефа службы безопасности, который только что выслушал его показания.
 Де Магерни хотелось бы надеяться, что его больше не будут допрашивать.
Александр был полон решимости придерживаться тех тезисов, той интерпретации истории с павильоном, которую он только что изложил месье Люгашу, но он не скрывал от себя, что с минуты на минуту может быть обнаружена причастность мадам Соколофф к убийству. Конечно, к этому мог привести только какой-нибудь случай… но следовало признать, что до сих случай в этом странном деле играл столь большую роль, что бедная графиня была полностью во власти случая или недоразумения… не считая, конечно того, что юстиция не преминет обнаружить, что её отец был другом и компаньоном этого Ревенек, который продолжал собирать арендную плату за кабачок, который непосредственно примыкает к стене этого вдруг ставшим знаменитым павильона.
Если это произойдёт, графиня будет обязана объяснить свои отношения с этим персонажем, и следовательно будет вынуждена признать, что её отец сделал своё состояние, на контрабанде и обмане таможни Ниццы… и это был бы только первый шаг, затем наркотики и…
История брата, осуждённого судом заочно в былые времена, также могла вывести её на чистую воду.
Ревенек, персонально скомпрометированный в этом случае, возможно пролил бы свет на эту историю, поскольку бы ему больше не было бы необходимости соблюдать осторожность и хранить все в тайне.
Он мог бы даже разоблачить негодяев, членов распавшейся ассоциации контрабандистов, которые позже стали бандой  разбойников, а те, арестованные после этого, вполне могли отомстить, заявив, что дочь их бывшего патрона им помогала избавиться от предателя.
Но все это уже никак не зависело от Александра, он не мог предотвратить опасность, которая угрожала неосторожной вдове, и самая большая услуга, которую он мог бы ей оказать состояла в том, чтобы держаться спокойно и безучастно до тех пор, пока события не вынудят его вмешаться в процесс, дабы защитить её.
И этот план, навязанный ему независящими от него обстоятельствами вполне согласовывался с его желанием не заниматься больше ничем, кроме прелестной девушки, которую он полюбил.
Ведь посетившая его любовь была искренней, серьёзной… так он не любил никогда прежде.
Родившись в результате случайной встречи, эта страсть, которая могла вполне могла остаться минутной вспышкой, сгустилась, кристаллизовалась, как сказал бы Стендаль, великий аналитик любви.
Она настолько заполонила сердце и душу беспечного кавалера де Магерни, что там не осталось больше места для других чувств.
Поэтому, поразмышляв недолго над опасностями, которые потоком устремились в направлении графини, он сам быстро пошёл на поиски такси, думая теперь только о том, как бы ему снова побыстрее увидеть Одетту Прозе.
Александр даже сожалел о том, что так долго медлил с этим свиданием, понимая, что если бы перенёс визит, совершенный им в угоду его дяди в полевую кухню его маркитантки, он бы избежал всех этих потрясений с таксистом и полицейскими агентами, и  провел бы это время, вполне возможно, в обществе Одетты Прозе.
Если бы, вместо того, чтобы позволить увлечь себя в гости к прыгающему кролику, он отправился бы на поиски Венсана Прозе в его бюро, Александр избежал бы допроса и объяснения с полицейским начальником Люгаш, который бы даже никогда не подозревал о его существовании, и никогда бы Александр не оказался в такой унизительной ситуации, когда его опознает и разоблачает какой-то шофёр такси.
Но следовало не мешкая попасть в банкирский дом на бульваре Виктора Гюго, так как Венсан Прозе покидал его в пять часов вечера.
Хотя, подумав о маршруте, Александр решил, что он не нуждается в излишней спешке, чтобы прибыть до закрытия кассы, и решил проделать путь до банковского дома пешком.
Отныне его уделом была не слишком удобная участь-опасаться такси.
Полковник направился в сторону квартала антикваров, поэтому его племянник принял противоположную сторону и пошёл по набережной вдоль порта в сторону Оперы… путём, который он до этого момента использовал не так часто.
Хотя, как известно, любая дорога ведёт в Рим, и  де Магерни нашел, не заблудившись, дом, который искал.
Он стоял на углу с улицей Доктора Барети, и был очень красив. Два его корпуса образовывали треугольник, перед которым был двор, ограждённый металлической оградой, двор, который было необходимо пересечь, чтобы попасть в бюро, расположенное слева от входа слева, как на это указывала табличка, размещённая чуть выше главных ворот у ворот во двор длинного двухэтажного здания.
Люди входили и выходили в этот двор, и Александр тут же мимоходом встретил господина, которого поначалу не узнал, но на которого он все таки обратил внимание, так как тот пристально взглянул на него. Этот скорый и внимательный взгляд разбудил воспоминания Александра, который быстро обернулся назад.
Мужчина был уже далеко, но Александр был уверен в своей памяти.
– Это же тот самый мерзкий Ревенек!- произнёс он сквозь зубы,- и что это исчадие ада делает у патрона Венсана? Получал деньги, без сомнения… и вполне возможно, деньги для мадам Соколофф… странное совпадение! Если он имел дело с кассиром… то наверняка его узнал, потому непременно должен был его увидеть вечером накануне у графини… и вот теперь он встречает меня у двери… Ревенек наверняка должен был подумать, что я пришел увидеться с моим другом… и в этом случае я не удивлюсь, что он решит сыграть с нами какую-нибудь злую шутку!... Я его не боюсь, так как скоро полиция, которая установит слежку за мной, будет следить и за ним, и если Ревенек попытается навредить нам, его быстро арестуют. Но все равно! Мне необходимо на всякий случай предупредить Венсана. О! черт возьми! Вот и Венсан!
Действительно, в это мгновение Венсан как раз выходил из здания, и оба товарища оказались лицом к лицу друг перед другом.
– Я прибыл как раз вовремя,- воскликнул Александр.- Минутой позже… и мы бы разминулись… ведь я думал, что твоя касса закрывается только в пять часов, поэтому и не торопился увидеть тебя… что с тобой? Ты бледен и у тебя красные глаза, словно ты рыдал только что …
– Пошли!- Прошептал Венсан.- Не хочу оставаться здесь.
И он увлёк Александра на улицу бульвар Виктора Гюго, где де Магерни продолжил:
– Какое несчастье посетило тебя?
– Самое грандиозное из всех, что я мог опасаться,- грустно ответил молодой кассир.
– Я надеюсь, что речь не идёт о твоей сестре …
– Оно настигнет и её… мой патрон только что уволил меня.
Александр облегчённо вздохнул. Влюблённые всегда эгоистичны.
– Ах! Ты меня немного испугал,- сказал он.- Я уже было решил, что мадемуазель Одетта …
– Для нее это равносильно тому, что я умер. Как она будет жить теперь… когда я потерял своё место?
– Ты найдёшь другое. Я тебе помогу в этом. Но вначале расскажи мне, что произошло. Почему твой патрон тебя уволил?
– Понятия не имею. Он меня вызвал в свой кабинет и попросил отдать ключ от кассы, сообщив мне одновременно, что этим вечером он начинает ревизию моего отдела, и что с этого момента я больше не работаю в его банковском доме. Я у него спросил, в чем состоят его претензии ко мне, на что он мне ответил, что я должен целовать его руки за то, что отделался так дёшево. Это выглядело так, как будто он меня обвинил том, что я его обокрал. Я вспылил. Тогда он потребовал от меня выйти …
– С вами никого не было в кабинете в это время?- прервал его Александр.
– Нет, мы были одни,- ответил Венсан, немного удивлённый этим вопросом.- Почему ты спросил меня об этом?
– Потому что мне кажется, что я догадываюсь, откуда ветер дует. Есть ли среди клиентов банка некий месье Ревенек?
– У нас есть текущий счёт на это имя… довольно значительный счёт… но я никогда не видел его владельца. Когда у него есть средства, которые нужно снять или положить на счёт, он обращается прямо к моему патрону.
– Так и есть! Он был сегодня здесь… и вышел из вашего учреждения мгновением перед тобой… я его только что встретил во дворе.
– И ты предполагаешь, что именно он заставил патрона дать мне отставку?... человек, который мне абсолютно неизвестен и который меня не знает!
– Он то как раз тебя знает. Позавчера вечером он, как обычно, проводил время у мадам Соколофф… и заметил, что она тебя принимала очень даже с большим вниманием. А этот тип, как стало мне известно, влюблён в нее… или, по крайней мере, намеревается жениться на ней. Понимаешь ли ты теперь, как ревниво относится он к тем, кто может покуситься на его авторитет и власть?
– Тогда я удивлён, на сколь он преуспел в этом мероприятии. Ведь для этого необходимо, чтобы он имел большое влияние на моего патрона, который, как мне было известно до сих пор, не советуется никогда и ни с кем в ведении своих дел и очень ревнив к тем, кто хоть пальцем замахивается на его власть.
– Как зовут этого твоего банкира?
– Сильвен Мобе. Он очень богат, и ведёт свои дела в одиночку. У него нет компаньонов.
– Это вполне возможно… но можно также допустить, что тебе не все известно. Но так это или не так, в любом случае ты, тем не менее, жертва отвратительной несправедливости.
– В результате которой я оказался на мостовой. И эту новость я теперь вынужден сообщить Одетте! Она меня ждёт, но я не знаю, хватит ли у меня мужества вернуться домой.
– Я тебя провожу туда.
– Что! Ты хочешь! …
– Ты же обещал представить меня ей официально… как друга твоего дома. Сейчас удобный момент сдержать твоё обещание. Нам вдвоём будет легче ободрить её.
Венсан колебался. Оба друга, тем временем, прибыли на проспект Жана Медсана. Александр, чтобы окончательно покончить с этими сомнениями, остановил попутное такси, втолкнул в него Венсана и сам поднялся внутрь, дав шофёру адрес, который он не забыл.
Поездка не была весёлой. Венсан окончательно осознал весь трагизм и несчастье своего положения, и Александр даже пожалел о том, что рассказал ему о месье Ревенек.
Но Александр был твёрдо намерен в этот день сжечь все мосты и корабли за собой, то есть просить мадемуазель Прозе согласиться обручиться с ним, считать его своим женихом до тех пор, пока она не согласится выйти за него замуж. Александр подумал, что сейчас удачный момент сделать этот серьёзный ход… немедленно… после того, как он только что узнал, что Венсан потерял своё место в банковском доме и семья Прозе, следовательно, будет испытывать материальные затруднения.
Брат и сестра жили на проспекте Мариана, в домике, стоящем между двором и садом: узкий, как тротуар, двор и маленький садик.
– Иди за мной,- сказал Венсан.- Одетта должна быть наверху, в своей мастерской.
Она была действительно там, сидя перед мольбертом и чрезвычайно увлечённая тем, что она рисовала на холсте, и что она попыталась скрыть, когда заметила Александра.
Поэтому девушка попыталась встать таким образом, чтобы скрыть рисунок, который она заканчивала, но все её усилия были напрасны, и Александр его увидел… не требовалось прилагать никаких особых усилий, чтобы без особого затруднения с первого раза узнать свой собственный портрет.
Это был пока ещё только эскиз, исполненный углём на холсте, но сходство было поразительным, хотя мадемуазель Прозе работала, не имея модели перед глазами.
Попробуйте написать портрет по памяти… и так удивительно поймать сходство… и вы поймёте, что на это способно только чудо под названием любовь, и Одетта, только что совершившая этот подвиг, не думала о том, чтобы похвалиться совершенным, потому что покраснела, неожиданно увидев прямо перед собой человека, чьи черты, глубоко врезавшиеся в её память, она воспроизвела только что по памяти.
Её тревога была равносильна признанию в любви, и Александр не стал терять время, чтобы выразить те чувства, которые его обуревали в этот  момент.
– Так значит Вы меня не забыли?- Произнёс он с волнением.
– Нет,- смущённо пролепетала девушка,- и мне в голову пришла идея зафиксировать линии вашего лица. Я желала испытать свою память, это был некий экзерсис, и поскольку я потерпела неудачу… попытка была не слишком успешной и рисунок не слишком удался, я собиралась стереть этот эскиз как раз в тот самый момент, когда вы вошли.
– Я возражаю, мадемуазель, и умоляю вас закончить вашей кистью то, что вы начали вашим карандашом. Я буду вам позировать столько, сколько вы захотите.
Застигнутая врасплох этой просьбой, облечённой в форму мольбы, Одетта искала ответ, и не находя того, который бы её удовлетворил, посмотрела на своего брата, чтобы проконсультироваться с ним глазами.
И только тогда она заметила его расстроенный взгляд, и голову её посетило предчувствие несчастья.
Венсан не оставил ей времени для расспросов, предпочтя разъяснить всё самому.
– Я принёс тебе очень плохую новость,- произнёс он с усилием-… столь плохую, что без поддержки нашего друга я не осмелился бы вернуться домой.
– Ах! мой Бог! Ты меня пугаешь,- прошептала мадемуазель Прозе, в одно мгновение побледнев, и тут же покраснев.- Что, все-таки, случилось?
– Я лишился моей должности. Месье Мобе меня уволил.
– И это все!- Воскликнула, почти радостно, Одетта.
– Да!- воскликнул Александр,- Я был уверен, что твоя сестра огорчится гораздо меньше, чем ты, ведь ничего непоправимого не произошло.
– Но я огорчился во многом именно из-за нее.
– Из-за меня!? Ты ошибаешься, Венсан. Бедность меня не пугает. А ведь мы отнюдь не бедны, и ты непременно найдёшь новое место… а пока этого не случится, я буду зарабатывать столько, чтобы хватило на жизнь нам двоим. Я буду даже горда тем, что смогу, наконец, самостоятельно вести наше домашнее хозяйство,- добавила Одетта, пытаясь улыбаться.
– Ты меня даже не спрашиваешь, почему мой патрон выгнал меня… выгнал, как слугу-предателя,- спросил Венсан с горечью.- А я хочу тебе сказать, что он осмелился обвинить меня в непорядочности …
– Тебя! Ах! Это недостойно! Возмутительно… Этот человек – мерзавец… Ты должен был дать ему пощёчину …
– Я сожалею, что не сделал этого… Я был буквально оглушён… ошеломлён произошедшим… это было столь неожиданно, что со мной можно обращаться таким образом, что я потерял голову и даже не подумал о том, чтобы потребовать от него объясниться… ведь он мне ничего конкретного не сказал по поводу тех действий, которые мне приписывает.
– Он и рассчитывал на то, что его слова произведут на тебя такое впечатление,- сказал Александр.- Он хотел избавиться от тебя и придумал первый же предлог, который взбрёл в его голове.
– И почему он хочет отделаться от моего брата?- спросила девушка.
– Чтобы оказать любезность одной мерзкой личности, которая ненавидит Венсана и который не принесёт ничего хорошего также и мне и вам, мадемуазель. Это странно, на первый взгляд, но вам стоит поверить мне. Этот мерзавец нас ненавидит… нас, троих, и чтобы нам навредить он не остановится ни перед чем, все средства для него будут хороши.
– Возможно это тот самый человек, который мне сегодня утром прислал анонимное письмо?
– Если это письмо содержало угрозы в ваш адрес или клевету, направленную против меня… то это он, не сомневайтесь в этом, мадемуазель. Не хотите ли Вы мне его показать?
– Я его сожгла …
– Но вы его прочитали.
– Да, и запомнила почти наизусть. Там было написано: Остерегайтесь смуглого красавчика, который будет искать общения с вами под каким-нибудь благовидным предлогом. Это лишь для того, чтобы скрыть свои истинные мотивы. Он …
– Назовите это слово, мадемуазель.
– Он - любовник графини Соколофф, и он сговорился с нею, чтобы вас обмануть. Если вы им позволите сделать это, вы потеряете свою репутацию, послужив ширмой для их страстей.
– Теперь я уверен. Письмо от него.
– От кого… него?
– Месье Ревенек, которого вы могли увидеть позавчера вечером у мадам Соколофф, и который стремится жениться на ней. Теперь Вы понимаете?
– Не очень хорошо.
– Я ему в этом мешаю… и вы тоже… а Венсан больше всех, потому что Ревенек знает, что Венсан очень нравится графине. Он думает, что мы будем все вместе поддерживать Венсана и пытается нас рассорить и уничтожить.
– Он не преуспеет в этом,- твёрдым голосом сказала Одетта.
– Нет, потому что это зависит от вас, мадемуазель, прекратить эту его игру и вернуть ситуацию в правильное русло.
– Как вы себе это представляете, месье?
– Очень просто. Я вас люблю, мадемуазель, и я имею честь просить у вас вашу руку.
Одетта вздрогнула, но ничего не ответила, и Александр продолжил:
– Я знаю, что обращаясь с этим предложением непосредственно к вам, я манкирую общепринятые нормы, но ваш брат слышит мои слова сейчас, и потому я беру  его в свидетеля искренности моих намерений. Он меня давно знает, и ему прекрасно известно, что я неспособен симулировать чувство, которого не испытываю. 
И так как Венсан смутился от этих слов не меньше своей сестры, то он не спешил сформулировать свидетельство, которое так настойчиво просил от него его друг:
– Я хочу добавить,- продолжил Александр,- что я заранее подчиняюсь всем условиям, которые вы соблаговолите мне назначить… и в то же самое время я обязан вам признаться… что до недавнего времени вёл жизнь, которая не должна была привести меня к браку. Но мне было достаточно увидеть вас, чтобы отказаться от моих вредных привычек… прежнего образа жизни… и я понимаю, что вы потребуете доказательств моего преображения. Я готов на любые испытания… я подчинюсь любому вашему требованию… прямо сегодня… бесповоротно… и взамен, я вас прошу только взять меня на испытание.
Фраза, как ему показалось, могла иметь двоякий смысл, поэтому Александр заметив это, поспешил её объяснить.
– Я имел ввиду, что буду ожидать вашего ответа так долго, как вам будет угодно, лишь бы только вы мне позволили приходить сюда и надеяться, что вы меня не оттолкнёте, когда узнаете получше. Я прошу назначить мне испытательный срок,- весело закончил Александр- и он должен длиться семь лет.
– Это было бы слишком долго,- сказала Одетта, смеясь.
– Вы начали мой портрет… так почему бы вам не продолжить работу над ним до тех пор, пока вы полностью не изучите мой характер и не будете уверены твёрдости моего решения?... Я не буду вас торопить… вы будете свободны в выборе своего решения… и если вдруг вы убедитесь, что мои недостатки перевешиваю достоинства… допуская, что они у меня есть…
– У тебя есть по крайней мере одно,- воскликнул Венсан,- ты не бросаешь своих друзей в несчастье.
– Я принимаю этот комплимент, но для меня в этом нет большой заслуги сослужить службу для тебя… так как я также нуждаюсь в друге, который бы меня поддержал. Твои враги – мои… и наш союз делает нас сильными. Мы только выиграем, если соединим наши усилия в борьбе против него.
– Что! Этот месье Ревенек …
– Хочет нанести мне такой же вред, как и тебе… и частично по тому же самому  мотиву. Он вначале полагал, что я собираюсь ухаживать за мадам Соколофф, и так как он вообразил себя её телохранителем… или хранителем её тела, что может быть в моих устах звучит несколько вульгарно, но достаточно точно выражает суть происходящего, он ненавидит всех тех, кто мог понравиться ей или захотел бы понравиться ей, а потому он клевещет на всех без разбора, получая от этого удовольствие. Вскоре он поймёт, что ошибался в отношении меня, но он все равно  не откажется от надежды навредить мне, и возьмётся ради этого даже за твою сестру. Давайте объединимся, дабы её защитить, мой дорогой Венсан,- закончил де Магерни протягивая руку брату Одетты, который её в ответ сердечно пожал.
Сестра также протянула ему свою руку, и Александр запечатлел на ней почтительный поцелуй, но более нежный, чем поцелуй, который он нанёс неделей прежде на руку графини.
Договор был заключён. Шла речь лишь только о том, чтобы договориться о средствах защиты и де Магерни было достаточно трудно объяснить своим союзникам придуманный им план кампании, тем более что он ещё окончательно не сформировался в его голове, ведь только что выяснилось, что кроме него самого Ревенек объявил войну ещё и брату и сестре Прозе.
Ревенек был теперь их общим врагом. Он атаковал Александра, попытавшись убить его при помощи автомобилей, он организовал увольнение Венсана Прозе, и новым направлением его непомерной злобы стало стремление вытеснить Александра де Магерни из салона на проспекте Мон-Борон и из этого домика на проспекте Мариана.
Но, кроме того, Александр должен был противостоять и другим противникам, более грозным, чем этот человек… полиции, для начала, которая, несомненно, собиралась установить за ним слежку, и главным образом, убийцам, которые, вероятно и очевидно, захотят его убить, поняв, что ему кое-что о них известно.
Они уже попробовали сделать это на бульваре Сен-Рош.
И эта ситуация имела одну особенность- люди, которые ему объявили войну, собирались действовать отдельно друг от друга, каждый по своему и своими методами.
Это было равносильно тому, как если бы он во время войны должен был сражаться одновременно на трёх фронтах с тремя армиями, каждая из которых имела разное вооружение, состав и различные цели.
Ревенек, влюблённый в графиню, хотел освободиться от своих конкурентов.
Полиция делала свою работу, разыскивая авторов преступления, совершенного в павильоне.
Настоящие преступники старались избежать разоблачения и ради этого избавиться от свидетелей их преступной деятельности. И, поскольку, как известно, лишь мёртвые молчат, они поклялись избавиться от графини и Александра, которого они подозревали в том, что он получил в сквере Сен-Рош откровенные признания мадам Соколофф о случившемся в павильоне.
Этих полицейских Венсану Прозе и его сестре до настоящего времени не было никаких оснований опасаться. Так что не было никакой необходимости уведомлять их об опасностях, которые угрожали только одному Александру де Магерни.
Стоило промолчать об этом, и противостоять в одиночку своим врагам, не подвергая брата и сестру вместе с собой смертельной опасности, ведь ему и так невольно помогала полиция, которая преследовала убийц.
– Ты самый лучший и великодушный из друзей,- прошептал Венсан, у которого навернулись слезы на глаза.
– Итак, мы будем видеться здесь друг с другом каждый день,- продолжил Александр,- если мадемуазель Одетта, конечно, не будет возражать. Но разве ей не нужно закончить мой портрет?
– В таком случае я сделаю это слишком быстро,- произнесла, улыбаясь, девушка.
– Значит мне запрещено приходить к вам до тех пор, пока вы его закончите?
– Вы же прекрасно знаете, что нет.
– О! Тогда я вам дам четыре часовых сеанса. Венсан будет там присутствовать на них, и мы используем это время также для того, чтобы согласовать линию нашей защиты и контрмеры против негодяев. Я начну с того, что наведу надлежащие справки прохвосте Ревенек. Я узнаю, откуда у него влияние на месье Мобе, который уволил вашего брата без всякой причины, и который, как я подозреваю, замешан в какие-то грязные дела, так как его советник Ревенек мне очень подозрителен.
– Зачем все это?- прошептала девушка.- Зло уже свершилось, брат остался без места, и вместо объявления войны против этих людей, лучше стоит, я полагаю, Венсану заняться поисками этого  самого места.
Обстоятельства сами вкладывали эти слова в уста мадемуазель Прозе, и Александр немного поздно понял, что выбрал не самый удачный момент, чтобы излагать перед ней и её братом свои проекты, проблематичный успех которых её трогал намного меньше, чем нынешнее бедственное положение её брата.
Этот брат оказался выброшенным на мостовую перед банком, и требовалось прежде всего, чтобы он нашел эквивалент того, что потерял только что, то есть занятие, позволяющее заработать достойные деньги.
В этот момент не было ещё никакой опасности потерять их маленький домик и оказаться на улице без крыши над головой, так как Венсан и Одетта унаследовали от их отца небольшой капитал, но сбережения, которые они смогли сделать из своих скромных доходов были не безграничны.
Брат и сестра были слишком горды, чтобы принять помощь, которую  де Магерни им предложил якобы от чистого сердца, и даже для того, чтобы рассчитывать на двойной брак, который мог бы вытащить их из затруднительного положения, в котором они неожиданно оказались. И  де Магерни, боясь их оскорбить, даже не пытался намекнуть на свои матримониальные надежды и на намерения мадам Соколофф, очень даже расположенной выйти замуж за Венсана.
– Это правда, мадемуазель,- сказал он,- и это место… я его буду искать для Венсана… и обязательно найду его.
Далее их беседа покатилась только по этой дорожке, связанной с надеждами на новую работу, и когда она закончилась, Александр, обрётший уверенность, что его каждый день с радостью будут принимать в мастерской на проспекте Мариана, ушёл, полный радости, но не освобождённый от беспокойства, так как приговаривал про себя:
– Спаси меня, мой Бог! Пусть я не буду вызывать ненависти моих врагов!
VI

Особняк де Соколофф был не очень большим, но в глубине сада графиня уже во время своего вдовства приказала построить оранжерею, которая была настоящим чудом.
В ней она собрала обширную коллекцию тропических растений, и им там так понравилось, что они разрослись настоль сильно, что легко можно было поверить, что вы находитесь в настоящем девственном лесу.
Под ногами у вас на дорожках этой необыкновенной оранжереи поскрипывал тонкий песок, и было множество укромных местечек, где вам предоставлялась возможность удобно посидеть и насладиться необыкновенной обстановкой.
В середине зелёного буйства тропиков, взметались вверх струи воды из фонтана белого мрамора, и вытекал ручеёк, окаймлённый туфом, убегая дальше через буйный кустарник.
Именно в этом стеклянном дворце мадам Соколофф предпочитала проводить те дни, когда она не устраивала приёмы, и ей случалось оставаться там целыми днями, даже зимой, так как превосходный калорифер с печью Креймера постоянно поддерживал там весеннюю температуру, да и солнце Лазурного берега более 300 дней в году озаряло это прекрасное сооружение.
И оно сверкало в этот день… солнце и цветы праздновали прекрасный весенний день, но графиня не смотрела ни на голубое небо, ни на белые камелии. Она грустно бродила  аллеями оранжереи и не казалось, что она наслаждалась прелестями приятного мартовского утра.
Этот день следовал на второй после визита графини в Морг, и у нее ещё не было времени, чтобы полностью оправиться от волнений после той злополучной поездки в дом мёртвых.
Тем не менее она была, естественно, удовлетворена тем, что без ущерба для себя смогла вернуться в то злополучное утро домой и, едва ступив на порог дома, она дала своим людям указание не допускать к ней абсолютно никого, так что она провела последние сорок восемь часов в абсолютном одиночестве.
Это добровольное затворничество было значительным событием в её жизни, так как до сих пор графиня очень любила активную жизнь, каждый день выходила в город, чаше пешком, чем в машине, и скорее, чтобы навещать своих бедных подопечных, чем наносить ответные визиты персонам высшего света или чтобы показываться в Монако или на Круазетте в Каннах.
Но эта её последняя прогулка имела настоль печальные последствия, что графиня решила взять паузу в своих ежедневых и регулярных занятиях и поразмышлять о своей жизни и событиях, происходящих в ней и вокруг нее.   
Она сосредоточилась на самоанализе и обратилась к своему сердцу.
Мадам Соколофф чувствовала, что до сих пор она не жила, а лишь переживала своё прошлое, и будущее было всего лишь мечтой, для которой она ещё ничего реального не сделала, и что от решений, которые она примет сейчас, зависела её будущая жизнь, и даже сам факт её существования… жизни на этом свете внезапно поставлен под вопрос произошедшей в павильоне катастрофой.
Её девичья фамилия была Трелан, такая же, как и у её отца, Августа Трелан, и это имя, откровенно плебейское, она носила вплоть до своего брака. Но она действительно была рождена для того, чтобы стать графиней и она, разумеется, заслуживала того, чтобы выйти замуж за такую более титулованную, чем она, персону, за этого графа Соколофф, подлинного дворянина с историей, но разорившегося и соответственно потерявшего свой былой аристократический лоск.
Именно её отец организовал этот брак, почти сразу же после того как она покинула пансион, где тоскливо провела все своё детство и юность.
Отец поместил её в пансион по неизвестным ей до сих пор причинам. Навещал он её там лишь по воскресеньям, а во время каникул отвозил к морю на побережье Нормандии, где они снимали дом в безлюдном на многие дюнные километры месте.
Следует заметить, что она не заставила себя упрашивать дать согласие выйти замуж за господина с хорошей родословной, который не внушал ей ни симпатии, ни антипатии.
Единственный мужчина, которого она немного знала, прежде чем вышла замуж, был её брат, Жюль Трелан, который был на пятнадцать лет старше её и пребывал в отвратительных отношениях с их отцом.
Жюль Трелан, промотав наследство матери, рассчитывал на наследство отца, делая скандальные долги, и вёл себя так, что непременно должен был закончить свою жизнь очень плохо, но его младшей сестре ничего такого о нем не было известно, и так как брат все те годы выказывал к ней большую симпатию, она привязалась к нему больше… чем должна была бы, возможно.
Затем брат внезапно исчез и отец Трелан запретил своей дочери даже заводить с ним разговор об этом enfant terrible.
Августа не знала в то время, что её недостойный брат сбежал, чтобы избегнуть осуждения на десять лет каторжных работ за неявку в суд за возбуждённое в отношении него уголовное дело о мошенничестве. Об этом она узнала лишь после смерти своего отца, внезапно скончавшегося через две недели после её брака с графом Соколофф. В своём завещании он заявлял, подтверждая это документальными свидетельствами, что Жюль, промотавший своё состояние, сбежал и не имеет больше никакого права на наследование состояния своего отца.
Исполнителем завещания был назначен Жан Ревенек, который договорился с месье де Соколофф о том, что будет обеспечивать выполнение воли завещателя, но с того времени, как Августа овдовела, она несколько раз получила требования от своего брата отправить ему за границу деньги.
Требования прекратились год тому назад, и вот несколько дней тому назад беглец ей внезапно сообщил о своём возвращении в Ниццу.
Из всего сказанного легко понять, что бедная графиня ничего, кроме горечи и несчастий в этой жизни не испытывала.
Дочь, которой пренебрегали… сестра, которой пользовались… жена ради денег, и вдова, руки которой добиваются ради того же, она подспудно искала мужчину, который бы её любил также, как она хотела бы полюбить его, нежно и бескорыстно.
И ей казалось, что она нашла такого человека. Хотя едва знала его. Это был Венсан Прозе.
Это был как удар молнией.
И также она думала, что одновременно нашла и друга, на которого может положиться при любом испытании в лице Александра де Магерни, которому случай доверил владение ужасной тайной, и который одобрял её склонность к Венсану, а также предложил ей защиту не только против полиции, но и против бандитов из павильона.
К несчастью, графиня не могла освободиться от опеки такого одиозного персонажа, как Жан Ревенек, и она не скрывала, что должна считаться с этой личностью, потому что полностью и точно её финансовое положение после смерти её отца, а затем и мужа, было известно только ему.
Августа абсолютно ничего не понимала в коммерческих делах, управлении предприятиями и акциями, и с тех пор как месье де Соколофф оставил мир земной, оправившись в иной, она оставила этому Ревенек право управлять, почти бесконтрольно, состоянием, которое она унаследовала от  него и месье Трелана.
Ревенек сумел быстро прибрать к рукам все её дела, ограничиваясь лишь тем, что раз в три месяца, как это мог сделать любой бухгалтер-интендант, предоставлял графине выписку сумм, полученных им, и составленную таким образом, чтобы она взглянув на эту выписку, была неспособна проверить её точность.
Графиня знала, что наследство её отца состояло почти полностью из ценных бумаг, из которых она пока хотела получать только процентные выплаты по доходам, которые они приносили, и хотя эти ценные бумаги были помещены на хранение у нотариуса, к которому она могла зайти в любой момент, чтобы взглянуть на них, она этого за все время после смерти отца так и не сделала.
Эта небрежность была очень удобна и благовидна для оправдания собственного нежелания приняться за ежедневную работу.
Графиня, между тем, не боялась за целостность своих денег, а лишь опасалась происхождения состояния, сколоченного её отцом, и не старалась развеять сомнения, которые частенько мучили её по этому поводу.
Но графиня понимала, что теперь ей следовало бы явиться к нотариусу, чтобы избавиться от назойливой и двусмысленной опеки компаньона покойного Трелан, и она твёрдо решила сделать это после злосчастного путешествия в порт.
Мадам Соколофф намеревалась в ближайшее время объясниться с месье Ревенек и заявить ему, что намеревается отныне сама управлять своими делами, бумагами и недвижимостью.
Она была уже достаточно взрослой… она была вдовой… и у этого человека не было никакой законной власти над ней и её имуществом. Ревенек не мог, следовательно, сохранить управление над ним, если она этого не желает… право, которое он бесцеремонно захватил, не спрашивая её разрешения на то.
Но Августа хотела, впрочем, сделать это достаточно осторожно, стараясь не ранить его самолюбие, и главным образом, не требуя детального отчёта. Она была расположена принять совершившиеся факты такими, какими они являются на день передачи дел, лишь бы только Ревенек сложил свою опеку над ней, которую он осуществлял может быть и достаточно терпимо до сих пор, но не допустимо после известных событий, череда которых произошла в последнее время.
Следовало решить с ним деликатный вопрос… вопрос прибылей, которые он инкассировал с нескольких предприятий, куда отец Трелан вложил при жизни свои деньги, и о природе которых он не счёл нужным информировать свою дочь, но она была настроена все упростить, отказавшись от сомнительных компаний, передав их в ведение Ревенека и не вмешиваясь в их регулирование, но приняв руководство над легальными предприятиями.
Графиня спешила сделать это, но пока даже не помышляла о том, чтобы отправиться к Ревенеку, а потому не озаботилась о том, чтобы написать ему и попросить о встрече. Она предпочитала, чтобы он сам пришел к ней, и во время этого визита планировала затронуть щекотливые вопросы, разрешения которых она так желала, предварительно подготовив его к этому непринуждённой  беседой.
Месье Ревенек уже достаточно давно не появлялся в особняке на проспекте Мон-Борон, со времени последнего субботнего приёма графини. И графиня была немало удивлена этим фактом, потому что в былые времена он не замедлил бы объявиться у нее, чтобы поговорить с ней о новых гостях, которых он заметил в салоне двумя днями раньше.
И она обещала себе пресечь в корне его речи, если заметит, что Ревенек позволит себе нелестно отзываться о Венсане Прозе или о Александре де Магерни.
Но у мадам Соколофф были и другие заботы, гораздо более серьёзные, чем освобождение от навязчивой опеки месье Ревенек. Она не знала, разумеется, всего того, что произошло недавно в павильоне на набережной Комерс, и спрашивала себя, что случилось с Александром после их длинной и непринуждённой беседы на скамье сквера Сен-Рош.
Она считала, что он также находится в опасности, поскольку сама постоянно жила в страхе с тех пор, как неизвестный ей угрожал смертью в зале Морга.
Александр, придёт ли он к ней до конца недели? Выяснит ли он что-нибудь? Она себя спрашивала себя об этом и желала, чтобы он сохранял спокойствие и додумался хотя бы написать ей, чтобы сообщить последние новости.
Гораздо меньше графиня беспокоилась о Венсане Прозе, потому что думала, что для него не существует совершенно никакой опасности со стороны банды душителей… но она не прекращала думать о нем. Она ещё не до конца была уверена в том, что он ей понравился, хотя Александр де Магерни утверждал, что его друг был безумно влюблён в нее. Но графиня не могла бегать за этим мужчиной лишь после одного такого утверждения о том, что этот человек якобы хочет стать её мужем.
И у нее не было никого, ни одного друга, с кем она бы могла разделить свою боль,  надежды и страхи.
Это - судьба богатых людей… быть окружёнными безразличием и завистью. У графини не было душевных и близких отношений ни с кем из женщин, с которыми она встречалась, а слуги могли лишь прислуживать, но не помогать.
Единственный человек, с которым она могла посоветоваться, была Жюли Гранжер, её старая кормилица, в скромности и молчании которой она могла быть уверена, и это её доверенное лицо заканчивало свою жизнь в маленькой квартирке на бульваре Симье.
Августа была одна, совершенно одна в этом мире и высшем свете, в котором она так блистала, и который теперь она стремилась оставить, чтобы жить согласно порывам своего сердца, дабы наконец опробовать законные радости разделённой обоюдной любви.
Поглощённая печальными размышлениями, графиня присела только что на скамеечку в глубине оранжереи, когда внезапно песок аллеи захрустел под тяжёлым шагом, который не был, разумеется, звуком шагом женщины.
Кто мог прийти сюда, чтобы нарушить её покой? Она запретила слугам открывать дверь своего особняка, им было дано указание не беспокоить её ни по какому поводу, и должно было произойти нечто экстраординарное, чтобы на аллее оранжереи появился посторонний, ведь слугам было дано строгое указание не делать исключения ни для кого.
Графиня поначалу подумала, что это могли быть шаги лакея, который нёс письмо для неё, и она вообразила себе, она что это письмо было от Александра.
Она настолько этому поверила, что встала, дабы пойти навстречу посланцу, и пришла в замешательство, внезапно оказавшись лицом к лицу с месье Ревенек, который только что вошёл в оранжерею.
Как всегда корректно одетый в чёрный костюм, он держал под рукой большой портфель, набитый документами, и этот аксессуар придавал ему абсолютное сходство с адвокатом, который пришел обсудить со своей клиенткой предстоящий судебный процесс.
Мадам де Соколофф не ожидала этого визита, но он, с другой стороны, оказался весьма кстати, так как она спешила покончить с отношениями, связанными с этой личностью, и она заранее приготовилась к тому, чтобы воспользоваться случаем и поговорить с Ревенеком на эту трудную тему.
Выражение его лица поначалу поразило графиню.
Обычно, Ревенек пытался придать своему лицу привлекательный и добрый вид и старался держаться с нею с ласковой непринуждённостью, которая ему позволяла разрешать с ней почти весело все деловые вопросы.
Графиня всегда обращалась к нему на «вы» и месье, из-за разницы в возрасте, но он в ответ называл её Августа и моё дорогое дитя. Раньше он обращался к ней на «ты», но это продолжалось лишь до того времени, пока она не вышла замуж. Сразу же после её бракосочетания он от этого отказался, как будто стал её отцом или дядей.
Сегодня же Ревенек больше походил на судебного следователя… серьёзная, хмурая, почти угрожающая физиономия лица, хотя это изменение не стоило ему больших усилий, поскольку он буквально родился с высокомерным и неприятным лицом. По крайней мере в люльке у него точно было такое выражение лица.
Ревенек церемонно поклонился графине и начал свою речь с извинений перед мадам за то, что нарушил запрет беспокоить её.
Очень удивлённая таким началом, мадам Соколофф решила, тем не менее, не спрашивать, чем вызвано такое резкое изменение, так как это, на её взгляд, должно было облегчить объяснение, которого она сама так желала.
– Я знаю,- начал Ревенек,- что вы никого не принимаете, и я этому очень рад, так как я должен сообщить вам о чрезвычайно важных и приватных вещах. Разговор будет долгим, но срочность вопросов требует их немедленного разрешения, и я ожидаю, что вы предоставите мне своё время… время, в котором я нуждаюсь, чтобы обрисовать вам положение… совершенно новую ситуацию, которая заслуживает вашего пристального внимания.
– Я готова вас выслушать,- прошептала графиня, которую это предисловие уже обеспокоило.
– Тогда я вас попрошу присесть и позволить мне сделать тоже самое. Невозможно стоя обсуждать серьёзные вопросы.
В нескольких шагах от них была обустроена лужайка, на которой был установлен деревянный стол со стульями, на который Ревенек положил свой портфель, заняв место лицом к лицу перед графиней.
– Так о чем вы хотели поговорить со мной?- спросила она.
– Сейчас Вы это узнаете,- ответил Ревенек,- узнаете… если вы захотите выслушать меня до конца, так как чтобы вы полностью поняли меня мне в начале нашего разговора придётся сделать экскурс в далёкое прошлое. Но, не волнуйтесь, мадам, я сумею вернуться в наше время, и вы поймёте, с чем это связано.
Этот все более и более торжественный тон и путанная речь не успокоили мадам Соколофф.
– Говорите, месье,- сказала она холодно.
– Я начну с самого начала,- промолвил Ревенек, притворяясь, что улыбается.- Вы меня знаете ещё с тех времен, когда вы были совсем маленькая, с самого детства, и с тех пор мы никогда не теряли друг друга из вида. Я вас навещал по воскресеньям в пансионе и позже я присутствовал на вашем бракосочетании. Я был дружен с вашим отцом, и именно меня он вам рекомендовал, умирая. После его смерти я продолжил управлять вашими делами, хотя начал это делать ещё даже при жизни вашего мужа.
– Это правда. Но к чему все это?
– Спрашивали ли Вы себя когда-нибудь, почему я посвятил всего себя вашим интересам?
– Вы озаботились обо мне, узнав, что я стала вдовой.
– Вы хотите сказать, что я стремился жениться на вас… Я этого не отрицаю. Я соглашусь также с тем, что я вас уже давно люблю, и даже однажды позволил себе попросить у вас вашу руку. Вы отклонили это моё предложение, но я, тем не менее, продолжил вам служить с тем же усердием и той же самоотверженностью и преданностью.
– Я это ценю и испытываю к вам благодарность за это, но …
– Но это не слишком большая заслуга для меня хранить вам верность. Я был глубоко привязан к вам все эти годы, и я знал, что если перестану вам помогать… то вас ждут ужасные трудности.
– Что вы имеете ввиду?
– Я имею ввиду, что вы неспособны управлять без меня вашим состоянием… даже более неспособны, чем в те времена, когда был жив этот бедный Соколофф, который вас бы разорил, если бы прожил на пару лет дольше, ведь его русская душа никуда не пропала с семнадцатого года и он умел только тратить деньги, которые я зарабатывал для вас, а не считать их.
– Вы пришли ко мне только для того, чтобы поговорить о нем?- прервала его графиня, выведенная из терпения.
– Нет,- сухо возразил Ревенек, а для того, чтобы сообщить вам, что я слагаю с себя мои функции по управлению вашим капиталом.
Августа не совсем была готова к этому заявлению. Человек, от которого она хотела освободиться, сам шёл навстречу её желанию, которое до сих пор она не решалась выразить. Все складывалось, следовательно, как можно лучше и, между тем, она чего-то опасалась. У Ревенека должен был быть какой-то скрытый умысел.
– Да,- продолжил он,- мне надоело исполнять функции интенданта и, так как у меня есть претензия на то, что я честно управлял вашими делами, я пришел, чтобы отчитаться перед вами и передать вам все дела.
– Я у вас этого не требую.
– Нет, но я хочу урегулировать наши взаимные дела немедленно. С тех пор как вы вышли замуж… ваше наследство находилось под режимом доталь, и я был вашим опекуном, а вы получали каждый год приблизительно полтора миллиона евро, которые прошли через мои руки. Знаете ли Вы, из чего состоит этот неплохой доход?
– Это - продукт капиталов, которые мне оставил мой отец, и то, что вы с умом его разместили, я с удовольствием признаю.
– Ваш отец вам оставил особняк, в котором вы живете, и который вам не приносит ничего, кроме расходов на его содержание плюс две нотариальных записи стоимостью три миллиона евро ренты каждая от вложения в государственные бумаги, трёхпроцентные бумаги, помещённые на хранение у адвоката Буссака, вашего нотариуса, так же как и сто сорок долговых обязательств, на которые приходится около миллиона евро. Я, следовательно, как распорядитель вашего капитала, отчитался перед вами о ваших годовых поступлениях. Ваш особняк стоит самое большее пятнадцать миллионов евро и является для вас довольно тяжёлым грузом из-за расходов по его содержанию и затрат на ремонт.
– Каким же тогда образом я ежегодно получала из ваших рук гораздо большие суммы?
– Это как раз то, что я вам объясню сейчас.
– Вы говорили прежде, что мой отец имел интерес в предприятиях…. промышленных, как мне кажется…
– Да, промышленные…- иронично повторил Ревенек.- Но давайте возвратимся, пожалуйста, к вашему состоянию и наследству… официально подтверждённому. Эта его часть очень легка в управлении, так как речь идёт лишь только о том, чтобы получать старые долги и стричь купоны. Ваш нотариус возьмёт эту обязанность на себя. Вы будете получать деньги, продавать или покупать ценные бумаги, и в моем вмешательстве в этот процесс нет никакой необходимости. Я больше не ваш опекун и вы не находитесь больше в зависимости от вашего мужа. Я могу вам поэтому вернуть генеральную доверенность, которую вы мне дали, и я её принёс с собой, чтобы вручить вам. Что касается других паёв и долей, которые создают почти две трети вашего дохода, вы бы очень удивили адвоката Буссака, если бы заговорили с ним о них, так как ваш отец не упомянул их в своём завещании.
– Я никогда не понимала, почему.
– Потому что он не смог бы этого сделать,- ответил Ревенек,- специально акцентируя каждое слово.- И затем, это было не нужно. Ваш покойный отец мне абсолютно доверял. Я был двадцать лет его компаньоном, и он от меня ничего не скрывал, потому что мой процент равнялся моей скромности и сдержанности. Мы вели дела на равных паях и после его смерти я продолжил его дела. Он полагал, что для дела будет лучше, если мы объединим наши доли, то есть вашу, которая достанется вам после его смерти, так как вы были его единственной наследницей, и мою..
– Единственной!- подумала графиня.- Он прекрасно знал, что это не так.
– Это было устное соглашение… другого быть не могло… но он знал, что я не был способен злоупотребить положением. Вы также, мадам, были столь любезны и доверяли мне, и я думаю, что будет справедливо сказать, что я все последние годы добросовестно исполнял свой долг по отношению к вам. Я могу лишь добавить, что у меня есть некоторые достоинства, которые позволили мне взять на себя эту миссию, так как, когда ваш отец мне её навязывал, вы как раз выходили замуж за этого Соколофф, и ваш отец вполне понимал, что этот брак меня огорчал. У него была, впрочем, как и у многих других парвеню, мания величия, у этого бедного Трелана. Он хотел, во что бы то ни стало, чтобы его дочь стала по крайней мере графиней, и он не утруждал себя выбором зятя, главным достоинством которого должен был быть титул… так как, между нами говоря, мадам, ваш муж не стоил дорого.
– Давайте не будем говорить о нем, прошу вас,- сказала Августа, которой больно было слышать такие слова о человеке, как она хоть и не любила никогда, но чьё имя она ещё носила.
– Он умер шесть месяцев спустя,- невозмутимо продолжил Ревенек,- пусть Бог ему будет судья! Но будет неплохо, чтобы вы знали, что ему было известно происхождение состояния, которым он пользовался довольно безнравственно, и что он очень хорошо знал о предложении, которое ваш отец мне сделал, и что большая часть ваших доходов проходила через мои руки, и месье Соколофф согласился с этим регулированием… и мы с этим гордым дворянином пребывали в прекрасных отношениях. Тем не менее я должен признать, что ни капли не жалею о нем… так же как и вы, я предполагаю.
– Достаточно, месье!- прервала его возмущённая  графиня,- мои чувства вас не касаются, и я вас прошу возвратиться к цели вашего визита.
– Я как раз к ней подхожу. Когда вы встали вдовой, я остался тем, кем был до этого… вашим почтительным поклонником и вашим преданным интендантом. Я надеялся, что такая моя многолетняя самоотверженность тронет в конце концов ваше сердце. Но мне не понадобилось много времени, чтобы понять, что ошибся… и между тем я продолжил вам служить, заботясь о ваших интересах и о вас… скромно и незаметно.
– Я думала, что вы сами заметили, что вы занимались мной гораздо больше, чем требовалось.
– Это был мой долг… попытаться вам помешать скомпрометировать себя. Я сомневаюсь, что имел в этом успех, но как бы там ни было, я отказываюсь вам давать советы, которых вы не собираетесь придерживаться и беспокоить вас моим поведением. Я отказываюсь, в то же самое время, и дальше управлять вашими делами. Отныне, ваш нотариус заменит меня, как я вам об этом уже сказал. Только, он не сможет вас представлять у компаньонов вашего отца на тех предприятиях, которые производят столь прекрасные прибыли. Адвокат Буссак о них ничего не знает. Только я о них знаю. И поскольку я удаляюсь от дел, я должен вам сообщить, как их разыскать. Но я могу также и познакомить вас с ними. Если я этого не сделал до настоящего времени, то лишь потому, что я не знал, согласитесь ли вы лично заменить покойного Трелан в его делах. Спрашивали ли Вы себя когда-нибудь, как он сколотил своё состояние… ваш отец?
– Своей работой… в коммерции,- пробормотала графиня.
– Какой коммерцией…? Вы об этом не подозреваете... О! Тогда я вам должен рассказать.
Мадам де Соколофф вздрогнула. Она предчувствовала, что услышит сейчас неприятные разоблачения из жизни её отца, но ей важно было наконец узнать, как на самом деле её отец сумел заработать состояние, которое давало ей такой хороший доход, и она смирилась без всякого сопротивления с предложением месье Ревенек, который весьма холодно продолжил:
– Он оставил родительский дом будучи очень молодым, этот наш дорогой Трелан, и молодости он перепробовал множество профессий, которые его, однако, не обогатили. Так бы и прозябал он всю свою жизнь каким-нибудь зеленщиком на рынке, если бы однажды его не посетила одна из тех идей, которые делают из бедного крестьянина миллионера. Он сказал себе, что нельзя испытывать угрызения совести, забирая деньги у людей, которым деньги достались по праву рождения или которые заработали их, обманывая простой народ, и что умные люди одновременно заработали бы большие деньги, если бы они нашли способ изъять часть этих денег, и в то же самое время они занимались бы практически филантропией, так как они могли бы поставить потребителям с тугими кошельками эксклюзивные товары по сниженным ценам, со скидкой, что они, как ни странно, любят. Он нашел людей с деньгами, настроенных предоставить необходимые фонды для того, чтобы вырыть туннель от причала на набережной Комерс в порту Лимпия до одного дома в глубине портового квартала,  и который бы позволил прямо с корабля перетащить, не оплачивая пошлины, различные люксовые товары, облагаемые высокой ввозной пошлиной… эксклюзивный шотландский виски, например… да ещё к тому же произведённый в Польше. Или кубинские сигары… или кокаин. Работы были выполнены, предприятие процветало и ассоциация получила огромные прибыли, в распределении которых Трелан, изобретатель этой системы, принял активное участие. Именно благодаря его изобретению вы сегодня так богаты.
– Если бы поверила, что …
– Верьте этому, мадам. Все то, чем вы обладаете, произошло из этой прекрасной идеи вашего отца, которая пустила ростки однажды средь бела дня в его мозгу, и которая была осуществлена на практике с ловкостью, которой не было равных. Были предприняты такие меры предосторожности, что это сообщество функционировало двадцать лет, без единого инцидента. За несколько месяцев до смерти вашего отца это предприятие трансформировалось. Операции были перенесены в другое место стены, и немного изменился предмет транспортировки, но это было ещё выгоднее. Мне это было вдвойне интересно, так как я получаю доход, как учредитель, от двух долей-своей и вашего отца, которая стоит… почти двадцать миллионов евро в год для нас двоих.
– И вы мне ни разу не сказали, что эти деньги происходят из нечистого источника?
– Зачем? Деньги не пахнут. И потом, надо вам сказать, что состояние, которым вы пользуетесь, не полностью состоит из этих денег, а является лишь дополнением к тем деньгам, которые я вам приношу в конце каждого квартала.
– Я этого больше не хочу.
– Очень хорошо! Таким образом, вы отказываетесь от участия в сообществе. Это - ваше право. Я буду придерживаться его. Только, на мой взгляд, чтобы довести все до логического конца, вы должны были бы отказаться также от наследства вашего отца. Если бы я был на вашем месте, я продал бы все эти ренты и облигации, и полученные деньги распределил бы между бедными, а этот особняк передал бы общественному благотворительному обществу, чтобы его переделали в больницу для бедняков. Вы успокоили бы таким образом вашу совесть. Хотя, меня на вашем месте, все равно бы мучили угрызения совести из-за того, что у меня нет возможности возвратить деньги, которые вы израсходовали за все эти годы на балы, приёмы и другие увеселительные мероприятия, пользуясь плодами незаконной коммерции умницы Трелан, который вряд ли предполагал, что вы именно так отнесётесь к его детищу и деньгам.
– Передохните немного от ваших насмешек, месье,- внезапно сказала графиня.- Я буду действовать так, как мне заблагорассудится, и я принимаю разрыв, который вы мне предлагаете. Вы получаете жестокое удовольствие, сообщая мне детали, о которых я вас не просила. Давайте остановимся на этом месте.
– Я старался вас проинформировать, чтобы показать, что мои претензии не были столь экстравагантны… и что дочь месье Трелана, обогащённого путём обмана государства, не может сочетаться браком теперь, когда бывший компаньон её отца… если только она ещё раз не повстречает такого же благородного дворянина, каким был месье де Соколофф. Я не настаиваю и я вам больше не буду надоедать своими визитами… но, поскольку мы с вами больше не увидимся, позвольте мне, прежде чем я вас оставлю, высказать несколько полезных советов. Вы не забыли, я предполагаю, что у вас есть брат?
Августа побледнела и Ревенек продолжил, глядя на нее на неё в упор:
– Да, брат, который был осуждён заочно, в связи с неявкой в суд, на десять лет принудительных работ и которого, вероятно, вы не хотите увидеть снова, так как он причинит вам большие неудобства, если вновь появится здесь …
– Несколько лет тому назад он оставил Францию и наверняка воздержится от того, чтобы вернуться …
– Вы ошибаетесь. Он в Ницце.
– Откуда вам это известно?- громко спросила Августа.
– У меня есть свои люди в полиции и они мне сообщили о присутствии в городе этого шалопая. Также как и о том, что, кажется, у него есть деньги, так как он ведёт довольно беззаботную жизнь. Он намеревается, без сомнения, остаться во Франции, но попадётся, тем не менее, и обязательно, в руки полиции… и, в этом случае, он вполне может сослаться на вас. И вы не в состоянии ему помешать. Только я вам рекомендую воздержаться от любого неосторожного хода. Очень вероятно, что он попробует написать вам, прежде чем его арестуют, и попытается вас увидеть. С вашей стороны будет очень даже благоразумно ему не отвечать.
– Я действительно остерегусь делать это,- прошептала графиня, совершенно очевидно расстроенная этими словами.
– Вы не должны бояться, что он может потребовать свою долю наследства. Он от него отказался нотариальным актом, который хранится у вашего нотариуса… акт, который ваш отец его заставил подписать и в котором он признает, что заранее  при жизни наследодателя получил всю наследственную массу, которая могла бы ему причитать после смерти этого наследодателя. Но он может пытаться шантажировать вас… под угрозой скомпрометировать. Он узнал о многих вещах, прежде чем Трелан его прогнал… и если его арестуют, он не преминет разоблачить бывших компаньонов своего отца… меня, в первую очередь, так как он всегда терпеть не мог мою персону. Ну вот,  теперь вы предупреждены, и я надеюсь, что вы будете осторожны. А теперь я должен вам рассказать о земельном участке, который ваш отец купил около порта и павильоне, который он построил на нем. Вы вспоминаете об этом павильоне?
– Мой отец приводил меня туда иногда… когда я была ребёнком, но с того времени я там не бывала. Мне, впрочем, кажется, что он его продал, прежде чем умер.
– Продал или уступил… это неважно. Не говорили ли вы мне однажды, что он вам оставил ключ от него?
– Это правда но я им не пользовалась.
– Тем лучше! И если он у вас ещё сохранился, вам будет лучше всего отправиться  с ним на прибрежную скалу рядом с вашим домом и бросить его в море. И я вам объясню, почему.
– Я не знаю… что с ним стало.
– Знаете ли Вы, что там произошло только что… там, в этом павильоне? В нем убили человека… да, да человека, мужчину, чей труп выставлен сейчас для всеобщего обозрения в Морге… все газеты только и говорят об этом.
– Я столь мало и редко читаю газеты.
– О! Вряд ли это недостаток… но вас вполне могут допросить, как только полиция выяснит, если только это ей уже не стало об этом известно… что павильон принадлежал вашему отцу.
– Он мне никогда не принадлежал… я  скажу об этом …
– Вы правильно сделаете. К несчастью, также обнаружат, возможно, что контрабандисты, о которых я вам говорил, устроили там центр своих незаконных операций. Хотя они уже давно оставили этот путь доставки товаров, полиция вполне могла подозревать покойного Трелана в том, что он являлся членом банды контрабандистов. Вы поклянётесь, что вы об этом ничего и никогда не знали и вам поверят.
– А если вас об этом спросят?
– О, что касается меня, то мой ответ уже давно готов. Я заявлю, что не участвовал во всех делах Трелан, и то, что он делал помимо наших общих дел, в это он меня не посвящал. Я надеюсь, что вы не будете опровергать мои слова. Одним словом, я буду защищаться, и я старался вас предупредить, чтобы вы соблюдали осторожность и подумали над тем, что вы скажете полицейским. И, прежде чем окончательно попрощаться с вами, я хочу вас спросить ещё раз, правильно ли я понял ваши намерения… вы действительно решили больше не пользоваться прибылями, которые приносило вам связанное со мной предприятие.
– Абсолютно точно… это решено окончательно.
– Я даже не буду пытаться заставить вас свернуть с пути, которое вас привёл к этому добродетельному решению. Вы свободны даже в решении отказаться от наследства вашего отца. Я лишь имею право полагаться на вашу скромность. Ваши друзья не увидят меня больше у вас дома. Если они будут справляться о причинах моего исчезновения, вы можете объяснить им это так, как вам будет угодно, лишь бы только вы им не говорили правду.
– Я не могу сказать им правду, не повредив этой правдой сама себе, так как в этом случае мне пришлось бы признаться в том, что все это время жила на деньги, которые вы мне вручали, не беспокоясь об их происхождении.
– Это - то, о чем я думал, прежде чем доверить вам свои небезопасные признания. Вот, мадам, ваша доверенность,- закончил свою речь месье Ревенек, вытаскивая из своего портфеля гербовую бумагу, которую он поместил на стол.- Сожгите её и забудьте меня.
Графиня ожидала, чтобы он встал. Она задыхалась от волнения и ей не терпелось закончить эту тягостную беседу.
Но Ревенек не собирался уходить. Он сохранил к концу разговора одну отравленную стрелу и готовился к тому, чтобы отправить её в цель, прежде чем покинуть графиню.
– Понятно,- добавил он,- что мы отныне расстаёмся, как чужие друг другу люди… но тем не менее, не исключено, что вы передумаете и измените своё мнение… ведь как говорил Франциск первый: Мнение женщины часто меняется.
– Будьте так добры и избавьте меня от ваших цитат,-произнесла Августа, возмущённая таким бесстыдством.
– Если это произойдёт, вы меня всегда найдёте в полном расположении помочь вам моими советами… бескорыстными. Вы меня излечили от моих матримониальных устремлений. Тем не менее, мне было бы тягостно увидеть, как Вы выходите замуж за недостойного вас человека… и я очень опасаюсь, что ваш выбор будет неудачен.
Графиня внезапно и резко встала, чтобы в корне пресечь речи, которые она более не хотела выслушивать. Ревенек сделал тоже самое, засунул свой портфель себе под руку и продолжил без всякого волнения:
– В прошлую субботу я заметил новые лица в вашем салоне, и мне показалось, что они вам не безразличны. Этот старый солдафон, который вам был представлен под именем генерала Бурга, привёл к вам какого-то полковника, а тот своего племянника, который не намного лучше, чем ваш первый муж.
– Я вам запрещаю говорить подобным образом о месье де Магерни,- воскликнула мадам Соколофф.
– О! Вы не можете помешать мне сказать о том, что я думаю об этом господине. Этот великосветский повеса растранжирил все своё состояние на девиц и хочет поправить свои дела при помощи ваших денег. Мне показалось, что вы нашли его вполне в вашем вкусе. Поэтому мой долг состоит в том, чтобы крикнуть вам: Осторожно, опасное место!
– Выйдите, месье!
– Это как раз то, что я собираюсь сделать, когда я полностью опустошу мой портфель. Обсуждаемый только что нами де Магерни – простой интриган. Но это пустяки по сравнению …
И так как графиня, казалось, не понимала, о чем его слова, он продолжил:
– Я говорю об этом фате, который водит свою сестру в салоны, где она поёт перед приличной публикой, хотя её истинное место прихожей. Он вас пожирал глазами… сыпал пошлыми комплиментами в ваш адрес, которые вы слушали с бесконечным удовольствием. Знаете ли Вы то, что он сделал, этот красивый блондин? Нет… даже не подозреваете…? О! Я вам открою глаза на его счёт, чтобы у вас не было иллюзий… Он был кассиром в одном известном банкирском доме и злоупотребил доверием своего патрона, который вчера, обнаружил, что он совершил хищения денежных средств клиентов и немедленно выгнал его.
– Вы лжёте!- воскликнула мадам Соколофф,- этот молодой человек неспособен совершить непорядочный поступок.
– Вы так хорошо его знаете, что в состоянии отвечать за его порядочность?- усмехнулся Ревенек.- А я то полагал, что вы впервые увидели его лишь в прошлую субботу.
– Я знаю его сестру, и я знаю, что их отец был честным человеком.
– И вы говорите себе: яблоко от яблони недалеко падает, какой отец, такой и сын. Тем не менее, однако, у вас есть основания и превосходные причины думать, что пословица неверна, так как вы совсем не походите на покойного Трелан. Впрочем, факты налицо, и я вам ещё раз повторяю, что этого прекрасного юношу Прозе месье Сильвен Мобе, банкир с бульвара Виктора Гюго вчера выгнал за кражу денег из кассы. Я могу это утверждать, так как я был там в это время …
– Как…? Вы были там? …
– Мой Бог, да. У меня есть текущий счёт у Мобе, который является одним из моих наиболее близких друзей, и я пошёл свидеться с ним вчера, чтобы снять немного денег. Я нашел его в состоянии неописуемого волнения. Он мне рассказал, что только что уволил одного негодяя, и до сих пор взволнован сценой, которая произошла в его кабинете. Впрочем, он решил не давать ход этой истории и довольствовался тем, что послал месье Прозе искать себе работу в другом месте. Он очень добр, этот банкир. Я бы на его месте подал бы жалобу в полицию.
– О! Я в этом не сомневаюсь,- с горечью сказала графиня.- И однако, вы, человек, который сколотил своё состояние постыдными средствами… вам следовало бы быть снисходительнее к ошибкам других.
– Я вам возражу на этот аргумент. Не вам упрекать меня за то, что я обманул государство неуплатой налогов, так как с тех пор как вы попали в высший свет, вы живете прибылями с этой операции... незаконной… И затем, обманывать Париж, это не значит воровать, а ваш любимый красавчик обворовал своего патрона.
– Достаточно, месье!... Я не знаю… месье Прозе… виновен ли он… но ваших слов для того, чтобы сделать выводы об этом деле, мне недостаточно, мне необходимо узнать больше… самой, без вашей помощи.
– Иными словами, вы выставляете меня за дверь. Очень хорошо! Я ухожу и не возвращусь больше никогда. Теперь вы остаётесь одна со своими проблемами. Попытайтесь удачно провести вашу лодку среди подводных камней… я вам о них сигнализировал… Если же вы потерпите кораблекрушение, вспомните, что я вас предупреждал.
С этими словами месье Ревенек взял свою шляпу и ушёл, не добавив ни одного слова… даже не попрощавшись, хотя бы просто из вежливости.
Разрыв был полным и окончательным. Мадам де Соколофф, которая этого сама желала и о нем совсем не сожалела, осталась, между тем, под влиянием тех откровений, которые этот негодяй ей только что изложил.
Все возможные несчастья навалились на нее одновременно. Она только что узнала, что отец её был нечестным человеком, что она подвержена большому риску быть вызванной на допрос к судье, который расследовал дело об убийстве в павильоне, и что Венсан Прозе, которому она так симпатизировала, совершил позорное злоупотребление доверием.
И из этих трёх несчастий, именно последнее её расстраивало более всего.
Она подозревала уже давно, что происхождение отцовского состояния не было безупречно. Признания бывшего компаньона месье Трелана лишь превратили её подозрения в уверенность. Она к этому была готова.
Она ожидала так же, что её могут вызвать к следователю, но не по поводу преступления – в этой части она считала себя абсолютно защищённой от подозрений, – но в связи с интересом правосудия об истинном владельце павильона, и она уже подготовила ответы на возможные вопросы- она была готова сообщить, что не знала, кому её отец ещё при жизни продал этот павильон.
Но она совершенно не была подготовлена узнать, что Венсан был вором… тот самый Венсан, который тронул её сердце, и которого она мысленно уже видела своим будущим мужем.
И графиня по прежнему отказывалась верить, что он мог так опозориться ради денег, этот гордый мальчик, который даже не осмеливался из-за своей гордости стремиться к руке более богатой, чем он, женщины.
Между тем, Ревенек сообщил о свершившемся факте, и как бы недоброжелательно он не был настроен к месье Прозе, он не осмелился бы изобретать историю, точность которой было легко проверить.
Оставалось выяснить, было ли это обвинение обоснованным, а вот как раз в этом графиня сомневалась.
Этот банкир, близкий друг вышеупомянутого Ревенека, был ей подозрителен. Они вполне могли договориться друг с другом, чтобы оговорить и опорочить Венсана Прозе в глазах мадам Соколофф. Но как это доказать? Как реабилитировать их жертву? В клевете всегда присутствует частичка правды,- писал Бомарше,- большой знаток людей, и бедная Августа приходила в отчаяние от того, что репутация брата Одетты, её дорогой протеже, так потускнела.
Кроме того, ещё одна опасность угрожала ей. Брат её был по прежнему в Ницце, утверждал отвратительный Ревенек, этот брат, который поклялся ей уехать  из Франции… незамедлительно, с деньгами, которые она ему за это вручила. Этот брат был первопричиной ужасных несчастий, обрушившихся на её голову и головы её друзей, точкой отсчёта которых стала встреча, назначенная брату в павильоне на набережной Комерс.
Что он делал в городе, где мог быть арестован в любую минуту? Собирается ли он вновь появиться у своей сестры и попытаться ещё раз вымогать у неё деньги?
Графиня должна была быть готова ко всему со стороны этой деклассированной персоны без чести и совести.
Если брат попадёт в руки полиции, которая не забыла ни о нем, ни о том, что он совершил, то он вполне способен предать тайну преступных махинаций своего отца, о которых он, по крайней мере, знал, если только не принимал личное участие, и опозорить, в свою очередь, свою сестру.
И эти катастрофы, нависшие над её головой, мадам Соколофф была не в силах предотвратить.
Искать своего брата значило подвергнуть его опасности быть обнаруженным, причём не только полицией, но и убийцами, потому что за ней наверняка следили одновременно и те, и другие.
Графиня могла только ждать, каким образом развернутся события и заранее смириться c тем, что и как произойдёт. Также графиня решила не углубляться в размышления о своём, довольно опасном положении, поскольку ей было необходимо принять решение по ещё более серьёзным вопросам, и она немедленно принялась за них.
Она только что без всяких колебаний принесла в жертву большую часть своих доходов, которые ей доставались из грязного источника. Ей не составит никакого труда отказаться пользоваться плодами добытого нечестным путём состояния, и она решила, что об этом принятом мгновенно решении не стоит сожалеть.
Возможно, что впоследствии её будут мучать угрызения совести, но в сердце этой дочери вора-парвеню были только благородные чувства. Для нее деньги были ничто, а честь была всем.
Ревенек издевался над ней, когда рекомендовал оставить бедным все то, чем она обладала. Но графиня приняла всерьёз это ироническое мнение и была готова к нему прислушаться.
Хотя этот щедрый проект было не так легко претворить в жизнь.
Обычно, когда умирая, завещают своё состояние больницам или чему-то в этом роде, этому никто не удивляется, но от него, этого состояния, почти никогда не освобождаются при жизни, разве что лишь для того, чтобы запереться в каком-нибудь монастыре и, за исключением этого довольно редкого случая, все остальное в свете воспринимается за безумный поступок, помешательство разума.
Итак, мадам Соколофф совершенно не думала о том, чтобы отправиться в монастырь и закончить там свои дни. Она была верующей католичкой, но не настолько была равнодушна к жизни земной, чтобы думать только о жизни на небесах.
Как же тогда графиня могла бы мотивировать странное решение внезапно поменять жизнь в прекрасном особняке на малоимущее существование к какой-нибудь мансарде доходного дома, закрыв свой салон и отослав прочь своих слуг.
Она не смогла бы объяснить злорадные предположения этого внезапного изменения образа её жизни. Она напрасно говорила бы, что разорилась, никто бы ей не поверил, так как весь свет знал, что она не играла на бирже и в казино и не делала неразумных расходов. И из-за недостатка правдивой информации по городу непременно поползли бы слухи, что все произошло из-за некоторого её тайного порока–например, связи с мужчиной низкого сословия, который использовал её и вытянул из все деньги из её кошелька.
Кроме того, сейчас был не самый удачный момент, чтобы на практике осуществить свои идеи отказа от состояния.
После обнаружения трупа в канаве у порта полиция рьяно взялась за поиск убийц. Она вскоре обнаружит, если уже не сделала этого, что павильон, где, как предполагалось, это преступление было совершено, прежде принадлежал отцу мадам Соколофф, и внезапное исчезновение этой графини со светского небосклона не преминуло бы привлечь внимание французской юстиции. Это её сегодняшнее положение было довольно курьёзным и специфическим. Высший свет с большим удовольствием мог спросить себя, а почему это с его небосклона внезапно закатилась такая звезда… и возможно, он сумел бы обнаружить тайную причину этого довольно редкого явления на ниссуазском горизонте.
Скорее, стоило отложить жертвоприношение своей персоны и подождать, чем все закончится, каких успехов достигнет в своём расследовании юстиция… либо осуждением преступников, либо постановлением о прекращении дела, и тогда молчание покроет это дело.
Это вероятно продлится не слишком долго, так как прилив забвения вскоре накроет Лазурный берег, и через полгода героическая Августа спокойно сможет посвятить себя одиночеству и бедности.
А пока ей не придётся так уж сильно упрекать себя до тех пор, пока она будет продолжать жить той же жизнью, потому что это будет сделано лишь для того, чтобы покинуть её без слишком уж большого шума, приготовив переход, постепенно понемногу ограничивая свои отношения и связи с высшим светом Лазурного берега.
Не признаваясь самой себе, графиня, в глубине души, в тот момент размышляя о стремительной потере своего состояния, мечтала о том, чтобы это обстоятельство неожиданным образом помогло ей выйти замуж за Венсана Прозе, который ранее нашел её слишком богатой для себя… но, возможно, он не откажется жениться на такой бедной женщине, какой она стала… но прежде, чем эта мечта станет реальностью, требовалось убедиться, что Венсан невиновен и обвинения в его адрес беспочвенны. И лучшее средство в этом удостовериться состояло в том, чтобы спросить о произошедшем у него самого.
Этот ход был бы достаточно смел для Ниццы, но графиня могла больше не обращать большого внимания на приличия и общественное мнение.
Когда в вашей жизни начинается большой кризис, следует прислушиваться к своему сердцу и идти прямо к цели.
Графиня полюбила Венсана, и она не могла осудить его заочно, не выслушав лично или, по крайней мере, не расспросив его сестру, которая должна была знать, что произошло в доме банкира. И ничто не мешало ей навестить сестру Венсана, с которой она раньше встречалась только в своём доме.
Одетта жила вместе со своим братом, но она не могла отказать своей покровительнице в доверительной беседе и , разумеется, рассказала бы ей всю правду.
Мадам де Соколофф не стала медлить с поездкой к месье Прозе. Она поднялась на второй этаж и оделась без помощи своей горничной, быстро, в простое чёрное платье…  в котором она была в то утро, когда Александр де  Магерни подобрал её на бульваре Симье.
Именно этот туалет она использовала для своих поездок милосердия, и она не забыла густую вуалетку, которая, скрывая её лицо, укрывала его от нескромных взглядов прохожих.
Графиня не любила афишировать свою персону, занимаясь благотворительностью, и когда она навещала опекаемых ею бедняков, то всегда делала это, передвигаясь пешком или на такси, в отличие от некоторых знатных дам, которые специально ставили свой роллс-ройс со значительным номерным знаком возле жилищ несчастных бедняков, с единственной целью, чтобы никто не проигнорировал их милосердия.
И, в этот день, чтобы добраться к мадемуазель Прозе, Августа решила не нарушать своих привычек. Она вышла почти украдкой из своего особняка и пешком дошла до собора Нотр-Дам дю Порт, где взяла такси на станции.
Чтобы добраться на проспект Мариана можно избрать различные маршруты, но шофёр, который вёз мадам Соколофф, отправился через Американскую Набережную.
Этот путь не был самым прямым, но это была фантазия таксиста.
Проспект Женераль Эстьен напомнил графине о расположенной неподалёку маленькой улочке Рю де Сент-Рьель и о её недавнем приключении, и как только она заметила дом, где жил Александр, идея посетить его тут же вселилась в её голову, дабы расспросить месье де Магерни о последних новостях, прежде чем свидеться с Одеттой.
Это была удачная мысль, так как Александр де Магерни, пожалуй, вполне мог знать, что произошло с его другом, и, если ему было хоть что-нибудь известно об этом неприятном происшествии, то Александр вполне мог посвятить о его обстоятельствах мадам Соколофф, которая, размышляя о Венсане Прозе, начинала уже немного побаиваться визита, который она собиралась нанести на проспект Мариана.
Она говорила себе, что, возможно, если Венсан был действительно виновен в финансовой махинации, будет лучше, если она избегнет тягостной встречи с его сестрой, или, напротив, на что она очень надеялась, мерзкий Ревенек лгал, и тогда Александр не отказался бы сопроводить её к Одетте.
Графиня не видела Александра с тех пор, как они обменялись признаниями перед Моргом, но она полностью рассчитывала на него, и не испытывала больше никакого смущения, отваживаясь зайти в его холостяцкую квартиру, куда несколькими днями ранее, утром, она категорически отказалась войти.
Дело, в том, что теперь ситуация была несколько другой. Женщины… такие, как Августа, опасаются свиданий только с теми мужчинами, которых они любят, и которые любят их. Александр, влюблённый в Одетту, больше её не пугал.
Она приказала шофёру остановиться и вышла из фиакра.
Улица Рю Сент-Рьель была безлюдна, и вокруг графини стояли только и солидные буржуазные дома и красивые особняки.
Между тем, среди всего этого благолепия, визави особняку  де Магерни стояло одноглазое и кривобокое кафе – кафетон, как называют такие в Провансе; кабулё, говорят Парижане–одно из таких непонятных учреждений, наполовину кабаре, наполовину ресторан, где подают еду довольно привередливым посетителям с тощим кошельком и выпивку на любой вкус.
На застеклённом фасаде, если присмотреться, можно было увидеть изображение салатницы, полной чернослива в каком-то сомнительном соусе, а через стекло, лишённое штор, при желании можно было рассмотреть увидеть двух мужчин сомнительной наружности, сидящих за столом и увлечённых игрой в домино.
С той же стороны улицы, немного дальше, стояло такси без водителя, который пошёл, вероятно, проветриваться, ожидая возвращения господина, который его арендовал и отправился к кому то с визитом.
Графиня, не имея никаких оснований опасаться завсегдатаев этой забегаловки, смело позвонила в дверь особняка  де Магерни.
Управляющий, который пришел открыть дверь, сказал ей, что его хозяина нет дома. Он добавился также, что месье де Магерни возвратится только к ужину, если вообще вернётся сегодня.
Мадам де Соколофф, прекрасно зная натуру слуг, сразу же увидела, что тот говорит правду. Он не ответил бы сразу столь ясно, даже где-то простодушно, если бы лгал по указанию, данному  ему Александром.
Она не настаивала и снова села в салон такси, не замечая, что один из игроков домино вышел из зала кафе и встал на тротуаре, смотря по сторонам, с трубкой в зубах.
Это было, без сомнения, предписание и воля небес, чтобы графиня никогда не преодолела порог особняка  де Магерни, и ей ничего не оставалось делать, кроме как только лишь вновь отправиться в путь.
Она успокоилась своей неудачи, говоря себе, что в конце концов, она вполне способна обойтись без его помощи и переговорить с мадемуазель Прозе, которую она рассчитывала найти у неё дома одну, без брата.
Венсан, уволенный своим патроном, должен был, без сомнения, пребывать в поисках другой работы и, сейчас непременно бегал по городу в её поисках. У мадам де Соколофф появилось время, чтобы переговорить с сестрой, прежде чем брат возвратится из этой поездки в поисках работы.
Проспект Мариана находится недалеко от улицы  Рю де Сент-Рьель и путь графини вскоре закончился.
Но, выходя из своего такси, Августа была немного удивлена, увидев, что дверь в домик, номер которого ей указала её протеже немного приоткрыта.
У Одетты не было на службе постоянной горничной, которая приходила лишь два раза в неделю, чтобы прибраться, и  поэтому, когда её не было в доме, Одетта, не имевшая причин опасаться воров, не закрывала дверь в дом по причине нежелания спускаться вниз каждый раз, когда кто-нибудь позвонит в дверь.
Августа вошла в дом, пересекла коридор, который привёл её в сад, где никого не было, поэтому она вернулась назад и поднялась по лестнице на второй этаж.
Там ей показалось, что она услышала голос мадемуазель Прозе, и отогнув уголок гобелена, который исполнял роль двери, она увидела её сидящей в глубине своей мастерской, перед мольбертом, и стоящего рядом господина, чьё лицо, повёрнутое в сторону, она не смогла рассмотреть.
Графиня подумала, что девушка работает над заказанным портретом, и так как она не испытывала сейчас ни малейшего желания встретить здесь любую незнакомую ей персону, то уже собиралась уйти, но в этот момент Одетта её заметила и вскрикнула. Мужчина, позировавший ей, резко повернулся и оказалось, что этой моделью был Александр де Магерни.
Графиня не ожидала встретить его здесь, но отнюдь не была огорчена тем фактом, что он оказался в мастерской. Если уж стоило объясниться, то лучше это сделать в присутствии сестры Венсана.
Случай, следовательно, благоприятствовал ей, да и остальные присутствующие были довольны возникшей ситуацией, так как Одетта и Александр не желали ничего лучшего, чтобы посвятить мадам Соколофф в курс их нового положения почти официально помолвленных лиц.
Это были как раз первые моменты счастливой встречи, концерт взаимных комплиментов.
Право первого слова при этой неожиданной встрече безусловно, принадлежало Александру, и только он имел право сообщить о своей недавней помолвке… хотя он и не знал, с чего начать, и в то время, пока де Магерни готовил своё вступление, графиня, видя их столь радостными, позволила себя предположить, что не было ни слова правды в той недоброжелательной истории, которую ей поведал месье Ревенек.
Александр, наконец, решился ex-abrupto, без предварительной подготовки, сообщить важную новость. Он взял в свидетели искренность клятв, которыми недавно обменялся с Одеттой и которая столь горячо откликнулась на его предложение, и поблагодарил графиню за то, что она принесла им счастье.
У бедной Августы, которая искренне полагала, что была не в состоянии в этот момент принести кому-либо счастье, разве что посредством закона о контрастах, слезы подступили к глазам, когда глядя на счастливых влюблённых, она вспомнила печали, подавлявшие её сознание в тот день.
У нее, однако, хватило мужества обнять Одетту, которая сияла от радости, поскольку теперь она ясно видела, что анонимное письмо, полученное ею ранее и клевещущее на Александра, в котором его обвиняли в том, что он ухаживает за мадам Соколофф, было пропитано ложью и завистью.
Если бы у него было намерение жениться на ней или хотя бы стать её любовником, Александр не воспользовался бы с такой готовностью первым же подвернувшимся ему случаем, чтобы сообщить ей, что он  только что обручился с мадемуазель Прозе.
Графиня была уверена, не меньше, чем её протеже, что та выходит замуж по собственной воле, и момент был благоприятен для нее, чтобы затронуть вопрос, который, собственно говоря, и привёл её в этот дом.
– Ваш брат должно быть очень счастлив,- сказала она, пытаясь окольными путями узнать то, о чем она не осмеливалась спросить прямо.
Лицо Одетты омрачилось, и она ответила, покачав головой:
– Он непременно был бы счастлив, если бы не потерял своё место в банке.
– Так значит это правда!- прошептала графиня.- Банкир, у  которого он работал, уволил его.
– Вы это известно!- воскликнул  де Магерни.
– Мне об этом только что сообщили.
– Кто мог сделать это? …
– Почему я должна скрывать это от вас… это - месье Ревенек!
– Я должен был бы сам об этом догадаться. Ах! Мерзавец! Что он вам рассказал?
– Я вряд ли осмелюсь вам это повторить.
– Я догадываюсь, что он вам сказал!... Что некий Сильвен Мобе, его достойный друг, обвинил Венсана в том, что он растратил фонды кассы… это - бесчестная ложь… Венсан ошибся, не дав пощёчину этому человеку, но я возьму это на себя. Что касается господина Ревенек …
– Я порвала только что все мои отношения с ним,- прервала его мадам Соколофф.
– Позвольте мне, мадам, вам сказать, что вы сделали это вовремя. Этот негодяй дошёл бы до того, что скомпрометировал бы вас. Здесь… сейчас я не могу сказать вам большего, но если вы хотите мне оказать честь и принять меня завтра у вас …
Александр не закончил своей фразы. Венсан Прозе входил в этот момент в мастерскую, и не мог поверить своим глазам, увидев графиню… рука её покоилась на плече Одетты, которая плакала, в то время когда де Магерни оживлённо жестикулировал.
Прибытие Венсана дополняло эту картину.
Он был очень бледен и неуклюже приветствовал мадам Соколофф, почти также неловко, как и она его.
Очевидно, он спрашивал себя, почему она пришла к нему и подозревал, что до нее донеслись слухи о неприятности… если это можно так назвать, которая приключилась с ним.
Александр взял на себя обязанность проинформировать его.
– Послушай!- Спросил он у него внезапно.- Ты чего-нибудь нашел?
– Ничего,- прошептал Венсан.- Мне повсюду отказали… потому что везде задавали один и тот же вопрос… Почему я оставил работу в банкирском доме, где я проработал так долго.
– На твоём месте я об этом бы прямо сказал… добавив, что месье Мобе - жулик, который уволил тебя только ради того, что бы оказать приятную услугу другому жулику, с которым он совершает разные тёмные дела. Ты должен был бы бросить ему вызов, чтобы он был вынужден подать на тебя жалобу в полицию… и тогда ему придётся доказывать, что ты взял деньги в кассе… а ему это не удастся сделать. Не ты ли мне говорил, что он был один, когда проверял тебя?
– Да… у него был ключ и он знал код сейфа. Он открыл его в моё отсутствие и утверждал, что в нем недоставало двадцати тысяч евро.
– Если их и не хватает, то это только потому, что сам он их и взял. Он крал сам у себя… или скорее сделал вид, что сделал это.
– Вы слышите это, мадам?- внезапно спросил Александр, обращаясь к графине.
– Вполне,- ответила она вполне твёрдым тоном.
– И вы, надеюсь, не верите в это возмутительное обвинение, которое эта персона осмелилась выдвинуть против нашего друга?
– Я в него никогда не верила… и теперь я уверена, что это обвинение  было ложным.
Сказав это, мадам Соколофф протянула свою руку Венсану, который, не осмелившись её поцеловать, тепло и нежно пожал.
– Я тоже,- ответил он ей,- что вы в это поверите… и я понимаю, что вы должны были испытать, услышав эту дикую новость. Позвольте мне вам поклясться, что вы не потеряли ни грамма ни моего уважения, ни моей дружбы.
Их взгляды были выразительны и сказали достаточно, чтобы понять нежные слова, готовые сорваться с их губ.
И она добавила:
– Хотите ли Вы, чтобы мы объединились против ваших врагов, которые теперь стали и моими врагами… врагами вашей сестры и месье  де Магерни?
У Венсана не хватило времени ответить. Горничная, которая только что возвратилась в дом, раздвинула шторы и произнесла с испуганным лицом:
– Мадемуазель, внизу стоит мужчина… нет, господин, который просит разрешения увидеть месье де Магерни. Я ему ответила, что такой господин мне неизвестен… и он никогда не бывал в доме у месье Прозе… но он хочет подняться тем не менее …
– Скажите ему… пусть он даст вам свою визитную карту,- прервал её Александр,- или…  скорее… нет, я сам к нему спущусь…
– Он также утверждает, что сюда прибыла одна дама, с которой ему также необходимо поговорить… одна дама в чёрном …
Эта примета могла относиться только к графине, которая после этих слов немедленно побледнела… де Магерни нахмурил брови… а брат и сестра обменялись обеспокоенными взглядами.
– И я его хорошенько рассмотрела… он не уйдёт, пока не поднимется к вам наверх,- продолжила горничная,- если только господин и мадам не спустятся к нему. Он ждёт в вестибюле… и он не один, он привёл с собой другого… но тот отнюдь не господин …
– Ах! Решительно, с этим пора покончить,- воскликнул Александр, и так как этот индивид желает иметь дело со мной, именно на мне лежит обязанность выставить его за дверь.
– Не ходите туда,- взмолилась мадемуазель Прозе,- которая тут же представила себе, как её жених сражается с преступниками.
– В этом больше нет необходимости,- сказала служанка,- я слышу их шаги на лестнице.
– Мы встретим их вдвоём,- поддержал Александра Венсана Прозе, приблизившись к своему другу, который сделал несколько шагов к двери.
Одетта и графиня не шевелились, но они буквально сжались от напряжения, прижавшись друг к другу. У них было предчувствие, что им угрожала опасность… У графини, главным образом.
Горничная, немного успокоенная, стала отступать к лестнице. Пятясь к выходу, она чуть не упала в объятия мужчины, который открывал в этот момент дверь в комнату, и который внушил ей такой страх, что она, толкнув его, стремительно сбежала вниз, остановившись только у подножия лестницы.
Мужчина, которого толкнули, вернул равновесие своему небольшому тельцу, выдвинулся вперёд, и  де Магерни узнал малоприятное лицо месье Люгаш.
Ни Венсан Прозе, и его сестра, ни графиня никогда раньше не видели помощника начальника службы безопасности, и появление этого персонажа их испугало намного меньше, чем удивило.
Александр вспылил:
– Что вы здесь делаете, месье?- Спросил он агрессивным тоном.- Ваши функции вам возможно и дают право за мной следить. Но они вам не дают права силой врываться в дом к моим друзьям Эти дамы не имеют ничего общего с тем делом, которое вы расследуете.
– Вы в этом уверены?- холодно возразил Люгаш.
– О чем вы осмеливаетесь говорить?
– Не принимайте это так близко к сердцу и, пожалуйста, выслушайте меня. Именно к вам я обращаюсь и от вас требую ответить мне, вместо того, чтобы обращаться ко мне с вопросами, чем с таким упорством занимаетесь вы. И для начала, представьте меня присутствующими.
 Де Магерни не мог отказаться.
– Пожалуйста… это месье Венсан Прозе,- произнёс он с яростью,- а эта мадемуазель - его сестра, художница… и как вы видите вы видите, она делает мой портрет.
Полицейский не двигался. Очевидно, что он не получал никаких жалоб на молодого кассира от месье Мобе.
Люгаш перевёл взгляд на Августу, которая начинала терять присутствие духа:
– И мадам?
– Мадам - графиня Соколофф.
Это аристократическое имя, казалось, не произвело никакого впечатления на месье, который вытащил из кармана своего сюртука блокнот и принялся быстро его листать.
– Проспект Мон-Борон,- произнёс он, найдя запись, которую искал.- Мадам вдова.
– Вы собираетесь подвергнуть её допросу?- воскликнул взбешённый Александр.
– Я пришел, чтобы справиться о фактах, которые вы удосужились мне достаточно ясно разъяснить вчера, когда я  у вас этого просил. Как долго вы знакомы с мадам?
– Начиная с… всю жизнь… у мадам де Соколофф салон… она мне оказывает честь, принимая в нем …
– Значит, вы с ней уже были знакомы, когда встретили на днях. Вчера вы мне сказали совершенно противоположное.
– Я не понимаю. О какой встрече вы говорите?
– О той, которая у вас состоялась на улице бульваре Симье, однажды утром, когда вы следовали по этой улице на такси. Вы её не забыли, я предполагаю, как и большие последствия, которые имела эта встреча.
– Бульвар… Симье?- Я понимаю вас все меньше и меньше.
Графиня чувствовала, что сейчас она умрёт. Ей показалось, что она все поняла… Александр обо всем рассказал этому полицейскому.
Александр, который также все понимал, и не был, на самом деле, удивлён происходящим, сожалел лишь о том, что не проинформировал графиню о произошедшем накануне в павильоне, где его застал этот полицейский, поскольку прекрасно видел, что месье Люгаш собирается её допросить… и отвечая на его вопросы, графиня ему скажет гораздо больше, чем было необходимо.
Одетта удивлялась, что её жених ничего ей не сказал об этой встрече, и воспоминание об анонимном письме снова захлестнули её разум.
Венсан был единственным человеком в этой компании, который абсолютно ничего не понимал в том, о чем услышал. Он раньше никогда не видел помощника начальника службы безопасности и был в полном неведении о приключениях своего друга де Магерни. Он лишь припомнил, что случайно встретил несколько дней назад своего друга на улице бульваре Симье, но это отнюдь не проливало свет на ситуацию, о которой шла речь.
Месье Люгаш незамедлительно его проинформировал.
– Вы не будете сегодня опровергать и отрицать, я предполагаю, то, в чем вы вчера мне признались,- произнёс он грозно.
Александр опустил голову. Он понял, что его поймали на крючок, и не знал, как ему выпутаться с этой западни.
– Вы дали показания перед свидетелями,- продолжил полицейский,- и в том числе перед месье д’Ор, вашим дядей. Только, как я вижу, вы не сказали всей правды. Я принял ваши показания к сведению, такими, как они есть и позволил вам уехать… потому что оставил за собой право… проверить их точность средствами, которыми я располагаю.
– То есть, установив за мной слежку.
– Я вам предлагаю… и это в ваших же интересах… взять другой тон в разговоре со мной. Мой долг состоит в том, чтобы поместить вас под наблюдение, и я не манкировал, естественно, свои обязанности. Я поставил агентов возле дверей вашего особняка, на улице Рю де Сент-Рьель, для того, чтобы узнать, кого вы принимаете у себя. Естественно, они увидели, как к вам приехала мадам графиня, и они проследили за ней до дверей этого дома и сообщили мне об этом. Вы видите, что я играю в открытую, все мои карты на столе.
– Пусть бы лучше ваши агенты следили за мной, я бы это понял, но преследовать мадам только за то, что она пришла ко мне… чтобы увидеться со мной! Не слишком сильно ли это?- воскликнул де Магерни.
– Не только по этой единственной причине и мотиву,- холодно ответил Люгаш.- Именно мадам вы сопровождали в такси в порт Лимпия … мадам, о которой вы тогда мне сказали… нет утверждали, что она вам незнакома… а теперь вы заявляете, что знаете её… всю жизнь! Это то слово, которым вы воспользовались только что.
– Я сказал то, что хотел… и я вам снова повторяю, что это отнюдь не она села в такси, в котором был я,- быстро произнёс Александр.
Он не нашел ничего лучшего, чем настаивать на своей лжи и не замечал, что графиня была близка к обмороку.
– Лучше посмотрите на мадам,- усмехнулся полицейский.- Она не была бы столь расстроена, если бы не совершила ту поездку вместе с вами. Не стоит её компрометировать… я думаю, что оставлю вас в покое на некоторое время и расспрошу её о том, что произошло. Скажите, мадам, не правда ли, что накануне, вы попросили месье де Магерни отвезти вас в такси в порт Лимпия?
Мадам де Соколофф, пожалуй, не постеснялась бы, возможно, ответить утвердительно, если бы знала, до какой степени был информирован помощник начальника службы безопасности.
Графиня почти догадалась, судя по состоявшемуся разговору, что в обстоятельствах, о которых она не знала, Александр был вынужден признаться, что какая-то женщина его попросила отвезти её в порт. Но Александр… назвал ли он её имя? Она в этом сомневалась… и при наличии таких сомнений предпочитала промолчать, особенно в присутствии Венсана Прозе и его сестры.
Она проклинала рок… фатум, который привёл полицейского в этот дом, где она не могла искренне и честно ответить на его вопросы, не вызвав недоверия мужчины, которого она любила.
– Нет, месье,- немного запнувшись, в пол голоса проговорила графиня,- это была не я.
– Значит вы решительно отрицаете очевидное?- вымолвил месье Люгаш.- Вы совершаете огромную ошибку, мадам, и я вам собираюсь доказать, что вы не правы.
И затем, возвысив голос, он патетически воскликнул:
– Пике! Входите, мой дорогой!
Призыв был услышан. Большая, крупная рука приподняла гобелен, игравший импровизированную роль двери, и в комнату вошёл мужчина с панамкой в руке… мужчина, которого де Магерни сразу же узнал… и которого вспомнила и графиня, поскольку видела его четверть часа тому назад, на тротуаре улицы Рю де Сент-Рьель.
Этот человек был водителем такси, который высадил их в порту, и которого перед этим Александр остановил на Американской набережной, рядом с Оперой.
– Расскажите нам, как вы оказались здесь,- спросил его месье Люгаш.
– Потому что,- начал говорить мужчина, которого чуть ранее назвали по имени Пике,- этим утром я был на своём посту, в кафе напротив дома этого господина, за которым мне было предписано наблюдать, когда я увидел, как мадам вышла из такси перед его дверью. Я не мог ошибиться, так как она была одета точно также, как и в прошлый раз. У меня там рядом стояло и моё полудохлое такси, и я успел… мне хватило времени… слава богу, чтобы его завести… хорошо, что ваш агент мне помог это сделать …
– И вы вместе прибыли на проспект Мариана. И там мой агент, следуя моим инструкциям, приказал вам остаться на месте, в то время как он отправился искать меня в комиссариат. Вы пытались маневрировать, сделать так, чтобы персона, находившаяся в такси, которое вы преследовали, не заметило слежки… и преуспели в этом, так что я с удовольствие доложу об этом администрации.
– Спасибо, мой комиссар… Так оно и есть! Правда, мне бы хотелось, чтобы этот день длился как можно дольше… Ведь он был авансом оплачен по высшей ставке… также, как это сделал в своё время этот господин,- и таксист указал рукой на де Магерни! Но раз уж так случилось, я готов… признать даму.
– Значит вы уверены, что именно эта мадам вышла из вашего такси в Порту у набережной Эммануэль? Вы мне вчера сказали, между тем, что не рассмотрели её лица.
– Это правда. Но я обратил внимание на её фигуру, на её туалет… и я готов поднять руку для присяги, что это она.
– И что вы на это скажете, мадам?- спросил Люгаш, пристально смотря на графиню, которая едва держалась на ногах.
Александр счёл, что настал момент вмешаться в их беседу, чтобы помешать бедной женщине окончательно запутаться и проиграть партию наглому полицейскому и его прихвостням.
– Не следует спрашивать об этом мадам Соколофф,- воскликнул он.- Я вам вполне могу ответить за нее, и я начну с того, что могу удовлетворить ваше любопытство и сказать, что именно я оказал ей тогда эту услугу…
– Ваше признание немного запоздало.
– Я его сделал не зная её. Лишь спустя несколько дней я об этом узнал …
– И вы уже знали об этом, когда я вас расспрашивал вчера?
– Да, месье, вчера я утверждал обратное. Бывают случаи, когда долг порядочного человека и джентльмена состоит в том, чтобы сказать вещи, не совсем соответствующие действительности. Я скорее бы отрезал себе язык, чем скомпрометировал мадам Соколофф, которая доверилась мне, так как, чуть позже, вечером, на приёме, который она устраивала, мадам меня поблагодарила за то, что её сопроводил в этой поездке… так что ничто меня не обязывало делать хранить тайну из этого события… так что ей не в чем себя упрекать. Но мадам Соколофф, также как и я, не имеет никакого отношения к преступлению, совершенному в павильоне.
– Тогда, ничто ей не мешало сообщить мне, что она делала в этом эксцентричном квартале в восемь часов утра.
– Конечно, ничего. Просто я просил её не делать этого,- возразил Александр, который упорно препятствовал тому, чтобы предоставить графине возможность ответить полицейскому, и делал это весьма искусно.
– Вы, месье, конечно, не комиссар полиции… и я вполне могу допустить, что вы блюли тайны женщины. Я же не обязан придерживаться норм приличия высшего общества. Мой долг, наоборот, состоит в том, чтобы выяснить все, и я выполню мой долг, предложив мадам объясниться предельно ясно.
Графиня, которая бледнела все больше и больше, молчала.
– Может быть это присутствие таксиста вас так затрудняет?- спросил месье Люгаш.- В принципе, я больше не нуждаюсь в его услугах, так как он вас опознал. Выйдите, Пике, и подождите меня на улице.   
Пике не заставил себя упрашивать и моментально испарился. Он предпочитал покурить свою трубку на свежем воздухе, нежели присутствовать на допросе, который его ничуть не интересовал.
– Теперь,- продолжил помощник начальника службы безопасности Ниццы,- вы можете говорить, мадам. Вы здесь среди друзей, и вы знаете по собственному опыту,- продолжил язвительно  Люгаш,- что месье де Магерни самый сдержанный представитель человечества, стоящий на страже репутации женщины. Поэтому у вас нет оснований опасаться, говоря правду… и от себя я хочу добавить, что дабы доставить вам удовольствие, что мне кажется маловероятным, что вы приняли участие в преступлении, авторов которого я ищу. Но вы сами понимаете, что если вы будете продолжать настаивать на том, чтобы хранить молчание, я буду вынужден вас подозревать в...
– Вы могли бы также подозревать и меня,- прервал его  де Магерни,- ведь я также пошёл в тот день, когда было совершено преступление, на набережную Комерс.
– Это не совсем одно и тоже. Вы туда не пошли бы, если бы мадам вам не предложила её туда отвести. И, если она обратилась к вам в то время, когда она была незнакома с вами, то это значит лишь одно…  что её основным интересом в то утро и в тот час было именно это место… и из чего я естественно заключаю, что кто-то её там ожидал. Вы сами, месье, мне вчера сказали, что вы подумали, что персона, которая вас покинула в порту Лимпия, запретив вам сопроводить её в целях безопасности, отправилась на встречу с кем-то.
– Я не говорил вам об этом!- воскликнул Александр, которому это было тем более обидно, что сказанное было правдой.
– Прошу прощения!- продолжил месье Люгаш без всяких эмоций,- вы сказали именно это в присутствии свидетелей… перед вашим дядей, что он безусловно засвидетельствует… если потребуется. Вы даже уточнили, что эта дама шла, без сомнения, на встречу, назначенную ей любовником.
– Вы меня убивали своими вопросами. Я вам ответил первой же пришедшей мне на ум глупостью… идиотизмом, которому было проще поверить такой персоне, как вы.
– Ну нет. Это было самое естественное объяснение утренней поездки мадам… и если мадам захочет это подтвердить, я охотно приму к сведению это её заявление… при условии, что она мне предоставит доказательства в подтверждение, то есть она мне обозначит дом, куда она вошла и назовёт мне персону, которую она навещала… и я буду обязан проверить, правда ли это, но обещаю вам, что расследование будет проведено тайно, не публично, и не повлечёт за собой, в любом случае, никакого скандала.
На графиню было больно смотреть. Для нее действительно было верхом несчастья быть допрошенной таким образом в присутствии Венсана Прозе. Он теперь вполне мог решить, что у нее был любовник, и чтобы отвести от себя этот позор, у нее не оставалось другого выбора, кроме как сказать правду. Но если её сказать, придётся признаваться, что она не только видела, как совершили преступление, но ещё и не сообщила о нем… да к тому же не проинформировала полицию о появлении в Париже своего брата, заочно осуждённого за совершение преступления.
И эта последняя опасность и угроза пугала её больше, чем все остальные. Прошлое вставало перед нею. Ей уже казалось, что она слышит, как судьи во время судебного заседания её упрекают в происхождении её состояния и бросают ей в лицо страшные слова, изобличающие преступления его отца. Венсан, который не знал, что она собиралась отказаться от этого добытого её отцом нечестным путём состояния, больше бы не захотел иметь с ней никаких дел, если бы узнал правдивую историю семьи Трелан, из которой она происходила… к несчастью.
Ещё немного и графиня бы призналась во всем, рискуя подвести под уголовное преследование и Александра де Магерни, которого вполне могли обвинить в лжесвидетельстве, если бы она призналась.
Графиня читала на лице Венсана подозрения, терзавшие его разум, и ей хотелось закричать: Нет, у меня нет любовника. Я не любила и не полюблю никогда и никого, кроме тебя. Выслушай мои признания и когда ты их услышишь, сможешь меня осуждать, если будет, за что.
Но у нее появилась счастливая идея посмотреть на Александра, глаза которого, казалось, говорили ей: Не признавайтесь. Я беру на себя обязанность успокоить Венсана.
Эта немая сцена была прервана месье Люгаш, который произнёс с неожиданной мягкостью.
– Мадам,-произнёс он,- я понимаю, что вам очень тяжело ответить на вопрос, который я вам задал только что… слишком грубо, возможно… и я не хочу настаивать на немедленном ответе на него. Я допускаю также, что у вас имеются веские причины молчать. Я даже готов сам себе признаться… могу допустить… что вы абсолютно не причастны к уголовному делу, которым я занимаюсь. Но вы тоже должны признать, что по роду своей деятельности я должен у вас попросить предоставить мне некоторые сведения, в которых я нуждаюсь.
– Спрашивайте, месье,- прошептала мадам Соколофф,- очень удивлённая этим изменением тона.
– Именно ваш отец, не так ли, построил павильон, в котором было совершено преступление?
– Да… но до моего рождения, и я думаю, что в нем он никогда не жил… насколько мне известно.
– Между тем, вы бывали там вместе с ним?
– Он меня туда водил иногда, когда я была совсем маленькой.
– Но он вам не передал этот павильон по наследству?
– Нет, месье. Отец его продал… ещё до своей смерти.
– Кому он его продал?
– Мне это никогда не было известно.
– Ваш отец вам об этом не рассказывал?
– Мой отец со мной никогда не говорил о своих делах.
– Значит вам неизвестно, какова природа его предпринимательской деятельности.
– Абсолютно.
– Это невероятно. Он оставил вам значительное состояние, о происхождении которого вы ничего якобы не знаете …
– Он зарабатывал деньги торговлей.
– Вы замужем?
– Вот уже три года, месье, как я овдовела.
– Ваш муж, граф Соколофф, умер в результате какого-то происшествия… случайно.
– Да… в результате падения с лошади в парке Вижье.
– Но вы вышли замуж с условием независимости вашего приданого, доталь. Так что его смерть ничего не изменила в вашем финансовом положении.
Александр, который следил очень внимательно за этим разговором, спрашивал себя, куда Люгаш метил со всеми этими вопросами, у которых не было даже косвенного соприкосновения с главной темой допроса, и Александр подозревал заслуженного полицейского в том, что тот готовил некоторый неожиданный удар.
Александр не ошибался, так как помощник начальника службы безопасности продолжил допрос с довольно безразличным лицом:
– Вы ведь не являетесь единственной наследницей месье Трелана, негоцианта… у вас есть брат …
– Он её подловил!- подумал Александр.
– У меня был брат,- пробормотала графиня.- Но он оставил Францию …
– Но вы прежде виделись с ним.
– Да… прежде… и я не знаю, что с ним стало.
– Получается, что вы уже несколько лет его не видели?
– Нет, месье.
– Очень хорошо! Я не настаиваю. Он совершил свои собственные ошибки и вы не несёте за них ответственность. Если я с вами заговорил о нем, то это лишь потому, что, анализируя уже имеющиеся у меня данные, я могу предположить, что он не был чужд расследуемому мной делу об убийстве в павильона… Я представил себе, что ваша утренняя прогулка накануне не имела целью увидеться с этим вашим братом… который вам написал письмо.
– Он догадался,- подумал Александр.
– Но, если все происходило таким образом,- продолжал полицейский,- как я предположил, то я не могу вас упрекнуть за то, что вы откликнулись на призыв этого несчастного человека.
– Все понятно!- подумал  де Магерни,- вот где подводный камень, ловушка. Люгаш надеется, что графиня признается, и, когда это будет сделано, он её больше не выпустит из своих когтей.
– Вы молчите,- продолжил месье Люгаш,- из чего я делаю вывод, что вы  не виделись с вашим братом. Следовательно, одно из двух: или вы вошли в бывшую собственность вашего отца; или вы пошли встретиться с кем-то ещё, кто вас ожидал… и в этом последнем случае вам следовало бы мне признаться в этом мне… О!... Не здесь! Это было бы слишком тягостно для вас… в Префектуре, в моем кабинете мы сможем сохранить наш разговор… нашу дружескую беседу в тайне, которой я никогда бы не злоупотребил, и как только я бы узнал, что с вами случилось в то утро, я оставил бы вас в покое, так как у меня не было бы больше мотива заниматься вами.
Это новое приглашение к признанию скрывало, как и предыдущее, вполне очевидный умысел, заднюю мысль, но одновременно оно должно было успокоить и обнадёжить графиню, выражая намерение полицейского не настаивать на том, чтобы получить эти признания немедленно, во время этого разговора.
 Де Магерни полагал в этот момент, что бедная графиня вполне может больше не возвратиться к себе домой этим вечером, и что он сам может оказаться в камере предварительного заключения Префектуры.
Хотя, если графиню будут допрашивать в Префектуре, можно было по крайней мере не опасаться больше немедленной неприятной развязки этой фатальной встречи, потому что они выигрывали время.
Прежде чем мадам Соколофф допросят, Александр получал возможность увидеться с ней наедине и переговорить, посвятить её в детали сложившегося положения, рассказать, что его опознал кучер, который привёз их в порт Лимпия, и именно поэтому Александр оказался вынужденным сказать часть правды… но только часть. Он сможет предостеречь её также от козней и ловушек полиции, которые она не преминет устроить графине.
Де Магерни мог бы успокоить также Одетту, которая должна была теперь сомневаться в своём женихе… с тех пор, как она присутствовала при этой сцене, где он, казалось, играл неоднозначную, двусмысленную роль.
Графиня, скорее мёртвая, чем живая, упорно молчала, и, огорчённый, без сомнения тем, что что не может вытянуть из неё никаких сведений в настоящий момент, помощник начальника безопасности Ниццы продолжил непринуждённым тоном:
– Впрочем, мадам, пока не доказано обратное, я вас не обвиняю в причастности к отвратительному убийству, авторов которого я ищу. Я всего лишь расспрашиваю вас… и буду справляться о вашей роли в произошедшем и дальше, вот и всех остальных. Когда я задержу преступников, я вас им представлю, и мы увидим… может быть они узнают вас.
Перспектива этой очной ставки с убийцами явно не могла успокоить мадам Соколофф, и она не смогла сдержаться и задрожала, как будто комнату внезапно объял арктический холод от одной единственной мысли, что ей придётся встретиться лицом к лицу с преступниками, совсем недавно державшими её жизнь в своих руках, и которые её пощадили, сделав из нее свою сообщницу.
Александру же, если его подвергнут такому же испытанию, было абсолютно нечего опасаться. Он видел убийц, но убийцы не видели его и не смогли бы узнать.
Правда, честно говоря, он не слишком испугался и за графиню, так как все больше и больше убеждался в том, что полиция их никогда не найдёт, этих неуловимых бандитов, которые собирались в определённые дни, чтобы подготовить или совершить свои преступления, а затем исчезали, как призраки.
– Я могу вас, таким образом, оставить на свободе, мадам,- продолжил месье Люгаш.- Я честно старался вас расспросить, и на данный момент сделал все, что мог… и узнал все, что хотел узнать. Что касается остального… посмотрим- выдохнул он слегка театрально и зловеще…- Расследование будет продолжено. Оно сейчас продвигается вперёд семимильными шагами, и я в состоянии утверждать, что все разъяснится в самое ближайшее время.
 В то же время я позволю себе дать вам дать совет. Не направляйте больше ваш путь во время прогулок в сторону порта Лимпия. Такая женщина, как вы, вполне может себя скомпрометировать, посещая квартал с такой дурной репутацией.
Полицейский подчеркнул иронической улыбкой эту довольно излишнюю в этом обществе рекомендацию и добавил, обращаясь к Александру:
– Вам же, месье, мне нечего сказать, и я хочу забыть о том, что вы вчера сделали весьма неточное заявление. Я вас призываю быть впредь осторожнее. Во всём надо знать меру; чересчур много говорить иногда вредно, но и молчать не всегда полезно. Иногда нужно найти золотую середину.
После этого отнюдь не бесспорного умозаключения помощник начальника службы безопасности очень коротко поприветствовал собравшихся и ушёл.
И Люгаш действительно ушёл, не пытаясь скрыть этим театральным выходом какую-нибудь другую тайную цель, потому что вскоре шум его шагов потерялся внизу лестницы, послышался шум закрываемой двери на улицу, затем пронзительно взревел мотор, звук которого стал удаляться от дома. Вероятно это было разваливающееся такси, шофёром которого был Пике.
Шпионы, большие и маленькие, поспешно ретировались, и, конечно, никто не предусматривал, что неприятный визит господина Люгаша закончится таким образом.
Запугав и угрожая всем и вся, он внезапно стал слаще сахара и мёда. Казалось, что Люгаш вдруг осознал, что ему на пути повстречались настоль дружелюбные и приятные люди, с какими ему до сих пор никогда в жизни беседовать не приходилось, и он их никогда и ни в чем предосудительном не подозревал.
И между тем, он искусно посеял на оставленном им поле сражения беспокойство и недоверие.
Александр это увидел гораздо более ясно, чем остальные, и эта внезапная перемена настроения ничего хорошего никому не сулила. Он догадался, что Люгаш решил, что провел их всех и ушёл, будучи уверенным, что сможет вскоре  прихватить их… в любой момент, когда захочет.
Рыбаки с удочкой знают, что иногда нужно позволить рыбе поклевать наживку, не подсекая её, дождаться, пока она глубоко заглотнёт наживку, а уже потом наносить решающую подсечку, чтобы жертва больше не имела возможности ускользнуть.
Люгаш действовал как опытный рыболовов-он забрасывал наживку и ждал, пока жертва её заглотит.
Мадам де Соколофф не была в состоянии рассуждать, как Александр… не только потому, что она была женщиной, но и потому ей не было известно всё то, что знал  де Магерни, и, следовательно, она чувствовала себя обречённой, да к тому же в придачу ко всем этим переживаниям добавлялась боль из-за опасения,  что Венсан теперь сомневался в ней.
Одетта также сомневалась… она сомневалась в своём женихе… что у него возникла тайная связь с графиней во время удивительного приключения, о котором говорил полицейский.
Брат и сестра ждали объяснений, но были слишком горды, чтобы истребовать их.
Александр первый понял, что требуется что-то предпринять, дабы разрешить эту удручающую ситуацию.
– Пойдёмте, мадам,- сказал он графине,- приподнимая свою шляпу.
Она машинально последовала за ним, и Александр шепнул Венсану, который их проводил:
– Ты не мог бы мне дать отсрочку на один день. Завтра, я тебе всё объясню.
VII

Конец зимы - праздник для ниссуазов, к какой бы социальной категории они не принадлежали.
Бедняки радуются, что им больше не придётся мёрзнуть; люди скромного достатка рады, что им не придётся расходовать деньги на отопление, богатые ниссуазы спешат подставить своё тело под солнечные лучи, – tomar el sol, как говорят в Мадриде.
По правде говоря, довольно часто случается, что весна обманывает своих почитателей, но всегда, в марте, она непременно радует их несколькими прекрасными днями, и счастливцы, у кого есть такая возможность пользуются этим, чтобы выгулять себя и свои кабриолеты у казино и кафе Де Пари и потом по проспекту Принцессы Грейс и обратно или по Круазетту в Каннах. И себя показать, и на людей посмотреть.
Кабриолеты неспешно катятся по мостовой, владельцы Феррари и Ламборджини весело рычат двигателями своих суперкаров, поблёскивая зеркальными стёклами солнечных очков, а прогуливавшиеся пешком персоны весело обмеряют тротуары большого проспекта, а если они к тому же в хорошей форме- то и аллеи, которые окаймляют главные артерии этих городов.
Могло показаться, что мы перенеслись на пятьдесят лет тому назад, в те время, когда во времена Каннского фестиваля также,  как и в течение страстной недели, традиционное дефиле на Круазетт объединяло между отелем Мартинез и портом весь Лазурный берег того времени.
Теперь такое дефиле случается на Круазетт всякий раз, когда на Лазурном берегу случаются первые по настоящему жаркие мартовские дни.
И через день после сцены, в которой были задействованы пять или шесть персонажей, которые сыграли свои определённые обстоятельствами роли в спектакле на проспекте Мариана, стояла великолепная погода.
Александр де Магерни посетил накануне мадам Соколофф и нетрудно предположить, что у них состоялся интересный разговор.
Сдержавшись от объяснений в присутствии ужасного Люгаша, они смогли наконец поговорить с открытым сердцем и высказать друг другу все то, что Венсан и его сестра не должны были услышать.
Прежде чем им показывать самые низы положения, в котором они оказались, Александр и графиня испытывали потребность договориться о совместных действиях, так как ни один из них не хотел остаться наедине под ударами обвинений, которые угрожали разрушить нарушить их любовные страсти.
Венсан, вполне возможно полагал, что у мадам Соколофф был любовник, а Одетта могла подозревать, что мадам Соколофф была раньше или даже продолжала быть любовницей Александра.
Единственным средством и возможностью вывести их из состояния заблуждения состояло в том, чтобы рассказать им всю правду – тягостное признание, и главным образом, для графини, которая в этом случае будет обязана рассказать о семейной тайне, нарыве, который она хотела скрыть от всех.
 Де Магерни, уезжая, обещал Венсану объяснить тайну утренней поездки в порт Лимпия, и он намеревался сдержать своё обещание.
И ещё было необходимо, чтобы мадам Соколофф обнаружила для них существование своего брата, который стоил ей столь дорого.
Что касается зловещего приключения в павильоне, то тут у де Магерни относительно Венсана не было никакой идеи. Какой повод мог придумать Александр, чтобы заговорить с ним об этом? Графиня поняла, что это было бы бесполезно и, с обоюдного согласия, они решили, что Александр ограничился рассказом Венсану Прозе о том, что неосторожная Августа навестила своего брата, возвратившегося в Ниццу несмотря на её протесты, и дала ему деньги, лишь бы он ещё раз уехал из Франции, где его могли арестовать с минуты на минуту.
Но также было решено, что Александр больше ничего не скажет по этому вопросу.
Мадам де Соколофф, по случаю, также рассказала Александру о своём проекте, о желании передать все своё состояние на благотворительные цели и де Магерни высказал ей своё мнение, что момент для этого выбран крайне неудачный, и принеся такую жертву, она несомненно привлечёт к своей персоне внимание всего высшего света Лазурного берега. Александр старался убедить графиню, что ей необходимо, напротив, продолжить свой прежний образ жизни, дабы не дать повода для злорадных предположений. И он сумел без больших усилий со своей стороны убедить её в этом.
Они расстались, обещая поддерживать друг друга, что бы ни случилось, но видеться при этом как можно реже для того, чтобы ввести в заблуждение и запутать шпионов, которые непременно будут следить за ними.
Больше никаких визитов Александра в особняк на проспекте Мон-Борон… а больше беззаботных  прогулок по людным местам.
Если новые происшествия  вызовут необходимость встретиться и переговорить, Александр и графиня договорились как бы случайно пересечься и переговорить в на Круазетт в Каннах или в кафе де Пари в Монте-Карло… Александр на своей открытой Феррари Калифорния, а графиня в своём Роллс-ройсе Фантом, которым она управлялась без шофёра. Они могли как будто невзначай обменяться несколькими словами, встретившись у светофора, которые никто не имел бы возможности подслушать, и назначить мимоходом место встречи в другом месте, если имел смысл переговорить и посовещаться более подробно и долго.
 Де Магерни, проводив мадам Соколофф, буквально заставил себя отправиться в клуб, где он поужинал и закончил этот вечер в театре… в Опере, где давали Донжуана, и во время спектакля он все время размышлял об ариях, которые Одетта пела в последний вечер, когда он её видел у графини.
Александр надеялся встретить там своего дядю, который иногда приходил в Оперу по вечерам, когда давали Моцарта, но месье д’Ор не показался там. Очевидно, командующий рассердился и бойкотировал представление.
После инцидента в павильоне, который последовал за обедом у мамаши Медитерани, полковник уехал необыкновенно рассерженным, и когда такое с ним случалось, он всегда исчезал… до тех пор, пока его плохое настроение не исчезало бесследно.
Александр не увидел его также и на следующий день, хотя погода чрезвычайно благоприятствовала для доброго и долгого променада. Бывший командир эскадрона, который почти никогда не пропускал возможности использовать машины своего племянника для получения дополнительного адреналина, с ветерком промчавшись по среднему карнизу из Ниццы в Монако, а потом по авторуту к Канны, не появился в особняке на улице Рю де Сент-Рьель, и Александр решил, без всякого сожаления, прокатиться в одиночку.
Месье д’Ор несомненно бы затруднил общение Александра с графиней, если бы они повстречали её на своём пути.
Итак, в три часа дня Александр, усевшись за руль своего алого жеребца под названием Калифорния Т, которого он приобрёл совсем недавно, неторопливо поехал в сторону авторута, чтобы направиться в Канны.
Автомобильный спорт - гигиеническое и приятное упражнение, которое охлаждает разум и благоприятствует размышлениям, главным образом, когда машина под вами мощностью в пятьсот шестьдесят лошадей передвигается спокойным аллюром.
 Передвигаясь таким образом де Магерни размышлял на досуге о событиях, произошедших накануне, об опасностях, которые ему угрожали, и надеждах, которые в нем ещё оставались, и он направил машину на Круазетт прямо возле отеля Карлтон, чтобы остановиться прямо возле  магазина Луи Виттона.
Там, к нему присоединился кавалер Гудаль, член его клуба и прекрасно информированный во всех Ниссуазских сплетнях повеса, который совсем недавно первый сообщил Александру новость об обнаружении трупа в канаве возле городских укреплений.
Гудаль был любителем хороших машин и завсегдатаем Каннских и монакских ресторанов и казино. Каждое утро можно было увидеть, как он фланировал на своём Порше Бокстер  по Круазетту, и не менее часто его можно было заметить уже на Променаде дез Англэ уже во второй половине дня, рассматривающим женщин лёгкого поведения, которых он всех знал наперечёт, начиная с пятидесятилетней ветеранки француженки Лили, которая вместе со своей собакой облюбовала угол с улицей Поля Валери и заканчивая русской Анной в образе строгой секретарши на углу с Гамбеттой.
 Де Магерни не очень близко был знаком с этим весёлым юношей, но он находил его довольно забавным, и когда хотел узнать, что говорят в обществе о той или иной легкомысленной и не очень особе и какие проблемы могут возникнуть при общении с какой-нибудь модной на тот момент женщиной, и он охотно обращался к нему, ведь слово Гудаля было равносильно справке, полученной в словаре или в каталоге.
В тот день у Александра не было никакой необходимости справляться о девушках, которые проходили мимо них, но он вспомнил о том, кого Гудаль ему случайно представил, того, который рассказывал о покойнике, выставленном на всеобщее обозрение в Морге, и он не терял надежду вытянуть из него дополнительные сведения.
– У вас прекрасный зверь,- сказал ему Гудаль.- Но я думаю, что мои триста лошадей на нижнем карнизе могли бы посостязаться с вашим жеребцом рысью… Хотя на авторуте это, вполне очевидно, невозможно, ведь сразу видно, что он хороших кровей. Если пожелаете, мы можем попробовать посостязаться от Эза до Кап Д’Ай … простое пари на десять тысяч евро … с единственной целью не утратить привычку делать ставки.
– Охотно… но только после того, как мы объедем Круазетт по кругу до Байоли,- ответил  де Магерни, обещая себе при этом без всякого смущения потерять по дороге этого азартного компаньона.
– Согласен, мой дорогой. Хотелось бы, конечно, посмотреть по дороге на красивых женщин, но сегодня идёт дождь… и даже светские дамы… Хотя я только что встретил одну, чья красота даст фору все модным горизонтальным девицам… графиню Соколофф. Вы её несомненно знаете, эту графиню?
– Совсем немного. Мой дядя представил меня ей, и я даже посетил её салон, но я больше туда ни ногой… 
– Что касается меня, то я с ней незнаком. Лишь видел мельком, но я хорошо знал графа Соколофф, прежде чем он женился на ней. Ей повезло потерять его довольно быстро, как бы печально это не звучало.
Гудаля, видимо, не нужно было просить, чтобы он поговорил о графине, но он, вполне очевидно, не мог сообщить ничего нового де Магерни, который поспешил сменить тему разговора.
– Не могли бы вы мне объяснить, что происходит в нашем клубе,- спросил Александр.- Я поужинал там вчера и нас было только пять или шесть клубменов за большим столом. У по соседству со мной оказались два старых бонзы, имён которых я даже не знаю, и которые открывали свой рот лишь только для того, чтобы заглотнуть очередную порцию пищи. У дворецкого было мрачное лицо и я не нашел никого, с кем мог бы побеседовать в салоне, наслаждаясь моим кофе. Такая ситуация в нашем клубе мне не кажется приемлемой.
– Значит…  вы не знаете важную новость?
– Какую..?. Нас собираются закрыть постановлением трибунала Ниццы?
– Такое действительно могло произойти, но мы, слава Богу, ещё не успели достигнуть такой ситуации. Но вот какая история… Припоминаете ли Вы, что я узнал в Морге индивида, которого задушили… мне показалось, что это был один из членов нашего клуба, но я благоразумно воздержался от того, чтобы сигнализировать об этом факте юстиции. Другие, менее осторожные персоны, чем я, отправились к префекту и сообщили ему, что этот человек был неким Куле, известным прохвостом и мошенником, который появился неизвестно откуда и жил непонятно на какие средства, и поэтому полиция теперь подозревает, что он был убит бандой проходимцев, членом которой он и сам был.  Я вам предлагаю задуматься над этим интересным открытием… и что наш клуб снова должен стать святым местом.  Я имею ввиду, что его следует сделать закрытым… потому что сегодня его посещает весь свет Лазурного берега… в том числе и мошенники и шулеры, и постепенно наш клуб превращается в игорный дом-притон. И тот факт, что что мы допустили к нам этого каталу… и даже хуже, чем каталу и шулера, если  справедливо то, что этот Куле был членом банды злодеев.
– Следует выяснить, кто его представил у нас. Требовались рекомендации двух членов клуба.
– Комитет удовлетворился одним, и что самое интересное… что этот единственный поручитель - господин, который является одним из основателей нашего клуба, но сам в нем никогда не появляется, поэтому его не знаю ни я, ни вы… он неизвестен никому, с кем бы я о нем не говорил. Справедливости ради стоит сказать, что имя его, что называется, на слуху. Он богат и имеет хорошую репутацию в деловом мире.
– Тогда… как он мог дать рекомендацию такой сомнительной и порочной персоне?
– Он сказал, что плохо помнит, как это произошло, но ему кажется, что этот человек был ему рекомендован одним из его друзей из дальней провинции, и не имея оснований и мотива подозревать его в том, что он вёл неправедную жизнь, он не думал, что скомпрометирует себя, дав ему рекомендацию. Он полагал, что речь шла о простой формальности, и не придавал этому никакого значения. Он снял с себя любую ответственность в этом вопросе.
– Вот странный персонаж. И те, кто его расспрашивали, удовлетворились ли они этим объяснением?
– Мне об этом ничего неизвестно. Но это произошло буквально вчера, и ещё не все новости достигли моих ушей. Хотя, что касается лично меня, то для себя я решил дать отставку нашему клубу и прошу вас также рассмотреть такую возможность.
– Очевидно, я последую вашему примеру и предупрежу об этом моего дядю, который также является членом нашего клуба и не вполне знает, что там происходит.
– Я иногда спрашиваю себя, почему он не играет, этот ваш дядя, ведь именно возможность вести большую игру привлекает в наш клуб так много народу. Но некоторые, как выяснилось, играют на ворованные деньги!
– Я в этом теперь не сомневаюсь. И больше не хочу в этом участвовать. Этот Куле был, вероятно, не единственным представителем криминального мира, который проявлял свои таланты у нас в клубе …
– Нет, так как он никогда не держал карты в руках. У него непременно должны были быть компаньоны за зелёным сукном, которым он делал условные знаки, чтобы те выигрывали. Но если допустить, что этот негодяй умер от рук своих сообщников, то это уже чересчур, клянусь честью! И как за такого человека мог ручаться такой почтенный человек?
– Почтенный…
– Пока не доказано обратное…  А я этого гарантировать не могу… кроме его кредитоспособности. Потому что все что я о нем могу сказать для начала… это - финансист, банковский воротила, а все эти люди довольно сомнительны.
– Как его зовут?
– Сильвен Мобе. Он - банкир, и известен всем в квартале, где он живёт.
– Сильвен Мобе!- машинально повторил де Магерни, вздрагивая на своём кресле.
– Да, мой дорогой,- сказал Гудаль.- Вы его знаете?
– Я?... Отнюдь.
– Это странно… глядя на ваше лицо… мне показалось …
– Чтобы у меня были отношения с таким господином… вы ошиблись. Я не встречаюсь с людьми из мира финансов, и не имею никаких дел с ростовщиками. Это, на мой взгляд, не comme il faut. Правда, я уже ранее слышал это имя, но не могу припомнить, при каких обстоятельствах …
– О! Я уверен, что этот персонаж не может быть вашим другом, так как он, как мне кажется, изрядно скомпрометированная персона.
– Что! Вы думаете, что он был членом той же самой банды мошенников, одного из членов которой задушили?
– Это меня не удивило бы. Но я не услышал, по крайней мере до этого момента, чтобы юстиция его подозревала.  У него репутация честного коммерсанта.
– Между тем, его достаточно пристрастно расспросили, раз вы знаете, что он ответил.
– Да… комитет нашего клуба был взволнован произошедшим. Двое из этих господ собрались взглянуть на этого Мобе… и он им предоставил объяснения… которые не объясняют ничего. Сегодня они собираются решить, будет ли он вычеркнут из списка членов клуба. Это будет означать, что хоть и поздно, но они возьмутся за дело, которым они должны были заниматься уже давно, и должны будут исключить из списков нашего клуба очень многих… но это необходимо, чтобы очищение было полным. Впрочем, изгнание этого сборщика преступных доходов, вероятно, уже не спасёт наш клуб. Вот почему мне нравятся такие умные животные, как крысы, которые меняют место обитания, когда они чувствуют, что их дом вскоре рухнет.
Александр не посчитал необходимым также моментально подтвердить своё намерение покинуть клуб, и разговор моментально иссяк.
Александр спрашивал себя, должен ли он быть обрадован услышанному только что.
Безусловно, он был рад узнать, что этот Мобе, наглый обвинитель Венсана Прозе, оказался… для начала… подозрительным человеком… но, с другой стороны, он опасался косвенных последствий таких открытий для мадам Соколофф, потому что он не хотел, чтобы арестовали убийц из павильона, которые в этом случае могли бы дать показания, затрагивающие её честь, чтобы отомстить ей… ведь они могли вполне резонно подозревать, что графиня причастна к тому, что их разоблачили.
Де Магерни также спрашивал себя, какую роль сыграл во всем этом месье Ревенек и двусмысленная дружба банкира с улицы Рю де Петит-Экюри и так называемого представителя настоящего владельца здания на набережной Комерс, арендные выплаты с которого он получал, как утверждала Вирджиния Бушар, кабатчица.
И он видел в этом тревожные осложнения, которые могли возникнуть не только у него, но и  у графини, а также и её друзей с проспекта Мариана.
У месье Люгаш явно был зуб на них, и месье Люгаш, с помощью своих полицейских, держал в своих руках все нити этого расследования. Ничто ему не мешало сделать так, чтобы однажды, средь бела дня, Венсан и его сестра оказались скомпрометированными, или по крайней мере, их вызвали в суд, чтобы свидетельствовать правосудию на уголовном процессе, о котором они сегодня даже не подозревали.
– Кстати, мой дорогой друг,- вдруг воскликнул Гудаль,- я только что повстречал одну из тех персон, которая выросла, словно гриб… ниоткуда… в нашем клубе, и которая, как мне кажется, отнюдь не намного лучше, чем обсуждаемый нами Куле.
– О ком это Вы?- спросил  де Магерни.
– О Байдене… том самом американце, который всегда выигрывает у нас…. Откуда он вдруг взялся? Никто этого не знает, и вы увидите, что вскоре выяснится, что он - мошенник.
– Действительно, мне тоже показалось, что его удача в игре имеет довольно сомнительное происхождение. Накануне он вдохновенно и блестяще лишил меня более чем нескольких десятков евро менее, чем за один час. И вы говорите, что он сейчас появился здесь?
– Вполне уверенно. Он пребывал в прекрасном вороном Бентли Континенталь , который, вполне очевидно, обошёлся ему в немалую сумму… этот господин не отказывает себе ни в чем. И что меня утвердило во мнении, что он отнюдь не американец, так это то, что я увидел… как он придерживается в игре принципов старой французской школы и не рискует безрассудно,  как другие янки.
– Должно быть он, по крайней мере, жил в Париже, когда был молод, так как такое владение игрой в карты - искусство, которым невозможно овладеть по другую сторону Атлантики.
– Во всяком случае я не доверяю этому господину. Он слишком обходителен для приличного человека… Вы понимаете, о чем я говорю. И сейчас… что касается меня… мне бы не хотелось показаться в компании с ним в на террасе отеля Карлтон, где весь свет знает меня. Поэтому я принял его довольно прохладно. Он прекрасно это понял и пустил свой Бентли во весь опор. Но он направил его не в сторону Ниццы, так что, вполне вероятно, мы вскоре снова повстречаемся с ним.
Беседуя таким образом,  де Магерни и Гудаль продвигались вперёд. Теперь они следовали среди машин, которые переполняли Круазетт в этот день, и встречали в каждой из них девушек, скорее лежавших, чем сидевших на кожаных креслах резвых кабриолетов.
 Де Магерни почти не смотрел на них, но Гудаль, напротив, им улыбался мимоходом… когда вдруг внезапно воскликнул:
– Ничего себе! Бланш Поре! Мне необходимо перекинуться с ним парой слов… и неизвестно, насколько они затянутся. Извините меня, мой дорогой, за то, что я вынужден вас оставить. Удачной прогулки, мой друг!
И, его Порше, резко взревев двигателем, буквально полетел наперерез другим машинам.
Александр даже не пытался его задержать. Он считал, что ему повезло вновь обрести свободу, и к тому же он до сих пор не отчаялся увидеть графиню, поскольку ему не терпелось сообщить ей новости, о которых ему только что стало известно.
Но вместо неё Александр заметил полковника, двигавшегося навстречу, под которым был прекрасный автомобиль, настоящее произведение искусства –рысак из Маранелло под кодовым названием F 40, заимствованный им из конюшни его племянника, сложный  жеребец, над объездкой которого он добросовестно работал среди давки колонны великосветских экипажей. Полковник энергичной работал с коробкой передач, заставляя автомобиль  постоянно изменять аллюр, настолько естественно, как будто он был на авторуте, а не на переполненной Круазетт, но  со стороны не казалось, что этими манёврами он производил тот результат, на который рассчитывал, так как женщины откровенно смеялись над этой плохо исполненной джигитовкой, а их шофёры останавливались из страха, что их дорогие автомобили будут разбиты или поцарапаны.
Полковник заметил Александра и поспешил пересечь аллею, чтобы оказаться рядом с ним.
Александр хотел бы обойтись без этой чести, но требовалось, как говорится, сохранять хорошую мину при плохой игре, поэтому он встретил своего дядю так, как будто он спасал его от большой беды и был самым желанным его гостем.
– Значит вы не сердитесь на меня?- спросил Александр полковника, улыбаясь.
– Я должен был бы быть таковым после всех тех глупостей, которые ты наделал,- ответил месье д’Ор, но я не таю на тебя злобу… и доказательством тому является тот факт, что я пришел к тебе домой и не найдя тебя, я заставил твоего грума дать мне ключи от этого жеребца, который принадлежит тебе. Ты должен был бы меня поблагодарить, так как он явно нуждается в том, чтобы на него почаще садился верхом такой старым наездник, как я. Ведь мне приходилось управлять в былые времена и танком с механической коробкой, а это не намного проще, чем обуздать твою прекрасную Феррари. Не скрою, что один раз мы с одним янки даже дали въехать на Шермане на главную площадь Римини одной прекрасной итальянке. Эх… прекрасная молодость…. А теперь, давайте поговорим о чем-либо прозаичном. Виделся ли ты с графиней?
Этот вопрос, заданный в упор, озадачил… нет, буквально привёл в замешательство Александра, хотя он и должен был его предвидеть, и он не знал, как на него реагировать, поскольку заранее перед этим решил более чем когда либо не посвящать своего дядю в дела мадам Соколофф.
На всякий случай, Александр решил немного солгать при необходимости, хотя он и не делал ничего предосудительного в течении последних дней и не было никакой необходимости говорить что-либо противоположное правде, и быть наказанным за неосторожное высказывание или другую ошибку.
– Нет ещё,- сказал он,- но это произошло не специально, и я с ней, разумеется, снова увижусь. Я надеюсь, что вскоре представится подходящий случай подтвердить это, и ещё раз хочу заявить, что если я не вхожу в ряды претендентов на её руку и сердце, то тем не менее остаюсь её преданным слугой.
– Как хочешь. Я уже отказался от идеи помочь тебе. А как обстоят твои дела с полицией?
– Кажется… все на том же самом месте.
– Так значит они тебя оставили в покое?
– Да, до сих пор… и я уже начал надеяться, что они не заинтересуются больше мной.
– Я полагаю, что ты себе льстишь, но что делать?... когда бутылка вина открыта, его нужно выпить… а что касается меня, то я заранее готов к тому, что меня посетит госпожа неудача и я ещё раз окажусь с глазу на глаз с полицейскими, раз уж этот таксист тебя узнал. Хотя меня это мало беспокоит. Они меня не заставят говорить о том, чего я не знаю. А укутанная покрывалом дама, которая ввергла тебя в эту прекрасную передрягу … есть ли у тебя новости о ней?
– Никаких,- ответил  де Магерни.
Ещё одна ложь ему не почти ничего стоила, и Александр прекрасно знал, что  его дядя даже не подозревает, что обсуждаемую ими даму звали графиней де Соколофф.
– Тогда, все в порядке,- сказал полковник в отставке.- Как чувствует себя маленькая певица, на которую ты запал в тот вечер на проспекте Мон-Борон?
– Решительно, мой дорогой дядя,- возразил ему раздражённо Александр,- вы с успехом составляете конкуренцию этому Люгаш, который нас столь сильно мучил позавчера. Откуда в вас этот раж, откуда такие простонародные словечки, которые вы употребляете, расспрашивая меня обо всем и по всякому поводу?
– Не сердись. Я закончил. И, впрочем… если я не ошибаюсь… то это большое купе голубого цвета принадлежит мадам Соколофф… и Роллс направляется к нам, Я хочу отдать ей дань моего уважения, и очень надеюсь, что ты не собираешься уйти сейчас, не попрощавшись со мной. Вот тот самый удобный случай, который ты искал, чтобы засвидетельствовать ей твоё почтение и…
Александр, в сущности, только что сам искал встречи с графиней, но он хотел бы переговорить с ней без свидетелей, и присутствие дяди его затрудняло.
Де Магерни пришлось перешагнуть через это препятствие и направиться вместе с месье д'Ор навстречу машине графини, на развороте у Мажестика, только Александр сделал ловкий манёвр, позволивший ему оказаться с правой стороны её машины, в то время как полковник подъехал с другой.
Они вышли из своих машин и подошли к графине, которая, как казалось со стороны, оказалась, как королева, между двух оруженосцев.
Вначале она увидела де Магерни, и тут же склонилась в его сторону, чтобы начать с ним разговор на интересующую их двоих тему, но в этот момент с противоположной стороны показался дядя Александра, и ей пришлось прервать свой первый порыв, чтобы предстать вначале перед очами этого почтенного, но нежданного гостя.
После чего, экс-командир эскадрона, как всегда любезный и галантный на старинный лад, бросился рассыпать перед графиней целый сонм комплиментов, повествующих о том, что насколько хватает его глаз, красота молодой вдовы не имеет себе равных в мире, равно как и элегантность её туалета и великолепие её автомобиля.
Мадам де Соколофф была обязана вежливо отвечать ему и прошло долгих пять минут, прежде чем Александр смог вставить хоть слово в этот обмен любезностями.
Судя по взглядам, которые украдкой бросала на него графиня, Александр догадался, что она хотела сказать ему что-то важное, и он проклинал своего дядю, который очень некстати повстречался ему, и вероятно, не имел намерения немедленно испариться.
– Господа,- сказала Августа, улыбаясь,- вы были очень любезны, соорудив этот импровизированный кортеж вокруг моей кареты, но среди этой колонны машин я дрожу от страха, слыша рычание моторов.
Эта речь, обращённая  к обоим кавалерам, имела своей основной целью побудить месье д'Ор оставить её, но тот не понял обращённого к нему послания.
– Ничего не опасайтесь, дорогая мадам,- сказал он,- я частенько сталкивался с таким, когда командовал моим эскадроном в армии. Мне не раз случалось маневрировать среди пушечных залпов неприятеля.
Эта хвастливая фраза не осчастливила бывшему авиатора. Неловкий шофёр машины, в которой сидела девица с париком на голове, следовавшей во встречном направлении, и также пытавшийся на большой скорости развернуться, нанёс удар задним бамперов Бентли в левое колено Пьера д'Ор чуть не сбросил его на землю.
Дядя сумел удержаться на ногах, и неожиданно для них сел за руль своей Феррари и с бешеным рёвом ожившего от ожидания двигателя бросился галопом в погоню за этим наглецом, которого он, по всей видимости, хотел отстегать своим стеком.
Александра и графиню, честно говоря, мало занимал этот несчастный случай и сцена, которая могла последовать за ней.
Они наконец-то оказались наедине друг с другом, и графиня воспользовалась этим, чтобы сказать своему другу:
– Мой брат в Ницце. Я его встретила только что.
– Ваш брат!- машинально повторил Александр,- но это не возможно! Если он и остался в Ницце, то не осмелился бы показаться в общественном месте.
– Я его только что видела, говорю вам,- прошептала графиня.
– Где?
– Здесь, на Круазетт, он был за рулём какой-то спортивной машины, и проехал рядом со мной. Я его узнала, хотя он и лишился своей бороды, которая была на его лице, когда вы его видели в павильоне.
– А Вы не могли ошибиться.
– Нет, я уверена, что это был он.
– Тогда и он должен был вас узнать?
– Я в этом уверена.
– И он с вами не заговорил?
– К счастью, нет. Но если он не сделал этого сегодня, то вполне может это сделать завтра и тогда …
– Позволите  ли Вы мне дать вам совет?
– Да, конечно, разве вы не являетесь моим единственным другом, который у меня остался?
– Единственным… нет. Разве Венсан Прозе не бросился бы ради вас в огонь и воду. Но Венсан не может быть вам полезен в этой ситуации, так как ему ничего не известно о существовании этого несчастного человека. И мне бы хотелось, чтобы ему об этом никогда не стало известно, хотя боюсь…. что ваш брат вскоре будет арестован, его будут судить и… осудят, хотя бы только за неявку в суд… ведь в тот раз он был осуждён заочно. На этот раз все будет гораздо хуже, так как этот процесс будет  иметь огромный общественный резонанс  и гораздо худшие последствия для вашего брата…
– Значит… я обречена … погибла…
– Я так не считаю… ведь вы вполне можете, в конце концов, сказать всю правду, и Венсан не подозревал бы вас больше в том, что Вы пошли на встречу, назначенную вам любовником, а не братом. Что касается мнения высшего света Ниццы …
– В той ситуации, в которой я оказалась в тот момент, я вполне могла бы им пренебречь, но я его любила… этого своего недостойного брата, прежде чем он покрыл свою голову позором и сел на скамью подсудимых!... Вы хотите, чтобы я свидетельствовала против него! …
– Свидетельствовать не против него… а всего лишь признать, что вы увиделись с ним и дали ему деньги, чтобы он смог оставить Францию. Разве найдётся во Франции женщина, которая в подобном случае действовала иначе, чем вы? Никто вас не порицал бы за это.
– Что! Вы мне советуете донести на него и выдать правосудию!
– Нет… Лучше сто раз в день мечтать о том, что по мановению волшебной палочки ваш брат согласится вернуться в Америку, как он вам это обещал. Но все указывает и говорит о том, что он даже не думает об этом. Ваш брат проматывает ваши деньги, и, пока они будут звенеть в его карманах, он будет наслаждаться беззаботной жизнью, полагая, что полиция забыла о нем.
– Ревенек, его злейший враг, тоже знает, что он появился в Париже. Он мне сам об этом сказал …
– Но он об этом не скажет никому, так как в этом случае он скомпрометирует и самого себя… или он уже находится на подозрении полиции, если верно то, что мне стало известно совсем недавно. Мой дядя с минуты на минуту присоединится к нам и у меня не будет времени вам рассказать о том, что мне известно о тесных связях этого Ревенека с другими персонами… я вам это поведаю при нашей ближайшей встрече, а пока я возвращаюсь к вашему брату. Если он попадётся… а этого стоит опасаться, поскольку это весьма вероятно произойдёт в ближайшее время, у него несомненно хватит наглости ссылаться на вас и в, любом случае, судья, который расследует его дело, будет знать, что вы - его сестра, и вас допросят, и в этом случае у вас не будет другого выхода, кроме как искренне рассказать о том, что произошло, и именно этот совет я вам даю… и если вы решите ему последовать, я могу, с вашего разрешения, объясниться с Венсаном Прозе, рассказать, почему вы пошли в порт Лимпия.
– Он не поверит вам.
– Я беру на себя смелость утверждать, что сумею убедить его.
– Вам также придётся ему сказать, что я присутствовала при совершении этого ужасного убийства, не так ли?... И скажете ли вы ему, что убийцы даже вынудили меня помогать им?
– Нет… это ни к чему. Но если когда-то у полицейских возникнут к вам вопросы по этому поводу, я бы вам рекомендовал ничего от них не скрывать…  и если вам устроят очную ставку с одним из бандитов, которых вы видели в павильоне, самым лучшим выходом для вас будет… опознать его и вызвать меня для подтверждения ваших показаний, если он осмелится вас обвинять в соучастии в этом преступлении. Я скажу в этом случае… что я видел… и это будет настоящим облегчением для меня, так как я, откровенно говоря, уже устал скрывать правду и лгать по любому поводу. Я люблю… не сомневайтесь, я тоже… я люблю мадемуазель Прозе, и уверен, что она также меня подозревает в том, что я её обманываю… так же как вас в этом подозревает Венсан… И я хотел бы, чтобы свет правды пролился на всех… и если бы вы захотели узнать, что я думаю обо всем этом в глубине моей души, я бы вам сказал, что уже не раз спрашивал себя, не лучше ли нам решиться направиться навстречу опасности.
– Как вы себе это представляете?
– Мне кажется, что мы должны были бы… вы и я… вместе предстать перед следователем и ему вполне естественно, не думая о последствиях, спонтанно… рассказать о нашем приключении и предоставить себя в его распоряжение на оставшуюся часть досудебного расследования и судебного процесса. Он был бы нам благодарен за это, и у него не было бы необходимости пытаться вас скомпрометировать.
– Если бы шла речь только обо мне, я не постеснялась бы, возможно, попробовать применить этот ход, но это было бы равносильно тому, что я подставлю моего несчастного брата, поскольку я не могу сказать правду, не сообщив одновременно о его присутствии в Ницце. Он будет немедленно арестован и отправлен на каторгу …
– Есть средство избавить вас от этой головной боли. Если бы я знал, где он находится, я бы нашел способ вынудить его уехать из Франции… действительно… и тогда никто нам не помешает действовать таким образом. Но где его найти? Мне неизвестно, что он делает в Ницце. Вполне возможно, что он изменил не только свою внешность, но и имя, и черт его знает, где он живёт. Мой единственный шанс состоит в том, чтобы случайно встретиться с ним… и это может случиться, по видимому, только если он осмелится вновь появиться на Круазетте …
– Если он даже повстречается на вашем пути, вы не сможете его узнать.
– О! Я его неплохо рассмотрел! Так Вы не возражаете, чтобы я с ним поговорил?
– Да, и что вы ему скажете …
– Я скажу ему все начистоту и предупрежу, что если он поспешно не уедет из Франции, его непременно арестуют. Я добавил бы, что …
– Вот и ваш дядя,- громко сказала графиня.
Для того, чтобы беседовать с мадам Соколофф,  де Магерни, который стоял рядом с дверью её машины, был вынужден склоняться вниз, поэтому он и не заметил, как вернулся полковник, который снова разместился с правой стороны купе графини.
Появление этого персонажа, лицо которого было все ещё багровым от гнева, в корне пресекло беседу на самом интересном моменте.
– Негодяй заставил меня пробежаться,- сказал он, помахивая своим стеком,- но я его наказал, как он того заслуживал, и все окружающие со мной согласились.
– Это была большая удача для нас, что вы покинули свой пост у Роллса,- прошептал Александр, который бы не возражал, если бы  его дядя и вовсе не вернулся к ним.
– Жалко, что вы не видели этого!- воскликнул месье д’Ор.- Негодяй почти вывихнул мне колено! Я вызвал полицейского и когда он узнал, кто я такой, он выяснил имя и адрес этого грубияна, чтобы составить на него протокол. Но самое забавное во всем этом оказалось то, что девица, которая была в Бентли, все это время мне строила глазки. Она, казалось, говорила: теперь, когда вы знаете, где я живу, приходите навестить меня, чтобы я имела возможность… принести вам мои извинения.
Полковнику стоило предположить, что эта его довольно фривольная ремарка шокирует графиню, которая довольно резко ему заметила:
– Дорогой полковник, единственный вывод, который я смогла извлечь из вашего приключения заключается в том, что среди этой толпы с вами вполне могут случиться и другие несчастные случаи, если вы продолжите и дальше сопровождать меня. Впрочем, мне нужно возвращаться к себе на Мон-Борон, так что не могли бы вы доставить мне удовольствие и продолжить вашу прогулку, не занимая себя моими проводами. До свидания, господа!
Месье д’Ор, немного опешив, выполнил указание графини, и её купе помчалось по Круазетт в сторону отеля Мартинез, прежде чем  де Магерни успел сказать хоть одно слово мадам Соколофф.
Дядя и племянник поехали дальше бок о бок и ни один ни другой даже не подумали о том, чтобы сопроводить графиню.
Дядя ещё не переварил свой гнева на неловкого шофёра бойкой девицы, а его племянник думал только об объяснении с графиней, которое прервало возвращение полковника и спрашивал себя, как ему осуществить на практике смелые идеи, которые он изложил бедной женщине, стремясь предохранить её от всевозможных опасностей, угрожавших ей.
Повторное явление в свет непутёвого брата ужасно усложняло положение графини, и Александр продолжал считать, что мадам Соколофф не избегнет катастрофы, если не избавится от своего близкого родственника.
Поэтому первым делом Александр хотел бы освободить графиню от него, вынудив этого мошенника уехать, и он знал, как взяться за это дело в Ницце, городе, в котором собираются разнообразные люди со всего мира, где жуликам проще простого скрыться от полиции.
Но те, кто совершил крупное преступление, не так глупы, чтобы задерживаться  в Ницце, и быстро покидают город. Но если они сразу не попались в полицейские сети, через шесть месяцев в таком интернациональном городе как Ницца, да ещё и с паспортом какого-нибудь солидного государства уж не  так много шансов, что на них обратит внимание французская юстиция.
Таким вот образом объяснялась отвага брата графини, который не опасался показаться в Каннах на Круазетт в то время, когда там прогуливается весь высший свет Лазурного Берега, и который, впрочем, откровенно игнорировал опасность, которой подвергалась его сестра после всего лишь одной своей неосторожной единственной встречи с ним, так как он вышел из павильона прежде, чем туда вошла банда мошенников и убийц, и явно не подозревал о событиях, произошедших там впоследствии.
Возможно он был бы менее смел, если бы  знал, что мадам Соколофф, урождённая Трелан, как и он сам, могла стать обвиняемой со дня на день в одном уголовном деле, если она не сможет объяснить, почему пришла на набережную Комерс.
– О! Надеюсь, что ты,- спросил Александра полковник, немного успокоившись,- воспользовался моим отсутствием для того, чтобы заключить мир с графиней?
– А мы с ней никогда и не ссорились… и я вам об этом уже говорил,  мой дорогой дядя,- ответил ему Александр,- хотя вы сами могли сейчас видеть, что она меня приняла весьма неплохо …
– Да, я присутствовал при этом… и именно поэтому я могу держать пари, что она хочет... мечтает выйти за тебя замуж. Она не была бы женщиной, если бы не простила тебя за то, что видела в своём салоне своими собственными глазами… как ты ухаживаешь за этой певицей вместо того, чтобы заниматься ею.
– Вы ошибаетесь… абсолютно не правы. Мадам де Соколофф отнюдь не испытывает ко мне никаких любовных и матримониальных чувств. Мне даже кажется, что она мне благодарна за то, что я не в встал в один ряд с претендентами, мечтающих сочетаться с нею браком. У графини и без меня достаточно поклонников, и абсолютно никто не требует от меня вливаться в это стадо кандидатов на её руку. И я хотел бы вам заметить, что вы мне обещали больше не возвращаться к этой теме.
– Справедливое утверждение. Я был неправ. И кроме того все мои усилия в этом направлении, в любом случае, бесполезны, так как ты неизлечим. Впрочем, мне надоела объезжать твоего алезана, эту античную Феррари которая все время норовит сломать мне руки, встав на дыбы. Я собираюсь дать ей приличных шпор и вернуть его в стойло твоей конюшни, в твой славный гараж. Ты вернёшься в Ниццу вместе со мной?
Александр не ответил. Он был занят тем, что смотрел на машину, которая двигалась в противоположном направлении, по другой стороне Круазетт, и вскоре не мог не оказаться рядом с ними… на расстоянии нескольких метров, так как между будет только один ряд автомобилей.
Автомашина действительно вскоре пересеклась с ними и её водитель поприветствовал их мимоходом, как почти никогда не салютуют мужчинам, с которыми знакомы. Вместо того, чтобы им сделать знак рукой, он приподнял свою шляпу и склонился на своём кресле, как мог бы сделать это джентльмен, приветствуя женщину.
– Обратите внимание, какой вежливый господин,- сказал месье д’Ор.- Но неужели это к нам обращено это приветствие на английский манер?
– Вероятно,- ответил довольно неприветливо Александр де Магерни.
– Тогда,- сказал ему его дядя,- значит именно тебе посвящён этот поклон, так как, что касается меня, то я совершенно не знаю этого господина и сожалею о том… что не знаю его…  у него под седлом великолепная и раритетная Ламборджини Miura Roadster. И он неплохо управляется с нею, что доступно не каждому, когда руль держат всего лишь кончиками пальцев… сразу видно, что этот мужчина сохранил старые традиции, и это хорошая рекомендация. Кто это?
– Член нашего клуба. Вы могли увидеть его там.
– Абсолютно не припоминаю. И, однако, мне кажется, что его лицо мне не показалось совершенно не знакомым. Возможно, я его встречал прежде где-то в свете. Но ты то, кажется, знаешь его?
– О! Совсем немного. Недавно я встретил его у нас в клубе. И я спрашиваю себя, почему он меня приветствовал… разве только потому, что он у меня накануне выиграл несколько десятков тысяч евро.
– Это не может быть причиной для проявления невежливости к тебе. Так что теперь мне его политес вполне понятен. Я, практически… ответил ему той же монетой… ведь в любой ситуации нужно быть предельно вежливым.
– В любой… нет. В мире полно людей, которых я не поприветствую  никогда и не по какому поводу.
– Значит ли это, что этот человек из этой категории?
– Мне о нем ничего не известно. Но я знаю, что он мне не нравится… хотя бы потому, что он иностранец… а я всю свою жизнь опасаюсь иностранцев… кроме того, этот господин постоянно крутится вокруг меня, и я нахожу его чересчур обходительным и навязчивым и мне, и мне бы хотелось избегнуть, как говорят англичане, его общества. Я нарочно его не поприветствовал и надеюсь, что теперь он не будет снимать свою шляпу при встрече со мной.
– Действительно!... Ты, возможно, прав, у него не самые лучшие рекомендации, судя по твоим словам, и я так понимаю теперь, что этим грешат… не самой лучшей репутацией… многие члены нашего клуба…
– Ситуация ещё хуже, чем вы думаете… она настолько плоха, что я намерен подать заявление о выходе из клуба в один из ближайших дней.
– Отнюдь не я буду той персоной, которая будет тебя отговаривать от этого шага, хотя бы потому… что у тебя будет меньше возможностей проиграть остатки денег в карты, так что это стоит того. И я, вероятно, поступлю точно также, как и ты, потому что, честно говоря, не знаю, как я оказался в этом трипо, игорном доме… я, человек, который не играет в Баккара. Я буду сожалеть только о столе в нашем ресторане!... При всем том… что несколько дней тому назад ужин не был хорош… А кстати, как зовут этого столь вежливого господина?
– Мне кажется… Байден… Он американец.
– У него достаточно местное лицо.
– Да… для офранцуженного американца… или американизировавшегося француза. Он говорит по-французски так, как будто бы он родился в Париже, и это тоже одна из причин, по которой мне он кажется подозрительным.
– Ты слишком подозрителен… но в конце концов, благоразумие и осторожность - мать безопасности, и в этой парижской толкучке народов и социальных слоёв никогда не знаешь, что произойдёт в ближайшие несколько мгновений… поэтому-то лицо месье Байдена так тебе не нравится… и мне показалось, что ты ищешь ссоры с ним… ведь ты даже не ответил на его приветствие… так зачем тянуть время… предложи ему сразу сразиться на дуэли… скажем на револьверах или на шпагах… предложи ему сделать выбор… а я буду твоим свидетелем на этой дуэли… и чувствую, что кровь уже начинает бурлить в моем теле, и я как будто помолодел на десять лет… ведь я не был на дуэльной площадке тех пор, как оставил службу, а там мы частенько баловались шпагой и пистолетом, как настоящие французы времён Людовика XIV.
– Я не мечтаю о большем, чем доставить вам это удовольствие, мой дорогой дядя,- произнёс, улыбаясь, Александр,- но мне кажется, что месье Байден мне не предоставит случая оказаться приятным для вас. Он слишком вкрадчив и чересчур заискивает передо мной, чтобы оказаться человеком, любящим лезвие клинка шпаги.
– Не доверяйся внешнему виду,- пробормотал дядя, качая головой.- Твой бедный отец получил однажды умелый укол в грудь от человека, который тоже выглядел, как невинный агнец и, между нами говоря, тот субъект ничего у него не украл… я был там… и несмотря на меня… человека, который вполне искренне хотел не допустить дуэли, которая, как я считал может стать для него последней… баран вдруг стал бешеным и хотел продолжения во что бы то ни стало.
– О чем вам совершенно ничего не известно, потому что вас там не было… или были?… когда он сразился на дуэли в парке Вижье!- воскликнул Александр, лицо которого внезапно омрачилось от воспоминания о дуэли его отца, о которой столь некстати вспомнил полковник.
– Он не бился на дуэли… он был убит… и вы напомнили мне, что я не отомстил его смерть. Ах! Если бы я знал, кто этот негодяй, который его убил, я заставил бы его заплатить по его счёту гораздо быстрее, чем господин Люгаш найдёт убийц из павильона. Но это несчастье произошло десять лет тому назад, и я больше не надеюсь найти его убийцу… для этого потребуется… божественное чудо.
– Но Бог не желает нам его явить,- с горечью произнёс Александр.
– Ба! Кто знает? Я всё ещё на это надеюсь, и мне случается время от времени осведомляться при встрече с бывшими друзьями твоего отца об этом несчастье… к сожалению, им тоже не стало известно больше, чем мне… и я начинаю задаваться вопросом, не должен ли был я в своё время настойчиво обратиться к судьям, которые занялись этим делом, чтобы более подробно ознакомиться с результатами расследования по делу твоего отца, о всех его деталях… возможно, в этом случае я бы обратил внимание на частности, которые остались без внимания следствия … Но… кажется я тебя опечалил своими речами, мой дорогой мальчик, так что достаточно рассуждать на эту печальную тему. Гонка по авторуту нас  заставит обо всем забыть. Не возражаешь, если мы вернёмся в Ниццу на галактической скорости?
– Нет… я предпочитаю остаться ещё на один час в Каннах. У меня безумно болит голова, и свежий воздух мне приносит пользу. Я ещё немного прошвырнусь по Круазетт.
– Как тебе угодно. Я вручу табун твоих итальянских жеребцов твоему груму и выскажу ему несколько советов о том, как его более ручным. Затем я спущусь к Николь Рюби в Петит Мэзон, где я назначил встречу моему старому товарищу. Если я тебя снова не увижу этим вечером, то прошу тебя позавтракать завтра утром со мной.
Сказав это, полковник нажал на газ, и его, или вернее сказать, Александра, Феррари исчез в облаке пыли, поднятом бешено вращающимися колёсами автомашины.
 Де Магерни повернул назад, чрезвычайно удовлетворённый возможностью побыть в одиночестве и не желая сейчас ни о чем другом, кроме как выбраться из колонны пафосных автомашин.
Хотя Александр сказал своему дяде, что он останется на Круазетт, он, между тем, свернул на боковую дорогу, которая вела к одному ресторану, очень популярному во время бель сезона. Он свернул на эту улочку с той целью, чтобы поменять направление с бульвара, где было слишком много народа.
Александр передвигался достаточно медленно, поглощённый своими, отнюдь не самыми весёлыми размышлениями, и пытаясь привести в порядок мысли, которые новые инциденты и происшествия лишь запутывали.
После его первой поездки в порт Лимпия положение, в которое его бросил случай, только и делало, что усложнялось все больше и больше.
И чем больше он об этом думал, тем сильнее укреплялся в мысли, что было только одно средство выбраться из этой западни и состояло оно в том, чтобы во всем признаться следователю, ведущему это дело.
Ему не оставалось ничего другого, кроме как заставить согласиться графиню с этой тяжёлой, но спасительной идеей рассказать правду, не обращая внимания на интересы её недостойного брата, даже если у неё к нему сохранилась из чувств одна только жалость.
И Александр не желал в этот момент ничего другого, кроме как повстречать этого брата сейчас в Каннах, где он только что попался на глаза своей сестре, хотя, следовало признаться самому себе, что будет не так просто узнать его, поскольку Александр его видел на достаточно большом расстоянии при сомнительном освещении большого зала павильона.
Александр намеревался, если он его все таки предположительно узнает… окликнуть по имени… и если  лицо этого человека вздрогнет… он подойдёт к нему и достаточно агрессивно постарается описать печальную для него ситуацию, чтобы испугать и убедить, называя вещи своими именами, срочно положить между ним и французской полицией Атлантический океан, чтобы избежать отсутствия хоть малейшего намёка на океанский бриз в тюремной камере, в которой тот непременно окажется здесь, в Ницце, если он ещё хоть ненадолго задержится на Лазурном берегу.
И в случае, если этот шалопай сослался бы на то, что у него не оставалось больше достаточного количества денег, чтобы сесть на борт трансатлантического судна, Александр намеревался ему их предложить при условии, что этот брат графини позволит себя сопровождать до Гавра, и вручить ему необходимую сумму только на мостике теплохода во время отправления из порта.
Благожелательный племянник Пьера Д' Ор строил эти красивые прожекты по дороге к улице Антиб, пребывая, как во сне, в своих фантазиях и не понимая, что удаляясь, таким образом от популярной Круазетт, он сокращал свои шансы встретить человека, которого он искал. Он меланхолично крутил руль, мечтая о счастливом финале грустной истории, которая началась совсем недавно.
С тех пор каждый день был отмечен каким-нибудь событием. Александр начал с того, что узнал в лице графини Соколофф женщину, которую он сопровождал в порт Лимпия и обнаружил, несколькими мгновениями спустя сражающейся с убийцами.
Затем настала очередь признаний этой дамы… отрывочных, поначалу… а затем последовало завершение на скамье в сквере Сен-Рош… и следом автокатастрофа, которая едва не стоила ему жизни.
Потом был обед у мамаши Медитерани, визит в подземный туннель и допрос помощником начальника службы безопасности, который возобновился следующим днём в маленьком домике его друзей на проспекте Мариана, более жёсткий на этот раз и намного более тревожный, потому что Венсан Прозе и его сестра теперь должны были волноваться гораздо сильнее о своей судьбе и судьбе своей любви.
И наконец, де Магерни узнал из уст графини, что этот её брат, который был первопричиной всех этих несчастий, отнюдь не покинул Париж.
Как противостоять опасностям, которые ему угрожали со всех сторон… ему и людям, которые были ему дороги?
Полиция, убийцы и этот проклятый брат графини… слишком большое количество врагов одновременно вело бой с ним.
Ах! Ведь есть ещё его дядя д’Ор, который вовремя напомнил ему о трагической смерти его отца, убитого в вероломной дуэли! Этого всего было вполне достаточно, чтобы бедный Александр потерял голову, и у него вполне естественно возникло желание покончить одним отчаянным ударом с этими невероятно запутанным и затруднительным положением.
Чем больше он об этом думал, тем больше он укреплялся в мысли, что не было другого средства выпутаться из этой ситуации, кроме как во всем чистосердечно признаться полиции. И с этими мыслями Александр вернулся к себе домой.
Следующее утро было столь прекрасным, как предыдущий вечер, и де Магерни решил продолжить свои поиски выхода из сложной ситуации, в которой он оказался вместе со своими друзьями, отправившись в парк Вижье на верховую прогулку. Он велел управляющему прицепить к Рэндж Роверу коневозку Империал и поставить в нее его жеребца. Приехав в парк, де Магерни неторопливо поехал по главной аллее, и вдруг обнаружил, что у него изо рта торчит сигара, прекрасная Коиба, которую он вставил в него ещё дома, но забыл её раскурить, поэтому Александр остановил лошадь, чтобы поискать спички и разжечь сигару. На дорожках парка виднелись редкие гуляющие пары, но де Магерни не обращал на них внимания, и не заметил мужчину в блузе, которого он только что обогнал на несколько шагов, старика работягу самой безобидной внешности.
Поравнявшись с Феррари де Магерни старик внезапно остановился, вытащил из его кармана зажигалку и крутить колёсико, пытаясь извлечь из неё огонь, в очевидном намерении раскурить короткую трубку, которую он держал в своих зубах.
– Хотите ли Вы моего огонька, месье?- спросил он, заметив, что сигара де Магерни не горела.
У этого старика было приятное лицо. Александр, внезапно вернувшийся с высот своей фантазии в наш бренный мир, не захотел его обидеть.
– Охотно, мой дорогой,- ответил де Магерни.
– Тогда, в добрый час! Попробую ещё раз извлечь огонь из моей старушки… Только вы смотрите, не загордитесь,- пробормотал старик,- это мне доставляет удовольствие…дать вам огонь. Только, нагнитесь немного ко мне, чтобы ветер не погасил пламя.
Александр не возражал и поместил конец своей сигары между ладоней старика, который раскочегарил свою старинную зажигалку и прикрыл пламя рукой.
– То то!- Воскликнул угодливо старик,- моя зажигалка, это вам не новомодные штучки, мой дорогой господин. Трут горит в защитном чехле и не тухнет, как ваши сигарные спички, не правда?
– Спасибо, мой друг.
– У вас, тем не менее, красивый зверь под седлом… я в этом разбираюсь немного, ведь отработал в своё время много лет кузнецом,- продолжил старик, ласково поглаживая голову жеребца и седло под Александром.
Внезапно бедное животное встало на дыбы столь стремительно, что чуть не сбросило с себя своего всадника, который тщетно пытался его сдержать. Какую-то долю мгновения жеребец стойко держался, но затем бросился прочь, издав ржание боли, в аллеи Вижье и Александр напрасно пытался его обуздать.
– Ах! Мерзавец!- вымолвил он сквозь зубы,- он опалил ему ухо зажигалкой… и теперь ничто не остановит моего жеребца пока он или не поломает все свои четыре ноги…или не снесёт мне голову о какое-нибудь дерево в этом парке или о машину на набережной Комерс… но, на этот раз, я оттуда не вернусь… кажется, этим убийцам из павильона все-таки удалось добраться до меня.
Александр не преувеличивал опасность, так как было очевидно, что три шанса против одного, что эта неистовая скачка закончится катастрофой.
Лошадь, которая понесла, испугавшись чего-нибудь или потому что её наездник внезапно грубо обошёлся с нею, всегда в конце концов останавливается, когда обессилит, но не факт, что к тому времени наездник останетесь в живых.
Существует много способов усмирить и обуздать лошадь, и самым действенным считается обхватить лошадь за шею и попытаться  прямо в ухо дать ей команду прямо в ухо остановиться, но в случае Александра этот метод явно не годился, потому что старик-негодяй явно опалил ухо лошади, которое сей час было её самым больным местом. Поэтому стоило применить другой метод. Попеременно опуская и натягивая поводья, сбивая темп и пытаясь помешать обезумевшей лошади броситься на какое-нибудь препятствие.
И Александру был в состоянии более чем кто-либо применять этот принцип конного спорта, и он был ему известен очень хорошо, так как уже в семь лет его отец начал заниматься с ним конным спортом и с тех пор он провел, образно говоря, свою жизнь в седле, верхом на лошади.
Но кобыла не просто понесла, она обезумела от боли, негодяй  поджёг и бросил ей в ухо трут, который продолжал гореть в глубине его. Лошадь не прекращала ржать, и время от времени давала козла, пытаясь отправить Александра прямиков в ствол какого-нибудь паркового дуба великана, после чего тут же срываясь в безудержный галоп.
Любой другой, кроме такого опытного наездника, как де Магерни, был бы уже раз десять выбит из седла, но он удержался, сохраняя полное хладнокровие.
Центральная Аллея парка Вижье широка и длинна, и со стороны проспекта парка Вижье она выходит к просторной круглой площади.
Именно надежда на счастливый шанс, что он получит возможность использовать преимущество свободного пространства перед собой и сделать вольт  позволяла де Магерни не терять надежды избегнуть серьёзного несчастного случая, тем более, что эта дорога не была загружена так, как бульвар Франка Пилатта. Ему до сих пор не попалось на пути ни одной машины, лишь вдалеке Александр заметил два или три припаркованных  такси, и несколько одиноких всадников. Следовательно, можно было не опасаться столкновения с кем-либо, так как редкие прогуливающиеся персоны спешили спрятаться за деревья, заслышав бешеный стук копыт и видя приближающуюся вихрем бешеную лошадь.
– По крайней мере, я не раздавлю никого,- говорил про себя последний представитель рода де Магерни,- но… хотелось бы надеяться, что я также не собираюсь сейчас свернуть себе голову… если мне свыше предначертано умереть, то я бы предпочёл, чтобы это случилась на дуэли… и как можно позже.   
Этот племянник смелого солдата был крепким парнем, и хотя прекрасно понимал степень опасности, которой он подвергался, он продолжал полностью контролировать себя.
Частенько говорят, что человек, которого ведут на эшафот, размышляет о своей жизни гораздо больше в течение последних секунд своего бренного существования, чем за все годы до этого, когда ничто не угрожало его жизни.
Это парадоксальное явление случилось и с Александром, галопирующим на своей бешеной лошади.
Кристальная ясность разума и память возвратились к нему. Он вспоминал свою прошлую жизнь и размышлял о будущем. Вся его прежняя жизнь с необычайной чёткостью предстала перед его глазами и он ясно осознал все последствия своей неизбежной смерти.
Де Магерни вспоминал своё детство и свою юность… годы, проведённые в колледжа, весёлые ночные кутежи, ужины с девушками и картёжные столы… лица забытых любовниц чередой мелькали перед его глазами.
Он вспомнил также гордое лице графини и целомудренное изображение Одетты.
И он думал:
– Им будет гораздо хуже, чем мне. Я прожил свою жизнь без страданий и без забот. Я ухожу из жизни в благоприятный момент. Я не узнаю ни старости, ни бедности. Но они…! Мадам Соколофф со всех сторон окружена преступниками и злодеями, которые поклялись погубить её и пресными никчёмными поклонники, которые целят только в её состояние. После меня у неё не будет больше ни одного настоящего друга, кроме Венсана Прозе… которому самому угрожает опасность… он не сможет защитить графиню, ведь те, кто оклеветал его, не успокоятся и доведут своё дело до конца, и сумеют погубить его репутацию. Де Соколофф никогда не сможет выйти за него замуж. Этот брак, который бы спас её… Но Ревенек найдёт средство ему помешать. И бедная графиня, одна против целого сонма ожесточённых ненавистью врагов, изнеможет как лань, затравленная сворой гончих. Это будет их желанная добыча, они её сожрут… а ведь я был уверен в том, что сумею вырывать её из их зубов, разжать их гнусные челюсти, поскольку намеревался освободить  её от брата- преступника и я бы заставил её последовать моему доброму совету, и пойти к следователю и честно рассказать о своём приключении.
А Одетта! Брат останется с нею, но этот брат не достаточно вооружён для таких серьёзных сражений с мафиозным сообществом. Его преследователи легко расправятся с ним. Он никогда не найдёт себе работы, потому что  эти мошенники выписали ему волчий билет. На что он будет жить? Венсан не боец, и мысль о том, что он оставил Одетту без поддержки, и почти без средств к существованию… куда приведёт она его? …
И ещё… даже если бы я подумал своевременно о том, что каждый приличный человек должен написать завещание… чтобы я оставил после себя… что осталось от моего состояния и кому оно достанется! Но… нет… все, что я не успел проиграть и прокутить достанется моему дяде, который унаследует после меня… получается… только он выиграет хоть что-то от моей смерти, а всем остальным в этом мире, кого я любил, я своей  смертью принесу несчастье.
Заметим, что Александр де Магерни затратил намного меньше времени на размышления обо всем этом, чем потребовалось времени, чтобы описать его мысли.
Кобыла, как никогда безумная от боли, не замедляла свой бешеный галоп. Она пролетала, как пушечное ядро, мимо редких испуганных гуляющих прохожих, хотя со стороны некоторые из них даже оказались щедры на робкие попытки её остановить, но увидев вблизи раздувающиеся ноздри жеребца, испуганно шарахались в сторону, осознав смертельную опасность этого предприятия.
В этом головокружительном галопе лошадь под де Магерни достигла, наконец площади возле проспекта парка Вижье.
Справа от этой круглой площади манеж, а слева, большой каскад искусственных водопадов, рядом с которым очень модное в хорошую погоду кафе-ресторан.
Александр, по прежнему хладнокровный, был в состоянии рассмотреть людей, сидящих за столиками на открытом воздухе, и… всадника, под которым была вороная кобыла… всадник, который, не покидая седло, глотал содержимое пивной кружки, стоявшей прямо на подносе, который держал перед ним гарсон.
И поскольку у Александра было прекрасное зрение, он даже издалека узнал этого пьющего верхом наездника.
Американец из его клуба, тот самый Байден, который не так давно с такой невероятной вежливостью приветствовал его в Каннах.
Заметив этот персонаж, Александр ощутил, что его охватывает приступ несказанного гнева. Он забыл, что в каждое следующее мгновение может свернуть себе шею, злясь на себя за то, что этой антипатичной ему личности возможно удастся поприсутствовать при его падении.
Человек, сидящий в седле лошади, которая его понесла во время прогулки, всегда смешон… и менее всего Александру улыбалось сейчас избежать неизбежного и не явиться сейчас перед глазами месье Байдена, который не преминул бы, разумеется, посмеяться над его положением.
И посетители ресторана вторили бы ему хором. Это- безусловное правило в подобном случае, и когда роскошно одетый всадник падает с лошади, зрители этого импровизированного спектакля начинают с того, что топают ногами от удовольствия и практически кричат бис, прежде чем начинаю помогать подняться несчастному актёру, если только он сохранил свою голову на плечах или не переломал себе ноги и руки.
Сильно раздражённый мыслью о том, что он послужит причиной взрыва смеха для этих дураков и подозрительного янки, де Магерни совершил ошибку в выездке, первую с тех пор, как он ещё в детстве уселся в седло на свою первую кобылу.
Александр до сих пор ограничивался тем, что прижимался к шее своей лошади, время от времени отпуская и натягивая поводья, и благодаря этой системе ему до сих пор удавалось избежать несчастного случая, но в этот момент он приложил более жестокое усилие, чтобы изменить направление и направить кобылу на манеж, где он смог бы её укротить.
Результат этого рывка был катастрофическим, гибельным.
Внезапно кобыла мощно взбрыкнула четырьмя ногами, и де Магерни был, как из пращи, выброшен вперёд, и упал вниз головой на землю.
Затем, когда дураки закончили умирать со смеху, все одновременно устремились к нему, чтобы помочь подняться, пока это не было слишком поздно.
Месье Байден торопливо спешился и побежал к дн Магерни наравне со всеми.
Лошадь де Магерни, свалившись после своей эскапады, свернула себе при падении шею и издохла, и со  стороны не казалось, что судьба её всадника намного лучше.
Александр оставался лежать распростёршись ничком, раскинув руки, раздвинув ноги и не шевелился, как труп.
Американец, пришедший первым в этой гонке за раненым, встал на колени около тела и перевернул его навзничь.
 Глаза де Магерни были закрыты и он не подавал никаких признаков жизни. Тонкая струйка крови вытекала из уголка его рта и вполне можно было предположить, что при этом ужасном падении он разбил свой череп.
– Он умер!- послышались крики всех сторон.
Месье Байден приложил голову вначале к его лицу, потом к груди и громогласно заявил, что он ещё дышит.
Люди, которые окружили их, приняли американца за врача, и он, казалось, не спешил разубедить их. Наоборот, он продолжил осматривать де Магерни, совершая его столь искусно, как это мог сделать только настоящий доктор. Он рассуждал о подозрении на перелом основания черепа, о сотрясении мозга, о коматозном состоянии, и пройдя длинный перечень научных терминов, он закончил фразой о том, что раненому невозможно оказать помощь на месте и необходимо, не теряя ни минуты, отвезти раненого к нему домой.
Он добавил, что он узнал адрес раненого и сопроводит его.
Речь шла только о том, чтобы найти такси, и моментально подвернулось одно, проезжающее мимо со стороны Мон-Борон.
Властное лицо всегда магическим образом действует на толпу буржуа, и никто не подумал справиться о праве месье Байдена распоряжаться человеком, который был без сознания, или хотя бы попросить его.
Четыре господина по своей доброй воле подняли беднягу де Магерни и уложили на заднее сиденье такси, а Байден сел на переднее сиденье, и приказал водителю отправляться на улицу Рю де Сент-Рьель, 29.
Все это было проделано столь быстро, что люди, привлечённые этим несчастным случаем, увидели лишь, как говорится, только стоп-сигналы удаляющегося такси.
 Де Магерни попал, таким образом, в руки и в полную зависимость от человека, которого он совсем недавно отказался даже поприветствовать, и, в это время, дядя д'Ор в Ницце не подозревал о том, что его племянник был в смертельной опасности.
Графиня об этом подозревала ещё меньше, так как ей вообще не было известно о существовании этого американца.
Если бы несчастный де Магерни был в состоянии рассуждать, он спросил бы себя, почему месье Байден взял на себя такие хлопоты о нём, но Александр не видел и не слышал ничего. Его сейчас могли легко сбросить со скалы Мон-Борон в залив Ангелов, и он бы этого не почувствовал, беззаботно и навечно погрузившись в морскую пучину. Де Магерни был в этот момент лишь только инертной массой. Материальная жизнь ещё дремала в его теле, но мозг больше не размышлял.
Впрочем, месье Байден, разумеется, не имел черных замыслов и намерений покончить с де Магерни, добив его раненый организм тем или иным способом… воспользовавшись его беспомощным состоянием… после того, как он только что столь рьяно и с таким усердием его спасал, и доказательством тому было то, что он его действительно вез на улицу Рю де Сент-Рьель.
Как он узнал его адрес? Возможно… спросил в клубе, после партии в Баккара, обыграв в пух и прах Александра.
Как бы то ни было, во время пути, который был длинен и достаточно долг, Байден продолжал ощупывать лоб Александра, заботился о том, чтобы таксист объезжал ухабы и прибыв на место назначения, он помог камердинеру перенести Александра в его спальню и уложить на кровать.
Александр ещё не открыл глаза, но уже дышал регулярнее и кровь стала снова подниматься к его бледным щёкам.
– Месье де Магерни упал с лошади в парке Вижье,- сказал американец.- Я позабочусь о нем, пока вы сбегаете за его лечащим врачом.
Слуга, поверив, что он имеет дело с другом своего хозяина, поспешил выполнить этот приказ, который он только что получил, и Байден остался наедине с раненым.
Если бы у него были дурные намерения, то это был идеальный момент для их претворения в жизнь.
Известны случаи, как говорят, когда смелые мошенники пользовались подобным случаем, чтобы ограбить квартиру.
Но господин, который легко выигрывает за вечер в карты сто тысяч евро, не нуждается в том, чтобы рыться по шуфлядкам в поисках нескольких сотен евро.
В тоже самое время нужно отметить, что он не думал также и о том, чтобы похлопотать о несчастном Александре, чтобы вывести его из состояния обморока, в котором он по прежнему пребывал.
Со стороны могло показаться, что он пришел в особняк, чтобы составить реестр движимого имущества, принадлежащего де Магерни, так как он принялся слоняться по комнатам, близко рассматривая картины, висящие на стенах и предметам искусства: медальоны, статуэтки и другие экспонаты, которые украшали этажерки.
Без сомнения, он не нашел того, что он искал, так как вскоре прошёл в столовую, где его внимание привлёк портрет, который полностью захватил всё его внимание.
Этот портрет… а это был портрет месье де Магерни-отца, при полном параде… капитана полка президентской гвардии.
Байден долго, минут пять его рассматривал, после чего он проворно спустился по лестнице и вышел из дома, не беспокоясь о раненом, которого он не потрудился хотя бы осмотреть на последок.
Байден теперь знал то, что хотел узнать.
КОНЕЦ ПЕРВОГО ТОМА