Лёва Штейн с детства ненавидел скороговорки. Мало того, что они практически полностью состояли из звуков «р», так их ещё нужно было быстро и чётко произносить. Эта история взаимной нелюбви началась с дров, зачем-то расположенных во дворе. Там, где жил Лёва, было много дворов, но ни в одном из них он не видел никаких дров. Бельё на верёвках висело. Туалетов общественных без такой глупости цивилизации, как канализация, сколько угодно. Столы доминошно-шахматно-карточно-распивочные со скамейками в каждом дворе. Но даже наличие во дворах травы не делало скороговорку более реалистичной, по мнению Лёвы.
Отсутствие всякой связи скороговорок с жизнью только подчёркивало их искусственную сущность. А эти неведомые корабли, так и не сумевшие вылавировать в далёких морях, вообще вызывали у Лёвы панические настроения. Уж если им, кораблям, не удаётся, то что говорить о маленьком еврейском мальчике, оказавшемся в океане жизненных неурядиц уже своим фактом рождения.
Но последней скороговорочной каплей, оказавшей негативное влияние на мировоззрение Лёвы, оказался Карл, укравший кораллы у Клары. Дрова и особенно корабли Штейн ещё как-то мог себе представить, но эти двое, не поделившие кораллы, стали предметом ненависти на много лет.
Вы можете подумать, что эта неприязнь к скороговоркам связана с тем, что Лёва, как утверждает нездоровая молва, не мог произносить звуки «р». Ничего подобного. Он делал это лучше ровесников ещё по детскому саду, акцентируя «рррр» где надо и не надо, чтобы подчеркнуть свои способности.
А ненависть к поговоркам усугублялась мучениями его одноклассницы Людочки, которая вместо «р» произносила «в». Представляете, каково было Лёве видеть, как девочка покрывается краской и мучительно произносит, стоя у доски: «Во двове твава, на тваве двова». Штейн готов был схватить её за руку и сбежать из школы. А учительница Мария Филипповна, проверяя одобренные РОНО методики, не отпускала Людочку, заставляла на миру произносить другие скороговорки, доводя девочку до состояния паники.
Как-то Лёва решился на отчаянный шаг и поднял руку, когда учительница спросила, кто хочет показать Людочке, как правильно произносить скороговорки. Мария Филипповна увидела его поднятую руку и нехотя кивнула. Штейн вскочил и буквально заорал: «Когабли лавиговали, лавиговали…». Радости преподавателя и одноклассников не было предела. А как же, Лёва, наконец-то, заговорил так, как и должен был говорить всегда. А до этого как-то удачно прикидывался. К Людочке больше вопросов не было, а Штейн со злостью выкрикивал одну скороговорку за другой. Причём постоянно путался и вместо «р» произносил то «г», то «л». Но кого это волновало? Класс во главе с преподавательницей заходился от восторга. Только Лёвин друг Паша после уроков строго спросил: «Тебе делать нечего?». «Нечего!», – возбуждённо крикнул Штейн.
Этот поступок Лёвы что-то подтолкнул в сознании Людочки, и она буквально через неделю сначала неуверенно, а вскоре и чётко начала произносить звук «р». Теперь и Штейну не было никакого смысла прикидываться, но ненависть к скороговоркам у него уже засела на уровне подсознания.
Однажды, уже в средней школе, когда начали проходить историю революции в Европе, Лёва узнал, что Карл и Клара были не просто выдуманными персонажами скороговорки, а реальными людьми. Когда Штейну и его одноклассникам на уроке впервые рассказали о Карле Марксе и Фридрихе Энгельсе, Лёва не связал этих теоретиков революции со скороговоркой. Тем более, что на многих портретах они изображались вместе с Лениным, вождём мирового пролетариата, к которому вполне осознанно начинал относить себя и пионер Штейн.
Но мозаика сложилась в тот день, когда учительница истории впервые с придыханием произнесла имя Клары Цеткин. Тем же вечером Лёва открыл учебник и прочитал всё, что рассказывалось в нём о Цеткин и её роли в революционном движении. Закрыв книгу, он неожиданно произнёс: «Карл Маркс украл кораллы у Клары Цеткин!». Мама, смотревшая телевизор, не обратила внимания на вольную трактовку известной скороговорки, но отметила про себя с гордостью, что голос её сына начинает грубеть.
О своей исторической находке Штейн рассказал только другу Паше. «Не может быть!», – ответил тот, посмотрев по сторонам, но внутренне согласился с Лёвой. Многодетный Маркс, вечно нуждавшийся в деньгах, вполне мог пойти на такое преступление. А Цеткин, боготворившая идейного вдохновителя, не стала бы подавать на него заявление в полицию.
Вечером Павел за семейным ужином произнёс новую вариацию известной скороговорки. Его мама, член партии, работавшая деканом пединститута, пронесла ложку с куриным супом мимо своего рта, попав ею в раскрытый от смеха рот супруга, заведующего автомастерской.
На следующий день случилось небывалое. Лёва был приглашен к обеду в Пашину семью. После второго блюда хозяйка дома в дружеской форме, но строго-настрого запретила произносить эту ересь, если Лёва и Паша не хотят её смерти, а также увольнения с работы и лишения партийного билета.
– А просто говорить «Карл у Клары украл кораллы» можно? – поинтересовался Лёва. Паша от смеха скрючился на диване, а его мама, подумав, ответила, что лучше рассказывать про дрова во дворе или сушку на шоссе. Эти скороговорки, мол, не вызывают никаких вредных ассоциаций.
С тех пор ненависть к скороговоркам у Лёвы прошла, сменившись иронией. Впрочем, именно так Штейн научился смотреть на всё, что окружало его в жизни. И был прав.