ЗАПРЕТНАЯ ГАВАНЬ.
Часть 2.
ПОКРОВИТЕЛЬ МЕЛИОРАК.
Глава 15.
НА ПОДЗЕМНЫХ ДОРОГАХ.
РАССКАЗЫВАЕТ ПЕТРИК ОХТИ.
Некоторое время не происходило ничего особенного. Мы двигались вперёд, пока совсем не устали, и только тогда позволили себе отдых. Выбрали сухое место в одной из небольших пещер, куда проникали воздух, недавний дождь и свет Ви через щель в потолке. Заснули без караульных и спали без сновидений, хотя я надеялся увидеть Рики. Когда мы проснулись, Милло, уже разложивший свою скатерть, объявил, что мы лежебоки и что уже позднее утро. Он торопил нас в путь и очень неодобрительно отнёсся к намерению Бобы выкупаться в подземной речке, что пересекала коридор, которым мы прилетели сюда. Коридор и эта пещера носили следы давнишнего присутствия людей. Например, мостик через реку. Вообще, во время нашего полёта нам то и дело встречались разбитые тележки, истлевшие тряпки, поломанные инструменты, оружие и фонари с треснувшими стёклами. Даже была парочка скелетов – то ли ослов, то ли пони. Милло объяснил нам, что это оттого, что мы находимся неглубоко под землёй. Здесь, на самом деле, порой можно встретить человека, широкими коридорами срезающего путь от одного селения до другого – все подземные дороги известны и благоустроены, путешественники не сворачивают с них. Время от времени то тут, то там ведётся разработка драгоценных, полудрагоценных или поделочных камней. Иногда внешние пещеры служат пристанищем разбойников или даже кого похуже. И повсюду обитают животные гор. Раньше, рассказал Милло то, что мы уже знали, обитатели территории Покровителей жили везде в здешних местах: на поверхности и в пещерах - тоже. Гоняли хищников, сторожили подземные дороги. Но зло, принесённое с Зокарды губительно для их здоровья. Оно потеснило их за волшебную черту границы, заставило покинуть родные места.
- Нынче им очень тесно в центральных лесах и реках, - вздохнул Милло. Ко мне не раз обращались с просьбами что-то предпринять. Но я не имел права. Виркли то и дело поднимают смешные такие бунты, и, вообще, они делают вид, будто меня не любят. Говорят, я нерешительный. Но до сих пор был просто несовершеннолетним.
Лёка издал стон и уронил голову на колени. В его понимании несовершеннолетний – это такая глупенькая малявка-сикозявка, которая требует ежеминутной опеки. Бесполезно рассказывать ему, каким самостоятельным и самоуверенным он сам был лет в четырнадцать. Получается, что Милло для него – лишний повод тревожиться. Боба, чувствовал я, в какой-то мере разделяет мнение Малька. Случай с мостом они рассматривали, как остроумную шалость разрезвившегося подростка. Короче говоря, Милло в их глазах был ближе к детству, чем к зрелости. Они чувствовали ответственность за него не перед кем-нибудь, а перед самим Радо. Да что там Боба с Лёкой! Я тоже никак не мог считать нашего спутника взрослым человеком. Студент-первокурсник – вот с кем можно сравнить его, никак не иначе. Несмотря на тысячи прожитых лет. А это такой возраст, когда юноши без конца дерутся, меряются силами и влипают в переделки. Самый опасный возраст – по себе знаю. Посмотрите на моего Рики – он рано повзрослел, многое пережил, и уже опытный человек, путешественник, мастер и волшебник. Но всё же ещё мальчишка. Так и Милло. Он сказал:
- Теперь настало, может быть, время что-нибудь предпринять. И жениться.
Лёка нервно засмеялся себе в колени. Боба вытаращил глаза и спросил:
- А не рано?
- Раньше было рано. Теперь нормально. Так что давайте-ка собирайтесь поживей. Нас ждёт поход в глубокие глубины под горами, под землёй, в Дико Страшные места.
И вот мы уже снова в пути, и теперь он заметно понижался. Коридоры стали узкими и душными, красОты освещённых пещер не радовали. Чувствовалась тревога. Мы спинами ощущали толщу земли над нами, и, казалось, впереди нас ждёт что-то опасное, чуждое, страшное, угнетающее. Сердце порой то тоскливо сжималось, то пускалось вскачь, то замирало от страха. Мы оглядывались и жались друг к другу. Любой, даже тихий звук выводил нас из равновесия. А тут ещё Боба принялся шёпотом читать нам лекцию о подобных явлениях и о том, как и почему они возникают. Сказывался его опыт общения с отцом, который тщательно изучал вопрос о возникновении страха. Тьма была такой, что свет от волшебных шариков их диаметром и ограничивался. Ну, почти. Потолок стал совсем низким, лодка скребла дном бугристый пол, бедняга Боба скрючился совершенно. Нелегко приходилось и Мальку, имеющему рост намного выше среднего. Несколько раз мы вертикально спускались в дыры потолка в зал, расположенный под нами. Однажды не смогли протиснуться с лодкой. Пришлось выгружаться, проталкивать её, поставив вертикально, а потом спускаться самим в зависшую под дырой плоскодонку.
- Вот Петрик молодец, - шептал Милло. – Без этой летающей штуки путь был бы длинней. И сложнее, конечно. И дольше. А Норочка моя…
- Тс! – шикали мы на него, и это тихое «тс» отдавалось ужасом в наших сердцах, рождая эхо странной силы.
На это путешествие вглубь мы потратили целый день. И, когда на вольном воздухе расправила крылья душистая, ветреная, полная живых звёзд, шуршания и птичьего пения ночь, мы повалились без сил на спальные мешки в душной и холодной, словно бы мёртвой темноте, которую чуть раздвинул для нас один магический огонёк и один настоящий фонарь, от которого, право слово, толку было значительно больше.
- Милло, - позвал Боба, - ты точно заешь, где та пещера, что Чудилушка видел во сне?
- Я много чего тут знаю.
- Но ведь мальчики не стоят на месте. Куда дальше путь держать будем?
- Мы знаем, что они ищут меня, и Канеке известно, где искать. Значит, придём в ту пещеру, где я был заколдован, и будем двигаться навстречу. Если воспитанник Познавшего Всё просто выбрал подземный путь к моему дому, разницы никакой. Мы всё равно найдём мальчиков и мою Норочку. Она слаба и, конечно, задерживает продвижение. А тут мы! И поможем!
- Здорово ты рассуждаешь для своего возраста.
- Я очень сообразительный.
Не знаю, почему я распорядился оставить караул. Отдежурив своё время в этом неприятном месте, и сдав затем смену Лёке, я вытянулся и попытался заснуть. Но тревога была настолько сильна, что я всё ворочался и таращил глаза в эту липнущую и словно шевелящуюся, тяжёлую тьму. Я уговаривал себя, что всё хорошо, ведь объяснил же Милло, что здесь так всегда, что чернокрылые вряд ли сунутся сюда за нами, что я сам, как никто, знаю, что страх порой приходит ниоткуда, под воздействием природных условий или приборов, созданных человеком. Здесь природные условия были налицо. Даже если ужас, ворочающийся в моём сердце, создан давно, искусственно, противником Эи и Радо, то я ведь уже имел дело с подобным явлением, и бояться не должен. Только я, внушив себе это, начал успокаиваться, как Милло вдруг сел, потряс головой, поморгал глазами, заметил Малька и выдал:
- Хорошо, что ты на посту. А то знаешь, тут встречаются такие сущности… Лучше быть начеку.
После этого чудак откинулся на спину и безмятежно заснул. Я хотел помочь Лёке выглядывать в темноте неведомых сущностей, но сон навалился на меня, словно гора душной ваты, и я не смог устоять против него.
*
…Среди клубов и угрожающего шевеления темноты, едва превозмогая её, двигался маленький осколок света. Сначала я увидел руку, которая несла его, выставив далеко вперёд. Это не была рука взрослого мужчины, кусочек света лежал на ладони подростка, освещая её совсем немного и почти ничего не озаряя впереди. Я похолодел, поняв, что мой Рики, мой маленький брат, совершенно один там, где так темно, страшно и непонятно. Я попытался бежать за ним, но не понял, где у меня тело. Нечем было пошевелить, не на что было вскочить и нечем бежать… Зато чутьём анчу я безошибочно определил направление, в котором шёл мой мальчик. Я понял, куда он идёт. К Миче.
Чёрт возьми! Рики всегда любил Миче больше, чем меня, и боюсь, что так будет всегда! Что бы ни случилось на свете, Рики будет пробираться к Миче по непроходимым местам, наплевав на опасности и любые запреты. Доводы рассудка для Рики не существуют, если речь идёт о Миче.
Я попал в сети большой несправедливости. В то время, как Миче был для Рики обожаемым старшим братом, я был всего лишь другом старшего брата. Но я ведь не виноват, что так получилось, что мне не довелось быть всегда с ним вместе…
Что такое произошло со мной? Никогда я не чувствовал такую жуткую, болезненную обиду по этому поводу. Обиду на жизнь, на родителей, на проклятые тайны нашей семьи. Видимо, я смирился с положением вещей. В конце концов, сейчас мы с Рики очень дружны и близки, и он живёт с нами в одном доме и любит меня, и таких отвратительных тайн не осталось. Но в тот момент, когда я увидел его, одиноко бредущего по неровному полу подземного зала по направлению к Миче, в моё сердце словно вонзилось тонкое раскалённое лезвие, и я заплакал от боли неведомо чем – у меня ведь не было ни глаз, ни головы, ни рук, чтобы вытереть слёзы.
И знаете что? Для Миче тоже всегда и везде на первом месте Рики, а не я.
Между тем, я видел, что моё сокровище вскинуло голову, и в глазах у него не было страха. Он так и сказал вслух, глядя прямо на меня, хотя меня, вроде как, и не было вовсе:
- Петрик, я не боюсь.
Рики искал выход из этой пещеры. Дорогу, что приведёт его к Миче. Тем же безошибочным чутьём анчу, он ощущал, в какую сторону ему идти. Те выходы, что он уже обследовал, вели не туда или сильно удлиняли путь, а сама пещера была огромна и высока. Уже довольно долго Рики обследовал эту часть подземель, эту стену, уступы и закоулки. Он ощущал, как и я, что здесь должен быть выход туда, куда нужно, но всё никак не находил его. Потому что тот был узок, завален крупными обломками и находился значительно выше его роста. Даже поднятой рукой Рики не мог дотянуться и ощутить: это здесь. Он карабкался по выступам в месте, наиболее близком к заваленному выходу, но никак не мог как нужно обследовать стену. Забраться туда ему не удавалось.
Ну и пусть бы он теперь отступился, пошёл ко мне!
Ко мне, сюда, где наша компания расположилась на ночлег.
А потом мы вместе отправились бы дальше по нашим делам.
Некоторые дела у нас первостепенные – предотвратить войну, например. А Миче – он сам вляпался в это дело, значит, сам и постоит за себя, пока мы занимаемся тем, что важнее. И, пока мы занимаемся этим, Рики, наконец, поймёт, что я для него значу, что я ведь не последний человек в его жизни. И был бы в безопасности, конечно. Очень просто силой волшебства сбить мальчика с пути, заставить идти другой дорогой, к себе. Каждый нормальный человек поступил бы так.
А я ненормальный какой-то.
Мой маленький Рики, взобравшись, как мог высоко, привстал на камнях на цыпочки и вытянувшись в струнку, припал наискосок к холодной, влажной и тёмной стене, а сзади него, я чувствовал, присматривалась и прислушивалась опасная темнота. О, Эя! Сгусток мерзости невыразимой, наверное, одна из упомянутых сущностей. Меня не было там, ведь я не ощущал себя совершенно, но, если бы я захотел, я мог бы что-нибудь сделать с притаившейся, с подбирающейся по шажку опасностью. И тогда Рики был бы мне благодарен, и, испуганный сущностью, остался со мной, и никуда бы уже не пошёл без меня.
Я бы сделал так, будь я нормальным.
Рики снова выкрикнул зло и отчаянно:
- Я не боюсь! Я найду эту дырку! О, Миче, мой Миче!!
Столько было нетерпения в этом крике, столько страха – не за себя! И это вечное Рикино упрямство в его глазах – вечное его желание быть рядом с Миче, когда их пытаются разлучить!
Я, ненормальный, резко выбросил вперёд руку, которой у меня не было – и с грохотом посыпались камни, открывая узкий лаз, укладываясь даже в подобие грубой лестницы. Так, что теперь Рики можно было легко подняться выше и выбраться вон из этой пещеры. И дальше двигаться вперёд, к Миче, по открывшемуся пути. Чтобы Рики не испугался внезапного обвала, я осветил это место ярким, ясным светом, удивившись, что у меня это получилось в Дико Страшных местах.
Рики с победным воплем устремился прямо к обвалу, несмотря на то, что камни всё ещё катились и прыгали. Он карабкался по уступу, потом - по обломкам, что до того неведомо сколько лет закрывали проход. Он смотрел вверх, прямо на меня, я видел радость в его глазах, и слёзы почему-то, я видел, как он протянул ко мне руки и, крикнув: «Чудилка!», - споткнулся и упал на верху этой кучи. И тут же полез дальше, и в узкое это отверстие.
Я удивился восклицанию Рики. Мне на самом деле было не до проявления чувств. Я помнил о сущности, тихо подбиравшейся к этому месту, и бросился ей навстречу. Без оружия, и не зная, что же это за сущность такая и как с ней сражаться. То, что таилось в темноте, беззвучно бросилось на меня, я успел заметить напротив собственное отражение… В чём? В зеркале? Здесь?!.. Не успел затормозить, зеркало – блямс! – и разбилось от удара меня о стекло…
Я проснулся с криком, сел и понял, что закрываю руками голову, словно бы от осколков. Мои товарищи встревожено склонились надо мной.
- Петрик, что?
- Что случилось?
- Что ты кричишь?
- На тебя напали?
- Чудилка, ответь!
Я оглядывался, не понимая, что происходит, как я сюда попал и где был. И как я попал туда, где был? И где Рики?
- Рики!!! – взвыл я, бросаясь куда-то и яростно отпихивая руки, пытающиеся меня удержать.
- Что Рики? Что с ним случилось? Ты видел его во сне? – меня тормошили и приставали с вопросами.
Во сне? Это был сон? Видимо, да. Ведь не может такого быть, чтобы у меня не было ни рук, ни ног, ни головы, в то время, как вот же они!
- Они есть? Есть? – тыча Лёке в лицо свои пальцы, задал я наиглупейший вопрос. Предположив, что это был сон, я капельку успокоился.
- Что есть? Не тыкай мне в глаз своей лапой! – возмутился Малёчек.
- Уфф! – с облегчением выдохнул я. – Значит, лапы имеются всё-таки.
- Что это с ним? – отшатнулся Лёка. – Он считает себя животным?
- Каким конкретно животным ты себя считаешь, Чудилка? – озабоченно спрашивал Милло. – Мне сказали, что его брат Миче был однажды белым пёсиком. Петрик тоже может считать себя собакой.
- Нет, - покачал головой Боба. – Быть белым пёсиком - это не заразно и на брата перейти не могло. Петрик сказал «есть». Он просто сильно голодный.
- Чудилушка, я тебя накормлю.
Я чуть с ума не сошёл с этими людьми! Вообразили ерунду всякую! Прошло довольно много времени, пока я вразумил их и сбивчиво рассказал о своём видении. Теперь они всполошились пуще прежнего.
- Рики где-то один! – заламывал руки Малёк. – Почему он один? Какой, к лешему, Миче? Мальчик обязан быть где-то здесь вместе с Канеке. Он не мог бросить товарища одного! Нет, только не Рики!
- Ваш Канеке мог умереть, - глупо ляпнул многоопытный Милло. – Запросто. Он всего лишь ребёнок.
- Я убью тебя, бессмертного психа! – озверел Лёка. – Думай, что говоришь! И вообще, с Канеке твоя Аринар. Она тоже умерла?
- Нет, так нельзя, чтобы она умерла! – испугался наш Мелиорак.
- А Канеке, значит, можно?!
- Нельзя. Но бывает.
- Прекратите нести чушь, - повелительно произнёс Боба. – На вашем месте я задался бы другим вопросом. Если Петрик утверждает, что мальчик шёл к Миче, то откуда он узнал, что ваш брат здесь, на Мидар? Насколько я понял, их похитили едва ли не одновременно. Ни один из братьев не может знать, что другой тоже попал на этот берег.
- Некоторое время могли не знать, - повесив нос, вздохнул Лёка. -Но потом узнали бы непременно. Я даже представить себе не могу, чтобы они – и не узнали. Не спрашивайте, как. Это понять невозможно.
При этом Малёк покосился на меня, в прострации сидящего на спальном мешке.
- Нет, это вряд ли, - возразил Боба. – Узнать? Нет. Мальчик, видимо, пытается просто выбраться к Беглянке. На воздух. И, может, вернуться домой. Я его понимаю.
Я подскочил на спальном мешке:
- Говорю вам – вы что, не слышите? Рики шёл к Миче! Рики знает, где на этом континенте находится Миче, и потому теперь знаю я тоже. Если Миче будет оставаться там, то Полдневный Поиск больше не нужен.
- Ты знаешь, где Миче?
- Да, знаю.
- С ума сойти!
И тут Милло опять нас расстроил. Он сказал:
- Но, насколько я понимаю, это был всего лишь сон. А то я уже начал беспокоиться из-за сущности, которая следила за мальчиком Рики.
- В прошлый раз ты поверил сну и утверждал, что с его помощью получил весть о Норочке.
Вы понимаете, что случился новый всплеск паники, к которому я остался равнодушен. Я уже понял всё: про мерзкую сущность, что подкрадывалась к моему Рики, грозя бедой, и про разбившееся зеркало. Всё-таки, я имею представление о магии Радо. Учение о зеркалах – одно из её направлений. Постепенно дошло и до Милло. Он решил сделать перерыв в запугивании моих товарищей, примолк, обернулся, смешно сдвинул брови и, глядя на меня, как на птицу – падальщика, спросил:
- А я не понял, как тебя вообще пропустили в мои владения?
- Из вредности, наверное, - ехидно вставил Боба. – Из вредности противные виркли пропустили Петрика Охти. Чтобы напакостить нашему Милло от большой любви.
Я сказал, совершенно, на мой взгляд, справедливо:
- Что бы там ни было, ты не смеешь осуждать меня. Ты не знаешь, как я рос и как жил. Как таился и как прятал свои чувства. И каково мне было. Хорошо, что светлый Радо показал мне сейчас моё отражение. Я такой, как я есть, но я не причиню Рики вреда своей ревностью. Не встану на его пути к Миче.
- Хороший ответ, - одобрил Лёка. – Но меня всё же гложет такая мысль. А почему, ты всё-таки не встал? Как ты мог разрешить ребёнку лезть дальше по этим норам? Они опасны!
Я объяснил, посмеиваясь:
- На самом деле, не мог смотреть, как Рики прижимается к холодной и мокрой стене. Это вредно для здоровья. Он мог простудиться! Стена была грязной.
- Чудила ты, - ласково сказал Боба и погладил меня по голове. – Спасибо светлой Эе за то, что я встретил вашу компанию, ребята.
- Ладо, пусть за компанию спасибо Эе, но при чём тут Радо? Это не Радо устроил тебе такое испытание, Петрик. Тут Радо не может ничего, и нас не видит, - недоумевал Милло. – Тебе, отмеченному его благословением, конечно, здесь тяжелей, чем другим. Это сделали ОНИ.
- Кто?
- Здешние сущности.
- Опять сущности!
- Я уже не могу! Давайте перекусим – и в путь.
- В путь – это куда?
- Действительно, куда, если мальчики разделились?
- Тихо! – рявкнул я. – В путь – это навстречу Канеке. Пока мы не забрали отсюда Капараколку и Аринар, мы не имеем права уйти. Мы не должны разделяться. Мы догоним Рики потом. У нас летучая лодка.
Боба поднял руку, словно ученик:
- Хочу ещё раз напомнить, что это было испытание во сне. Мальчики, может, не разделялись.
- Что же мы тогда делаем здесь? Мы сюда потащились благодаря Петрикову сну, - вредным голосом вставил Милло.
Я молча жевал что-то для подкрепления сил. Не хватало ещё, чтобы Лёка сказал что-нибудь о том, что снам вообще верить нельзя, а Петриковым – тем более. И он сказал, предварительно похихикав:
- Чудила, выплюни угол скатерти. Возьми хлебушка.
- Я не жевал скатерть! – вместо меня откликнулся Боба. – И я бы взял с маслом.
Вы помните, какое прозвище в детстве носил великан?
*
- И кто же главный у здешних сущностей? – пожелал знать Лёка, когда мы покинули место нашего ночлега и, как уже повелось, спускались всё ниже, пересекая неширокую, но длинную пещеру. Милло всю дорогу рассказывал нам о красотах того, чего мы не видели – фонари и волшебные шарики не освещали почти ничего. Милло тоже только вспоминал, но не видел. Он помнил эту местность до того, как она была осквернена врагом Эи и Радо.
- Ты видел их главного, - пожал плечами Милло. – На планете Ви.
Воспоминания не из приятных. Мы все надолго притихли. До того момента, когда наша лодка вдруг рухнула на пол с небольшой высоты. Тогда мы, все четверо, выразились разными словами, на разных языках, но одинаково бурно.
- Дальше не полетит, - Милло остановил мои попытки поднять в воздух наше транспортное средство. Он ухватил лодку, водрузил себе на плечо и безо всякого усилия пошагал вперёд, а мы за ним. Он действительно очень сильный, даже когда не изображает из себя стихийное бедствие.
- Действует ли здесь магия? – наклонившись к моему уху, спросил Лёка.
Магия действовала крайне плохо. В каких-то местах хуже, чем в других. Дышать стало совсем тяжело. То ли от недостатка воздуха, то ли от предчувствия чего-то дурного, у меня мелко дрожали пальцы.
Это Дурное не замедлило вылезти на меня из-за торчащего на дороге валуна. Покачалось передо мной, пугая неопределённостью зловещих очертаний и сказало Плохому:
- Ну что же ты? Начинай. Вот он, Петрик Охти.
Плохое покачалось тоже, то приближаясь ко мне, отчего я таращил глаза и приседал от ужаса, то отдаляясь.
- А смысл? – сказало оно Дурному. – Он опасен и недоступен для нас.
- Тогда я начну, - заунывно и жутко откликнулось Дурное и показало мне прекрасную Някку, мой родной город. Я не знаю, как показало. Внутри моей головы или снаружи, в воображении или наяву. Мне виделись улицы, знакомые до последнего камня, до последнего куста, до игры света и тени в любое время года. Мне виделось весёлое, ясное, ласковое море. Мне виделся мой дом. Мои родители, занимающиеся своими обычными делами, родственники, приезжающие в гости. Их дети, сначала маленькие, играющие со мной в саду, носящиеся с визгом по галереям, дерущиеся и мирящиеся, и влюбляющиеся по-детски горячо и смешно. Дети, ставшие взрослыми и приезжающие ко мне, и поддерживающие меня в моих безумствах, и снисходительно глядящие, как уже их малыши носятся и скачут по лестницам и галереям моего дома, и вот уже маленький, любимый мой Арик бегает с ними.
Вот моя мама в платье вишнёвого цвета с красиво завитыми, тёмно-русыми волосами идёт мне навстречу по коридору. Я помнил, как она улыбалась при виде меня, протягивала руки, чтобы прижать к себе, поцеловать, но сейчас в её глазах нет улыбки, а выражение лица суровое и осуждающее: я вырос.
Ах, эта мама! До чего же она смешная, когда сердится! Это я протягиваю руки, чтобы обнять её, но она что-то говорит неодобрительно и уворачивается от меня. Да, я знаю, мама с некоторых пор вообще меня осуждает. Но что я могу сделать? Я кричу ей вслед, что хоть и не могу быть таким, как ей бы хотелось, но я ведь не плохой человек, но она не оборачивается. Я очень расстроен. Коридор моего дома кажется мне пустынней пустыни без её любви, без её одобрения.
Я оборачиваюсь к отцу, подошедшему близко, заглянувшему мне в глаза. А он любит ли меня так, как я люблю Арика?
- Как ты изменился, как повзрослел, что мне с тобой делать? - сокрушённо говорит папа, положив мне ладонь на плечо. Я не понимаю, что он имеет в виду. Никогда не понимал. Чем я взрослый хуже себя маленького? Разве я не послушный сын? Я послушен во всём, что не касается Миче. Но та вопиющая несправедливость, с которой относятся к моему брату, заставляет меня быть непокорным в этом вопросе. Папа говорит грустно и тихо:
- Ты всегда любил Миче больше, чем родителей, и боюсь, что так будет всегда! Что бы ни случилось на свете, ты будешь пробираться к Миче по непроходимым местам, наплевав на опасности и любые запреты. Доводы рассудка для тебя не существуют, если речь идёт о Миче.
Хмурю лоб: где-то недавно я уже слышал такие слова. Может, я сам говорил нечто подобное?
- Я вас люблю, - возражаю я. – Вас – как родителей. Не нужно меня ревновать. Вы радоваться должны, что ваши дети дружат между собой. Вспомните о вражде детей Унагды и ужаснитесь. Я тысячи раз доказывал вам с мамой мою любовь. Чего вы хотите?
Отец, наверное, сам толком не знает, чего он хочет. Он уходит вслед за мамой, оставив меня с горечью в душе, с чувством несправедливости и утраты.
И дальше мне мерещились странные годы странных непорядков у нас в Някке. Голод. Какие-то беженцы. Нищие на обочине. Гора оружия у моих ног. Дым горящей деревни на горизонте. Война. Почему-то вспомнился рассказ Бобы об ужасах, приходящих с болота, перепутались его воспоминания с моим недоумением: а что это происходит в моей стране?.. В куче мусора портрет отца и мамы, молодых, влюблённых, прижавшихся друг к другу, а я смотрю… Смотрю…
- Что прикажешь, Петрик, мой мальчик?
Я оборачиваюсь и вижу нашего адмирала, весёлого старика, игравшего со мной в детстве. Но сейчас он суров, а вовсе не весел. Таким я видел его у острова Куа перед боем с пиратами. Я замечаю разных людей, всё больше военных.
- Мы с тобой и за тебя, - говорит кто-то. - Нам следует проявить твёрдость. Ты помнишь историю великанов и королевича Бобы, который не пожелал её проявить?
В своей руке я вижу саблю. Ба! Да это Мичина сабля! Он ранил меня ею, когда сам защищал детей заговорщиков Корков и не разглядел, что это я, и что пришёл к нему на помощь. Я приветливо улыбнулся сабле, как старой знакомой.
- А чего, собственно, вы хотите? - спрашиваю я военных.
- Что скажешь, королевич. Того мы и будем хотеть.
Я посмотрел на свою страну, голодную и унылую, вконец разорённую. Да это же всего лишь полотно, заключённое в раму!
- Что ж, - усмехаюсь я. – Эту гнусную картину мы перевесим. Не понимаю, как у Лёки хватило духу написать подобный кошмар.
- Что ты, Петрик! – ахает адмирал. – Ты же культурный человек. Это не Лёкина картина. Это шедевр великого мастера Прибабаха Недокормлена. И надо проявить твёрдость. От простого перевешивания картины ничего измениться не может.
- А если мы, проявив твёрдость, сбагрим куда-нибудь эту картину совсем с глаз долой, а потом пойдём выпить и закусить? – предложил я. Эти мои слова встречены дружным боевым кличем повеселевших боевых офицеров.
Тогда я снял картину и задумался, что же мне делать с этой гадостью. Передо мной, покачиваясь и ужасая, по-прежнему торчали Дурное и Плохое.
- А нате-ка вам её в подарок, - нашёлся я и, протянув им полотно, облокотил его о камень. – Прекрасное применение того, что выкидывать жалко.
- Вот видишь, - сказало Плохое Дурному, выглядывая прямо из картины, - говорил я, что королевич опасен. Мог ведь и саблю применить. Видел, какая острая? Он вызвал из плена нашего господина и способствовал его погибели.
- Я думал, саблю он применит по назначению, как от него добивались, - ворчливо отозвалось Дурное и, проструившись между нарисованными беженцами, понюхало дым, лизнуло пустую миску нищего, а затем с хрустом погрызло кинжал в куче оружия.
- Порежешься! – испугался я. Неловко шагнул вперёд, оступился и упал. Перевернулся на спину и увидел склонившиеся ко мне встревоженные лица Лёки, Бобы и Милло.
- Что это он всё время орёт? – возмущался Боба, несмотря на встревоженность. – Орёт, бежит, падает. На поверхности не казался припадочным.
- Какой он тебе припадочный? – взвился Лёка. – Поговори у меня!
- Петрику плохо, - испуганно шептал Милло, ощупывая меня. – Его не оставляют в покое. Может, он не должен с нами дальше идти. Пусть подождёт здесь.
- Вы видели Някку? – спросил я, прервав причитания. – И картину Прибабаха Недокормлена?
- Совсем прибабахнулся, - ужаснулся Боба и заслужил гневный Лёкин взгляд. – И снова голодный.
- Отползёмте-ка от этого камня, там прячутся Плохое и Дурное, - предупредил я товарищей и продемонстрировал, как именно следует отползти. Ну, просто ноги меня не держали. Вместо того, чтобы отползать, Лёка кинулся за валун. И доложил, что там ничего нет, кроме холодной противной лужи и скользкой грязи.
- Гнусно, - сказал он.
- Страшное, жуткое место, - поёжился Боба, который никуда не кидался, а просто наклонился над камнем и заглянул на другую сторону. – Может, всё-таки поползём, а? Петрик потом нам расскажет про мастера Ненажору.
Я уже поднялся и, держась за Милло, заковылял дальше. Так мы и шли, пока не добрались до вертикальной узкой щели где-то под потолком – выходу в следующую пещеру. Проход был узким, ни Бобе, ни даже Лёке не пролезть. Предстояло немного его расширить. Тут Милло воскликнул:
- Вот дела! Забыли лодку! – и устремился назад.
Без него стало страшнее, чем с ним. Темнота надвинулась и прижалась к нам, и, казалось, поглаживала нас шерстяными тяжёлыми лапами, принюхивалась к фонарю и волшебному светящемуся шарику.
- Давайте, волшебники, шарахните по камням, - шёпотом предложил Лёка. – Чего стоять просто так.
Я попытался шарахнуть, но ничего не вышло. Всё, моя магия больше не работала, как и предупреждал Милло. Боба со стоном схватился за запястье: для волшебников тяжело внезапное прерывание их усилий. То, что я почти ничего не почувствовал, говорило о том, что я уже давно не маг в здешних местах. Боба же ещё что-то мог: из его ладони вырвался сгусток энергии и ударил по каменному краю щели. Раздался треск, потом грохот, посыпались камни и пыль – всё на нас, а мы были беззащитны, поскольку убитое темнотой волшебство Бобы не могло нас защитить должным образом. Мы кинулись в сторону. Боба сгрёб Лёку в охапку, закрывая его собой и таким слабым магическим щитом, что сквозь него пролетали крупные камни. Я упал на пол за маленьким выступом. Ногу мне сильно ушиб и поранил острый обломок. Наш фонарь погиб под камнепадом, маленький светящийся шарик прыгал в воздухе, как детский мяч по лужайке. Снова раздался треск. Большая глыба наверху прохода стала оседать вниз, щель увеличивалась. Я хотел убраться подальше, но мешали камни, наваленные вокруг.
- Беги же, Петрик! – в ужасе закричал Боба. Я попытался встать, но резкая боль в ноге заставила меня повалиться на то же место. Я видел, что Боба метнулся ко мне, протягивая длинную руку… и тут здоровенная глыба сорвалась и…
И была поймана на лету подскочившим Милло, маленьким, сердитым и взъерошенным, как воробей.
- Вы что?! – зашипел он на нас, подобно злой змее. – Вы зачем без меня? Вы что не слышали, как я говорил, что магия может не действовать? Устроили погром! Не подумали, как защититься! В таких случаях думать надо! Всё! Запоминайте немедленно: тут вы не волшебники, а обычные люди. Боба, повтори.
- Да поняли мы! – дружно повторили Боба и я. – Как такое забудешь?
А Лёка сказал Милло:
- Ты камушек-то положи.
Свою речь Милло произнёс, держа эту глыбу в руках над головой. Он аккуратно опустил её у стены, сбегал вниз за лодкой и первым начал карабкаться к расширенной щели. Всё это время он не переставал бурчать в адрес меня и Бобы что-то осуждающее.
- Люди вообще ничего не понимают! – то и дело гневно восклицал он. И приводил примеры людской беспечности.
- Стой, Милло! – крикнул я ему в затылок. Что делать – пришлось признаваться, что я не могу идти.
Снова все столпились вокруг меня. Милло бросил бормотать гадости про человечество. Он был так напуган, что вообще онемел. Я заметил: почему-то необходимость оказывать медицинскую помощь совершенно выбивает его из колеи. У бедолаги даже зубы застучали и затряслись руки.
- Ну, перелома-то нет, - радостно возвестил Боба, обследовав мою конечность. – Ушиб, правда, сильный. И рана будь здоров. Милло, могу я использовать заговоры для здоровья? Для остановки крови, например?
Несчастный Милло только кивнул.
Поскольку магия Бобы ещё немного действовала, ему удалось его шаманство. Правда, не так быстро и легко, как он рассчитывал. Он пожертвовал для перевязки частью своего большого полотенца. Я ещё больше зауважал Бобу: сам я начисто лишён способностей к исцелению. Он ловко промыл рану, заговорил кровь, добился того, что боль стала намного меньше, и наложил повязку с отваром зимпуры пурпурной. Отвар сделал Лёка, пока Боба занимался всем остальным. Поскольку огонь развести было невозможно, воду в котелке он вскипятил прямо на ладонях Милло – очень быстро. А потом там же остудил отвар, чтобы он меня не обжёг. Я бросил вконец испорченные штаны под камень, надел вторые и последние, и сказал, что готов идти дальше.
- Как бы не пролить лекарство в пути, - забеспокоился Лёка. – С котелком неудобно лазить по пещерам.
- Не надо лазить, - вдруг ожил Милло.
Он расстелил свою скатерть и поставил котелок с отваром в центр. И тот исчез. Раз – и нету.
- Когда будет нужно, скатерть нам его вернёт. Скатерть обладает и другими свойствами, но они нам пока ни к чему.
Пожевав немного, раз уж скатерть всё равно расстелена, мы тронулись в путь. Впереди бодро шагал Милло с лодкой на плече. Следом ковылял я, а Лёка с Бобой всячески меня опекали. Пол в следующем зале оказался на редкость бугристым и каменистым, даже, отчасти, скалистым, мне пришлось очень нелегко. Но, когда мы сели отдохнуть на берегу вытекающей отсюда речки, под белыми сводами коридора, которым она текла, Милло объявил, что мы почти пришли. Коридор-де ведёт прямо в ту пещеру, где он спал много лет, поражённый колдовством злого Лёкиного предка. Главное, держаться этого берега. Ещё меньше человеческого часа пути – и мы на месте.
Я, наконец, рассказал товарищам о моём знакомстве с Дурным и Плохим, а также с шедевром Прибабаха Недокормлена, и они весело смеялись со мной, пробираясь по скользкому берегу.
- Поверить не могу – до чего они примитивны, здешние сущности, фантазии никакой, - веселился Милло. – Если бы ты, Петрик, не был бы ИСКЛЮЧЕНИЕМ, если бы вы все не были бы ИСКЛЮЧЕНИЕМ, то тебе, или вам на моей земле устроили бы точно такое же испытание. Тебе, Чудилушка, обязательно. Хранители холмов – в первую очередь. У тебя ведь проблемы с родителями, да? И очень большие, не так ли? Но ты их вроде как любишь.
- Я их люблю! – возмутился я этой интонацией сомнения в голосе нашего Мелиорака.
- А интересно проверить. Могла бы получиться драма, как в прошлый раз, когда тебе привиделся Рики. Но ты всё обернул в шутку. И ты, конечно же, справишься со всем и проявишь твёрдость, когда надо.
- Когда… надо? Тебе сказали, что мне придётся что-то такое?.. Да знаешь ли ты, о чём речь идёт?! О смене власти.
Мне совсем не понравились такие слова. Как ни крути, а ведь Милло – брат мужа Матери Предсказаний, и мы видели, как эти предсказания славно сбываются с нашей помощью. Лёка сердито фыркнул, а Милло улыбнулся:
- Тс-с, тише. Ничего мне не говорили по этому поводу. Просто история Бобы засела в памяти. Давай скажем: если будет надо. Так тебе больше нравится? Да разве не проявляешь ты твёрдость ежедневно, королевич? Вот хоть сейчас: у тебя болит нога, а ты продолжаешь идти с нами, не захотел подождать там, на месте, когда мы вернёмся с Канеке и Норочкой.
Речка делала поворот влево, и в этом месте, в стене на нашем берегу зияла большая дыра. Из дыры в речку выливался быстрый, но тоненький, не толще пальца, ручьишко.
- Почти пришли, - объявил Милло. И собрался первым сунуться в отверстие.
Но нам заслонили дорогу. Прямо перед нами, не из чего, соткались три сущности, тёмные, страшные, огромные, без лиц, без нормальных рук и ног. Милло отскочил назад, и его сцапал Лёка, который по привычке попытался засунуть мелкое создание себе за спину. Но Милло очень силён – и он вырвался, конечно.
- Сейчас как дам лодкой! – предупредил он троицу, загородившую дыру в стене корявыми телами неопределённых очертаний.
От их присутствия темнота навалилась на плечи подобно горе, стало не то, что холодно – морозно. И сыро одновременно. Воздуха, казалось, не осталось вовсе, дышать приходилось с усилием, голову сдавило, как обручем, раненая нога заболела сильнее. В глазах пропала резкость. Я потянулся к очкам, чтобы протереть их, раз уж мы всё равно стоим, и сообразил, что я их давно не ношу. И тут средняя сущность резко выбросила вперёд несоразмерно длинную и корявую ручищу. Боба и Милло отшатнулись в стороны, мы с Лёкой остались вдвоём перед растопыренными пальцами, очень большими, чуть шевелящимися, состоящими из пяти примерно фаланг и, кажется, мохнатыми. Почему никто из нас не схватился ни за саблю, ни за ружьё, я не знаю. Может, потому, что сущности ничего нам пока не делали, не проявляли неприязни или агрессии? Только тихо шуршали и поскрипывали. В этих звуках улавливались интонации речи.
Длинная, корявая, мохнатая рука стала втягиваться и втянулась, наконец, куда-то внутрь сущности. Всё также молча, без лиц и глаз, эти трое разглядывали нашу компанию, выстроившуюся теперь по линеечке и даже по росту.
И вдруг средняя сущность поклонилась – не слишком утруждая спину, но почтительно склонилась перед Лёкой и передо мной. Её примеру последовали две другие сущности. Поклонились Лёке и мне, а почему?.. Пару минут затем странная троица скрипуче-шуршаще беседовала с Милло, и вот растаяла в темноте, унеся с собой все неприятные гнетуще–давящие ощущения, мороз и излишнюю сырость. Путь к нашей цели был свободен.
- Уф-ф! – выдохнули мы и от избытка чувств припали к большому обломку, торчащему у стены.
- Они не напали, - с удивлением, дрожащим голосом отметил Лёка.
- Вообще ушли, - слегка заикаясь, подхватил Боба. – Странные какие-то.
- Да уж, удивительные дела творятся, - тихо произнёс Милло. – Я думал, боя не избежать.
- Боя? Сражаться вот с ЭТИМ?
- Такая уж у них работа по воле Чёрной Нечисти. Когда они были призваны на службу, предводители оговорили нерушимое условие: сущности не трогают детей. Никогда. Со взрослыми же обязаны сражаться или как-то иначе губить. Боя не будет, а должен был быть непременно, я вам не говорил пока, но удивлялся: что же не нападают? Думал, это потому, что с вами я, а со мной они давно знакомы, ещё с моего детства. Конечно, я бы вас защитил, но всё это утомительно и отнимает время. В вас, Петрик и Лёка, сущности видят силу, большую, чем сила их господина: вы способствовали победе над ним. Я тоже способствовал, между прочим. Оговоренное условие позволило мне, несовершеннолетнему, творить в этих пещерах что угодно. И оп-ля! Чёрная Нечисть сбежал в тайную дыру Вселенной.
- Поэтому сущности ленивыми стали, драться не хотят, - предположил Боба.
Милло покачал головой:
- Теперь у них нет вождя, уже очень давно, как вы знаете. А они заброшены, оторваны от дома. Мне их жаль. Им нужен некто, кто отпустит их домой.
- Ты, Милло, можешь это сделать. С тобой они знакомы. Отпусти их.
- Всё не так просто. Я им не подхожу. Вы, Петрик и Лёка, подходите больше. И вас бы просили об этом. Но сейчас мне сказали, что они нашли того, кто им нужен. И на всякий случай пришли попрощаться. Ох, что-то будет!
- Это плохо?
- Не знаю. Смотря кто он, их новый вождь. Смотря, о какой услуге попросит.
Ещё не придя в себя после визита сущностей, я и Лёка, держась с перепугу за руки, последовали за Милло в проход. Боба тоже не мог успокоиться. Он шёл сзади и приговаривал что-то о том, какая интересная жизнь у нас и что он жутко хочет участвовать с нами в следующем приключении. В следующих! Чем больше – тем лучше!
- Нет-нет, - мотал головой Лёка. - Больше никаких приключений. Никогда в жизни. Тихо валяться в саду в гамаке – вот предел мечтаний. Приключайся сам, Боба. Лично я больше ни за что!
Милло оглянулся и посмотрел на моего друга долгим многозначительным взглядом мудрого старого человека. Мне стало не по себе. Видимо, Лёка и Миче правы, наши жизни вплетены в задумки покровителей Винэи, что бы они там ни говорили о самостоятельно выбранном пути. А я, было, тоже размечтался о гамаке.
Идя задом наперёд, Милло врезался лодкой в камень. Он теперь постоянно задевал ею за всё: такое было место – очень тесное.
- Дай сюда, - сказал Боба. Резким движением выдернув белую скатерть из кармана у Милло, он быстро расстелил её, и под возмущённый вопль нашего проводника, шмякнул на неё лодку. Та мигом скрылась с глаз.
- Когда надо – скатерть нам её вернёт, - довольно потирая руки, воскликнул Боба.
- Ух ты! Я и не подумал, - восхитился Милло.– Без такого длинного груза будет гораздо удобнее.
Мы заглянули в пещеру, где Роган Мале напал на Покровителя.
- Неприятно, - произнёс он, бросив беглый взгляд. Всё было закопчено и даже, кажется, оплавлено за те годы, что бушевало здесь пламя. Часть зала была завалена крупными каменными глыбами: потолок рухнул, когда теряющий сознание Милло попытался добраться до соперника. От того, конечно, даже горстки пепла не осталось. Поражало мужество Таена, прошедшего к самому центру разбушевавшейся стихии. Откуда он знал, что делать надо?
Ни Канеке, ни Рики, ни девушки, найденной ими.
Мы расположились отдохнуть и осмотреться за пределами пещеры, у её единственного входа. Надо было решить, каким путём двигаться дальше, навстречу Канеке. Здесь было что-то вроде перекрёстка.
- Не будем долго рассиживаться, - ставя фонарь повыше, произнёс Боба. Волшебные шарики больше не светили, мы пользовались обычными фонарями, захваченными с собой. Боба продолжил: - Ужасно чувствовать себя обычным, не способным использовать заклинания. Мне кажется, я сейчас очень слабый, уязвимый.
- Люди вообще очень слабы и уязвимы. Раз – и нет человека, - подхватил Милло излюбленную тему.
- Когда я пробую заклинания, у меня болят руки и ничего не выходит. Надо скорее подниматься выше или выходить в обычные места, не Дико Страшные. У Петрика без помощи может сильно разболеться нога, и даже воспалиться. И начаться лихорадка. Одна надежда на зимпуру пурпурную.
Милло побледнел и отвернулся. У него снова мелко задрожали пальцы. Я понял, что это значит, да он и сам говорил. За тысячи лет жизни это несовершеннолетнее существо потеряло многих, к кому привязалось, кого полюбило. Некоторых, возможно, из-за воспаления и лихорадки. Вот они – издержки бессмертия. Этот груз тяжёл для того, кто добр и открыт для любви и дружбы. А злобный Каиз, будь он помянут нехорошими словами, изо всех сил боролся за вечную жизнь. Ни о ком не жалел, ни о чём не грустил, не любил никого. Мне было горько думать об участи Милло и подобных ему. И почему-то было жаль оторванных от дома сущностей этих мест. Я тоже оторван от дома.
Поев, мы принялись осматривать начала ведущих туда и сюда коридоров. Нас интересовали те, что вели на юг, а не в другую какую-нибудь сторону. Вернее, осматривали мои товарищи. Я смирно сидел на месте со своей больной ногой. Честно говоря, я даже и не знал, как проделаю пешком путь до тех мест, где наша лодка снова сможет лететь.
- Я считаю, - решил Милло, - что этот переход приведёт нас к моей Норочке. Идёмте.
Вот, всё-таки, какова удивительная сила стечения обстоятельств! Если бы в тот момент, когда наша компания, преодолевая усталость, поднялась, чтобы двигаться дальше, не услышала за спинами шум, мы ушли бы с этого места, допустив непростительную ошибку.
Услышали мы звуки, похожие на плачь. Так ревут не столько от бессилия или обиды, сколько от злости. И глухие удары – словно кулаком по стене.
- Что это? Что?
Вся наша четвёрка ринулась в направлении, противоположном тому, куда нам было надо. Ещё пришлось преодолеть кишкообразный низкий коридор, по которому Боба продвигался едва ли не на коленях, Лёка – скрючившись неимоверно. За поворотом коридора мы увидели свет фонаря. В круге света, прижавшись к стене, сидел Канеке Капараколка и испуганно таращил на нас заплаканные глаза. Он спал, а проснувшись, плакал из-за того, что Мелиорака умыкнули, оказывается, у него из-под носа. И только поэтому мы так быстро и просто его нашли в Дико Страшных местах!
А проснись он несколькими минутами позже?..
Лёка первым прижал авантюриста к груди, осыпая успокоительными словами, и то гладил по головке, то целовал в повеселевшую мордочку. Тут и я подоспел, и процедура встречи повторилась. И, судя по тому, что голоса звучали как положено, и гуляло эхо и сквозняки, и нормально светил фонарь, это не было Дико Страшным местом. Проплешина среди тёмного колдовства.
Что-то тихо подошло и встало рядом.
Невысокая светловолосая девушка. Всё такая же страшно худая, как в моём сне. С браслетом из золотых цветов садовых деревьев на руке. Но платье больше не было рваным, а было красивым и целым.
Милло кинулся к ней с воплем: «Норочка!» - но девушка шарахнулась, присела, сжалась у стены в комочек. Милло протянул к ней руки, а она вдруг метнула в него нож, выхватив его из ножен на поясе Канеке.
- Чёртова девка, что ты творишь?! – вскричал Боба, успевший защитить нашего Мелиорака с помощью магии, что в этом месте действовала отлично. Никакого почтения к Покровительнице!
А Канеке сказал, криво усмехнувшись:
- Она ничего не помнит. Оставьте её в покое.
- Как не помнит?
- Обычно. Имени назвать не может. Не знает, где живёт и кто её родня. И как она тут оказалась, понятия не имеет. Но она волшебница. Учит нас новому. Магию помнит лучше всех. Ориентируется здорово. И знаете, что ещё? Не ждите Рики. Он взял и смылся. Это ж вообще ни в какие ворота!
- Смылся? Вот и не верь после этого снам!
- И знаете, куда пошёл?
- К Миче?
- Да, Миче своего искать. Вдруг решил, что он здесь, на этом берегу. Вообще чокнулся. Здесь Миче – и всё тут! И даже не стал со мной Мелиорака будить. Оставил записку – и был таков. Вот она, записка, читайте!
- Выдрать бы тебя, как я собирался, - вздохнул я. Взял тетрадку с набросками Канеке и стал читать текст написанный рукой Рики, знакомым уверенным почерком моего родного мальчика.
«Канеке, прости, но я ухожу, куда сказал. Теперь, когда с тобой взрослая местная волшебница, которая всё здесь знает, я могу уйти. Ни в каких Мелиораков я не верю – вспомни, что я тебе говорил, что мне снилось. Если он существует, твой Таен разбудил его собственными руками, вот и всё. Мой Миче попал в беду примерно в тех краях, где твой Таен. Вот и думай: ты можешь ещё меня догнать. Миче сейчас слеп, он нуждается во мне больше, чем ты. Найду его – и вот тогда смогу заняться твоим Таеном, который уже и мне как родной. Он, как ты знаешь, где-то там. До свидания».
- Рики разделил запас еды на три части, и ушёл, - всхлипнув, Канеке показал на запад. – А какой смысл? Всё равно почти по пути, и дела у нас с ним одни и те же. Небольшой крюк предстояло сделать до этого места, но он делать не пожелал. Умотал к Миче. Каково, а? Как только мы разбудили бы Мелиорака, так сразу все вместе отправились бы туда, куда Рики одного понесло.
- Если бы Мелиорак с вами согласился сотрудничать, - усмехнулся Милло.
Не обратив на него внимания, Канеке гневно воскликнул:
- Этот чудик, Рики, всё твердил про огонь, что будто бы заполняет пещеру, где спит Мелиорак! Что туда нельзя войти, а мой Таен сказал волшебные слова: «я не боюсь», подошёл к нему, и сам разбудил Мелиорака. Будто бы Мелиорак – это тот гадский огненный человек, который напал на Петрика, а должен был на Миче. Рики посещают странные видения. Вы представляете – о детстве Таена! Рики видит это во сне. Его рассказы совпадают с рассказами Таена. Как такое может быть – они даже не знакомы? Нет, это началось не в Дико Страшных местах, а в море ещё. Мало того. Ему повсюду мерещишься ты, дяденька Петрик, и он разговаривает с тобой. К тому же, Рики говорит, что там, где сохранились следы Чёрной Нечисти, вокруг него бродят тени. Высокие, корявые, даже слегка мохнатые. Они обращаются к нему почтительно, говорят что-то, словно просят о чём-то, а он не понимает их языка. Но всё время вслушивается, чтобы понять. Рики сошёл с ума, верно вам говорю. А теперь он бросил меня здесь с девушкой, у которой память отшибло… Ты дяденька, зря говоришь, что Мелиорак нам не помог бы. Он добрый и помогает хорошим людям. У него работа такая. А Таен – хороший человек, - обратился Канеке к Милло. – А ты, дяденька, что ли из приречных великанов? Или из Врат Сна? – спросил он у Бобы.
- Я из Вершинной Надцаты, - объяснил тот.
- Да ладно! Великаны Някки и Иверы вымерли ещё перед Мрачными временами. И даже не только Таен мне об этом рассказывал.
- Значит, Таен хороший человек? - желчно осведомился Милло, не оставлявший мечты пнуть моего товарища.
- Нет, Рики не сошёл с ума, - высказался я и поморщился от боли в ноге.
- Канеке, а ты не заметил, что мы пришли оттуда, где по твоим расчётам дрыхнет Мелиорак, - улыбнулся Лёка.
Требовался отдых и обмен информацией.
Мы остались на этом месте – островке среди Дико Страшных мест, благо потолок здесь был выше, чем в коридорчике, которым мы приползли.
*
Что ж, мы выполнили обещание, данное Таену, и пару пунктов из нашего плана – отыскали Канеке и Норочку. Но сбежавший Рики прибавил нам хлопот и волнения.
Канеке слушал нас с таким выражением лица, с каким я обычно смотрю увлекательную и смешную пьесу «Запретная Гавань». Он реагировал бурно, хлопал в ладоши, подпрыгивал и повизгивал. Канеке совершенно не был похож на голодного испуганного мохнатыми тенями ребёнка, утомлённого долгой и трудной дорогой. Он только злился на Рики и страшно переживал за него и за Таена.
- Так я и представлял себе потомка Капараколки, - с гордостью произнёс Милло, глядя на него. – Ничего не боится. Везде пройдёт. И на рожицу тоже похож.
Милло и Норочка сидели напротив друг друга. Он всё понял и не лез к ней с нежностями, хотя бросал на девушку такие взгляды! Она смотрела исподлобья, но заинтересованно. Даже если у женщины отшибло память, она не останется равнодушной к присутствию симпатичного парня. Норочка втихаря охорашивалась: поправляла волосы и браслет, играла длинными серёжками. Все признаки женского внимания к нашему спутнику были налицо. Она по большей части молчала. О себе рассказывала, что из прошлой жизни помнит только вспышку перед глазами – и всё. Ещё помнит брата. У неё был брат, который её очень любил. Он был старше. Мальчик Канеке ей напоминает кого-то, но кого, она не знает. Ещё она помнит деревья. Цветущие белым и розовым ветки на фоне синего неба и ослепительных солнечных лучей. Ей бы хотелось это увидеть. Это всё. Ах да! Она умеет колдовать. Видя, что у мальчиков, совершающих подземное путешествие, мало еды, она, не медля и не задумываясь, наколдовала им большое количество сухого пайка.
- Мне кажется, я раньше любила путешествовать. Знаю, что с собой брать в дорогу. Конечно, меня как-то раньше звали. Только уж никакой не Норочкой. Что за выдумки?!
- Может, Аринар? – предположил Лёка. Девушка надолго задумалась.
- Не знаю, - сказала она. – Но это имя мне нравится.
- Кто бы мог подумать! – всплеснул руками Милло.
- Да что же такое! – вздохнула девушка. – Этому человеку кажется, что мы раньше были знакомы. А мне кажется, что я его в первый раз вижу! Его я не помню.
При этом девчонка завлекательно поправила кулончик на шее. Это женское кокетство! Оно у них в крови и получается непроизвольно, помимо разума.
- Милло, она совершеннолетняя? – шёпотом спросил я на всякий случай.
- Даже постарше меня. На маленький кусочек человеческого времени.
Канеке дёрнул меня за рукав:
- Дяденька Петрик, это прогресс. Вчера она не помнила, что кого-то конкретно не помнит.
Боба, понимающий в медицине, осмотрел Норочку и поставил диагноз:
- Не стоит волноваться. Память вернётся. Сразу или постепенно, но обязательно. Так бывает от потрясения. А потом проходит.
И он всех поил отваром зимпуры пурпурной, который скатерть нам и вправду вернула вместе с котелком. Себя, Лёку и Канеке – от усталости, Аринар – для возвращения памяти и скорейшего восстановления после каменного плена. А мне лечил ногу.
Канеке был потрясён. Мало того, что так запросто познакомился с Мелиораком, он ещё и путешествует с самой Аринар, покровительницей садов. Восторгу мальчишки, любителя приключений, не было предела. Он чувствовал себя истинным потомком Отца Морей, сильным и умным, принятым в настоящую взрослую компанию, хоть и сплошь состоящую из чудил. И продолжал страшно тревожиться об ушедшем Рики.
- Как он узнал, что Миче на Запретной Гавани? – хотели мы знать.
- Странно всё это, - подпрыгнул Канеке. – Говорю, у Рики начались видения. В море ещё. То сидит себе, сидит, и вдруг как заорёт: «Петрик!» - и утверждает, что ты, дяденька, прямо вот тут. А то спит, всё нормально, и вдруг, здрасте вам, с утра пораньше рассказывает о том, как Таен ездил в город на педальном двухколёсе.
- На чём?
- На двухколёсной такой штуке, покрупней самоката. Можно использовать вместо лошади. На вашем континенте я такого не видел. Нормально это?
- Нет, не нормально. Почему у меня нет двухколёса? - огорчился Боба.
- Дело не в этом. Дело в том, что Рики, мне кажется, умом тронулся. Сидим недавно совсем, едим. Я думаю, это был полдень, но Поиска мы не проводили. Вдруг Рики как вскочит! И давай бегать туда-сюда. Руки вот так протягивает к стенам и говорит что-то сам с собой. Потом схватил мой карандаш, мою тетрадь и вот что начертил. Смотрите. Это карта. Вот Врата Сна. Вот Вилюйка. Вот какое-то место, где, по его словам, находится Миче. Он ко мне пристал, спрашивает, что я знаю об этом. А я ничего не знаю. Мы чуть не подрались, представляете! Если бы не госпожа волшебница, ох, мы бы и отдубасили друг друга! А я ведь ни сном, ни духом! По-моему, это бред, что Миче здесь находится. Ни в какие ворота! Рики вбил себе в голову, что брат попал в беду. Не знаю об этом ничего. Честно. Рики как ополоумел. Орал на меня, говорил, что никуда со мной не пойдёт, не верит в Мелиораков, что это я должен идти с ним, что я дурак, и всякое такое.
- Последнее утверждение мне особенно нравится, - согласился я.
- А мне нет! И вот мы поспали, просыпаемся, а Рики нету! Записку оставил и удрал.
- Он не сошёл с ума. Это просто Рики. У них с Миче особая связь.
- Ага! А чего ж он тогда орал каждую минуту: «Петрик! Мой Петрик! Не беспокойся за меня, у меня всё отлично! Ой, спасибо, что ты здесь, у нас ведь с тобой особая связь!» Да, всё время так верещал. С воздухом разговаривал. А потом взял и смылся. Давайте скорее к Таену пойдём!
- И пнём его! – потёр руки Милло.
- Нет. Просто пойдём.
- Поспим и пойдём, - рационально предложил Боба. Вытянулся и мигом заснул. Очевидно, над горами и лесами снова стояла ночь.
Какой-то неясный шум под утро слышался в той стороне, куда мы стремились. Не понять было, что это. Звуки обвала? Водопада подземной реки?..
ПРОДОЛЖЕНИЕ: http://www.proza.ru/2015/07/01/1596
Иллюстрация: картинка из "ВКонтакте".