Глас

Вячеслав Александрович шел домой. Мерные и аккуратные цоки каблуков добавляли яркости к, и без того взбудораженной, его собственной значимости. На улице был теплый весенний вечер. Легкий ветерок трепал его пиджак. Но это было приятно и свежо после долгого дня. Погода будто радовалась вместе с ним. Он улыбался.

Сегодня Вячеслав Александрович рвал и метал. О-о-о! Как он рвал! Как он метал! Как обстоятельно он подтверждал свои выводы! Как он мастерски парировал! Сколько эмоций видел он среди слушателей: и негодование, и растерянность, и смирение с правдой! Никто не остался равнодушным. Вот так он! После стольких лет упорного труда он наконец заставил отнестись к его взглядам серьезно. Целых пять лет он уже говорит и поражает. Но сегодня он превзошел себя!

Двадцать лет работы. Пять лет выступлений с лекциями. Итого двадцать пять лет (дожил до седых волос!) высмеиваний, отрицаний, оскорблений, одним словом – унижений. Но он-то знает, что они просто боялись признать, боялись подвергнуть сомнению устои их жизней. Как приятно смотреть на трещины, взявшиеся рассекать этот монументальный культурный столб! Вячеслав Александрович остановился и совсем несолидно похлопал себя по коленкам.

Да, безусловно замечательно иметь орудие борьбы и уметь его применить. Он заложил основы этой борьбы в настоящем, продолжая идеи великих из прошлого. Может, он даже и не увидит результат своих стараний, но о нем будут говорить. Ему будет обязано последующее движение.

Как же все-таки приятно смотреть на эти сладенькие лица, морщащиеся от осознания своей бесполезности. Риторика – великое искусство! Пусть оно порождение все той же вражьей силы, но, как известно, порой приходится бить врага его же оружием. Как же иначе этих понторезов (современное словечко нравилось Вячеславу Александровичу, он считал, что оно довольно емко характеризует этот тип людей) заставить услышать? Они же глухи к доводам разума, а точная наука для них химера, и знать они ничего не хотят! И понимать не пытаются, разбираться, анализировать. Знай себе умозрят во всех направлениях как хотят!

Вячеслав Александрович скривился, пережевывая вкуса лимона слово «творчество» и близкое к нему и такое же кислое – «творческий» в связке со словом «человек». Творчество, творческий человек! Сплошная вульгарщина, пошлость! Он в сердцах сплюнул.

И попал на дверь своей парадной. Опять отдавшись праведному гневу, как с ним иногда случается, он и не заметил, как пришел домой. Раздосадованный потерей над собой контроля, он вытер дверь ногой, сделал несколько глубоких вдохов-выдохов и почувствовал, что немного успокоился. Что почем зря переживать?

Вячеслав Александрович открыл дверь, поднялся на свой этаж, открыл еще одну дверь и с радостью и облегчением снял туфли, и через несколько минут уже принимал душ.

Поужинав, он уселся в свое кресло для чтения, уютно укутавшись в халат.

Вскоре объемный труд по методологии науки, упорно выскальзывающий из рук и стукающий по коленке, доказал Вячеславу Александровичу, что он очень хочет спать. Поэтому он отложил книгу, выключил торшер, снял халат и забрался под одело, и быстро уснул, улыбаясь хорошо прошедшему дню.

Ночью пошел дождь, поднялся сильный ветер и стал задувать в открытую балконную дверь. Занавеска скользила по карнизу, дверь качалась, скрипела и звенела стеклом, когда ветер толкал ее до упора. Какофония звуков была не громкой, но продолжительной и навязчивой и разбудила Вячеслава Александровича. Пришлось вылезать из кровати, чтобы затворить балкон. Но подойдя к двери и отодвинув занавеску, он вдруг услышал гул, слегка перекрывавший шум ветра и дождя. Гул был странный, непохожий ни на какую технику, какая была бы здесь уместна. Напоминал он, скорее, звук генератора, большого генератора. Откуда же здесь взяться генератору? Вячеслав Александрович точно знал, что неоткуда! Ему стало интересно, и он, накрывшись с головой халатом, вышел на балкон.

Он огляделся по сторонам, посмотрел вверх и вниз, но ничего не увидел, хотя гул был слышен. Простужаться в его планы никак не входило, и он уже собрался возвращаться в квартиру, как вдруг его осветил яркий луч света, а дождь вокруг него перестал. Вячеслав Александрович заслонил глаза рукой, но свет был такой яркий, что он совсем потерял ориентацию в пространстве, а вдобавок еще и опору под ногами – он начал взлетать над землей!

Свет резко вспыхнул еще ярче, и Вячеслав Александрович оказался в незнакомом ему месте, обутый в мягкие белые тапочки и одетый во что-то наподобие мантии тоже белого цвета. Помещение, где он, ничего не понимая, стоял и озирался, казалось, не имело стен: пол и потолок были болотного цвета, а вот вокруг был просто болотный цвет без каких-либо пространственных ориентиров.
«Наверное, сердце, – ни с того ни с сего подумал Вячеслав Александрович, несмотря на то, что был убежденным атеистом».
– Как твое имя, сын мой? – внезапно громыхнул со всех сторон строгий голос.

И вдруг Вячеслав Александрович подумал, что никакой он не Вячеслав Александрович. Он Слава, просто Слава.
– Слава, – робко пробормотал он.
– Слава, значит… Видел бы ты сейчас свое лицо, Слава, – вдруг рассмеялся голос. – Расслабься, это я так шучу, от скуки спасаюсь. Подожди, сейчас к тебе спущусь.

Послышался скрип, писк, шелест, шаги, и напротив Славы прямо в воздухе проявился освещенный прямоугольный контур, болотный цвет распахнулся как дверь, и из контура вышел человек. Среднего телосложения, с взъерошенными светлыми волосами, одетый в белый комбинезон. Он подошел к Славе, протянул руку и приветливо улыбнулся.
– Привет, Слава!
– Драсте, – тихо ответил тот.
– Да ты чего напрягся!
– А где я? И кто вы?
– Ты на борту моего космического корабля, а я наблюдатель.

***

Что говорить – Вячеслав Александрович был скептичен в отношении возможного существования разума где-то в далеком космосе. Поэтому наблюдателю пришлось сначала подвести его к смотровому окну, откуда открывался умопомрачительный (как считал сам наблюдатель и, конечно, был прав) вид на родную планету Вячеслава Александровича, потом отключить искусственную гравитацию, чтобы поболтаться в невесомости, посмеиваясь над нелепо-восторженным видом своего гостя, и только после этого Слава решил, что до такой имитации не додумается ни один клоун.
– Вы меня похитили? Зачем?
– Не то чтобы похитил, Слава. Иногда мы встречаемся с представителями вашего вида. Еще порой тут бывает скучно, а ты мне показался интересным персонажем, – наблюдатель улыбнулся, но это бессмысленная далее подробность, так как улыбался он, кажется, каждую минуту по поводу и без такового. – Предлагаю для начала пройти в столовую, выпить чая или кофе, или я мог бы предложить угоститься напитком из моего родного мира. Благо у нас схожие организмы!

Слава не хотел ни первого, ни второго, ни третьего, но и отказаться от предложенного не решился. Прохладный напиток оказался очень вкусным, свежим и имел интересный эффект – Слава чувствовал, как внутри у него разливается тепло, а в голове ложится штиль. Они сидели за овальным столом в удобных округлых креслах. Столовая выглядела так, как и называется, ничего определенно необычного Слава не заметил. Разве что незнакомого вида кухонные приборы, стоявшие поверху низких шкафчиков вдоль одной из стен.

Теперь скованность немного спала, и Славе стало любопытно узнать про корабль. Всего наблюдатель объяснить не смог, потому что не знал как, но описал Славе внутреннее расположение корабля. Шесть отсеков: кабина управления, смотровая палуба, столовая, ванная комната, грузовой отсек, он же шлюз, и демонстрационный зал – как раз то место, где Слава очутился после вспышки света. Все отсеки соединены довольно узким коридором с черными стенами, ярко светившими голубыми лампами, по которому они уже перемещались из демонстрационной в смотровую, а потом в столовую.
– А что такое эта демонстрационная? Там как будто не было стен.
– Да, такое впечатление создается, но на самом деле она не больше столовой. Это что-то вроде вашего телевизора или компьютера. Там я смотрю фильмы или слушаю музыку, отдыхаю.

Тут Вячеслав Александрович навострил уши – представитель развитой расы, расы шагнувшей далеко вперед человечества, смотрит фильмы? В голове колыхнулась рябь.

Поставив стакан на стол, он внимательно посмотрел на наблюдателя. Тот в ответ посмотрел доброжелательно.
– Какой интерес вы здесь преследуете?
– Не более чем академический! Многие времена и переходы у разных цивилизаций и видов схожи, и мы наблюдаем за вами, ищем аналогии.
– А чем интересен конкретно я?
– Убежденные личности всегда интересны, даже будучи порой противны. Вот ты, например, только и делаешь, что обвиняешь безделье. Расскажи мне, за что ты борешься?

¬Слава облизнул губы, нахмурился, кашлянул.
– За будущее!
– И какое оно, твое будущее?

Так-то фильмы могут быть образовательного характера или документальные. Нет причин сомневаться, и, вполне вероятно, в данном обществе он будет понят как нигде. Вячеслав Александрович встал, направил взгляд куда-то вбок и немного в недосягаемую глубину.
– Мне оно видится без бездельников. Это самое важное. Я представляю мир, где все при деле, все работают как единый организм, и никто не занимается ерундой. Праздность это опаснейший яд, убивающий стремление к прогрессу. Все эти творческие личности: фотографы, писатели, художники, певцы, музыканты, актеры и так далее. Люди, не приносящие никакой практической пользы. Ведь только если задуматься: каков мир был бы без их фантазий и иллюзий! Стройный, спокойный, равномерный.

Наблюдатель кивал, слушая Вячеслава Александровича.
– Я наблюдал – молодец, ты, забывая об отдыхе, изо всех сил стремишься открыть людям глаза! – воскликнул наблюдатель.
– Что есть отдых, когда есть дело жизни?! Отдых для тех, кто не знает, чего они хотят!
– Точно, точно!
– Ведь вы-то и должны меня понимать! Вы ушли в развитии дальше нас, и я буду прав, если скажу, что в вашем обществе все эти псевдоважные творческие рудименты отмерли, ведь так?
– О, у нас уже отмерли многие рудименты!
– Великолепно! – Слава хлопнул в ладоши и был готов подпрыгнуть от счастья. Ни одна из возможных оценок не будет столь ценна, как оценка существа из будущего. Вячеслав Александрович в очередной раз убеждался, что он глас грядущего, ратник неизбежного воцарения разума! – Раз времена и переходы схожи, то и мы придем к тому же! Сколько еще предстоит сделать! Жаль только я не доживу, не увижу победу разумного человечества над его неразумными представителями. Но теперь я знаю, что так и будет.

Он замолчал. Задумался. Сегодня замечательный день! Вдруг Слава спохватился – ему, наверное, сотрут память об этой встрече! Но наблюдатель его успокоил:
– Нет-нет. Обычно это стандартная процедура, но сейчас я провожу один эксперимент. Для которого, в общем-то, ты здесь и находишься.
– И что же это за эксперимент?
– Скоро узнаешь. В нем нет ничего страшного! Но для начала хочу с тобой еще поболтать. Вот ты говорил про фантазии и иллюзии. Как по-твоему: ты знаешь время, в котором живешь? Максимум, ты чувствуешь некий дух, присущий времени, и то лишь со своей позиции. Но знать – ты ничего не знаешь. Лет через двести про твое время и станет что-то известно, но не сейчас и не тебе. Согласишься?
– Пожалуй.
– Выходит, что то, что ты знаешь – это фантазия или иллюзия? Получается так.

Вячеслав Александрович, не отрывая взгляда от собеседника, сел обратно в кресло.
– Тогда я спрашиваю: есть ли что-то более истинное, чем вымысел?
– Реальный факт.
– Но любой факт подвержен проверкам и оспариваниям, можно доказывать его или отрицать.
– Доказуемо знание.
– Но в любое доказательство может закрасться новая переменная, что делает знание субъективным и временным!
– Но все равно, чем же правдива фантазия?
– А разве есть какой-то смысл спорить о том, что придумано? Фантазия заведомо ложна и потому истинна, ведь нельзя оспорить ложь, признающую себя ложью. Мы все живем в фантазии, и отсюда вопрос: что ты видишь плохого в творчестве, которое делает мир, может, и не практичнее, но красивее? Разве тебе не интересно посмотреть фильм или почитать книгу? Насладиться мастерством художника?
– Нет. Я не трачу свое время на то, что мне ничего не дает! ¬¬– уверенно заявил Вячеслав Александрович.
– Ясно, ясно… Но когда-то тратил, – до ушей улыбнулся наблюдатель.
– Это все не более чем компенсация скуки, а скука порождение безделья. И неизбежно вымирание этих попыток уйти от реальности и спрятаться от жизни!
 – Еще стаканчик? – резко сменил тему наблюдатель.

Он встал, взял стаканы и наполнил их из аппарата, напоминающего кофеварку.
– Сколько, должно быть, у тебя уходит сил на свои лекции.
– Да, это правда – очень много.

Слава чувствовал, что понят. Наблюдатель, видимо, хорошо себе представляет, что происходит на Земле, представляет, сквозь какую толщу глупости и завуалированной лени приходится пробиваться его, Вячеслава Александровича, идеям.
– Ни минуты покоя, – пожаловался он. – Работа круглые сутки, а иначе никак.
– Да, – сочувственно улыбнулся наблюдатель.
– Только так и можно чего-либо достичь.
– Не завидую я тебе, не завидую. Доказывать людям, что творчество бессмысленно, что отдых не более чем незнание, чем заняться – тяжелая ноша.
– И она только что стала легче!

Наблюдатель посмеялся.
– Думаю, я узнал все, что необходимо знать для проведения эксперимента.
– Что же это будет?

Слава совсем не беспокоился, наоборот – предвкушал что-то интересное из мира будущего.
– Пойдем в демонстрационную.

На этот раз стены в зале болотного цвета были видны, и на одной из них висела панель, к которой подошел наблюдатель и произвел какие-то манипуляции.

На миг стало совсем темно, но потом все пространство вокруг них залило светом. Слава не сразу понял, что происходит, но сообразив, почувствовал нарастающий восторг: они вдвоем смотрели фильм изнутри. Слава кружил вокруг своей оси, а мимо него и сквозь него пролетали облака, неведомые птицы, а внизу расстилалось зеленое поле. Фильм нес их к земле, и метров за тридцать до поверхности падение прекратилось. Слава вдыхал изменившийся воздух, пахнущий лесом, и ощущал на коже теплый ветерок.

Теперь перемещение происходило не вертикально, но горизонтально, и вдали виднелись невысокие постройки.

Началось долгое виртуальное путешествие по родной планете наблюдателя. Вячеслав Александрович не верил своим глазам. Он ожидал увидеть города будущего со зданиями, упирающимися в сами небеса, со снующими между ними летающими машинами, ожидал увидеть аэропорты и космопорты, побывать на производстве, посмотреть на роботов или на другие чудеса техники, думал ему покажут исследовательские институты размером с город и больницы, оснащенные техникой, которая и не снилась жителям земли. Больницу и институт размером с город он увидел, непонятного ему назначения роботов, вроде тоже (хотя и не был уверен, что именно видел). Но огромных зданий, наполненных людскими массами, не оказалось. Все городки, что им встретились, были маленькими и находились как будто посреди леса – такое количество растительности было в целом на всей планете – куда ни глянь, везде зеленое море до самого горизонта.
– Мы постарались свести мегаполисы к минимуму за их вредностью, – пояснил наблюдатель. – У нас всего по несколько больших городов на каждом материке, где выполняются административные функции.
– За их вредностью?
– Эти громадины шумели и давили, заставляя людей теряться и в мире, и в самих себе.

Слава покивал, но не очень понял, о чем говорит наблюдатель.

Наконец их полет прекратился, и фильм опустил их на землю в одном из этих небольших поселений. Дома здесь были не более четырех этажей, выполненные в красивом, но не вычурном стиле, за каждым из них были разбиты сады, газон, покрывающий всю землю между домами, разрезали дорожки, бегущие в разных направлениях, за городом (как заметил Слава еще с верху) населенные пункты соединялись широкими дорогами, предназначенными, видимо, для транспорта. И тут и там можно было заметить выделяющиеся пустые пространства, своего рода скверики, какой со скульптурой посреди, какой с фонтаном. И на скамейках, и на лужайках были люди, занимающиеся кто чем: кто-то во что-то играл, кто-то читал, кто-то беседовал, а кто-то просто грелся на солнышке.
– Эксперимент заключается в том, что мы показываем тем из вас, кто имеет какие-то четкие представления о будущем, по какому пути пошло наше развитие. Для каждого будет наиболее интересен свой определенный аспект.
– Какой аспект увижу я?
– Тебе, Слава, я расскажу про наше свободное время.

Пока они двигались в сторону одного из скверов, Вячеслав Александрович предвкушал увидеть воплощенные свои мечты. Увидеть людей, занимающихся важными делами в свое удовольствие, не интересующихся красотой цветочков на лужайках или какими-то там причудливыми формами облаков, людей, которые никогда и не подумают развить дискуссию о какой-либо совершенно умозрительной художественной тенденции. Одно только смущало – пока что его взгляд встречал людей будто бы ничем не занятых. Наверное, те, кто читают, читают что-то научное, а те, кто просто сидят на лужайках, заняты размышлением об изученном. Так решил Вячеслав Александрович. Тут они остановились, и он увидел женщину, пишущую статую перед ней на холсте.
– Неужели технологии еще не позволяют полностью отказаться от тренировки изобразительных навыков?
– Почему же? Позволяют.
– Зачем же она этим занимается?
– А зачем вон та компашка играет в мяч? – весело спросил наблюдатель.
– Тело это инструмент, который необходимо поддерживать в должном состоянии, – предположил Слава.
– Что ж. Надеюсь не разочаровать тебя слишком сильно, Слава. Эти люди отдыхают, иначе говоря – ничего не делают. И хочу предложить присоединиться, погреться, хоть и под искусственным, солнцем.

Наблюдатель взял за руку внезапно потерянного Славу, и они уселись на травку. Легкий ветерок играл листвой, доносились далекие голоса птиц, а где-то поблизости заиграла тихая ненастойчивая, а скорее сама по себе, музыка.
– Верно или нет, но мы отказались от того, о чем грезишь ты. Мы оставили культ дел, работы, успеха в прошлом. То, что мы с тобой видим, это обычный день, несколько утренних и дневных часов у людей ушло на выполнение той работы, которую надо было сделать, и теперь они играют, думают, читают, смотрят фильмы, говорят на разные темы. И никто не носится в мыле, не суетится в стремлении что-то обязательно свершить. «Безделье» позволяет подумать о себе, о себе и окружающих.
Когда-то мы вели себя точно так же, как и вы. Мы трудились, боролись, стремясь всеми силами создать фундамент жизни вовне. Мы разрабатывали концепции, методы, подходы, дабы определить жизнь в русло. Мы абсолютизировали и возводили, или ополчались. Упорно не желая признать, что мир многокрасочен, мы хотели закрасить его однотонно. Но мало-помалу, к нам приходило осознание, что ежедневно загоняя себя в рамки, мы ежедневно терпим поражение, потому как разочарования и сожаления следовали за людьми попятам. И тогда кто-то один, потом другой начали задумываться про всю глубину момента «сейчас»: насколько этот момент стоит на прошлом, и как он важен для будущего. И что же такое мечта в этом сейчас? Ответом послужил логический вывод: и то и другое настолько мимолетно, что практически не существует. Жизнь это всегда неуловимое мгновение, а раз так, есть ли смысл усложнять изначальную и естественную систему «ты для людей, люди для тебя» многомерными конструкциями? Есть ли смысл пытаться запихать в расчет то, что даже невозможно ощутить?
И тогда единственной возможностью отразить жизнь остается фантазия, ностальгия по ушедшему и непонятому, частично возвращающая тебя в это неуловимое мгновение. Поэтому в свободное время, Слава, мы не воюем с этой жизнью, а расслабляемся и в той или иной творческой форме осознаем ее и чувствуем.

Сложно сказать почему, из-за открытых и радостных ли лиц людей вокруг или из-за такой умиротворяющей музыки, но Слава совершенно спокойно воспринял слова наблюдателя. В нем не вскипело никаких протестов. Он только подумал: «Если все так, то зачем прошла вся моя жизнь? Ради чего было это противостояние?»
– Мне стало тебя жалко. Ты совсем забыл, что такое отдых, что такое простая радость хорошей погоде. И я хотел показать тебе, что можно по-другому. Даже беспокоясь о будущем, не абсолютизируя и не ополчаясь, можно по-другому.
– Наверное, – отстраненно ответил Слава.

Наблюдатель помолчал, и впервые его взгляд был серьезен.
– Пора домой. И, пожалуйста, постарайся отдохнуть.
– Я постараюсь.

***

Конечно, это все произошло на самом деле, но уже через неделю Вячеслав Александрович сомневался. Он не мог с уверенностью сказать, было ли это наяву, или, может, это был сон. Если это был сон, то без сомнения – кошмар. Вячеслав Александрович никак не мог понять и принять некомпетентных и глупых, и бессмысленных… в общем, понятно, кого.

А через несколько лет Вячеслав Александрович угодил сначала в простую больницу с диагнозом переутомление, а сразу потом и в специализированное учреждение для прохождения лечебного курса под присмотром психиатров.

В его квартире была обнаружена грубая самодельная мебель из простой, даже не крашенной, фанеры. Обои, которые раньше радовали красочным узором из цветов, теперь были закрашены белой краской. Картин, как уже ясно, никаких не висело, как и не было любых других украшений, не несущих смысла. По свидетельству соседей, однажды Вячеслав Александрович развел во дворе огромный костер, в котором сжег старую резную мебель и несколько коробок книг. Сам Вячеслав Александрович не смог последовательно объяснить причины своих действий. Он лишь повторял:
– Вы не понимаете! Я видел будущее! Там одни бездельники! Одни бездельники! Душить, душить эту заразу, пока еще не все потеряно!