Инна Флёрова формально никогда не состояла в отказе. Ее не выгоняли с работы. Она не была диссиденткой. Ей не пришлось сидеть на деревянной скамейке в обшарпанном помещении какого-нибудь районного нарсуда, выслушивая косноязычные периоды обвинителей и судей, и не довелось ехать в неторопливом «столыпине» в места, не столь отдаленные... Она просто жила своей жизнью. Но неумолимая логика событий и невероятные повороты этой частной жизни в Москве эпохи «зрелого застоя» привели к тому, что в октябре 1986 года в исландском городе Рейкъявик накануне знаменитого саммита Горбачев-Рейган посольством СССР в Исландии была устроена пресс-конференция, на которой было объявлено официальным голосом, что Инна Флерова с мужем могут ехать в Израиль. В тот же вечер эта формула была повторена в эфире всеми западными «антисоветскими голосами» на всех языках.
До поры до времени жизнь семьи Флеровых ничем особенным не отличалась от жизни любого интеллигентного еврейского семейства в Москве. Инна закончила экономический факультет МГУ и работала в известном Институте конкретных социологических исследований, которому было разрешено и даже предписано проводить социологические опросы по современным западным методикам. Профессия ее мужа Виктора – теоретическая физика – не сулила ему каких-либо осложнений в отношениях с властями и даже обеспечивала сравнительно сносное материальное положение. Да, конечно, у Инны были родственники в Израиле (в Кфар-Хабаде), но у кого из евреев их нет? Да, конечно, вопрос о возможности отъезда периодически возникал в семейных дискуссиях, но в какой еврейской семье он не возникал? В 1979 году уехали в Израиль мама Инны Евгения Яковлевна и младший брат Миша, но для Инны с Виктором видимых последствий этот отъезд не имел, они продолжали жить и работать в Москве, и даже смогли встретиться со своими израильскими родными на Золотых Песках в Болгарии. Слава Богу, все это происходило еще до начала компьютерной эры, и компетентные органы, наверно, хранили разные папки в разных шкафах.
Инна Флерова была человеком ангажированным и социально активным, да и ее профессия этому безусловно способствовала. Среди ее друзей были Эмиль Паин (будущий советник прозидента России) и Юрий Штерн (будущий член Кнессета), а ее двоюродный брат дружил с Толей Щаранским... В доме Флеровых никогда не переводились гости, и разговоры на кухне велись на самые вольные темы. В числе друзей дома Флеровых было немало людей, «состоявших на учете» в компетентных органах: Аркадий Попов, Виктор Фульмахт. Поскольку Флеровы считались не засвеченными, у них в доме хранились материалы для «Хроники текущих событий» и другие взрывоопасные документы этого же сорта, но внешне течение жизни было вполне спокойным.
Это плавное течение внезапно прервалось в год Чернобыля. Осенью 85-го позвонил Миша и сообщил, что у него обнаружили миелоидную лейкемию. Требуется пересадка костного мозга, маме уже сделали анализы, и она не может быть донором. Нужно срочно проверить на совместимость Инну. Миша прислал все необходимые медицинские справки, но на обращение за туристической визой в ОВиР последовал стандартный формальный ответ: «с Израилем у нас нет дипломатических отношений, выезжайте, как все, на ПМЖ с целью воссоединения семьи». Процедура «воссоединения» началась с выяснения отношений по месту работы. В Институте химической физики, где работал Виктор, шероховатости возникли только на персональном уровне взаимоотношений с ближайшим начальством. Инне в ее институте конкретных исследований выдали «ярости масс» по полной программе, но отпустили. Ловушка сработала в другом месте. Отец Виктора, ученый, всю жизнь проработавший в системе «Средмаша» (под этим эвфемизмом скрывалось министерство ядерного вооружения и всего, что с ним связано), был человеком твердых убеждений и тяжелого характера. Он категорически отказался подписать справку об отсутствии материальных претензий к сыну, входившую в обязательный комплект документов на выезд, и никакими силами это его решение изменить не удалось. Так Виктор «сел в отказ». И семья вместе с ним.
И тут пришло в движение все «хорошее общество», собиравшееся на кухне у Флеровых. Частное дело их семьи немедленно стало общим делом всего московского Отказа. Оно быстро дошло до израильского Центра информации о советских евреях, пресс-секретарем которого был в то время Юрий Штерн. В доме Флеровых стали появляться западные корреспонденты, а в кустиках у подъезда разместились крепкие молодые ребята невыразительной внешности. Пошли публикации в газетах, выдержанные в лучшем духе советской печати. Самая разудалая из этих публикаций появилась почему-то в «Ленинградской правде». Даже журнал «Крокодил» откликнулся статейкой. В Москву приехал профессор Гейл делать операции по пересадке костного мозга облученным чернобыльцам. У него в руках были все медицинские документы и обращения Флеровых. Гейл должен был встретиться с Горбачевым, и существовала надежда, что он добьется разрешения на выезд. Но не получилось. «Инна Флерова с мужем» стали непременными персонажами ежедневных программ новостей всех западных радиостанций. А время, отпущенное Мише Ширману, быстро истекало... Были испробованы все способы воздействия, включая голодовки. Сначала голодала Инна, потом Виктор. Были подключены американские конгрессмены, участвовал аппарат Белого дома. Биби Нетаниягу, который тогда был послом Израиля в ООН, принял эту историю близко к сердцу и немедленно связался с генсеком ООН. Но бастионы ОВиРа так просто не сдаются, и справку об отсутствии материальных претензий никакие петиции и обращения международных организаций не заменят. Советский МИД не говорил ни «да», ни «нет». Началась кампания по подготовке встречи Горбачева и Рейгана в Рейкъявике, и стало ясно, что это последний шанс. Из Израиля в Исландию отправилась большая группа из Центра информации. В этой группе был и Миша. Пресс-конференция Михаила Ширмана была назначена накануне саммита, на который советское руководство возлагало много надежд, и любой камешек под колесами мог поспособствовать аварии... Сакраментальная фраза была произнесена и услышана всем миром. Саммит не принес Горбачеву политических дивидендов, но Инна Флерова с мужем и двумя дочерьми вылетели из Москвы 3-го ноября 1986 года.
Флеровых в аэропорту Шереметьево провожали десятки друзей, и множество людей, в основном незнакомых, встречали их в аэропорту Бен-Гурион. Речи, интервью, публикации в газетах... «Но миром кончаются войны», и жизнь постепенно входит в будничные берега. Инна оказалась идеальным донором для брата – стопроцентная совместимость. Сделали пересадку, но время для нее было уже упущено. 5-го марта 1987 года Миша умер. Ему было всего 32 года.
Инна и Виктор начали искать свое место под израильским солнцем. Физикам проще – их профессия интернациональна, и их профессиональная репутация не знает государственных границ. Специалист же с советским гуманитарным образованием начинает в Израиле с нуля. И тут выяснилось, что социология в Израиле наука вполне практическая, и социум для выпускницы МГУ имеется весьма обширный. В Израиле Инна тоже стала просто жить своей жизнью. И, так же, как и в Москве, вокруг нее стало быстро концентрироваться «хорошее общество». Она работала в книжном магазине «Лепак» в Тель-Авиве вблизи рынка Кармель. Этот магазин существовал еще при англичанах. В 60-е – 70-е годы он стал специализироваться на книгах, издававшихся на русском языке и языках стран Варшавского блока. В силу своего исторического и географического положения «Лепак» был не столько магазином, сколько клубом, в котором можно было встретить и довоенных его клиентов, и вновь прибывших олим, и гостей с исторической родины. Потом был институт «Мифне», занимающийся профессиональной ориентацией. Инна ездила по стране с лекциями для социальных работников и рассказывала им про социальную и этнографическую структуру алии, сотрудничала с институтом Гэллапа, работала с фокус-группами, занимавшимися социологическими исследованиями. Дом Флеровых снова был полон гостей, телефон звонил не переставая, она была нужна всем, и никому не отказывала ни в совете, ни в практической помощи. Подрастали дочери и сын Габи, родившийся уже здесь в Израиле. В середине 90-х Инна освоила еще одну профессию, закончив курсы международных гидов. Возила группы в Париж, Лондон, и люди, однажды съездившие с ней по замкам долины Луары, непременно рекомендовали этот тур и этого групповода своим родственникам и знакомым. Все, за что бралась Инна, она делала профессионально.
Жизненная сила, которой Инна была наделена в избытке, не находила себе применения в Советской империи эпохи распада. Она раскрылась как тугая пружина в короткий период отказа, и нашла себе полное применение в Израиле эпохи Большой алии. На выборах 96 года Инна работала со Щаранским. Среди историй, которые она любила рассказывать, была история и про него. Еще во времена их московской молодости Анатолий сидел на кухне у инниной тети. Ирина Яковлевна кормила его гречневой кашей и приговаривала: «Толя, когда вы станете президентом Израиля, не забудьте про эту кашу». Выборы 99 года Инна встретила в аналитическом центре штаба партии «Исраэль бейтену». Она подумывала о том, что и на этом поприще для нее есть место... 24 мая 1999 года Флеровы с дочерьми поехали в тель-авивскую Синераму на спектакль московского Ленкома «Королевские игры». После спектакля на пешеходном переходе Инну сбила машина. Через двенадцать дней, 5 июня, она скончалась в больнице «Ихилов», не приходя в сознание. В этот день Инне Флеровой исполнялось 50 лет по иудейскому летоисчислению.