Внезапно она проснулась. Половина третьего. Почему она проснулась? Ах да! В кухне кто-то наткнулся на стул. Она прислушалась. Тихо. Слишком тихо. Когда она провела рукой по кровати рядом с собой, она обнаружила, что там никого нет. Вот почему так по-особенному тихо: его дыхание отсутствовало.
Она встала и прокралась по тёмной квартире к кухне. В кухне они встретились. Часы показывали половину третьего. Что-то белое стояло у шкафчика. Она включила свет. В одних сорочках стояли они друг напротив друга. Ночью. В половине третьего. В кухне. На столе стояла тарелка с хлебом. Она увидела, что он порезал хлеб. Нож ещё лежал рядом с тарелкой, а на скатерти - хлебные крошки. Вечерами, перед тем как ложиться спать, она всегда вытряхивала скатерть. Каждый вечер. Но теперь крошки лежали на скатерти. И нож тут же. Она чувствовала, как медленно подбирается к ней холод кафеля. И она отвела взгляд от тарелки.
«Мне показалось, здесь что-то случилось», сказал он и окинул взглядом кухню.
«Я тоже что-то слышала», - ответила она, заметив, что ночью в сорочке он выглядит совсем старым. Ровно на свой возраст. Шестьдесят три. Иногда днём он выглядел моложе.
Она уже старая, думал он, в сорочке она выглядит довольно старой. Должно быть дело в волосах. У женщин по ночам дело всегда в волосах. Они внезапно старят.
«Ты должен был надеть тапочки. Босиком на холодном кафеле. Ты же простудишься».
Она не смотрела на него, потому что не могла выносить, когда он врал. Врал после тридцати девяти лет брака.
«Мне показалось, здесь что-то случилось», - повторил он. Его взгляд бессмысленно блуждал из угла в угол.
«Я что-то услышал. Поэтому я подумал, здесь что-то случилось».
«Я тоже что-то слышала. Но ничего нет».
Она убрала тарелку со стола и стряхнула крошки.
«Ничего нет», - повторил он неуверенно.
Она помогла ему:
«Пойдём! Это на улице. Пойдём в кровать. Ты же простудишься. На холодном кафеле».
Он выглянул в окно.
«Да, это должно быть на улице. Я думал, здесь».
Она протянула руку к выключателю. Теперь я должна выключить свет, иначе посмотрю на тарелку, подумала она. Я не должна смотреть на тарелку.
«Пойдём, - сказала она и выключила свет. - Это было на улице. При ветре водосточная труба всегда стучит о стену. Это точно водосточная труба. При ветре она всегда дребезжит».
Вдвоём они пробрались сквозь тёмный коридор к спальне. Их голые ступни шлёпали по полу.
«Это ветер, - думал он. - Всю ночь был ветер».
Когда они лежали в кровати, она сказала:
«Да. Всю ночь был ветер. Это была водосточная труба».
«Да. Я подумал, что это было на кухне. А это была водосточная труба».
Это он сказал уже в полусне. Но она заметила, как фальшиво звучал его голос, когда он врал.
«Холодно, - сказала она и добавила тихо, - я залезу под одеяло. Спокойной ночи».
«Спокойной ночи, - ответил он. - Холодно — это прекрасно».
Потом он затих.
Через несколько минут она услышала, как он тихо и осторожно жуёт. Она специально глубоко и ровно дышала, чтобы он не заметил, что она не спит. Но его жевание было так равномерно, что она постепенно заснула.
Когда он следующим вечером пришёл домой, она придвинула к нему четыре кусочка хлеба. Обычно он мог съесть только три.
«Ты можешь спокойно есть четыре, - сказала она и отодвинулась от лампы. - Я не могу переносить этот хлеб. Ешь ещё один. Я плохо его переношу».
Она видела, как низко склонился он над тарелкой.
Он не поднимал глаз. В этот момент ему стало её жаль.
«Ты же не можешь съесть только два кусочка», - сказал он в свою тарелку.
«Могу. По вечерам я плохо переношу хлеб. Ешь. Ешь».
Только через несколько минут села она у стола под лампу.