Железной рукой загоним человечество к счастью!

               
Лозунг:"Железной рукой загоним человечество к счастью" - висел над воротами  в Соловках. Страшная ирония. Народ жил в жуткой нищете, расплачивался за грехи вышестоящих, и не роптал, и потихоньку молился.

Отрывок из книги : "Старец земли Кузнецкой":::



                Док. № 23
                13 мая 2011 г. д.Шуринка, беседа с Сидорович Евдокией Герасимовной, 1926 г. рождения.
                Евдокия Герасимовна:" Меня батя Сергий спас от греха самоубийства! Вот слушайте мой расска. В 1941 г.меня мобилизовали в ФЗУ и определили на работу в шахту им. Орджоникидзе в Сталинске. Я работала подземной мотористкой, газомерщицей, запальщицей. Работали по 12 часов. Сначала мы жили на казарменном положении в общежитии, а потом нас расселили по квартирам. Нам давали с собой в шахту хлеб с маслом и какую-нибудь консерву. Деньги нам платили очень маленькие, их хватало только на еду.
                А тут к нам на шахту пригнали немцев, и мы часть своего хлеба отдавали им. Они же голодные были, всё время просили есть. Парни-то все здоровые, красивые такие. Ну, и что, что они – немцы, что воевали против нас. Есть же и им охота было, они же живые люди. Жалко! Мы, фэзэушники, все так делали.
              Однажды в шахте обвалилась кровля, и убило сразу 17 человек. Их похоронили на территории шахты. Покойникам – цветы, музыка, знамёна и всё на свете. А мы, 17 фэзэушников, очень испугались и решили убежать. Закопали свои документы и убежали. Нас не поймали сразу. С трудом, за месяц, я добралась до дома. Лицо, руки, ноги обморозила. До весны меня не беспокоили.
                Мы картошку сажали, когда за мной приехали. Папа уже дома был, с фронта приехал. Он с ними дрался, говорил: «Меня садите в тюрьму, а её не отдам. Не за то я воевал. У меня шесть детей. Хоть режьте на куски, а дочь не отпущу». Меня обманом забрали. Сказали папе, что увозят меня назад на работу в Сталинск. А сами меня – на суд, и в тюрьму. И разговаривать не стали.
                Да ещё придрались к нашим американским подаркам, полученным на шахте: цепочкам, заколкам, булавкам. Девчонки же! – понабрали  красивых вещичек! Правда, папа пытался их перехитрить, будто выдаёт меня замуж за Мишу Тишкевича – того самого, раненого в лицо. Но какое там! Мишу вывели из зала суда, а меня – в тюрьму. Мы что, преступники какие?! Почему нас так?! Таких, как я, на суде было 55 человек. Всем нам дали по пять лет. А за того Мишу я всю жизнь молюсь, молюсь за то, что он хотел меня спасти.

                В лагере тогда и мужчины, и женщины были все вместе. Было очень много молодых и почему-то больных. Я там с поваром из Ленинграда  в лагере познакомилась. Он на семь лет меня был старше, пожалел меня. И я согласилась с ним жить, после тюрьмы вышла за него замуж. А в 1948 г. вышел указ об амнистии, сняли с нас всю судимость. Мы же ни за что сидели. Вся молодость ни за что и прошла: пять лет в шахте работала, два года в тюрьме сидела… Тяжелая, очень тяжелая была у меня, да у всех нас, жизнь!
                Поехала я домой беременная. Повар наверно в Ленинград уехал.Родные знали, что я приезжаю из лагеря, встречали на станции. Но я спряталась от них и всю ночь просидела в карьере. Мне было очень стыдно за свою беременность. Как я появлюсь в деревне с животом? До войны в нашей семье было шестеро детей, а потом, как папа с фронта пришёл, ещё один родился. А тут ещё я со своим ребёнком из лагеря. В карьере росла боярка, я поела её ягод, вздремнула. А заранее уже припасла платок, чтобы на боярке задавиться.
                А тут батька Сергей стоит надо мной. Я, вроде, и сплю, но глаза открытые. «Раба Божия Евдокия, вставайте. Вам идти пора. То, что Вы надумали, – очень нехорошо, грех это большой. У Вас же в утробе такой хороший мальчик, он будет большим человеком. Думки ты свои плохие кончи». Подал мне руку, а рука у него такая горячая. А я подняться не могу. Приподнял он меня. Пока шнурки завязывала, наклонилась, выпрямилась, глянула, а нет батьки Сергея. Ой! Как же я напугалась! Спохватала свои вещички и побежала домой. Так он меня спас. А сын потом действительно большим начальником сделался, он сейчас – мэр города Нерюнгри, деньги нам шлёт.
                Батьку Сергея я знала давно. В деревне нашей он появился, однако, в 1938 г. Постоянно он жил в Дивинске , а пропал куда-то в 1946 г. У меня уже второму сыну год был, когда мы получили известие об его смерти. Хороший был мужчина, всегда добро улыбался человеку. Помогал нам на клейтоне зерно сортировать на первый, второй и третий сорт. Крутишь ручку большого барабана, крупное зерно – налево, помельче – направо, а самое мелкое вылетает сзади.
                Да разве только ручку крутить он помогал! Он помогал всем  нам словом и советом. Потому к нему люди и тянулись. Хороший был человек. Работаем мы на сушилке, нам полагалась пайка хлеба. Получит он её, разломит и детям отдаст. Чем он сам жил, не знаю. Возьмёт в рот небольшой кусочек, пожуёт – наелся. Колхозником нашим он не был. Откуда он приходил, мы не знаем, как с небес сваливался. Знаем, что он ходил и жил в деревнях: Тарасово, Шипицино, Прогрессе, Сибирском.

                Когда он приходил, останавливался то в этом доме, то в том. Люди приходили туда, молились. И я там бывала. Мама моя тоже ходила туда молиться, папа не ходил, но против  не был. Папа, Позднышев Герасим Андреевич, был председателем колхоза в Дивинске, а потом, когда мы переехали в Шуринку, стал бригадиром. Председателем колхоза был Баклыков Василий Данилович.

                Когда люди молились, батька Сергей  стоял напротив, иногда рядом. Кто помрёт, он отпевал: читал молитвы, ходил вокруг гроба и  махал чем-то, как бы обкуривал покойника. Во время отпевания он одевался, как Вы, батюшка, только шапочка на нём была не такая, как у Вас, а с ровненьким верхом.  Был у него большой крест на цепочке поверх длинной одежды и такая узкая лента серо-зеленого цвета.  Так он одевался и когда детей крестил. А когда работал с нами на клейтоне или просто ходил по деревне, на нём была обычная одежда.
                И знаете что! Батька Сергей всех лечил. Люди подходили к нему, он поведёт по голове рукой, погладит, и человеку становилось легче. А руки у него были всегда горячими. И он всё знал наперёд. Посмотрит на больного и сразу скажет, что не вылечится он. Или, например, скажет, что лето будет засушливое, так потом это и случалось. Он знал заранее, что кто-то умрёт в деревне. Человек умрёт, а батька Сергей пришёл раньше – есть кому отпевать покойника.

                На фронте, рассказывали, он являлся людям во снах или когда они лежали без сознания. Наш председатель Баклыков вспоминал, что был сильно ранен (показывает на левую сторону живота), лежал в госпитале, думал – всё, пришёл его конец. И во сне ему привиделся батька Сергей, который положил свою горячую руку на его голову и сказал: «Всё будет хорошо». Василий Данилович стал поправляться.

                Такое же рассказывал и Миша Тишкевич, он сейчас живёт в Топках (может, умер уже). Его сестра Ульяна ходила с батькой Сергеем по деревням молиться. Михаил был ранен в лицо, у него не было ни носа, ни рта, ни глаза, ни зубов. Всё ему потом врачи делали. Привиделся ему батька Сергей и потом «приходил» несколько раз. Говорил: «Терпи, Миша, это исправительно». Придёт, погладит своей горячей рукой по голове. Он и детей так гладил. Все говорили, что помогало. Как, что рукой снимал.

                Жизнь наша была тяжёлая. Голодновато было в колхозах. Церкви позакрывали. Правда, в Шуринке её никогда и не было. Но людям она была нужна и тогда, и сейчас. Батюшек нет, мы, женщины, сами отпеваем покойника. Поём: «Святый Боже, Святый крепкий, Святый бессмертный, помилуй нас!». А тогда батька Сергей помогал народу".