Док. № 18
13 мая 2011 г., д. Шуринка, беседа с Евдокимовым Петром Ивановичем, 1940 г. рождения и Евдокимовой Валентиной Борисовной, 1946 г. рождения.
Петр Иванович:"Ну, что я могу рассказать о бате Сергее? Он жил в Дивинске, а к нам в деревню просто приходил. А видел его я всего один раз. Да и то был маленьким, мне было лет пять или шесть. Он крестил тогда меня и других детей (человек шесть) в Сибирске. Этой деревни сейчас нет. Было ли это погружение, как вы говорите, или крещение, судите сами. Стояла большая чаша. Из неё он помочил мне голову, руки, кажется, ноги, по-моему, помазал лоб маслицем. Потом водил нас вокруг той чаши. Был ли у него крест на груди, одевал ли какую-то особую одежду, не помню. Помню точно, что дал сладенькой водички. А я и не знал, что это было причастие после крещения. Спасибо, что сказали.
Валентина Борисовна: "Вы напрасно сомневаетесь насчет крещения или погружения. Мама моя говорила, что бате Сергею было разрешено крестить, не погружать, а именно крестить. Меня сначала погружала бабушка Мария Мигушова, а потом кто-то крестил. Возможно, это был батя Сергей. Во всяком случае, всем нам в деревне было известно, что батя Сергей и Мария вместе молились. Все у нас также знали, что батя Сергей крестил, как священник, а бабушки погружали.
Во время войны он работал на сушилке в Дивинске, вместе с женщинами клейтонил зерно, молотил с ними. В 1950-м или 1951 г. дивинских переселили к нам в связи с укрупнением колхозов. Мама говорила, что если он у клейтона встал с утра, так до вечера и крутил ручку. Работал он с ними и на поле. По словам мамы (она у меня с 1915 года рождения), он любил повторять, что труд облагораживает человека.
Членом дивинского колхоза (кажется, им. Кагановича ) он не был, иначе, как бы он свободно ходил из деревни в деревню.На каких условиях работал, я не знаю. Может, как наёмный. Да нет, не похоже. Может, сёстры Сидорович , знают, одна из них всё-таки с 1926 г. рождения.
Мама рассказывала, что он ходил молиться по деревням в сопровождении Марии Мигушовой и Анны Гулькиной. Как-то засуха случилась, батя Сергей организовал крестный ход. Ходили, молились, пошёл дождь. Про тот вымоленный дождь у нас все говорили и чудом особенно не считали, мол, так и должно было быть.
Жаль, что мы тогда сильно в такие подробности не вдавались. Ведь это же тогда никому не надо было. Наоборот, против религии тогда такое было, не дай Бог!Если коротко говорить, что в нём запомнилось со слов старших, то, пожалуй, будет так: он был трудолюбивым, много молился и других к молитвам приучал, крестил детей, посты соблюдал. Но главное что о нём говорили, - трудолюбивый. Бывало, даже на праздник с утра молился, а после обеда со всеми шёл в поле. Всё говорил: «В труде греха нет, можно трудиться и на праздники». И мама моя также потом мне говорила, попраздновала с утра, а с обеда работай.
Как же они много тогда работали! Если бы только в колхозе. Их ещё в трудовую армию забирали, а подростков – в ФЗУ. Они работали – кто на пороховом заводе, кто в шахте. Деньги им, кажется, вовсе не платили, работали за еду. Они и сбегали. А их за это – в тюрьму".
Док. № 19
13 мая 2011 г., д. Шуринка, беседа с Яковкиной (Сидорович) Марией Герасимовной, 1929 г. рождения.
Мария Герасимовна: "О бате Сергее я помню то, что он организовывал молебны, крестил. Помню и то, что люди ходили к нему лечиться. Он жил не в нашей деревне, но заходил ко всем нашим попроведать. Помню, что с ним старушки были, баба Маша, например, Мигушова, Гулькина. Знаете, я вам посоветую сходить к моей старшей сестре Евдокии Герасимовне. У неё как-то с памятью лучше, хотя ей 86 лет, а мне только 84 года. Я, порой, увижу свою же деревенскую и думаю, как же звать её? У наших родителей 11 детей было.
Но как крестил, я помню, не раз видела. Нальёт в тазик воды, помолится, окунёт ребёнка, помолится, кажется, помажет кисточкой. Одет он был во что-то вроде халата, который, по-моему, был чёрного цвета. Помню, были нашивочки – крестики. Точно помню, на нём был крест, чуть поменьше Вашего, батюшка.
Батя Сергей хороший был человек. Вам все так скажут.
Док. № 20
13 мая 2011 г. д. Шуринка, беседа с Старкиным Николаем Борисовичем, 1937 г.рождения.
Николай Борисович:"О бате Сергее я знаю немного. Он, будто бы, из Ленинска был. Приходил к нам в деревню, работал с женщинами на клейтоне, в поле, помогал им. Колхозником он не был, просто помогал женщинам. И ходил из деревни в деревню. Разговаривал с колхозниками. Вот о чём он говорил с ними, не знаю. Я тогда был ещё мал, чтобы таким интересоваться. Хотя догадаться не трудно. Шла война, приходили похоронки, батя Сергей приходил в такой дом и утешал.
Один раз помню, они с женщинами ходили на родник, помолились, и дождь пошёл. На родничке было нечто вроде колодца со срубом, глубиной метра два. С боку колодца сделали прорезь, и вода шла самотёком. Но потом сюда пришла вода из запруды, и родничка не стало.
Уж очень он был приветливым человеком. При встрече люди кланялись ему, а вот, как здоровались, не помню. Может, руку пожимали, может, обнимались, может, руку целовали – не помню. Помню, что останавливались и кланялись.
Батя Сергей крестил детей. После окунания или обрызгивания водой делал помазание лобика, рук, коленочек и давал водичку с медком. Он и меня крестил, шестилетнего. В какой одежде он был, не помню, знаю только, что на нём был большой крест поверх одежды. Две женщины, которые с ним ходили, во время крещения пели церковные песни. Одна из них – Ульяна Тишкевич, которая была чуть-чуть не в себе. То она – совсем нормальная, то станет психовать. Она жила в Дивинске, ходила с батей Сергеем по деревням. У нас говорили, что батины молитвы помогают людям в болезни. Но сам я такого конкретного примера привести не могу.
Док. № 21
13 мая 2011 г. д. Шуринка, беседа с Иохим Зинаидой Ивановной, 1931 г. рождения.
Зинаида Ивановна: "Когда мы были ещё девчонками, я видела батю Сергия много раз. Соберёт он женщин, и они молятся. И я бывала на таких молениях. Бывало, спрошу у мамы: «Мам, где вас сегодня батя собирает?» Она скажет про чей-то дом, мы туда и идём. На моления собиралось довольно много народу. Моя мама ходила, я – вместе с ней. Стишки сказывали, молитвы учили. Если мама не может, мы ходили с Улей Тишкевич. С ней что-то такое сделалось, и она инвалидкой стала. Уля нам переписывала молитвы, стишки, песни. Я до сих пор их помню. Не все, правда. А Улю вспоминаю добрыми словами.
Если засуха, батя Сергей соберёт людей, пойдут на ключ, помолятся, дождь и пойдёт. К ключу шли с иконами, считай, все наши деревенские женщины. Дождь всегда приходил по молитвам. Один раз очень долго не было дождя, хлеб высыхал на корню. Пошли на ключ, отслужили службу. Мы тогда с девчонкой вдвоём несли очень большую икону, которая была у одной старушки. Возвращаемся назад, до дому не успели дойти, как дождина хлестанул. Да такой сильный! – вымокли все до нитки.
Знаете, как после такого мы верили в силу Бога. Но вообще-то нам никаких доказательств о Боге и не надо было.Батя ходил по домам, разговаривал с людьми, утешал, молился. А председатель колхоза Позднышев Герасим Андреевич ругал и его, и женщин, как говорится, гонял их. Потом в 1950 г. колхозы соединились, Баклыков стал председателем и тоже ругался на батю. Но люди всё равно к бате Сергею ходили.
Когда молились в каком-то доме, он стоял и молился в той же одежде, в которой ходил. Иногда во время молитвы скажет: «Тише, кто-то ходит вокруг дома, нас подслушивает». Посидим. Хозяин выйдет, обойдёт дом, снова начинаем молиться. Я слышала от людей, что за ним следят и хотят посадить. Я всё удивлялась – за что? Что плохого он людям делал? Одно знаю – хороший человек, и вдруг – посадить. Мы знали, что за ним следили, милицию вызывали. Сама милиционера я не видела, но люди говорили, что милицию вызвали против бати Сергея!
Когда батя крестил детей, нас туда не пускали. Но мы всё равно видели. Наливалась в таз вода, потом ходили вокруг него. Волосёнки состригал, это точно помню. Что-то с ложечки давал, а вот помазывал ли, не помню. Мы же тайком смотрели. Когда насовсем уходил из Шуринки, научил старушек погружать детей, показал – как и что надо делать. И они делали, как он их научил.
Батя был всегда как-то при деле. Однажды зашёл к нам в дом, мы тогда ещё в Дивинске жили. Видит, ступка стоит, и соль комком лежит. Он сразу же говорит: «Давайте, я вам хоть соли натолку». Сел и натолок.
Хороший был старичок, борода такая седая у него была, лет ему около 80-ти было, никак не меньше. Правда, лицо у него было не сморщенное. На вашей фотографии он намного моложе, борода-то не седая. А я его помню седым.
Знаете, как трудно было нам девчонкам на клейтоне работать. Он такой большой, ручка высоко, мы едва до неё дотягивались. Подпрыгнем, повесимся на ручке, а вторая девчонка – с другой стороны. Устанем, помечтаем – вот бы батя пришёл, помог. А он и приходил – то ли специально приходил, то ли шёл мимо. «Давайте я вам помогу», – ну и начнёт крутить, не остановишь.Когда люди встречали его в деревне, они кланялись ему и говорили: «Здравствуйте, батя Сергей, здравствуйте, батя Сергей!». Некоторые, особенно старушки, тут же поворачивались и шли за ним. Батю, идущего в одиночку, я что-то не припомню.
Он, бывало, идёт по деревне, остановится, кругом смотрит, смотрит, а потом говорит: «Я в этот дом зайду, в этом доме пыль сильно большая». И мы, ребятишки, – следом за ним. Зайдёт он в дом и говорит: «Раба Божия Мария, что-то у тебя в доме пыльно». Мария жила в доме мужа и со свекровкой сильно ругалась. А мы – к нему: «Батя, здесь же чисто, где пыль?». Вот, скажите, как он знал, что в этом доме ругань идёт? Или скажет: «Ты поменьше песок таскай». А что это значит, я и до сих пор не знаю. Он напрямую не говорил, говорил почему-то загадками. Скажет что, а ты догадывайся.
На что он жил, спрашиваете? Он жил на траве, как и все мы. Ведь питались травой, как скотина. Пойдём по лугам, по буграм, по логам. Находим щавель, медунки, саранки, слезун. Что росло, мы всё ели. Мама у нас была одна, а картошка тогда у нас не рождалась. Ел батя почему-то очень мало. В колхозе он не работал, чтобы трудодни получать. Да какое там! Он же от председателя прятался, гонял его председатель нашего колхоза им. Кагановича.
Эх, жизнь! Спаси вас, Господи! Спаси вас, ГОСПОДИ!
Мы батю Сергея за святого считали. Он знал всё наперёд. Больше всего мы боялись войны. После Победы мы спрашивали его: «Батя Сергей, война будет?». «Нет, раба Божия, войны больше не будет. Жизнь, куда тебе с добром, будет хорошая, но бессовестная. Женщины, как мужики, будут ходить в штанах, в рубахах, стрижка у них будет мужская. Не узнаешь, мужик идёт или женщина». Вот эта жизнь и подошла. Женщины все в штанах ходят.Был ли он священником, не знаю. Я тогда этого не понимала. Знаю, что он святой, и всё. Он был богомоленный, то есть, Богу молился. О, Господи, Царство ему Небесное!
Док. № 22
13 мая 2011 г., д. Шуринка, беседа с Саенко (Сидорович) Раисой Герасимовной, 1933 г. рождения.
Раиса Герасимовна: "Мы жили в Дивинске. Батя Сергей помогал нам и в поле, и везде. Мы девчонками на клейтоне зерно обрабатывали. Машина большая такая, тяжелую ручку крутить надо было. Подойдёт к нам, молитву прочитает, давайте, мол, девочки. И начинает ручку крутить. Мы перехватываем у него эту ручку и с песнями продолжаем. Вроде, легче стало. Хороший он человек был.Он мог лечить болезни, знаю по себе. Я заболею, он перекрестит, побрызгает меня водичкой, помолится, погладит по голове, – и я назавтра здорова опять. Подойдёт к больной скотине, перекрестит, водичкой сбрызнет – всё, скотина пошла. Особенно он жалел нас, девочек. Мы же небольшие были. Ходили полоть, и он с нами.
Батя Сергий организовывал моления не только по домам. Он водил нас, как сам говорил, на чистый бугор в чистое поле. На Пасху, например, мы там молились всю ночь. Он святил наши крашенные яйца. Святил он и наши дранки из картошки. «Будете, как с мёдом, их есть», – говорил он нам.
Водил он нас на моленья и на родничок. Родничок наш почему-то нет-нет да забивался и переставал бежать. Батя его очистит, помолится, и родничок потом у нас долго-долго бежал, пока мы не уехали из Дивинска. Батя куда-то ушёл, и родничок умер, некому за ним стало ходить. Потом мы с подружкой ходили, долго искали его и нашли. Но ничего нет от нашего родничка, сухо. Спасибо вам, что вы сегодня поставили там поклонный крест. Теперь и мы можем туда сходить. Спасибо вам за его фотографию.
У бати были книги, по которым мы молились. Но он в них глянет одним глазком и читает, и читает, и читает. А я любопытная была, спрашиваю: «А что, тут так всё и написано?». «Написано, Рая, – отвечал он. – Много, много здесь написано».
Когда он молился с нами, то надевал что-то вроде халата защитного цвета и ленту серо-зеленого цвета под крест. У него было два креста. Один, маленький, он носил всегда под рубахой, а второй, большой он надевал на моление, когда крестил или отпевал. Когда по деревням ходил, того большого креста на нём не было.Когда клейтонил, то и тогда на нём большого креста не было.
Перекрестит клейтон, скажет молитву, и мы вместе с ним читаем молитву. Спросишь его, можно ли обыкновенные песни петь, он скажет, что можно. А крестил он обыкновенно: наливал воду, водил вокруг ней, окроплял, помазывал.Он отпевал и покойников. Ходил вокруг них с кадилом, из него дымок шёл. Молился, приказывал всем на коленки встать. На себя надевал цветную такую ленту, как фартук. Вот такую, как Вы, батюшка, показываете. Только у Вас она желтого цвета, а у него она была вроде, как бы, зелёного. Но таких, как у Вас блестушек, у него не было. Но, знаете, покойников у нас мало было. Люди как-то мало умирали.
Принимали ли мы его за священника? Да, конечно же. Он нам был и отцом, и дедом, и воспитателем. Отцы же наши на фронте были. А пожилые считали его братом. Мы у него спрашивали, где он живёт. А он отвечал: «Где меня приютят, там и мой дом».
Мы знали, что он видел всё заранее. Был у нас молодой тракторист Иван Сенюкин, бригадир. Батя и говорит Ивану: «Раб Божий, ты будь как-то поосторожней с трактором-то, ведь можешь попасть под него». И что вы думаете? Как-то Иван завёл трактор, ошмыгнулся, наступил на гусеницу, и его затащило под неё. К нам в деревню в гости приехал 11-летний мальчишка из Ленинска. Батя ему сказал, чтобы тот не купался в речке, иначе утонешь. Точно. Парнишка утонул. Батя заранее всё видел. А знаете что! Пока батя Сергей живёт в деревне, в те дни у нас ничего такого никогда не случалось. Уйдёт, случаи и приходили.
Помню, как он говорил нам: «Девочки, мои хорошие, вы должны страну на ноги ставить, вы должны работать в упор». Мы и работали в упор.Я 62 года отработала, 62 года! Это тебе не шутка. Детей брошу одних, а сама – в поле. Всё боялась, что они полезут к колодцу и утонут.
Потом батя Сергей исчез куда-то, потерялся. Прошёл примерно год, и он появился уже в Шуринке. Потом опять намного куда-то пропал. У меня уже и дети были, когда он снова оказался в нашей деревне. В тот раз случай такой был. Один мальчишка (семиклассник) повеситься хотел из-за обиды в школе. Его всё время караулили, как бы и взаправду не удавился. Сказали об этом бате. Он посоветовал повесить петлю перед его глазами. Через некоторое время мальчишка попросил снять её. Раздумал вешаться, а матери сказал, что так ему батя внушил.
Из армии пришла девушка – Улька Тишкевич. И она стала ходить с ним молиться. А когда он исчез, она сильно тосковала, сошла с ума. Всё говорила: «Хоть бы одним глазком взглянуть на батю Сергея». Почему вы спрашиваете, что она была на фронте? Она с армии пришла, а не с фронта. И моя сестра Евдокия была в той армии, да многие у нас женщины в ней побывали. Сестре моей Евдокии уже под девяносто лет подходит, она жива, а Уля, вот, умерла.
Вещи свои батя никому не доверял. Они всегда при нём были. У него для них сумка была, такая небольшенькая, с лямкой и ручкой. Сшита была из ткани защитного цвета. Я сама не раз таскала её. Он говорил, что она тяжёлая, перекрестит меня, когда отдавал её. А я рада-радёшенька её нести. Он не велел сумку открывать, так что я не знаю, что в ней было.
Говорил: «Рая, глаз твой хитрый, не заглядывай в неё». И, правда, ни разу я туда не заглянула.Он вообще хороший человек был. Когда до нас дошёл слух, что он умер в Промышленном, мы с подружкой поехали на его могилу. Искали её, искали, всё кладбище обошли. Мы тогда не знали, что батя Сергей похоронен в Ленинске.
А ведь у меня фотография бати Сергея из газеты стояла с иконками. Я её наклеила на картонку и молилась. Я и раньше ему молилась. А тут мой маленький внук Андрей изрезал ту фотографию на мелкие кусочки и ссыпал в баночку. Он, видите ли, обиделся на батю, что тот ему не помог, когда с внуком несчастный случай произошёл: попал в огонь. Его дружок насмерть сгорел, а наш живой остался. Когда стал уже ходить после ожога, пошли мы на кладбище, и он, с моего разрешения, похоронил те кусочки и сказал, что теперь он болеть не будет.
А теперь у меня есть фотография бати, которую вы мне подарили. Спасибо вам и за фотографию, и за память о нашем бате Сергее".