Так случилось, что какой-то ночью Дмитрий Александрович никому ни слова не сказав, снял в ванной комнате с ржавой от постоянно попадавшей на нее влаги вешалки полотенце, свернул его в аккуратную трубочку, и, подойдя к двери спальни, привязал получившуюся трубочку к дверной ручке и повесился.
Нельзя заявить, что он хотел этим что-то кому-то доказать. Он лишь принес своей супруге и трехлетней дочери новую мелодию, которую они не захотели послушать, поскольку весь день отважно гуляли по мощеным улицам их славного города и несколько утомились. Утомились настолько, что были не готовы послушать не то, что простенькую мелодию, сочиненную отцом и хранителем очага семейства, а даже прелестную, играющую волшебством музыку, сочиненную задолго до этих дней каким-либо из великих композиторов. Ничего не поделать. Усталость есть усталость. Но, видимо, усталость Дмитрия Александровича, в отличие от усталости его семьи, достигла наконец-то своего последнего предела.
Через два дня Дмитрия Александровича похоронили, а о смерти его, очевидно, по славному городу прошел слух, причем весьма сильный, потому что на похороны Дмитрия Александровича прибыло такое количество народа, какое не прибывало никогда даже на случившиеся за всю его жизнь юбилеи.
Более того, после сорока дней с момента его кончины некая дама, на похоронах и поминках не присутствовавшая, в дверь его дома, а вернее будет сказать, теперь уже дома его семьи, аккуратно постучала. Даме отворили.
- Простите, здесь ли жил Дмитрий Александрович? – с легким стеснением спросила стоящая на пороге дама.
- Здесь, - спокойно ответила, прикрывая половину своего лица входной дверью, его ныне уже бывшая супруга.
- В таком случае разрешите представиться, - сказала дама. – Стефания.
- Очень приятно. Василиса, - ответила ей вдова Дмитрия Александровича.
- Мне тоже приятно, но и в то же время стыдно.
- За что же?
- Я ведь не была ни на похоронах, ни на девяти, ни на сорока днях!
- Почему же не были?
- Так ведь мы с Дмитрием Александровичем давно уже не общаемся. Или не общались. Уж не знаю, как правильней сказать.
- Почему же не общались?
- По разным, знаете, причинам… Нет! Если бы я узнала раньше, я бы, полагаю, оказалась и на похоронах, и на поминках, но…
- Быть может, Вы войдете, наконец? – пригласила новую знакомую Василиса и широко открыла дверь, показав свое лицо полностью.
- Пожалуй, да, - Стефания переступила порог. – Угостите меня чаем, если Вас это не затруднит.
- Конечно же, не затруднит, - ответила Василиса, и добавила, указав на ряд крючков для верхней одежды в прихожей, - можете повеситься здесь.
- О… - задумчиво сказала Стефания, вешая свое пальто на крючок - точно так всегда шутил Дима. Узнаю неповторимый стиль.
Василиса скорчила недовольно-подозрительную мину, отправилась на кухню и, поставив над конфоркой на плите чайник, подожгла ее спичкой. Погасив спичку энергичным встряхиванием руки, Василиса выбросила обгоревшую головешку в стоящую на плите банку из-под консервированных оливок.
Стефания вошла на кухню и оценивающе оглядела ее. Кухня выглядела довольно приятно, хоть и вполне обыкновенно: у окна накрытый клеенчатой скатертью стоял небольшой стол, вокруг которого располагались детский стульчик, венский с закругленной спинкой стул и скромный табурет, слева от стола помещалась раковина с висящей над ней сушилкой для посуды, газовая плита и ряд кухонных шкафчиков, справа находился холодильник с прилепленным на него единственным магнитом с изображением Василисы, держащей у сердца маленького ребенка, а на стене возле холодильника висела испещренная тонкими кривыми линиями, абстрактная, скорее всего непонятная даже создавшему ее художнику квадратная картина диагональю около метра.
- Как Вам понравилась наша кухня? - спросила Василиса, развернувшись к гостье лицом.
- Хороша. У нас в свое время такой не было. Была другая, конечно, но мечтали, безусловно, о такой. Все здесь сделано как-то по уму, чтобы удобно хозяйничать было. Стоя в центре можно дотянуться до любого нужного предмета – ничего не придется выискивать.
- Так откуда Вы лично знаете, то есть знали Дмитрия Александровича? - перешла в наступление Василиса.
- Я не уверена, что лично Вам будет приятно об этом узнать, но мы когда-то с ним любили друг друга.
Василиса сильно выдохнула.
- Хорошо, - промолвила она. – Зачем же Вы ко мне пришли?
- Если честно, я вовсе не собиралась Вас тревожить. Поверьте, мне это не очень удобно – заявляться в чужой дом, где меня никто не ждал, сообщать какие-то интимные детали своей и Димы биографии… Однако узнав от наших с ним давних общих знакомых о его смерти, захотела также узнать, почему же он вдруг решил покончить с собой.
- А Вам это зачем знать? – рассердилась Василиса.
- У Вас чайник вскипел, - ответила ради отвлечения хозяйки Стефания.
Василиса немедленно повернулась к плите и погасила огонь под чайником. Из сушилки для посуды она достала и поставила на стол две чашки, поместила в них два пакетика азербайджанского чая и залила их кипятком. Жестом она пригласила Стефанию присесть. Стефания, подогнув юбку, села на предложенный ей стул. Василиса присела рядом на табурет, выложила мокрый пакетик из чашки на блюдце и первой отведала заваренный чай.
- Горячий еще, наверное? – предположила Стефания.
- Сойдет для сельской местности, - сквозь зубы процедила Василиса и несколько раз вдохнула воздух, дабы остудить обожженное нёбо.
- Да, Дима тоже так всегда говорил. Все очень этому радовались.
- Так Вы зачем пришли?
- Да, мы, кажется, отвлеклись. Хотела узнать, почему вдруг Дима взял и покончил с собой.
- Мы не знаем, - ответила Василиса. – Записок он не оставлял, устных объяснений не давал. Просто взял и сделал. С кем не бывает?
- Просто взял и сделал? Когда мы были вместе, у него такого даже в мыслях не было!
- Может, и не было, - Василиса отпила горячего чая. - Но вы же расстались. Значит, были какие-то проблемы и у него изначально, и у Вас.
- То были проблемы двух характеров, - улыбнулась Стефания и тоже отпила чай из чашки, не вынимая из нее пакета. – Знаете, двум творческим личностям под одной крышей ужиться очень трудно.
- А Вы хотите сказать, что Вы творческая личность?
- Вообще-то да, - усмехнулась Стефания. – Я думала, это и по поведению слегка заметно.
- И что же Вы творите?
- Стихи, - спокойно ответила Стефания.
- А я, между прочим, рисую! – сообщила вдова.
- Художество – это прекрасно. Но знаете, как здорово получается, когда музыка накладывается на стихи… Это настолько волшебно, что обычному человеку не понять.
- По-вашему картины с музыкой сосуществовать не могут?
- Думаю, - ответила Стефания, - что нет. Если только это не движущаяся картина. Ведь картина постоянна, а музыка изменяется во времени, и стихи – тоже. А стихи и музыка, соединенные воедино – это уже не просто жизнь. Это – песня! Боже, как мы любили эту песню!
- Вы о Дмитрии сейчас?
- Конечно, о ком же еще?! – воскликнула Стефания.
В комнате, располагающейся за стеной, послышался детский плач.
- Извините меня, пожалуйста, - сказала Василиса и выбежала вон из кухни.
Через пару минут она вернулась и принесла на руках свою трехлетнюю, все еще плачущую дочь, на которую Стефания сразу же устремила свой взгляд. Причем так, как будто, узнала в ней давнюю знакомую.
Василиса усадила дочь на детский стульчик и повязала ей на шею фартучек, чтобы та случайно не испачкала едой одежду.
- Как нас зовут? – начала заискивать Стефания.
- Деметра, - отрезала Василиса.
- Прямо как папу! – разверзлась добротой Стефания. – Деметрочка, кушать хочешь?
Деметра продемонстрировала неодобрительный взгляд.
- Господи! – сказала никогда не верившая в религию Стефания. – Как же на папу похожа!
- Разумеется, - грубо ответила Василиса. – Она же от папы рождена, а не от какого-то дяди с улицы. Некоторым женщинам, знаете, бывает настолько скучно, что они рожают от первого встречного. Они думают, что с ребенком им станет веселее. А как ребенку без отца жить, они совершенно не задумываются. Так вот, я не из таких. А Дмитрий Александрович с такими женщинами язык общий наверняка бы нашел – совершая свой дурацкий поступок, о дочери, он явно не подумал.
Василиса разогрела на плите детское кушанье, после чего переложила его в синее блюдечко и дала его дочке вместе с ложкой. Маленькая Деметра принялась есть.
- Я всегда хотела дочку, - призналась Стефания. – Чтобы вместе с Димой ее кормить из ложечки. Думала, я буду держать, а Дима кормить. Всегда думала, что Дима такой строгий, а если дочка родится, то он подобреет сразу и дочку будет любить, и наконец-то мы поймем друг друга.
Деметра выронила из ложки, не донеся ее до рта, несколько кусочков еды.
- Ты… - Василиса отобрала у дочери ложку, положила ей в рот все упавшее на стол и продолжила, - что имела в виду? Что значит «поймем друг друга». Что ты хотела понять?
- Как жить нам дальше хотя бы.
- А как ты хотела это понять, Стефания?
- Я же сказала: через рождение дочки, - Стефания откинулась на спинку стула.
- А иначе понять не пыталась?
- Я не знаю, какой Дима был с тобой, но со мной он все время был мечтателем. Он все время говорил, что он будет заниматься музыкой, постоянно заниматься музыкой… и больше ничем! А мне что оставалось? Радоваться тому, как мои стихи и музыка сплетаются воедино? Так я этого никогда не хотела! Думала: вот, дочка родится, так он за ум возьмется. В крайнем случае, стихи могут и без музыки существовать. Главное, чтобы мужчина был в доме! Деньги чтобы приносил.
- Без музыки?! Ты могла представить Дмитрия без музыки? Ты сколько с ним была-то вообще?! – перестав следить за дочерью, Василиса встала с табурета и склонилась над Стефанией.
- Два года, - Стефания нагло достала сигарету, поместила ее в рот и подожгла.
- Брось! Немедленно брось! – приказала Василиса. – Здесь дети!
- Легко детьми отмазываться, - бросила Стефания и затушила сигарету в своей чашке с чаем.
- По-моему, ты просто завидуешь, - предположила Василиса. – У тебя с Димой детей не было и не планировалось.
- Планировалось, - тряхнула головой Стефания и попыталась затянуться потухшей сигаретой. – Я вообще-то была беременна от Дмитрия Александровича.
- Когда? – удивилась Василиса.
- Тогда, - ответила Стефания и бросила потушенную сигарету в чашку с чаем. – Тогда, когда он еще с тобой знаком не был. Аборт меня уговорил сделать. Сказал: «сейчас я без цели. Вот, если только цели достигну!» Уж не знаю, дочка там была или сын… но если сын такой же, как он, вышел бы, то слава богу, что так все обошлось.
- А ты, Стефания, злая,- задумалась Василиса.
- А ты тоже, - дала ответ Стефания. – Он же нас обеих испортил. Только каждую в свое время.
- Почему обеих? У меня были мужчины и до Дмитрия.
- Какая же ты простая, что все буквально и абсолютно пошло понимаешь. Что он только нашел в тебе такого, из-за чего мог жениться захотеть? Да я не о девичьей чести. Я – вообще, – Стефания опустила глаза. – Хотя ты меня подловила. Могла ведь я сказать не «испортил», а, например, «обозлил», сказала именно двусмысленно. Ошибочные действия не случайны. У меня-то он был первым мужчиной. А ты, значит, уже потасканной ему досталась.
Деметра, закончив трапезу, попросилась спать. Василиса, извинившись перед гостьей, унесла ее в детскую кроватку и, спев ей песню про Трансвааль, горящую в огне, чтобы девочке лучше спалось, вернулась к Стефании. Стефания, не проявляя особого интереса к происходящему, курила сигарету.
- Можно же теперь? – риторически спросила Стефания, заметив недобрый взгляд пришедшей снова на кухню Василисы.
- Можно многое. Но не все из этого многого нужно, - ответила Василиса.
- Ха-ха-ха!! – рассмеялась Стефания. – Опять-таки слышу Диму! Я чувствую! Он везде здесь. Во всех этих стенах, во всех этих окнах. Он – в Деметре, он – в тебе. Как же вы его упустили? Что ж вы за семья-то такая?
- Будь ты с ним, ты бы так же его упустила! – спокойно ответила Василиса.
- А покажи мне, как он жил с тобой, чем дорожил, занимался, к каким предметам прикасался. Мне вдруг стало интересно, как он жил без меня.
- Ты уверена, что хочешь узнать, как он жил без тебя? – недоверчиво вопросила Василиса.
- Абсолютно! – ответила Стефания.
- Ну, раз ты сама так настаиваешь на этом…
Василиса обняла Стефанию и промолвила: «Встань».
Стефания послушно поднялась со стула, Василиса проводила ее к кухонной раковине.
- Смотри, - сказала она и указала на висящие на магнитной вешалке ножи – это ножи, которые он точил, когда они тупились. Не скажу, чтобы он сильно любил это занятие: приходилось долго его уговаривать заняться… не только этим – любыми домашними делами.
- Да, когда мы жили вместе, он тоже точил ножи! – вспомнила Стефания. – И тоже без особой радости.
- А это – топор, - продолжила Василиса. – Им он рубил курицу. Мы всегда на обед в воскресенье запекали курицу в духовке. Он рубил на куски, а я – запекала. Получалось очень вкусно, просто объедение. Под курицу Дмитрий часто приносил бутылку белого испанского вина.
- А со мной он не рубил, он покупал в магазине уже порубленную, - поделилась Стефания. – И пили мы не вино, а нефильтрованное пиво, и…
- Не отвлекай, пойдем дальше, - остановила Василиса.
Василиса провела Стефанию в гостиную, в которой на красивой аппаратной стойке размещались пленочный магнитофон, проигрыватель компакт-дисков и проигрыватель для пластинок.
- А здесь Дима любил слушать музыку. Причем любил слушать не только компакт-диски с магнитными пленками, но еще и виниловые пластинки, - продолжала Василиса.
- А у нас с ним денег не было на виниловые пластинки. Даже на проигрыватель не было, и поэтому мы слушали только компакт-диски, которые, причем, нам записывали друзья на своих компьютерах, - отвечала Стефания. – Фабричные записи нам тоже были не по карману.
- Как же вы с ним жили? Тебя послушать, так у вас ничего не было.
- Мы были моложе гораздо, потому и нужно нам было меньше, чем обыкновенным взрослым людям. Ему нужна была только я и музыка, мне – только он и поэзия. Мы были насыщенны искренней любовью; ее нам было более, чем достаточно.
Цинично помотав головой и улыбнувшись, Василиса взяла Стефанию за предплечье и провела ее в Ванную комнату.
- А вот здесь, - известила Василиса, - Дима брился. Он любил бриться обычной безопасной бритвой. Намыливал, смотрясь в это зеркало, щеки и подбородок мылом, а потом соскабливал с них ненужную растительность. И лишь иногда, когда у него возникало раздражение на щеках, он брился электрической сетчатой бритвой – роторные он не любил, хотя ему предлагали не раз. Говорил, что сетчатые выбривают гораздо чище. А когда у него было хорошее настроение, то он меня прямо в этой ванной трахал. Вот так наклонял к стиральной машинке, задирал юбку и начинал свои нехитрые телодвижения.
- Меня он тоже в ванной трахал, - прослезилась Стефания, – и даже фотографировал.
- Как фотографировал? – удивилась Василиса.
- Как фотографировал? Так! – утвердила Стефания, - фотоаппаратом. Ты поищи. Может, какие-то мои фотографии у него за шкафом лежат. Я тогда красивая была. И жопа подтянутая, и сиськи не отвисшие…
Немного вскипев, но быстро успокоившись, Василиса направила Стефанию в уборную.
- А здесь Дмитрий Александрович писал и какал, - сообщила Василиса Стефании.
- Писал и какал? – расплакалась Стефания? – Прямо здесь?!
- Прямо здесь, - подтвердила Василиса.
- Как это мило! – продолжала плакать Стефания.
Василиса успокаивающе похлопала по спине Стефанию.
- Ничего, ничего… - говорила Василиса. – Тебе это, понятно, грустно. Тебе-то он писал и какал, как он сам рассказывал, и ты сейчас подтвердила, всего два года твоей жизни. Мне-то – целых шесть!
- Что ты только что произнесла? – изумилась Стефания, - Он тебе обо мне рассказывал?
- Рассказывал… - Василиса погладила плачущую Стефанию по голове. – Все шесть лет рассказывал, засранец чертов, жить не давал рассказом этим своим!
Стефания, поклонившись в пояс Василисе, обняла ее за талию.
- Значит, любил меня все еще? Как ты думаешь? – в слезах спрашивала Стефания.
- Пойдем, покажу тебе, где он спал, - холодно заключила Василиса.
Стефания и Василиса вошли в практически неосвещенную спальню. В ней еще слабо чувствовался не особенно приятный аромат мужских портянок.
- Вот, - указала Василиса на двуспальную кровать, рядом с которой в детской кроватке в настоящий момент мирно спала Деметра, - Вот на ней-то Димитрий Александрович и сделал все, что можно, чтобы зачать нашу с ним дочурку, которую ты сейчас наблюдаешь.
Стефания упала на пол, достала из кармашка своего платья носовой платок и звучно высморкалась. Василиса подняла с пола полотенце и, скрутив его в рулон своими изящными руками, сказала:
- Здесь он и музыку сочинял. Как видишь, мы сохранили его пианино. Возможно, ты его еще помнишь.
- Так это оно? То самое, которое нам бесплатно отдали? – Стефания протерла ладонью так и продолжавшиеся слезиться глаза.
- Стало быть, оно. На нем он сочинил свою последнюю мелодию и очень хотел сыграть ее нам с Деметрой.
- А потом? Что было потом?
- А потом, чтобы уйти от всякой ответственности за жену, за маленького ребенка, который его сильно любил, он взял это полотенце, - Василиса показала то, что держала в руке.
- И что он с ним сделал? – не могла прийти в себя Стефания и продолжала сморкаться.
- Смотри внимательно: вот, что! – ответила Василиса и привязала скрученное в рулон и сделанное петлей полотенце к дверной ручке.
Стефания, приподнявшись с пола, добровольно поместила свою голову в петлю, сооруженную Василисой, которой Василиса тут же принялась ее душить. Жуткие хрипы доносились из глотки Стефании.
- Ты зачем сюда пришла, сука?! – кричала, затягивая петлю, Василиса. – Насладиться смертью моего мужа?! Я одна имею право насладиться его смертью! Одна я! Я настрадалась от его выходок, я имею право! А ты?! А ты?! Ничего не терпела, удары по лицу не выносила, ребенка его не рожала в муках, на горшок потом этого ребенка ходить не учила, блевотину за ним, скотом пьяным, не вытирала. Даже труп его после повешения выносить из квартиры не помогала и оставшееся от него дерьмо с мочой не убирала. Пришла, понимаешь, на все готовенькое, мол, здрасьте, объявилась я такая хорошая, любовь всей жизни Вашего муженька… Понаслаждаться, видите ли мне, захотелось. Ты – дрянь! Не сумела потерпеть умного человека рядом с собой… Он так о тебе всегда и рассказывал!
Глаза Стефании смиренно закрылись.
Ночь с 11-го на 12-е июня 2015