«Я – ветер».
– Ну что же ты стоишь? Стреляй! – кричит мне с усмешкой Геслер, гарцуя на коне в окружении своих солдат. – Я слышал, ты самый меткий стрелок!
Одним уверенным движением достаю две стрелы. Одну втыкаю в землю, рядом с сапогом, вторую, зажав между указательным и средним пальцами, накладываю на тетиву.
«Я – скала».
Тремя пальцами легонько оттягиваю тетиву. Поднимаю лук, направляю наконечник стрелы на цель. Яблоко. Расстояние сто шагов. Плавно отвожу правую руку назад, увеличивая натяжение. Спина прямая. Дыхание ровное. Плечи лука с нежным, едва слышным стоном сгибаются.
«Мои руки тверды».
Рукоять лука приятно давит на левую ладонь. Тетива больно впивается в фаланги пальцев. Поднимаю лук еще выше и чуть правее, делая поправку на расстояние и боковой ветер. Задерживаю дыхание.
«Взгляд мой ясен».
Я не вижу ничего, кроме цели. Я не вижу ни гадкой ухмылки Геслера, ни безразличных лиц его приспешников-солдат, ни толпы зевак, ни зажмуренных глаз сына, ни крупных слез на его щеках. Я вижу только цель. Яблоко. Яблоко на взлохмаченных волосах.
«Я – лёд».
Мышцами спины довожу усилие натяжения до оптимального. Последняя выверка направления выстрела. Тетива касается уголков губ и кончика носа. Срабатывает рефлекс, отточенный многолетней практикой, и пальцы мгновенно разжимаются, отпуская тетиву. Тетива слабо тренькает и стрела, с мягким шелестом улетает в сторону цели.
«Я – холод».
Стрела вращаясь, набирает высоту и в какой-то миг, кажется, что зависает в воздухе, а потом, набирая скорость летит вниз, прямо в голову мальчика. Я вижу, как его голова слабо дергается назад, а светлые волосы взмывают над головой, будто в лицо ему ударил сильный порыв ветра. Толпа охает. Где-то слышится женский крик.
«Я – пустота».
Мгновение мальчишка стоит на месте, а потом открывает глаза и медленно оборачивается назад. В дереве, что за его спиной, на уровне головы «выросла» ровная белая ветка с оперением на конце. На земле лежит разбитое яблоко. Сын переводит взгляд на меня и срывается с места. Под радостные крики толпы бежит ко мне, размазывая слезы по чумазому лицу. До меня доноситься его срывающийся звонкий голос: «Папка-а!»
Я хочу подбежать к нему и прижать к себе, но Геслер преграждает мне путь на разгоряченном коне. Угрожающе близко гарцует около меня и мерзкая ухмылка не сползает с его лица.
– Ты действительно хороший стрелок, Телль. Я прощу тебе твою дерзость, но сперва скажи мне, зачем ты достал две стрелы? – Геслер фальшиво улыбнулся, – Обещаю, тебя больше никто не тронет.
Я знаю, что этот подонок не сдержит слова, однако, не собираюсь кривить душой и придумывать глупые сказки для отвода глаз. Лучше правда. Хочу видеть его глаза.
– Я неплохой лучник, но если бы рука моя дрогнула, и сын пострадал от первой стрелы, то вторая торчала бы сейчас у тебя в пузе.
Ухмылка мгновенно спала с побледневшего лица Геслера. Он прекрасно знает, чем чреваты ранения в живот: долгая и мучительная смерть не от полученной раны, а от заражения крови. Зрелище весьма плачевное, не говоря уже про запах, который исходит из пробитого кишечника.
Наместник пристально смотрит на меня, после чего разворачивает коня и скачет прочь, небрежно махнув рукой в мою сторону. В его глазах я увидел то, что и ожидал. Страх.
Солдаты с пиками наперевес взяли меня в кольцо.
«Я – пленник».