Нора Щепаньская
"Заговор Чёрной Выдры"
Глава 2
Лето 1762 года шло к концу, но это августовское утро было таким жарким, что женщины, работающие на маисовых полях за деревней, сняли с себя верхнюю часть одежды и периодически обливались водой, которую приносили им от реки, в мешках из оленьих мочевых пузырей дети.
Со стороны возвышавшихся над грядками, лёгких сторожевых платформ с навесами, раздавались монотонные крики мальчишек распугивающих прожорливых скворцов и других птиц норовящих поживиться созревающими початками. Мальчишки были вооружены длинными ивовыми прутьями и погремушками, изготовленными из высушенных тыкв горлянок наполненных камешками. Мальчишки, чтобы скоротать время иногда, вскакивали, и рискуя разрушить лёгкие башенки принимались пританцовывать на сторожевых платформах. С высоты платформ, мальчишкам были видны полукруглые крытые кусками древесной коры крыши вигвамов, и берег реки в которой, визжа от восторга, купались самые младшие дети ещё не имеющие никаких обязанностей.
В деревне всё было спокойно, в тени деревьев либо у входов в вигвамы, сидели, покуривая трубки пожилые воины. Несколько старых женщин, разморенные жарой, не спеша толкли в ступах зерно. Время от времени, среди вигвамов показывалась полуобнажённая фигура с корзиной наполненной початками кукурузы на плечах, высыпала свой груз в уже образовавшуюся кучу, и не спеша возвращалась в поле.
За полями начинался густой бескрайний лес, с трёх сторон окружавший деревню оттавов, а с четвёртой западной стороны селение охватывала широким разливом река Детройт, которая соединяла между собой озёра Святой Клары и Эри. Лесная чаща, разливавшаяся зелёным морем и за рекой, была основным, и как казалось неиссякаемым источником пропитания, из которого жители лесного селения черпали каждый день. В то время, когда женщины работали на полях, строили и ремонтировали вигвамы, выделывали шкуры животных, шили одежду, готовили пищу и занимались детьми, мужчины – воины и охотники, обеспечивали безопасность селения и его жителей, и охотились на лесное зверьё, добывая мясо, которое было основным продуктом питания для их семей.
Некоторые мужчины являлись кормильцами иногда для трёх и более десятков жителей деревни, не только членов своих семей, но и соседей. Чем же был добытый охотником олень или лось, несколько диких индюков, и даже медведь, когда накормить было нужно такое количество едоков, да ещё сделать запасы, на случай наступления голодных времён. Иногда охотнику приходилось, пройти десятки миль выслеживая и преследуя зверя, а потом ещё в случае удачной охоты, доставить тяжёлую добычу в селение.
Однако в этот день Анееб (Вяз) не пошёл на охоту. Он ещё за пару дней до того добыл на охоте оленя вапити и двух молодых диких свиней. Сейчас же он сидел у своего вигвама и занимался ремонтом каноэ, и тут же почти у самого входа в жилище возвышалась большая куча маисовых початков, которые принесла с поля его жена Месаубис (Коготки Молодой Гусыни). Вот и сейчас она подошла к вигваму, неся в руках одеяло в котором принесла с поля новую партию початков. Высыпав содержимое свёртка поверх кучи, она аккуратно сняла с плеч висевшую за спиной кожаную колыбельку с дремлющим в ней младенцем.
– Твоя жена уже закончила работу! – Явно довольная собой, улыбаясь, сказала она мужу, – на нашем поле птицы не исклевали ни одного початка, и в целом у нас будет не меньше маиса, чем других.
Через минуту она тихо добавила:
– А у Аис на поле, птицы выклевали почти половину урожая, потому, что с той стороны никто не их не отгонял.
Месаубис, наклонившись, словно живую погладила лежавшую у вигвама кучу маисовых початков. А потом вынула из колыбельки своего маленького сына и, играя с ним, обратилась к мужу: «Анееб, посмотри на нашего малыша, какой он толстенький и кругленький, а какой сильный! Ты должен сделать для него погремушку из копытцев вапити. Все наши женщины смазывают ноги своих малышей жиром вытопленным из сала разных животных, но я хочу смазать ножки нашего малыша самым нежным орлиным жиром».
Молодой воин потянулся, с улыбкой глядя на свою жену. Отремонтированное каноэ лежало в тени буйно разросшегося у их вигвама кустарника. Затем его взгляд скользнул по растянутым на ивовых обручах шкуркам ондатр и нутрий, пойманных им в силки, расставленные у реки.
– Тебе ещё нужно соскоблить жир и мёздру с этих шкурок обработать их и заново растянуть на обручах, - снова потянувшись сказал он жене.
– Та, последняя медвежья шкура была очень большая и тяжёлая, – нарочито жалобным голосом ответила мужу Месаубис, вспоминая самого большого из убитых охотниками их племени в этом году медведя, и сразил лесного великана своей стрелой её муж.
Анееб снова посмотрел на свою красавицу жену, но больше ничего не сказал. Он был известен в своём селении, не только, как один из самых удачливых охотников, но и как самый скромный и молчаливый человек.
А Месаубис продолжала: "Распорки в нашем вигваме я перевязала новым лыком. Они ещё долго продержатся, но всё же в следующий раз лучше взять для изготовления рам ветви дуба, – продолжала свою трескотню молодая жена. – Разве ты не знаешь, что древесина дуба лучшая?"
И несмотря на то, что муж не торопился с ответом, она продолжила: "Твоя мать использует всегда ветки ореха. Но вспомни сколько раз в году она потом вынуждена их менять? Я ещё весной хотела срубить молодое дубовое деревце, чтобы сделать из его веток основу для нашего вигвама, но твоя мать..."
– Уаах! – Недовольно прервал её словоизлияния Анееб, и Месаубис на миг замолчала, но вскоре продолжила: "Я хочу сплести новые циновки, и, как только подправлю крышу нашего вигвама, начну плести циновки. Я уже хотела заняться этим ещё до начала сбора маиса, но твоя мать, как всегда..."
– Уаах! – Рыкнул снова Анееб, но на этот раз так грозно, что Месаубис, вжала голову в плечи и наконец, замолчала. Она только через минуту вновь подняла её, когда услышала приближающиеся шаги.
Это пришла сестра Анееба, Аис-аинса (Маленькая Раковина). Она была красивой девушкой. Месаубис всегда немного завидовала её красоте. Она часто говорила: "Если бы у меня были такие же красивые одежды, как у Аис, я бы была ничуть не хуже, а может быть и краше...".
Однако Аис, кроме красивого платья из тонко выделанной и отбелённой оленьей замши, расшитых цветным узором мокасин и цветка воткнутого в пышные и блестящие, как вороново перо волосы, обладала ещё гладкой слегка смуглой кожей, длинной и изящной шеей, и прекрасными глазами похожими на глаза оленёнка, одновременно слегка испуганного и любопытного. Её влажные припухлые губы улыбались, таинственно и немного стыдливо.
Аис-аинса подошла к Месаубис и наклонилась к своему маленькому племяннику.
– Правда он хороший? – Шепнула молодая мать. И тут же повернувшись к Аис принюхалась к запаху исходившему от её волос. Угадав запах пижмы, Месаубис, нахмурилась и спросила с подозрением: "Ты куда-то собралась?"
Аис, пожала плечами и показала на кожаную суму, которую она несла на плече.
– Мокасины – ответила она неопределённо и опустила глаза. А затем повернулась, чтобы идти дальше и словно хотела избежать дальнейших расспросов, но Анееб воскликнул: "Подожди сестра!"
Он встал и взвалил отремонтированное каноэ на плечи.
– Подожди. Я тоже еду в форт.
Месаубис открыла было рот, чтобы задать вопрос, но так ничего и не сказала, ей вдруг показалось странным, что Анееб вдруг так неожиданно собрался в дорогу, хотя ничего о таком своём намерении не говорил. Действительно странно. Вчера в их деревню пришёл белый, которого воины называли братом и одет он был совсем, как воин оттавов. Два раза великий сахем* приглашал Анееба в свой вигвам, а когда муж возвращался, то курил свою трубку и молчал. Месаубис спрашивала, зачем его вызывал к себе вождь, но он, как всегда отмалчивался. Чего хотел от её мужа великий сахем оттавов Понтиак? Или женщина не должна этого знать? Что-то недоброе скрывалось за этим молчанием Анееба, и это очень тревожило Месаубис! Вот, например Нет-но-ква, такая же молодая женщина, как и Месаубис, и даже младше её, но однако же ей разрешают принимать участие в советах наравне с мужчинами. Правда она единственная женщина, которая могла участвовала в советах вождей проходивших в вигваме совета, и всё же Месаубис чувствовала в чём-то обойдённой.
Она встала и, держа одной рукой своего младенца, а ладонью другой, прикрывая глаза и щурясь от слепящих солнечных бликов играющих на волнах речной излучины, посмотрела вслед уплывающего каноэ в котором сидели её муж и его сестра.
Анееб и Аис гребли в молчании. Брат и сестра никогда небыли особо разговорчивыми им не требовалось много слов для того, чтобы понять друг друга. Однако Аис было любопытно, почему брат решил в этот раз плыть с нею вместе. Если он собирался плыть в форт, то должен был взять с собой лисьи и бобровые шкурки, которые висели на стене его вигвама, да и сменил бы старые потёртые мокасины и кожаную рубаху на какое-нибудь более праздничное одеяние.
Солнце, выше взбираясь на небо, припекало всё сильнее. Анееб и Аис, вместе со сверкающими речными водами плыли между густым лесом с одной стороны и садами и обработанными полями с другой. На небе не было ни облачка, а жаркий воздух был неподвижен, казалось он был густым и тяжёлым не смотря на близость водной массы.Вёсла прилипали к ладоням, и струи пота стекали по лицам и напряжённым телам гребцов.
– Будет гроза... – сказала Аис-аинса.
Анееб ничего не ответил. Время от времени они проплывали мимо других каноэ, сидящие в которых индейцы приветствовали их криками и взмахами вёсел. В этих местах располагались селения потоватоми и виандотов, которые вместе с оттавами находились в непосредственной близости от форта белых людей. На берегу, они видели французских поселенцев, которые занимались своими делами: одни развеивали на торчащих вверх шестах рыбацкие сети, а другие работали на своих полях. В прибрежных затонах спасался от нещадной жары скот бледнолицых и вместе с коровами плескались в тёплой воде их обнажённые дети. Стаи ласточек кружили над водой, и с охотясь за мошкарой с пронзительным свистом пролетали мимо бортов каноэ.
Они уже приближались к форту. Посеревшие строения форта выделялись среди зелени садов. Сооружённые из толстых брёвен: блокгаузы, мощный частокол и возвышающиеся над ним сторожевые вышки. Однако Анееб, так же мощно продолжал грести, не отклоняясь от середины реки. Аис попыталась было направить каноэ к берегу, но её брат не изменил направления, и Аис, только слышала у себя за спиной его ровное и спокойное дыхание.
И вот они уже миновали форт и продолжали плыть на юг. Солнце скрылось за белым облаком, но казалось, что от этого стало ещё более душно. По обоим берегам теперь рос густой непроходимый лес. И вдруг, Анееб изменил курс и перенеся весло на левый борт направил каноэ к берегу. Аис последовала его примеру, но только теперь стала загребать своим веслом с правого борта, а посмотрев на берег к которому они приближались, увидела сидящего на поваленном стволе дерева человека, который смотрел на них. На прибрежном песке возле него лежала лодка по форме, которой Аис поняла, что незнакомец прибыл издалека.
Он встал и с улыбкой поприветствовал Анееба и Аис, когда они пристав к берегу выбрались из каноэ на песок. Это был молодой, высокий, даже выше Анееба воин с очень смуглым лицом с которого с проницательным прищуром на них внимательно смотрели не улыбающиеся глаза.
– Ката-хекаса?* – Спросил незнакомца Анееб.
– Ката-хекаса, – ответил молодой воин и добавил, – я принёс вести от пророка делаваров...
Аис услышала, как её брат, понизив голос словно опасаясь, что его услышат посторонние уши, произнёс: «Наш народ ждёт».
Подняв глаза Аис встретилась взглядом с глазами незнакомого воина и они показались ей необыкновенно красивыми. Смутившись, Аис опустила голову, а её брат сказал, обращаясь к незнакомцу: «Это моя сестра».
Затем мужчины сели в каноэ Анееба, а Аис взяла для себя лёгкую пирогу пришельца и опустила её на речные воды. Вид и конструкция этой лодки отличались от местных каноэ. Анееб обернулся и показал глазами на высоко вздымающийся над водой нос пироги, и девушка тут же развязав, сняла со своей шеи платок и повязала его на нос пироги. Ветра не было и платок повис неподвижно, Анееб с пришельцем, а вслед за ними и Аис развернув каноэ, снова направились в сторону форта.
***
Со времени своего основания в 1701 году форт Детройт, а тогда ещё Де Труа не раз уже сменил могучие древесные стволы, окружающие строения форта высоким семиметровым палисадом. Основателями форта были французы. Французы, которые братались с индейцами, приходили в их деревни и жили вместе с краснокожими хозяевами, вместе ходили на охоту и воевали с англичанами.
Присутствие французов на индейских землях не составляло большого неудобства для краснокожих хозяев этих бескрайних лесов. Французские купцы, так же, как и их собратья по всему свету всецело заботились о своей прибыли, и делали всё, чтобы эти прибыль всё время возрастала. Но они хотя бы были дружелюбны по отношению к местному населению и не смотрели на индейцев свысока.
Coureurs des bois* - бродячие охотники одевались на индейский манер и жили, как индейцы. Они, путешествуя через бескрайние леса, останавливались на ночлег в жилищах своих красных братьев, овладевали их языком, и жили по индейским законам, женились на индеанках и их краснокожие жёны рожали им красивых и здоровых детей, которые говорили с отцами на языках своих матерей из племён оттава и виандотов.
Когда вспыхивали войны между французами и англичанами, краснокожие племена сражались на стороне французов. Генералы и офицеры французской колониальной армии советовались с вождями дружественных индейских племён и в свою очередь учили краснокожих воинов пользоваться огнестрельным оружием и европейским способам ведения войны. Но при этом они не вмешивались во внутренние дела племён и их вековые обычаи. Конечно же, французы, желая сохранить жизни своих солдат, использовали своих индейских союзников в самых опасных местах сражений. Вознося и прославляя воинскую храбрость и отвагу индейских воинов, французы умело подталкивали их новым боевым свершениям, укрепляя при этом дружественные отношения с союзными французской короне племенами.
И такое положение вещей продлилось почти шестьдесят лет, вплоть до того дня, когда в 1762 году с флагштока возвышающегося над главным блокгаузом форта Де Труа, не был спущен усеянный белыми королевскими лилиями французский флаг, а вместо него горделиво взлетел красно-сине-белый штандарт Святого Георга – знамя британской империи. К величайшему изумлению индейцев это произошло без боя, без единого выстрела, французский гарнизон покинул форт, уступив его английским войскам.
Вождям союзных племён было сказано: «Пришли такие вампумы – послания от Великого Белого Отца и его дети, в том числе и краснокожие должны им подчиниться». Однако удивление и возмущение индейцев таким поворотом вещей только ещё больше возросли. Тем более, что новые хозяева форта и английские поселенцы относились к краснокожим хозяевам этих земель с презрением, не присылали вождям дружеских даров, как это раньше делали французы. Английские торговцы вели свой бизнес алчно и бесчестно, требуя за свои товары целые кучи шкур и мехов. В то время в форте было около ста двадцати строений, это были в основном жалкие хижины, низкие и грязные, в которых жили солдаты гарнизона и их семьи, а так же купцы и несколько канадских охотников. Гарнизон форта насчитывал около полутора сотни солдат и нескольких офицеров.
Между домиками пролегали узкие замусоренные улочки, на которых в сухую погоду в пыли, а в сырую в грязи копошились куры и играли дети. Случались свидания влюблённых и соседские ссоры, хозяйки домов ощипывали кур и стирали одежду и бельё, развешивая его на протянутых между домами верёвках, на которых оно развевалось на ветру, как боевые знамёна испещрённые дырами и разноцветными заплатами.
Однако в этот день улочки опустели потому, что почти всё население форта собралось на площади между тремя главными строениями форта – домом собраний, комендатурой гарнизона и церковью, потому, что вновь прибывший торговец с помощью своих работников раскладывал тюки с товаром и бочки со спиртным.
Собравшаяся толпа была разнородна и разноцветна. Там были солдаты в помятых красных мундирах с серебряными серьгами в ушах, и лицами более подходящими для шайки разбойников, чем для солдат британской империи. Пришли и суетливые французские колонисты одетые наполовину в странную смесь европейской и индейской одежды. Можно было увидеть застиранную полотняную рубашку, заправленную в кожаные индейские легины украшенные по швам кожаной же бахромой. Их жёны были одеты не менее экзотично, при этом они прикрывали головы от солнца соломенными шляпами или дырявыми зонтиками. Отдельной группкой стояли канадские трапперы в кожаных куртках и несколько индейцев со связками шкур и мехов, принесённых на продажу.
Привлечённые любопытством столь естественным в таком удалённом от цивилизации месте, как этот стоящий в лесной глуши форт, на площадь пришли и офицеры из гарнизона форта во главе с комендантом.
Увидев командира гарнизона, купец предоставил заботы о распаковке товара своим помощникам, купец вынул из кармана своей куртки, завёрнутую в кожу и перевязанную шнурком пачку документов.
— Письма из фортов Ниагара, Сандански и Прескотта, и даже от верховного командования! — Громко, так словно нахваливал свой товар, объявил купец, перекрикивая шум толпы.
Комендант форта Майор Глэдвин, взял из рук торговца свёрток с документами и передал его одному из своих офицеров, который брезгливо, двумя пальцами взял засаленный шнурок перетягивающий кожаный пакет. А комендант, весело обратился к к торговцу: «Ну, Гибсон, показывай свой товар, что ты привёз на этот раз? Мы тут совсем одичали и нуждаемся во многих самых необходимых цивилизованному человеку вещах! Буквально саблями приходится рубить жаркое, суп хлебать прямо из мисок и бить дичь с помощью луков и стрел, словно мы краснокожие обезьяны!
Гибсон громко рассмеялся над шуткой коменданта, и продолжил вместе со своими помощниками раскладывать привезённый товар. Первыми были распакованы тюки, в которых находились мешочки с порохом, и длинные связанные в пучки свинцовые прутья, далее последовали ящики наполненные ножами и топориками без рукоятей.
Наконец дошёл черёд до ящиков наполненных всяческими бытовыми товарами, что вызвало взрыв интереса и восторга с женской стороны обитателей форта.
Аис-аинса, протискиваясь между солдатами и поселенцами их жёнами и детьми, старалась оказаться поближе к распаковываемым ящикам с чудесными товарами белых людей. Внезапно она оказалась поблизости от коменданта форта. Аис, увидела его бледное, чуть тронутое загаром лицо майора, которое будило в её душе, какое-то тревожное чувство. И сейчас, всего пара человек отделяла её от этого вождя поселения и крепости белых людей.
Девушка вынула из своей сумки пару сшитых из выбеленной замши мокасинов, расшитых ею узорами из раскрашенных игл дикобраза, и не обращая внимания на возмущение окружающих майора Глэдвина офицеров, протянула их коменданту форта.
Майор поднял глаза и, увидев уже знакомую ему фигурку красивой индейской девушки, а так же тронутый её невинной простотой, рассмеялся…
— Ну, я попался! Они такие красивые и так ладно сшиты. Вижу, что буду должен заплатить за эти прекрасные мокасины, прямо здесь же, как говорится — не отходя от кассы. Ещё раз осмотрев мокасины он даже одобрительно прищёлкнул языком. А потом обратился к Аис-аинсе: «Ну, значит так… выбирай красавица товар, который тебе приглянулся, а ты, Гибсон не строй такую кислую мину» — Обратился он к торговцу, который увидев, что молодая индеанка находится под покровительством коменданта форта, понял, что не сможет хотя бы по отношению к ней провернуть свои обычные мошеннические торговые приёмчики.
Аис, подняла на майора Глэдвина свои красивые немного смущённые глаза.
— Выбирай Катарина! — Рассмеялся майор.
Аис-аинса имела ещё и христианское имя, и между украшавших её шею ожерелий из лосиных зубов, волчьих клыков и раковин денталии, была и цепочка с маленьким серебряным крестиком. Однако нужно было хорошенько присмотреться, чтобы его рассмотреть. Так же, как и принятие христианства Аис-аинсой было делом случайным. Просто за пару лет до этого живя с сестрой своей матери в селении потаватоми, она вместе с другими детьми ходила к старому францисканскому миссионеру, который поселился в небольшой хижине возле индейской деревни. Он рассказывал детям о чудесном и удивительном боге белых людей, обучал молитвам и религиозным песнопениям. Индейские дети охотно бегали к доброму старику, поскольку он кроме интересных рассказов, всегда одаривал их разными небольшими подарками. И так же, когда потом приезжали другие христианские миссионеры, они соглашались принять обряд крещения ещё раз, чтобы снова получить маленькие серебряные крестики.
В форт Аис приходила часто и можно сказать стала поставщиком мокасинов и другого индейского рукоделия для его обитателей. Её хорошо знали в форте Детройт, считая девушку хорошей христианкой в отличие от её погрязших в языческих суевериях краснокожих собратьев. И сегодня ей за мокасины удалось свою кожаную сумку мешочками с солью, порохом и свинцовыми прутьями. Также она воткнула в отворот своего кожаного платья две большие стальные иглы. Её лицо просто светилось от удовольствия.
– Катарина…
Услышала она голос майора Глэдвина. И подняла глаза на вновь оказавшегося рядом вождя белых солдат. Он стоял рядом с ней во всём великолепии своего красного мундира сверкающего золотым позументом и отражающими солнечные лучи начищенными медными пуговицами. Но ещё ярче, сияли из тени отбрасываемой на его лицо чёрной треугольной шляпой, голубые глаза белого вождя. Такие необычные, и от того ещё более привлекательные.
Аис-аинса не понимала, что он ей говорил, потому, что не слышала ничего кроме своего внутреннего голоса, который говорил ей: «Вот он прекрасный воин… самый лучший воин… его глаза цвета неба… его широкие сильные плечи…, а дыхание его ноздрей приятно и свежо, как дыхание оленя…»
— Катарина…
Рука белого вождя коснулась её головы. В другой руке Майор Глэдвин держал блестящий медный гребень, который он только что купил в лавке.
— У тебя красивые волосы, Катарина, — сказал он глядя в глаза девушки и улыбаясь. — За такими прекрасными волосами нужно ухаживать и украшать их, — добавил майор, и воткнул гребень в волосы Аис-аинсы.
После этого его руки, медленно опустились, приглаживая волосы девушки, и, скользнув по её шее, легли на девичьи плечи.
Аис, не столько увидела, сколько ощутила на себе десятки удивлённых, а иногда и возмущённых взглядов, послышались смешки и пренебрежительные замечания. Девушка быстро опустила голову и закрыла глаза. Она часто видела майора Глэдвина, почти каждый раз, когда она посещала форт, чтобы обменять сшитые ею мокасины на товары белых людей. И всегда, юную индеанку поражали и приводили в восторг, его светлая кожа, голубые глаза и русые волосы. Ей казалось, что всё, что его окружает прекрасно и наполнено не выразимым словами очарованием.
Но сегодня, когда он взял её голову в свои руки, и украсил её волосы замечательным, сияющим, как солнце гребнем, она ощутила такой прилив восторга и благодарности, что, не зная, как поступить дальше просто замерла, и стояла в полном замешательстве.
Неожиданно возникшую неловкую заминку нарушили вдруг раздавшиеся громкие голоса отвлёкшие внимание собравшихся на площади людей. Перед импровизированным прилавком с разложенными на нём товарами, стоял с большой связкой шкур пожилой индеец из племени потаватоми. А напротив него, стоя упёрши руки в бока, громко и возмущённо кричал Гибсон:
— Четыре облезлых шкуры за целый фунт пороха?! Люди, вы слышали когда-нибудь, что-либо подобное? Пусть меня черти заберут, если я отдам этому краснокожему дьяволу фунт пороха хотя бы и за десяток таких шкурок! — При этом он бросил себе под ноги связанные в пучок четыре бобровые шкурки, которые он только что взял из рук индейца.
— Эти красные обезьяны становятся с каждым днём всё более наглыми и беспардонными! — Поддержал своего хозяина один из приказчиков Гибсона.
Привлечённые криками торгашей люди, забыв о Аинсе-Катарине и майоре Глэдвине, тут же столпились вокруг торгашей и индейца. Всем было ясно, что Гибсон, как всегда, раздувая скандал, преследует свои бесчестные коммерческие интересы.
Индеец, наклонился, чтобы поднять с земли брошенные купцом бобровые шкурки, но Гибсон, тут же наступил на них своим башмаком.
— Не двигайся краснокожий! — выкрикнул Гибсон. — Ещё, что-нибудь украдёшь у меня! С вами красные обезьяны нужно держать ухо востро!
Индеец же видя, что не только не получит пороха, но может потерять ещё и свои шкурки, всё же наклонился и ухватив связку бобровых шкурок, которую прижимал к земле торговец, и дёрнул её на себя так сильно и резко, что, Гибсон потерял равновесие и рухнул на землю к всеобщему веселью толпы. Однако купец быстро вскочил на ноги и, наклонив голову, как бык бросился на индейца, в его руке блеснул нож.
Толпа расступилась, раздался женский визг, а мужчины; солдаты и поселенцы, оставаясь на безопасном расстоянии, стали подбадривать Гибсона:
— Давай, Гибсон, покажи краснокожему, чего стоит белый мужчина!
— Научи его уважать белых людей!
— Бей краснокожего дьявола! Загони его в ад!!!
Аис-аинса, замерев, смотрела на пожилого индейца. Он был худ и невысок ростом, и, что было самым главным, у него, как и у любого индейца входившего в форт не было никакого оружия.
И вдруг, возле него непонятно откуда появился ещё один индейский воин.
— Датунда… — прошептала девушка, поднеся ладонь к губам.
Датунда, быстрым движением отодвинул пожилого потаватоми в сторону. Он сделал это так, как будто просто устранил преграду на своём пути. Он шёл прямо к Гибсону, устремив на него холодный неподвижный взгляд. Высокий и крепкий он, слегка наклоняясь, надвигался на замершего при виде его торгаша. Хотя молодость этого воина давно уже ушла, во всех его движениях была видна сила и уверенность, как сила матёрого лося бывает куда опаснее и запальчивой силы молодого неопытного в схватках самца.
Гибсон, зло выкрикнул, какие-то непонятные Аис-аинсе слова, его искажённое злобой лицо побагровело, и он, сжимая в правой руке нож, бросился на краснокожего воина. Датунда, отошёл на шаг назад и уклонился, и лезвие ножа, блеснув, рассекло воздух, не достигнув цели.
— Бестия! Быстр, как зверь… — услышала рядом с собой голос майора Глэдвина Аис-аинса.
Она смотрела, как оба противника кружили теперь друг вокруг друга, и их ноги обутые в тяжёлые башмаки у торговца и мягкие мокасины индейца, выписывали в пыли площади замысловатые, как танец фигуры. Наконец, Гибсон снова сделал быстрый выпад и на этот раз он смог достать индейца, полоснув его по плечу, так, что кровь из разрезанной мышцы брызнула струёй.
— Достал! Он достал краснокожего! — Закричал кто-то в толпе.
Кровь ещё больше возбудила толпу. Началась давка, всем хотелось лучше рассмотреть это нежданное представление, и Гибсон на мгновение, забыв о противнике, закричал: «Смотри за товаром, Анджело!»
По толпе разнёсся хохот, а метис Анджело, заметался, возле прилавка стараясь, как мог прикрыть кучи разложенного товара. Однако скоро всё вновь стихло, и внимание зевак вновь обратилось к продолжавшим свой смертельный танец купцу и его противнику индейцу. И снова было слышно лишь возбуждённое дыхание и топота ног поединщиков. Поднятая им пыль, уже лезла в глаза зевакам, но толпа не обращала на неё внимания, так же, как и на усилившуюся жару.
Гибсон снова попытался нанести индейцу удар, но Датунда опередил его движение, и перехватил руку купца… Толпа зрителей, как один человек затаила дыхание, и только майор Глэдвин вновь в полголоса выдохнул: «Бестия…»
Белый рванулся пытаясь освободить руку, но индеец ещё крепче сжал его руку и обхватив туловище купца второй рукой вплотную прижался к Гибсону.
— Будь на стороже, Гибсон! — Крикнул кто-то из толпы.
Купец застонал от напряжения. Кровь из раны на плече индейца залила его голову и грудь, и казалось, что белый купец тоже ранен. Противники, прилагая последние силы, сжимали друг друга в смертельных объятиях, они оба дрожали от напряжения и пот потоками заливал их лица и тела.
— Ух-х-х! — Выдохнул резко Гибсон, и неожиданно резко нанёс удар коленом целясь индейцу в пах, но Датунда змеёй извернулся, не выпуская из своего крепкого, как клещи захвата руки купца в которой он сжимал нож. И вдруг, Гибсон вскрикнул и обмяк втянув при этом голову в плечи, а его правое плечо провернувшись в пол оборота громко щёлкнуло и вывернутое назад застыло в неестественном положении. В одно мгновение ослабший купец застонал и нож, выпав из его вывихнутой руки, упал на пыльную землю.
— Бестия! Настоящий зверь! — Как заговорённый повторил майор Глэдвин, и невозможно было понять, чего было больше в этих его словах, удивления, осуждения или восхищения.
Смертельно побледневший Гибсон, в изнеможении сел на землю, и опёрся спиной на свой прилавок.
— Ну, что же дорого тебе обошлись эти бобровые шкурки, — усмехнувшись невесело, сказал майор. — Иди к Дрейку, пусть он вправит тебе вывихнутое плечо.
Дрейк, гарнизонный цирюльник, маленький худощавый человечек в круглых очках с толстыми стёклами и криво сидящих на длинном сизом носу, обладал многочисленными талантами. Маленький цирюльник мог постричь и причесать волосы офицерам и солдатам гарнизона форта, мог изготовить форменный парик и завить локоны, а мог и вырвать больной зуб и поставить пиявки, вправлять вывихи и лечить от вздутия живота. Мог он даже починить часы, которые, правда были всего одни во всём гарнизоне и принадлежали коменданту. Приходилось цирюльнику так же писать письма, которые солдаты гарнизона писали своим родственникам в метрополию, но особенно он славился, тем, что умел изготавливать различные микстуры и ликёры, которые сам и пил в неимоверных количествах. Но эту слабость обитатели форта ему охотно прощали, поскольку считали, что разобраться во всех талантах которыми обладал Дрейк, на трезвую голову было просто невозможно, либо нужно было знаться с нечистой силой.
Цирюльник, занялся пришедшим к нему в каморку побледневшим о боли торговцем. Но сначала он позвал на помощь трёх здоровенных гренадёров, которые частенько помогали ему в подобных ситуациях, дюжие помощники навалились на пострадавшего из-за своей жадности торговца, и так, как будто хотели его удушить или, как минимум вздёрнуть на дыбу. Цирюльник же с ещё одним помощником занялись вывихнутой рукой торгаша, который сначала терпел и пыхтел, а потом уже орал так, что было слышно на весь форт, и весь гарнизон мог подумать, что его в каморке цирюльника действительно черти истязают торгаша за его жадность. Наконец через минуту, которая Гибсону показалась целой вечностью, вывернутая плечевая кость была водворена на положенное ей место и добровольные помощники лекаря отпустили ослабевшего, но испытывающего облегчение торгаша.
Теперь он сидел бледный, униженный, но всё ещё переполненный злостью. Маленький цирюльник, выпив стакан виски собственного изготовления, снова наполнил его на половину и протянул Гибсону.
— Выпей, забияка! — Ехидно произнёс он, меряя взглядом крупную фигуру торговца. — Если уж после такого «победного» сражения, ты, не заслуживаешь награды, то, по крайней мере, запей досаду своего поражения…
Взяв стакан из рук Дрейка, купец, залпом осушил его, и в этот момент дверь отворилась и вошедший в цирюльню молодой солдат, произнёс тоном говорящего манекена:
— Негоцианта Гибсона, требуют к коменданту гарнизона!
Майор Глэдвин сидел в своём кабинете за заваленным документами столом и читал письма из того пакета, что ему передал купец. Когда Гибсон вошёл, майор не поднимая головы, указал ему на стул стоявший напротив стола. Наконец дочитав письмо, он стал спокойным и где-то даже равнодушным тоном расспрашивать купца о том, что нового в тех фортах, где торговец побывал до его приезда в форт Детройт, о настроениях индейцев, с которыми Гибсон вёл свою торговлю и о том, как идёт коммерция в новых торговых факториях на юге.
Однако казалось, что он почти не слушает ответы на заданные им вопросы. Жара снаружи усиливалась, и в кабинете коменданта было душно, как в бане. Вошёл денщик в наглухо застёгнутом красном мундире и поставил перед майором хрустальный кубок с холодным напитком, который Глэдвин выпил маленькими глотками, не отрывая глаз от очередного письма. Наконец он зевнул, слегка прикрыв рот ладонью, спросил:
— Ну, а на озере, как там, Гибсон?
— На озере, пусто и вроде спокойно, сэр. — Ответил купец. — Встретили несколько каноэ с индейцами, которые рыбу ловили. Вот только вчера промелькнуло перед нами, какое-то каноэ, но оно было далеко от нас, одно можно сказать с уверенностью это было каноэ не местных индейцев.
— Ирокезы?
— Нет, скорее всего, откуда-то с юга. Джеймс у нас зоркий чертяка, и он разглядел выкрашенный в красный цвет и стоявший гребнем чуб на голове индейца.
— Хм… у нас такой индеец не появлялся. Стража, стоящая у ворот и на сторожевых вышках не докладывала о таком пришельце. — Пробормотал себе под нос майор и подумал, что одинокий воин направлялся куда-то выше расположения форта Детройт к виандотам или потаватоми, либо… либо он пристал к берегу не доплыв до форта и продолжил свой путь через лес, неся своё каноэ в руках. И это означало, что он намерено, не хотел быть замечен гарнизоном форта, и если это так, то хотелось бы знать, каковы были причины у этого краснокожего скрывать своё присутствие в окрестностях форта от его белых обитателей.
Однако в полученных майором посланиях не было даже намека, на какие либо волнения среди индейцев. Бродячие охотники, правда, приносили известия о возрастающей среди индейцев неприязни к англичанам, и о том, что эту неприязнь активно подогревают французские агенты. А вдруг этот одинокий воин, привёз местным племенам краснокожих чёрные вампумы объявляющие войну против англичан?
Измученный жарой майор Глэдвин ещё раз зевнул и потянулся до хруста в суставах, а затем стал рассматривать в окно залитую солнцем площадь. Вокруг лавки Гибсона всё ещё толпился народ, однако его приказчики в отсутствие хозяина на время прекратили торговлю. Собравшиеся на площади люди всё чаще смотрели в небо, которое с южной стороны заволакивали тяжёлые грозовые тучи.
Аис-аинса так же обратила внимание на приближающуюся бурю, и забросив за спину сумку из оленьей кожи она поспешила к пристани где оставила своё каноэ. С юга опережая наплывающие тучи, дохнуло плотным и жарким воздухом. Это был не ветер, а казалось, что из огромной открытой печи вырвалась волна жгучего жара. Чуткие ноздри индейской девушки уловили в этой волне жаркого воздуха лёгкий запах гари.
Спустив своё каноэ на воду Аис, гребла, что было сил обуреваемая каким-то неясным и тревожным предчувствием беды. И в то же время перед её мысленным взором мелькали голубые глаза бледнолицего солдатского вождя, и казалось она, всё ещё ощущала прикосновения его нежных рук на своих плечах и шее.
Задул все, усиливаясь, ветер. На противоположном берегу реки дети французских поселенцев гнали скот с пастбищ, а их родители, работавшие в полях, теперь спешили по домам, в клубах поднятой налетевшими порывами ветра пыли.
Аис-аинса, налегала на вёсла, и ветер подгонял её каноэ, и вот уже закончился лес, росший на берегах реки, вот показалась кузница, находившаяся на полпути между фортом и индейской деревней. Ветер, ворвавшись в раскрытые двери кузницы, выдул из возвышавшейся над крышей трубы кузнечного горна целый фонтан искр, и рассыпал их над водой.
И вот, наконец скрытые до этого момента высоким берегом, показались тёмные очертания вигвамов родного селения.
Аис, подгребла к берегу, выскочила из каноэ и, вытащив его из воды по дольше на сушу положила между двух близко растущих деревьев, а затем побежала к своему вигваму. Ей казалось, что наползающий жар преследует её, и Аис-аинса прижала рукой подаренный ей гребень, сейчас для неё это была самая дорогая вещь на свете.
Жители селения, которое ещё минуту назад было занято обычными житейскими хлопотами, бросили все свои повседневные дела, и прибежали с полей, из леса и от реки, и собравшись возле своих жилищ, с тревогой смотрели на южную сторону небосклона. Туда от куда наползала на них удивительная и страшная туча. Перед ней катилась волна ветра который нёс с собой душный и острый запах костра залитого водой. Не было слышно громовых раскатов, так же, как невидно было и вспышек молний. Тяжёлая, угольно чёрная туча ползла так низко, что казалось она касается вершин деревьев.
Аис пробежала мимо вигвама вождя. Понтиак – великий сахем племени оттава, стоял возле своего жилища вместе с незнакомыми воинами из чужих племён и одетым, как индеец белым мужчиной. Они щурились от яркого дневного света, так, как только что вышли из полумрака вигвама.
Набирающий силу ветер нёс всё усиливающийся запах гари. Налетев на селение оттавов, он поднял с земли пыль и песок и закружил их между вигвамами, а высоко над деревней пролетела влекомая вихрем птичья стая.
И вдруг хлынул дождь, сначала тяжёлые крупные капли забарабанили по округлым крышам вигвамов, по лицам и плечам людей ещё не скрывшимся в своих жилищах. А вслед за первыми струями дождя раздались испуганные крики: «Чёрный дождь!»
— Чёрный дождь! Чёрная вода льёт с неба!!!
Струи чёрного дождя тяжело падали на землю и скапливались в низинах в чёрные, как сажа лужи, которые моментально переполнившись, превратились в чёрные ручьи, которые с урчанием и плеском, устремились к реке между вигвамами. Чёрные потоки, пузырясь, бежали по земле, которая казалось, отказываясь впитывать их в себя.
Из всех жителей селения, только Понтиак не стал прятаться под крышей вигвамов. Он стоял, одинокий и непоколебимый под струями страшного дождя расправив плечи и даже подняв к небу лицо с полу прикрытыми глазами. Сахем оттавов словно желал продемонстрировать своим людям и воинам других племён, что он в союзе с силами Великого Маниту. Он великий вождь своего народа. Пусть все видят. В отваге и смелости его сила!
Ветер трепал его одеяние и длинные пряди мокрых волос, чёрные потоки дождя секли лицо, грудь и плечи. Никто, даже шаман и чародей племени, не остался под струями этого необычного дождя. И только он Понтиак великий сахем оттавов стоял, как скала под потоками чёрного ливня!