Солнце светило сквозь витражи на веранде. Тилль молчал – и любовался. Лицо напротив расцветало, оно даже казалось живым. На щеках Алевтины прорастали анютины глазки, незабудки, задорные одуванчики. Какого цвета её глаза? Зелёного, как первая трава. Жаль, что закрыты.
Ушла в монахини.
Семь лет назад он бы не поверил. Он и не поверил, он усмехнулся в бокал, когда общая подруга Сандра вскользь упомянула об Ал – мол, такие вот дела. Наполовину пуст или наполовину полон? Речь, разумеется, вовсе не о стекле. Искристое било в голову, и Тилль слышал, как гудит огромный колокол. Губы Сандры отдавали персиковым джемом, волосы - чем-то божественным. Руки лезли куда-то за шиворот.
Эти лежат по швам, как у солдата иных земель. Холодные, мёртвые. Ал больше не подсыплет в чай перца вместо молотой мяты, не сложит тонкие пальцы в щёпоть, чтобы пересолить «Кровавую Мэри».
Не расскажет анекдота о прошлой работе.
Не метнёт в Тилля маринованной оливкой.
Не пошлёт его к чёрту и не хлопнет дверью так, чтобы со стойки посыпались фужеры.
Отзвонили к обедне, и вереница чёрных, как галки, женщин пересекла луг.
Ладони у Тилля совсем закоченели. Он понял, в чём дело. Солнце светило, но не грело.