Секунды разбиваются окнами костёлов, её платье соскальзывает на пол по гладковыбритым ногам. Ведь правда, если женщина тщательно лишила себя мельчайших признаков оволосения, это признак симпатии?
Ладони потеют, перед глазами мечутся белые бляшки, кровь приливает к щекам.
- Тебя это заводит? Меня заводит.
Вау. Самостоятельная.
Меня отвлёк ветер, поднявшийся за последней маршруткой. Неудержимо повлёк за собой, в слабоосвещённый салон, где водитель просит разрешения закурить в конце пути. Где мы с ней едем, голова на плече, рука на бедре.
Мы едем домой, а дом этот наш - он просуществует всего один день. Всего один день, как красивая бабочка.
Потому что утром она выскользнет в мир, и бах! Этот мир её прикончит для меня.
Она станет одной из тех красивых женщин, которые стоят рядом в трамвае. На них боишься взглянуть, украдкой тянешь носом с их шеек запах, и телепаешься по вагону увальнем. А блеск волос мешает тебе смотреть вперёд, косясь при этом на её лодыжки. Ладони потеют.
Золотой крестик меж аппетитной груди я ещё раз увижу лишь однажды, на воскресной молитве, куда я не захаживал уже лет пять, а тут вдруг потянуло невыносимо послушать истин да получить прощение за украденный батончик в супермаркете. Пигментные пятна на руках, сжимающих чётки, экзистенциальный тупик во взгляде - а так ничего и не переменилось в ней.
Глубоко вдыхаю запах цветущих акаций, отворачиваю лицо от столпа пыли, и закрываю глаза:
- Тебя это заводит? Меня заводит. Давай, подойди ближе. Положи ладонь сюда. Вот так.
Ещё и напористая. Вау.