Это старая трагедия. Бег так захватывает, что мы забываем о крепатуре и одышке. А потом просто умираем нахуй, добежав до цели.
Поэтому-то бегуны и покупают красивые бутылки, форму, и леггинсы, подчёркивающие выгодно зад.
Важно бежать, а не добежать.
Если, конечно, речь не о трамвае, который уже на остановке, а ты опаздываешь на работу. Тут главное добежать. Никакой лирики.
Но во всех остальных случаях - тактика. Процесс важнее самой цели.
Я из тех, для кого важнее, из тех, кто меняет на ходу цель, если путь к ней устлан не теми ветвями.
Надеюсь, тебе подойдёт пижамка. Можешь лечь здесь. В холодильнике, возможно, есть молоко. Мне нужно работать.
У меня нет другой пижамы. И другого дивана. И еды. Особенно всего этого у меня нет для тебя. И ты меня раздражаешь, поэтому я уйду в другую комнату, где буду смотреть смешные картинки.
Молоко, кстати, кончилось два дня назад.
Скверна расползлась. Душевный паралич, страх, хватающий мои руки, тянущиеся к дверям ручки. Это ошибка. Не из тех, на которых учатся.
Вокруг сплошь не те люди. Я не трачу на людей больше сил - я не трачу сил ни на что, но их с каждым днём всё меньше. Наверное, это тот разряд вселенской магии, когда ты отдаёшь старые нелюбимые вещи, и взамен окольными путями твой шкаф всё равно набивается обратно.
Первый муравей бежит по моей штанине.
Мы в каждой толпе находим одного кого-то, и изо всей мочи к нему цепляемся. Два человека, одновременно пришедшие в коллектив из 10и других, выберут разных людей. Но могут и одного. Или друг друга. Или никого.
И это так широко, что, ****ство - приходится часто и помногу думать о других людях. Почему нам так тяжело наладить коммуникации, и есть ли вообще необходимость это делать? Почему у нас такие разные миры, почему так часто я из-за других людей казался себе тяжёлым, холодным и отрешённым, а не просто не таким, как они?
И самое главное:
Почему все остальные такие долбоёбы, а я такой котик?
Она была очень хорошей, и я мог бы, бог свидетель, я мог бы достать молока из шкафа. Но тогда за ним пришлось бы идти снова. Тогда я бы уже приложил усилие, а если ты берёшься - то берись до конца. Потому что сделанное наполовину дело - ничего не стоит. Потому что полюбив однажды - ты обязан, ты должен, как лебедь, умереть за ней вслед, если не способен спасти. Это религия, это наркозависимость, это стиль жизни и мировоззрение. Любовь - это профессия, иначе всё это - вот всё это, все эти прикосновения к рукам, они не стоят выеденного яйца. Ответственность. Жизнь.
С балкона моего дома было видно чёрный вход в макдональдс, и сейчас я смотрел на девочку в их мешковатой форме. На удивление красивую девочку, очень-очень красивую. Она курила, пила дряной робустовый капучино за 11 гривен, и видно было - её насквозь пронзал вопрос "что я делаю со своей жизнью?"
Такое голубоглазое веснушчатое лицо, искривлённое этим риторическим вопросом, который после ночной смены просто не выходит от себя отогнать, потому что теряешь контроль над разумом.
Мне так захотелось выйти, обнять её - показалось это уместным. Именно она могла быть той самой. Именно её я бы мог полюбить так, чтобы до конца жизни не отпускало. Шанс был. Но я не вышел, ну, потому что это было бы странно. Огонёк её сигареты был одним из угольков моего сердца. Она затушила её о стену. Я вернулся с балкона в комнату.
Мне иногда кажется, что ни с кем больше я не заведу эту нужную душевную близость с нужной долей понимания. И всегда кажется, что люди, которые меня окружают, прочувствовать моё нутро неспособны.
Это заставляет меня терять всё, что внутри, рассматривая лёд под ногами, а не рассветное зимнее небо; быть предельно осторожным, в итоге тратя силы, и ничего не получая.
Нужно ли мне всё это?
И сколько меня осталось до отчаяния?
Я встал.
Я достал молоко из шкафа.
И бросил ей в ****о с порога, чтобы не терять лицо.
Она тоскливо пискнула: "Но я не люблю молоко".
****ство, подумал я. Вот и снова не получилось погеройствовать красиво.
Весна.