Детство в годы войны. Зарисовка 2
Барнаул
Темно. Почти ночь. Холодно.Сильный ветер. Мы на какой-то станции или у вокзала в стороне от зданий. Как мы сюда приехали я не помню. Гора чемоданов, выложенная полукругом ряда в два. Это укрытие для меня. Взрослые с сестрёнкой Мариночкой на руках уходят, оставляя меня охранять вещи. Через некоторое время они возвращаются с носильщиками и мы идём на станцию. Взрослые встревожены и расстроены - нам негде переночевать.Мест в комнате матери и ребёнка нет. Отец должен уехать, а у нас поезд только на следующий день. До меня доходит смысл их разговоров, я испугана и поднимаю такой рёв, что всполошился весь зал ожидания. Успокоить меня невозможно, я капризный и упрямый ребёнок. На мой крик выходит начальник станции, узнаёт в чём дело и даёт распоряжение о поселении нас в комнату матери и ребёнка. У нас одна кровать на троих в большой комнате, где ещё много женщин и детей.
Барнаул. Как приехали не помню. Сначала сняли комнату на свою семью, но через некоторое время или переселились к тёте Юле, или сняли помещение для всех. Итак, я встретилась со своими двоюродными братом Юрой 6-ти лет и сестрой Кирой 3-х лет. Тётя Юля работала, мама оставалась с детьми.
Надо сказать, что Барнаульский период был самым тяжёлым периодом жизни во время войны. Сколько мы там жили - не знаю. В детстве время тянется очень долго. Из-за обстоятельств и неустроенности жизни, мы часто переезжали, и каждый период казался мне очень длинным.
Когда мы приехали, было уже холодно, и зиму 41-42 года мы были там. Зиму я помню плохо. Все спали в одной комнате. Освещение - свеча, которую, когда ложились спать, мы дружно все разом задували. Я часто болела. Но самое страшное испытание ждало мою маму. Заболела Мариночка, моя младшая сестрёнка. У неё был дифтерит. Как мы остальные не заразились - не знаю. У нашей хозяйки тоже было двое детей - 6-ти летняя девочка и 4-х летний мальчик. Мариночку положили в госпиталь, детской больницы не было. Вылечить её не удалось, она умерла. Мама целые дни проводила в больнице с ребёнком. Она при ней и умерла. Перед смертью Мариночка плакала, обнимала маму и говорила: "Мамочка, не отдавай меня им". С горя у мамы открылся туберкулёз.
Барнаульский период был самый голодный период за годы войны. На карточки купить положенные продукты было трудно, продуктов просто не было. Тогда говорили - отоварить карточки. Спасала мамина туберкулёзная карточка, на неё реально можно было что-то купить. И ещё вещи - та куча чемоданов, что мы привезли с собой. Вещи меняли на рынке на продукты. Ели мы кашу из отрубей, приговаривая, - какие мы были глупые дети, что не ели до войны манную кашу на молоке. Основная пища картошка, которую варили только в мундире, из-за экономии. Чистить варёную картошку была обязанность детей. Это было не очень приятное занятие, а Юра очень страдал от этого. Он был очень брезгливый. Он брал в руку картофелену, делал страдальческое лицо и двумя пальцами сдирал кусочек шкурки и откидывал от себя. Несмотря на недоедание, были продукты , которые мы, дети, не могли есть. Юра не ел горох, под страхом быть выпоротым. Я не ела капусту ни в каком виде. Помню меня просто тошнило от неё, и никто не мог меня заставить её съесть. Позже, когда нас устроили в детский сад для того, чтобы мы могли там что-о есть по карточкам(карточки отдавлись в детский сад), то воспитатели постоянно жаловались на меня, что я не ем щи и капусту. А за столиком выстраивалась очередь, кто будет за меня съедать щи. Самое вкусное, что я помню из этого периода, были ржаные пончики. Их можно было брать вместо хлеба. И иногда наши родители со словами:"Эх, живём один раз!", приносили пончики. Я до сих пор считаю, что вкуснее ничего нет, но больше никогда нигде не встречала таких пончиков.Наши хозяева очень голодали. В то время было неписанное правило не брать угощения. Мама говорила, что ты возьмёшь что-то, съешь, а они сами остануться голодные. Малыши хозяйки придерживались такого же правила. Её дети никогда не брали угощенья. Малыш же часто заползал под стол и там подбирал крошки, падающие со стола. Заметив это, мы, дети, специально роняли еду под стол, он поднимал и съедал.
Потом стало тепло и мы, дети, всё время проводили на улице. Нас пятеро с хозяйкиными детьми, и ещё много детей. Скучно не было. Лето выдалось очень жаркое. Помню ночь Ивана-Купалы. Для меня всё впервые. Люди там праздновали народные праздники. Улица у нас была, как в деревне. Машин тогда не было, зелёные обочины, мягкая пыль на дорогах. Бегали босиком, что в последствии сыграло со мной злую шутку. Итак, ночь Ивана- Купалы. Мы спим. Вдруг распахиваются окна и на нас выливаются фонтаны воды. Мы вскакиваем, выбегаем на улицу, там народ бегает, гоняется друг за другом с вёдрами воды. Воду зачерпывают в колодцах. Мы присоединяемся. Визг, крик до полуночи.Воспоминания на всю жизнь.
Подружившись с местными ребятами, мы многое узнавали. Рядом были какие-то лужки. Мы научились находить съедобные растения. Жевали кашку, то бишь клевер, щавель. Находили какое-то растение, где в отцветшем соцветии были кольцеобразные то ли семена, то ли будущие веточки. Мы их тоже ели, очень вкусные. В общем, перешли на подножный корм. Ещё ребята жевали жвачку из смолы хвойников и угощали нас. Родители её нам не покупали, объясняли, что вредно, кишки слипнуться. Днём мы играли в войну. Нам пошили платья, а Юре рубашку, из гимнастёрочной ткани(удалось где-то купить), и мы нашили на воротнички платьев ромбики(тогда погон ещё не было), присвоив себе какие-то звания. На улице были репродукторы, и мы слушали сводки Информбюро, затем бежали домой, передать родителям о положении на фронтах.Дома радио не было. Мы знали в то время всех народных комиссаров. Очень любили Ворошилова за воинские доблести и Микояна, потому что он был Нарком пищевой промышленности.По вечерам мы собирались все вместе и вели разговоры. Очень много рассуждали о том, что надо сделать с Гитлером, когда его поймают, выдумывали разные"жуткие" казни ему. И пели песенку.
Сидит Гитлер на заборе,
Чешет попу языком,
Чтобы вшивая команда
Не ходила босиком.
Потом и со мной случилась беда. Как я сказала, мы часто ходили босиком. Один раз я уколола ногу под большим пальцем, почти не заметно и не больно. Через день палец стал болеть и посинел, потом заболела нога, потом всё. Вызвали врача. Оказалось, что столбняк, я подхватила столбнячную палочку. Дело в том, что я была беспрививочным ребёнком. Прививки мне никогда и никакие не делали, т.к. находили порок сердца. Детский врач, что меня смотрела, сказала, что надо доставать противостолбнячную сыворотку и как можно скорее, вечером будет поздно. У них её нет. Надо пойти по госпиталям военным и попросить. Мама, недавно потерявшая одну дочку, была в шоке. Я уже без сознания. Она побежала по городу, никаких автобусов не было. Обошла несколько госпиталей, где-то отказали, но в одном госпитале дали. Уже вечером врач мне сделала несколько уколов и велела ждать, она уже ничего не обещала. К счастью, всё обошлось.
Ещё помню, что мы ходили в лес за шишками. Шишки были нужны для самовара. Ходили все. Нам, детям, вешали за спины сетки-авоськи, как рюкзачки. Мы собирали шишки, набивали ими сетки и несли домой за спиной. Куда-то ходили на картошку. Тёте Юле с работы давали участок, вот и ходили окучивать картошку. Нас брали,чтобы не оставались дома одни.
А потом приехал дядя Витя из Ленинграда. Напомню, это муж тёти Юли и отец Юры и Киры. Радость была великая. Незадолго до его приезда мы получили от него письмо, прощальное. Он писал, что умирает с голоду. Это так и было. Сначала он работал. Подспорье в питании было зерно, которое портовые работники вылавливали из моря. Они знали место, где до войны затонула баржа с зерном. Потом зерно кончилось. Есть стало нечего, он ослабел и не вставал. И вот, когда он уже распрощался с жизнью, к нему приехали из порта и велели собираться на работу. Надо было проектировать Дорогу жизни через Ладогу. Они дядю Витю увезли, подкормили, подлечили и заставили работать. В Барнаул он приехал после снятия блокады за семьёй. Его направили работать в Красноводский порт(Туркмения).Раньше работу сами не выбирали, особенно во время войны, тем более члены партии. И мы стали собираться к переезду.
Продолжение следует.