«Ваш отец диавол,
и вы хотите исполнять похоти отца вашего;
он был человекоубийца от начала и не устоял в истине,
ибо нет в нем истины;
когда говорит он ложь, говорит свое,
ибо он лжец и отец лжи» (Ин. 8, 44)
Прозвище «Кролик» прилипло к нему еще в бессознательном возрасте из-за сильно выпирающих изо рта верхних резцов. Было еще и врожденное косоглазие, но медикам удалось его скорректировать.
Хилый, прихрамывающий из-за болезни суставов, он часто подвергался насмешкам и издевательствам ровесников.
Множественные обиды копились, терзали тщедушный организм, требовали отмщения, но слабый физически, он мог об этом только мечтать. Зато в мечтах мстил жестоко, изобретательно, изощренно. Жертвы ползали у него в ногах, молили о пощаде, утирали плевки на лице, и тогда он чувствовал себя на вершине власти и блаженства. Жар охватывал мозг, и, мечась ночью по подушке, подросток погружался в чуткие тревожные сны, бредил неясными незнакомыми образами, смутными предчувствиями.
- Видишь? Смотри! Это ты сделал? – улыбка обернувшегося к нему мужчины, медленно растягиваясь, превращалась в волчий оскал. – Это все твоих рук дело!
Вспотевший, перепачканный кровью мужик возлежал рядом с тельцем растерзанной девочки и с наслаждением затягивался сигаретой. Пустые окровавленные глазницы ребенка, перекошенный рот, вызывали ужас, отвращение и одновременно притягивали взгляд.
Только что в этом доме, на пороге которого он зачем-то оказался, жили люди. Просто люди. Просто жили.
Еще не остыли угольки в плите, а на столе дымилась картошка в эмалированной кастрюльке. Но в натюрморт незатейливой домашней трапезы безумным росчерком зловеще вторгся окровавленный топор. Кровью был залит пол, и куски человеческих тел были разбросаны по комнате.
- Она отказалась есть мясо! - страшный мужик затушил сигарету о тельце бездыханного ребенка, медленно поднялся, застегнул штаны и шагнул к нему. – Свежее. Только что нарубил. Поешь!
- Неет! – от страха отнялись ноги.
- Это ты! Ты сделал! – надвигаясь на него кровавой грудой, повторил убийца.
- Неет! – горячая струя обожгла промежность.
Утром, обнаружив сына обмочившимся, мать безжалостно высекла его ремнем. В этот процесс она вложила все свое хладнокровие и безразличие. Сны и явь переплелись тогда в его сознании, проросшем болью, жестокостью. Страх, стыд, унижение неожиданно вылились в нездоровое наслаждение.
С тех пор он стал страдать энурезом. Врачи так и не смогли ему помочь.
Он писался каждый раз, когда видел эти странные навязчивые сны-ужасы. Но эмоции затягивали, превращаясь в болезненную и непреодолимую тягу, в постоянную потребность получать наслаждение от чьих-то страданий.
Зверски разодранные пополам или заколотые младенцы, вырезанные заживо зародыши у беременных, мучительная агония посаженных на кол, обугленных, задушенных, распятых и изнасилованных, все больше пробуждали нездоровый интерес. Так любопытный ребенок, оторвавший крылья у стрекозы, чувствует, что крыльев уже недостаточно, а хочется все более сильных и страшных впечатлений. Так и Кролик не мог остановиться в своих фантазиях. И наконец, он уверовал, что мог, мог сделать это сам! Он мог! Эта необъяснимая уверенность придала сил и уважения к самому себе. Там, в снах-фантазиях, он самоутверждался.
В реальности он по-прежнему оставался ничтожным и жалким, и это было в высшей степени несправедливо. Да и гормоны, взрывая вены, уже требовали подвигов.
Почему его выбор пал на Соколову, он и сам не понимал, но тянуло к ней на каком-то животном уровне. Кролик даже украдкой принюхивался к девушке, мысленно раздевал, и это разжигало его неудовлетворенные желания.
Своей доминантностью Соколова напоминала ему мать, поэтому о конфетно-букетном периоде он даже не мечтал. Он выслеживал ее, как охотник выслеживает дичь, выжидал. И однажды после физкультуры подкараулив Маринку в полуподвальном помещении школьной раздевалки, истекая слюной, он, украдкой погасив свет, изо всех сил хилого своего тела прижал ее к стене. Теряя сознание от запаха прозрачного девичьего пота и еще чего-то пронзительно женского, он, чтобы не свалиться в обморок, лихорадочно вцепился в выпирающие окружности.
- Урод! – злая девчонка вопила на всю раздевалку.
Он не помнил, что случилось раньше: зажегся свет или посыпались искры из глаз, только стало неимоверно светло.
Заехав со всей силы коленкой парню между ног, одноклассница, торжествуя, мертвой хваткой вцепилась ему, воющему от дикой боли, в шиворот.
- Смотрите все! Он маньяк!
Скрюченный в сильных руках спортсменки-комсомолки, он был жалок.
Ребята подняли его на смех, а Маринка, с тех пор не упускала случая поиздеваться.
Но он знал! Корчась в бессилии по ночам в потных простынях, знал, что когда-нибудь отомстит ей. И она еще очень пожалеет.
Когда-нибудь… Но гормональные бури требовали выхода сегодня и сейчас.
- Ребята, - как-то на классный час к ним заглянула учительница младших классов, - у нас одна звездочка осталась без вожатого. Кто-нибудь хочет заниматься с малышами?
И он неожиданно для всех, и даже для себя, поднял руку.
Шесть малышей, пять мальчиков и одна девочка, перешли в полное его подчинение. Усердно принялся он за дело: прилежно читал октябрятам, помогал делать уроки, разучивал стихи, водил на экскурсии, в спортивную секцию, и скоро стал лучшим вожатым. Его ставили в пример, наградили грамотой.
Второклассница Танюшка смотрела на вожатого влюбленными глазами, караулила на всех переменках, и бегала за ним точно хвостик.
Соколова хихикала и подкалывала.
Однажды Танюшка, трогательно краснея, на глазах всего класса вручила ему подарок:
- Это тебе.
Серый с белым пятнышком на ушке крошечный котенок жалко пища, отчаянно вцепился когтями в лацкан его пиджака.
- Наша Мурка родила, - радостно пояснила девочка.
- Наседка! – презрительно бросила Соколова, - клуша.
Он позеленел и так стиснул железной клешней пушистый комок, что тот моментально захлебнулся, чуть не отдав Богу душу.
- Баба! – подхватили другие ребята. – Баба-клушка! Куд-куда!
Он не помнил, как отволок приставучую девчонку на чердак.
Ее слезы и мольбы только разжигали его бешенство. С остервенением он душил крошечное животное перед самым носом ребенка до тех пор, пока из несчастного не полезли внутренности. Отбросив трупик, переключился на обезумевшую от ужаса Танечку.
- Пикнешь, я тебя так же придушу, – пригрозил он.
Описавшаяся, деморализованная, она была так напугана, что не могла говорить и только, давясь слезами и икая, кивала головой.
Танечку он больше не видел. Она тяжело заболела, с жаром попала надолго в больницу, и потом наотрез отказалась ходить в школу. Родители пытались выяснить причину у учителя, но так ничего и не узнали.
Это был успех, и он требовал закрепления.
Следующим на чердак попал мальчик из его звездочки, потом еще один. Другие, еще три, подтянулись сами. Так он организовал первую свою секту - «школу взросления». Все дети давали обет молчания и присягали ему на верность. Но этого было мало. В знак преданности каждый ребенок должен был поймать и принести кошку и медленно убивая, замучить ее на глазах других. Когда кошка умирала в невыносимых страданиях, Кролик хвалил детей за героизм и предлагал вместе расслабиться по-взрослому. Мальчишки смотрели старшекласснику в рот, все выполняли и боялись до животного состояния. Власть над слабыми кружила голову.
Это был неоценимый опыт на всю жизнь. Именно тогда, как считал, он сделал первые шаги к власти над всем человечеством. Ради власти он готов был на все, даже пойти на сделку с самим Сатаной.
И нечистый то ли подслушал его мысли, то ли давно был рядом, только случай представился.
Открыв однажды книгу Рона Хаббарда «Дорога к счастью», которую ему кто-то всучил прямо на улице, Кролик сразу, с первых страниц, воспринял как руководство, адресованное лично ему. Словно нашел, наконец, своего духовника, гуру, наставника, Кролик готов был следовать за учителем хоть на луну, хоть в пекло.
Саентология, позволяла, наконец-то, не только избавиться от чувства неполноценности, вины и стыда, которые ему внушались окружающими, мешали жить, но стала религией религий, смыслом жизни, путеводной звездой. А сам основатель движения, Хаббард, стал воплощением Антихриста.
Рон, последователь известного сатаниста Алистера Кроули, над идеологией своего учения, похоже, особенно не заморачивался. Буквально по формулировке «Все гениальное просто» он отменил все запреты, нормы и правила. Проще, надо было поступать вразрез с требованиями общественных законов или хотя бы быть индифферентным к ним; разлагать изнутри социальные структуры и осквернять все, связанное с официальными религиями. Беспощадность к врагам, а так же злобность и мстительность приветствовались.
Кролик был просто готовый адепт. Он, как вундеркинд, мог сдать экзамен сразу на высшие ступени посвящения в религию, а там, чем черт не шутит, рукой подать до власти над человечеством. Одержимый тщеславными планами, он мог хоть сейчас проповедовать и нести в массы и вседозволенность, и развращенность: будь то гетеросексуальность, гомосексуальность, адюльтер, супружеская неверность, невоздержанность. Кролик был уверен, что человек грязное животное, целиком зависящее от низменных потребностей и инстинктов, потакать и потворствовать которым значило уметь управлять и держать под контролем всю биомассу Земли.
С параноидальным упорством, он до запятой следовал за своим гуру.
Если надо было делать деньги, Кролик, не брезгуя самой беспринципной, грубой борьбой, устраняя соперников, делал деньги, становясь не просто богатым, а нереально, сказочно богатым. Если надо было тренировать дух, он, используя оккультные учения, часами медитируя, преобразовывал его до такой степени, что мог практически проникать в параллельные и потусторонние миры. Становясь бесплотным, он входил в любое, даже интимное пространство человека, без стука, можно сказать, ногой открывал дверь «святая святых» - подземный ад.
Он мог бы гордиться своими успехами, если бы не одно «но».
Чтобы достичь полного слияния с духом Сатаны, которому и подчинялась де факто саентология, стать ему равным, вызвать в любой момент темную силу природы, контролировать материю, энергию, пространство и время, ему не хватало соединенной суммарной энергии. Проще, ему не хватало женщины, жрицы. Именно женское начало, культ матриархата, обеспечивало связь с эгрегорами. Женщина ближе к Сатане, и без нее невозможны многие ритуалы.
Ему нужна была женщина-единомышленница, обладающая здоровой мощной сексуальной энергетикой. А главное, она должна быть магически, просто чертовски, привлекательна.
И такой образ давно преследовал его во снах. Но отвращение к женщинам в общем и целом было сильней чем даже желание власти. Неотомщенные жестокость матери, насмешки одноклассников крепко засели в кроличьем сердце.
Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2015/06/24/1154