*Сон - вкуснейшее из блюд в земном пиру*. Уильям Шекспир
Глупости, твердила я себе, спускаясь на почти пустой перрон. Если глаза людей и способны изменять цвет, то уж точно не так кардинально. Ветер трепал мои волосы, и оттого я надвинула шапку на лоб. Либо это неполадки с матрицей, либо с цветопередачей на фотоаппарате. На самом деле, спустя столько лет я понимаю, что тогда просто не хотела признаваться себе. У меня была одна теория, но я твердо отвергала ее.
Когда я шла по городу, мне то и дело казалось, что за мной следят. Что все меня узнали и уже звонят в полицию, чтобы сообщить о моем местонахождении. Лишь спустя двадцать минут я поняла, что у этих людей своя жизнь, и им совершенно все равно на меня. Я зашла в магазин на улице Гагарина и купила огромный шоколадный торт, покрытый свежими фруктами. Он дорогой, а денег мало осталось, но мне все равно: Аська обожает такой больше всего. Давно я тут не была, прямо ностальгией повеяло. Все те же кафешки за стеклянными стенами, все те таджикские рабочие в шуршащих комбинезонах, все та же кучка галдящих студентов возле входа в институт Бауманского. Из пекарни «Покровский хлеб» доносился аромат свежеиспеченного хлеба, пирожков с черникой, горячего кофе и корицы. В одном из серых мусорных баков копался калужский бомж, в одной руке он держал наполовину пустую бутылку от пива. Какие-то дети лепили снеговика и снежную бабу возле панельной пятиэтажки на улице Добровольского. Возле одного из частных домов на той же улице, огражденного забором и грозной вывеской про злую собаку, открывался прекрасный вид на заснеженное калужское море, Яченское водохранилище. Говорят, в первой половине двадцатого века там располагалось городское кладбище, и теперь отдыхающие могут ненароком выловить скелет или какую-то его часть. На одном перекрестке столкнулись черный джип и голубой пикап. У последнего был сильно помят кузов. Возле дорогого, элитного ресторана и гостиницы «Зуль», что располагались напротив моего дома, как всегда, была огромная толпа. В самом центре я заметила невесту и вспомнила, что сегодня суббота. Кто-то щелкнул бутылкой шампанского, и одна женщина, мокрая от алкогольной пены, завизжала. Великий космос, да они уже пьяные в стельку, подумала я и, наморщив лоб, стремительно прошла мимо них. В Первоуральске я уже отвыкла от всех этих гулянок.
Через чур медленно и нерешительно я поднимаюсь по лестнице, оттягивая момент встречи. Вдруг мне становится страшно: а если сестра обиделась и не захочет больше меня видеть? Все внутри холодеет; нет-нет, этого не будет. Я извинюсь, обниму ее, поцелую, скажу как я ее люблю и не один раз. Смотрю на себя в зеркало, ужасаюсь, ахаю: бледная, как смерть. Чтобы никого не испугать, достаю блеск и делаю им по мазку на скулах. Размазываю, и появляется румянец. Я подвожу губы, распускаю волосы и одеваю взятый из рюкзака браслет. Это черный кожаный шнурок, сплетенный в тоненькую косичку - подарок Асьи, сама делала, старалась. Носить его не решаюсь, словно это кощунство, но подарок всегда со мной. Замираю перед дверею, ненасытно вглядываюсь в бронзовую цифру «семь». Дом, родной дом. Наконец-то я здесь, я уже другая, но по-прежнему дорожу тобой, квартирка моя. Перекладываю торт из одной руки в другую, праздничная лента, на которой висит коробка, больно впивается в кожу.
Поднимаю руку, как в замедленной съемке, и звоню. В ответ тишина. Снова звоню и еще. НИЧЕГО. Сердце щемит: понимаю, что обиделась. Все понимаю, больно, простить не захочет. Тело становится свинцовым, кое-как поворачиваюсь и бреду к лестнице, даже не оглянувшись на прощанье. Хочу сорвать этот чертов шнурок с руки и выбросить торт. На глазах проступают слезы, мне становится трудно дышать от обиды. Вдруг позади меня щелкает дверной замок, слышатся скрип и какие-то шорохи и раздается:
- Ты? - в ее голосе совсем нет удивления, как будто она только этого и ждала, но не знала во сколько. Апрелина стоит на пороге МОЕЙ квартиры в потертых лосинах, объемной трикотажной футболке серого цвета и МОИХ мягких тапочках. Проследив мой взгляд, она сконфуженно промямлила: - Прости, я забыла, что они твои. Мне просто... Ася дала.
- А то, что я вообще жива, ты не забыла? - жестко упрекнула я, даже не взглянув на нее. Что она тут вообще делает? Это не ее дом, не ее семья, не ее тапочки, в конце концов. Меня охватывают жгучая ярость и нетерпение поскорее выставить бывшую лучшую подругу за дверь. Ни минуты больше не могу смотреть на ее проклятую рожу, я не за этим сюда ехала. Я грубо отодвигаю Апрелину и захожу в квартиру. Здесь ничего не изменилось, даже скучный ковер в ромбик, который я просто терпеть не могу.
- Что ты тут делаешь? - вновь спрашивает эта мелкая кареглазая дрянь, закрывая за мной дверь. Я стягиваю с себя шапку и шарф и забрасываю их наверх антресолей. Медленно расстегиваю полушубок и лишь тогда гляжу на нее.
- Представь к себе, приехала на день рождение своей сестры. Вот, возьми торт, - я передаю ей упаковку и разминаю руки. Нос чешется от мороза и тепла, в которое я попала.
- Она будет рада, - Апрелина поджала губы. Я недовольно вытаращила на нее глаза.
- Я знаю! Между прочим, это моя сестра, и она безумно меня любит! - я вся горю от гнева. Или от уличного холода. Я снимаю меховые уги и плетусь за ней.
Праздник проходит в моей комнате. Там два окна и больше места. Оттуда доносится современная музыка, громкие голоса и искренний смех.
- Веселье на всю катушку, - буркнула я, и Апрелина, поглядев на меня, почему-то улыбнулась.
Когда меня увидели гости за столом, то все разом стихло. Я, приготовившая целую речь для поздравления, тоже онемела. Дело в том, что этими гостями были не одноклассницы или подруги Асьи, как я ожидала, а Слава и остальные ребята. Вот каким боком тут оказалась Апрелина. Кира, одетая в короткие джинсовые шортики, колготки в крупную сетку и облегающую майку, сидит на моем любимом диванчике, поджав ноги. К груди она прижимала моего плюшевого мишку. Он давным-давно из белого стал серым, но я все равно очень сильно его люблю. Кажется, друга детства зовут Шуриком. Вика, как всегда во всем фиолетовом, в том числе и с волосами, сидела возле окна, положив правый локоть на подоконник. Ладонью она подпирала подбородок и до моего прихода кого-то с интересом слушала. Римма, в простой белой блузке и джинсовой юбке, умело резала шоколадный пирог на столе. Ее губы немного были в клубнике, которую она как раз дожевывала. Егор, в повседневной одежде, сидел в уголке и молчал, нахмурившись. Похоже, ему было скучно: конечно же, он до сих пор переживал утрату близкого друга. Игорь был для него всем, как Апрелина некогда для меня. Тема, более нарядный, чем Егор, но все же не слишком, сидел на одном из табуретов и играл на гитаре. Когда я вошла, его пальцы замерли на одном из аккордов, и лишь струны жалобно звякнули. Гитара была хорошей модели, шведской, с лакированной отделкой. Я немного увлекалась раньше ими, поэтому знаю толк.
На Славе черные облегающие брюки, светло-сиреневая рубашка и фиалковый галстук, вышитый узорами, который, как я замечаю, завязан виндзорским узлом. Князев, как всегда, само совершенство, невольно отмечаю я. Но у него есть один порок: эгоистичность. Слава сидит рядом с Темой и теребит пальцами соломинку от коктейля, к которому даже не притронулся. Увидев меня, он побледнел и замер, открыв рот от удивления. Мама, одетая в какое-то темно-синее атласное платье, похожее на кимоно, сидит на пуфике и держит в руках круглый бокал. В нем до краев поблескивает вино; кажется, лишь она не изумлена моему приезду, но и не рада. Сама виновница торжества восседает во главе стола с набитыми сладостями щеками. На ее веках я замечаю неумелые мазки тенями: первый опыт в макияже. На Асье ядовито-розовое платье, ворот и подол которого щедро обшиты маленькими кристалликами, ее короткие волосы слегка завиты и переливаются.
Губы сестренки, сплошь в шоколаде, расплываются в счастливой улыбке, и она с радостным визгом кидается мне на шею, напрочь забыв о большим ярких коробках с подарками. Она кричит и висит у меня на шее, эмоции захлестывают ее. Так радуются дети, когда думают, что это Дед Мороз принес им подарки, а не родители. На глазах у меня вновь появляются слезы, на этот раз от любви к моей мелкой. Я отвечаю на объятья и целую ее в лохматую макушку. Двенадцать лет, вот она уже совсем взрослая. Как быстро время летит, когда-то и я была такой и наивно считала, что у меня в жизни все будет хорошо. Что это остальные неудачники, а я сразу найду своего принца, клад или еще что-нибудь и попаду в сказку. Какое горькое разочарование.
- Ты приехала, ты приехала! - захлебывается она, ее глаза блестят. Я смеюсь и вытираю слезы.
- А ты надеялась, что так запросто избавишься от меня? - я легонько ткнула ее в живот. - Не дождешься. Смотри, что я тебе привезла. Ваш... То есть наш, калужский, - я киваю на торт в руках оторопевшей Апрелины.
- Ты - прелесть! - восклицает довольная Аська, посылает мне воздушный поцелуй и убегает на кухню за блюдцами. Вот я и осталась с ними одна. Нет, мне не страшно, просто противно. Эти люди сделали столько подлых поступков, они настолько мерзки и низки, что мне тошно находится с ними в одной комнате.
Ну что ж, коммуникабельность тебе в помощь, Россия. Я накидываю на себя маску дружелюбия и доброго безразличия и потираю ладони. Уши до сих пор полыхают то ли от мороза, то ли от смущения. Скорее всего, от первого. Тишина угнетает, я подхожу к матери и сажусь рядом, буквально чувствуя на себе их тяжелые, полные любопытства взгляда. Когда-то мне льстило, что я была в центре внимания, но теперь я стала другой и всеми силами пытаюсь избежать этого. Просто не смотри на них, Рос, умоляю я себя. Пуфик мягкий, так и манит отдохнуть, прилечь после долгой утомительной дороги и бессонной ночи. Я моргаю, стараясь согнать с себя внезапную дремоту. Ненавижу апатию, надо будет принять после «Янтарную кислоту», таблетки, служащие для поднятия тонуса. К моему огромному, просто бескрайнему удивлению, мама всхлипнула и обняла меня.
- Мы так скучали...
Я ошарашенно и подавлена положила ей руки на плечи, тоже поддаваясь вперед. Мои глаза изумленно перебегали по лицам ребят.
- Я...
У меня всегда были отвратительные отношения с матерью, и, как вы уже догадались, это все из-за моего появления на свет. Просто терпеть не могу, когда молодые, залетевшие по ошибке или наивности мамашки кричат:
- Деньги в жизни не главное! Я буду любить своего ребенка, и никакие бумажки не встанут между нами! Пусть даже я больше никогда не выйду замуж и пожертвую личным счастьем!
Тьфу. Я готова таким тупоголовым блонди, думающим не тем местом, выцарапать все пустые глаза за такие речи. Потому что при первом же денежном лишении они начинают ненавидеть невинного ребенка. При первом же «кавалере» несутся за ним, бросив ребенка, словно кукушки. Всю жизнь я презирала маму, считая ее такой, так как все перечисленное можно было отнести к ней. Как-то на эту тему я спорила со знакомым, и он был категорично со мной не согласен. Но я не сдавалась, приводила массу доводов, и в конце концов он лишь выдохнул в защиту своих интересов:
- Ну, это матери такие...
- Правильно! - воскликнула я. - Для матерей такие дети - ошибка всей жизни. Но для отцов они - ошибка юности. - Поэтому вы понимаете, почему после стольких лет холодных отношений, я была удивлена теплым приемом мамы и ее волнением.
- Я поставлю тебе чайник, - сказала Римма и засуетилась, даже чуть не разбив чашку. Меня почти до слез умилила эта забота.
- Я могу что-нибудь сыграть на гитаре, - пожал плечами Тема.
- Не стоит, - вдруг возразил Слава, - Лучше в карты.
Кира и Егор одновременно окатили меня ледяными взглядами, полными ненависти и желания убить, и выскочили из комнаты. Я знаю, им больно, но я тоже потеряла друга и не сломалась. Я начинаю испытывать к этим двоим презрение. Все остальные сделали вид, что не заметили этого инцидента и уставились на меня в ожидании. О великий космос, как мне не хватало этой суеты вокруг меня, наверное, я и впрямь избалованная.
- Давайте в карты, - кивнула я. Вернулась Ася, она вся сияла. Мама открыла торт и наложила всем по кусочку, мне дали десертную ложку. Слава кинулся за картами, и вскоре все, даже Кира с Егором, остывшие и спокойные, расселись за столом.
- Раздавать на дурака? - спросил он. Стульев не хватало, поэтому Апрелина сидела со мной, на краешке пуфика. Сквозь колючий свитер я чувствовала ее. Подруга не подавала никаких признаков: ни любви, ни ненависти. Словно ей совершенно все равно, здесь ли я или нет. Мне была обидна эта отстраненность, потому что я до сих пор страдала из-за нашей погибшей дружбы.
Немного о философии. Мы очень часто обижаемся на других за их невнимание к нашим проблемам. Но также мы ошибочно забываем, что у людей есть свои жизни: свои интересы, свои планы, свои проблемы. Быть может, Апрелина в тот период была такой нервной не столь из-за меня, сколько из-за проблемами с родителями. Она и раньше мне рассказывала об этих трудностях, но я, к сожалению, не придавала им должного значения. Однако я не собираюсь строить тут из себя стыдливую грешницу, ведь и она не интересовалась моей жизнью. На то время у меня была куча проблем: я сама помогала маме делать ремонт в новой квартире, и после у меня чесались руки от флизелина, а одежда была вечно перепачкана акриловой краской. Каждый день я таскала вещи в дом, после ехала в санаторий, в Бору, в котором мы жили во время ремонта. Я мылась под прохладным душем, на каменном полу, ела овсянку, а затем, распаренная, шла через всю территорию, пропитанную зимой, к домику. И там, на кухне, допоздна я делала уроки, потому что в комнатке не было стола. У меня ни минуты не было на отдых, а тут еще в школе глупые забастовки Апрелины. И не знаю теперь, кто первым начал рушить дружбу. От этих воспоминаний предательство становится лишь больнее.
- Да. И давайте я еще включу музыку, а то как уныло у вас... - Ася и остальные поддержали меня, и я, достав планшет, включила песню Полины Гагариной: «Кукушка». Это не совсем ее песня, она просто перепела Виктора Цоя, но в исполнении Полины трек мне нравится больше.
«Песен еще не написанных сколько? Скажи, кукушка, пропой. В городе мне жить или на выселках? Камнем лежать или гореть звездой? Звездой».
Слава быстро раздал всем по шесть карт и положил в центре стола козырь: пики. Люблю эту масть. Я съела пару ложечек торта и придвинула к себе чашку с дымящимся чаем. Эта кружка навевала мне уют, белая, в крупное алое сердечко, я купила ее в московской «Икее».
- У меня нет мелких, - развел руками Слава, Игорь молчал, нахмурившись, видимо, у него и вовсе не было козырей. Мама не любила азартных игр, но участвовала в этом коне, похоже, ради меня. Кире и Егору, кажется, было и вовсе все равно на игру, они просто не хотели, чтобы в компании их считали занудами и нытиками. Как сказала однажды мне Апрелина, в компании должны быть все наравне: и в пьяном состоянии, и в трезвом.
- У меня только Валет, - хмыкнула Римма, поправляя уголки карт. Лицо Апрелины сияло скрытым торжеством: значит, у нее козырной туз. Повезло. Ася пожала плечами и оглядела всех. Вика, поджав губы, анализировала свое положение. Я опустила глаза в свои карты: бубновая семерка и дама, девятка и восьмерка из крести, пиковая шестерка и червовый туз. Ну что ж, не так все плохо, еще есть шансы на победу.
- У меня шестерка, - я показала ее всем. Ребята уплетали торт и, похоже, весьма одобряли мой выбор сладостей. Счастливей всех была Аська. Слава кивнул.
- Ходи под Киру.
- Разве мы не по часовой играем? - спросила я. На самом деле, мне просто хотелось, как можно меньше контактировать в озлобленной бывшей подругой.
- Без разницы, но ладно. Тогда под Апрелину. - час от часу не легче, вздохнула я и положила перед ней ту самую бубновую семерку. Пока не к чему рисковать.
«Солнце мое, взгляни на меня, моя ладонь превратилась в кулак. И если есть порох, дай огня. Вот так».
Апрелина отбивается бубновым королем, и Слава с мамой одновременно подкидывают ей три остальных. В том числе, и козырной. На их лицах сверкают лукавые улыбки. Апрелина вздыхает и берет все карты себе, она перехватывает мой озорной взгляд и краснеет, понимая, что я в курсе про ее туз. Игра становится веселой, всех охватил азарт, то и дело доносятся дружеские реплики. Как мне этого не хватало, осознаю я, доедая свой кусочек торта. Я хочу жить, лишь в такие моменты мы понимаем, как прекрасен мир.
- Это песня из фильма: «Битва за Севастополь»? - спрашивает Слава. Я киваю. Победила, как это неудивительно, мама. Вслед за ней из игры вышли Апрелина, Вика, Тема и Егор. Остались я, Слава, Кира и Аська. Условия становятся все жестче, наши глаза блестят, мы на приятном взводе. Слава кидает мне козырную даму, и я с гримасой на лице беру ее. Наверное, я продую этот кон, но ничего, еще сыграем. За окном темнеет.
«Кто пойдет по следу одинокому? Сильные да смелые головы сложили в поле, в бою. Молод, кто остался в светлой памяти, в трезвом уме, настырной рукой в строю, в строю». И снова играет припев.
- Хорошая песня, - подавленно замечает вновь Слава. Видно, песня его угнетает. - Просто отличная.
- Военная, - бесцветно отвечаю я. С ним мне точно не хочется разговаривать на какие-либо темы. Боль слишком еще велика. Наконец, после продолжительной борьбы, Слава и Асья выходят. Ликуют, смеются, показывают нам языки. Я остаюсь одна против Киры, ее голубые глаза горят местью. Я вздыхаю: не хочу проиграть такой задаваке. Она впервые ощутила, что такое боль, и считает, что ее уже должны все уважать. А она никогда не думала о тех людях, про которых сочиняет сплетни в школе? Она не думала об их страданиях, об их боли? Я до сих пор ей не простила, как она в той переписке поливала меня грязью. Ну, уж нет, я не проиграю этой мелкой блондинистой дряни.
Кира кладет передо мной крестового вальта, я отбиваюсь королем той же масти. Она со злорадством подкидывает мне козырного короля. Я в тупике и отчаянье, туз Апрелины покинул игру вместе с ней.
«Где же ты теперь, воля вольная? С кем же ты сейчас ласковый рассвет встречаешь? Ответь».
Я медленно выдыхаю. У меня есть еще шанс: я могу применить свои возможности. Но нет, я не буду мухлевать; лучше честный проигрыш, чем лживая победа. Я беру карты.
- Ты победила, - Кира смотрит на меня глазами, полными слез, и, срываясь с места, выбегает из комнаты. Я удивленно обвожу взглядом ребят. - Что я не так сказала?
- Потому что ей не нужна победа, - говорит Слава и забирает у меня последние карты. - Она скучает по тебе.
- Она ненавидит меня, - возразила я.
- Не стоит так себя переоценивать, - фыркает Егор и уходит вслед за Кирой. Наверное, утешать ее.
- Давайте еще кон, - я хватаю колоду и поспешно начинаю раздавать. Если честно, мне больше не хочется играть, но не нравится эта гнетущая обстановка.
- Почему ты не применила свой талант? - вдруг спросила Вика, обхватив себя руками. Я одновременно зло и недоуменно уставилась на нее. Я готова отрезать ее чертов язык.
- Не понимаю о чем ты, - холодно произношу я. Вика начинает дико хохотать.
- Да ладно тебе! - Апрелина шикает на нее, но, похоже, бывшая подруга перебрала сегодня алкоголя. Мама и Римма, нагрузив себя грязной посудой, ушли на кухню. Слава закрыл лицо руками и отвернулся к окну. - Ты же прекрасно знаешь, что я о процентах!
- Что за проценты? - сестренка непонимающе на меня глядит. Я прожигаю Вику ледяным взглядом, и та наконец затыкается.
- Ась, я когда-нибудь тебе все расскажу, обещаю. Но не сейчас.
«Каюсь, что с тобой, но плохо без тебя. Голову на плечи терпеливые под плеть, под плеть». На припеве певица берет намного сильные ноты, музыка пробирает до костей. Я незаметно дрожу.
Асья хмурится, но я чувствую, что она не сильно обиделась. Едва ли моя сестренка умеет злиться. Апрелина вдруг сморкается, и я вижу ее красное, зареванное лицо. Слава сосредоточен и бледен.
- Вы чего? - шепотом спрашиваю я.
- Песня... - сквозь слезы пробормотала Апрелина.
- ...Пробирает, - закончил Слава. Его пальцы нервно сжимали угол подоконника.
- А тебя разве нет? - спросила Кира, которая только что вернулась с Егором. От песни ее глаза тоже блестели. Тема, мама и Римма стояли сзади них.
Я окинула их взглядом, полным недоумения и легкого презрения. Какие же они все-таки глупцы. Примитивные, скучные глупцы.
- Я убила несколько десятков ни в чем неповинных людей. Я пила и предавала дорогих мне людей. Я мстила, каялась и совершала попытки суицида. Я становилась подлой и пыталась исправиться, повернуть все вспять. Я испытывала те минуты, когда думаешь, что все, наступил конец. Я была поверхностной, и стала сверх умной лишь благодаря смертям других людей. Еще детей. Все они были любимыми, любящими, толерантными, талантливыми. Они заслуживали жизнь, в отличие от меня, но расстались с ней из-за меня. Каждое утро я просыпаюсь с этим осознанием, с грузом на душе, который никогда не покинет меня. С чувством омерзения к самой себе, с ненавистью на отражение в зеркале, - эту тираду я выдала залпом, на одном дыхание, голос, к счастью, не дрогнул. Все внутри меня вопило: не стоит никому доверять. НИКОМУ. Так однажды мне сказал Саша, его встревоженное за меня лицо до сих пор стоит перед моими глазами. «Не открывай свою душу, потому что для людей она ничто. Они заглянут, утешат, а потом наплюют и посмеются». Но я все равно вступаю на те же грабли, возможно, потому что какая-то часть меня понимает, что совсем без доверия нельзя в этом мире. Мы поплачем, погорюем, станем озлобленными, но вновь пойдем тем же путем. Такова человеческая природа. - Из-за меня был убит Игорь, - я сглатываю, их взгляды вновь становятся свинцовыми. - Из-за меня вы потеряли своего друга. До конца своих дней я не прощу себе этого. И да, поэтому эта песня, жалкая пародия на жизнь, совсем не трогает меня. Не пробирает. Не подумайте, я очень ценю, что сделали для нас предки семьдесят лет назад, и никогда не забуду этого. Но надо жить настоящим, реальностью. А в реальности грядет новая война, с американцами, украинцами или еще кем-то. Без разницы. Потому что я не уверена, что мы снова выйдем с победой. Я буду бороться, но мне страшно. Мне страшно, ребят, мам, Ась. За вас.
«Солнце мое, взгляни на меня, моя ладонь превратилась в кулак. И если есть порох, дай огня. Вот так».
Девять часов вечера. За окном бескрайняя темнота, сквозь толстый слой деревьев не видно даже уличных фонарей. Снега тоже нет. Я, одетая в мягкую белую пижаму, сижу на кухонном подоконнике, притянув коьеги к подбородку. Укутавшись в домашний плед, я разглядывала свое отражение в стекле. Мои руки грела кружка, полная горячего молока. Меня клонило в сон, но мешало ощущение тревоги. Ребята недавно ушли. Наверное, прошел уже час, а я сижу во все той же позе. Молоко давным-давно остыло.
Я оборачиваюсь на скрип половиц и вижу маму. Она в розовом халатике, с ночными бигудями в волосах, с чистым, умытым лицом. Так непривычно. От неловкости я делаю глоток и морщусь: не стоило так медлить. Мама садится рядом.
- Я постелила тебе на мансарде, - говорит она. - Можешь оставаться сколько хочешь. Это же... твоя квартира.
- Мам, прекрати, - недовольно одергиваю я ее. - Я приехала сюда на день рождение сестры, а не за квадратными метрами.
- Ну конечно, у тебя теперь есть еще одна квартира в Первоуральске...
- Ты прекрасно понимаешь, что там у меня больше шансов выжить.
- Почему этот проклятый ген выбрал именно тебя? - на глазах матери появляются слезы.
- Это не ген, - я вздохнула. - Мы вообще не знаем, что это и каким образом передаются проценты. Мы даже не знаем следующие стадии. Ты считаешь виноватым этот ген, но ты не права. Если бы не он, я вообще бы не вернулась, и не встретила бы таких замечательных людей, как Саша, Марина, Мирослав, капитан Мстислав... В моем побеге виновата ты, ты и ребята. А ген, как ты это называешь, наоборот спас меня. Подарил вторую жизнь.
Мама поникла, я заметила, как дрожали ее колени. Неожиданно телефон в кармане завибрировал. Я отставила кружку и взяла его, на дисплее высветилось имя Саши. Закатив глаза, я приняла звонок.
- Привет.
- Привет?! Привет?! Где тебя носит, Россия? - он задыхался от ярости. Ну конечно, пятнадцать пропущенных. Я вздохнула.
- Я просто забегалась, Саш. Ну прости меня.
- Простить?! Да ты представляешь, как я переживаю за тебя?
- Этого особо не видно, когда ты обжимаешься со своей Тамарой, - внезапно обозлилась я. Минуту в трубке стояла гробовая тишина.
- Ты что, ревнуешь? - усмехнулся Саша. Я аж задохнулась от возмущения.
- Что-о?! Не говори глупостей!
- А что? - Саша продолжал смеяться. - Из тебя вышла бы хорошая жена.
- Фу! - я поморщилась. - Все, я отключаюсь.
- Вот приедешь, я тебе покажу, - пригрозил он. Я не смогла сдержать улыбки.
- Удачной подготовки к свадьбе, муженек.
- Россия... - смеясь, я выключила телефон. Мама долго смотрела на меня. - Ну что еще? - не выдержала я. - Мы просто друзья. Почему вы этого не понимаете?
- Ты его любишь?
- Кого? - я издала нервный смешок.
- Ты знаешь о ком я.
- Ой, все, мам, - прервала я ее, схватившись за голову, и спрыгнула с подоконника. - Я пошла спать, у меня сегодня был тяжелый день.
- Спокойной ночи, Россия. И... Я рада, что ты приехала, честно, - я замерла. На глазах показались слезы.
- Я тоже. Надеюсь, это было не зря, - я отдала ей плед, поставила пустую кружку в раковину и уже почти ушла, но в дверях остановилась. - Мам, ты точно не хочешь поговорить со мной об Олеге?
- А что о нем говорить? - мама опустила глаза. - Ты же сама сказала, что все знаешь.
- Я не об этом. Ты же до сих пор испытываешь к нему чувства, - мама на секунду закрыла глаза и встала.
- Россия, это не имеет значения, вообще никакого. Ты многое пропустила. Уже шесть месяцев я встречаюсь с Борисом, и мне кажется, он скоро сделает предложение. Я отвечу согласием.
- Ну, разумеется, - процедила я и выскочила из кухни. Как же я не могу терпеть людей, желающих свести все отношения к свадьбе. Можно подумать, без штампа в паспорте и парчовой фаты жить невозможно. Особенно меня злил Саша, сделавший Тамаре предложение на второй день знакомства. - Малая, дай мне нутеллы, - крикнула я сестре, уже зевая.
- Мне самой мало осталось! - надула губы Аська. Я схватила баночку и показала ей язык.
- Нет, какая же несправедливость! Сестра приезжает раз в год, с подарками к тому же, а ей крохотную баночку шоколадной пасты жалко. Жадина!
- А вот и не жадина, а вот и не жадина! - захныкала она. Я поцеловала ее в макушку и улыбнулась.
- Сладких снов, малая.
- Сладких... Спасибо, что носишь его, - ее взгляд упал на кожаную косичку.
- Пустяки, - я забралась на мансарду, включила музыку, вставила наушники в уши и принялась поглощать нутеллу маленькими ложками. Эта ночь обещала быть сладкой и уютной. Спокойной.
Но все опять пошло не так, и я вновь мучилась от кошмаров. На этот раз Антон Павлович ожил и прямо на моих глазах убивал их всех: маму, Славу, Аську, Апрелину, ребят. Марину, Сашу, отца, деда Митю, Мирослава, его девушку. Димку, Сеню, Лелю, мою начальницу в арт-ателье, капитана Мстислава. Каждого по-разному, но всегда мучительно. Я рыдала во весь голос, ползала у него в ногах, молила пощадить их, взять в обмен меня. А потом Виолетта, Асена, Кэтрин, Габриэль, Игорь и несколько десятков человек, погибших при взрыве коктейля Молотова, встали из своих гробов и могильными голосами стали звать меня к себе. От этого хора моя спина покрылась мурашками, мне было страшно, и я попыталась убежать, но меня кинули в яму и заживо закопали. Я кричала, ломилась, глотала сырую землю, плакала, задыхалась внутри, а издалека все доносился адский хор:
- Должна умереть, должна умереть, должна умереть.
Проснулась я, как всегда, в холодном поту. За окном уже было светло. В квартире никого не было: мама ушла на работу, а Аська - в школу. Я выпила кофе и отправилась в душ. Там даже я не могла избавиться от ощущения, что за мной следят. Кое-как я собралась, дрожащими руками завязала шишку на затылке, одела джинсы и серую толстовку и только тогда заметила смску на телефоне. Саша сообщал, что перевел на мой банковский счет круглую сумму, что было очень кстати, и я отправила ему: «Ты - чудо. Спасибо». Коротко и ясно, нечего показывать ему своей сентиментальности. В холодильнике было пусто, лишь в буфете нашелся пакетик риса, поэтому я решила отправиться в магазин. В «Дикси» я купила продуктов, порошка, мыла, шампуни, сладостей Аське и салфеток. Дома я все разобрала, кинула вещи в стиральную машинку, и решила прогуляться. Было уже три часа дня.
Ноги сами понесли меня в парк Циолковского. Снова пошел снег, становясь все сильнее и сильнее, ссыпаясь за ворот куртки и хлестая глаза. Сапоги оставляли глубокие следы за собой на снегу, тот скрипел и шуршал, словно что-то говорил. В парке тянулись бесконечные ряды деревьев, покрытых инеем. Это были не хвойные, как на Урале, а обычные и привычные мне березы, осины и клены. В центре располагалась стелла и могила Константина Эдуардовича, окруженная забором. Хлопья снега скрыли строчки вечных слов, высеченные на камне. Возле прохода на детскую площадку галдела толпа детей и взрослых с санками и ледянками. Кто-то играл в снежки и весело кричал, к музею подъехал автобус со школьниками. На одной из желтых лавочек целовалась парочка влюбленных, какой-то ботан пробовал на вкус сосульку. Солнце не выглядывало, но в Калуге было теплее, чем в Первоуральске. Я прошлась пару кругов, как меня окликнул знакомый голос.
- Росси?
Я обернулась и увидела не от мороза ребят. Слава и Апрелина топтались от холода на месте, выпуская струйки пара из носа.
- Привет, - я потерла ладони, спрятанные в белые мохнатые варежки, друг о друга.
- Что ты тут делаешь? - спросила Вика. Одна снежинка упала на ее губы, накрашенные фиолетовой помадой с глянцевым оттенком.
- Гуляю, - прыснула я. Мои уши горели, внутри все сжалось от мороза.
- То есть ты остаешься в Калуге? - спросил Слава.
- Ненадолго, но да, - мне было интересно, что им нужно. Минуту все молчали.
- Уроки у нас закончились, и мы собираемся на каток. Может составишь на компанию? - предложил Слава. Все остальные молчали, но вроде были согласны. Но вопрос в другом: хочу ли этого я? Нужны ли в моей жизни эти ребята?
- Почему бы и нет? - пожала плечами я. - Только мне надо забежать домой.
- Тогда подъедешь на Маяковку? - улыбнулся Слава. Я, улыбаясь, как дура, кивнула.
- Хорошо, - обратно домой я неслась, не щадя ног. Впрочем, там всего было метров сто. В квартиру я влетела, словно за мной неслась армия фашистов, и тут же принялась перерывать все ящики и коробки. Мама и Аська вышли из другой комнаты и, сложив руки на груди, изумленно уставились на меня. - Где плойка? - вопила я и обо все спотыкалась.
Мама несмело улыбнулась, в ее глазах затаились смешинки.
- Значит, все по-прежнему? Ты снова с ребятами?
- Наверное, да, - мечтательно улыбнулась я, переворачивая очередную коробку.
- То есть, время и в самом деле лечит? - ее улыбка стала шире.
- И в самом деле.
- И Слава опять будет твоим парнем? - спросила Аська. Я замерла с плойкой в руках и рассмеялась.
- Может быть. Не знаю, но мне бы этого хотелось.
- У тебя хорошее настроение? - заметила мама. - Как, оказывается, этот Александр благоприятно влияет на тебя.
Я состроила маме гримасу и достала свой рюкзак. И только тут я поняла, что не взяла с собой ничего нарядного. Голова в миг стала свинцовой, и я без сил опустилась на диван.
- Мам, а у вас еще остались мои вещи? - я откинула пряди со лба.
- Да, там, в шкафу. Что-то случилось?
- Нет, я просто очень спешу на каток, - я перевернула всю полку и наконец остановила свой выбор на простом бирюзовом платье до колен, с бантом в тон на спине. Я завила волосы и подвела глаза карандашом. На меня из зеркала смотрела прежняя Рос, счастливая Рос, имеющая парня, лучшую подругу, семью и друзей.
Я схватила свои голубые коньки, накинула подушубок и, совершенно забыв о шапке, выскочила на улицу. Скатившись по перилам, я побежала за четвертой маршруткой, наконец села, заплатила за проезд и смогла рассмотреть нынешнюю Калугу. В принципе, все осталось прежним, лишь кое-где открылись новые магазины, поменялись рекламные буклеты и сами люди. Прильнув к машинному стеклу, я с грустью провожала взглядами синий торговый центр «21 век», ресторан «Томато», где я так хорошо проводила время со Славой, тридцать шестой лицей с моделью самолета возле центрального входа, Драматический театр с массивными колоннами и статуями под крышей, кинотеатр «Центральный», развилка на вокзал, филармонию и художественный зал, площадь Победы, лента в руках воина, светофоры на забитой автомобилями улице Жукова, моя школа, спрятанная в кольцо деревьев, и, наконец, площадь Маяковского. Я вышла на этой остановке и быстро пошла в сторону катка. Там играла громкая современная музыка, в будку за коньками стояла очередь. Вся раздевалка была забита людьми, поэтому я переобулась на улице, держась за поручни, и въехала на лед.
Мимо меня пролетела парочка смеющихся подружек в одинаковых смешных шапочках. Я медленно поехала вперед, ища глазами ребят. Уж макушку высокого Темы я точно не пропущу. На стадионе заиграла песня «Centuries»; я очень любила ее. Вдруг я увидела их в метрах десяти от себя. Кира, как всегда, была в гламурных меховых нарукавниках и наушниках. Римма, по своей природе очень мерзлявая, закуталась в шарф и куртку цвета хаки, напялив шапку на глаза. Выглядело это довольно-таки смешно, и я не смогла сдержать улыбки. Заботливой, ласковой улыбки, лишь подтверждающей то, что мне не хватало этих людей. На Вике было модное фиолетовое пальто с капюшоном и черными ретро-пуговицами. Ее глаза оттенялись блестящими сиреневыми тенями и румянами того же цвета. Вика никогда не уставала показывать, что она личность творческая и неординарная, и это-то мне в ней и нравилось. Тема стоял рядом и нежно обнимал свою девушку, на нем было тоже пальто и тоже с откликами прошлого века, только вишневого цвета. Егор, в черной кожанке, говорил с кем-то по телефону и постоянно смеялся, время от времени с любовью поглядывая на Римму. Та ловила эти взгляды и мучительно краснела: бедняжка так и не привыкла, что кто-то о ней заботится и помнит. Не считая меня, конечно, я никогда не забуду свою подругу.
Слава стоял тут же. На нем были те же джинсы и куртка, только теперь он еще одел клетчатый шарф. Я прекрасно помнила этот шарф, насквозь пропитанный запахом табака, ликера и шашлыка. Он всегда одевал его лишь на очень важные мероприятия. Аррелина была в черной длинной куртке с металлическим ремнем и шапке с помпоном. Все больше волнуясь, я подъехала к ним, поправила кудри и улыбнулась.
- Привет.
- А мы уж думали, что ты не придешь, - улыбнулся Слава и протянул мне букет белых франжипани, вытащенных из-за спины. Я смогла лишь ахнуть, пораженная таких вниманием: франжипани были моими любимыми цветами сразу после пионов, и вся Калуга знала, что я хочу их к себе на свадьбу. Мне льстило, что Слава до сих пор это помнил. Франжипани это такие милые маленькие цветочки белого цвета, с желтой сердцевиной. Они всегда ассоциируются у меня с весной, солнцем и морем.
Ребята уставились на меня, даже некоторые кружащие пары смотрели на нас с интересом. Мне стало неловко, от счастья и благодарности хотелось плакать. Покраснев до кончиков ушей, прямо как Римма, я осторожно поцеловала Славу в щечку и пробормотала:
- Спасибо, - я взяла букет, удивляясь, где он зимой достал такие цветы, и наши руки соприкоснулись. Я могла поклясться, что чувствовала, кае пульсирует кровь в его артерии. Казалось, все кругом происходило, словно в замедленной съемке. Я стала реже дышать, будто забыла как это делается. Я испугалась, что Слава со своим идиотским характером сейчас выкинет какую-нибудь дурацкую шутку или высмеет что-нибудь некстати, но испортит момент. Однако он помолчал минуту, не переставая улыбаться, а потом достал с бортика поднос, уставленный горячим ароматным кофе.
- Ты же любишь латте с клубникой? - спросил Слава и поглядел на меня с надеждой. Ребята продолжали прожигать меня взглядами, полными яда. Я знала, что сейчас все они анализируют мое поведение. Как я ненавидела это. Неужели нельзя дать разобраться с чувствами самому? Неужели нельзя перестать лезть в чужие отношения?
До того, как сбежать в Первоуральск, я безумно обожала клубничное латте, и все друзья и знакомые знали это, потому что без кофе я не представляла своей жизни. Но потом я встретила Сашу, еще сильнее стала кофеманкой, но мои вкусы изменились. Теперь я охотнее предпочитала нежный и терпкий раф. Однако я не нашла в себе сил сказать правду и, кивнув, взяла пластиковую чашку. Стенки приятно обжигали замерзшие руки, я сделала глоток и зажмурилась от наигранного удовольствия, про себя отметив, что на Урале кофе варится качественнее и вкуснее.
- Ребят, налетайте, - сказала довольный Слава и протянул поднос. Ну, а те, радостные и тут же забывшие обо мне, как дети, схватили по чашке и тут же прильнули губами к соломинке.
Апрелина взяла кокосовый латте, щедро сдобренный взбитыми сливками. Римма, не любившая кофе, взяла какао. Кира, как и Егор, предпочла капучино, а Вика и Тема - горьковатый американо. Славе остался лишь шоколадный латте, который он тут же опустошил. Я, не спеша, выпила свой кофе, вглядываясь в их лица. Быть может, это и смешно, но я очень любила вглядываться в лица людей, гадать о чем они думают, чего боятся, чем живут, о ком мечтают. Все таки хорошо быть самой собой, Саша словно глушил во мне эту часть. И нет, с ним мне лучше, чем с кем-либо из них: просто, видимо, нам следует немного отдохнуть друг от друга.
Белые франжипани, собранные в элегантный букет и изящно связанные серебристой лентой, истончали прекрасный аромат в моих руках. Вика достала пакет мандаринов, которые тут же принесли с собой запах Нового Года, и все зачавкали ими, смеясь и подкалывая друг друга. Все взгляды были обращены ко мне, но уже без лицемерия, лишь одна Апрелина неловко продожалала хранить молчание. Было такое ощущение, словно я вновь обидела ее чем-то. Римма случайно выплескнула сок из мандарина на Тему, и что тут началось! Настоящий фруктовый ад. Пока одна из долек не попала мне в глаз, я лишь смеялась, но в потом не удержалась и тоже ввязалась в борьбу. В конце концов мы, охрипшие, еле живые и довольные, вытерлись влажными салфетками и отдышались. С огромным неудовольствием я заметила, что Апрелина так и стояла на прежнем месте, даже когда ее всю испачкали.
- Может покружимся? - предложил Слава и скользнул ко мне черными коньками. Я этого хотела. Нет неправильно: я только этого хотела. Поэтому я протянула букет Апрелине и скользнула ему навстречу. Наши руки соприкоснулись, я почувствовала его холодную ладонь, похожую на мрамор. Певец продолжал петь на английском, нам это не мешало.
Мы кружились, долго и счастливо, не считая времени. Пропуская мимо себя ненужные секунды, минуты, часы. Расстояние было нам нипочем: мы по-прежнему нуждались во взаимной любви и поддержке. Ветер свистел в моих ушах, щеки горели от мороза, потому что каток был под открытым небом, пепельно-русые кудри то и дело падали на глаза. Скулы свело от улыбок, горло першило от ежесекундного смеха, голова кружилась, перед глазами все плыло. Я ощущала его, здесь, и не существовало никакой полиции, никакого розыска, никакого развития мозга. Все окружающие пропали для нас. В этом мире были лишь одни мы, я и Слава.
- Ты такая красивая, - прошептал он, я а могла лишь дальше млеть и краснеть от величайшего удовольствия.
Слава наклонился поцеловать меня, но я мягко оттолкнула его и, сделав крутой вираж, ненавязчиво вырвалась из его объятий. Я видела, как погасли огни в его глаза, чувствовала себя настоящей стервой и эгоисткой, но ничего не могла поделать. Так не должно быть, уверяла я себя. Так не должно быть. Ребята уже давным-давно забыли про нас: Вика и Тема кружились в другой половине катка, каждую секунду соприкасаясь губами. Егор учил Римму новому движению, ласково и заботливо обнимая за талию. Кира просто каталась одна, выполняя грациозные элементы настоящей фигуристки, и все присутствующие парни провожали ее восхищенными взорами. Апрелина стояла возле выхода, уперевшись спиной на поручни, и читала какую-то книгу. Могу поклясться, что это снова ее любимое фэнтези. Рядом лежал мой букет, подаренный Славой, к ней подъехал какой-то парень и что-то с улыбкой предложил, но Василевски быстро и, судя по его лицу, грубо отшила любезного незнакомца.
Я уже хотела было подъехать к ней и спросить, как дела, но вдруг увидела возле нее девушку. Я знала ее, это была моя бывшая одноклассница, Дарина Рыжих. Единственное, что я о ней знаю, так это то, что она фанатеет от Гарри Поттера, влюблена в Мелькора из «Властелина Колец» и голосует за свободную любовь. Вы просто представить не можете моего изумления, когда я увидела, как она обнимает и целует Апрелину, МОЮ Апрелину в губы! Я уже готова была подойти и убить ее, но Апрелина подалась вперед и ответила на поцелуй, положив Дарине на плечи ладони. Все на стадионе толького и смотрели на них. От увиденного у меня глаза поползли на лоб, я начала задыхаться.
- Это что такое?! - почти прокричала я, обернувшись к Славе. На его губах заиграла улыбка.
- Это Дарина Рыжих. Неужели ты ее забыла? - я все больше выходила из себя.
- Князев, ты что, тупой или глухой? Я не спрашиваю, кто это! Я и так это знаю! Я спрашиваю, что это?! Какого фига этот книжный червь сосется с Апрелькой? - так ласково мы называли подругу. Он замялся.
- У них отношения, все серьезно. Знаешь, после... Владивостока она сильно изменилась. Привязалась к этой Дарине, почти забыла про нас, своих друзей. Но мы искренне рады за нее, потому что Апрелина, кажется, любит ее, - его взгляд стал каким-то грустным, но я подумала, что он просто волнуется за подругу. Я не могла выдавить из себя и слова, настолько была подавлена. Меня просто ужасала мысль, что моя красивая непорочная бывшая подруга предпочла не принца на белом коне, а серую мышку-лесбиянку. - Ну что, Рос, ты идешь с нам в Макдоналдс?
От волнения я его услышала лишь со второго раза. В ушах звенело, словно меня огрели по голове чем-то тяжелым. Я расстерянно посмотрела на него, и тут же решила про себя, что делать.
- Да. Да, конечно, если ребята не против.
- Ну, разумеется, не против! - обрадовался Слава. - Они только за!
- Только вы подождите меня, я сейчас схожу в дамскую комнату.
Слава подъехал к ребятам, что-то сказал им, и они направились в сторону раздевалки. Глубоко вздохнув и посчитав до десяти, я приблизилась к Дарине и Апрелине. Те, к счастью, уже перестали целоваться, но широко улыбались, как пьяные. Дарина была высокой, широкоплечей, с короткой каштановой стрижкой. У нее был высокий аристократичный лоб и европейский тонкий нос. Серо-голубые озорные глаза она подводила черным, в ушах были рокерские сережки. На девушке были одеты красно-черная клетчатая рубашка, темно-синий расстегнутый пиджак, куртка и черные джинсы. Все в ней, в том числе и упорная кладка на лбу, резкие черты губ, смелый прямой взгляд, выражали либеральные и слегка не привычные мысли.
Позади нее я только теперь заметила еще одну свою бывшую одноклассницу, Веру. У нее были крашенные темно-малиновые волосы до плеч и серые глаза. Вера оделась в узкие брюки и маленькую курточку с принтом мороженого. Она с интересом смотрела на меня: еще бы, так давно пропала и тут ни с того ни с сего появилась.
- Привет, - я кивнула Дарине. - Давно не виделись.
- Рос?! - она распахнула глаза и улыбнулись. - Сколько лет? Куда ты пропала? - я знала, что она не смотрит новости, а следовательно не знает обо мне. - Как ты?
- Прекрасно, надеюсь, у тебя также. Я переехала с отцом в другой город и теперь заканчиваю школу там, - отчасти это была правда. - Ты не против, если я переговорю с Апрелиной?
Дарина изучающе на меня поглядела и уже, видимо, хотела возразить, но Апрелина наконец подала голос:
- Дарин, все в порядке. Вы с Верой идите, а я вас догоню, - они еще раз смачно поцеловались и, слава космосу, разошлись.
- Ты разве не пойдешь с нам в Макдоналдс? - удивилась я.
- Нет, - Апрелина скрестила руки на груди и пристально посмотрела на меня. - Бестолковое поглощение фастфуда мне неинтересно.
- Да ну? - усмехнулась я и съехидничала: - А раньше тебе так не казалось.
- Ты что-то хотела? - я чувствовала, как сильно она была зла.
- Да. Да, Апрелина, черт возьми! Что ты творишь? - набросилась я на нее. - Зачем ты играешь с Дариной?
- Я не играю с ней, я люблю ее... Больше, чем тебя когда-то, - она явно вложила всю свою боль в эти слова. Мне стало очень обидно, но я попыталась это скрыть и продолжить беседу.
- Ты не понимаешь, Апрелина, какую огромную ошибку совершаешь...
- Ах, ну, конечно! Только ты не совершаешь ошибок! Ты ведь у нас вся такая правильная, идеальная, самая умная! - она покраснела. Я изумленно на нее посмотрела.
- Ты чего? Я же просто хочу тебе помочь. Ты же сама говорила, что мечтаешь создать семью, родить детей. Неужели ты не понимаешь, что ни Дарина, ни любая другая девушка не даст тебе этого? - я видела, как ее глаза грустно и печально сверкнули, но приняла это за простую ностальгию.
- Я не хочу обсуждать свои планы на жизнь. Тем более с тобой. Это не твое дело, отстань от меня! - Апрелина уже почти отошла, как обернулась и замерла. - Наверное, ты думаешь, почему я так груба? - я зажглась надеждой, думая что она все-таки поговорит со мной, но бывшая подруга мстительно сощурилась. - А чего еще ожидать от паршивого человека?
Апрелина кинула мне в лицо букет франжипани и стремительно зацокола в сторону ждавших ее девчонок. Я хотела окликнуть ее, но не нашла в себе на это сил. Внезапно все внутри меня сковала жуткая, сильнейшая боль, парализовавшая все тело, и я не сразу поняла, что плачу. Я просто плакала и плакала, провожая глазами миниатюрную и так любимую фигурку Апрелины. Мне было очень тяжело, я вновь ее потеряла, а она ведь пыталась наладить контакт там, в Иркутске. Но больше всего меня переполняло омерзение к себе, безграничное и свинцовое, и снова в мозг вернулась давно забытая мысль о суициде. Передозировка лечебным препаратором, порез ножом и беглая струйка крови, прыжок с обрыва, в воду, в глубину или в пустоту - и все, больше не будет никаких страданий. Больше ничего не будет и меня тоже.
Вдруг чьи-то руки коснулись моей талии и притянули меня к себе. Сквозь тостый слой одежды я все же почувствовала сильные упругие мышцы. Слава, а это был именно он, положил руку мне на живот и заботливо погладил. Я обернулась и, уткнувшись ему в шарф, разрыдалась в конец. Мне было так плохо, но мысль о самоубийстве покинула менч. Кому хочется уходить из этого мира, когда рядом любимые?
- Все хорошо, все хорошо, - утешал меня Слава, обнимая. Я вся дрожала, кажется, это была истерика.
- Слав, - пробубнила я из-под шарфа, - поцелуй меня. - Я чуть ли не добавила «пожалуйста», но едва сдержалась. Нельзя окончательно унизиться, урасть в его и своих глазах.
Он взял мое лицо в свои руки и поднял. Я заметила, что уже настал вечер, как всегда, рано зимой. Его глаза яростно и возбужденно сверкали, он прохрипел:
- Если я сделаю это, то не смогу остановиться, - я ощущала его тепло и эрекцию.
- А я и не прошу, - прошептала я и подалась вперед на пару миллиметров. В голове все помутнело, я понимала лишь одно. Я люблю Славу.
Парень резко наклонился ко мне и впился в мои губы. Поцелуй был как огонь, он обжигал страстью, я задыхалась, хотела, как наркотик, все больше и больше. Я закрыла глаза, для были важны сейчас лишь его губы. Пальцы моих рук сжимались и разжимались, лаская волосы Славы, скользя по его затылку и шее. Вдруг Слава отстранился и серьезно поглядел на меня.
- Ты чего? - не поняла я.
- Я продолжу, когда ты ответишь на мой вопрос, - пояснил он и отпустил меня. Мое тело тут же заныло. - Ты любишь меня, Рос?
Я стояла, словно оглушенная. Вдруг в кармане зазвонил мой телефон. Это был Саша. Я сбросила, даже не приняв звонок. Но момент был упущен, Слава помрачнел, не дождавшись ответа. Я поспешила исправить ситуацию.
- Да! Да, я люблю тебя, - воскликнула я к своему удивлению. - И всегда любила.
- Но ты молчала, и я подумал...
- Потому что дурак, вот и подумал! - разозлилась я и пошла к выходу. Внутри меня все бушевало. Конечно, я молчала, ведь я хотела сберечь его!
Он догнал меня и остановил, схватив за запястье. Нехотя я обернулась, лицо Славы было растерянным.
- Прости, пожалуйста.
- А ты? Ты любишь меня? - прошептала я дрожащим голосом, на моих глазах показались слезы.
- Больше, чем ты себе можешь представить, - также шепотом ответил он. Сейчас, в ночном сумраке, его лицо стало еще красивее.
- Ну, так продолжи, - пропросила я. Мир казался прекрасным, мне никто больше не был нужен. Он это сказал, он признался мне в любви. Он любит меня, даже спустя столько времени.
Слава наклонился к моим губам, и свет, загорожденный его головой, померк. Я жива, и я - человек.
«Солнце мое, взгляни на меня, моя ладонь превратилась в кулак. И если есть порох, дай огня. Вот так».