Она была прекрасна: зеленые, как у кошки глаза, ослепительно белая кожа и рыжие, словно языки пламени, вьющиеся волосы. Она была абсолютно голой. В ней был какой-то холод, который меня влек к ней еще больше. Холод этот был и в прямом и в переносном смысле. Когда она села на край кровати, у моих ног, и взяла меня за руку, я почувствовал, что они у нее ледяные, будто она только что зашла с мороза.
- Похоже, пропиликал твой час, мой мальчик, нам пора.
- Как же ты прекрасна! Никогда не думал, что ты такая. Почему тебя все время описывают, как костлявую старуху с косой?
- Я являюсь людям такой, какой они меня хотят видеть, могу и образ юноши принять. Многие воспринимают меня старухой, таковой я к ним и являюсь, но бесполезно мне говорить комплименты. Это тебя уже не спасет.
- Ну и ладно. Я не боюсь умирать.
- Выпить хочешь перед этим?
- Да, виски бы с колой.
Она мне протянула полный стакан виски разбавленного с Кока-Колой со льдом. Я взял его, и мои руки буквально замерзли, настолько оно было холодным, и настолько же вкусным.
- А ты не выпьешь со мной?
- Мне ни к чему. Я не имею материальной оболочки и не чувствую ни вкуса, ни боли, ни приятных ощущений. НИЧЕГО!
Отпив половину стакана, я увидел, что он на моих глазах наполнился по-новой.
- Вот это нанотехнологии у вас!
Смерть улыбнулась, ее улыбка была просто обворожительной.
- Пей, пей, там тебе уже не будут наливать и почивать.
- Почему?
- Ты тоже будешь лишен материи и все равно не ощутишь ни вкусов, ни физической боли.
- Так какой смысл в наказании и поощрении?
- Ты будешь своей собственной душой. Душевные муки и переживания, тоска и горесть порой страшнее физической боли, или напротив гармония и покой души лучшее, из наслаждений.
Я залпом осушил стакан и он в ту же секунду опять самонаполнился.
- Никогда такое вкусное виски не пил. Знаешь, обычно в иностранных фильмах пьют в жару, мол, в горле пересохло. Я люблю алкоголь, но он мне жажду не утоляет, наоборот: спирт сушит горло, а тут реально жажду удаляет.
- Пей, пей.
- А ты за меня словечко замолвишь? Я ведь за всю жизнь и мухи не обидел.
- Да, ты не делал людям ничего плохого, как впрочем, и ничего хорошего. Всю свою жизнь ты жил только для себя, не совершив ни одного поступка: ни плохого, ни хорошего. Твоя жизнь пуста, как и чаши весов будут пусты на твоем суде. Ты ведь не боишься меня, правда? Не боишься смерти, потому, что тебе нечего терять в этой жизни.
- За мной даже и плакать будет некому, и никто над моей могилой и стопочки не выпьет за мой упокой. Может это хорошо. Нет у меня детей, и никому моя смерть не принесет муки и горе.
- За людьми должны плакать, и за тобой будут. У тебя же сын есть.
- Сын? Вот тут, как в мексиканском сериале, сейчас узнаю столетнюю тайну, и сдохну.
Она протянула мне фотографию.
- Вот он.
- Ты гонишь, подруга! Если бы у меня был сын, он бы был двухметровым, лохматым, обаятельным хулиганом с покоцанными в драках кулаками и сексуальным шрамом под подбородком. А это что за уродище? Этот жуткий, очкастый ботаник в гольфах до ушей, произвел на свет какой-нибудь жалкий профессор, что протирает штаны на кафедре за триста баксов. Нет! Это не мое творение.
Я переплюнул через левое плечо.
- Не узнал, даже не узнал! Обаятельный хулиган – это твои мечты, твои грезы.
- Слушай, а покурить можно, сигареткой не угостишь? А еще лучше сигарой. Хоть покайфовать, посмаковать напоследок.
В руках моих тот час оказалась уже зажженная сигара. Я сделал большую затяжку, и тут же большой глоток виски. Блаженно!
- Ну, так что, что ты решил?
- Ты о чем, девочка?
- У тебя есть выбор: либо сейчас ты уходишь за руку со мной, раз и навсегда, либо остаешься жить еще год, но ты должен творить весь этот год добро людям.
- Вот тебе и ультиматум! Я не знаю, мне бы подумать. Годом раньше, годом позже значения не имеет, а что я смогу успеть сделать доброго за год, а вдруг не успею, обнадежу?
- У тебя минута, - сказала она и исчезла.
Я закрыл глаза…
***
…Я чувствую, что меня куда-то везут, открыв глаза, я снова увидел ее. Она была одета во все белое, как невеста. А ведь она только что была голой.
- Уже? – спросил я.
- Аха!
- Решили без меня?
- А что еще делать?
Ну, все! Видимо я думал больше минуты. Мы уже на месте интересно, или где? Коридор длинный, со светом не только в конце, но и над головой. Кругом людей много, наверное, суда ждут, пацан с фотки страшный стоял подали, а вместе с ним и ужасного виду бабенция громадных и жутких размеров. Гипопо на черной Лимпопо.
- Где мы? – Спросил я в ужасе.
- На Пастера 10!
- Где?
- Пастера 10.
- У вас тут тоже улицы есть? Адрес знакомый, будто я тут уже был. У меня дежа вю.
- Хм, будто был! Да вы тут бываете чуть реже меня. Я, правда, сюда на работу хожу, каждый день.
Мы остановились, и она мне протерла мне лоб.
- Смерть, ты прекрасна! Жаль, у такой прекрасной смерти нет имени.
- Есть! Делириум!
- Что за имя интересное! А по-русски как можно назвать?
- Белочка!
- А! Белка тоже рыжая, у нее прекрасный мех, но у нее ужасные зубы и при этом она кусается.
- Ну все хватит, отходи уже. Прокапали вас, сейчас отлежитесь и домой. Вон вас семья ждет.
- Какая семья?
- Ууу! Я не пойму: вас отпустило, или нет?
Ууу! Я тоже ничего не пойму, что она перешла вдруг на «Вы»?
- Значит все-таки сын мой - уродец!
- Ну, кого сами породили.
- А эта гипопо - моя жена?
- Да!
- Жуть! Ладно, забирай меня через год, может хоть им добро сделаю.
- О чем это вы?
- Ты же сказала, что или сразу заберешь или год я должен добро творить.
- Похоже, не отпустило! Куда забрать? Кого и зачем? Я вас не понимаю.
- Ты же сказала, что поведешь меня на тот свет?
- Я? Почему я? Я такого не говорила.
- Ты же смерть?! Ты наливала мне виски!
- Это бред был, бред. Приходите в себя уже. Мы вас прокапали, все хорошо. Так вы меня имели в виду, когда говорили: смерть прекрасна? Я вам благодарна за комплимент, но у вас чудесная семья. Вы обозвали их, а они вас сюда доставили, и полдня тут просидели…
****
…Вечером, я сидел в кресле, укутавшись пледом пил горячий, сладкий чай. Постепенно я стал отходить. Голова немного болела, но боль потихоньку отступала.
Да... Отец очкастого мальчика и впрямь оказался профессор. Это был я, и я просиживаю свои штаны на кафедре за триста баксов. Тоскливая, унылая жизнь, зато я понял, что кому-то нужен. Нужен своей семье: жене-бегимотику, и сыну-ботану. Они за меня переживали, когда после перерыва в запое из-за ототсутствия бабла, ко мне пришла белочка. Я чуть было не сиганул в окно, услышал, что меня зовут. Меня сняла жена уже с карниза, когда я был на той стороне окна, меня привели в чувство и доставили домой. Все это время они были рядом. Даже сейчас, когда все позади, жена заботливо обернула меня пледом и напоила чаем.