Последняя фраза, отрешённо упав с её бледных губ, умерла, как умирает цветок, бездумно сорванный кем-то и брошенный там же, в пыли, у дороги.... Её слова отзвенели, ранив сердце молодою полынной горечью и умерли, превращаясь в боль... в прах... в ничто... Только лишь лицо... её приветливое и милое когда-то лицо, словно изнутри засветилось слабой улыбкой... Маска отчаянья, горя, невыносимой боли прогнала этот свет с лица женщины, и она судорожно вздохнула. Обхватив острые колени руками, раскачиваясь, словно маятник, в такт своему рассказу, Вера продолжила:
- Не прошло и получаса, как старушка та, знахарка, возвернулась. Выгнав на улицу всех троих - дед Прохор сидел всё ещё у нас, - она заперлась изнутри, оставшись наедине с бабулей. Любка стояла, прислонившись к старому ясеню. Казалось, она была спокойна, но вот глаза... С опаской заглянув в них, я по-настоящему испугалась... Их прозрачная тёмно-каштановая гладь мрачно колыхалась жёлтой бескомпромиссной злобой, знакомой мне до противной зубной боли... Может быть, помнишь соседского кота? Того, белого, с чёрной отметиной на спине? Неоднократно воровавшего наших цыплят? Так вот, глаза котяры того горели такой дьявольской, отвратительной яростью, когда наседка отважно бросалась на него со страшными воплями, спасая полузадушенного птенца, выдирая его из тяжёлых когтистых лап... Разочарование, боль и горечь поражения сжигают его душу... Добыча была так близка, ты чувствовал её запах, вкусил уже её крови, но... Увы! Насладиться ею, страхом и трепетом её живого ещё сердечка, тебе так и не пришлось... - Бесцветные глаза рассказчицы постарели, поблёкли, в них поселилась тревога . - Вера, дальше, пожалуйста... - тихонько взмолилась я.
- Дальше? Спустя какое-то время измученная и взопревшая старушка показалась на пороге. Я взглянула на неё, и сердце моё сжалось от боли и жалости к этой женщине, невероятно старой, невероятно маленькой... Посторонившись, она пропустила нас в дом. Едкий запах дыма, жжёной травы и болезни ударил в лицо, когда мы вошли туда, осторожно ступая по тёмному некрашеному полу... С опаской я вытянула шею в сторону кровати, на которой лежала моя несчастная бабушка... О Боже... Она жива... жива... в сознании! Белёсые струпья сплошь покрывают её ноги, уже не такие страшные, молоденькая розоватая кожа несмело проступает сквозь них...
"Бабуля... Бабуля, милая..." - упала я на колени перед кроватью, уткнувшись в её грудь взмокшим лицом.
"Верушка... А где... Где Любушка наша...?" - еле слышно прошелестел её голос. Я обернулась, высматривая сестру, убеждая себя, что вот сейчас... сейчас я взгляну в её глаза, а там... ТАМ НИЧЕГО... Ни злобы, ни жёлтого дьявольского огня... НИЧЕГО... Может, это всего лишь сон, глубокий, тяжкий сон, от которого не получается проснуться. И Любка всё та же длинноногая хохотушка и оэорница, моя близняшка, половина меня... Лучшая моя половина...
Дед Прохор несмело топчется у порога, закручивая самокрутку из старой газеты. Старая знахарка, шевеля губами, что-то шепчет бабуле, размашисто осеняя её крёстным знамением. А Любка? Любка? Её не было! Как же это? Разве она не вошла в дом вместе со всеми?
Предчувствие чего-то страшного, неотвратимого ножом полоснуло по сердцу, Метнувшись к порогу, я едва не сбила с ног старого Прохора.
"Во очумела девка, ровно бешеная!" - растерянно пробормотал он мне вслед, но я была уже возле старого ясеня... В глубине души теплилась надежда, что моя сестра просто стыдится войти в дом, ведь она СЛУЧАЙНО покалечила бабушку... Она добрая и не могла желать смерти бабуле... А несчастный Дружок со вспоротым животом и другие её злодеяния? Да нет же, это не Любка, это лишь цепь нелепых совпадений... А ТО ужасное лицо вместо её лица? Пустые глаза без зрачков, беззубый рот ощерившийся в гнусном оскале... Лик Смерти вместо хорошенького личика шестнадцатилетней девочки... А если мне это просто привиделось? Несчастный случай, бабуля при смерти, вот и показалось мне...
"Привет! Ты Вера?" - чья-то незнакомая ладонь легла на моё плечо. Обернувшись, я разглядела весёлые карие глаза, пшеничный чуб волною и ослепительную белозубую улыбку, такую, что... Пред глазами всё замелькало, поплыло куда-то, как в старом немом кино, потом и вовсе померкло...
"Девушка, да вы что? ЭЙ, не падай, держись за меня, слышишь?"
Да, я слышала, конечно, я слышала... Вот только сердце моё почему-то ушло в пятки... Юноша держал меня за талию, сильные и тёплые ладони обнимали меня... Он что-то говорил торопливо, а я не понимала или не хотела понимать, что. Просто смотрела в его глаза и чувствовала, как внутри меня кружат бабочки... Красные, голубые, зелёные... Всякие... Довольно глупо улыбалась, понимая, что это идиотское веселье сейчас вовсе не к месту.
"Так ты Вера?" - донёсся-таки до меня его голос.
"Ну да, Вера... А ты?"
"Прохор я, правнук бабки Авдотьи. Она тебя ждёт, идём" - почему-то смутившись, ответил парень. Он так и не выпустил мою руку, бережно держа её в своей. От его тепла мне стало спокойнее.
Щербатая луна надкушенным яблоком мерцала из-за низких грозовых туч. Она робко и тускло осветила маленькую избёнку под соломенной крышей. Пригнувшись, я вошла в неё вслед за своим провожатым. Тёмные стены, тёмный потолок, свеча... Жёлтое пламя, порхающее робким, пугливым мотыльком - единственное светлое здесь пятно...
"Прошка, Прошка... Тебя за смертью посылать хорошо... Ступай, оставь нас" - услышала я недовольное старушечье шамканье. Прохор с сожалением выпустил мою потную ладонь, ободряюще сжав её на прощанье. Он вышел, оставив меня наедине со старой знахаркой, и душа моя ушла в пятки...
"Садись тут" - приказала Авдотья, и я послушно присела на что-то, пододвинутое ею.
...Сквозь пламя свечи, разделяющее нас, знахарка показалась мне ещё древнее, она напомнила мне ведьму из детских страшилок. "В чёрном-чёрном городе есть чёрный-чёрный дом..." Помнишь? Однако молчание наше длилось недолго.
"Не бойся, детка. У меня нет такой силы, как у неё, однако, пока жива я, она и близко к вам не подойдёт."
"Кто она? Как это? С чего вы взяли, что я боюсь?" - заикаясь, промычала я. Старушка вздохнула.
"Кому, как ни мне, узнать её, разглядеть в любом обличье... Кому, как ни мне... - Авдотья прикрыла глаза и мне показалось, что она плачет. - Давно это было... Деревенька эта - старинное имение одного барина. Стар он был, однако милостив к крестьянскому люду. Работникам платил исправно, не богохульничал, не портил молодых девиц. Помирает внезапно, сердешный. Жена его была моложавая такая бабёнка... Однако недоброй она была, барынька-то та... После смерти мужа и вовсе распоясалась... Девок за косы драла, за малейшую провинность порола до смерти. Особливо ежели девушка собой пригожа да заневестилась уже. Связав несчастную, волокли её подручные барыни на скотный двор, измывались над ней там, как хотели... Оставшиеся в живых девки руки на себя накладывали. Родители прятали девочек, многие срывались с насиженных мест, бежали кто куда... Говорили, что барыня та с дьяволом в сговоре, служит ему, и он её бережёт... Наверное, потому и не жаловались властям на её злодейства. Дуняша была одна-одинёшенька у родителей. Спорая в работе, красавица редкая, девушка не могла быть не замечена парнями, хотя и отшивала она их. Родители скрывали её от лютой барыни, как могли, однако... К несчастью, к семнадцати годкам Дуняша расцвела так, что парни шеи сворачивали, завидев её. Однажды приглянулась девушка барскому кучеру, синеглазому Николке, да и он ей тоже... Старушка долго молчала. Украдкой подняв голову, сквозь пламя свечи я разглядела её махонькое морщинистое личико и то, что глаза женщины были закрыты.
"Спит что ли?" - мелькнула мысль, и я, боязливо съежившись, дотронулась пальцем до её руки.
"Ба... Баба Авдотья... Вы... Ты... что?"
Знахарка вздрогнула, и я отдёрнула руку. Старушка неспешно открыла глаза, подёрнутые белёсым туманом. Пламя осветило их, выхватив из чёрной ночной тьмы, и я заглянула в их тревожную и зыбкую глубь. А там... Там, в самой их глубине, - скорбь, разбитые мечты и несбывшиеся надежды... Растоптанная любовь, тоска, боль и слёзы семнадцатилетней девушки навечно застыли в её глазах спустя столько лет...
"Она и раньше его видела, Николку-то, и всё дивилась, какой он... Как умело правит лошадьми, как отражается свет солнечным днём в его небесно-синих глазах, как ловко открывает он пред барынькой дверь экипажа... Она - гордая и богатая вдова, он - хотя и холоп простой, да только вот... взглянешь на него издали, украдкой - сердечко в пятки-то так и упадёт... Да, видно, от судьбы не уйдёшь.
Однажды, под Ивана Купалу, решили девушки тайком собраться погадать на суженых. Ввечеру, как только стемнело, Дуняша тайком (родители супротив были), выбежала из хаты. Благо, луна в ту ночь была полной. Жёлтой керосиновой лампой она освещала тропинку вдоль леса, по которой бежала девушка. Холодным серебром блеснула знакомая речушка, и Дуня с облегчением перевела дух.
"Дуняшка, пошто ты так долго? Заждались аж, айда цветы рвать!" - загалдели девчонки, увлекая её за собой.
На небе медовым светом вовсю сияла луна, законная хозяйка волшебной Купальской ночи. Простодушные ромашки доверчиво тянулись к ним длинными белоснежными ресничками, согласно кивали головкой серебристые колокольчики, лесные фиалки, сияя, встречали девушек в своих нежно-алых платьицах...
"Ух ты, какая красота... Ночью не то, что днём... " - собирая цветы и делая из них букеты, вполголоса переговаривались девицы. И всё же в лесу было жутковато: где-то ухал филин, скрипел старый валежник и истошно, пронзительно, кричала какая-то незнакомая птица.
"Пойдёмте, девушки. Венки плести время" - шепнула Дуняша. Подруги благополучно выбрались из леса, и тут... Огромных размеров тёмная птица всколыхнувшись из ближних деревов, тяжело и шумно поднялась в воздух и сделала несколько кругов прямо над головой Дуняши... Девичье сердечко захолодело от страха, однако подружки не должны видеть того, что она боится... Однако, они тоже струхнули, успокоились тогда лишь, когда плели венки, сидя на берегу серебристой ночной речки. Дуняша думала о нём... Как хорошо бы было, если б он нежданно-негаданно появился сейчас здесь и поймал её веночек... Первое чувство, пугливое и неясное даже ей самой, зародилось уже, затеплилось в её сердце...
Чуть поодаль показалось несколько фигур, слышны были негромкие мужские голоса. Девушки, произнеся хором нужные слова, бросили венки в речку... Парни - чуть поодаль, как оказалось, скрывались именно парни - стремглав бросились в реку... Степан легко поймал венок Алёны, Наталкин стал лёгкой добычей её жениха Фёдора, а... как же... как же... Дуняшиного венка уже и не видно... Вдруг кто-то высокий, сильный с разбега прыгает в ночную реку, ныряет. Его долго нет...
"Потонул, что ли? Ребята, Николка потонул! Ну, что стоите?" - заголосила что есть мочи Наталка. Парни хотели уже прыгать спасать приятеля, как... Мокрый, измученный и счастливый, Никола выбрался на берег. Он подошёл близко-близко к растерянной Дуняше, его жаркое дыхание коснулось её губ...
"Звёздочка моя ясная... Пойдёшь за меня?" - нежно шепнули красиво очерченные губы парня, а его ладонь коснулась её руки... Дуняша, выхватив у него мокрый венок, опустила его на голову юноши и убежала.
В ту памятную ночь Дуняша долго не могла уснуть. Всё с боку на бок ворочалась, в голову всякие мысли лезли... Чудилось, что они вновь стоят на берегу речки, близко-близко его дыхание...
С тех самых пор, тайком они виделись: то на берегу Девичьего пруда, то в риге, ну, или просто в поле, подальше от людских глаз...
"Желанный... единственный мой... Николенька..." - горячо шептала Дуняша и таяла в его сильных ладонях, превращаясь в пушинку, летящую в самую высь, к звёздам...
Минуло лето, подоспела рыжая красавица-осень, а вместе с нею - первые заморозки. Старая, заброшенная рига, радушно приютившая невенчаных молодых супругов, безмолвно темнела в ночном мраке. Николка лежал, опершись на локоть, и разговаривал с Дуняшей. Он нежно запускал пальцы в её прохладные распущенные косы, смотрел в родные зелёные, как звёзды, глаза и слушал её... дышал ею...
"Николенька, чуть не забыла... Я же на службу к барыне поступила... горничной, Николенька! Чтобы к тебе ближе быть... Любый мой!" - торопливо зашептала Дуняша, бесстыдно и жарко целуя своего милого. Его рука, ласкавшая её волосы, бессильно рухнула вниз.
"На службу? К барыне? Зачем ты это... Зачем? Ни за что, слышишь? Никогда! - застонал он, заплакал, как стонет и плачет обречённый в последнюю ночь перед казнью. - Откажись! Откажись! Откажись, слышишь?" - твердил он, больно сжав её плечи.
"Пусти же... Я... Ребёночек у нас будет... Тяжёлая я... Его прокормить надо... От службы отказаться не могу" - Дуня опустила глаза и ждала... ждала, что он скажет ей.
"Дуняша, милая!... Да я... Да мы... Родная моя... Звёздочка моя ясная... моя навсегда... - счастливо засмеялся Никола, хватая девушку в охапку и целуя её... - И всё же не ходи к барыне в услужение, прошу! Послушай меня!" - твердил он ей. Дуняша, шальная и румяная от любви, лишь улыбалась...
Утро следующего дня девушка, одетая в лучшее своё платье, встречала в господском доме. Ей удалось обмануть родителей, что идёт она, дескать, к подружкам. Она робко стояла у порога, когда появилась барыня. Хозяйка, придирчиво оглядев девушку со всех сторон и кратко побеседовав с ней, определила её в обучение к своей пожилой экономке. В тот же день, к вечеру, Дуняша упросила старуху отпустить её домой ненадолго, чтобы предупредить родителей и забрать кое-что из одежды.
"Госпожа не велели-с" - был ответ.
"Ну как же... Матушке с батюшкой сказать, взять одёжу... Как же..." - вконец растерялась Дуняша.
"Госпожа не велели-с! - рявкнула экономка. Дуняша задрожала и бросилась ей в ноги. - Иди. Только быстро!" - смягчилась-таки старуха.
Не чуя ног, едва касаясь земли, летела она тогда домой. Не имеет права она терять такое место. Скоро-скоро она станет женой Николеньки, отец Василий запросто обвенчает их... Но... Ведь она бедна, ни гроша за душой... Барыня обещает хорошо платить за хорошую работу, а уж Дуняша постарается! К тому же, её любимый будет почти рядом... И, сколотив за короткое время неплохой капиталец, они обвенчаются с Николенькой.
Забежав в родимую хату, наспех побросав в узелок свои нехитрые наряды, Дуняша была немало довольна отсутствию родителей. Её десятилетняя сестрёнка глазела на неё, раскрыв удивлённо ротик, когда она, наскоро чмокнув её в щёчку и что-то невнятно пробормотав, взяла свой узелок в охапку и была такова. Лишь только пыль взметнулась на дороге, да девичья коса её, растрепавшись, змеёю летела за нею вослед...
В господском доме старая экономка, отругав девушку за долгое отсутствие, приказала ей раздеться.
"Зачем?" - покраснев, растерялась Дуня.
"Я не привыкла повторять дважды! Быстро!" - взвизгнула старуха и злобно рванула нарядное розовое платье с плеч девушки. С жалобным треском платье упало к ногам. Дуняша, засмущавшись, прижала к пылающему стыдом лицу ледяные ладошки.
"Ты девица? Отвечай, когда спрашивают!" - вновь завизжала экономка.
"Да-а..." - неуверенно прошептала напуганная девушка, с трудом держась на ногах.
"Смотри же, если обманула! Потаскухам не место в господском доме! Показывай голову. Та-ак... Вшей вроде нет. Полезай в ванну, потом оденешь вот это" - смягчилась она, толкнув онемевшую от страха Дуняшу в сторону огромной, наполненной водой, ванны... Помывшись, Дуняша послушно одела платье, поданное ей молоденькой девушкой. Служанка проводила её в тесную и тёмную комнатку с маленьким оконцем под потолком... Бросившись на кровать, Дуняша, измученная последними событиями, заснула. Ей приснились родители. Отец, по обыкновению строгий к ним, детям, смотрел на неё молча, и в глазах его видны были слёзы... Матушка плакала, удручённо вытирая глаза подолом чёрного от сажи фартука, от чего лицо её становилось чёрным... Откуда-то появился её милый Николка, заглянул ей в глаза и взял её бессильную руку. Но... но глаза его были равнодушно пусты, а рука холодна, как лёд...
"Авдотья... - мёртво шелестели его ледяные белые губы. - Авдотья!" - пронзительно выкрикнул он, и сердце её сжалось...
"Авдотья! Барыня зовут к себе! Или ты спать сюда явилась?" - кто-то грубо и настойчиво тряс её за плечо.
"Подойди ближе, - произнесла барыня. Дуняша подошла. - Имя?"
"Моё? - растерялась бедняжка. Барыня кивнула. - Авдотья, родные меня Дуняшей кличут" - стараясь не дрожать и выглядеть достойно, ответила девушка.
"Однако, ты хороша собой, Авдотья. Жалко такой-то цветочек на скотный двор... В доме работать будешь. А про родных забудь" - промолвила барыня и ушла.
С тех самых пор Дуняша работала в барском доме: подавала на стол, убирала покои, иногда помогала на кухне. Барыня была благосклонна к молодой служанке, видя её старание. Что? Спрашиваешь, видела ли она своего Николеньку? Видела, а как же... Он же кучером служил... Дуняша мечтала о встрече с ним, как о чём-то несбыточном, далёком и... как о великом счастье. Однако, холоден он был, как лёд. Как ни старалась Дуняша привлечь внимание парня, тщетно всё было... Например, проходя мимо, коснуться его ладони... Или улыбнуться одними глазами, глядя в его глаза... Или даже шепнуть своему любимому нежное словечко... Нет, всё это было напрасно. Дуняша плакала бессонными ночами, орошая слезами свою подушку. Живот тем временем рос, увеличиваясь в размерах, обещал стать огромным. Бедняжка утягивала его, как могла. Перешивала и расставляла в талии платья. Однако долго скрывать она уже это не сможет...
Однажды девушка подкараулила Николеньку одного, он как раз лошадей запрягал. Подойдя вплотную, она шепнула ему:
" Жду в полночь... на Девичьем пруду... Или ищи в пруду меня и дитё..."
"Авдотья! Авдотья! Куда запропастилась эта чёртова девка? Экая ты неповоротливая стала, откормила я тебя! Да иди же, иди, барыня кличут!" - услышала она голос экономки.
"А что это вы?.." - замешкалась старуха, завидя их. Дуняша, не найдя, что ответить, прошмыгнула в дом...
День прошёл, как обычно. Вечером, закончив работу, она ушла к себе. Хотя и легла в постель, но не спала, ждала, когда солнышко померкнет в единственном оконце, почернеет небо и заблестят первые звёзды. Она незаметно выберется из дома и стремглав побежит на берег Девичьего пруда... а там... там... там будь, что будет! Ведь её ненаглядный Николенька будет с ней, и он никогда её не оставит... Ведь он любит её, и у них будет ребёнок! Четыре месяца уже, дитё шевелится вовсю... Барыня убьёт её, коли узнает, ведь она ненавидит потаскух и сечёт их на конюшне до смерти... Не может её Николенька этого не знать.
Стемнело. Ясный серп месяца, осторожно заглянув в её оконце, скрылся за тёмной тучей. Натянув платье, Дуняша на цыпочках выбралась во двор.
"Дуняшка, далеко ты ночью-то?" - послышался голос Палашки, барской кухарки. Дуня замешкалась.
"Вышла по нужде" - солгала она, и, стараясь казаться спокойной, отправилась вглубь двора... Дождавшись, когда Палашка уйдёт, девушка, бросив кусок хлеба собакам, открыла ворота и стремглав побежала в сторону Девичьего пруда...
Он уже поджидал её. Поцелуев и клятв в вечной любви, которые были так желанны тогда, Дуняша так и не дождалась тогда от своего милого.
"Нужно обождать... маленько совсем... месяц-два. Женюсь и дитё признаю своим..."
- бормотал он какие-то странные и страшные слова, непонятные для её ушей.
"Николенька, ты ли это? Кроме тебя у меня никого не было! Ты обещал мне... обещал..." - шептала она помертвевшими от боли губами...
"Обожди... самую малость... месяц, два..." - повторял он снова и снова. И вдруг... что-то случилось с ним... не выдержал, сжал её в объятьях и целовал, целовал её солёные от слёз щёки... и сам плакал...
Рыжая трава, поседевшая с первыми заморозками, стала им постелью, полночь чёрной пушистой кошкой легла молодым на плечи, заменив одеяло... Тонкий, хрустальный месяц бесстрастно наблюдал за ними с высоты своего небесного трона, а голубоватые звёздочки стыдливо прикрыли глаза, чтобы не мешать их счастью...
"Вот они где, голубочки, пристроились! - завизжала барская экономка... - Хватайте их... Потаскуху и красавца этого на конюшню, живо!"
Мужики окружили их, схватили, больно заломив руки за спину.
"А-а-а, да она ещё и брюхатая, - неистово вопила экономка, - Пороть её, пороть! Барыня живо из неё ублюдка-то этого выбьет! У-у, змея подколодная!.."
Скотный двор... свет... слепящий свет фонарей... позорный столб, к которому Дуняшу грубо и больно привязывают верёвками...
"Скольких девушек здесь умертвили?" - думает она, мысленно взмолившись, прося у Всевышнего скорую смерть. Появилась барыня, и тело невольно Дуняши сжалось. Взяв кнут в руки, хозяйка самолично проверяет его на прочность. Она что-то кричит своим людям... Что? Я не слышу... не разбираю слов...
"Брюхатая... Потаскуха... Пороть её..." - неистово ревёт толпа в предвкушении сладкого зрелища. Вот сейчас... сию минуту на их глазах запорют насмерть молодую беременную женщину. Возможно,им повезёт и умелый кнут вышибет из неё неродившегося ещё младенца... С несчастной сорвали одежду, она голая... Вот потеха! К ней толкают кучера, Николу... суют ему кнут... парень упирается изо всех сил...
"Или ты дашь урок проклятой потаскухе, или сам сдохнешь под этим кнутом...." - вопит разъярённая барыня, красная, как рак, от жажды крови...
"Бей! Бей!" - кричит изо всех сил Дуняша,надеясь, что вот сейчас...сейчас он швырнёт кнут к ногам барыни и сам к ней в ноги падёт, моля о прощении любимой своей невесты и о помиловании для неё...но... Но вот он, первый удар... Толпа неистово улюлюкает... Потом ещё удар... и ещё... и ещё... Потом - тишина и крики...
"Парень...Да ты что? Живой?" - кричат крестьяне. Подле позорного столба, прямо у босых дрожащих ног мерзкой потаскухи, лежит Николка. Кто-то из толпы со знанием дела прикладывает ухо к его груди... Он долго и встревоженно пыхтит над кучером и...
"Кончено...Готов парень... не дышит... А ведь какой он славный кучер-то был!" - произносит мужик, смахивая слезу...
Конец второй части.