Вино из цикад уже как два года стоит в бочках брошенного всеми сарая.
Его освещает солнце и горизонту не видно конца и края.
Так было и будет на земле без людей, покинутого рая.
Трава колышется под легким дуновением ветра, он разговаривает с ней,
Передает всем живым тварям привет. Водитель погрузчика хочет достать
Бутылку из старой коричневой бочки, потными пальцами пытается откупорить
Крышу, но ничего не выходит, лишь руки ломит, он ругается, злится.
Не выдержав разбивает горлышко и наливает в алюминиевую походную кружку,
Делая жадно глотки, мечтает о термосе, наполненном горячим черного сорта чаем
С Цейлона, лепестки, срываемые бережно Индуистскими женщинами в красивом,
Цвета клубники Сари. Остается только мечтать, содрогаясь от любви и тоски под звуки
Шумного ветра. Он будто бы что-то хочет тебе прошептать, но водитель не ведал языка природы.
По его лицу, на шею и потасканный свитер стекали струйки вина,
На лице поселилась щетина трехдневной давности. Зачем следить за своим внешним видом,
Когда на многие километры простирается пустошь и не встретить человека разумного.
Его грузовик был полон вазами с цветами, покрытыми тонким слоем почти, что прозрачной бумаги.
Сорта фиалок, ландышей, лилий и роз. Все – полные свежести и сладкого аромата.
Рядом мостились ящики, наполненные спелыми томатами.
Он должен был переправить их на Восток, еще до того, как Восток был разрушен.
Теперь что с ними делать? Куда ему ехать? Пред ним стояла задача, требующая решения
И лишенная смысла. Кончался бензин. Бак был почти что полон. Куда ему ехать? На лево,
На право, не важно, все перестало иметь причину. Люди почти уже вымерли, оставив землю птицам.
Животным, что рыскали по заброшенным домам в поиске пищи. На полках, в пыли стояли фотографии семейств.
Матери обнимающие своих сыновей и строгие отцы, не любящие улыбаться на камеру, все эти семейные фото.
Люди разбились по парам, каждый в своей конуре.
Зайди в любой заброшенный дом или квартиру, увидишь лишь пыль на старой потрепанной мебели, шкафы полные ненужного хлама, квитанциями, коммунальными справками и старыми фотоальбомами.
Никто не предполагал, что наш мир – замедленного действия бомба.
Боялись обидеть друг друга, когда лепестки Сакуры расцветали у них прямо под окнами.
Водитель, вдоволь напившись, выбежал в луг, которому не было видно конца.
Он был усеян маковыми и подсолнухами. Все поле утопало в желтом и красном оттенках, и солнца лучи играли в салки
Друг с другом.
Водитель стал срывать подсолнухи и выковыривать своей маслянистой рукой, покрытой мозолями семечки.
С улыбкой на лице он вкушал это лакомство, хотелось улечься на этом поле и уснуть на множество
Долгих лет. Пока что-нибудь не разбудит.
Но будить было некому. Он думал, остались ли люди еще?
За эти пять долгих, полных тревоги и непонимания дней он никогда не повстречал.
Деревеньки, что встречались ему на пути, пустовали. Он заглянул в сигаретную пачку.
Пересчитал про себя.
Один, два, три, четыре. Без сигарет – совсем тоска.
Они заменили ему доброго путника, человеческое тепло и ласку любимой женщины.
Так скуден был его багаж. За сорок два года он успел три раза жениться, развестись и полностью разочароваться в институте семьи.
В детстве не так он себе представлял семейную жизнь. Мечты были красочней, романтики было больше, а на деле – пустые, как конфетные фантики.
Солнце воспарило над горизонтом и плавило землю, разделяя ее на осколки. Разве так можно?
Думал водитель, жуя мятные конфеты, что бы изо рта скверно не пахло. Хотя. Кого это заботит?
Платину давно прорвало, апогей простуженных дней, ветхих, распадающихся на части.
Скверна, ненастье. Как одиноко водителю. Он сорвал колосок и засунул себе меж двух передних зубов.
Довольно жуя.
Может поехать к берегу океана? Размышлял он. Я не видел буя и больших кораблей,
Подобных островам, возносящим свои мачты к сиреневым небесам.
Не без сна. Водитель не спал, уже как три дня. Смотрел по ночам на звезды и его одолевали тревоги.
Где все люди, которых он знал когда-то? Куда они делись, исчезли, будто бы мигом, и уже даже не лает собака.
Напрасно пестрят различными формами облака, их уже давно никто не разгадывает, не придает магической формы.
Фантазию съели, все Короли стали покорны.
Затихли каменоломни и потухли кипящие штольни.
Вот она воля, которой так не хватало камерным жителям, открыты просторы, но ты
одиноко давишь на газ, смело переключаясь с четвертой на пятую.
Время близиться к ночи, появляются первые созвездия, лунные дети.
Не слышно больше птичьего щебета. Дорога устлана щебнем.
В бардачке у Водителя лежал сборник детских сказок.
Каждый вечер он останавливался там, где ему казалось, что живет красота.
Он разводил костер, подогревал бобы и консервы. Заваривал чай в котелке,
Ужинал и читал вслух сказки.
Вспоминал свою самую первую, ее лицо вставало пред глазами
И было все заполнено тоской, она водила по его устам
Красивой женственной рукой и прижималась
Хрупким телом, но уже тогда он понимал,
Что обречен, и счастье с ней столь мимолетно,
Напоминало догорающую свечу, стоящую в темном углу, пустой, с голыми стенами комнаты.
Он вспомнил звук воды капающей из крана, массивы домой и строителей, что воздвигали человеческие
Ловушку – Капканы.
Майоров с капралами вспомнил, людей в форме армейской тянущих свою лямку
С такой кислой миной на лицах, дуто съели целый обоз недоспелых лимонов.
Еще –
Шуршание одеяла, как укутывался, медленно согреваясь и зажимая меж коленок подушку, что бы чувствовать себя защищенным и во сне уже ничего никогда не бояться.
Водитель сковырнул перочинным ножом остатки тушенки из алюминиевой банки и с наслаждением опустил себе в рот,
Чувствуя приятный тающий вкус.
Ведь теперь он мог брать в магазинах самые дорогие продукты, и никто не стоял у кассы,
Не было очередей, всей этой толкающей друг дружку массы.
Деньги тоже потеряли вес.
Зато он нашел себе новую, настоящую цель.
Добраться первый раз в жизни до океана. Взглянуть на волны, что видел лишь в детстве,
Ему показала их мать, тогда еще прекрасно пахнущая, молодая красавица в цветистом платье легкого кроя.
Он как сейчас помнил вечные запахи ее тела. Грецкий орех, сирень и крыжовник. От этого аромата любому мужчине хотелось кричать, бросаться к ее ногам.
Затем – старость.
Водитель ненавидел это злое, не щадящее никого слово – старость. Оно пыль, оно ветхое, подобно костям, разрушительно, но вместе с тем хрупкое.
Никакой завет от него не спасет, оно отнимается закат и рассвет, Старость. Путь горит синим пламенем.
Он чувствовал ярость. Страх. Перед этим словом. Знал, что с каждым годом,
Месяцем, неделей, днем и минутой приближается к ней. Она расставляет вокруг свои временные путы.
Не совладать с тиканьем часов и оборотами солнца. Нельзя замереть и остаться на месте, быть статуей,
Чувствовать мрамором.
Быть мазком на полотнах художников, ровным, гармоничным и экспрессивным.
Застывшим. Слиться лицом с обоями.
Быть в шубе самой последней молью, но лишь оставаться бы здесь, лишь быть. И даже если мир овдовел, не осталось кроме него – людей.
Он все равно верил, что найдет здесь счастье. Не зря был послан Афиной, родился и вырос,
Хоть кто-то и молвил – скотиной. Не больше, чем остальные.
Это уж точно. Он любил, ненавидел, выручал и бросал. Слабости одолевали, коварство, он этого не отрицал, но боролся
И был внутри все тем же беззаботным ребенком, что мог броситься в цветочное поле,
Вдыхать цветочный аромат, но не сорвать ничего.
Лишь погладить, прошептать им что-то хорошее, что б они не грустили.
Водитель верил, что у всего на свете ей свое поле чувственности, деревья, животные, цветы,
Все они ранимые и чуткие.
Но с людьми он по какой-то причине был глуп. Будто винил весь человеческий род в смерти матери. В дни рождения не было поздравлений,
Он накрывал на одного, стеля холодную синюю скатерть. Выпивал, ждал следующего дня
И ложился спать. Для водителя это было мало похоже на праздник.
Скорее отсрочка от смерти. Повестка еще не пришла.
Он достал спальник. Раскладывая, то и дело бросал свой взгляд на раскаленные угли, медленно тлеющие в остатках костра.
В них струилась память, осколки прошлого.
То,
О чем он устал вспоминать раз за разом. Поэтому он забрался в спальный мешок и вперил свой взгляд к небесам,
Включил маленький фонарик-брелок, вытащил книгу, рассказывающую,
Как видеть созвездия, и вчитываясь в новый абзац попеременно смотрел
То в страницы,
То в небо.
Сам не заметил, как начал проваливаться в сон.
Его разбудило что-то склизкое на его лице. Он раскрыл глаза, видя, что на него уставился
Лис
Или лисица. Пытаясь облизывать ему лицо, ничуть не смущаясь.
Водитель обрадовался столь хорошему путнику, выскочил из мешка, побежал в грузовик, что бы достать лакомства для нового друга.
Лис его не боялся, лишь вился вокруг длинных ног, терся и понимал, что сейчас ему дадут
Что-то вкусное.
Водитель открыл банку с консервами и опустил на землю. Лис подошел, глаза его заблестели,
Он жадно принюхивался, немного с опаской,
Но наконец успокоился и накинулся на консервы,
Как самый настоящий хищник.
Водитель задумался, что делать с Лисом, взять с собой или отпустить.
Решил, что тот должен сам выбирать, если захочет, останется с ним,
Не захочет,
Другой у него путь.
Пора было трогаться в путь, что бы скорее добраться до заветной пены морской.
Окунуться, устроить плавательный заход на длинные расстояния,
А после,
Развалиться на пляже, закурить сигарету и греться под солнечным днем,
Выкинув из головы мысли,
Что будет дальше.
Даже.
Может.
Там он встретит человека, живого и теплого изнутри. Не верил водитель, что остался совсем один в этом огромном, покинутом мире.
Должен быть точно кто-то еще.
За что эти почести ему одному?
Он вспомнил про бутылку вина из цикад, что прихватил с собой.
Добежал до машины, раскупорил и сделал глоток,
Свалившись на пыльную землю.