- Мама,ну не хочу я в садик, не хочу... - канючила я, вцепившись в ладошку матери и стараясь успевать за её шагами, такими большими. - Поедем к бабушке, ну пожалуйста... Я же хорошо себя вела всю неделю... - Чувствуя, что материнское сердце уже дрогнуло, не сдавалась я.
- Доченька, но ведь Наташа и Инна ещё не приехали. С кем будешь играть-то? Опять с Любой и Верой? - недоумевает она.
- И что? Они хорошие!
- Хорошие-то хорошие, да ведь... Им-то двенадцать лет стукнуло! А тебе шесть, понимаешь? - парировала мать.
Всё же она смирилась и мы поехали к бабушке. И вот я уже лечу с бугра, лечу, как на крыльях... В красном платье в белый горошек меня, наверное, далеко видно с бугра и я слышу весёлый голос деда:
- Бабка, бросай все свои дела, Иринушка наша приехала!
Они счастливы, что меня привезли, а я... Я стараюсь не подавать вида, что рвалась в деревню из-за сестёр-близняшек, Веры и Любы, с которыми мне всегда было просто здорово. Мама вскоре уедет, и я уговорю бабулю отпустить меня к ним.
Дом, где жили девочки, стоял недалеко от нашего. Уговорив-таки стариков отпустить меня к подружкам, я уже бегу по зелёной тропинке через сад к их дому. Мама девочек давно умерла, отец ушёл к другой, и жили они с бабушкой. А вот и Люба! Она развешивает бельё в саду.
-Люба, здравствуй! Я приехала! - кричу, бросаясь навстречу подруге. Обнимая меня, крепко прижимая к себе, Любка весело смеётся:
- Привет, малявка! Ну наконец-то! Значит, завтра идём в лес за малиной! - Знаете, ведь терпеть не могу, когда меня называют малявкой, и всё же я на седьмом небе от счастья... Большие девочки возьмут меня с собой в настоящий лес за малиной... Ну что может быть интереснее? Ночь прошла тревожно, я переживала-таки, что сёстры передумают и не возьмут меня с собой.
Ночь пролетела,легко унеся с собой детские страхи и тревогу быть обманутой. Ярко-жёлтое солнце весело ворвалось в спальню и, пробежавшись золотыми зайчиками по стенам и потолку, бесцеремонно замерло на моём лице.
Молодое утро середины июля расплескалось прозрачно-алым светом по светлеющему небу.
Тёмно-зелёный лес встретил нас мрачно, сурово и неприветливо. Бабушка девочек, не рискнув отпустить нас одних, шагала рядом. Мы с наслаждением ели сладкую и ароматную малину на лесной полянке,играли,баловались,а потом... Не помню я, что было потом...Ну как такое могло произойти, что Люба исчезла... Помню, как беспомощно плакала Верочка, как белугой ревела я... Помню, как их бабушка успокаивала нас, говоря, что Любка, негодная девчонка, подшутила над ней, старой, убежав домой... Так мы и ушли вечером оттуда без Любы. Ночь прошла тревожно... Помню заплаканные глаза моей бабули... На мой вопрос о Любе она отрезала:
"Всё в порядке. Ходить тебе туда нечего." - И в тот же день мама забрала меня домой.
После того странного случая, много-много раз бывая в деревне, бегала я по привычке к их одинокому и печальному дому. Поглазев на огромный ржавый замок, украшающий дверь дома, на заросли крапивы и лопухов вокруг,я просто плакала... Как они могли уехать, куда? Ничего не сказав мне,а ведь я их так люблю... Моя детская память бережно сохранила воспоминания о девочках. Где я только не лазила с ними вместе... В развалинах старой деревянной церкви, в заброшенном доме деревенской ведьмы... И с нами никогда ничего не случалось... Они такие хорошие, смелые, добрые! И они любили меня... Почему же уехали, бросив совсем одну?
Моя бабушка умерла, когда мне исполнилось десять... Но соседи наши так и не вернулись,и даже не подали о себе ни единой весточки. Время лечит, и это правда. Спустя очень много лет, я встретила Веру совсем случайно... Конечно, я не могла узнать её в этой тусклой, больной женщине с худыми ногами, обвитыми синими венами. Она узнала мою маму, сидевшую рядышком. С погасшим взглядом, с пегими волосами, резинкой стянутыми в жиденький хвостик, с землистым и безжизненным цветом кожи, женщина ни капли не походила на длинноногую Веру, озорницу и хохотушку, неутомимую выдумщицу и атаманшу в нашей тройке... Высокий ворот её старенького свитера скрывает худую морщинистую шею, и мне страшно видеть её такой. Разговорились. Оказывается, живёт она тут, неподалёку.
Можно сказать, что мы навязались к ней тогда в гости... Вера шагает рядом с нами, изредка заглядывая мне в глаза. Проходя мимо ларька, она умоляюще вцепилась в мою руку.
"Возьми поллитру, в груди жжёт... нет сил..." - тяжело выдохнула женщина.
В её однокомнатной квартире пахло сыростью, мочой и стойким водочным перегаром. Выхватив у меня бутылку и открыв её, Вера жадно отхлебнула из горлышка. Мы с мамой, уже пожалев, что навязались в гости, переминались с ноги на ногу. Хозяйка квартиры провела нас на кухню и извинилась.
"А я вот решила бросить пить. Вот брошу и всё!" - заверила она. Мы присели. Разговор не клеился, и мы уже собирались уходить, но Вера спасла ситуацию.
"Бабушка умерла много лет назад" - тяжело вздохнув, произнесла она. Лицо женщины выглядело равнодушно застывшей каменной маской и не выражало никаких чувств. Ни горести, ни сожаления, ни тоски. Просто серая каменная маска, как будто... как будто и она, эта молодая ещё женщина, умерла, и лицо её всего лишь посмертная гипсовая маска.
"Вера, а Люба, твоя сестра, жива?" - осторожно спрашиваю её.
"Любка-то? - удивилась Вера моему вопросу и расхохоталась внезапно: - Может, жива... А может и не жива! Да дьявол её знает!"
"Вера,но она же твоя родная сестра... Как это ты не знаешь.." - искренне удивилась моя мама.
"В психушке она. Лет тридцать уже там" - равнодушно ответила Вера, вновь приложившись к бутылке. На стене густую чёрную паутину мне удалось разглядеть фото. Проследив за моим взглядом, Вера встала, пошатываясь подошла к стенке и сняла портрет. Смахнув с него пыль рукавом, она положила его нам на стол. Старое, чёрно-белое свадебное фото... Высокий русоволосый парень со счастливой улыбкой держит на руках юную, тоненькую девушку в фате и пышном белом платье. Она смеётся, большие миндалевидные глаза сияют. Девушка вся словно светится изнутри, как будто...
"Красавица!" - подумала я и, видимо, произнесла это вслух. Худые плечи Веры вздрогнули. Она взяла постаревший снимок со стола и, поднеся к глазам, долго и молча всматривалась в безмятежно счастливые лица жениха и невесты.
"Ну да, ничего я была. Симпотная..." - мрачно пробормотала она.
"Вера, а твой муж? Где он?" - спрашиваю осторожно. Запавшие бесцветные глаза лихорадочно блеснули, ожили, но... только на миг. Верка, втянув голову в плечи, закрыла лицо ладонями и задрожала. Внезапно она убрала руки. Глядя в затянутое паутиной окно, женщина тихо и безнадёжно заплакала.
"Нету больше... - еле слышно произнесла она. Отхлебнув из бутылки, ёжась, словно от холода, Вера начала свой горький и тяжёлый рассказ. - Любашка, сестра моя... Маленькими мы были, когда она в лесу потерялась. Ты совсем кроха была и вряд ли помнишь... Искали её, весь день и всю ночь искали, почитай всей деревней... Мужики даже озерцо лесное всё облазили... Искали во всех оврагах-буераках... Во всех канавах... Нигде её не было... Да лучше бы и вовсе не нашли её тогда! Считали бы погибшей да и всё! Но... Нашли... На той весёлой и открытой поляне, возле малинника нашли её. Надо же, столько раз весь лес прочесали, и там тоже... Как же это? Любка лежала вниз лицом, платьишко разодрано, словно когтями драл кто-то. Спина, бёдра, ноги - всё изодрано и окровавлено. Головка её лежала чуть набок, волосы на затылке слиплись и почернели от крови. Шея ободрана и окровавлена вся... Принесли бедняжку в деревню, думали, дорогой помрёт. Но... жила... Дышала еле-еле, но жила, правда, была без памяти. Пролежав сутки, Любаша глаза открыла, только,.. Только не она это была! Клянусь чем угодно: не она! Не Любка, с которой я находилась в одной и той же материнской утробе... которую я знала, как себя... Любка, моя родная душа, моя близняшка, половина меня! Нет! Существо, открывшее Любкины карие глаза в то утро, утробно потянулось и забурчало что-то непонятное...
"Люба!" - бросилась я к ней... Она лишь ухмыльнулась - нахально так - и отшвырнув меня к стене, захохотала... Ха-ха-ха... Смешно, правда? Этот идиотский смех до сих пор снится мне ночами, я вновь слышу его и сжимаюсь в комочек... Ха-ха-ха...
Однако день за днём ЭТО существо становилось сильнее и крепче, но... Странное дело... Видите ли...В присутствии бабушки оно превращалось в прежнюю Любку-добрую и милую Любку... И это было ужасно... Оно вновь становилось моей сестрой, ласкалось к бабуле, помогало ей по хозяйству, липло с разговорами к гостям... Это была Любка! И всё же я ловила порой на себе её настороженный и злой взгляд, когда никто не видит...
Однажды я стала невольной свидетельницей ужасной сцены... Моя любимая сестра, сидя прямо на земле, жадно пожирала живого петуха, прямо с перьями... Боже! Алая кровь стекала по её подбородку, прямо на нарядное платье... Существо повернуло ко мне голову и, подмигнув, продолжало рвать мясо зубами... Боже мой! Наверное, я закричала от ужаса... Очнулась я на кровати, рядом перепуганная бабуля и заботливая, донельзя перепуганная Любка... В тот самый день я рассказала бабушке о том, что видела, и о том, что это существо никак не наша Люба, но... Рассердившись не на шутку, она отругала меня, обвинив в ревности, лжи и несправедливости по отношению к сестре... Что же я могла сделать тогда, как доказать свою правоту? Как? Вскоре бабушка, собрав все наши нехитрые пожитки, решила перебраться в город, к своей младшей сестре... Меня это настораживало и пугало. Я покрывалась ледяным липким потом, чувствуя на себе недобрый взгляд и звериную ухмылку существа, бывшего недавно моей сестрой... Вера примолкла, дыхание её стало прерывистым и тяжёлым. Худенькие плечи затряслись, бледные губы мелко-мелко задрожали. Отхлебнув из бутылки, она всё-таки справилась с собой, уставившись невидящим взглядом в стену.
"Вера... Верочка... Бедняжка моя..." - пробормотала я, обняв её. Но, казалось, женщина ничего не видела и не слышала. Внезапно, словно выйдя из тревожного глубокого сна, Вера вздрогнула, и мы вновь услышали её бесцветный голос.
"Пёсик был у соседки... Дружком звали... Махонький такой, лохматый, смешной... Так старушка - хозяйка его - дюже она Дружка-то любила. Хоть и дворняга он, да добрая, ласковая такая псина. Вот только нас невзлюбил он, вернее, её, Любку... Или то, во что она превратилась... Бросался с диким лаем на неё, пытаясь цапнуть за ноги. Бабуля не раз с соседкой-то об этом говорила, мол, гляди за своей собакой. Не дай Бог дитё покусает - враз к участковому пойду! Не дело это - сирот обижать! Соседка послушно натянула новенький намордник на махонькую мордашку своего питомца, однако... Однако его неприязнь к Любке этим не закончилась.
Шли мы как-то из магазина втроём, соседка же мирно гуляла со своим любимцем.
Настроение пса резко поменялось, как только он завидел нас. Дружок рванул вперёд, к Любке, выдернув поводок из рук хозяйки. Одного прыжка хватило ему, чтобы оказаться возле длинных Любкиных ног, и он зарычал... Остервенело, неистово, дико... Как будто перед ним был сам дьявол, а не сопливая девчонка! В собачьих глазах пылала ненависть, шерсть топорщилась дыбом... Любка же спокойно протянув руку, едва дотронувшись до собаки, и что-то шепнула... Пёс вздрогнул всем своим махоньким тельцем и отскочил назад, словно какая-то неведомая сила его отшвырнула. Он заскулил - жалко, беспомощно, отрешённо заплакал. Так плачут люди перед лицом своей неминуемоей смерти, перед лицом ужаса, сопровождающего эту смерть... Хозяйка схватила его на руки и убежала, судорожно прижав своего дрожащего мохнатика к себе...
"Ха-ха-ха..." - захохотала моя сестра, уставившись мне в глаза каким-то неистовым, злобным, метающим огневые искры взглядом, словно говоря: "Видишь, как я могу..." Бабушка же, ровным счётом ничего не заметив, лишь улыбалась солнцу, весне да ласковому весеннему ветру... Она по-прежнему ничего не замечала... Думаю, для неё существовала только она, Любка, умница и красавица... А я... я была тихой, незаметной серой мышью, никому не нужной угловатой страшилкой, странным дополнением к ослепительной Любкиной красоте, к её бархатным тёмно-каштановым глазищам, нежным персиковым щекам, губкам бантиком и вызывающе высокой груди...
Однажды, праздно слоняясь во дворе, я заметила соседку, хозяйку той самой собачонки. Старушка, сокрушённо качая головой и глотая слёзы, шла к подъезду. Увидев меня, бабулька вздрогнула и заплакала ещё горше...
"Верушка... детка... милая... Беда... беда у меня... - зарыдала старая женщина. - Дружочек мой... родная душа... родная... нету его больше... всё..."
"Ну что вы, бабушка! Заигрался Дружок, забегался! Он вернётся, вы верьте! У нас в деревне кошка как-то пропала, так вот..."
Женщина подняла на меня сухие, странно блестящие глаза...
"Мой не вернётся больше... не вернётся... В кустах он лежит... гляди" - и, обречённо махнув рукой в сторону кустов, старушка ушла. Бедного пёсика, вернее, то, что от него осталось, я нашла сразу. Трава вокруг была окровавлена и забрызгана чем-то вонючим и мерзким. Дружок был выпотрошен... Меня вырвало... просто вывернуло наизнанку... Сорвавшись с места, я бросилась прочь и... столкнулась с плачущей соседкой. Старушка держала в руке лопату, а рядом... рядом шла шмыгающая носом, опечаленная и услужливая Любка, поддерживая под локоток несчастную...
Собачку закопали там же, но... Но я видела... видела в тот момент горящие жёлтым огнём глаза сестры, видела её отвратительную звериную ухмылку... В тот же день под Любкиной кроватью я нашла её скомканную окровавленную футболку с прилипшими клочьями рыжей собачьей шерсти...
"Надо показать это бабуле... немедленно... сейчас же!" - закричало всё моё существо, но Любка... Очаровательно улыбнувшись, она взглянула в глаза мне своим самым невинным взглядом и прошипела:
"Рассказывай. Узнаешь, что будет! Узнаешь!"
Называйте меня трусихой, ничтожеством, глупой овцой - как хотите! Ничего я тогда никому не сказала! Я не за себя боялась, не за себя! Лучше смерть, чем жить рядом с ЭТОЙ... Но... бабушка... моя милая, моя родная бабуля... Это существо убьёт её... Убьёт, как ту махонькую,бедную собачонку...
Шло время... Ох, уж это жестокое, удивительное, неумолимое время... Любка превратилась в девушку, распустилась, словно самый невинный и юный бутон алой розы... Глядя в её глубокие, как озёра, глаза даже самые бойкие и хулиганистые мальчишки замирали... Они ходили за ней толпами, свистели под окнами, торчали в подъезде. Любка была восхитительна, горда и непреклонна. Но, несмотря на свои шестнадцать лет. она так никого и не выбрала себе в кавалеры... Я же оставалась долговязой и тощей неулыбчивой девицей, вечно корпящей над книжками.
Однажды бабушка собралась навестить свой деревенский домишко, ну и нас она прихватила с собой. Родное село встретило нас дурманящим ароматом белой сирени и горьким запахом молодой весенней листвы. У меня в груди возникло ещё что-то непонятное, как будто... как будто что-то скоро обязательно случится... Чувство неотвратимости сжало моё сердце, когда, с трудом отперев ржавый замок, мы вошли в покосившийся, осиротевший без хозяев наш дом, дом моего детства...
Сделав необходимую уборку, обживая дом, мы заново вдохнули жизнь в его комнаты, уставшие от серой тоски. Еду готовили в русской печи, которую подлатал на скорую руку деревенский печник дед Проша. Однажды одинокий старик вновь навестил нас. Бабушка, приготовив щи, вытаскивала чугунок, ловко орудуя ухватом. Я поймала вдруг горящий взгляд Любы, устремлённый на бабушку, и... и пыталась оттолкнуть её... Да только она оказалась быстрее. Выхватив ухват у бабули, Любка молниеносно опрокинула раскалённый чугун на неё, я успела чуть смягчить жуткую хватку сестры и кипящие щи хлынули на ноги бабушки... Боже мой, как же она кричала... Ноги вмиг побагровели и вздулись ужасными волдырями. С огромными усилиями удалось нам дотащить бедняжку до кровати. Она потеряла сознание. Любка же вполне искренне шмыгала носом, выражая страшную печаль, но... Но стоило дедушке Проше уйти - он поспешил за помощью, - сестра пронзила меня жёлтым, ненасытным и диким взглядом... Кукольно-красивое лицо её сморщилось, черты его изменились настолько, что... Его нельзя было уже назвать лицом молодой девушки: на меня смотрело злое, измождённое лицо старухи... Серая пергаментная кожа её сморщилась от времени, беззубый рот ощерился в злобном оскале... Глаза... Её взгляд без зрачков, пугающий своей пустотой, замер на моём лице... Взгляд, испепеляющий, обращающий в холод, в прах всё молодое, цветущее, живое, счастливое, уничтожал меня, превращая в ничто... Когда вошёл дед с сестрой-знахаркой, Любка была уже прежней Любкой, плачущей над бедной бабушкой, покрывающей поцелуями её вмиг постаревшие руки, горестно склонившей свою хорошенькую головку... Милое лицо её выражало сострадание, боль, горе, которое невозможно выплакать... Знахарка, осмотрев пострадавшую, согласилась лечить её. Вы спрашиваете, сколько лет было той женщине? Не знаю, а врать не приучена... Возможно, семьдесят, или девяносто, или сто десять... Осмотрев бабулю и сокрушённо качая головой, она, легонько дотронувшись до моей руки, незаметно кивнула головой в сторону двери. Я послушно вышла за нею следом.
"Беда... Настоящая беда живёт у вас, детка... Изведёт ведь она вас да за других примется... Кликну тебя через Прошку, прибегёшь незаметно. Тсс... молчи... молчи..." - прошептала она и засеменила маленькими ножками к своему дому...
Конец первой части.