- Фома! - царь, высунув кончики пальцев из-под толстого одеяла, почесал ими пятку другой ноги и немного подумав, повторил процедуру.
На царский зов в Царскую спальню дворца, в коей изволил почевать царь-батюшка, вошёл мужичок невысокого роста с ярко рыжими волосами и дурковатой физиономией. Такому выражению способствовала улыбка, блуждающая у него на губах.
- Чего изволишь, кормилец? - неожиданно тонким голосом вопросил он. Царь Иван поморщился от этих звуков.
- Пятку почеши, - капризным тоном проговорил он и выпростал ногу из-под одеяла, освобождая поле для дальнейших действий. Слуга вытащил поскребок из широченного кармана кафтана и почему-то вздохнув, потихоньку принялся чесать царскую пятку. - Осторожнее! - лягнул тот ногой. - Щекотно, - и вытащив из-под груды подушек с трудом найденный платок, размером шаг на шаг, с упоением высморкался в него и протянул слуге. - На, принеси новый.
Фома, не говоря ни слова, вынул из другого кармана кафтана приготовленный платок и протянул его царю, а тот, не глядя, засунул его под одну из подушек, тут же забыв под какую именно.
- Где царица? - потягиваясь и почёсывая через ночную рубашку живот, спросил царь.
- Царица - матушка изволили позавтракать и подняться в чулан с книгами.
Чуланом с книгами называлась библиотека, которую начала собирать Василиса Премудрая, стоило ей обосноваться во дворце и захомутать Ивана, тогда ещё царевича, в законные супруги. До её появления во дворце отродясь ни одной самой завалящей и заеденной мышами книжонки не бывало.
Иван в душе завидовал уму жены и её способности принимать толковые решения в различных обстоятельствах. С момента их знакомства Иван полностью доверил решение всех вопросов жене. За годы он заплыл жирком и привык к сытной и уютной жизни, будучи человеком склонным к сложившемуся укладу жизни и не верилось, что он лично на Сивке-Бурке, ведущей теперь вольготную жизнь в царской конюшне, освободил царевну, какой она тогда была, от лихого ворога и доставил к себе домой.
Иногда, забывшись, он начинал думать чего ему молодому и красивому не сиделось дома и за каким лешим он попёрся освобождать неизвестную царевну, кстати, не блешущую особой красотой. Эх, молодость-молодость, чего только не сделаешь в молодецком пылу ради славы и тяги к авантюрам, присущим юности. Но Василиса была хорошей женой и примерной семьянинкой и самой лучшей мамой на свете.
Вспомнив о Настеньке, Иван улыбнулся. Непокорная с детства, девчонка с мальчишеским характером, слава Всевышнему!, физическими данными пошла не в мать. В отличии от плоской, как шершавая доска, царицы, Настенька пошла в Иванову родню, где что ни девка, то ягодка.
В свои неполные шестнадцать лет Настя округлилась там, где надо, а вот пухленький в раннем детстве животик, такие милые щёчки и младенческий смешной подбородочек втянулись, что давало царю повод для ежечастного ёканья в сердце, стоило какому гостю заморскому, али своему боярчику помоложе начать глядеть на царевну. Каждый раз Ивану хотелось вытащить из погреба, где был надёжно схоронен, меч-кладенец и располовинить наглую харю без разницы как вдоль иль поперёк.
- А царевна, - поспешно поинтересовался царь, вспомнив, что вчера опять непонятно за каким чёртом препёрлось очередное заморское посольство, кои зачастили стоило Насте повзрослеть, - что делает?
- С послом англицким или хранцузским, кто ж из разберёт, понаехали, понимаешь, весь дворец обожрали, ироды, - о своём больном всхлипнул Фома, - беседует в зале.
- Чего? Одна? - вскочил царь и в попыхах натянув мантию прямо на ночную рубаху и поплотнее запахнувшись, рванул что было сил к дверям, успев, впрочем, схватить со стола приготовленную специально для таких случаев саблю.
В тронном зале, пока он спускался, Иван заметил дочку в обществе заморского посла, годившегося ей в прадеды, как показалось Ивану, хотя посол, положа руку на сердце, был не старше его.
- Утра доброго, государь! - с певучим акцентом сладко пропел посол, но узрев царёву саблю, заметно погрустнел.
- И тебе доброго, коли не шутишь, - столь же сладко проговорил Иван, не глядя на дочку и потихоньку поигрывая сабелькой, стал наступать на посла.
- Ой, - поглядев на часы, стоявшие на каминной полке, - схватился за сердце посол, - уже двенадцать часов! Время пить чай, - и раскланявшись, выскочил из зала.
- Опять, батюшка, - нахмурилась Настя, - вы чудите! Я уже большая.
- Этого-то я и боюсь, - буркнул Иван и, не удержавшись, поцеловал дочь в макушку. - Ну не этот же старпёр! Чего ты с ним любезничала?
- Ах, папочка, - он учил меня своему языку, - томно закатив глазки, ответила дочь.
- Ох, охальник! - ахнул царь. - Чему ж он тебя учил? Как бы сам не стал объясняться на пальцах.
- Батюшка, батюшка, - вдохнула Настя, - так я и в девках засижусь.
Иван схватился за сердце и сунул в рот пилюлю, прописанную лекарем.
- В монастырь запру, - отдышавшись пообещал Иван. - Лучше бы пошла в мать!
- Ваше величество! - в зал влетел Прошка, чья должность столь хитро называлась на заморский манер, что Иван даже не старался запомнить.
- Чего ты орёшь? И так в ушах звенит. Что случилось?
- Украли!
- Что?
- Самобранку!
- И что?
- Вернули!
- Уже?
- Так точно!
Иван потёр руки.
- Тащите её сюда.
- А вора?
- Жалко. Отпустите. А то ещё плохому научится. И проводи царевну. Не дело ей это выслушивать. Мала ещё, - и сделал вид, что не заметил гневный взгляд царевны.
Об её приближении царь узнал задолго до того как в комнату вошёл в расшитом золотом и камнями кафтане Прошка, нёсший бережно двумя руками скатерть. Она была свёрнута и длинная её бахрома едва не волочилась по полу. Прошка глупо ухмылялся, слушая непрекращающуюся ругань скатерти.
-
- Цыц! - приказал царь.
- Царь! - ахнула скатерть Самобранка. - Это ж, чего происходит....................., твоё величество?..........................................Сколько ворья развелось!.......................................
Царь в очередной раз порадовался идеи Василисы сделать главным стражником казны Самобранку, положив её в самый верхний сундук, не убрав который, к остальным сундукам и не подберёшься, а не воровитых стражников и казначеев.
Скатерти злато-серебро было без надобности. Зато весь её бездонный арсенал трёхэтажного русского-народного языка был здесь как нельзя кстати. По складу своего характера скатерть обычной речи на признавала. А началось всё с того дня, как из далёкой Персии купец Афанасьев привёз скатерть дивной красоты, сотканную дочерью, если не врал, конечно непоседливый купец, самого джинна Юсуфа. Волею случая в шерсть единорога вплелось перо птицы феникс.
До поры, до времени скатерть помалкивала, ничем не отличаясь от скатертей и полотенец, коих во дворце был переизбыток. Видно, язык русской земли для скатерти был труден и начала она его изучение непосредственно на купеческом корабле.
Найми купец тогда другого капитана всё могло бы и обойтись, но нанять Трошку-Горыныча, получившего своё прозвище за то, что он плевался горячими словечками, от которых бросало в жар даже самых бывалых мореходов, было большой ошибкой купца. Очень большой. К моменту прибытия на родину скатерть русский язык усвоила. Ещё бы! Что называется: плыли по морям-океанам три года и три дня.
Скатерть овладела русским в совершенстве и однажды заговорила. В каюте собрался весь командный состав корабля в лице капитана и его помощника. Трошка в присущей ему манере излагал, что он думает по поводу платы, передаваемой ему купцом и о возможности окунуть последнего головой в море, предварительно покрепче ухватив того за сапоги, дабы он ненароком из них не вывалился, и объяснить ему в понятных выражениях, что таким сквалыгой быть не стоит. К тому же, кругом гладь морская и лишний бульк, раздавшийся за бортом, особого внимания команды не привлечёт. Тем более, что купец нажился на Востоке неким количеством жёлтых кругляшей, количество которых не давало покоя капитану в отличии от, в своём большинстве, честной команды, занятой своей работой, за которую неплохо перепадало от купца, и не заглядывала в широкий карман бархатного камзола Афанасьева.
Этакое непотребство скатерть слушать уже не могла и выдала такое, что капитана удалось откачать, влив в него не менее полутора бутылок крепкой, причём, из личного запаса купца.
Правда, ещё больше выхлебал сам купец, увидев, точнее услышав, что сделалось с его товаром. С тех пор он начал страдать манией, названия которой никто не мог назвать точно. Лишь один заезжий лекарь что-то выдавил из себя на латинском наречии, да сбёг тут же. Дабы никто не смог проверить его слова на правдивость.
Измаялся купец мыслями о том, что делать дальше с заговорившей материей. О том, чтобы оставить её у себя не могло быть и речи. От одной этой мысли купца начинало трясти как в лихорадке.
Продать её тоже было невозможно по известным причинам. Не находилось желающих иметь озвученную энциклопедию ненормативной лексики, как выразился один многомудрый звездочёт из далёкой персиянской страны.
Озарение пришло, когда Афанасьев уже отчаялся пристроить порождение пера фениксова. А почему бы не одарить благодетеля, царя-батюшку, сюрпризом необычным, а не камнями разноцветными, коих у самого заступника земли русской было в казне с избытком.
Так и оказалась вещица заморская на службе Ивана-царя, причём не самого дурного.
К удаче, необычный дар пришёлся царю по сердцу, да так, что Трошку-Горыныча на радостях решили пока не казнить, а отправить на перевоспитание к Илье Муромцу, не любившего когда в его присутствии царя-батюшку хулили. Поэтому тот благоразумно помалкивал, да перевоспитывался, глядя на могучие ручищи своего наставника.
Поэтому в царстве-государстве на одну головную боль стало меньше. Хотя и до сих пор немало толковали о том, что хорошо бы и с болью было бы лишиться и лишней головы, порядком обидевшей многих других.
Вскоре об этом же задумался и Трошка-Горыныч, сумевший послать несколько слёзных челобитных на имя царя с просьбой отменить столь лёгкое наказание и сослать его на каторгу, где он полностью искупит вину.
После второго письма Муромец стал воеводой и продолжил своё дело перевоспитания лихого татя. После очередного письма, сдобренного соплями и слезами, не имевшего опять - таки никаких последствий, Трошка чудом, иначе не скажешь, смог сбежать и своим ходом добрался до каторги, где сам себя заковал в тяжёлые кандалы, и перевёл дух, посчитав, что отсюда, как с Дона, не выдают. Однако, Муромец лично явился за своим подопечным. Последний, разобидевшись на такую несправедливость, дал дуба и приказал всем долго жить.
На долгие годы после этого в государстве настали спокойные времена. Все лихие людишки поглубже попрятались, не желая попасть на перевоспитание к новоявленному воеводе.
На вопросы о методах воспитания Илья лишь хитро ухмылялся да лихо подкручивал ус. Явно не плюшками с пудрой сахарной подчевал своего подопечного.
Так недогляд за работой дочери джинна, соткавшей Самобранку, как скажут позже, в не менее сказочные времена, в корне изменил политическую ситуацию в стране, понимаешь!
- Слышь, величество, - напомнила о себе Самобранка, - ................................... Я чего подумала....
- Ну и как? Понравилось? - хмыкнул царь.
- Злой ты, - обиделась скатерть. - Уйду я от тебя. - Я к нему со всей своей душой, а он мне дулю, вражина, показывает. - Царь поковырял носком сапога пол, делая вид, что вовсе и не скатерти он показывал популярную комбинацию из трёх пальцев. Даже ладошки отряхнул. - Одно удовольствие от общения с тобой, величество губошлёпное, - протянула скатерть.
Ритуал был соблюдён и теперь можно было поговорить всерьёз.
- Величество, - уже другим, более деловым тоном проговорила Самобранка, - ты, конечно, начальник, но чего-то надо делать. Мне, знаешь ли, запарно уже одной твои брюлянты с тыщами великими охранять. Сил моих нет. Поставил бы ты, что ли, ребят порасторопнее к дверке - то в сокровищницу. Устала я одна на арене. Мало, что за сокровищами твоими следи, так ещё смотри, что б никто саму попутно не упёр.
От слов Самобранки царь загрустил. Где ж набрать-то караул, чтобы ручки-то не тянулись, даже пусть и помимо воли, к охраняемому добру. Как говорится, кто что охраняет, то и имеет. А Иван хотел только иметь добро, да ещё хотел, чтобы честно бы его кто охранял. Сказки, всё сказки, даже в сказке такого не бывает.
Вся надежда на скатерть-альтруистку и осталась. А кому сейчас легко?
- Может, потерпишь, а? - с надеждой спросил царь. - Знаешь же, в долгу не останусь.
- Ты мне и так должон до опупения, - не согласилась Самобранка. - И так на злате живу.
- Ваше величество, - раздался крик Фомы над самым ухом. От неожиданности царь подпрыгнул.
- Что ж ты вопишь, оглашенный? - накинулся царь на слугу, едва сдержавшись, чтобы не закатать тому в ухо.
- Пардону просим, царь-заступник, - Фома тяжело дышал. Было видно, что спешил. - Энтот хранцуз ручку царевне поцеловал, прости Господи. Просили докладывать.
- Ах, ирод! - схватился за сердце царь. - Ну, всё, придётся ему теперь обходится без чего-нибудь нужного. - Пошуровав немного в одном из сундуков, отперев предварительно на нём три хитрых замка, Иван достал меч-кладенец и поспешил в тронный зал, тем не менее, успев аккуратно вложить саблю, с которой пришёл, в ножны. С кладенцом оно как-то было привычнее. В молодости, практически, из рук не выпускал.
- Величество, так как...? - возопила Самобранка царю в след.
- Потом договорим, - приноравливаясь к мечу - давненько уж в руки не брал -- ответил Иван уже издалека.
- ......................! - пробурчала скатерть и вздохнула.