Прощай, Лешек Каминьский.
Он лежал на асфальте, лицо и одежда измазаны кровью.
Вернувшись спустя много лет в дом, где прошли детство и юность, я не нашла знакомых людей.
Этого седого бородатого дядьку встречала окола дома. Он бродил с раннего утра до позднего вечера по двору со скрипкой в руках, всегда был немного "подшофе". Вспоминаю сейчас, что в то время я часто засыпала под звуки одинокой скрипки, негромко пиликающей в тишине ночного двора, чаще других это была любимая с детства мелодия "К Элизе".
Вызвала "Скорую", поехала с ним. В Приёмном покое предположили наезд машины: переломы, внутреннее кровотечение. Сестра, принимавшая дядьку в приёмной покое, спросила:
- Кем вы ему приходитесь?
- Соседка по двору.
- Знаете его имя, адрес?
- При нём могут быть документы.
На кушетке кучкой лежала одежда, в нагрудном кармане поношенной куртки-ветровки паспорт без обложки, положила его на стол перед сестрой.
- Редкая фамилия Каминьский, - сказала она.
- Каминьский? - переспросила я, потому, что фамилия эта действительно встречается не часто. Не Алексей?
- Лех Казимирович.
- Лех? - в параллельном классе учился Лёша Каминьский, по отцу поляк. Изменился, постарел. Был красивым мальчиком из интеллигентной семьи, собирался поступать в Консерваторию.
Жил Лёша в соседнем доме. Был меньше сверстников ростом, только к десятому классу вытянулся за одно лето, стал высоким, тонким в кости юношей. Мы подружились в музыкальной школе. Как-то перед экзаменом он подошёл ко мне и сказал:
- Не бойся. Всё будет хорошо.
С тех пор повелось само собой, что мы ждали друг друга после окончания общих для нас занятий, и возвращались домой вместе. Лёша нёс свою скрипку в футляре и мою нотную папку.
В отличии от Лёши, который, как говорили наши общие преподаватели, "родился со скрипкой в руках", я училась музыке "из-под палки". Музыку люблю слушать, люблю и сейчас наиграть по нотам любимую мелодию, но для серьёзных занятий этого мало. У меня не было призвания к музыке, зато было призвание к стихам, и этим занятиям я уделяла намного больше времени.
Лёше было трудно понять, как можно не хотеть "учиться музыке". Сказал однажды:
- Когда у тебя будут дети, ты сможешь играть им на пианино.
- Учиться этому ради детей? - удивилась я. - Жаль времени, потраченного зря, я хочу научиться писать настоящие стихи!
Лёша улыбнулся:
- Что здесь смешного? - удивилась я.
- Мой папа всю жизнь пишет стихи. А потом пристаёт ко всем знакомым, чтобы почитать эти стихи им.
- Никто не слушает? - спросила я.
Он, как всегда, нашёл нужные слова.
- Договоримся так. Я буду помогать тебе готовиться к урокам по сольфеджио (этот предмет всегда казался мне очень скучным), и ты научишься играть на пианино для своих будущих детей.
- А потом? - спросила я.
- После каждого занятия сольфеджио я буду читать тебе стихотворение, которое написал для тебя.
- Ты пишешь стихи?
Лёша улыбнулся, и стал от этого лучезарно красивым, как ангел на картинке: белокурые, немного вьющиеся волосы, ярко-голубые глаза, и доброта, или что-то такое, к чему я не могла тогда подобрать точного названия. Я была так рада, так счастлива, что нашёлся наконец близкий мне по духу человек, что, не задумываясь, сказала, завороженно глядя на это видение самого лучшего мальчика на свете:
- Люша, ты знаешь, я, кажется тебя люблю.
- Я тебя - тоже, - спокойно ответил Лёша. С тех пор мы с этим мальчиком стали не просто близкими друзьями, то, что между нами происходило, было гораздо больше, чем может выразить слово "дружба". Я назвала тогда, в пятом классе, это любовью. Но это больше даже любви. У нас было что-то такое, что связывало нас. Общая тайна - назвала я это тогда для себя. Сейчас бы я сказала, что это духовная близость, взаимопонимание, и это тоже не было бы точным и окончательным определением. С той поры, возвращаясь из ненавистной для меня музыкалки, в которой, к слову сказать, я стала наконец-то делать успехи благодаря занятиям с Лёшей, мы подолгу гуляли, разговаривая обо всём на свете, и возникало такое ощущение, что я не чувствую, что рядом со мной идёт мальчик, а как будто мы одно целое, и наши мысли, наши чувства, сами, без слов, переливаются из одного в другого и обратно, так и легко и естественно, как будто мы и вправду были одним живым существом. Пройдёт много лет, и я, услышав слова "больше, чем любовь" вспомню только того мальчика, с которым мы из детства незаметно перешагнули в юность, и хотели оба, чтобы и дальше мы всегда шагали по жизни вместе...
В начале восьмого класса, встретившись после летних каникул, так надолго разлучивших нас, стояла вместе, молча глядя друг другу в глаза, и хотелось больше всего на свете, чтобы этот миг тянулся долго-долго, всегда, если есть жизнь после смерти, то и там...
1 сентября своего восьмого класса я объявила маме, что выхожу замуж.
- За кого? - всплеснула руками мама в таком ужасе, что я поняла, что она подумала что-то обо мне что-то плохое. В седьмом классе девочка из нашей школы забеременела, все, учителя, и родители, были в ужасе, в то время такие случаи были редки. А когда узнали, от кого забеременела семиклассница, ужас охватил и нас, ребят. Но это совсем другая история, сейчас мы говорим не об этом.
- За Лёшу Каминьского, - радостно сообщила я маме, зная, что к этому мальчику в моей семье все относятся очень хорошо. А разве могло быть как-то иначе?
Отец как всегда, что-то паял в это время, сидя за своим письменным столом.
Мама в растерянности оглянулась на отца, который, как всегда, что-то паял в это время, сидя за своим письменным столом. Словно почувствовав этот мамин взгляд и призыв о помощи, мой отец сказал, не поворачиваясь, и продолжая паять:
- Ну, и прекрасно. Лично я очень рад, что моя дочь выходит замуж. Тем более, что будущий зять мне кажется вполне достойным человеком.
Мама непонимающе смотрела то на меня, то на отца: неужели он говорит всё это всерьёз?
- Папа, я так и знала, что ты поймёшь меня! - я подбежала к отцу, обняв его сзади за плечи, почувствовав знакомый с детства запах канифоли. Когда я была маленькой, отец разрешал мне "паять", прикасаясь жалом раскалённого паяльника к жёлтым камешкам канифоли, похожим на янтарь. Теперь, став старше, я уже любила канифоль, не сравнивая её с загадочным и прекрасным янтарём. Потому, что канифоль всегда присутствует там, где есть скрипка и струны, натянутые на ней.
- Конечно, я прекрасно понимаю тебя, - сказал отец, и я, перегнув голову через его плечо посмотрела, не смеётся ли он надо мной. Отец действительно улыбался. Значит, всё, что он сказал до этого, не всерьёз?
- Ты надо мной смеёшься? - спросила я.
- Не смеюсь. Я радуюсь за тебя. Наконец-то ты стала совсем взрослой.
Я ждала какой угодно реакции от родителя на мои слова, но... он рад?
- Раз уж вы сами всё решили, - продолжал отец, продолжая паять какие-то провода, - нам остаётся только одно - готовиться к свадьбе. Вы уже подали заявление в ЗАГС?
После этих слов отец пристроил паяльник на подставку, но не выключил его из сети, тоненький лёгкий дымок поднимался от него вверх, явно сдвигаясь в сторону по направлению к открытой форточке.
- Нет, - растерянно сказала я, - в ЗАГс мы ещё не ходили.
- Но ведь вы, наверное, строите уже какие-то планы на свою будущую жизнь? Вы уже говорили о детях? Когда вы планируете подарить нам с мамой внучку, или внучкА?
Ни о чём похожим мы с Лёшей ещё не говорили. А ведь наши планы на свадьбу казались нам делом вполне решённым. Говорили - вспомнила я.
- Лёша убеждал меня продолжать заниматься музыкой, чтобы я могла играть на пианино своим... в общем, детям.
- Прекрасный молодой человек! - искренне сказал отец. - Выходи замуж за Лёшу. Я буду совершенно спокоен за тебя, если рядом с тобой будет такой муж, как он. Когда же состоится свадьба? Нам с мамой нужно это знать, чтобы уже сейчас начинать готовиться к ней.
- Подожди, папа, - растерялась и одновременно встревожилась я. - Нам же ещё нет 18 лет. Кто же позволит нам пожениться прямо сейчас, когда у нас ещё даже нет паспортов.
- Когда же вы с Лёшей собираетесь пожениться? - разочарованно спросил отец. - Я-то думал, что сейчас у нас начнётся такая приятная суматоха: шить свадебное платье, приглашать гостей, запасать шампанское и продукты, собирать для тебя приданное.
- Не надо собирать приданое, - взмолилась я от такого потока разных дел, которыми теперь нужно будет заниматься. - Нам с Лёшей совершенно ничего не нужно.
- А где после свадьбы вы собираетесь жить, у нас, или у Лёшиных родителей, - это спросила уже мама.
- Пока всё будет так же, как было раньше, каждый будет жить у себя дома, - стала я объяснять такие очевидные вещи своим непонятливым родителям. - Но, как только нам обоим исполнится 18 лет, мы пойдём в ЗАГС, и подадим заявления, а потом поженимся.
- А дети? - с надеждой в голосе спросил меня отец. - Ты мне только скажи хотя бы приблизительно, когда мне ожидать рождения своего внука.
- Подожди, папа, нам же ещё нужно учиться сначала. Я думаю, что дети будут позже, когда мы с Лёшей сможем работать и обеспечивать сами свою семью.
- Жаль, что придётся ждать так долго, - сказала мама и вздохнула. Сейчас мне кажется, что это был вздох облегчения.
- Всё вы правильно решили, - похвалил папа, - но смотри, когда вы повзрослеете, сильно со свадьбой не затягивайте. Такого парня, как Лёша, жалко будет потерять.
Сейчас мы перенесёмся на машине времени из начала восьмого класса в конец класса десятого. Время летит быстро, когда у тебя всё хорошо, и жить тебе весело и радостно. О том, что бывает всё наоборот, я узнаю спустя очень много лет. А пока..
Ночь на кораблике праздника выпускников школ. Первый несмелый поцелуй в щёку робкого светловолосого, ясноглазого мальчика, планы счастливого будущего. Да, я ничего не перепутала. Наш первый поцелуй с мальчиком моей мечты был после окончания 10 класса. Время тогда было совсем другое.
Летом мы вместе готовились к экзаменам, только в разные учебные заведения. Чаще сидели над учебниками у нас дома.
1-го августа первый экзамен в институт, сочинение. И у меня, и у Лёши пятёрки. Следующие экзамены у нас разные. На экзамен Лёши по специальности в Консерваторию, с ним пришла я. Снова пятёрка.
- Лёша, Лёшенька! - кричу я. - Я знала, ты поступишь в свою консерваторию! Я так рада за тебя!
Ещё один экзамен, совсем не сложный, а я свои экзамены уже сдала.
Собираюсь утром идти с моим Лёшей на его экзамен, жду, когда он зайдёт за мной. Что-то он задерживается. Как бы не опоздать.
Лёша пришёл позже, когда на экзамен уже было идти поздно. По его осунувшемуся бледному лицу поняла, что случилось что-то очень важное, раз он не поршёл на экзамен.
Случилось то, чего никто из нас не ждал.
Возвращаясь с дачи, Лёшины родители попали в страшную аварию. Это случилось накануне вечером. Всю ночь и утро Лёша провёл в больнице. Врачи делали всё возможное, чтобы спасти папу и маму, так он называл их всегда. Не отец и мать, не родичи, не мой предки. Только папа и мама. Только папа и мама Лёши находились между жизнью и смертью. Только папа и мама Лёши ушли от него тогда навсегда.
Мои родители помогали Лёше с организацией похорон. Когда закончились все эти горестные хлопоты, вся наша семья просила Лёшу пожить у нас хотя бы первое время, понимая, как тяжело ему будет одному там, где ещё совсем недавно жила его дружная семья.
Лёша наотрез отказался покидать свой дом "особенно сейчас". Он хотел быть там, где всегда его семья была вместе.
Он всё решал сам. Забрал документы из Консерватории, устроился на работу на завод, а я старалась быть с ним рядом, когда это было возможно. А хотелось мне быть рядом с Лёшей всегда.
- Глупышка, ведь это же невозможно: быть вместе всегда, - улыбнувшись, он утёр рукой слёзы у меня на щеках.
Осенью Лёшу забрали в армию, я обещала ждать его. Ждала даже, когда пришло письмо из части, в которой он служил, о том, что во время сложной операции в горах Лёша был смертельно ранен. Туда, где он упал, истекая кровью, его товарищи не могли пробиться. Командир писал мне... И писал Лёшин друг, который видел, как, изрешечённый пулями, Лёша упал...
Многое изменилось в моей жизни за те годы, когда я ждала Лёшу. Всё напоминало мне о нём. Потеряв своих родителей, Лёша хотел оставаться там, где они жили все вместе. Потеряв Лёшу, я хотела уехать куда-нибудь далеко, оставаться в своём родном городе, где уже нет его, было невыносимо. Я уехала в Москву, поступила там в институт на вечернее отделение, устроилась на работу в издательство одного журнала. Отдел писем. Потом я вышла замуж. Брак продлился недолго. Я вернулась домой, но жить там, где жила раньше, я не хотела и не могла. Родители разменяли нашу квартиру, я уехала жить на другой конец города, а они остались жить в том же районе, где мы жили раньше, я никогда не приезжала к ним. Просила, чтобы они приезжали ко мне.
И вот, спустя много лет, когда уже нет на свете моих родителей, я снова вернулась в те места, где прошло моё детство, и пролетела так быстро моя юность. С этого я начала писать рассказ. Я не нашла в тех краях ни бывших соседей, ни своих бывших одноклассников. Все разъехались, кто куда, а старшее поколение умерло к тому времени. Только один дядька со щербатым ртом, седой бородой, морщинистый и всегда под хмельком, здоровался со мной во дворе. Он ходил по двору с раннего утра и до позднего вечера, таская повсюду скрипку, иногда пиликая на ней. Я привыкла здороваться с ним и привыкла засыпать под негромкие мелодии, которые проникали в моё окно из тишины ночного тёмного двора...
...Дверь реанимации. Утром врач сообщил:
- Жив. Но готовьтесь к худшему, сердце слабое, изношенное, удивительно для его возраста такое изношенное сердце. Вы знали, что у него были инфаркты? Очень вероятно, что он перенёс их на ногах, не обращаясь к врачам.
- Он был на войне, устало сказала я.
- Какая война? - удивился молоденький врач, - когда была война, его ещё не было на свете.
- Вы когда-нибудь слышали о войне в Афганистане?
- Слышал, конечно, - сказал молодой эскулап. Его смена заканчивалась, в 9 утра на посту в реанимации работала уже другая бригада реаниматологов. Им я назвалась женой Лёши в надежду на то, что меня пустят к нему.
Позже медсестра, проходя мимо меня, шепнула: "Он умирает". Мне разрешили проститься.
- Я ждала тебя, Лёша, - сказала, наклонившись к нему, он был в сознании, - шло время, ни весточки, ни письма.
- Я был в плену у моджахетов. Мы убегали, нас ловили, били, возвращали назад... Когда вернулся, ты уже жила в Москве. Ты была счастлива?
- Не было счастья. Давно одна.
Лёша прожил больше суток. Меня пускали в реанимацию.
- Ты узнал меня сразу?
- Да.
- Почему не признался, что это ты?
- Я играл под окном твою любимую пьесу "К Элизе". Ты не догадывалась, что это я?
Сердце не справлялось, он задыхался. Врач щупал пульс:
- Вам надо уйти.
- Лёшенька, - погладила его руку, - держись! Я вернусь, как только врач разрешит.
Он смотрел, лучась голубыми, как небо, глазами. Его улыбка на осунувшемся лице...
- Это я к тебе вернусь, - казалось, он уже не видит меня.
- Прощайтесь, - торопил врач. Видимо, он считал правильным, чтобы я ушла до того, "как это случится". Наверное, не хотел, чтобы пришлось оказывать помощь и мне.
Последние слова:
- Вертушка в небе! Это наши! Они заберут нас отсюда...
23.06.2015.19:05.
обнаружила, что почти никого из прежн