Ещё один плод познания, часть 1, главы 19-24

-19-
Он вновь заснул, на этот раз уже до утра, до половины седьмого. Открыл глаза. Луиза полулежала, одетая, и читала что-то. Совсем не спит, подумалось ему… и зачем же глаза утомлять, и так очки с детства… и занавески не приоткрыла даже, мой сон бережёт… 
- Хорошо, что хоть прилегла. А то эта «Королева Марго» только пущего страху нагнать может, зачем ты именно такие фильмы крутишь, когда боишься?..
- Я вещи сперва ещё закончила паковать, только потом включила фильм, но не досмотрела, а всё-таки легла в начале четвёртого.
- Ладно, – сказал он. – Давай-ка я встану. Дел полно. Будить детей надо, нам ехать скоро… и мне электричество отключить надо, пока они спят.
Он быстро оделся и умылся, сбежал на один пролёт и вырубил электросеть. Луиза в это время разбудила Жюстин и Пьера.
- Вот так, ребятки, - разводя руками, вздохнул Винсен, когда в салон весело вбежал Пьер, а несколькими секундами позже на пороге появилась и как-то выжидающе-тревожно взглянула на него Жюстин. – Электричества нет. Боюсь, что дней пять займёт ремонт. Всё остаётся в силе, мы завтракаем и едем в Париж.
- Слушай, мама, – повернулась Жюстин к Луизе, - зачем же ты смотрела фильмы всю ночь, если электричество было на исходе?
- Ну, доченька, не спалось мне… я знала, что каждую минуту отключиться может, но надеялась, что до поездки это ещё не произойдёт. А ты что, просыпалась?
- Да, – ответила Жюстин, - несколько раз. – И вновь очень по-взрослому, чуть исподлобья и с таким выражением лица, словно говоря «Ну, признайся уж, наконец, что у вас вправду-то происходит!», посмотрела на отца. Он выдержал её взгляд, понимающе покачал головой.
- Всё, кроме этого, у нас в порядке, Жюстин. Не ищи того, чего нет. Дом не обрушивается, земля под ногами не прыгает. Мама сейчас сделает покушать и в ковшике вскипятит… кому что? Шоколад или чай? Мне кофе со сгущёнкой, Луиза. – Сел, стараясь казаться непринуждённым, даже весёлым.
- Папа, – подал голос Пьер, - а ты говорил, что там, в Париже, есть место, где дельфины танцуют. Мы сможем там побывать?
- Да, я попрошу тётю Полину вас повезти. Это в парке Астерикс. Только там длинные-предлинные очереди, сынок, а я уж знаю, как ты ждать любишь… - «Впрочем, это он в меня… и до чего хорошо, что он сейчас о дельфинах… разрядить обстановку… Жюстин неспокойна, что же ей кажется, понять бы…»
- Но зато аттракцион бесподобный, получишь массу удовольствия, - сказала Луиза, появляясь в двери. – Я видела когда-то. Они там и танцуют, и прыгают синхронно, как пловцы-гимнасты. Я сама, если была бы возможность, посмотрела бы ещё раз… Сейчас блинчики принесу. Андре, вытащи сгущёнку и варенье из холодильника.
- Послушай, мама,  – внезапно очень оживлённо сказала Жюстин, - а почему бы тебе не остаться с нами в Париже на эти дни? Ну, папе за ремонтом следить надо, но ты… Пойдём вместе смотреть дельфинов, а?.. Или потом, в последний день, когда папа за нами приедет, съездим туда уже вчетвером, а с тобой погуляем… покажешь нам, где ты работала.
Луиза когда-то проводила экскурсии в Сен-Шапель, рядом с замком Консьержери, в залах с уникальными панорамами витражей.
- Конечно, оставайся, мама, - поддержал Пьер, отрываясь от альбома с наклейками.
- Не могу, милые мои, - вздохнула она. – Я работаю и отпуск могу оформить не вдруг, а недели за полторы должна сообщить. Я ведь провожу экскурсии и на английском языке, а у нас завтра несколько американских групп.
- А когда ты в отпуске, кто же эти экскурсии проводит? – спросила Жюстин.
- Тогда созваниваются с администрацией одного из соседних комплексов достопримечательностей, и оттуда к нам временно присылают девушку, знающую хорошо английский. Обычно Жизель… ты, Андре, её знаешь, мы её как-то ещё подвозили, помнишь? – кивнула она мужу.
- Да, конечно. Мне бросилось в глаза, что у неё часы на правой руке, а потом оказалось, что это закономерно – она левша. Ты с ней, кажется, училась?
- Пересекались, но она на поток младше.
- Кстати, мама, о твоей работе в Париже, – тихо сказала Жюстин. – Я вчера улучила минут пятнадцать и глянула в интернете о террористических актах… Там ведь было несколько взрывов когда-то, и ты в это время там жила? – это был полувопрос, но понятно было, что девочка прикинула и высчитала – да, мама в тот самый год была в Париже, а значит, могла оказываться совсем недалеко от тех мест, в которых…
«Как будто в воронку, втягивает её в эти темы» - подумал Винсен.
- Это было пятнадцать лет назад, – спокойно ответила Луиза. – С тех пор всё тихо… Да, я именно тогда работала в Сен-Шапель, показывала туристам витражи… может быть, вы с тётей Полиной туда тоже съездите…
- Нет, лучше в следующий раз – с тобой… с вами обоими… И, мама, ты боялась тогда?
- Побаивалась. Но Париж огромный, вероятность угодить в происшествие очень-очень маленькая. И потом, не только я… папа же тоже тогда там был.
- Да, – подтвердил Андре. – Я заканчивал университет. И тоже ездил на метро. И брал уроки вождения, а машины у меня тогда ещё не было.
- Мы и знакомы-то ещё с тобой не были, подумать только, - произнесла Луиза задумчиво.
- Ты ещё рассказывала, – усмехнулся он, - что какой-то администратор ваш то и дело тебе предлагал подвезти…
- Предлагал, – мягко ответила она. – Но я тебе уже который раз скажу, что ни разу не поехала.
«Да, хорошо бы увести разговор куда-то от этих страхов». Винсен на несколько секунд задумался… Образы взрывов и собственная полуфраза «машины не было…» как будто клацнули некими мысленными зажимами, соединились, и из них родилось очередное, пусть, наверное, преувеличенное, но опасение.
- Вот что, – сказал он, допивая кофе. – Вы собирайтесь… Луиза, проверь, всё ли уложено… а я спущусь к машине и съезжу дозаправиться – лучше сейчас, чем потом, по дороге. Заодно проверю воду и масло.
Он быстро сбежал вниз, собираясь и в самом деле съездить на ближайшую бензоколонку, но не только. Приблизившись к машине, он осмотрелся – желательно, чтобы не видел никто из окружающих… Надо же, в «Пежо» тускловато-серого цвета, метрах в тридцати, кто-то - толком не рассмотришь, - сидит; но, впрочем, не страшно, если и увидят, - довольно обычное дело заглядывать иногда под капот, хотя бы для того, чтобы проверить, не прицепилась ли снизу, скажем, картонка… Нагнулся очень низко, опираясь тыльной стороной правой руки на асфальт, встал на одно колено, заглянул. Нет, ничто подозрительное не торчит. Ладно, теперь в машину. Отстучать код, и… он крутанул ключ зажигания, сердце сжалось… но всё было нормально. Нет, чрезмерными, обусловленными тревожностью характера были его страхи, что вдруг кто-то подложил ночью взрывчатку. Дальше – сделать кружка три по близлежащим улицам, и – действительно на бензоколонку. Оперативно заправился до отказа, попросил обслужившего его мальчишку посмотреть масло и воду для радиатора… Всё, можно домой. У парадной выкурил сигарету. Тускловатое «Пежо» стояло всё там же, и всё так же сидел в нём человек на водительском месте. «Да ладно, что это я всего боюсь?. Если бы он наблюдал за мной, так поехал бы следом… Мало ли, дожидается, наверное, кого-то… разве я сам не сижу иногда точно так же – случается, и полчаса, - в кондиционированной машине?..» 
Докурив, поднялся домой.
- Ну, ребята, Луиза… едем? – Взял два небольших детских чемоданчика, в которые уложены были одежда, гигиенические принадлежности, пакет игр и игрушек для Пьера, две книжки для Жюстин – четвёртый том «Гарри Поттера» и «Одиссея капитана Блада» . Спустившись, уложил вещи в багажник… Все устроились в машине, и она плавно отъехала от дома.
- 20 –
Они ехали не быстро по хорошо укатанным шоссе, вдоль аккуратных домиков, полей, перелесков, проезжая маленькие городки и посёлки. Пьер предложил поиграть в недавно освоенную игру – кто-то задумывает слово, а остальные, задавая ему вопросы, пытаются определить, что же задумано. «Это живое? Нет. Это съедобное? Нет. Это находится в комнате? Да. Это издаёт звуки? Да. Может быть, это телевизор?..» Игралось весело, с увлечением. Андре и Луиза радовались, что вопросы Пьера очень логичны, он уже научился из всех возможных вопросов находить максимально сужающие область поиска. Да, мальчик готов к тому, чтобы пойти в школу в следующем учебном году, мышление оформилось, и он не боится осваиваться с чем-то новым…
Остановились в небольшом комплексе магазинов, зашли в кафешку, взяли пирожные-корзиночки с малиной и по стакану сока. Жюстин улыбалась, у неё явно улучшилось настроение, на неё, видимо, подействовало то, насколько весело и как бы даже непринуждённо вели себя родители. Она была в том возрасте, когда человек уже осознаёт, что мир жесток и опасен и что родители, любящие родители, далеко не от всего могут защитить. Уже осознаёт, но ещё не знает, как же с этим быть, как же, осознавая это, всё-таки жить счастливо. И порой прячется за детскую если не веру, то надежду на то, что близкие – никогда не врут. И если сказали, что всё в порядке, то так оно, значит, и есть.
Потом опять поехали, и Луиза читала Пьеру про путешествие Нильса с дикими гусями. Читала, сидя спереди, –поменяться местами с Жюстин она не могла, детям до тринадцати лет не полагалось сидеть рядом с водителем… Оглядывалась на малыша – слушает ли. Он слушал очень внимательно, задавал вопросы. Девочка тоже с интересом следила за сюжетом много раз уже читанной ею книжки: не по возрасту, конечно, если уже читаешь «Гарри Поттера», но всё же отличная, увлекательная и очень добрая сказка…
А потом Пьера стало клонить ко сну, и, наконец, он задремал. И тогда Жюстин – опять неожиданно очень по-взрослому, - произнесла:
- И всё же мне лично будет намного спокойнее, если вы ВСЁ скажете. – И выжидательно замолчала.
«А правильно ли мы делаем? – пронеслось в мыслях Винсена. – Она продолжает опасаться чего-то, ей тревожно, а мы пытаемся убедить её, что ничего чрезвычайного не произошло… хорошо, ну а если ОНИ… полиция… придут именно через несколько дней, когда мы её с Пьером уже вернём домой? Тогда подтвердится, что её опасения не были напрасны, и она будет знать, что мы скрывали, затушёвывали… И когда она очередной раз заподозрит что-то – допустим, безосновательно, - страх въестся в её душу глубоко, с болью, и она уже не будет верить нашим успокаивающим речам. И, уловив печальную или боязливую нотку в голосе – моём или Луизы, - будет ещё более настойчиво, чем сейчас, выспрашивать, что же случилось. Как же тяжело будет ей! Ну, а как же быть? Сказать, что боимся, о ТОМ звонке рассказать? Нет, ни в коем случае! Это сверхжестоко, это наверняка ударит по ней, зачем это делать, пока есть надежда, что она не узнает? Нет, ОНИ если придут, то раньше, раньше… и мы, что бы ни было, попросим, если понадобятся дополнительные визиты, чтобы не при детях, я выходной возьму утром, если надо будет…» - Он переглянулся с Луизой и почувствовал, что она думает примерно то же самое.
- Доченька, да что же ВСЁ? – спросил вздохнув, как бы устало…
- Вы чего-то боитесь, папа! Я думаю… - она остановилась на пару секунд, подыскивая слова, - я думаю, вы боитесь, что вам, за тех, взорванных, будут мстить! Потому что ты видел того… рыбака… и теперь могут предположить, что ты заявил в полицию, подозревая там что-то преступное…
«Вот это да! Она как будто бы проводит собственное мини-следствие, она уже связала наш отъезд с этим взрывом… Боже, ну почему её словно тянет на эти сопоставления… тянет на страшное!»
- Что ты, Жюстин! – стараясь, насколько возможно, разыграть недоумение, вмешалась Луиза. – Да скольким же это людям надо тогда мстить, помилуй! Там многие грибы собирают, пробежки делают! Они же специально там обосновались, чтобы люди могли видеть пенсионера с удочкой.
- Да, и именно его-то я и видел, - отозвался Андре. – И что же, скажи, эта самая мафия, которая нам «мстить» собирается, думает? Что я помчался стремглав в участок – «караул, дедушка рыбку ловит»? И видел меня только этот «рыбак», а его уже нет в живых.
- Мне очень хочется думать, что вы говорите правду, – сказала девочка. – Очень-очень хочется.
- Я вот что скажу тебе, Жюстин, – мягко и негромко промолвил Винсен. – Ты просто умница, что дождалась, пока Пьер уснул, позаботилась о том, чтобы не пугать ещё и его этими своими опасениями.
«Именно так, опять, снова, так же, как вечером, дать ей чувство, что она сильная, что она может заботиться… отключать её от слабости, подключать к силе…»
- И знаешь, – продолжал он, - это показывает нам, что на тебя уже можно полагаться. И если что-то когда-нибудь действительно произойдёт, мы расскажем тебе. Возможно, не сразу, но расскажем.
«Да - не сразу… Надо же хоть отчасти обеспечить себе оправдание на случай, если она всё-таки узнает о переплёте, в который мы попали. Тогда и скажем – скрывали временно, ты всё-таки ещё не взрослая, хотели сначала разобраться сами… Но вообще-то надо будет, чтобы она, вернувшись… да и Пьер, он наблюдателен… чтобы они оба увидели какие-то следы якобы ремонта. Можно выключатели поменять… да, точно, действительно, вызовем электротехника, это не больше часа-полутора работы… Да и отец потом, когда будет с мамой у нас, чтобы увидел…»
- А знаете, что Бланш Дени в фейсбуке написала? – вновь заговорила Жюстин. - Её папа думает, что был кто-то шестой, который был повязан с ними, но хотел выйти из группировки… а о нём только эти пятеро и знали; он улучил момент, когда они были вместе, взорвал их – и исчез. И никто его искать тогда не будет… в смысле, конкретно, именно его… потому что, опять же, кроме этих погибших, никто в самой мафии… ну, или как там это может называться… не знал, что он имеет к ним отношение…
- Отец Бланш Дени? – переспросил он девочку как бы машинально. «Кстати, не лишено логики, не даром же он шахматный кружок ведёт при школе…»
- А у Сюзан, – продолжала Жюстин, - у Сюзан родители боятся, что это война разных группировок и что будут ещё такие случаи.
«Да, всё-таки Рамбо очень правильно тогда сказал. Не скоро ещё уляжется впечатление от произошедшего».
- Жюстин, милая, – сказала Луиза, -  мы должны как-то суметь не дать этим бандитам, которые где-то крутятся и сводят между собой счёты, навязать нам себя и свои тёмные разборки в качестве основной темы для размышлений и разговоров. У нас своя жизнь, в ней столько интересного…
- Ну знаешь, мама, - засмеялась Жюстин, - ты же сама ночью смотрела какой-то дикий фильм, где дрались, и резали… я, проснувшись, прислушалась… выходит, тебе тоже это интересно… да и ни одной приключенческой книжки нет, где не было бы множества трупов.
- Да, конечно, ты слышала сцены Варфоломеевской ночи, - сказал Винсен. – Мама смотрела «Королеву Марго», я тоже разок проснулся и уловил. Вы ещё не проходили это по истории… я тебе потом расскажу, если хочешь, или мама расскажет… Но суть не в этом. Ты права, мы зачастую тянемся к разным там сильным ощущениям, любим книги и фильмы, где борьба за выживание, где опасности… да ведь и твой Гарри Поттер так живёт… Но ты сама-то хотела бы оказаться в таком мире?
- Я – нет, – вставила Луиза. – Мрачный, до невозможности мрачный мир.
- И я – нет, – ответила Жюстин на вопрос отца. – Но читать интересно.
- Ну и читай, – сказал Андре. – Но мама имеет в виду то, что мы, будучи зрителями и читателями таких вещей, должны уметь не проникаться ими настолько, чтобы… чтобы нам захотелось жить подобно их героям. Чтобы прочитанное и увиденное стало диктовать нам образ жизни. Мы должны уметь не подпускать к себе всё это чересчур близко…
Они приближались к Парижу. Вскоре въехали в город по широкой, четырёхполосной трассе. Винсен, зная, насколько сложно найти стоянку в центральной части города, припарковал машину близ одной из окраинных станций метро. «Давайте сначала погуляем немножко, - предложил он, - да мы же и собирались вчера». Было всего лишь пол-двенадцатого. Они доехали до станции Пале-Рояль, пересекли улицу Риволи, взглянули на Лувр, оставили справа позолоченную конную статую Жанны д’Арк в латах и неторопливо зашагали аллеями парка Тюильри. Посидели у круглого пруда, потом двинулись к площади Конкорд, купив в ларьке у парка горячие крепы – Андре, Луиза и Пьер с шоколадом, а Жюстин предпочла клубничное варенье… Выйдя на площадь, сделали по ней круг, останавливаясь у статуй, олицетворяющих восемь подвластных Парижу городов, и маленький Пьер с восторгом бегал от одной статуи к другой, а Жюстин читала ему надписи на них: «Лилль… Страсбург… Лион… Марсель… Бордо… Нант… Брест… Руан…» Прогулялись по мосту Александра 3-го, а на Елисейские поля решили не идти – времени маловато для такой прогулки. Вернулись на площадь, спустились в метро и вскоре были на бульваре Сен-Дени.
Тётя Андре, Полина, была дома одна, муж её ещё работал. Она встретила их радушно, деловито и вроде бы весело, но, улучив момент, когда Луиза распаковывала чемоданы, а дети были около неё, кивнула племяннику на дверь в кухню и, когда он вышел туда, последовала за ним и тихо спросила:
- Всё-таки откровенно скажи, всё ли у вас в порядке? Очень уж неожиданно ты мне детей привозишь. Скажи, что случилось?
- И ты туда же, – вздохнул он. – Жюстин в дороге меня тоже выспрашивала, в чём настоящая причина того, что мы их отвозим… Ну поверьте вы все, наконец, что у нас действительно ремонт будет… Обнажённые провода будут болтаться, дети понимают, конечно, что нельзя трогать, но всё-таки, знаешь… Пьеру пять лет. Спросишь – или из вежливости не спросишь, - почему не к родителям? Да потому, что мы, возможно, к ним сами сбежим на эти дни, если уж совсем невозможно будет в квартире жить. Ну, и не вшестером же там ютиться! А нам надо быть поблизости, нам же не в школу и не в садик, мы же работаем…
- Да что это за ремонт такой экстренный, помилуй? Ты никогда особенно ретиво за хозяйство не брался, что это вдруг тебе приспичило?
- Да приспичит, если электричество полетело. Сеть усиливать надо, нам электротехник сказал. Я же тебе по телефону вчера объяснил.
- Ты мне только вот что скажи, – совсем тихонько прошептала тётя. – У тебя с Луизой всё нормально? Вы не разводиться собрались?
«Ах вот оно что, она совсем другое подозревает, – подумал Винсен. – Ну конечно… опасается, что разводимся и хотим, чтобы ребята пока не знали…»
- Да что ты, – отмахнулся он с обидчивой интонацией, – как же ты это и предполагать-то можешь? - И мягко добавил: - Поверь мне, пожалуйста, мы хорошо живём с Луизой.
- Ну, я рада, если так… слава Богу, Андре… 
- Слушай, тёть, - сказал он, переходя на мальчишеский тон. – Я насчёт детей… Ты любишь с ними гулять, я по прежним встречам помню… так вот, может, свозишь их в Астерикс, дельфинов посмотреть? Пьер особенно мечтает об этом.
- Ну конечно, свожу… Кстати, удачно получается, Люси будет вечером у нас, с Жюстин познакомится поближе, всё-таки троюродные сёстры и почти ровесницы… Её Симон часа в четыре должен привезти… вы с Луизой побудете?
- Нет, не получится, к сожалению, - сказал Винсен. Сожаление его было искренним, ему по-домашнему уютно было общаться с тётей, жизнелюбивой и приветливой женщиной, которая редко унывала и выглядела очень как-то бодро и даже молодо, несмотря на преобладавшую седину в волосах. Да, уютно, но сейчас не до этого. - Нам вот-вот надо двигаться, к нам часов в пять придут начинать ремонт, и мы должны ещё хоть немножко прикрыть мебель. Это, конечно, только электричество, но всё-таки… А когда забирать детей приедем, тогда, может быть, и посидим всласть.
Он с удовольствием разговаривал, бывало, с двоюродным братом Симоном, но на этот раз не лежала у него душа к лёгким беседам: камнем на шее висела мысль, что приход полиции практически неизбежен, и кто знает, с чем они придут, не с наручниками ли… Да, доказательств нет… ПОКА нет… а что, если он всё же оставил некие следы, и они были опознаны… Но если и нет, – вдруг арестуют, увезут… Боже, ещё, чего доброго, даже и не в одиночку… В воображение хлынули ассоциации с книгами и фильмами на тюремно-каторжные темы… Нет, впрочем, конечно, когда под следствием, то человек должен вроде бы сидеть один… Потом, скажем, выпустят за отсутствием улик, но… как же на меня смотреть-то будут окружающие? «Он сидел» - будет колыхаться у них в перепичканных стереотипами недалёких мозгах. И от меня отшатнутся… Нет, нет, нет, меня не могут арестовать, нет зацепки, они модель могут выстроить, только и всего… Модель – не улика…Поговорить с Луизой ещё надо, когда выйдем, - согласовать, что ей отвечать в случае раздельных… бесед… допросов, – мрачно-цинично поправил он сам себя…
Нет, не хотел он сейчас непринуждённых разговоров «о разном». Вчера ему встретился Мишель Рамбо в то время, когда сверхнапряжение спало. После той немыслимой, апокалиптической ночи, и заметания следов, и вскоре после того, как Жаклин сказала, что там нашли пятерых. Да, тогда можно было перевести дух, и захотелось в кафе, и именно тогда разговор с кем-то был уместен и приятен. Но не сейчас, когда он уже несколько освоился с сознанием, что самое страшное позади, и успел провести вечер и утро со своей любимой семьёй, но опасался того, что очень скоро придётся защищаться от тех, кто имеет власть… и основания, – мысленно подчеркнул он себе, - разлучить его с близкими надолго или навсегда, сделать так, что вчерашний вечер, и сегодняшняя поездка, и эта прогулка в парке и по площади будут вспоминаться им – где-то там, - как прощальные. И разлучить Луизу и детей с ним – бесконечно близким, любящим, любимым. И что же тогда будет чувствовать моя тревожная, моя чудная Жюстин, от которой уведут папу, того, что не далее как два часа назад вкручивал ей насчёт ремонта и розеток, а сам – пятикратный убийца… Нет, это искалечит и их жизнь, не только мою, я должен биться самозабвенно и отчаянно за то, чтобы меня не признали виновным!..
Да, его состояние перевалило за некий ложно-эйфорический пик, и вновь зловеще разрасталось в душе разлапистое древо страха; и хотелось, чтобы уже скорее настал момент той самой самозабвенной и отчаянной схватки… теперь уже – за то, чтобы не очутиться в неволе и в разлуке с семьёй.
- Вы хоть пообедать останьтесь, – предложила тётя.
- Спасибо, Полина, но мы перекусили крепами только что, в Тюильри. Давай попьём чайку и поедем уж… Я в преддверии этого ремонта немножко взвинчен, знаешь… Серьёзно, когда эти хлопоты будут позади, вот тогда мы приедем и побудем здесь по-нормальному, а сейчас… - он, не договорив, махнул рукой.
Они выпили по чашке чая с пирожными. Жюстин и Пьер сидели между ними на диване с бархатной обивкой и, прерывая друг друга, предвкушали, куда съездят за эти дни. «Жюстин расслабилась, мы, видимо, сумели её успокоить, – подумал Винсен, - но тем тяжелее, если так, будет ей убедиться, что успокоение это было обманным… нет, ни в коем случае нельзя, нельзя это допускать…»
- Нет, в Диснейлэнд, наверное, не стоит пока опять, туда мотаться долго, и мы же там недавно целую неделю были, – сказал он, уловив сказанное Полиной. – А в Люксембургском парке с ними погуляй, здесь же недалеко… И в Лувр можно сводить, пусть будут первые впечатления. И в Сен-Шапель…
- Нет, в Сен-Шапель лучше со мной, - возразила Луиза. – Я же там работала когда-то, это будет «по маминым местам».
- Ну вот давайте, когда вернёмся забирать вас, то впятером туда и пойдём, – ответил на это Андре. «Не когда, а если» – мрачно подумалось ему.
Ещё через пять минут они, расцеловав детей, так и повисавших на их руках, медленно спустились по лестнице дома и пошли вдвоём по бульвару к метро.
- В иное время посидели бы где-нибудь, – промолвила Луиза, - а помнишь, у Пляс Этуаль в кафе мы с тобой ходили… Но сейчас не тянет. Получится, как будто отмечаем что-то…
- Да, не стоит. Едем к машине, а там минут десять просто прогуляемся – около, – и я тебе ещё несколько вещей скажу. Ну, и тогда поедем… И ты в дороге хоть поспи, а то ведь не спала всю ночь…
Когда выходили на окраинной станции, Луиза сказала: «Давай уж сразу тогда поехали, ты курить сейчас сможешь… и мне дашь… и поговорим».
- Нет, послушай… может быть, это тоже мнительность, конечно… но машина стояла всю ночь на улице, и кто знает, не ввинтили ли в неё подслушивающее устройство… Я тебя, наверное, ошарашил, но мало ли что: у полиции возможности нешуточные. То же самое насчёт нашей квартиры, которая в течение этих часов пустовала.
- Что ты, Андре… неужели ты думаешь, что могли уже успеть?
- Я не настаиваю, что это фактически сделали, но… подумай. Я же тебе уже говорил: если опознали этих пятерых, то, вероятнее всего, сумели и опознать номера их телефонов. Это устанавливается быстро при нынешней компьютеризации. А с одного из этих телефонов звонили – НАМ, и я на этот номер потом названивал с мобильного. Мной заинтересуются – неизбежно. Ну, то есть, почти неизбежно. И одна из очень возможных мер… именно возможных, не всегда, конечно, обязательных… для тех, кто проводит следствие, - установить аппаратуру слежения. И если это делается, то – так, чтобы подследственный, опять-таки по возможности, не подозревал о её наличии. Но я, Луиза, - подозреваю. Пока ты была с детьми безотлучно дома, её установить не могли, а сейчас – кто знает? Лучше переосторожничать. И в машине, которую мы на ночь оставили без присмотра, тоже – ни словечка об ЭТОМ.
- Ты прав, – вздохнула Луиза, - но… но… это сколько же времени теперь мы не сможем чувствовать себя наедине!
- Долго наверное… Но послушай, – вдруг как-то энергично и настойчиво сказал он, - я, понимаешь, сейчас, у тёти, не хотел задерживаться, потому что решительно не был способен на длительные отвлечённые разговоры. Потому что я сейчас очень, честно скажу тебе, опасаюсь, что придут к нам - и с ходу «Вы арестованы!..» Или… как знать, какие там методы воздействия, чтобы… чтобы человек растерялся, чтобы сломить…
- Боже мой, но ведь должны обвинение предъявить, улики!.. Как же это возможно… такими методами, пока улик нет?.. 
- Думаю… хочу думать, что не будет этих самых… жёстких методов. Но боюсь – мало ли что! Прости, что я с тобой об этом, но с кем мне ещё делиться… Да и подготовить тебя надо к разным возможностям.
- Андре, но они же должны знать, что в квартире могут быть дети, а при детях… Или, ты думаешь, они уже знают, что мы их увезли?..
- Послушай, постарайся успокоиться. Я, наверное, напрасно всё-таки взбудоражил тебя этим.
Он рассказал ей, о чём думал в тётиной квартире, - о том, что вчера, когда совершил своё ночное деяние, и потом, узнав, что все пятеро убиты, был в некоем подобии эйфории, которая потом улеглась и на месте которой всколыхнулись новые страхи …
 - Но теперь, Луиза, - теперь время защищаться, окапываться, и нельзя, чтобы эти страхи нас… парализовали. И, знаешь, на меня сейчас даже азарт накатывает, мне хочется, чтобы вместо тревожного ожидания уже была эта борьба, чтобы пришли уже… ЕСЛИ придут… нет, впрочем, должны на нас выйти, телефонный звонок был, и мои звонки потом ответные, много их, я специально названивал… ну, я же тебе той ночью сказал, для чего это понадобится…
-Значит, ты уверен на сто процентов, что полиция придёт к нам?
- На девяносто девять. Может быть, ЕЁ телефон разнесло вдребезги, и никаких данных из него извлечь не смогли, а того, что номер, с которого нам звонили, был именно у НЕЁ в пользовании, не знает сама телефонная компания. Мало ли на кого он записан. Но скорее всего дознаются, и… и, понимаешь, я даже отчаянно хочу, чтобы скорее пришли, чтобы не потом, при детях.
Затем он вкратце напомнил Луизе её легенду: «В воскресенье ты видела утром, что я хмурый и беспокойный, потом увидела, что повеселел. Позавчера – уехал в аптеку, сославшись на ревизию предстоящую, но тебе уже было неспокойно, ты видела, что я подавлен, не в настроении… Потом, ночью, когда я вернулся, - замывал руку, кидал вещи в стирку, - ты услышала, проснулась. У тебя усилилось чувство, что я скрываю что-то важное и пугающее; ты заставила меня сказать; мы всю ночь не спали, обсуждали, что делать… решили, что я, если не дозвонюсь, поеду на студию, решили, что ты останешься дома, и дети… Обсуждали, куда бежать, если что… Мы колебались, не заявить ли в полицию, но решили ждать – может быть, всё в порядке, может быть, у нас действительно хотят взять это интервью… Потом, после взрыва, хотя уже и выяснилось, что на детском канале ничего не знают, - решили всё-таки подождать и не обращаться в полицию… я объясню им свою логику, ну а ты её понимаешь…»
Почти дойдя уже до машины, он оживлённо повернулся к ней:
- Вот поверишь или нет – привязалась эта песня, из мультика, про оловянного солдатика… Ну, вот эта, «Стой, куда, мотылёк, куда…» - пропел он очень правильно: у него был музыкальный слух. И хочешь послушать, что у меня на этот мотив сложилось?
- В смысле – стихи на эту мелодию? – спросила Луиза. – Прочти, конечно…
- Я спою. Слушай. «Добрый Боже, Спаситель мой, - зло истреби навек! Сделай мир наш земной – миром сладостных нег! Счастья дай, наслажденья дай! Пусть истребятся в прах псы диавольских стай – боль, обида и страх!»
- И ты прямо сейчас это сочинил?
- Нет, первые строчки тогда, когда мы по пути в Париж останавливались корзиночки с малиной покушать, а остальное - в парке Тюильри, и уже в метро, когда от Полины ехали, додумалось…
- Очень красиво и выразительно, – сказала она. - Ты бы издался, Андре, у тебя же много стихов…
- Может, и издамся со временем, я же тебе уже говорил, что подумываю об этом.
- Да, – вздохнула Луиза – «Сделай мир наш земной – миром сладостных нег!» Да, я очень хотела бы этого. Да будет «королевство Беспроблемье», даже ценой того, что в жизни стало бы меньше захватывающего. Уж детям-то нашим я точно желаю того, чтобы мир превратился – и поскорей, - в это королевство…
- Ладно, теперь поехали, – решил Андре.
Когда выехали из города, Луиза сказала :
- Знаешь, меня тянет в церковь зайти… сегодня-то уже сил нет, но в воскресенье, может, или даже в субботу, послезавтра… хорошо, Андре?
- Хорошо, – отозвался он, одобрительно мигнув. – Да, стоило бы… это, может быть, умиротворит нас немножко…
Они поговорили о тревожном характере Жюстин. Потом у Луизы стали постепенно слипаться глаза, и она заснула, довольно крепко, часа на два: сказались бессонная истекшая ночь и полубессонная -  сверхэкстремальная, - предыдущая. И Андре опять неустанно и, втянувшись, даже азартно оттачивал в уме, что будет говорить тем, кто должен, неизбежно должен однажды – чем скорее, тем лучше, - прийти с вопросами… с допросом – мысленно поправил он себя. Он улучшал, отшлифовывал сценарий из «параллельного мира», из мира, где разговор террористов не был подслушан им, где он поехал в аптеку, ещё надеясь на то, что ему и в самом деле звонили насчёт интервью. Так… время приезда… что делал сначала… когда вернулся домой… когда и где ударился об дерево… его осенила неплохая идея, он прокрутил её со всех сторон… да, пойдёт… И о чём разговаривали всю ночь с Луизой… и следующее утро, и весь день…
Примерно за полчаса до дома Винсен почувствовал, что у него тяжелеют веки, глаза стали то и дело призакрываться… Он решил остановиться, перекурить на свежем воздухе. Очень кстати увидел вблизи придорожную лавочку, остановил машину и, не будя Луизу, заскочил взять турецкого кофе. «Ко сну клонит?» - сочувственно спросила пожилая хозяйка. – «Да, стало клонить немножко… из Парижа едем. Слава Богу, скоро уже и дом…» Он вытащил сигарету, с удовольствием затянулся. Через десять минут вновь, уже взбодрившись, сел за руль. Луиза всё-таки проснулась, когда отъехали. «Может быть, мне повести?» - спросила она, узнав о сделанной остановке. «Нет, не стоит, я пришёл в себя…»
Они въехали в свой городок. Выйдя из машины у дома, переглянулись, взялись за руки. «Прогуляемся ещё немножко» - сказал Винсен. Они походили у дома, ещё раз поговорили, не опасаясь прослушивания, о том, как будут вести себя, если – или, скорее, когда, – к ним придут. Потом медленно вошли в парадную и поднялись. «Ну вот, – тихо сказал Андре ещё перед входом в квартиру, - теперь будем молчать об ЭТОМ и – ждать. Ты ложись и выспись, пожалуйста… а я подумаю ещё и покурю на балконе».
Было без четверти пять часов вечера.
- 21 –
Оперативник Рене Клемен с семи часов утра в тот день сидел в своей машине, просматривая на айфоне от нечего делать разные тематические сайты и неотрывно наблюдая при этом за машиной Винсена и за подъездом, из которого тот должен был выйти с семьёй. Примерно в без двадцати восемь к машине, выйдя из подъезда, подошёл – пока один, - невысокого роста мужчина лет на вид тридцати семи-тридцати восьми, с длинноватыми, но не чрезмерно длинными каштановыми волосами и довольно тонкими чертами лица, в неброской сероватой футболке, почти безрукавке. Подошёл, огляделся несколько встревоженно. Затем, опустившись на одно колено, заглянул под корпус машины. «Неужели опасается, что подложили что-то? – подумал Клемен. – Тогда понятно, почему он сначала сам проверяет, ему ведь надо везти семью… Сейчас проедется на ней, сделает контрольный круг…» Да, так и есть, человек сел за руль, включил зажигание, отъехал. Клемен остался на месте, через несколько минут позвонил Брюне. Тот подтвердил: «Да, он на бензоколонке, я прослушиваю. Комиссар говорит – глянь на них, когда будут отъезжать». Ещё минут через пять Винсен вернулся, машину поставил там же, выкурил сигарету у подъезда, вошёл. Вскоре вышел с семьёй, неся два детских чемоданчика. Жена – темноволосая, очень миловидная, в очках, и - несмотря на то, что чуть полненькая, - есть в ней что-то очень хрупкое… В довольно длинном, закрытом платье, с короткими, правда, рукавами. Мальчик лет пяти с каштановыми волосами в отца, но лицом скорее похожий на маму. Девочка – гораздо старше… да, ей одиннадцать… у неё наоборот черты больше от отца, хотя глаза и цвет волос мамины… Быстро уселись. Винсен сделал ещё несколько затяжек близ машины. «Много курит… Интересно, это только сейчас, или он всегда так?..» Семья, наконец, отъехала. «Да, совершенно не те люди, с которыми можно было бы мысленно связать что-то криминальное, опасное» – подумал Клемен, посмотрев им вслед. Примерно через пятнадцать минут, когда он был в пути, позвонил Брюне. «Я прослушиваю, – сказал он. – Пока решительно ничего особенного. Я вам потом прокручу, если будет что-то интересное».
В восемь с лишним Клемен позвонил банковскому программисту Филиппу Монье, с которым дважды созванивалась незадолго до гибели Клодин Дюпон. Монье уже находился на работе. Узнав, что ему предстоит давать показания полиции, он неподдельно – это безошибочно чувствовалось по тону, - перепугался и, сказав, что, конечно, через полтора часа будет на месте, робко спросил – а нельзя ли хоть приблизительно узнать, чем он проштрафился перед законом… Клемен заверил его, что к нему лично ни малейших претензий нет, и выехал. Войдя около десяти часов в небольшой аккуратный кабинет программиста, он увидел молодого человека лет тридцати двух, белокурого, слегка полноватого, с приятными мягкими чертами лица… Тот встал навстречу, и ясно было, что он, изнывая, ждал не дождался момента – когда же наконец разъяснится, в чём всё-таки дело. Предъявленную ему фотографию эффектной шатенки с красиво завитыми волосами он сразу узнал. «Да, конечно, это Жаннет Пикар, она собирается тоже работать в банке, я ей давал уроки… ну, натаскивал, она хочет устроиться программистом в одно из отделений тут поблизости… ей надо – она мне объяснила, - ориентироваться в банковских программах… Как познакомились? Я сидел однажды, месяца четыре назад, в буфете с ноутбуком, она там же кофе пила, и у неё тоже был свой ноутбук; она подсела, спросила, не могу ли я помочь загрузить одну программу. У меня довольно большой опыт, и, знаете, получилось. Она очень благодарила; ну, мы – слово за слово, - разговорились, познакомились… Жаннет, узнав, кто я по специальности, попросила давать ей уроки…» Клемен понял, что Клодин Дюпон знала заранее, к кому подсесть, поскольку жила в том же городе и путём несложного наблюдения вычислила человека, у которого можно почерпнуть информацию о специфике банковских компьютерных систем; хакерскими же технологиями она, судя по её досье, владела хорошо. «Извините, а можно узнать, что случилось?» – очень робко спросил Монье. Оперативник подумал, что придётся сказать ему полуправду – симпатичная девушка уже никогда не позвонит и не ответит, он, так или иначе, поймёт, что это его знакомство было с двойным дном… «Вы ни в чём не виноваты, господин Монье, - сказал Клемен, - но… скажите вот что: у вас были с ней какие-то отношения помимо этих… уроков?». «Нет, - программист даже руку вскинул, чтобы символически «отогнать» всяческие домыслы, - не было решительно ничего… у меня невеста…» «Тем лучше, - кивнул Клемен, - если знакомство с ней не было для вас чем-то важным. Эта Жаннет Пикар замешана в противозаконной деятельности, и вы ей понадобились для того, чтобы научить её получать доступ к банковским данным – в том числе к счетам клиентов». Монье смешался, удручённо опустил голову, но явно видно было, что он не чересчур травмирован услышанным. «Вообще-то, – сказал он после десятисекундной паузы, - мне самому казалось отчасти странным всё это… У меня действительно было ощущение, что она многое скрывает… Даже телефона своего не давала, а если звонила, то номер не высвечивался… А позавчера утром приехала – ей срочно надо было…  ей надо было потренироваться в очень быстром прохватывании движений на счету… для приблизительной оценки кредитоспособности вкладчика… Она открыла по списку счета нескольких клиентов… думаю, что наугад, чьи попало… но мне, конечно, нельзя было позволять… это, наверное, директор мой узнает теперь?» – спросил он очень подавленным тоном. «Не беспокойтесь, - ответил Клемен. – Ни с кем, кроме вас, я здесь говорить не буду. Дайте мне только список тех, чьи распечатки она просматривала». Программист быстро представил ему имена, выскочившие по запросу о просмотрах двухдневной давности, и в списке обнаружилась фамилия Винсен… да, точно, Винсен Андре и Луиза… «Меня, наверное, вызовут свидетелем?» - тревожно спросил Монье. «Нет, - очередной раз успокоил его Клемен, - и вообще к вам вряд ли ещё будут обращаться по её делу. На тот крайне маловероятный случай, если кто-то всё же будет о ней спрашивать, мой вам совет – говорите то же самое, что и мне, только подозрений никаких не выражайте. Вы просто давали ей уроки, а сейчас недоумеваете, куда она делась; вы – ни о чём не знающий человек…»
На этом Клемен простился с Филиппом Монье. Этот человек явно говорил правду. В близких отношениях с Дюпон-«Пикар» он, по всей видимости, действительно не был – ведь даже не поинтересовался, где она и что же с ней будет… Вполне понятно: ему эта женщина внушала некоторые опасения, он хочет жить спокойно и, наверное, даже рад, что эти «уроки» прекратились. Опасность же ему ни с чьей стороны не грозит: он не знал ничего такого, чего ему не следовало бы знать по мнению тех или иных «структур». Но надо будет, конечно, позаботиться о том, чтобы регистрация звонков Дюпон с этого номера – оформленного ею две недели назад на чужое имя, - была стёрта. Тогда никто из криминального мира, пытаясь дознаться до причин гибели этих пятерых, никакими хакерскими приёмами, даже взломав базу данных компании сотовой связи, не выйдет ни на Монье, ни на этого Андре Винсена – последнего, с кем она имела телефонный контакт.
Теперь было ясно: Дюпон просмотрела историю платежей со счёта Винсена и именно таким образом узнала, что он ездил летом с семьёй в Диснейлэнд…
Когда оперативник вошёл в кабинет Менара, комиссар и Натали Симоне как раз заканчивали просматривать информацию о лицах, которые могли иметь отношение к заказным убийствам, и запрашивать распечатки телефонных связей тех из них, кто мог находиться в эти дни в пределах нескольких ближайших департаментов. И опять – примерно как вчера вечером, когда они проверяли сферы криминального бизнеса, - трудоёмкая и не давшая ощутимых результатов работа. Отобрали шестерых, из коих ни одного нельзя исключить, но ни один не вписывался логически в картину произошедшего. Сколько-нибудь стоящих зацепок не было…
Клемен рассказал о разговоре с Монье. Комиссар полностью согласился с его соображениями. «Вот что, - сказал он, -  будь другом, заскочи к Брюне, попроси его, чтобы он лично проконтролировал изъятие регистрации разговоров Дюпон из базы данных компании сотовой связи». 
Потом комиссар и Клемен поехали встречаться с оружейным тузом. В два часа они вошли в хорошо кондиционированный гостиничный кабинет, где предстояла встреча. Там их ждал D…u, внушительного роста мужчина лет пятидесяти с лицом одновременно и умным, и ярко выраженного «силового» типа. Он был с адвокатом, которого Менар хотел было попросить выйти, но тут же раздумал: это вызовет пререкания, а в предстоящем разговоре, в принципе, не будут упоминаться сколько-нибудь секретные детали, относящиеся к следственному процессу. Едва лишь уселись, бизнесмен сказал:
- Я отлично понимаю, о чём вы хотите говорить, но вы не сможете доказать, что эти пятеро делали что-то противозаконное с моей подачи.
- А я и не собираюсь в данном случае доказывать вашу причастность к чему-либо, – ответил комиссар. – Я расследую убийство, и мне нужна, соответственно, информация об убитых, а вы их знали.
- Знал, не отрицаю. И разговаривал по телефону не раз, во всяком случае с двумя из них. Но я сам не всегда знаю, кому «служат» те, с кем мне приходится говорить. Кому служат, - усмехнулся он, - Богу или маммоне… И не только не всегда знаю, но чаще всего даже и не могу… и, если совсем откровенно, далеко не обязательно ХОЧУ знать. Ибо это – уж кто, если не вы, поймёт, - опасно. Умножая знания, умножаешь скорбь… и, наверное, собственную уязвимость тоже, - добавил он с неким циничным ожесточением.
- Да, это всё очень верно, - вставил Менар, - но, видимо, опасное знание – неизбежная цена, которую платишь, желая играть по-крупному.
«Две полуцитаты из Писания, - подумал он. – Да, у него тоже непростая жизнь».
- И, кроме того, не стану скрывать, - продолжал D…u, - что я понимал: в руки преступных групп – в том числе аналогичных этой, - уходит часть моей продукции. И вполне допускаю, что использование этой продукции может носить в том числе криминальный характер. Ну, так что ж из этого! Я произвожу и продаю оружие. Оно, так же, как другие предметы, само по себе не является ни позитивным, ни негативным, оно может спасти множество жизней или, наоборот, погубить кого-то невинного. Но совершенно так же в аптеке продают снотворное, которое может, в том числе, послужить орудием самоубийства. И если бы вы, скажем, держали табачную лавку, и к вам пришёл бы покупать курево сердечный больной, и вы знали бы точно, что курение опасно ему, - вы всё равно продали бы то, за что он готов платить, да и права не имели бы не продать.
«А ведь это звучит подлинно, – подумал комиссар. – Он оправдывает себя сейчас не юридически, а нравственно, и не перед инстанциями, а перед самим собой».
- Всё это так, – сказал он. – Но я ещё раз повторю: речь сейчас не о вас лично. Вы мне нужны в данном случае в качестве, если хотите, отчасти «эксперта». Что вы думаете об этих людях, о том, что их могло погубить, ошибки какого типа вы считаете для них – как группы, как звена, - характерными или хотя бы вероятными? Логически ясно, что в ходе своих действий они что-то не рассчитали, чего-то не смогли учесть… Какого типа, на ваш взгляд, мог быть их просчёт?
Оружейный барон неторопливо раскурил сигарету, отпил дымящегося кофе из стеклянного стакана в серебряной сувенирной подставке – из таких стаканов обычно пьют чай, подумал Менар, - и ответил с видимым удовольствием:
- Ну, если уж вы прибегаете к моей экспертной оценке, то, поскольку фраза «о покойниках только хорошее» придумана для дураков, я первым делом скажу вам: эта группа – в качестве связки, - мало чего стоила. Не я её создавал, так что мне нечего стыдиться это говорить. Я знал – не то, чтобы основательно, но настолько, чтобы иметь устойчивое впечатление, - только двоих из пяти. Клодин Дюпон имела высшее образование и считала, что стоит большего, чем пребывание в одной упряжке с такими уголовниками, как Демере и Массо. Она, правда, сама виновата, поскольку успела впутаться ещё раньше… вы знаете, наверное, её прошлое?
- Знаю, естественно, я просматривал картотеку, – кивнул комиссар.
- Ну, так вот; а на деле ей пока приходилось быть на подхвате у этого Массо. Он, в свою очередь, не доверял ей, да он и вообще никому не доверял, он был из тех, с позволения сказать, вожаков, которые любят припугивать. И очень наивно - при том, что вообще матёрый был волчина, - считал запугивание других надёжным способом обезопасить себя. Я слышал – не буду говорить, от кого, - что он имел какие-то собранные им компрометирующие материалы на многих из тех, с кем ему приходилось контактировать. Его боялись. Он привык к этому и стал применять этот стиль – стиль грубого давления, вплоть до шантажа, - довольно часто. В том числе, вероятно, в звене, которым руководил…
- Они были тогда все, впятером, в этом сарайчике, – задумчиво сказал Менар. – Судя по тому, что вы рассказали об этом Массо, - если он держал всех остальных в эту ночь при себе, то, значит, либо опасался чьего-то нападения… но это маловероятно, тогда бы они погрузились и уехали… либо планировал на ближайший день некую акцию.
Предприниматель сделал ещё несколько глотков кофе и сказал:
- Не надейтесь, что у меня имеются некие конкретные идеи о том, что могло произойти там, на той речке, - я не имею, да и не хочу иметь ни малейшего представления об этом, - но второй из ваших двух вариантов кажется мне более здравым. Они там, скорее всего, готовились сами что-то предпринять - для ликвидации чего-то непредвиденного или какой-то своей собственной ошибки. Могли, скажем, напороться на конкурирующую криминальную сеть или нечаянно обнаружить себя перед кем-то – и начать делать «лишние движения». Именно в этом случае ему могла понадобиться эта перестраховка: чтобы они были рядом, чтобы никто не выдал его и не сбежал.
- «Лишние движения»… - комиссар пошевелил двумя пальцами. – По такой схеме возможно и то, что они хотели использовать для чьего-то устранения какого-то наёмного убийцу. Скажем, они ждали его к утру, и Массо собрал всех остальных, чтобы все они повязались причастностью к найму киллера. Ждали к утру в этой избушке, а он взял и, неожиданно для них, уничтожил, вместо этого, их самих, поскольку его хотели, допустим, взять на крючок шантажа…
- А, вы считаете, - усмехнулся D…u, - что они хотели руками некоего шестого - не принадлежавшего к их группе профессионального убийцы, - ликвидировать кого-то мешавшего им?
- Да, именно так, - подтвердил Менар. – Ну, а вы что скажете на это? Наличие такого киллера, который не контактировал с этой пятёркой по телефону, но пребывал на связи с ними, - оно, на ваш взгляд, в этих обстоятельствах правдоподобно?
- Вот на это я, пожалуй, не «поставил» бы. Массо был ярко выраженным сторонником предельного, максимального конспирирования. Если он или кто-то из его звена, допустим, «засветился», это – крупная провинность перед… будем называть это так, руководством. И он, по его характеру, не стал бы, я думаю, без особых причин привлекать к операции по заглаживанию этой провинности лишних людей. Даже киллера, которого, скажем, ему спустили указание держать поблизости для подстраховки. Он предпочёл бы не посвящать в дело никого больше, а выполнить всё сам. В смысле - силами своей группы…
Комиссар кивнул, взвешивая услышанное.
- И потом, - оружейный туз сделал глубокую затяжку, - вы ведь знаете принцип «бритвы Оккама». Я лично не стал бы – опять же, конечно, если нет особых причин, - встраивать в следственную схему некие лишние сущности… или фигуры. 
Разговор с оружейным бароном укрепил Менара в убеждении, что уничтоженная преступная группа, вероятно, сама готовилась кого-то ликвидировать. И по всему выходило, что намеченными жертвами были – пока неясно, почему, - Винсен и его близкие.
- Что касается лишних сущностей, то и в этом плане то, что сказал D…u, очень умно и логично, - произнёс комиссар, садясь в машину. – Дело, однако, в том, что у нас-то именно есть те самые дважды упомянутые им «особые причины», в силу которых мы не можем выстроить простую, «одноступенчатую» схему. Человеком, которому грозила опасность с их стороны, был Винсен, и убиты они снарядом из материалов, которые он имел под рукой; и к тому же ночью он был там… Но он – мы это уже уяснили, - логически не может быть убийцей: он не мог знать, кто они и где будут находиться… И я всё-таки не склонен исключать, - продолжал Менар размышления вслух, - что там, вопреки «бритве Оккама», был некто шестой – на случай «заказа»… и что эта пятёрка решила прибегнуть к его услугам.      
- Судя по описанию характера вожака этого звена, - сказал Клемен, выруливаясь со стоянки, - он, может быть планировал «двойную перестраховку». Во-первых, убийство не только Винсена, но и всей его семьи, - для чего и нужно было, чтобы все четверо находились вчера вечером дома. Во-вторых – последующую ликвидацию самого предполагаемого нами исполнителя. 
- А киллер, если так, - отозвался комиссар, - допустим, заподозрил это и решил сыграть по-своему. Возможно, к тому же не решившись на убийство детей…
Потом они говорили о других вещах, со следствием не связанных. Приехали быстро. В четыре часа они собрались в кабинете все вчетвером.
- Ну что, Брюне, не скучал ночью? – спросил комиссар.
- Нисколечко. Их телефон молчал, машина тоже. Совершенно ясно, что они были дома… А я сидел себе и почитывал альтернативную историю. Едва до половины дошёл. Рекомендую всем: Гарри Тертлдав, тетралогия «Мировая война». Нашествие инопланетных ящеров на фоне Второй мировой. Захватывающе – не оторвётесь… Немцы, американцы, русские… Нас он, правда, задвинул практически до нуля, но так нам, наверное, и надо, судя по тому, что я учил по истории…
- Отлично, Бернар. Ну, когда ты хочешь выходной за это ночное сидение?
- Когда не будет ничего интересного, – усмехнулся Брюне.
Комиссар пересказал Бернару и Натали разговор с D…u и то, что обсуждали они потом с Клеменом. «Ну, а теперь, прежде чем будем высказывать дальнейшие соображения, - ты, Брюне, услышал что-то интересное?».
- Услышал – сказал программист. - Они доставили детей в Париж к этой тёте Полине и сейчас, видимо, уже скоро приедут домой. Первую часть пути туда – играли, довольно весело, в «опознай слово». Потом вышли перекусить. Когда опять поехали, женщина долго читала маленькому сыну Нильса с дикими гусями. Но потом мальчик заснул, и… вот, слушайте… - Он включил диск.
Напряжённый голос одиннадцатилетней девочки, словно она решилась на что-то: « И всё же мне лично будет намного спокойнее, если вы ВСЁ скажете».
Отец, утомлённо, со вздохом: «Доченька, да что же ВСЁ?..»
«Вы чего-то боитесь, папа! Я думаю… - в голосе девочки чувствовалось ожесточение, - я думаю, вы боитесь, что вам, за тех, взорванных, будут мстить! Потому что ты видел того… рыбака… и теперь могут предположить, что ты заявил в полицию, подозревая там что-то преступное…»
Четверо полицейских уже несколько раз успели переглянуться, слушая это.
Затем – взволнованный голос матери, потом снова отец… Они пытаются успокоить дочку: мало ли кто видел этого рыбака, да он и хотел, чтобы его с удочкой видели, а к тому же он уже никому ничего не расскажет о том, кто именно видел его…  Девочка отчасти верит… Ещё две фразы произносит отец… находчиво и тактично… А дальше опять голос дочери:
«А знаете, что Бланш Дени на фейсбуке написала? Её папа думает, что был кто-то шестой, который был повязан с ними, но хотел выйти из группировки… а о нём только эти пятеро и знали; он улучил момент, когда они были вместе, взорвал их – и исчез. И никто его искать тогда не будет… в смысле, конкретно, именно его… потому что, опять же, кроме этих погибших, никто в самой мафии… ну, или как там это может называться… не знал, что он имеет к ним отношение…»
Комиссар сделал подчёркнуто выразительный жест в сторону Натали Симоне – «почти ваша идея».
Дальше – разговоры о том, что надо бы научиться не позволять тёмному и жестокому становиться сутью и лейтмотивом жизни… А девочка говорит матери – зачем же ты сама смотрела ночью фильм с убийствами, кровью… Оказывается, жене Винсена не спалось, она сидела у компьютера… нашла, наверное, на ютьюбе экранизацию  «Королевы Марго»… И ещё – о том, что никто из них не хотел бы для себя опасных приключений – лучше наблюдать эти «интересности» издалека…      
- Вот так, – заключил Брюне, останавливая запись. – Примечательно, что он, стало быть, ходил иногда в этот лесок – может быть, за грибами, - видел там одного из погибшей пятёрки и рассказывал дома, что видел там какого-то рыбака. И, что бы ни говорили его жена и он сам, успокаивая дочку, я не исключаю, что он подозревал там что-то криминальное. А может быть, эти пятеро испугались – не заявит ли он… и действительно заказали его кому-то, а этот кто-то – твой «клинок», Натали, - по неким своим соображениям предпочёл убрать их самих.
- Так, - азартно подхватила Натали. – Допустим, Клодин Дюпон звонила Винсену якобы с детского канала, предложила ему некое мероприятие, связанное с детьми, и условилась с ним, что семья должна находиться дома в назначенный час. Киллер – «клинок» – должен был убить всех четверых… может быть, Винсен ненароком увидел что-то там, в лесу, и они хотели убрать всех, кому он мог об этом рассказать… Но наёмник неожиданно, по каким-то своим соображениям, решил ликвидировать именно эту пятёрку. Возможно, опасаясь, что иначе они убьют его самого потом… В-общем, то, о чём вы, господин комиссар, и ты, Рене, уже говорили… И он, скажем, знал, что Винсен –  намечаемая жертва, - химик, что у него лаборатория. И, предположим, явился к Винсену тогда же, вечером, - позаботившись, конечно, о камуфляжном облике, - и раскрыл ему подоплёку звонка «со студии». Сказал: «Вы, вместе со своими близкими, находитесь в смертельной опасности. Полиция вас не защитит, вам страшно отомстят, если вы их выдадите, но я могу ликвидировать тех, кто планирует убить вас, если вы в своей лаборатории изготовите мне взрывчатку… Вас же мне нет смысла убивать, вы мне полезнее в живом виде, поскольку будете отвлекать следствие на себя». Я вас цитирую, господин комиссар. Он мог сказать это Винсену вполне цинично и откровенно, да и звонка этого из аптеки домой мог ультимативно потребовать – «пусть знают, что вы были здесь ночью», - понимая, что тот сочтёт такой вариант меньшим злом, чем смертельную угрозу его семье.
- То есть, - сказал комиссар, - Винсен, возможно, работал на это убийство добровольно, спасая тем самым своих родных и себя… Некоторые несостыковки тут имеются, но это, так или иначе, версия.   
Брюне прокрутил пятнадцатиминутный разговор четы Винсен, в самом начале пути из Парижа домой. 
«Знаешь, меня тянет в церковь зайти… сегодня-то уже сил нет, но в воскресенье, может, или даже в субботу, послезавтра… хорошо, Андре?» -«Хорошо… Да, стоило бы… это, может быть, умиротворит нас немножко…»
Потом, около пятнадцати минут, они говорили о дочери, Жюстин, о её страхах, чувствительности,  легко воспаляемом воображении.
- Вот и всё, – Брюне выключил диск. - Потом он сказал ей, чтобы попыталась вздремнуть, и она, видимо, спала почти всю оставшуюся дорогу. Он выходил где-то, кажется, кофе пил в придорожном буфете. И больше ничего…
- Да, ей надо было выспаться, она ведь ночью смотрела фильм, да ещё и тяжёлый очень, – сказала Натали Симоне. – Впечатлительные и боязливые женщины иногда сами себя, находясь в стрессе, накручивают книгами и фильмами такого типа… Это примерно как бабочки на огонь… Знаете, что я думаю? Это не совсем естественно. У них явно непростая ситуация  – помните эти слова о церкви?.. Они ведь опасаются чего-то… и, допустим, чувствуют, что спасены от некоей угрозы… Скрывают от детей то, что их тяготит… Но вот наконец они остались наедине, и тут-то именно и поговорить бы о своих невзгодах. А о них – ни слова.
- Могли зайти перед этим в кафе и поговорить там, – сказал комиссар. – Но в принципе я согласен: странновато… 
- Странновато, – согласился Клемен, - но они, я не исключаю, учитывают возможность прослушивания, поэтому и молчат на «опасные» темы. Я ведь рассказывал, что он заглянул под машину прежде чем ехать – боялся, может, взрывчатки, но если у него были такие опасения, то он и о передатчике мог думать. И предупредить жену заранее.
- Вообще-то, с другой стороны, были вначале эти слова женщины, что её тянет в церковь зайти… для умиротворения, - сказала Натали. – Это – косвенный признак того, что в их жизнь вторглось нечто пугающее.
- Надо ещё учесть, что она спала бОльшую часть дороги, - повторил Брюне.
Помолчали.
- Хорошо, – сказал комиссар, - через полчаса… нет, через сорок минут выезжаем к ним на квартиру. Натали, вы не будете говорить отдельно с его женой. Если у них есть некая «легенда», то они всё между собой согласовали, так что это не даст решительно ничего. Полезнее посмотреть, как будут они вести себя именно находясь вместе. Разговор буду вести я один, вы наблюдайте. И возьмём ещё передатчики: Рене и Натали, вы их установите там, где вам покажется оптимальным.
Ещё через сорок минут Клемен подрулил машину к дому семьи Винсен.
- 22 -
Луиза спала. Андре Винсен принял душ, переоделся. Обдумывал, додумывал вновь и вновь, что скажет, если… когда придут по следам его зафиксированных телефонных разговоров с той, что уже никогда не ответит. Вновь и вновь взвинченно курил на балконе. Неожиданно закапал дождик и, быстро усиливаясь, превратился минут через пять почти в ливень. Хорошо, очень хорошо, мелькнула мысль… все следы размоет там, в лесу, если они остались… Позвонил родителям, поговорил с мамой – отец был ещё на работе. «Да, мама, мы приехали, к нам скоро придут договариваться насчёт ремонта… да, я же говорил, нет выхода… я завтра или послезавтра к вам заеду, а может, мы вдвоём… Мама, ну не надо мне всё время давать ценные указания… Всё будет в порядке. Слушай, я сейчас ещё Жюстин позвоню… или, может, Полине, и попрошу Жюстин… Ладно, пока…». Дал звонок тёте, в Париж. «Мы приехали… спасибо тебе очень-очень большое… А Жюстин можно на минутку? Привет, доченька, ну что, не скучаете? А, вы в Люксембургском парке? Отлично. Пьера дай тоже… А, бегает? Ну ладно, тогда гуляйте спокойно, у нас всё хорошо, мама спит, устала…».
Так, теперь что ещё? Опять вышел на балкон. Дождь кончился, около машины, которая стояла невдалеке, растекались прозрачные лужицы… Надо бы позвонить воспитательнице Пьера и классной руководительнице Жюстин, «объяснить», из-за чего дети не пришли сегодня и не придут в ближайшие несколько дней. «Лень, но лучше сейчас это сделать, а то они опередят, позвонят сами, попадут ещё на Луизу… я солгу более умело…».
Было шесть вечера. Он собирался через несколько минут взять трубку и набрать номер воспитательницы, но тут телефон в гостиной зазвонил.
- Алло, – сказал он довольно тихо и сдержанно. В ответ прозвучал уверенный, властный и вместе с тем вежливый – до предупредительности, - голос:
- Здравствуйте, господин Андре Винсен. С вами говорит комиссар полиции Жозеф Менар. Я с тремя моими сотрудниками нахожусь близ вашего дома. Откройте нам, пожалуйста, минуты через три.
«Вот и свершилось» – подумал Винсен. И обрадовался – это лучше томительного ожидания. И ужаснулся – что, если сейчас, войдя, они сразу схватят его, щёлкнут наручниками, велят Луизе собрать необходимые вещи, и – поведут… Поведут его, господина Винсена, заведующего аптекой, конвоируя с двух сторон, на глазах соседей и прохожих!.. Нет, таким деликатным тоном не стали бы говорить с тем, кого собираются сразу арестовать… должно быть, не стали бы… Тело опять, почти как в ту ночь, там, в лесу, перед исполнением замысла, оснастилось некими внутренними пружинами. Начинается второй бой. Первый был тогда, ночью. Потом – лихорадочное укрепление позиций. И вот теперь… не рассыплются ли эти позиции в прах при первом же натиске?..
- Да, конечно, – ответил он, не изображая удивления. – Но… простите… вы могли бы дать мне несколько минут, чтобы позвонить на экстренный номер и удостовериться, что к нам действительно присылали? Мы имеем основания опасаться, что под видом полиции… я объясню, извините…
Выслушали не перебивая, ответили без раздражения.
- Вы можете позвонить, но там ничего не скажут, поскольку не знают. Мы – группа засекреченного розыска. Но, учитывая ваши опасения, сделаем так. Вот номер вашего банковского счёта… - Комиссар проговорил цепочку цифр своим сильным, отчётливым – такой бывает у телеведущих, - голосом. – Вы служили в армии один год, с третьего июля 19.. по второе июля 19.., в … ской дивизии, секретарём в отделе связи. Номер вашего армейского удостоверения…  - вновь гроздь цифр, и - молчание. Даже не спрашивает, достаточно ли… Разумеется, настолько информированной может быть только полиция.
- Спасибо, – промолвил он с несколько виноватой, сконфуженной интонацией… не хотел, само получилось. – Я открываю, господин комиссар. – Полуоткрыл входную дверь, оглянулся… Луиза, проснувшись, уже успела накинуть платье, выйти, глаза у неё испуганные, но и решительные, в них явственно читается «я с тобой»… - Да, – только и сказал ей... Она, быстро подойдя, поцеловала… смущённо сделала шаг назад, услышав чёткую поступь поднимающихся. Ну вот, они входят, их действительно четверо, все в гражданском. Вошли спокойно, по-деловому. Первый страх отхлынул – не схватили, не прогремело «вы арестованы»… Впереди – не очень высокий, но сильного сложения мужчина лет пятидесяти пяти в синеватой рубашке с карманами, совершенно седой, но волосы у него густые, красивые; крупный нос, асимметричные, резкого рисунка губы – «ласточкой», - под чёрными бровями довольно большие, умные, цепкие глаза. Винсену показалось, что примерно таким он представлял себе «крестного отца», дона Корлеоне, прочитав книгу, но ещё не посмотрев фильм. «Я – комиссар Менар, – сказал он, - добрый вечер, мадам Винсен». Представил остальных по фамилиям. Они достаточно молоды. Рыжеватый высокий парень лет тридцати пяти в тёмно-коричневой футболке, с немножко «витающим в облаках» выражением лица, но в осанке его чувствуются сила и собранность. В руке у него металлический чемоданчик, отдалённо схожий с тем «сейфиком» Бланшара, за плечами довольно вместительный, но, кажется, пустой рюкзак. Винсену, по ассоциативной цепочке, поскольку комиссар упомянул армейскую службу, он напомнил сержанта, служившего личным водителем начальника отдела связи, в котором он когда-то служил. Ещё один, лет двадцати семи-восьми, тоже в футболке, только бежевого оттенка, с коротенькой островатой бородкой, постриженный почти «налысо», с хитроватым лицом, за спиной – наплечная сумка рюкзачного типа.  Этот чуть похож на отца Бланш Дени, шахматиста, которого Жюстин упоминала сегодня… Наконец, женщина лет сорока, в спортивных брюках и закрытой малиновой блузке, тёмные волосы – в каре, симпатичная, с подвижными чертами лица. У неё кожаный саквояжик, вроде не тяжёлый, но и не маленький. «Наверное, она будет отдельно допрашивать Луизу», подумал Андре. 
- Мы должны будем поговорить с вами, – сказал комиссар, - и осмотреть вашу квартиру, а также машину и место работы, господин Винсен. Осмотр будет производиться не сразу. Клемен, мадам Симоне, вы подождёте пока, – повернулся он к «сержанту» и женщине. - Объём и продолжительность этого осмотра будут зависеть от комплекса обстоятельств, который, я надеюсь, выявится в ходе нашего разговора.
- Да, конечно. Садитесь, пожалуйста. – Винсену понравилось то, что комиссар назвал допрос «разговором», а обыск «осмотром». Властность, но не враждебность. И вообще они вроде бы не враждебны. И хорошо, что в гражданском, а не в полицейской форме. Придётся ведь выходить с ними к машине, ехать с ними в аптеку, и что бы подумали те, кто увидел бы его с четырьмя людьми в форме? «А господина Винсена за что-то сцапали… ну кто бы мог представить…» А дадут ли поехать в своей машине, или – в их?.. Нет, нет, меня же не арестовывают… Кроме того, понравилась ещё чеканная логичность формулировок этого Менара. В разговоре с ним, по всей видимости, полезна, эффективна будет логика… Это хорошо. Не будет того чувства безоружности, беспомощности перед глухой стенкой, которое появляется подчас, когда сталкиваешься с людьми, невосприимчивыми к логическим аргументам…
Комиссар неторопливо сел на ближайший к двери конец мягкого дивана, опёрся на подлокотник, достал из кармана рубашки маленький блокнотик и авторучку. Рядом, на стуле, расположился «шахматист», положил на пол свой рюкзак, вытащил из него и отладил аппаратуру для записи беседы. Винсен сел в кресло напротив, «сержанту» и женщине Луиза предложила другой конец дивана, убрав оттуда тяжёлые подушки. – «Вы будете что-нибудь пить – горячее, холодное?..» – спросила она, обращаясь ко всем.
- Спасибо, но, пожалуй, не стоит, не будем отвлекаться, – ответил комиссар. Луиза уселась во второе кресло, у окна. «Нет, я не так понял, значит, ему не нужен отдельный допрос… те двое, значит, обыскивать будут». – А вы – у меня складывается такое впечатление, - не особенно удивлены нашим приходом.
- Не то что не особенно, а совсем не удивлены, – вздохнул Винсен. – Мы ждали вашего прихода. – «И рады ему», хотел он добавить, но сдержался: не стоит перегибать, ещё сочтут за желание подольститься… Комиссар чуть приподнял брови, а сидевший рядом «шахматист» чуть крутнул головой: «надо же»…
- Ну, тогда, – проговорил Менар очень как-то веско, - ради «чистоты эксперимента» скажите сразу, почему вы нас ждали.
- Ключевая причина, – ответил Винсен, - в том, что нам позавчера вечером, в начале девятого, позвонили вот с этого телефона, – он назвал мобильный номер террористки.
- Даже запомнили наизусть?
- И как же было бы не запомнить, если я вчера днём, после одиннадцати, на этот телефон названивал... не помню уж, сколько раз.
- Четырнадцать, господин Винсен, – сказал комиссар. – Все звонки зарегистрированы. Да, вы правы, именно этот ваш телефонный контакт обусловил наше желание познакомиться с вами. Ладно, ну а теперь, вместо того, чтобы я методом тыка задавал вопросы, лучше расскажите нам сами свою версию развития событий.
«Свою версию». Это не очень хорошо. Словно бы заранее уведомляют – «мы выслушаем, но не обязательно поверим…» Правда, на то и следствие, он обязан, может быть, так выражаться…»
- Впрочем, постойте, – успел комиссар прежде чем он начал говорить. – Два предварительных вопроса я всё же задам. Первым делом вот что. У вас ведь двое детей, дочка и сын, - где же они?
Значит, подумалось Винсену, то ли всё-таки не было прослушивания в машине, и они действительно не знают, где дети… то ли это «контрольный вопрос» – солгу или нет…
- Детей, – ответил Андре, - мы сегодня утром отвезли в Париж, к моей тёте, маминой сестре. У нас есть причины опасаться… это будет, конечно, громко звучать, но я всё объясню очень скоро… поэтому я и вас просил дать мне удостовериться, что вы и вправду из полиции. – Комиссар внимательно слушал, не пытаясь прервать, у него, подумал Винсен, есть приятная способность дослушивать до конца. Обычно это умеют делать уверенные в себе люди, которых и самих не особенно решаются перебить… Впрочем, опять-таки, на то и следствие, ему тоже нужен «чистый эксперимент». - Мы предполагаем, что находились, а может быть, и продолжаем находиться, в смертельной опасности, и больше всего, естественно, стремимся укрыть от неё детей. Им, и тёте, и родителям моим мы сказали – чтобы никого не пугать, - что у нас полетела электросеть, что нужен ремонт, который займёт несколько дней, и что опасно, если дети, особенно пятилетний мальчик, останутся в квартире, где будут открытые розетки и болтающиеся провода… Да и жить в таких условиях, дескать, очень тяжело. Мои родители живут, правда, в получасе езды, и отец меня спрашивал – почему не к ним? Но я сказал, что к ним мы, может быть, переселимся сами, а ютиться в их небольшой квартире вшестером было бы едва ли возможно. Вот под этими предлогами мы и доставили их к тёте сегодня и не далее как два часа назад вернулись. Я даже, – добавил он, - собираюсь на самом деле розетки поменять и немножко усилить мощность сети - чтобы электрик вмонтировал что-то дополнительное на щитке, так для отца будет правдоподобнее, он инженер.
- Ясно, – очень серьёзно, даже как бы понимающе-сочувственным тоном произнёс Менар. – И вы, наверное, то же самое думаете сказать в школе и садике?
- Да. И тут я решусь высказать просьбу, – напряжённо, как должен говорить человек, переступающий некую грань и не знающий, насколько это дозволено, сказал Андре. – Я понимаю, что вы проводите розыск, эффективность которого для вас, безусловно, приоритетнее чьих бы то ни было – включая наши, - частных интересов. Но мы просим учесть – в той мере, в коей это не помешает следственному процессу, - насколько важно для нас, чтобы о факте этой нашей лжи не узнал никто, кроме нас двоих и вас. Во-первых, из соображений безопасности; впрочем, это я позже объясню, я ещё не начал рассказывать, по сути. Во-вторых, мы очень не хотим травмировать близких, особенно детей - тем более, что наша дочка, Жюстин, очень тревожна и эмоционально уязвима, она уже настойчиво выпытывала у нас, всю ли правду мы говорим, и нам стоило труда её успокоить… Это «ложь во спасение», и я надеюсь показать, насколько она является, в наших обстоятельствах, вынужденной и оправданной.
Он, в принципе, всегда умел очень связно выражать свои мысли, речь у него была с детства поставлена хорошо, но раньше он знал за собой склонность к некоей мечтательно-поэтической размытости, а сейчас говорил в высшей степени собранно и как бы «подтянуто»: сказывалась та самая, военного образца, дисциплинированность мышления; и, как в ту ночь, во взгляде Луизы – Винсен мельком глянул на неё, - вновь блеснула искорка восхищения. «А правильно ли, что я так говорю? Нет, вполне правильно, я ведь сказал, что предвидел их приход, а значит, естественно, что готовился…» Менар тоже, казалось, оценил формулировки и кивнул:
- Гарантировать я не могу, но, если будет минимальная возможность, мы это учтём. И второе: скажите, что с вашей правой рукой.
- А, рука, – Винсен покосился на кисть, залепленную двумя пластырями, не теми, которые он приклеил той ночью: час назад зашёл в ванную и поменял. – Ударился недавно о ствол дерева – упал в темноте… автоматически выбросил руку, не то бы  стукнулся головой… Очень больно было, но это не перелом и не трещина, рука действует.
- Когда же это вас угораздило, и где?
- Позавчера, уже ночью, здесь, у дома, в скверике ближайшем.
- А что вы там делали ночью?
- Я подъезжал к дому, поставил машину и пошёл глянуть, нет ли места получше…
- Подождите минутку, – на этот раз всё-таки прервал комиссар. – А откуда вы ехали?
- Из аптеки своей, мне надо было там кое-что распечатать… фотографии личные – я, если можно, это потом поясню, это связано со звонком тем самым…
Комиссар записал что-то в своём блокнотике.
- А в котором часу это было?
- Около часу ночи, плюс-минус минут десять, наверное.
- Расскажите подробно, – со слегка «призывающей к порядку» ноткой в голосе сказал комиссар. – Чем вас не устроило место, где вы припарковались?
Андре вздохнул с видом человека, считающего, что эти подробности никому ничем не помогут, но вынужденного подчиниться. «Вообще-то он сам прервал, я же взялся было рассказывать…»
- Я подъехал. Место у дома пустовало только одно. Все, кто здесь живёт, его, по возможности, избегают, потому что над ним дерево, с которого сыплются липкие ягоды. Они расплющиваются на корпусе машины, и она за одну ночь может оказаться невообразимо испачканной. Да ещё и сезон сейчас… Я поставил там – делать нечего, - но решил пройтись до закоулочка поблизости, где иногда можно втиснуться. Там узко, и было сподручнее пешком туда пройтись, а ехать только если окажется, что есть незанятое место. Это прямиком через тот скверик. Я посмотрел – нет, негде там парковаться, придётся оставить под деревом. Утром, кстати, машина была, чего я и боялся, заляпана до крайности, мыть пришлось в тот же день, – добавил он как бы между прочим, довольный этой своей придумкой: разом объясняются и ранение руки, и причина срочного мытья машины. – Ну, так вот, идя обратно через тот же сквер, я споткнулся обо что-то и полетел… рукой успел защитить голову… Секунды на две сознание, кажется, потерял от боли. Потом, не сразу, кровь выступила… ну, я дома замыл, конечно, тщательно, и заклеил…
Комиссар выслушал, не выказывая выражением лица ни скептицизма, ни обнадёживающего доверия.
- Скажите, не помешает, если я буду курить? – спросил Винсен.
- Нет, не только не помешает, но и меня избавит от неудобства. – Менар достал сигарету, повертел. Луиза принесла пепельницу, поставила между ними на журнальный столик. – Вы закуривайте, господин Винсен, я чуть позже. «Наверное, он просто не хочет, чтобы я дал ему прикурить от своей зажигалки, - фамильярно было бы», подумал Андре. Глубоко затянулся… это всё-таки успокаивает…
- Только приоткройте на минутку те места, где вы поранились, - сказал «шахматист», доставая фотоаппарат, и, когда Винсен приподнял пластыри и аккуратно отвёл их за кончики в сторону, сфотографировал ранки, запёкшиеся, но ещё очень заметные. – Всё, спасибо, можете приклеивать обратно.
«Пусть проверяют… Любая экспертиза установит, что это действительно от падения». 
- Дерево могли бы указать? – спросил вдруг комиссар.
- Дерево? – переспросил Андре недоуменно, спохватываясь и стараясь не допустить испуганных ноток в голосе. – Нет, пожалуй… Участок – да, это в середине скверика, но они там густо растут… какое конкретно – вряд ли узнаю. И я же света невзвидел тогда от боли, не до того мне было, чтобы запоминать что-то… да ещё и кровь… ну, потом замыл, естественно…
«Зачем ему это нужно? Следы крови проверять на деревьях? Я в любом случае в перчатках был, но они же не знают… И дождь, слава Богу, прошёл, сильный, всё же размыло…»
- Хорошо, – сказал комиссар, - ну, а теперь расскажите об этом звонке и обо всём последующем.
Винсен испытал некоторое облегчение. Его расспрашивают и проверяют, но без чрезмерной, придирчиво-предвзятой подозрительности, ему не стараются дать почувствовать - «никуда не денешься, поймаем». Они, кажется, и в самом деле не враждебны, первое впечатление подтверждалось.
- Мне необходимо будет начать с предыстории. – Он рассказал, складно, уверенно, не растекаясь, о шапочном знакомстве с Бланшаром, о своей воскресной встрече с ним, об охватившем стальными клещами страхе и о том, как дома, потом, схлынул этот страх, когда он зашёл на интернетные сайты о металлических чемоданчиках.
- Я успокоился… совершенно или почти совершенно. Луиза, наверное, помнит, в каком настроении я их встретил, когда они вернулись из игротеки.
- Да, он весь светился… я объяснила себе это тем, что недомогание прошло.
- Так, – сказал комиссар. – Давайте дальше. Впрочем, сначала скажите: вы помните, какие сайты просматривали – о чемоданчиках?
- Точно не припоминаю, но я напечатал на поисковой строчке «металлическая упаковка» и зашёл на три сайта из тех, что выскочили. Да есть же история работы с компьютером, вы можете проверить.
- Посмотрите, Брюне, – повернулся Менар к сидевшему рядом «шахматисту» -аппаратурщику. Тот встал, Луиза показала ему кабинет, он прошёл и уселся за компьютер. – Ну, теперь продолжайте.
- Весь тот день я, в принципе, был в приподнятом настроении. Может быть, где-то в глубине сознания и гнездилась тревога, но я её гнал, я не был психологически готов к жизни, в которой моих близких - или хотя бы даже только меня лично, - неустанно подстерегает опасность. Убеждал себя – нет, всё это плод чрезмерной впечатлительности, не более того. Правда, – добавил он, - я всё же написал Луизе письмо на тот – крайне маловероятный, думалось мне, - случай, если буду убит… Луиза, покажи…
Она принесла и подлинник, и копию. Комиссар, по ходу чтения, несколько раз довольно сочувственно кивнул. – Да, - сказал он, - ход ваших мыслей ясен. Продолжайте.
- Ну, так вот… Но в целом я успокоился… Позавчера, во вторник, - даже не думал уже об этом… но в начале девятого раздался тот самый звонок, – Винсен остановился, чуть помолчал. – Женский голос. По тону я подумал было – рекламщики. Но она сказала, что звонит с детского канала… - Он пересказал содержание разговора, опять смолк на несколько секунд, ожидая реакции. 
- Так, – задумчиво произнёс комиссар, закурил, наконец, свою сигарету, пододвинул пепельницу. -  Продолжайте, мне нужен максимально последовательный рассказ, я вас остановлю, если понадобится.
Винсен взглянул на Луизу и подумал, что даже она впервые слышит такое подробное изложение того, о чём он сейчас говорит. Тогда, ночью, вернувшись, лихорадочно посвящая её в произошедшее, он не передал всех деталей разговора с террористкой. Сейчас Луиза вместе с ним переживала этот эпизод, она взволнованно откидывала пряди волос и… тоже, кажется, сейчас возьмёт сигарету… да, так и есть, достала свою тонкую, женскую, потянулась за второй пепельницей, стоявшей на окне. - «А вы много курите, мадам Винсен?» - спросил комиссар. - «Обычно нет, но когда волнуюсь, конечно, больше…»
Винсен вновь заговорил.
- Вот тогда и всколыхнулся тот почти сошедший на нет страх. Это предложенное «интервью» мысленно сцепилось для меня с воскресной встречей, с увиденной – может быть, криминальной, - упаковкой, с тем, что я, может быть, увидел «лишнее». Хотят собрать нас в одном месте, в определённый час… Мне стало очень страшно. Но я и в этот момент надеялся, что страхи не имеют реального основания… Так или иначе, у меня тогда мелькнула мысль, что, если я сразу откажусь, она отключит телефон, и над нами может нависнуть тогда опасность, растянутая во времени… и к тому же такая, которую даже не знаешь откуда ожидать… Я хотел сохранить ниточку чего-то конкретного… что позволило бы, допустим, заявить в полицию – у меня такая мысль была, но и этого шага я, решусь признаться, очень боялся…
Менар опять сделал в своём блокнотике быструю пометку, но ничего пока не сказал. «Он ещё спросит, наверное, почему я не заявил, чего именно боялся… пусть спросит, мне самому не надо соваться с объяснениями…» 
- Так вот, я ответил ей, что мне надо обдумать, посоветоваться, и что перезвоню, если решу согласиться. Спросил телефон детского канала – она дала, но на случай, если не дозвонюсь, продиктовала и свой мобильный номер. Тогда я повесил трубку…
Всё! Здесь заканчивалась та часть его рассказа, которая содержала только правду. Сейчас он сделает шаг на болотистую почву – или минное поле, - лжи. И в глазах допрашивающего дальнейшая его поступь должна выглядеть не менее уверенной, чем до этого мгновения. Что ж, он просчитал многое… но не ошибиться бы, не соскользнуть бы ни с одной из кочек правдоподобия… Он на секунду вдруг представил себе, будто бы повествует сейчас о происходящем в некоем параллельном мире – благо он начитался фантастики, - в мире, где всё так же, но где позавчера, после вероятностной развилки, его двойник положил трубку… или ТЕ отключили… и тамошний Андре Винсен не узнал, ЧТО они замышляют… Боже, а что, если и в самом деле есть такой смежный мир, и там вчера в восемь… Нет! Он же всё-таки опасался, он не открыл бы им, и уже успел бы заявить… И потом, может, ТАМ он… или его двойник… не пошёл вовсе тогда за грибами, он играл с Пьером в запоминалку в то утро… Но тогда он ТАМ, может быть, поедет спустя несколько дней с детьми… Боже, нет, нет, не думать об этом, не думать!..
Вынырнув из обволакивающих волн иной реальности, он продолжал:
- … Я начал обдумывать произошедшее – взвешивать, насколько вероятна опасность. Потом начал отчаянно дозваниваться туда, на студию, надеясь, что там ответят и подтвердят мне: да, у вас хотят взять семейное интервью… Но не дозвонился, конечно… Там автоматический распределитель бесед, да и время позднее… Выхода не оставалось, я позвонил этой женщине на мобильный и сказал – мы согласны… «Здесь ложь смыкается с правдой», подумалось ему.
- И вы ничего не сказали в этот промежуток времени вашей супруге? – спросил Менар.
- Нет. Луиза и дети сидели в гостиной, они знали, что я работаю на компьютере, я на форум профессиональный как раз писать собирался… И я не хотел пугать Луизу, тем более, что ещё надеялся – может, нет никакой опасности!.. Так вот, я сказал, что согласен. Во-первых, потому что… Вообще-то мы с Луизой никогда не жаждали попасть «на экран», но я подумал: если это и вправду интервью, нельзя отнимать у детей эту возможность, они – особенно Пьер, ему только пять лет, - очень любят детский канал, для них это будет сюрпризом, праздником, сверхсобытием!
Вернулся «шахматист» Брюне. «Господин комиссар, я снял всю историю за эти дни и переслал на ваш электронный адрес. Там действительно три сайта об упаковке». 
-  Спасибо. А ваше «во-вторых», господин Винсен? – спросил комиссар.
- В смысле – вторая причина того, что я дал согласие? Я не хотел терять ту самую «ниточку контроля»: по крайней мере, если опасность, то ясно, когда её ждать, и ясны её контуры… Кроме того, я попросил, чтобы она послала мне SMS c какими-то инструкциями – как держать себя, ну, и всё такое… И она прислала сообщение через несколько минут.
- Да, вы получали сообщение, это тоже зарегистрировано. Не стёрли, надеюсь? Покажите.
Винсен высветил SMS на экранчике телефона, подал аппарат Менару. Тот приблизил глаза. «Он, значит, не особенно хорошо видит… почему же он тогда без очков?»
- Так. «Подтверждаем договорённость по поводу телеинтервью... завтра, в 20.00, у вас дома…» Дальше – ничего не значащие штампы… Сфотографируйте, Брюне, и приобщите к делу… Я догадываюсь, господин Винсен, почему вы попросили об этом сообщении, но всё же скажите и сами.
- Так тут тоже две причины, – развёл руками Андре. – Прежде всего, я отчаянно надеялся на успокоение, у меня теплилась надежда, что SMS придёт всё-таки с телестудии, и тогда – весело сообщаю семье эту новость, дети в восторге… отбираем лучшие фотографии, и я еду в аптеку распечатывать их. У меня там цветной принтер, можно сделать размером в два фолио, это для съёмок было бы хорошо… Но пришло, увы, с того же сотового. Ну, а во-вторых – мне хотелось иметь на руках хоть что-то вещественное на случай, если всё-таки в полицию… Я уже тогда планировал, что с утра начну дозваниваться на детский канал, а если часов до двенадцати не дозвонюсь, то поеду туда. То есть, так или иначе – выясню, действительно ли там готовят это самое мероприятие… И если окажется, что нет, - вот тогда в отделение…
 
-23-
В это время зазвонил домашний телефон. Луиза встала, Андре вопросительно взглянул на комиссара… «Можете ответить сами, если хотите, я подожду» - сказал тот понимающим тоном. Винсен взял трубку.
- Алло… А, добрый вечер, мадам Дюран… Да, спасибо, что позвонили, извините, что мы сами не успели… Понимаете, мы его и старшую сестру отвезли в Париж, к моей тёте, на несколько дней – у нас тут непредвиденные обстоятельства… Нет, что вы, просто у нас электрическая сеть полетела, мы должны делать срочный ремонт, усиливать мощность, и провода менять… - Он глянул на Менара, слегка отвёл кисть левой руки и качнул головой - жест, означающий «вот об этом я и говорил…» - Дело в том что тут будут обнажённые провода, розетки, мы не можем всё время за детьми следить, это опасно… Мы сами, может быть, у моих родителей будем частично…
Взглянул на жену, в её глазах уловил беспокойство, она «сигналила» ему… «Он явно хотел, – мелькнуло в мыслях, - чтобы именно я подошёл к телефону, а не Луиза. Почему? Хочет понаблюдать… а что тут можно услышать… или увидеть? Но его просто интересует всё, связанное с моими телефонными разговорами, он, возможно, что-то надеется нащупать… А что, если… точно! Я ни в коем случае не должен сейчас проверять, отсоединилось ли! Ни в коем случае не сделать это, у меня это дошло до автоматизма… Контролировать свои движения!..»
- Да, мадам Дюран, наверное, не раньше вторника. Жалко, но что тут поделать… Ещё раз спасибо за заботу… Всего доброго.
Боковым зрением видя, что Менар смотрит на его движения, спокойно положил и оставил на месте трубку.
- Воспитательница нашего сына. Спрашивает, почему он не приходит в садик… Нам надо будет потом позвонить ещё классной руководительнице дочки…
- Понятно, – отозвался Менар. – Продолжайте. Итак, вы получили это сообщение, и…
Теперь Винсен вступал в очень сложную фазу: он должен был объяснить логику своих ночных действий. Да, конечно, всё продумано, но то, что он был ночью в аптеке, не может не настораживать следователя. «Не ошибка ли, что я не попытался это скрыть?.. Нет, нельзя было рисковать, могли видеть освещённые окна…»
- Теперь, – сказал он, стараясь избегать нервозной сбивчивости, - я оказался на длительное время – самое меньшее до утра, когда можно было начать дозваниваться на студию, - в полной неопределённости. То ли мы в смертельной опасности, то ли к нам действительно хотят приехать с телеканала. Я обнадёживал себя, надеялся на второе, и, по логике вещей, это казалось более вероятным. Решил, естественно, пока не узнаю правду, ни Луизе, ни детям ничего не говорить…
Он приостановился, ожидая вопроса, но комиссар кивнул – «продолжайте».
- И решил взять два диснейлэндовских диска и съездить в аптеку, распечатать штук двадцать фотографий, чтобы нам было что показать, если… если и в самом деле подтвердится, что будет интервью…
- Постойте, – прервал комиссар – Вы мельком упоминали уже об этом, но поясните ещё раз: почему именно в аптеке надо было это делать, и почему именно тогда – вечером, ночью? – Голос его звучал сейчас, казалось, более жёстко. Винсен почувствовал себя неуютно. Он мобилизовался сейчас предельно, стараясь не смотреть на Луизу, - она, наверное, тоже уловила этот тон, она очень волнуется, не надо сейчас переглядываться с ней, это только усугубит…
-  Но в аптеке же у меня цветной принтер. А «живые» фотографии мы до сих пор сделать не удосужились, сейчас же в основном на компьютере смотрят… И там можно распечатать размером в два фолио… Луиза, покажи, – обернулся он к ней… да, пускай она хоть на минутку зайдёт в спальню, чтобы взять эти листы… пусть хоть минутку побудет не на виду, ей нужен этот «тайм-аут»… - А для съёмок лучше же, если крупное изображение… И это кропотливое дело – отбирать лучшие… это надо посидеть, время нужно. У нас ведь снимков-то этих – больше ста… я могу показать диски… впрочем, я их оставил там, в аптеке, забыл взять… Но вы же и туда поедете, там и покажу… 
Луиза принесла пачку распечаток, дала комиссару, Менар передал их Брюне, тот же, в свою очередь, протянул сидевшей поодаль женщине. Луиза села вновь, он всё-таки поймал её взгляд… кажется, она хочет спрятать от него своё волнение, чтобы не было у него дополнительных причин нервничать…
Снимки вернули Луизе. Комиссар сделал Винсену знак рукой – «дальше».
- Это не из-за денег, – самолюбиво подчеркнул Андре. – Но если бы распечатывать в каком-то фотоателье, то всё равно надо было бы отобрать фотографии заранее. Нельзя же там просматривать всё на виду у незнакомых людей, да и занимать компьютер на столько времени… Но и отобрав заранее – всё равно будешь бояться потом - вдруг они не то, что помечено, распечатают… стоять надо над ними… сам раздражаешься, их раздражаешь… - Такое у него действительно случалось в прошлом, и эти фразы прозвучали уверенно и естественно. – Вот я и предпочёл сделать всё это в аптеке, будучи один, имея возможность сосредоточиться и не спешить.
«Нормально» – мысленно подбодрил он себя, глядя на комиссара, чуть кивнувшего – спокойно, без выражения иронии и скептицизма на лице.
- Так, господин Винсен… А отбирали вы эти фотографии – дома или уже в аптеке?
- В аптеке. Дома я не решился этим заниматься. Луиза и дети увидели бы, начали бы весело крутить, просматривать, вспоминать…  Как бы я им объяснил, что мне вдруг, срочно, надо заниматься этим отбором? Для чего?..
- А на следующий день нельзя было это сделать? – спросил Менар. Его тон был всё ещё капельку жёстким, хотя жёсткость эта не достигала той грани, за которой могла бы ощущаться недоброжелательность.
- Нет, – Винсен пожал плечами, - об этом и думать было нечего. Мне, во первых, предстоял суматошный день, я ведь, помимо прочего, и к тому готовился, что придётся ехать на телестудию… В этих обстоятельствах я вообще не пошёл бы на работу, если бы только мог; но я не мог, у меня назначены были две консультации на утренние часы, нельзя уже было отменить… другое дело, что где-то к двенадцати я собирался уехать, но не раньше. К тому же в рабочее время, даже в спокойный день… Понятно, что все люди делают иногда свои личные дела во время работы, но я не мог бы погрузиться на час в эти свои снимки, да ещё так, чтобы не отвлекали…
- Ладно, а после работы? Если бы выяснилось, что интервью – правда? Вы тогда могли бы этим заниматься уже в совершенно ином настроении.
- После работы? Но я заканчиваю обычно в пять, кроме коротких дней, а среда – не короткий. Даже если бы я, допустим, дозвонился ещё утром до телестудии и услышал бы подтверждение насчёт интервью, - как бы я стал на рабочем месте и в рабочее время всё это проделывать? Это выглядело бы нелепо, даже если бы я формально взял пол-выходного… Мне так или иначе пришлось бы ждать пяти вечера... И получилось бы второпях… И мне же ещё надо было бы успеть Луизе и детям сообщить, а я стал бы возиться с дисками вместо этого… А когда, если так, в порядок себя приводить?..
- Да, всё это звучит логично, – сказал комиссар, на этот раз довольно понимающим тоном, и вновь кивнул. «Всё очень складно получилось» - опять мысленно похвалил себя Андре… - Знаете, расскажите-ка мне, кстати, ваш обычный распорядок: рабочие часы, и кто детей отводит, забирает… И ваш распорядок, и супруги.
Это, подумалось Винсену, тоже не плохо. Это им нужны фоновые данные, подвоха здесь быть не должно. И сейчас можно отдохнуть чуток в успокаивающем лоне обычного, милого, житейского…
- Я сам работаю с восьми до пяти, в короткие дни – вторник и четверг, - до трёх. Луиза обычно в утреннюю смену, с девяти до двух, ездит туда и обратно подвозкой. Иногда в послеполуденную, с двух до семи, но не часто, поскольку Пьер у нас ещё маленький, с этим считаются… Дочку, Жюстин, отвожу в школу я на машине, перед работой, Пьера в садик отводит Луиза. На Пьера у нас оформлена продлёнка… в смысле, оплачена… но мы ею только частично пользуемся, обычно его забирает, в пол-четвёртого, Луиза. Если же она во вторую смену, то забираю я: или тоже в три тридцать, или после пяти - вот на эти случаи она в основном и нужна… Что касается Жюстин, ей одиннадцать, она возвращается домой сама - да тут и недалеко, - и в те дни, когда я до пяти, а Луиза до семи, сама разогревает себе еду. Кроме того, часто приезжает бабушка, моя мама…
- Ясно, – сказал Менар. – Так, значит, вчера у вас день был, по расписанию, не короткий… А у мадам Винсен?
- Я должна была как раз вчера выходить в послеполуденные часы, – сказала Луиза, - но мы решили, что я останусь дома, и дети тоже… Андре же мне всё ночью рассказал…
- А почему, собственно? – без нажима, просто как бы с любопытством, спросил комиссар. –  Ваша супруга – понятно, она не могла быть вне дома до половины восьмого; ну, а дети? Они-то ещё в дневное время закончили бы школу и садик…Ведь вы опасались того, что, допустим, кем-то планировалось на восемь вечера, но не раньше.
- Да, конечно, – ответил Винсен, - но в этой ситуации мы понимали, что будем чувствовать себя спокойнее, если дети всё-таки никуда из дома в этот день выходить не будут. А если они, то и Луиза, естественно, должна остаться с ними… Тут не то чтобы рациональные соображения, но… мало ли что… А мне предстояли вероятные разъезды – у меня-то лично не было выхода… и хотелось, по крайней мере, знать, что они в это время дома…
- Ясно, – повторил комиссар. – Двинемся дальше. Вы решили ехать в аптеку. Когда вы поехали? Что сказали жене?
«В первый раз – жене, а не супруге. Несмотря на строгость тона - не так официально-отстранённо… Он как бы входит в ситуацию… в конце концов, он тоже человек и не может не сочувствовать людям, попавшим без вины в переплёт…»
- Луизе я сказал, что должен съездить и проверить отчётность перед окружной ревизией, которая действительно будет вскоре. Что должен сделать это в спокойной обстановке, когда тихо и не отвлекают; что я хочу скинуть это с плеч, а в следующие дни будут решающие теннисные матчи – ночью, из Нью-Йорка же транслируют, - и мне хочется смотреть… так что, дескать, лучше сейчас, а перед играми буду, дескать, высыпаться… Перед тем, как поехать, я предупредил её – никому ни под каким видом дверь не открывать… Тоже на всякий случай… Но это её, конечно, насторожило, она стала беспокоиться… а потом, ночью, вытянула из меня, настойчиво выспрашивая, правду…
- Да, – подтвердила Луиза, - он категорически запретил мне открывать кому бы то ни было, даже если скажут – полиция… Рассказал жуткую историю о какой-то банде, орудующей здесь неподалёку, о некоей старушке, которую кислотой облили… Меня это и навело на тревожные мысли.
- Но когда же вы поехали туда? – вновь спросил Менар.
- В пол-одиннадцатого примерно. – Винсен сдвинул свой приезд в аптеку на час назад, но опасным это ему не казалось: едва ли будут опрашивать жильцов смежных с аптекой домов, с которого часа в ней зажёгся свет… И отъезд оттуда он сдвинет аналогично, тут риск минимальный… - Я посидел в гостиной с детьми, с Луизой. На самом деле мне хотелось по возможности скорее уехать. Мне хотелось поскорее остаться наедине с собой. Перед близкими я вынужден был изображать нормальное настроение, но мне это удавалось плохо.
- Да, я чувствовала - с ним что-то не так, – сказала Луиза. – Он был очень напряжён, смотрел как-то печально, что ли… Я себя, правда, убеждала, что мне просто кажется, но всё-таки думала – почему он так подчёркнуто запрещает открывать дверь, почему вдруг боится так…всё ли он мне рассказал?..
Комиссар очередной раз вписал что-то в свой мини-блокнотик.
- Ну, и сколько же вы пробыли там, в аптеке?
- Где-то два с половиной часа, – сказал Винсен. – Сначала я действительно просмотрел отчётность. Мне в принципе надо было отвлечься на что-нибудь. Я вообще, когда у меня нервное состояние, должен чем-то себя занять, чтобы не зацикливаться на страхе, на стрессе… И я в самом деле смог отчасти отключиться за этой работой. Ну, а потом начал просматривать фотографии и постепенно распечатывать отобранное. Тоже довольно методично, несмотря на своё настроение. Где-то около часу закончил, поехал домой… ну, вот тогда и упал, и ударил руку, об этом я уже рассказывал. 
Комиссар, как бы в раздумьи, пошевелил пальцами. Повернулся к сидевшим на другом краю дивана «сержанту» Клемену и женщине - мадам Симоне. – Рене, Натали, вы можете приступать к осмотру квартиры. По третьей форме. Мадам Винсен, покажите, пожалуйста, где у вас… впрочем, знаете что, не надо, они сами разберутся. Это займёт не больше двадцати минут, – добавил он Луизе, - и не будет, поверьте, ни малейшего беспорядка.
«По третьей форме? – подумал Андре. – Что бы это означало? Максимальную или минимальную степень тщательности обыска? Наверное, минимальную, если двадцати минут хватит… А может, он велел им на что-то конкретное обращать особое внимание?.. Да зачем им это вообще? Они ведь понимают, что не найдут у нас ни оружия, ни наркотиков… Обувь, одежда? Следы крови? Но только моей тогда, а я и не скрывал, что ободрал руку… да и выстирано всё… А что, если обыск – для вида, а главная цель – подложить прослушивающие устройства?..»
Клемен прошёл в кабинет, женщина – в спальню.
- Далее, - распорядился Менар, - передайте, пожалуйста, господину Брюне на несколько минут ваши сотовые телефоны, он просмотрит историю их работы.
- Вот, возьмите, - Винсен отдал «шахматисту» оба аппарата, свой и Луизы, - там только звонки и фотографии, интернетом телефонным мы не пользуемся.
- И у вас ведь ещё один компьютер есть, я краем глаза видел, - сказал Брюне. – Извините, но я с него тоже должен снять историю.
- Да, пожалуйста, - Луиза зажгла свет в приоткрытой комнате Жюстин. – Это компьютер нашей дочки. – Брюне прошёл туда с обоими телефонами, сел за компьютерный столик.
- Господин Винсен, – сказал комиссар, глядя на Андре пристально, строгим - на этот раз даже отчасти суровым, - тоном. – Вопрос не из приятных, но я вынужден его задать. – И опять сжалось сердце, и в теле ощутились некие пружины… «чем же, чем же он сейчас огорошит?..» – Не казалось ли вам, что, уезжая тогда, на ночь глядя, и оставляя дома жену и детей, ничего не знавших, вы подвергаете их опасности?.. Подождите, мадам Винсен, - остановил он хотевшую вмешаться Луизу.
«Обидно… это – удар… но - чисто психологический…»
- Представьте, нет, – ответил Андре, позволив себе на этот раз ощутимо выразить своим тоном обиду. – Я оставил их под защитой очень надёжного замка, через окно сюда не влезешь – второй этаж. К тому же мы всегда запираем ещё и на задвижку. К нам никто не смог бы вломиться прежде чем приехала бы полиция. Я опасался их пребывания на следующий день вне дома – да, мало ли что… это было бы, скажем так, менее контролируемо… но здесь – дело совсем другое. Я не рисковал жизнями близких, господин комиссар, - добавил он всё ещё с некоторой обидой в голосе. – Беспечность в этом отношении в число моих недостатков не входит.
- И потом, – всё-таки не удержалась Луиза, - он же запретил мне открывать кому бы то ни было! Если он кого-то и подвергал опасности, то только себя! Он поехал один, в темень… он мог думать, что за ним следят!.. Я ещё подумала, Андре… ты, конечно, не признаешься… но я подумала потом, когда ты уже рассказал… подумала – может быть, ты специально как бы подставлял себя, думая, что если ОНИ… что… Господи… что, выстрелив в тебя, они оставят нас в покое, решат, что незачем… Ты и в письме своём это написал…
«Неужели она действительно так думает, искренне? Не было ли у меня ещё и этой мысли… полуосознанной?.. Не знаю… Когда я ей писал – позавчера уже, - у меня мелькнуло вообще-то – почему тогда не зашёл к Бланшару на кофе, не увёл от своего гнезда?.. Но не слишком ли большую жертвенность ты во мне предполагаешь?..»
- Не мог я так думать, Луиза, – возразил он ей вслух. – Я не предатель, но и не герой. Я прекрасно понимал, что мне тоже в те моменты ничто не угрожало. Откуда ОНИ могли знать, что я куда-то выйду из дома вечером? Чересчур призрачные шансы ловили бы они, следя за нашим домом в те часы…
Комиссар выслушал всё это с интересом, не выказав раздражения тем, что Луиза всё-таки вклинилась в разговор. Опять сделал пометку в блокноте. Из комнат доносился негромкий стук открываемых - видимо, достаточно аккуратно, - ящичков, и слышалось приглушённое шуршание перебираемых бумаг. 
«Они действительно обыскивают… Или притворяются, что обыскивают?.. Вот под эти звуки и подложат так же аккуратно микроаппаратики… Ладно, что ж… А что он записывает, понять бы?..»
- Хорошо, – сказал, выдержав краткую паузу, комиссар, - но вы всё-таки, видимо, беспокоились о том, что происходит дома. Вы звонили из аптеки домой.
- Да, позвонил, как раз начиная просматривать диски. Но я не боялся никаких происшествий, я хотел убедиться, что Луиза не очень встревожена… она ведь чувствовала моё состояние… Ну, и убедился, к сожалению, в противоположном. Она была очень взволнована, спрашивала, что у меня на самом деле случилось…
- Ну, естественно, после твоего рассказа о старушке, после этих предупреждений, после того, что ты за чаем сидел невесёлый какой-то… - вставила Луиза.
- Ну, так вот, она спрашивала, что случилось… Даже думала, может, быть, разбудить дочку, чтобы приглядела за спящим малышом, и прийти ко мне, помочь… Мне стоило усилий её хоть отчасти успокоить. Ну, она в конце концов обещала никуда не ходить… Велел ей принять снотворное…
Комиссар сделал очередную пометку.
- … Но когда приехал, она проснулась… услышала шум воды, увидела, что у меня рука в крови, думала, что я дрался с кем-то… в общем, вытрясла правду. И тогда мы почти не спали уже, обсуждали - что же нам делать?
- Расскажите подробно, ЧТО вы обсуждали и к каким решениям пришли, – очень спокойным, нейтральным тоном сказал комиссар.
- Сначала Луизе понадобилось время, чтобы осмыслить всё это, она была, естественно, в ужасе, – ответил Андре. Здесь он чувствовал себя довольно уверенно, он продумал и «отточил» по дороге из Парижа в том числе и этот фрагмент лжи с отдельными вкраплениями правды, и это, подобно всему остальному, они успели обсудить с Луизой. – Мне всё-таки удалось убедить её, что страхи наши, вполне вероятно, не имеют под собой реальной почвы. Вообще если бы нам действительно предложили такое интервью, она ради детей согласилась бы – мы уже говорили об этом, - но сама была бы смущена и растеряна: она застенчива и в принципе не любит таких вещей…
- Постойте минутку, – прервал Менар. – Но ведь вы, мадам Винсен, профессиональный экскурсовод, вы должны всё время вести за собой целые группы незнакомых людей, показывая, рассказывая, отвечая на вопросы. Как же это увязывается с активным нежеланием «представать перед публикой»?
Луиза улыбнулась, вопрос пришёлся ей по душе.
- Это совершенно другое дело. Во-первых, вести конкретную экскурсионную группу меня назначают, контакт с ней не обусловлен ни моей инициативой, ни даже моим выбором, я не «навязываю» ни себя – именно им, ни им – именно себя. Тут психологически намного менее «обязывающая» ситуация. Во-вторых, экскурсанты – это люди, желающие познакомиться с достопримечательностью, а не со мной лично; в фокусе внимания не я сама, моя роль – «служебна». В-третьих, я ничего им не «предлагаю», а только даю им то, чего захотели они сами. Даю уверенно, потому что у меня уже теперь большой опыт, а к тому же я хорошо знаю литературный и исторический материал и готова к любым вопросам, в той или иной мере относящимся к тематике. Я много об этом думала, поэтому и формулирую так пунктуально, – ещё раз улыбнулась она. – В школе, например, я далеко не всегда решалась поднять руку и вызваться отвечать, но если меня спрашивали или вызывали к доске, – отвечала без всякой скованности. Это перекликается с тем, что я сейчас объяснила. Что касается интервью для телеканала, – в нём было бы нечто перекликающееся отчасти с саморекламой. Этого я действительно стараюсь избегать, да и Андре никогда не жаждал ничего подобного. Но ради детей – Андре впрочем, вам уже говорил, - конечно, не отказалась бы. А в ту ночь… тогда я думала, что начну прыгать от счастья, если окажется, что речь и в самом деле о телестудии…
«Молодец, Луиза! – подумал Винсен. – Но, опять же, зачем и это тоже ему понадобилось? Хочет по возможности глубоко нас изучить?..»
- Да, мадам Винсен, вы замечательно это обрисовали, – кивнул комиссар. – Продолжайте, извините, что перебил, – обратился он вновь к Андре.
«Впервые извинился… он становится более доброжелательным…»
- Так вот… на чём я остановился?.. Да, я сумел немножко успокоить её надеждой на то, что дозвонюсь до студии и там подтвердят… Или, в крайнем случае, съезжу туда; потом я адрес узнал…
- Да, вы заходили, под утро уже, на сайт детского канала и на «Google Maps», – вставил аппаратурщик-компьютерщик Брюне, войдя и отдавая Винсену мобильные телефоны. – А у вас нет навигатора GPS в машине?
- В машине – нет. Есть, правда, в сотовом телефоне, но я этой опцией не особенно умею пользоваться и от некоторых знакомых слышал, что навигатор этот, на поверку, подчас больше сбивает, чем ориентирует… Дальше мы с Луизой, – продолжал Винсен, вздохнув, - решили, что и она, и дети останутся дома. Ну, и на тот случай, если окажется, что это «интервью» – ловушка, - тут уже у нас не было вариантов, мы понимали, что тогда придётся обращаться в полицию… Если бы я поехал на студию, то выехал бы не позже двенадцати с лишним, – пояснил он, - дорога туда и обратно часа три, а там, даже со всеми проволочками, ожиданиями пробыл бы уж не больше часа. Таким образом, часам к четырём или к началу пятого был бы дома, Луизе позвонил бы заранее, чтобы она подготовилась сама и подготовила детей; и мы все, вчетвером, тогда поехали бы в участок. Я тогда рассказал бы о том сейфике, о звонке, предъявил бы SMS. Обосновал бы свои подозрения, надеясь, что если там, на островке, окопалась банда, то её схватят, а нам помогут защитить себя… спрятаться… от мести тех, с кем эти бандиты связаны и кому они дадут знать, кто их выдал… Чёткого представления о том, какие предписания мы получили бы, у меня нет, но это единственное, что нам в такой ситуации оставалось бы.
- Понятно, – сказал комиссар. – Но вы же не только об этом говорили всю ночь. Около пяти часов, с часу до шести. Расскажите подробнее. Вы тоже, мадам Винсен.
В его словах прозвучал элемент то ли недоверия, то ли желания удостовериться, но это не испугало ни Андре, ни Луизу, понимавших, что, так или иначе, находятся под подозрением.
- Да о чём мы только не говорили! – взволнованно ответила Луиза. – О том, что будет с детьми, если мы будем вынуждены куда-то бежать, о том, как будут они этим травмированы, напуганы на всю жизнь… и это в дополнение к тому, что опасность везде будет витать. И это после уютной, светлой, налаженной жизни! И дочка у нас – Андре уже рассказывал, - очень ранима, тревожна… И о том, насколько наши родители в опасности, уезжать ли им тоже или оставаться, а тогда – разлука… с нами, с внуками! И куда бежать, где устраиваться… у нас нет родственников в других странах… При том, что прятаться-то надо было бы поскорее…
«И ты тоже всё это прочувствовала, – подумал Винсен, - пропустила через своё воображение! Ты тоже душой своей побывала в этом параллельном мире, где я не подслушал разговор террористов… поэтому так живо и убедительно звучат твои слова!» Она действительно говорила даже ещё выразительнее и подробнее, чем было условлено между ними.
- И о том, – добавил он заранее заготовленное, - что, может быть, придётся пойти на фиктивный развод, чтобы Луиза и дети могли, скрывшись куда-то, жить под другой фамилией – под её девичьей, - а мне тоже куда-нибудь уехать и жить поблизости, но пока отдельно, и продавать здесь квартиру и машину через доверенное лицо… И о том, как детям весь этот ужас объяснять… Тут не на пять, тут на пятьдесят часов хватило бы о чём говорить…
- Хорошо, – секунд десять помолчав и обдумывая услышанное, сказал комиссар. – Но ещё вот что скажите, мадам Винсен: вы не упрекали вашего мужа за эту его роковую, скажем так, поездку по грибы? Дескать, сидел бы дома, не грозила бы нам сейчас опасность…
- Нет! – почти выкрикнула она. – Я не его, а себя начала укорять, потому, что ведь это я утром, чуть свет, проснувшись и видя, что он не спит, кофе пьёт, дала ему идею: поезжай, собери сыроежек… а он это любит, он и поехал… Я себя начала винить, но он меня резко осадил тогда – сказал: не смей казниться за слова и действия, результата которых не можешь предвидеть, – иначе сойдёшь с ума.
«Да, это я и в самом деле ей тогда… буквально отчеканил, тоном приказа… или запрета…»
- Ладно, - заключил комиссар. - Что касается этих ночных разговоров, вы дали достаточно чёткую картину. – Здесь прозвучало признание правдоподобия того, что он выслушал, но всё-таки без веры в безусловную фактическую правдивость их рассказа. – Ну, а теперь я спрошу вас вот о чём, господин Винсен. Почему вы не обратились в полицию заранее? Если не в воскресное утро, увидев этот так называемый «сейфик», то, по крайней мере, позавчера вечером, после этого звонка и уже имея на руках полученное вами телефонное сообщение. Ведь вы были очень встревожены, вам отчаянно хотелось обрести определённость. Полиция сумела бы проверить уже тогда подлинность этого якобы планируемого интервью. И проверить, что делается в этом сарае на речном островке. Почему же вы не захотели заявить? Чем перспектива обращения в полицию пугала вас – вы же сами признали это чуть раньше?
К этому вопросу, жёсткому более по сути, нежели по тону, Винсен был полностью готов и не только ожидал, но, можно сказать, предвкушал его.
- Объясню, – сказал он с непритворным азартным порывом.  – Объясню исчерпывающе. В воскресенье утром у меня ничего конкретного и не было, да я и успокоился быстро… А если бы я заявил, что одинокий пожилой человек нёс металлический чемоданчик и зазывал на кофе, от меня, самое вероятное, отмахнулись бы. Простите, конечно, мне не слишком-то удобно говорить это вам - вы сами работник полиции… Или – иной вариант, - я выставил бы себя на смех… Тогда мне это казалось самым вероятным.
Комиссар внимательно, не выказывая эмоциональной реакции, слушал.
- В любом случае, тогда, в воскресенье утром, я ещё не мог предъявить что-то хоть относительно конкретное, - продолжал Винсен. - Но ведь и позавчера вечером я не был ни в чём уверен, я ещё надеялся тогда, проведя, условно скажем, «расследование» своими силами – дозвонившись или съездив на студию, - убедиться, что никакого криминала нет, что действительно планируется интервью… А если бы это было так, то, поспешив бежать в полицию, я опять-таки оказался бы в глупом положении: всполошился из-за того, что мне что-то там померещилось… Кому захотелось бы так выглядеть, рассудите сами?.. И потом, ещё не факт, что ко мне отнеслись бы серьёзно. Что стали бы выяснять личные телефоны тех, кто заведует детским каналом, и звонить им, и спрашивать их – проводятся ли какие-то там мероприятия для популяризации «Диснейлэнда»… А что, если, прочитав этот SMS, очень культурный, кстати, по слогу, меня сочли бы просто-напросто параноиком?..
- Знаете, господин Винсен, - прервал его Менар, сделав рукой «останавливающий» жест, - в этом пункте я с вами согласен. В конце концов, в любом отделении вечером сидят не оперативники и не аналитики, а обычные дежурные, которые могут и не отнестись достаточно ответственно к тому, кто не предъявит что-то безусловное и очевидное. Да, в этом есть логика; вы решили обратиться в полицию лишь в том случае, если удостоверитесь, что вам грозит опасность. Правильно я вас понял? 
- Да. Я осознавал, что тогда прибегнуть к помощи полиции будет единственным выходом. Единственным, что даст хоть какой-то шанс на спасение - правда, достаточно призрачный. - Андре говорил сейчас очень решительно, он и не думал уклоняться от темы ненадёжности той защиты, которую мог бы дать ему и его семье закон; напротив,  акцентируя это, он предварял тем самым объяснение того, почему он «затаился» и не заявил даже точно узнав о том, что интервью – обман.
- Вот здесь, - сказал комиссар, - мы и подходим, вероятно, к тому, чем же всё-таки именно страшил вас этот шаг… шаг, который вы так и не сделали? Я уверен, опасность того что вы называете «глупым положением», - всё же не основное, что вас пугало.
- Да, - согласился Андре, - в первую очередь я думал, конечно же, не об этом. Я мысленно прокручивал перед собой – ещё тогда, вечером, - сценарий, согласно которому мои опасения имеют реальную основу. И думал: вот, дозваниваюсь я, предположим, утром или днём на телестудию, и отвечают мне там, что ни о каком интервью знать не знают… И вот тогда… тогда еду я срочно в отделение полиции. Да, конечно, теперь у меня есть нечто доказательное. И вот, допустим, отрядили бы оперативную группу, окружили бы островок, задержали бы этого… Бланшара. И – опять-таки допустим, - не только его: судя по тому, что взрывом были убиты пятеро, выглядит вероятным, что и часа за три до того там была целая группа… В самом лучшем случае – задержали бы всех, кто знал о нас… знал, что я видел Бланшара с этой упаковкой. Если и так – их взяли бы, судили бы. А свидетелем был бы – я! И даже если бы меня «засекретили» от широкой публики, - сами эти бандиты так или иначе понимали бы, из-за кого их повязали! И если бы даже их посадили пожизненно, они уж точно сумели бы дать знать оставшимся на воле сообщникам, кем сданы! Вы спросите – а что мне было терять…по этому сценарию? Согласен, нечего… И я, кстати, конечно, обратился бы, если бы не узнал о взрыве… из-за которого счёл возможным и дальше медлить… Я, если можно, чуть позже расскажу, что мне тогда подумалось… Я откладывал этот шаг, он меня ужасал, потому что, совершив его, я необратимо приговорил бы и себя, и близких своих к постоянной смертельной опасности. К постоянной угрозе мести со стороны криминальной группировки… Я надеялся, можно сказать, на некое чудо, которое позволит мне… нам… не засветиться действием! Скажу честно: я не верил, что законодательная и исполнительная власть могут по-настоящему надёжно защитить от структур, у которых – длинные руки, злая воля и решимость убивать не обинуясь… И я, кстати, читал о том, как была убита одна пожилая пара, предъявившая в полиции некий полученный женщиной SMS с криминальным оттенком… а оказалось, что пославшие его просто ошиблись номером… Вот из-за чего можно иногда погибнуть… Да, конечно, мы обратились бы в полицию, если бы иной возможности не оставалось: не вполне надёжная защита лучше полной беззащитности… Но пока можно было ещё тянуть, пока ещё было время, я не решался… Не решался сделать то, что чревато было бы местью, перед которой до смешного безобидными казались любые меры взыскания за неинформирование органов правопорядка…
Глаза Луизы говорили – «ты хорошо держишься, но не увлекайся…» Да, он высказался, может быть, чересчур экзальтированно, вплетая в вытканный им узор лжи свои истинные чувства; это не повредит, но – всё, хватит… Менар отбил по журнальному столику виртуозную маршевую дробь пятью пальцами.
- Да, господин Винсен, – медленно проговорил он, - понять вас можно. И историю про тот злополучный SMS я знаю. Кстати – вы сами это мельком упомянули, - даже дозвонившись до телестудии и узнав, что интервью не будет, вы всё же не поехали в полицию; но об этом и в самом деле лучше потом… Да, ни законодательная, ни исполнительная власть не совершенны, и вы осознавали, что и закон, и стоящие на его страже способны скорее и решительнее карать, настигать и пресекать, чем предотвращать ещё не содеянное. И не всегда эффективно защитят взывающего к ним. Ибо по самой природе своей не могут ужесточить меру наказания виновных, вплоть до их истребления, даже ради безопасности предназначавшихся ими в жертву – сколь бы ни была она священна с точки зрения человеческой нравственности. – Андре подумал, что комиссар говорит сейчас в стиле героев «Графа Монте-Кристо». – Да, господин Винсен, я понимаю, насколько уязвимой, насколько повисшей на волоске казалась вам в тот вечер жизнь ваших близких и ваша собственная. Вы ощущали себя невиновным, но безвинно обречённым и беззащитным – зная о страшном замысле, обрекавшем вас на гибель, но не имея под рукой спасительной чудодейственной кнопочки, нажатием на которую вы могли бы уничтожить всех злоумышлявших против вас и любимых вами.
Комиссар был и в самом деле, как подумалось Винсену поначалу, из тех людей, которых обычно не решаются перебивать. Андре иногда завидовал таким людям – сам-то он далеко не всегда и не со всеми умел говорить уверенно, так, чтобы слова «отпечатывались» подобно шагам шествующего к престолу короля. И эту свою речь Менар закончил, не сбив ни на йоту свои отчётливые, словно подводящие некий итог интонации, и в его сильном и ритмичном голосе почти растворился недоумевающий лепет Луизы: «Но он же не знал…» Она растерянно вымолвила это сразу вслед за фразой комиссара «ЗНАЯ о страшном замысле…». Но Андре, несколько расслабившийся было от этой выражавшей понимание и отчасти даже сопереживание речи, увидел её смятение и услышал её слова – и благодаря этому спохватился. «И правда, как же так?..! Зная!.. Он хочет поймать, он хочет слов – да, именно так и было… И я вот-вот сказал бы их… Нет, конечно, это не было бы уликой, но это выбило бы меня из колеи, лишило бы уверенности… он бы спросил – как же вы узнали?..  я стал бы испуганно и виновато защищаться – дескать, я вас слушал вначале внимательно, а потом машинально поддакивал… Осторожно надо с ним, он прощупывает и ловит… Он, может быть, и не желает нам зла, но ему ведь надо дознаться, докопаться…» Винсен подумал, что так бывает в шахматах. Делаются ходы пешками, скучные-прескучные, три-четыре таких, прежде чем откроется дорожка притаившемуся за этими пешками слону - и он стремительно сбивает ферзя… «Нет, ни в коем случае не поддаться на это…»
- Да я же и не знал тогда ещё ничего, – разводя руками, полуусмехнулся он, стараясь, чтобы голос его звучал взвешенно и рассудительно, не обнаруживая испуга. – Это я теперь знаю… это теперь «паззл», можно сказать, сложился… ещё вчера, впрочем… а тогда – в том-то и дело, что тогда я оказался перед развилкой вероятностей.
Луиза – не зная, чего ещё ожидать от Менара, - попыталась было опять вмешаться, но комиссар движением руки остановил её.
- Да, конечно, не зная, а опасаясь, я неточно выразился, – легко согласился он, опять закуривая. 
«Он устроил мне ловушку - подумал Андре, - но как же иначе? На его месте я делал бы то же самое. И это совсем не означает, что он хочет погубить нас. Да и если бы даже я сейчас машинально подтвердил, что ЗНАЛ, юридически весомой уликой это не было бы, и ему ли это не знать? Но он профессионал, ему хочется дознаться, и, наверное, не только по долгу службы… Его это, может быть, интересует само по себе, как сложная, интригующая загадка… И где же я читал про детектива, который, кажется… раскрыв дело, НЕ покарал, а отпустил… или даже не один раз… но ему важно было для самого себя уяснить… Нет, не Кристи, не Сименон…». Но Винсену было не до того, чтобы вспоминать прочитанное…
- Теперь паззл сложился окончательно, – повторил он, – Этот номер телефона… та, что говорила со мной тогда, получается, убита взрывом – там же была женщина, это передавали… Теперь ясно, что планировалось убить нас…
Комиссар кивнул молча. Луиза опять хотела что-то сказать, но Андре опередил её:
- И вот что, если так… Я медлил с этим вопросом, да и понимаю, в принципе, что секретной следственной бригаде вопросов не задают; но мы в этой истории не посторонние, а «предназначавшиеся к ликвидации». И для нас это дело более чем кровное… поэтому я и позволю себе всё-таки спросить – точно ли нам больше, теперь-то уже, ничто не грозит?
- Я отвечу, но скажите сначала – вы-то сами как полагаете? – тихо, как бы задумчиво произнёс Менар.
- Логически – выходит, что опасности больше нет. Во-первых, скрывать больше нечего, и нет смысла ликвидировать тех, кто «что-то видел». Во-вторых, все знавшие о нас, наверное, погибли… - Винсен замолчал, посчитав сказанное достаточным.
- Почему вы так считаете? Уточните, я хочу понять ход ваших мыслей, – попросил комиссар.
Андре опять заговорил с азартом, иногда поднимая вверх большой палец правой руки, как бы в ознаменование логических ходов.
- Этот Бланшар наткнулся тогда на меня, наверное, потому, что не принял каких-то мер предосторожности. За это его свои должны были бы, я думаю, жёстко наказать. С другой стороны, он, видимо, боялся, что я сообщу об увиденном и что его – да и всю ту их ячейку, которая здесь действовала, - арестуют; так что перед этой своей ячейкой ему пришлось открыться. Его могли, конечно, клясть на чём свет стоит, но я думаю… я надеюсь, что им не захотелось сообщать об этом своим вожакам, руководству банды, организации или как бы уж это ни называть… Потому что это всё-таки их общий, групповой провал, им бы всем досталось… И им было "выгодно"… убрать нас… - он видел, что при этих словах Луиза перекрестилась, - и замести след самостоятельно, так, чтобы избежать чьих бы то ни было нареканий. Поэтому я думаю… опять же, обнадёживаю себя… думаю, что наши имена остались секретом именно этой группы… А её, я думаю, всю, целиком, уничтожил этот взрыв. Могло ли их быть здесь больше – в маленьком, тихом городке?..
Комиссар вновь побарабанил по столу несколькими пальцами.
- Да, опять всё логично. Вы, наверное, много об этом думали; ну, это в вашей ситуации естественно. А скажите, Винсен, – спросил он вдруг, глубоко затянувшись, - вы верите в Бога? Или это чересчур личный вопрос?
-  Почему? Нормальный вопрос. Да, – охотно ответил Винсен, - мы, и я, и Луиза, верим в Бога, и уповаем на вечную жизнь, и ужасаемся атеистической мысли о том, что после смерти наступает небытие. Мы считаем, что есть и воздаяние, и возмездие, и промысел Божий… Мы крещены по католическому обряду, – добавил он, - хотя, если честно, многих формальностей не соблюдаем.
- Я потому спросил, – сказал комиссар, - что, если вы верите, то у вас имеются все основания возблагодарить Бога. Ибо опасность – и смертельная, - вашей семье действительно грозила, но теперь её – вы не напрасно надеетесь, – больше нет. Вы всё правильно рассудили. Не стану посвящать вас в подробности того, каким образом это установлено, но опасности для вас больше нет, – повторил он. Луиза ещё раз перекрестилась. – Да, мадам Винсен, это тот случай, когда вполне естественно произносить благодарственные молитвы.
- Спасибо вам от всей нашей семьи за этот ваш ответ, – промолвила она, вновь зажгла тонкую сигарету и пояснила, как бы оправдываясь: – Иногда хочется курить именно испытав чувство избавления.
Винсен вспомнил, как застал её тогда, ещё до свадьбы, прячущей что-то в сумочке, и как был счастлив, что это всего лишь сигареты, а не чьё-то письмо…
-24-
   В этот момент в гостиную вернулись обыскивающие. «Мы закончили, – сказал рыжеватый Клемен. – Только скажите, господин Винсен, где та обувь, в которой вы ходите за грибами».
- Сапоги? Они в багажнике машины, я их там оставляю, переобуваюсь и домой прихожу в чистых ботинках. Хотите сейчас? Я ключи дам, машина у дома…
- Нет, потом, мы же будем её осматривать. А другую пару вы не носите, ту, что в шкафу?
«Зачем он это спрашивает? – подумал Винсен испуганно. – Я же их и вымыл, и запылил…»
- Какие? – спросил он и привстал, чтобы пройти и глянуть – якобы вспомнить, о чём речь, - но Клемен показал ему те самые, побывавшие в деле, сапоги и, свернув, уложил в свой рюкзак, очевидно, предназначенный для вещей, забираемых на экспертизу. – А, эти? Я их, кажется, разок одевал, но они старые и очень проседают, в них быстро ходить невозможно.
- А в чём вы ездили тогда, ночью, в аптеку? – спросила Симоне.
- Это всё постирано, висит на балконе. Фуфайка и джинсы. А ботинки – вот эти, у двери, – он показал. – Я ходил в них и вчера, и сегодня.
- Всё это соберите, пожалуйста, мы должны будем взять и одежду, и обувь для экспертизы, - сказала Симоне, и Луиза пошла на балкон снимать выстиранное.  – Если что-то не успело просохнуть, у меня есть пакеты из плотного полиэтилена. И сапоги из машины тоже возьмём, и несколько сумок. – Винсен узнал выглядывавшую из рюкзака ТУ сумку. - Не беспокойтесь, ваше имя, кроме нас, никто не узнает, на пакете с вашими вещами будет значиться только номер следствия. А возвратит кто-то из нас лично.
«Зачем бы это? - подумал Винсен. – Ботинки на гладкой подошве, да и по Парижу я в них ходил. А одежда, они должны понимать, сразу пошла в стирку из-за того, что на ней могла быть кровь от ранок на руке… Ладно, наверное, им просто для порядка нужно… А на сапогах и на сумке ничего не обнаружат, я же их пылесосил».
- Так вот, – сказал комиссар, возвращаясь к прерванной теме, - опасаться за свою жизнь вам больше нет оснований. Ваши дети могут приезжать из Парижа хоть завтра. И им, и всем остальным можете сказать, что большой ремонт, оказывается, не понадобился. Ну, вы уж сообразите, наверное, вызвать электрика и попросить его чуть усилить мощность сети, что-то там подкрутив слегка на щитке… для пущего правдоподобия… да вы же и сами говорили, что собираетесь, – чуть усмехнулся он.
- Да, так и сделаем, – сказал Андре.
- Только я вынужден вам сказать, – продолжал Менар, обращаясь к нему, - что вы лично на определённый период времени – точно не могу сказать, сколько он продлится, это зависит от хода следствия, - не сможете выезжать за пределы департамента. Сожалею, но это так, – добавил он веским, не допускающим возражения тоном.
Винсен развёл руками, как бы покоряясь неизбежности, но секунды через две обеспокоенно спросил:
- Но получается тогда, что не только ваша группа знает обо мне… не только вы четверо? В местное отделение, значит, будет сообщено, что на меня налагаются ограничения… а вы же говорили, что там ничего не знают, что расследование секретное…
- Никто, кроме нас четверых, знать не будет, – успокоил его комиссар. – Клемен или Брюне смогут, если понадобится, проверить, где вы находитесь. 
- Ясно. Спасибо. Нам, естественно, очень не хотелось бы, чтобы ещё кто-то знал, – сказал Винсен. - Выходит, к родителям моим можно, это недалеко… - И, чуть помявшись, добавил. – Единственно вот что: можно мне будет съездить в Париж за детьми? Луиза не водит сама на такие расстояния… это для их безопасности.
- Да, – сказал комиссар. – Перед этим дайте сообщение на этот телефон, – он выдернул листик из своего блокнотика, написал номер.  -  Это мой личный. Тогда сможете съездить. 
- Спасибо, – опять сказал Андре, вполне искренне… - Я позвоню, если решу ехать сам. Может так получиться, правда, что за ними захотят поехать мои родители… тогда это не понадобится.
- Кстати, господин Винсен, я вижу, что вы не только наш приход, но и эти санкции принимаете без малейшего удивления.
- Конечно, – просто и спокойно ответил Андре. – Я понимал, что к нам придут и что будет расследование – не связан ли я тем или иным образом с этим взрывом. Именно нас он избавил от грозившей опасности, и я заведую аптекой, где химическая лаборатория. – Он развёл руками…
- И снаряд был «кустарный», – подхватил комиссар. – Ну, хорошо, - он сделал ладонью «отсекающее» движение в воздухе, переключаясь на другое, - расскажите теперь о том, как провели следующий – то есть вчерашний, - день.
- Вчерашний день? – Винсен легко вернулся к изложению событий. – Мы очень рано встали… мы же и не спали фактически… Я рано уехал на работу, ещё до восьми. Детей оставили дома, Луиза тоже осталась. Детям объяснили это тем, что у Пьера лёгкий кашель, что вируса боимся, а Жюстин – она же с ним рядом всё время, так и ей на всякий случай не стоит в школу идти… Мы места себе не находили, ждали восьми, когда можно будет начать звонить на телеканал. Решили, что Луиза тоже будет дозваниваться – ловить моменты, когда дети у телевизора, у компьютера…
- Да, господин Винсен, звонки на детский канал из вашего дома тоже были, можете не пояснять.
- Ну, я в аптеке, чтобы скоротать время, две реакции провёл, несложные, для дискуссии своей на форуме, а потом…
- Подождите, – прервал комиссар. – Что это за реакции, почему вам понадобилось именно тогда утром?
- Мне не надо было ИМЕННО утром. Но я просто хотел чем-то себя занять, отвлечься, чтобы не смотреть всё время на часы – когда уже восемь!.. А реакции… это опыты с бромидом натрия и салициловой кислотой. У меня дискуссия на химическом форуме насчёт техники безопасности работы с некоторыми веществами… я напишу данные этого форума? – Винсен вопросительно взглянул на комиссара, тот молча кивнул. Брюне дал листок; написав на нём название форума, ветки, свой ник и пароль, Андре продолжал: - Потом пришли мои ассистентки, начался обычный рабочий день. Я каждые минут десять-пятнадцать звонил на студию, но пробиться не удавалось. Около девяти давал консультацию одному пенсионеру и должен был отпустить ему лекарства, но… насчёт одного из них я с ним договорился, что съезжу в окружную больницу, получу совсем новый препарат и завезу ему прямо домой… поскольку те, что были у нас в наличии, в срок годности укладывались, но были всё-таки староваты. Если сказать совсем честно, – пояснил он, не дожидаясь вопроса, - это был в значительной степени предлог. Мне хотелось на некоторое время вырваться и побыть наедине с собой, а то неудобно было, находясь на работе, всё время куда-то названивать. Я там заведующий, так мне тем более неловко… И машину к тому же хотелось помыть, она же, я вам говорил, и в самом деле оказалась вся заляпана этими самыми ягодами… Это я, правда, и потом бы успел, но главное – хотелось иметь возможность звонить, не будучи на виду у окружающих.
Выдав главную причину вчерашней утренней поездки – необходимость наведаться на автомоечную станцию, где он на самом деле смывал следы своих ночных действий, - за второстепенную, он перевёл дух, взял сигарету, прикурил, затянулся и продолжал:
- Поскольку была возможность, я всё-таки сначала помыл машину, потом поехал уже в больницу. Периодически заезжал на обочину, звонил на студию. Нарывался каждый раз на автоматический распределитель. На обратном пути – то же самое. Доставив этому человеку лекарство, я приехал назад в аптеку и вот там-то сразу и узнал про взрыв. – Винсен остановился, глубоко вздохнул…
- Так, – сказал комиссар. – Только там и узнали. А вы радио в машине не слушаете?
- Обычно нет. Тем более тогда – мне не до радио было… Так вот, мне сказала наша горничная - мафия, дескать, в лесу взорвала некий домик… Меня это ошарашило, мелькнуло, что, может быть, это связано… но мне трудно было сразу собраться с мыслями… Потом, когда одна из девушек, из ассистенток моих, рассказала более подробно, я всё понял… Это, собственно, она увидела на интернетной ленте…
- И что вы тогда подумали, почувствовали? Постарайтесь воспроизвести по возможности тщательно, – сказал комиссар.
-  Тщательно? – с несколько озадаченным видом переспросил Винсен. – Дайте мне чуть-чуть подумать… Да, пожалуй, так: я испытал тогда одновременно огромный страх, но и огромную радость. Страх – потому, что теперь уже наверняка знал: там, на речке, было нечто крайне опасное. Это уже не было чем-то гипотетическим, это стало реальностью, подтвердившейся и практически неоспоримой. Радость же была оттого, что я подумал: этот взрыв, очень возможно, развязывает нас полностью и окончательно с той опасностью, которая – я уже мало в этом сомневался, - над нами нависала. Я услышал, что погибших пятеро, и подумал – да я вам и высказывал уже это соображение, - что едва ли, если так, хоть кто-то из знавших о нас остался жив… Во мне вспыхнула надежда – всё, опасность миновала сама… И я уже тогда, именно поэтому, решил, что в полицию мы обращаться не будем… зачем светиться по собственной инициативе… даже если я узнаю на телестудии – дозвонившись или съездив, - что интервью липовое… В принципе, я уже был почти уверен, что оно липовое. Но всё-таки опять, через несколько минут, позвонил на телеканал; и получилось так, что именно в этот раз пробился туда. Поговорил с одной женщиной, и она мне вполне ответственно сказала – никаких популяризаций Диснейлэнда они не планировали… Тогда уж я непреложно уверился: да, нас хотели уничтожить из-за того, что я видел эту металлическую упаковку. Опять жуткий страх резанул: материализация угрозы – так бы я это назвал… Но – и ликование: они – наверное, все, знавшие о нас, - убиты, да и в любом случае никому больше нет смысла покушаться на наши жизни, потому что тайник этот, так или иначе, уже обнаружен…
- Ясно, – сказал Менар. – Ну, и что вы делали дальше?
- Ну, во-первых, дал несколько звонков на мобильный телефон той, что звонила мне накануне. Даже много звонков… Вы мне говорили – четырнадцать; ну, так, наверное, я тогда раз девять-десять позвонил, ну, и потом несколько раз уже из дома… Я хотел увериться, что она уже никогда не сможет ответить. Если бы вдруг, паче чаяния, ответила, - сказал бы что-то типа «Не фотографируйте часто мою жену, она стесняется…» Правда, даже и тогда я считал бы, что угрозы нам сколько-нибудь реальной уже нет, потому что, опять же, уже не имело значения, что я видел тот сейфик… Но я очень надеялся, что её, и никого из тех, кто о нас знал, нет в живых, – с искренним ожесточением сказал Винсен.
-  Получается, – слегка усмехнувшись, произнёс комиссар, – что, будь у вас под рукой позавчера вечером та упомянутая мной чудодейственная кнопочка, с помощью которой вы могли бы истребить всех злоумышляющих против вас, - вы без колебаний нажали бы на неё?
- Конечно, – с ноткой азарта в голосе ответил Андре. – Если бы я уже тогда, вечером, точно знал об их замысле, то нажал бы, не испытывая ни малейших угрызений… Это враги! Легко рассуждать о гуманизме и о том, что надо «дать шанс» всякой твари; но это пока тебя лично – тем более ещё и родных твоих, - не задумали «убрать»… Другое дело, что тогда я подозревал, опасался, но знать – всё-таки не знал... Но если бы я стоял перед выбором – обезопасить ли своих близких наверняка… может быть, чрезмерной ценой… или, не нажав эту кнопочку, подвергнуть их риску, – я выбрал бы первое и ни за что не согласился бы на опасность для семьи… Я решаюсь высказать всё это откровенно, поскольку за мысли и, скажем так, за сослагательное наклонение ответственности не несу. Я понимаю, что после этих слов можно счесть меня не особенно нравственным человеком, но… вы спросили, я ответил.
Винсен видел по выражениям лиц помощников комиссара, что его ответ произвёл сильное впечатление. Луиза, пока он говорил, вроде бы готовилась что-то добавить, но пока смолчала – видимо, передумала.
- Нет, почему же, – сказал комиссар осторожно, как бы стараясь и не задеть, и не выразить одобрение услышанному. – Вы рассуждаете вполне нравственно, но у вас нравственные акцентуации – подчёркнуто личные и семейные. Да и у многих людей это так. И эти акцентуации не всегда совпадают с доминирующими в обществе идеологиями.
- Но в том-то и дело, – всё-таки вмешалась Луиза, - что тут не только гуманизм, наверное, побоку. В том, например, что «плевелам» надо дать расти вместе с пшеницей, едва ли можно убедить те конкретные колоски, жизни которых эти плевелы угрожают. И поверьте, господин комиссар, я получила христианское воспитание… И «мандарина» мы ни за что бы не убили – ни я, ни Андре…
- Какого «мандарина», мадам Винсен? – спросил Клемен.
- Это из Бальзака, - сказала она. – У него одному из героев задаётся вопрос: если бы он имел возможность, высказав пожелание – и так, чтобы никто не знал, чтобы ему не грозил земной суд, - убить тем самым некоего престарелого мандарина в Китае и ценой этого получить миллион, - решился бы он на это или нет.
- Любопытно, - засмеялся Брюне, - стоит читать классику…   
- В чём я лично тут не уверен, мадам Винсен, это в вашем «НИ ЗА ЧТО», - обозначив двумя пальцами кавычки, медленно проговорил комиссар. – Вполне возможно, вы тоже убили бы «мандарина» во имя того, что согласно вашей шкале ценностей… пусть, скажем, не «оправдывало» бы это, - он снова сделал знак, символизирующий кавычки, - но вынуждало бы вас к выбору между его жизнью и своей собственной. Не ради денег, конечно, но ради своего спасения. «Или он, или я… тем более – я и мои родные».
- Но это совершенно иное дело, - ответила Луиза. – Тут уже не «чистая совесть или нажива», а две чаши весов, и на обеих… на каждой из которых – долг спасти!  И можно ли ожидать от человека, чтобы такой выбор не был обусловлен любовью к тем, кто нам дорог?
Натали Симоне как-то очень понимающе кивнула.
- И я хотел бы, - горячо подхватил Винсен, – взглянуть на человека… особенно у которого есть близкие… и который на вопрос «свои или чужие» НЕ выбрал бы спасение тех, кого любит. Вообще на такого, который хоть сколько-нибудь колебался бы в подобном случае… Ну, и, положим, даже если только «лично я» или «кто-то», безразличный тебе… Кто может требовать: предпочти его, а не себя? Даже если он тоже ни в чём не виновен, - почему ИМЕННО Я должен идти на алтарь?..
- Да, разумеется, - вставил Менар тоном подчёркнутого согласия, - я имел в виду не только вас. В этом «ни за что» ни один человек ручаться за себя не может.
- Я понимаю, - продолжал Андре, увлёкшись, - вы можете спросить: а если бы, скажем, или чья-то верная гибель, или для тебя и близких – опасность? Дикий вопрос… Но уж если попытаться ответить, то… себя одного, может быть, и подвергнешь риску… но – не любимых своих! Одно дело жертвовать, другое – предавать…
- Всё это запредельные вопросы, - вставила вдруг Натали Симоне, – поскольку ни в одной из таких ситуаций перед вами не стоит ВРАГ. Такого «мандарина» вам не за что было бы к чему-то ПРИГОВАРИВАТЬ. А нажав, допустим, на ту кнопочку позавчера – если бы вы знали, ЧТО те пятеро вам готовят, - вы исполнили бы то, к чему их перед этим именно «приговорили» бы. Зная – за что.
- Да, Натали, очень точно сформулировано, - отреагировал комиссар. – Да, господин Винсен, нашу гипотетическую кнопочку вы нажали бы, зная не только «во имя чего», но и «за что». Имея основания вынести пусть не санкционированный законом, пусть субъективный, но – «приговор». И – сами сказали, - сделали бы это без угрызений. – Он выжидательно посмотрел на Андре.
«Он называет теперь своих людей по именам… - подумал Винсен. - И сейчас, и когда велел обыск начинать… Менее формально, чем раньше… ну, и разговор этот весь тоже…» Его ободряло, обнадёживало это «оттаивание» тона пришедших – и между собой, и по отношению к нему и Луизе, - от первоначальной официальности. Андре понимал, что комиссар Менар продолжает доискиваться, нащупывать информацию, но теперь с его стороны – да и у троих остальных, - всё более явственно чувствовался уже не только служебный, но и бескорыстный человеческий интерес к душевному состоянию людей, попавших ни за что ни про что в смертельную опасность. Сочувствующий интерес, испытывая который не наденешь на человека – пусть и подозревая его, - наручники, не скомандуешь «Живо, с вещами!»   
- Без малейших угрызений. Я помню, что говорил, - всё тем же азартным тоном ответил он. – Без угрызений и колебаний, поскольку – правильно мадам Симоне сказала, - это враги, ИХ я именно «приговорил» бы. И меня не тяготит, что в реальности я радовался их гибели.
- Так, - подытожил комиссар. – Ну, двинемся дальше. Вы были в состоянии страха, смешанного с горячим упованием на то, что опасность позади. И, видимо, вскоре поехали домой?..   
- Да, я решил поехать домой. Я и до этого планировал взять пол-выходного – мало ли, пришлось бы ехать на студию… Ехать-то мне было уже незачем, но и работать я в этом состоянии уже не мог. Из аптеки я вышел примерно часам к двенадцати. Луизе решил не звонить, не сообщать ни о том, что говорил с телестудией, ни о взрыве: зачем ей стрессы по телефону, лучше всё дома рассказать и поговорить детально. Новости она не слушает, а что дозвонится до канала сама, вероятность была ничтожна…
- Поехали домой сразу?
- Нет, не совсем сразу. – Нет смысла врать, подумал Винсен. – Перед этим зашёл в кафе. Мне хотелось как-то всё обдумать… взбодриться…  может быть, отметить наедине с собой эту надежду на избавление… Правда, наедине не получилось, я встретил знакомого.
-  Знакомого? А кого именно?
- Его имя Мишель Рамбо, он корреспондент окружной газеты. Мы познакомились на одном семинаре, полгода назад. Так уж совпало, что он как раз с места взрыва приехал в город, и об этом, соответственно, разговор тоже был. – Винсен пересказал некоторые моменты, стараясь не акцентировать то, что обсуждалось в конце разговора. – Потом, расставшись с ним, я поехал уже домой. Сказал Луизе, что есть важные новости; мы включили детям длинный мультфильм, который они оба любят, уединились в комнате, и я ей всё тогда рассказал. И о взрыве, и о том, что дозвонился на канал.
- И что вы почувствовали, мадам Винсен? – спросил комиссар, обернувшись к Луизе.
- То же самое, что Андре, – ответила она. Ужас – он описал, почему… и у меня то же самое, - и, конечно, радость. Я поняла, что мы почти наверняка спасены. 
- Она, правда, думала поначалу, что всё-таки надо поехать и заявить в отделение, – сказал Винсен, -  но я убедил её, что не стоит. Я рассудил так: если заявим, то наши имена будут на виду и на слуху у обычных дежурных. Лучше пусть наш телефон всплывёт уже в ходе следствия, потому что оно будет – я, в принципе, был заранее уверен, - на достаточном уровне секретности. Вы подтвердили, что это так.
- Да, – согласился Менар, - но объясните мне вот что. Вы ведь, наверное, всё ещё с тревогой ожидали наступления восьми часов, то есть времени, о котором с вами условилась накануне эта женщина. И вы решились на то, чтобы остаться в квартире вчетвером, включая детей, и ждать, что будет?
- Да, – ответила Луиза, - но мы все вчетвером сидели в гостиной, далеко от окон, и к ним никто не подходил: мы больше часа играли в настольную игру. Потом легли довольно рано: утром ведь надо было ехать в Париж.
- А ночью спалось спокойно? – неожиданно спросила Натали Симоне. – Я имею в виду – не было ли страха, допустим, несколько иррационального, перед тем, чтобы заснуть всей семьёй и совершенно как бы не контролировать происходящее – именно в часы, смежные с теми, критическими?..
- Мне действительно было трудно заснуть, – сказала Луиза. – Я смотрела на «ютьюбе» разные вещи, легла только под утро. Андре, правда, обязан был выспаться, ему предстояло вести машину далеко…
- Так… Значит, если вернуться к дневному времени, получается, что вчера вы приехали домой к часу и уже не выходили? – спросил комиссар.
- Да, – сказал Андре. – Я заснул часа на два, потом мы были с детьми, потом то, что рассказала Луиза.
- Вы давали какие-нибудь звонки? Вам звонили?
- Я позвонил родителям, говорил с отцом, рассказал ему эту свою вынужденную ложь насчёт ремонта. Он хотел было сам посмотреть, что у нас творится с электричеством, но я его отговорил: он инженер, но не электротехник, с техникой безопасности, дескать, не шутят… Да я и действительно не дал бы ему возиться с электросетью. У нас знакомый был, который погиб, когда сам в своей машине стал что-то с электричеством связанное налаживать… Ну, и, соответственно, сказал ему, что детей, наверное, увезём в Париж. Затем позвонил тёте своей, которая живёт в Париже, договорился с ней… Вот и всё… Да, впрочем, пока я спал, звонил мне кто-то из федерации настольного тенниса – я играю в окружной лиге, тренируюсь здесь же в клубе, - и сообщил, что матч один переносится. Луиза подходила. Я потом глянул на сайте – в самом деле там о переносе написано… так что этот звонок меня ничем не обеспокоил.
- А вы уверены, что ничего не упустили в своём рассказе? - спросил Менар.
- Уверен… это вроде бы всё… больше не припоминаю, - Винсен встревоженно взглянул на него, действительно не понимая, в чём дело. Но спустя мгновение его осенило.  – Да, вот что... я ещё до того, как заснуть, в кредитную компанию звонил...
Комиссар выразительно кивнул – «именно это».
- Да… ну конечно, - облегчённо вздохнув, почти воскликнул Андре. – Это я готовил целую версию на случай, если криминальные структуры начнут дознаваться, если как-то узнают, с кем контактировала по телефону эта женщина, а затем выйдут и на регистрацию моих звонков… - Рассказывая свой сценарий о «выигрыше в лотерею» - для тех, кто, быть может, будет расспрашивать его, предъявив фальшивые полицейские документы, - он с удовольствием видел, что все четверо слушают с оживлённым интересом, подобным тому, который бывает при чтении детективного романа.
- Вы очень изобретательны, господин Винсен, - с улыбкой сказала Натали Симоне, когда Андре закончил. Он чуть развёл руками, покачал головой – дескать, жизнь заставила…
- Дело, однако, в том, - подытоживая услышанное, проговорил комиссар, - что в данном случае ваша изобретательность не понадобится. И вас это едва ли расстроит. Вы не знаете, что полиция может отдать распоряжение стереть из базы данных любой структуры – фирмы, компании, организации и так далее, - те материалы, которые должны быть гарантированно недоступны для хакерских взломов, ибо содержат «опасную», выразимся так, информацию. – Он поймал обрадованно-благодарные взгляды Андре и Луизы, успевших несколько раз переглянуться между собой, – и заключил: Именно так мы и поступили. Мы полностью ликвидировали регистрацию телефонных контактов женщины, звонившей вам… и не только вам, кстати… Всех контактов - и исходящих, и входящих. Это на случай, если бы кому-то вздумалось отследить всех квалифицированных химиков в округе и взламывать их телефонные распечатки… И дайте-ка ваш мобильный аппарат, на котором фигурируют эти звонки: сами понимаете, что его лучше уничтожить… завтра пойдёте в центр обслуживания, получите новый… Так что даю вам гарантию: никто не явится к вам со сфабрикованными полицейскими удостоверениями. Но я согласен с мадам Симоне: вы умело защитились и от этой гипотетической «атаки». Эта ваша версия тоже очень и очень тщательно продумана, - многозначительным тоном закончил он.
«ТОЖЕ»? Но тогда – наряду с чем, подумал Винсен, испытывая одновременно и очень сильную радость, и беспокойство… что ЕЩЁ он имеет в виду? Мои соображения насчёт того, что нам больше не грозит опасность? Или, может быть, он даёт почувствовать, что мой рассказ ЕМУ – тоже лишь «версия», что я, в его глазах, виновен и… скажем, искусно отбиваюсь?..  «Умело защитился И от этой атаки»… И от этой… а от какой же тогда ещё? От следствия?.. Но он и вначале сказал – расскажите, дескать, свою ВЕРСИЮ развития событий… Не надо на это реагировать… или,  может быть, всё-таки – надо?
Взглянул на Луизу… кажется, её тоже смущают эти две завершающие фразы Менара.
- Жизнь заставила, - произнёс он вслух то, что минутами двумя ранее выразил жестом. - То, что вы уничтожили эти данные, -  конечно, огромное облегчение для нас… И решился добавить: - Но защищаться мне, кроме НИХ, не от кого, господин комиссар. ВАМ я рассказал правду. – Устало вздохнул, как бы печалясь, что всё равно не поверят… 
- Даже если вы отдали это распоряжение не только и не специально для нас, а согласно служебным правилам, мы всегда будем признательны вам, - промолвила Луиза очень прочувствованно, но и с подчёркнутым достоинством. – Признательны за то, что над нашей семьёй не будет дамоклова меча. 
Эти её слова прозвучали умиротворяюще и разрядили обстановку.
- Ну, хорошо, - сказал комиссар деловито и почти дружелюбно. – Кстати, - добавил он с любопытством, - если таков был ход ваших мыслей, если вас пугала возможность того, что ваши телефонные распечатки будут просматриваться кем-то из преступных структур, то вас, получается, должен был обеспокоить в этом плане и факт моего звонка перед приходом. Он ведь тоже зарегистрировался. А потом вы, допустим, будете звонить на мой номер – это тот же самый, - если захотите ехать в Париж. И даже если это мой личный, а не служебный телефон, - что, если криминальные хакеры дознаются, кто такой Жозеф Менар?..  И появятся в вашем «послужном списке» два контакта с полицией.
- Да, - согласился Андре, – я не успел подумать об этом… невозможно так быстро всё учитывать… Наверное, чуть позже меня это встревожило бы… Но вы же сказали, что контакты той женщины стёрты… а тогда никто не свяжет нас ни с чем… - Он глянул на комиссара, ожидая подтверждения. 
- Стёрты, можете быть уверены. Это я спросил из бескорыстного любопытства. К тому же это не основной мой номер, а предназначенный именно для «тонких» случаев. И оформлен он на фиктивную организацию – одно из тех эфемерных, как бабочки,  некоммерческих партнёрств, которые то и дело исчезают, никого этим не удивляя.
«Мы – тонкий случай, - подумал Винсен. – Но это он не ехидно… Тонкий случай в том смысле, что относиться приходится бережно… Потому и повышенная конспирация…» 
- Ладно, это к слову, - подытожил комиссар. - Опишите теперь ваш сегодняшний день.      
Андре достаточно вкратце рассказал о поездке в Париж, и это не вызвало вопросов.