Среди ночи меня будит стук в дверь. Кто-то мягко, но уверенно стучит несколько раз, скорее всего согнутыми костяшками пальцев. Я открываю глаза, но вставать не спешу. Я жду. Стук повторяется, настойчивый, но все такой же мягкий. Значит, стучавший не торопится: он так же, как и я, готов ждать.
За дверью тихо: не скрипят половицы под ногами стучавшего, не слышно дыхания, шуршания одежды, иных звуков, выдающих за дверью суетливого или шумного человека. Словно стук рождается сам по себе, без чьего-либо присутствия.
Я чувствую свое сердцебиение, стараюсь дышать как можно тише и реже. Мир замер. Поворот головы в сторону двери наполняет темную комнату оглушительным шорохом – я морщусь, опасаясь, что меня слышно. Слабый отсвет уличных фонарей едва касается потолка. Пока что я не могу различить дверь, но скоро мои глаза привыкают, и я ищу маленькую темную полоску дверного проема над порогом.
Снова стук. Теперь в этом стуке я слышу послание – там, за дверью, знают, что я тут, и не собираются никуда уходить – я должен открыть, без вариантов. В четырех ударах скрыто намерение, скрыта угроза, скрыта уверенность, скрыта неизбежность. В конце концов, мне придется подчиниться. Мне предлагают смириться с этим, мне предлагают сдаться, но готовы терпеть мои попытки сопротивляться. Стук в ночи не несет ничего хорошего. В этом стуке нет жалости, но есть вежливость. «Ничего личного…»
Я лежу под одеялом один в пустой квартире и ожидаю продолжения. Но теперь ничего не происходит. Я жду, но судя по всему, меня обманули! Мне обещали, что будут ждать, но ушли раньше времени. Вся настойчивость, вся неизбежность были лишь пустыми угрозами… Или же я сам придумал эти интерпретации? Я все еще лежу, стараюсь не дышать, вслушиваюсь в темноту за дверью, но ничего не слышу.
Проходит, наверное, час. Я, наконец-таки решаюсь сесть. Звонко щелкают старые кроватные пружины, и теперь, кажется, все на свете знают, чем я занят. Некоторое время я просто сижу, по-прежнему вслушиваюсь, и сидя все слышится иначе – тишина звучит в других плоскостях. Потом встаю, звеня распрямляющимися пружинами, опять жду, осторожно подхожу к двери, касаюсь ее ладонью возле замочной скважины…
Раздается стук!
Я вздрагиваю и чуть не кричу, хотя ожидал. Тут он громче… Ладонь чувствует, как стук отдается в дереве – стучат чуть выше и правее, прямо напротив груди… Я чувствую себя голым, беззащитным, уязвимым. Я на прицеле, в сомкнутой пасти, вишу над пропастью… Балансирую на грани. Этот стук резанул меня… Четыре пореза на гладкой младенческой коже – я еле сдерживаюсь.
Кто может стучать в дверь, когда в квартире нет никого, кроме меня?
Ответа нет, есть новый стук… Новые шрамы. Но пока что я обливаюсь не кровью, а потом. Я стою возле запертой двери, не в силах отойти. От неведомого меня отделяет четыре сантиметра. И там оживший мрак, бесчеловечный ужас, когти, клыки, шипы… Я бессилен что-либо сделать. Парализован. Но если прислушаться к себе сильнее, то нет – не парализован. Что-то со скоростью минутной стрелки тянет мою правую руку к замку. По перекошенному от ужаса лицу катятся мелкие капли – я плачу безмолвно, боюсь, что услышат.
Следующий стук, такой же мягкий, но такой же настойчивый, срывает мой страх, я вскрикиваю… И вдруг понимаю, что злюсь. Я вдруг кричу, что есть силы и кулаками молочу по двери.
- ТУТ НИКОГО НЕТ! ТУТ ТОЛЬКО Я!!!
Обессиленный, я вновь могу контролировать свое тело. Страх ушел, я делаю пару шагов назад, вытираю слезы.
В замочной скважине копошатся, словно кто-то вставляет ключ или возится с отмычкой.
Я замер. Снова тишина. Она ждет, я жду, за дверью тоже чего-то ждут.
Поворачивают замочный механизм. Одного раза недостаточно – он закрыт на два оборота. Я инстинктивно делаю еще пару шагов назад, и осознаю их уже после.
Поворачивают второй раз… Теперь дверь не заперта. Стоит лишь легонько толкнуть ее, и она тихо, на смазанных петлях, откроется. Так и происходит. Слабый отсвет уличных фонарей освещает медленное движение двери внутрь комнаты – кто-то в пустой квартире толкнул ее из коридора.
Я делаю еще шаг назад, напряженно всматриваюсь в темноту. Принимаю ситуацию, соглашаюсь с судьбой, отдаю себя в руки темноты… мне страшно, но страх отупел, он не жжет меня, не колет, он ноет внутри, надоевший. Я вижу силуэт человека: он чернее на фоне темноты, это все, что я могу разглядеть. И он стоит на пороге, насколько я понимаю, не движется, хотя силуэт пляшет, мечется вверх-вниз, дрожит, колышется… Он то есть, то его нет – какой-то зрительный обман.
И он не издает звуков. Просто стоит и смотрит.
На мгновение мне становится смешно – зачем стучал, если ключ есть?.. Но это лишь на мгновение. Я смотрю на него, он смотрит на меня. Я живой, полуголый, безоружный, испуганный – он мертвый, чужой, холодный, ужасающий.
Силуэт начинает приближаться. И я даже доволен – мне надоело ждать, мне хочется развязки, какой бы она не была. Напряжение выходит из меня дикой тряской, трясется все: руки, ноги, лицо, мысли, точнее, их обрывки. Как же медленно он движется! Решил доконать меня неторопливостью?!
Я глубоко вдыхаю, и, задержав дыхание, делаю шаг навстречу. В пустой квартире я делаю шаг навстречу тьме и страху. Часть меня все еще не верит в происходящее и думает «Ох, как же глупо я выгляжу со стороны…» Но мысли прерываются прикосновением.
Липкое, жидкое, холодное проникает внутрь меня. Я зажмуриваюсь сильнее. Я – самоубийца поневоле, а раз так, то нечего смерти смотреть мне в глаза. Она меня вынудила, а это нечестно – значит, она не увидит моей внутренней гибели. Я не хочу доставлять ей это удовольствие. Я чувствую холодные щупальца внутри, сжимаются кольцами, рвут внутренние органы. Я чувствую свое омертвение, как бы странно это не звучало. И даже перестав чувствовать, я чувствую…
Внутри меня хозяйничает тьма. Я испытываю тысячу ощущений – все те страхи, которые я ожидал, случаются со мной одновременно: оживший мрак, бесчеловечный ужас, когти, клыки, шипы… Я съеден, раздавлен, разорван, проткнут, стерт, заживо похоронен, сожжен, повешен, утоплен – одновременно. Я проживаю это раз за разом, пока внутри моего тела хозяйничает призрачный спрут. Самый страшный кошмар, помноженный на сотню, происходит и происходит. И это тянется вечность.
Периодически я вспоминаю жизнь, что была ранее, но с каждым разом это сложнее, воспоминания тускнеют… Проходит десять, двадцать, тридцать лет. А я все еще умираю и умираю.
В конце концов, приходит теплота, мой внутренний взор гаснет, и я более не чувствую ничего.
Утро будит меня ласковым прикосновением солнца. Открываю глаза и жмурюсь – яркий теплый луч щекочет взгляд. Я валяюсь на полу рядом с открытой дверью, все тело болит, а особенно болит лоб. Трогаю его – там шишка, судя по всему, ударился, когда упал. Я встаю, расправляя затекшие конечности, полуголый, немного озябший, но свежий и обновленный. Потягиваюсь, улыбаюсь солнцу. Смотрю в окно – вокруг зелень, живые люди.
Воспоминания о ночи размыты, словно все это не со мной было, а с кем-то другим, давно и не по-настоящему. Чтобы картинка стала четкой, нужно напрягаться, а напрягаться мне не хочется.
Я потер шишку рукой, ощущая сладость нахождения в живом теле. Надо принять душ, и съезжать с этой квартиры, потому что по наступлению темноты кое-кто захочет вернуть украденное.
Я впервые нахожусь по эту сторону двери…
22 июня 2015 год
Псков