Она родила ночью. В сарае.
Не орала. Только тихо урчала, лёжа на боку. Сердце под рёбрами рвалось наружу, отчего грудная клетка ходила ходуном.
Я как чувствовала - не пошла ночевать в дом, а осталась около неё. Принесла охапку сена, кинула на пол и легла. Тяжело дыша, она изредка открывала глаза и косилась в мою сторону - убеждалась, что я рядом...
-----
"Делай с домом - что хочешь", - равнодушно заявила после свадьбы сестра и, оформив положенные бумаги, умчалась вслед за мужем в Забайкальский гарнизон.
"Да, чуть не забыла. Там, в деревне, собака осталась. Не моя. Просто подкармливала. Так ты не пугайся, если придёт", - предупредила сестра перед самым отъездом.
Дело было зимой. И в первый же свой выходной я ринулась в деревню, чтобы протопить дом.
Первая растопка оказалась малоэффективной. Требовалось ещё. Направляясь к поленнице за очередной порцией дров, заметила у калитки какое-то пятно. Пятно мялось на четырёх лапах, махало пушистым хвостом и удивленно смотрело на меня сквозь редкий штакетник.
Приоткрыв калитку, я осторожно сошла с расчищенной дорожки в снег. Собака мимоходом обнюхала мои валенки и направилась к крыльцу. Немного постояла, глядя на дверь и, обернувшись на меня, вопросительно тявкнула.
- Она уехала, - сообщила я собаке, - Пойдем, поешь, - и распахнула дверь, приглашая в дом.
Она растерянно топталась у крыльца, но в дом так и не поднялась. Дверь долго ещё оставалась приоткрытой...
С этого дня я ездила в деревню чаще. Всего-то сорок минут на машине.
Она появлялась всегда в одно и то же время. Пока я шуршала в доме - в калитку не входила, располагалась у входа, мордой к крыльцу, и грустила. Я приносила ей теплого супа, ставила рядом на снег и возвращалась в дом. Не хотела мешать.
Потом насыпАла сухой корм в низкий деревянный ящик, оставляла его у забора и заводила машину.
Первой не выдержала она.
В день приезда ждала меня на повороте к дому. Шла со мной по двору, стараясь касаться всклоченным боком моей ноги. Потом терпеливо ждала обеда, изредка тычась мокрым носом в мою подставленную ладонь... Спали мы уже вместе.
На следующий день, заметив, что собираю сумку, подбежала, в прыжке лизнула мои губы и попросила открыть дверь. Не захотела собой напрягать.
Выезжая за поворот, в зеркало я увидела, как она мне вслед махнула хвостом.
Так началась история нашей любви.
Наступила весна. Мы все дни проводили на улице. Снег быстро таял, и в огороде появились заботы.
Соответственно, Она мне во всём помогала: то цепляла зубами спиленную сухую ветку и тащила в сторону от мусорной кучи, то прыгала на свежую поленницу и с гулким звоном летела вниз вместе с дровами.
- Дорогая, за тобой одни золотые вербы растут, - хвалила я ее и быстро отскакивала подальше, рискуя быть задушенной в радостных слюнявых объятиях.
Вечерами мы гуляли. Ходили на речку и с берега любовались просторным весенним закатом. А потом дома пили чай, смаковали сушки с кашей и косточками, (поймут только гурманы), и укладывались спать на взбитые белые перины. И пушистый хвост должен был непременно щекотать мои ноздри.
Да. Жизнь складывалась как нельзя лучше, пока я не стала замечать, что моя королева зачастила в сарай, который уже давно не запирался на щеколду. Подолгу там возилась, чем-то шуршала, тряпки какие-то из дома таскала. Потом выходила, носом дверь прикрывала и отправлялась дальше по своим делам.
Я долго не решалась нарушить ее личное пространство. Но понадобилась лопата, за которой и пошла в сарай.
Облюбован был самый тёплый его угол. На аккуратно расстеленном сене лежал мой старенький ситцевый халат, который надевала для уборки в доме и который пыталась найти уже неделю. По халату были хаотично разбросаны матерчатые лоскутки всех мастей и сроков давности. Прочие детали рассмотреть не удалось. В хоромы вошла Она. Глянула исподлобья, молча просеменила в угол и улеглась на сооруженную ею постель.
"Наверное, дома стало душновато", - расстроившись, думала я. Но ночью мы опять спали вместе, и я успокоилась.
С приходом лета стал радовать ее аппетит. Я уже кастрюлями варила каши и супы и мешками покупала сухой корм. А к концу июня у неё набухли соски и стал отчётливо вырисовываться животик.
Мне срочно нужен был отпуск. И понятно - с кем я его собиралась провести...
-----
...И вот теперь она рожает.
...И вот теперь она смотрит на меня с надеждой.
А что я могу сделать?
Только гладить ее живот и говорить о своей к ней любви.
Да она и так это знает...
-----
Отпуск уже заканчивался. Мне все никак не удавалось выкроить хотя бы дня два, чтобы съездить домой и передвинуть в комнате шкафы. А, может, и вовсе вывезти их в гараж, так как в моей конуре теперь должно быть максимально свободно.
В один из дней, войдя в царские покои и разложив у трона яства, я сообщила, что уезжаю всего на два дня, и попросила не волноваться.
Распахнув заднюю дверь машины, отправилась в дом за сумками. Как всегда проверила печку, газовый баллон, подергала дверную ручку. Всё нормально.
Закрывая калитку, оглянулась на машину, прикидывая, как рациональнее разместить там свои вещи.
Но было уже поздно. На заднем сидении, на заварзанном ситцевом халате, уже попискивали три разношерстные радости, прижимаясь к большому тёплому брюху.
Она не смотрела на меня.
Она отвернулась, делая вид, что спит.
Захлопнув багажник, я села за руль.
Как мы разместимся в моей однушке - не знаю. Надо подумать о переезде на ПМЖ в деревню. Ладно, утро вечера мудренее.
- Ты как там, мать? Пристегнула своих детей? Тогда, поехали!