Сегодня один из самых страшных дней в истории России. Сегодня День Памяти и Скорби. В честь этого страшного события я написал рассказ про подвиг младшего сержанта РККА, ингермеландца по национальности, Петра Абрамовича Тикиляйнена.
Денис Попов.
Рассказ "Последний рубеж".
Основано на реальных событиях.
ВНИМАНИЕ: Некоторые факты в рассказе могут не совпадать с реальными, поэтому прошу не кричать что всё было не так.
28 июля 1941 года. Озеро Юля-Толвоярви, Карелия.
Откуда-то издалека доносилась немецкая речь. Кто-то дико орал, видимо от боли, и лишь изредка этот жуткий крик заглушали редкие ружейные выстрелы. Вода на озере Юля-Толвоярви покрывалась рябью, холодный карельский ветер не давал покоя тёмной воде. В ней плавали трупы в мокрых серых гимнастёрках, пробитые лодки уже в большинстве своём ушли под воду, лишь одна тёмная тряпка болталась на поверхности близ убитого немецкого офицера. На том берегу были основные части немцев, а на этом те счастливчики, которым удалось переправиться и выжить после атаки. Всего одна рота свежей 163-й дивизии Вермахта. И вот против этой армады сопротивлялись лишь 9 героических бойцов: бойцы 1-го стрелкового отделения 52-го стрелкового полка 71-й стрелковой дивизии 7-й армии Северо-Западного фронта. Командовал ими двадцатилетний паренёк, младший сержант Пётр Абрамович Тикиляйнен. Ингермеландец по национальности, он был ярым коммунистом, комсомольцем, и в рядах Красной армии уже во второй раз бил финских захватчиков.
Погода в этот июльский день стояла тёплая. Чуть больше месяца шла война, как-никак 28 июля 1941 года, но Тикиляйнену казалось, что она длится уже вечность. Весь в пыли и копоти, с кровью на лице командир отделения, сжимая винтовку, сидел в неглубоком окопе и передыхал от очередной перестрелки. Ефрейтор Рябов, которому выпала тяжёлая доля пулемётчика, только скрутил самокрутку и жадно её закурил. Пулемёт «Максим» гордо возвышался над бойцами, его ствол пугал уставших и побитых немцев. В окопе уже лежало два трупа, у одного лицо было засыпано землёй, а вот второй со страшной болью и грустью глядел в небо, зажимая огромную рану в районе сердца. Рябов закрыл ему глаза и поднёс руку ко лбу, видимо желая перекреститься, однако вовремя одумался и не сделал этого. Да уж, наверняка многие в этом окопе завидовали тем, двоим убитым, ведь теперь им уже было ничего не страшно, они уже были далеко, их не волновали проблемы земные. А вот живые бойцы задумывались: долго ли они продержатся против немцев, которые о чём-то переговаривались, находясь совсем недалеко от отделения Тикиляйнена. Пётр Абрамович вдруг почему-то вспомнил своего соседа Суло, брата которого депортировали куда-то под Новосибирск в 1935 году. Суло, как и многие знакомые Тикиляйнена, яро ненавидели советскую власть, но их можно было понять: депортации финнов-ингермеландцев были, людей вырывали со своих обжитых мест и выселяли куда-то далеко, в холодную и загадочную Сибирь.
Собственно война шла недолго, однако за это время храбрый сержант успел сделать очень много для Красной Армии. Однажды он, одевшись в капрала финской армии, проник в расположение врага, и разузнал где что находится, и сколько там врагов. Ну, или совсем недавно, буквально дня три назад, он вместе с рядовым Милюковым, который сейчас выковыривал из под ногтей землю, сидя рядом с командиром, сделал засаду на дороге. Двое бойцов натянули проволоку, перерезав дорогу и стали ждать. Вскоре появился мотоцикл с двумя финнами, а за ним грузовик с какими-то ящиками. Водитель мотоцикла горлом зацепился за проволоку и, кряхтя, слетел со своего средства передвижения. Второй же финн с мотоцикла спрыгнул. Милюков из трофейного «Суоми» быстро положил водителя грузовика, а Тикиляйнен, выбив из рук выжившего финна пистолет, связал ему руки. В грузовике перевозили, как оказалось, ящики с консервами, и красноармейцы решили взять как можно больше ящиков. Финн в итоге много рассказал, ну а отделение Тикиляйнена поело финских консервов.
Немцы продолжали стрелять по позициям наших бойцов. Некоторые пули ложились рядом с окопом, некоторые таки долетали до цели, но врезались в землю. Всё же одна пуля царапнула руку рядовому Мишкину, молодому парню из Бийска, которого судьба занесла сюда, на край страны, в Карелию…
52-й полк был сильно побит в страшных боях у Корписелькя и в итоге был вынужден отойти на восточный берег озера Юля-Толвоярви. Мост был взорван, одинокие сваи стояли в воде, отражаясь в ней будто в зеркале. Кое-где ещё были видны остатки моста, однако большинство досок уже отнесло далеко-далеко. Против измотанного отделения, измотанного полка, воевали свежие силы немцев: рота немецкой 163-й пехотной дивизии, которая была в резерве финской армии.
Позиция Тикиляйненым была выбрана хорошая: за двумя мощными валунами был вырыт окоп близ свай, и таким образом отделение было на возвышенности, и озеро было как на ладони.
Вдруг на том берегу началось какое-то движение. Бойцы Тикиляйнена отбросили дела, насторожились, взвели курки и были готовы стрелять. В воду немцы бросили лодки, в них быстро запрыгнула новая партия фашистов, и они поплыли на восточный берег мимо своих погибших предшественников. Бойцы стали ждать, врага надо было подпустить.
«Как только фрицы дойдут до середины озера начинаем стрелять»-сказал настороженный Тикиляйнен.
Немцы подплывали. Их удивляло молчание красноармейцев. Фрицы знали, что скоро вновь будет бой, что смерть близка, и это их пугало. Немцы зверели: «Какая-то горстка русских против целой роты арийцев! Как мы не можем поубивать этих красных варваров, как они вообще посмели задержать наше наступление?! Как они могли»?!
Тикиляйнен прицелился, ещё немного подождал и сделал первый выстрел точно в спину немцу, который сидел на вёслах. И тут бойцы дружно стали стрелять. Страшный и смертельный дождь из свинца обрушился на ужаснувшихся немцев: пули были везде, они пробивали воду, лодку, немцев, обгоревшие опоры моста. Немцы выпрыгивали из пробитых резиновых «тарелок», дико кричали, ныряли вниз, но их и там доставали стальные «слепни». Из глубины выплывали убитые и раненые, фашисты рвались к берегу, плыли как можно быстрее, но их настигали пули. Уже все лодки были пробиты, редевшая с каждой секундой армада фашистов рвалась на землю. Вот уже первые солдаты вылезли на берег, и Рябов начал косить их. Кто-то прорвался до камней, кто-то остался лежать на земле. Картина была ужасная: вода с красными кровавыми пятнами, в ней плавали трупы, вместе с ними кричащие раненые, лодки медленно тонули, некоторые раненые хватались за опоры моста. Те, кто вырвался на берег, с криком падали либо обратно в воду, либо на мокрую траву, кто-то, оставляя за собой кровавый след, медленно полз к воде, кто-то палил из-за камней. Оставшиеся в живых бежали к окопу.
«Не стрелять! Подпускать ближе! Экономить патроны!» - приказал Тикиляйнен, и все замолчали, кроме озверевшего Милюкова который с диким криком, не переставая, еле стоя на ногах, палил из своего «ППД». Тикиляйнен повалил Милюкова на землю и, ударив по горячему дулу автомата, спросил: «Ты что палишь мать вашу?! Приказа не слышал?!»
И только тут младший сержант заметил, что Милюков одной рукой зажимал рану в животе, и ещё одна была у него чуть выше.
«Серёга, чёрт возьми, не умирай только!»-закричал Тикилияйнен и присел рядом с Милюковым.
«Добей их»-коротко ответил Милюков, и в этот момент солдаты начали стрелять. Тикиляйнен схватил винтовку и практически не целясь, убил немца, который был буквально в метре от окопа. Бойцы без остановки стреляли по немцам, которые были совсем близко от позиций красноармейцев. Была убита первая партия фашистов, появлялась вторая. Немцы стреляли по окопу, и эта перекрёстная стрельба ужасала. Метрах в двух от тебя стреляющий враг, убил его, за ним рвётся второй, и так бесконечно. Один немец каким-то образом запрыгнул в окоп и упал на рядового Олежкина, но тот быстро выстрелил в упор и, скинув немца с себя, сразу убил второго, который тоже упал на озверевшего бойца. Этот ад, дым, непрерывная пальба, крики, немцы которые падают, и свисают в окоп, взрывы, кровь, всё это было шумом войны, её страшным апофеозом. Немцев становилось значительно меньше. Их косили уже подальше от позиций, с криком они падали на землю, но некоторым удавалось врываться в окоп. Вдруг у Тикиляйнена заел затвор винтовки, и в этот же момент на него с криком набросился озверевший немец. Он ударил Тикиляйнена лбом в нос, но храбрый сержант сразу вонзил в спину немцу нож и, схватив его автомат, снова стал стрелять. Убитый немец упал в окоп на стонущего Милюкова. Вот вырвалась, кажется, последняя партия. Троих скосили сразу, и они полетели на берег, остальные пробивались вперёд. Тикиляйнен схватил гранату и бросил её в немцев. Взрыв, комья земли вместе с раскалёнными осколками разлетелись по воздуху, и изуродованные взрывом немцы упали на землю. Теперь вроде всё… Бойцы добили кричащих и стонущих раненых захватчиков: это было омерзительным, но неизбежным и нужным занятием.
Рябов трясущимися руками схватился за голову и упал в траншею. Тикиляйнен отбросил автомат, и вдруг увидел, что все его руки в крови, но к счастью не в своей, а в немецкой. Рядовой Олежкин медленно опустился на землю и, не моргая, уставился в камень. Тикиляйнен отбросил в сторону убитого немца, под которым лежал Милюков. Но тот был уже мёртв, гимнастёрка была вся в крови, а пальцы мёртвой хваткой сжимали «ППД». «Выкинуть фрицев из окопа надо»-сказал Тикиляйнен и вместе с Рябовым вытащил на землю убитого Олежкиным немца. Бойцы стали вытаскивать убитых врагов. Все автоматы, которых у немцев было немного, красноармейцы брали в качестве трофеев, а вместе с ними и запасные «магазины». Тикиляйнен выкинул из окопа последнего фашиста в форме унтер-офицера. Командир отделения сел на землю, стараясь не глядеть на свои ладони. Однако чувствовалось, что они измазаны вражьей кровью, кровью захватчиков, убийц, тех кто пришёл на его землю для того, чтобы убивать и разрушать.
Рябов протёр чистой частью рукава своё чёрное от копоти лицо и опять достал кисет. Олежкин всё ещё пытался отойти от того ужаса, который пережил. У берега, за камнями немцы изредка о чём-то разговаривали, и Тикиляйнен понял, что их там немало: человек 10 точно есть. У него же теперь было лишь восемь человек, уставших и измученных, но готовых к бою.
Рябов откинул крышку ящика с пулемётными лентами и с отчаянием произнёс: «Лента одна осталась. Минут на десять интенсивной стрельбы».
-А автоматов сколько? - испуганно спросил Тикиляйнен.
-Два пока что- откликнулся Олежкин.
-Мда… Ежели фрицы опять через реку переправляться будут, то тяжело их будет косить.
-Гранат ещё много.
-Тогда когда патроны у пулемёта и автоматов кончатся, будем подпускать фрицев поближе и кидать гранаты.
-А когда и гранаты кончатся?
-А ты об этом не думай. Если что- в штыковую пойдём…
Молодые бойцы испуганно переглянулись, а Рябов спокойно кивнул: как-никак он уже воевал и в Зимнюю войну, был старым воякой, да и Тикиляйнену не посчастливилось тогда там повоевать.
Тикиляйнен хотел обтереть руки об траву, которая небольшими островками осталась у окопа, но вдруг увидел, что вся эта трава в гильзах и крови. Перед ними был целый пятачок усеянный мёртвыми немцами. И на берегу ещё лежали убитые и плавали в воде. Значит, много сволочей положили. А если ещё прибавить первую атаку! Наверняка человек 30-40 то фрицы потеряли.
Тикиляйнен вспомнил своё родное село под Петроградом, маму, папу, ингермеландцев, и все эти приятные воспоминания хоть как-то закрывали тот ужас который он пережил за сегодняшний день.
-Курить будете?- спросил Рябов.
-Нет, спасибо, Илья.
-Я когда в финскую под Питкярантой сидел в окружении, тоже из пулемёта этих косил. Мы лахтарей поближе подпускали и вместе косили. Когда пули кончались, гранатами закидывали. Здесь также надо, гранат у нас ещё достаточно.
-Сколько?
-Одиннадцать вроде осталось. Если точно кидать, то одну атаку, думаю, отобьём. А вот что дальше делать?.. Я то и в штыковую готов, но кто там в живых останется после неё. Хоть фрицев мы сильно побили, если они опять полезут, ещё побьём.
-Ты из Карелии?
-Нет, вы что- смеясь ответил Рябов- Я из Омска. Вот, брат в танковых войсках сейчас где-то в районе Смоленска воюет… Не пишет только почему-то. Как бы ни убили его. А вы?
-Я из-под Ленинграда.
-Фамилия у вас какая-то финская что ли. Необычная в общем.
-Ну я и есть финн, фактически. Ингермеландцы, слышал про такой народ?
-Нет…
-У меня многие знакомые советскую власть ненавидят. В Финляндию хотят! Только вот не понимают они, что в этой Финляндии чёртовой ничего хорошего не будет, что у нас тут, в СССР отличная жизнь! Я вот сам комсомолец, и я знаю, нет, я верю, что коммунизм мы построим, что будет счастье на этой измученной земле! Что восторжествует, наконец, советская власть, и врагов не останется!.. Вот только фашистов добьём и всё.
-Добить бы их токмо.
Тикиляйнен закрыл глаза. Ему вспоминалась школа, любимая девушка Инга, выпускной… И вдруг почему-то резкий переход на воспоминания о Советско-Финской войне. Что ж, и это можно вспомнить. Декабрьские проигрыши, отчаяние, январские холода, февральские победы и мартовский мир. И вот он уже младший сержант, командир отделения 52-го стрелкового полка. Долго ли ему осталось жить? Этого никто не знает. Однако Тикиляйнен об этом особо и не задумывался, ибо знал, что теперь ему умереть не страшно: он сделал очень многое для своей великой Родины.
Тикиляйнен вдруг услышал, как бойцы обсуждали, отступать или нет. Рядовой Жилин тихо говорил собравшимся бойцам: «Не удержим мы эту дорогу, отходить надо, ато всех положат!»
Тикиляйнен вдруг озверел и чуть не встал во весь рост.
«Ты что говоришь паршивец?! Ты что не понимаешь, что мы держим? Не понимаешь сволочь, за что воюем? Я тебе скажу: за нами дорога на Петрозаводск. За нами столица Карелии! Эта дорога артерия нашего полка! Мы, восемь человек, держим сердце Карелии. Там, у Москвы, наши бойцы обороняют сердце всего СССР, а мы здесь сердце Карельской республики! А ты, котёнок, хочешь вот так отступить? Плюнуть на Петрозаводск, на полк наш, да?! Ты молчи лучше, а то я тебя к фрицам выкину!»- закричал Тикиляйнен.
Жилин испугался, заежился, покраснел, кивнул и, промямлив что-то под нос, отполз в дальний угол окопа. Все бойцы были поражены Тикиляйненым: они ещё никогда не видели его таким злым. Он чувствовал такую ненависть к этому бойцу, что даже сам был удивлён.
Птицы тихо пели, сваи моста отражались в воде, а пыльная дорога из Вохтозера и Спасской Губы на Петрозаводск уходила вглубь леса, теряясь где-то вдалеке. Тикиляйнен успокоился, сел в окоп, как вдруг прогремел страшный взрыв, комья земли обрушились на него, засыпались за ворот, запутались в волосах, прилипли к крови. Он ясно видел, как несколько осколков влетели в землю. Тикиляйнен вытащил из под слоя земли винтовку, быстро стряхнул с себя глину и стал осматриваться. Из-за дальнего камня палил немец, бойцы попрятались в окоп, спасаясь от свинцовой смерти. Рябов зарядил новую ленту в пулемёт и, не боясь ничего, встал, схватил ручку пулемёта и пустил очередь в сторону немца. Пули с искрами и скрежетом отлетели от камня, и фашист откатился в своё природное укрытие. Второй немец быстро вылез из-за камня, кинул гранату и сразу же спрятался. Граната упала в сантиметрах тридцати от окопа. Все бойцы легли на землю, и на них обрушилась земля. У Тикиляйнена из ушей потекла кровь. Ничего не было слышно, лишь омерзительный звон стоял в ушах. Он видел как бойцы, кашляя стали вылезать из-под слоя коричневой глины, а потом раскапывали эту самую глину в поисках оружия. На земле остался лежать один солдат. Бойцы его перевернули, он был ещё жив, из его рта текла кровь, но он что-то шептал, что-то говорил. Немец вновь начал палить, но Рябов сразу же, не отряхиваясь от земли, ответил пулемётной очередью.
На Тикиляйнена было страшно смотреть. Всё лицо, волосы были в коричневой пыли, к окровавленным ладоням прилипла земля, изорванная и окровавленная гимнастёрка теперь представляла из себя лишь какой-то грязный мешок. Примерно также выглядел и Рябов, только он с диким криком стрелял из своего «Максима», приводя в ужас тех двоих фашистов, что сидели за валуном. Олежкин оттолкнул Рябова и закричал: «Не пали в пустую, чёрт возьми, сам же говоришь патронов мало!»
Тикиляйнен постепенно пришёл в себя. Крик Олежкина он уже немного приглушенно слышал, звон проходил, и сознание возвращалось. Бойцы разом схватили оружие и стали стрелять по озеру. Тикиляйнен, взведя свою АВС, встал на высоту окопа и увидел, как по озеру вновь плыли две лодки. Немцы в них отчаянно стреляли, а их поддерживали те, кто находился на берегу. Теперь град пуль обрушился на красноармейцев, но они дружно стреляли по лодкам.
И вновь пули прошивают всё, и вновь немцы прыгают в воду, из глубины всплывают трупы и плавают на поверхности, и вновь крики, кровь, стрельба и взрывы. Олежкин бросил гранату за камень и от туда вместе с огненным пламенем вылетели два немца. Их гимнастёрки пылали, но им было уже всё равно: осколки и взрывная волна прикончили фашистов. Олежкин выстрелял второй магазин от своего «Шмайсера», и откинул его в сторону. Выкопав откуда-то из глубины винтовку Мосина, и очистив затвор, он вновь выстрелил. Вдруг пуля попала в голову бойцу, сидевшему рядом с Тикиляйненым, и тот мгновенно погиб. Но и командир отделения был ранен в руку и упал, зажимая кровавую рану. Олежкин бросился к младшему сержанту, но Тикиляйнен сразу оттолкнул его, сказав: «Стреляй лучше, я сам!» Из кармана он достал припасённый бинт и, разорвав окровавленную гимнастёрку, сжимая зубы от боли, забинтовал себе рану. Тикиляйнен чувствовал страшную боль, но он терпел, он знал, что надо продолжать сражаться.
Рябов прицельно, очередями стрелял по плывущим в воде фашистам, как вдруг лента кончилась. Он открыл ящик и увидел там лишь три одиноко лежащих патрона.
«Мать вашу, патронов больше нет, товарищ сержант, доставайте гранаты!»-закричал озверевший Рябов и схватил свой трофейный карабин.
Тикиляйнен откинул крышку ящика с гранатами. Гранат там было немало, только надо было их расходовать экономнее: фрицев надо подпустить поближе.
«Разобрать гранаты, подпускать немцев к окопу, и только точно бросать в них!»-закричал Тикиляйнен.
Бойцы схватили себе по гранате и стали ждать. На берег вылезло меньше двух десятков фашистов, Жилин стал их отстреливать из винтовки. Потом его поддержал Рябов, и они вдвоём косили мокрых и испуганных немцев. Однако многие добрались до своих, и недолго думая, вся эта серая армада бросилась на позиции бойцов Тикиляйнена.
«Ближе подпускай, ближе!»- орал охрипший и уставший командир.
Рябов и Жилин дружно стреляли, но из-за камней вырвалась группа немцев и обрушила на красноармейцев дружный автоматный и винтовочный огонь. В шею Жилина попала пуля и из неё хлынула кровь. Была пробита артерия… Жилин упал, закрывая рану, но уже ничего не могло его спасти…
«Пятеро… А тут человек пятнадцать, а то и двадцать… Вот чёрт!»- пронеслось в голове у Тикиляйнена, и в этот же момент он бросил первую гранату. Взрыв, и двое немцев разлетелись в разные стороны. Бойцы все вместе бросили ещё одну партию гранат, и взрывы один за другим содрогнули воздух, ввысь поднялась груда земли, кричащие немцы подлетели наверное на пол метра, а то и выше, а затем замертво упали на изрытую взрывами карельскую землю. Гул от взрывов прошёл, пыль в большинстве своём осела, и бойцы увидели страшную картину: земля с кучей воронок была усеяна трупами, многие из которых были разорваны взрывами. Раненых практически не было, вот как хорошо сработали гранаты.
Бойцы стали отряхиваться. Откашлявшись, Тикиляйнен посчитал бойцов.
«Рябов, Олежкин, Мишкин, Пинчук, Джураев»- про себя перечислил младший сержант и понял, что красноармейцев осталось совсем немного.
«Патронов сколько осталось?»- уже догадываясь об ответе, спросил командир.
У каждого бойца оказалось, по одной, или, в лучшем случае, по две обоймы. У Джураева остался целый магазин от автомата, у Тикиляйнена одна обойма от АВС. Гранат осталось только две…
На берегу немцы копошились. Видимо совершали перегруппировку после недавнего побоища.
Красноармейцы взяли в руки оружие и приготовились к новой битве. Немцы рванулись к окопу, вновь появились на усеянном трупами пятачке, и началась пальба. Наши бойцы прицельно стреляли, выжидая удобный момент, не боясь свинцового града немцев. Пуля попала в грудь Мишкину, и тот, схватив из ящика гранату, зубами выдернул чеку и бросил в фашистов. Опять взрыв и опять трупы. Джураев кинул пустой автомат и схватил винтовку, на Рябова, когда тот передергивал затвор, упал немец, и сразу был убит штыком сидевшего рядом Пинчука. Тикиляйнен сделал последний выстрел и попал точно в нос немцу. Оставшиеся три фашиста скрылись за камнями.
«Всё, товарищ младший сержант, я пуст. Один штык остался»- сказал окровавленный Рябов.
-У меня тоже- ответил Тикиляйнен.
Оказалось, что лишь у Олежкина осталось пол обоймы от винтовки, но у остальных бойцов патронов больше не было. Все приготовились к последней и самой страшной схватке.
Мишкин стонал от боли, сжимая в руке выдернутую чеку. Рябов достал бинт и пошёл к раненому товарищу, но тот сделал глубокий, последний вдох, посмотрел в небо и замер. Рябов положил бинт в карман и закрыл погибшему бойцу глаза.
Тикиляйнен уже и забыл про рану, лишь когда быстро шевелил рукой, или касался ею чего-то, становилось очень больно.
«Идут»- мрачно сказал Рябов и присоединил штык к винтовке. Тикиляйнен стал ждать, подпускать немцев. Те тоже берегли патроны, старались не пускать их впустую, как было раньше.
-Прощай жизнь.
-Прощайте все.
-Хорошая женушка у меня под Минском живёт, да поди не увидимся уже.
-Какая погода!
-Ну и небо…
-Идут…
Рябов, теперь уже ничего не боясь, три раза перекрестился. Комсомолец Тикиляйнен ни в коем случае не винил отважного пулемётчика, ибо в такой момент человек имеет право помолиться.
О чём же Пётр Абрамович думал в этот момент, когда до последней атаки оставались считанные секунды. Он не думал о смерти, о том что будет когда его убьют, он думал лишь о том, чтобы немцы были повержены, чтобы наши победили… И он чувствовал ненависть. Страшную, ужасающую ненависть к фашистам, которую он сейчас докажет, своей последней битвой.
Тикиляйнен схватил винтовку и, встав во весь рост, обратившись к своим четверым бойцам, закричал: «За Родину, за Сталина, Ура!»
Это «Ура» подхватили бойцы и с криком бросились из окопа навстречу немцам. Этот дикий крик, крик советских солдат, крик отчаявшихся и идущих на смерть бойцов, был самый страшный крик, который когда-либо слышал Тикиляйнен. Они поднялись со своих позиций и ринулись на немцев. И теперь ничего не было слышно кроме крика: «Ураааа!», ничего не было видно кроме истекающих кровью фашистов. Вот Тикиляйнен уже вонзил штык в первого немца, не прошло и пяти секунд, как он пронзил второго. Озверевший Рябов колол немцев по два, а то и три раза, но тут его окружили четверо фашистов и подняли бедного пулемётчика на штыки. Олежкин пробил штыком одного из немцев, но ему в затылок влетела пуля из немецкого «Парабеллума». Поднятый на штыки Рябов, немец с пробитой спиной и мгновенно умерший Олежкин- все трое упали друг на друга, образовав какую-то адскую и страшную кучу.
Джураев с криком несся вперёд. Своей красной от крови сапёрной лопаткой, которую он заранее наточил по краям, превратив в страшное орудие смерти, он убивал врагов. Немцы пытались заколоть его, но он мастерски обходил их сбоку и бил в шею, в артерию, обрекая на страшные муки фашистов. Меньше чем за десять секунд он убил двоих молодых немцев, но третий выстрелил ему в живот, и Джураев с криком упал на штык, бегущего на него немца. Прежде чем умереть, он вонзил лопатку в горло своему убийце, и они вдвоём упали на землю.
Теперь осталось лишь двое солдат: Тикиляйнен и Пинчук. Тикиляйнен ни о чём не думал, он лишь рвался вперёд, колол фашистов. Когда Пинчука тоже подняли на штыки, Тикиляйнен понял, что остался один, что это конец. Он вонзил штык в грудь немцу, как вдруг сзади в него всадили сразу три штыка. Тикиляйнен с металлом штыков в спине продолжал стоять. Он чувствовал зверскую боль, он чувствовал как смерть приближается к нему, как она смотрит в его голубые глаза и спрашивает: «Что лучше, ингермеландец, гибнуть здесь или отрадно жить в Финляндии, как хотели твои друзья и соседи, коих ты обвинял за это?»
И Тикиляйнен, умирая, с улыбкой ответил: «Гибнуть здесь»…
Из его спины выдернули штыки. Смелый младший сержант ещё постоял на ногах, но смерть уже схватила его за горло. Тикиляйнен упал и в последний свой миг он вспомнил маму, которая гладила его по головке и что-то шептала…
Бравый боец последний раз вдохнул и умер, так и глядя в лицо упавшего неподалеку Пинчука… Это был конец. Это была смерть…
На этом окровавленном берегу бравыми бойцами Тикиляйнена было убито 76 фашистских захватчиков.
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 20 ноября 1941 года младшему сержанту Тикиляйнену Петру Абрамовичу присвоено звание «Герой Советского Союза»… Посмертно…
Пётр Тикиляйнен похоронен в братской могиле бойцов РККА в посёлке Суоярви Республики Карелия. На могиле установлен бюст Герою СССР Тикиляйнену. В средней школе деревни Красная Мыза, где учился Герой СССР, и на доме где он жил в деревне Марково установлены памятные доски. Также у озера Толвоярви на месте, где 28 июля 1941 года героически погиб Пётр Тикиляйнен, установлен памятник.