Семидесятые, лето, западная Сибирь, производственная практика, геодезия.
Охрененно тяжелый еще трофейный немецкий теодолит для точных измерений, тетрадь с карандашами, сигареты, фляга с водой, 18 лет, один.
Высаженный из уазика, вползаю не спеша на первую площадку тригопункта, такая четырехугольная пирамида из бревен добрых тридцати метров высотой.
Сижу, курю, перед длинной неинтересной работой.
Наблюдаю, сперва отстраненно, за шевелением кустов внизу. А из кустов выбирается медведь. Бурый, неуклюжий, совсем небольшой - сверху. И начинает нюхать...
Сперва - землю, траву, потом подбирается к вышке, вынюхивает перекладины лестницы, поднимает морду - и мы встречаемся взглядами.
Я люблю Киплинга. И Книгу Джунглей люблю. И верил, что все, там написанное - правда. Хрен! Никаких последствий моё упорное смотрение мишке в глаза не имело. Он фыркнул и полез по лестнице. Точнее, не полез, а запрыгал, будто заяц, только - вверх. Это было красиво. Как будто он долго тренировался, а теперь исполнял показательный подъем - с ленцой и грацией. Когда до меня, наконец, дошла суть происходящего, медведь был уже от меня метрах в пяти по вертикали, два пролета.
Думаю, я побил тогда мировой рекорд по скоростному подъёму по стремянке. Пришел в себя на самом верху, тоскливо глядящим вниз, на хищного зверя. А зверь тем временем заинтересованно перекатывал по доскам настила металлический цилиндр - футляр цейсовской оптики. Игра эта ему быстро приелась, и, смахнув небрежно вниз тридцать килограмм казенного прибора, животное потянулось наверх, знакомиться...
Много позже я вспомнил элегантный и эффективный способ отпугнуть зверя - огонь. У меня ведь была зажигалка и листы тетради, да и одежду можно было бы поджечь. Кстати, и Маугли так же прогонял Шерхана. Но в ту минуту никаких мыслей в голове почему-то не осталось. Для них просто не осталось места. Я был до краёв полон ужаса, и - кое-чего ещё... Нас с утра знатно, на целый день, накормили, и сейчас содержимое кишечника неудержимо рвалось наружу. Сознавая всю неуместность сией, возможно - предсмертной, процедуры, я рванул ремень на штанах и, приседая над отрытым люком, испытал вместе с облегчением огромное злорадство. Залп расстроенного желудка встретил медведя на середине последнего пролета.
Никому не порекомендую такой способ борьбы с дикими животными, хотя он оказался на диво действенным. Обделанный мишка замер на мгновенье, а потом тяжело сверзился на лестничную площадку, а следущий пролет преодолел буквально бегом, причем - сверху вниз! А я лежал мокрой спиной на горячих досках напротив громадного неба и смеялся - волнами. Вроде бы все, успокоюсь, а потом, как вспомню это - кубарем - бегство, - опять катаюсь...
Веселье моё кончилось с началом спуска. Я даже представить себе не мог, сколько же во мне говна! Пытаясь не испачкаться (в своем же!), я соскользнул с последних ступенек и грохнулся - туда же, куда перед этим медведь. Это было и смешно, и больно, и - как же оно воняло!
Потом я чуть не окочурился, отмываясь и отстирываясь в ледяном ручье - видно, выше по течению бил ключ. Потом вернулся к вышке и развесил по кустам свежевыстиранную одежду. Кстати, нашел в траве и ничуть не поврежденный Цейс - умели гады немцы делать оптику! А потом приехал мой начальник на джипе, и, неодобрительно глядя на мои манатки, поинтересовался, как это я за пол дня и программу триангуляции отнаблюдал, и постираться успел.
Мою сказку про сломанную сумасшедшим медведем лестницу проверять он не стал. Пока я собирался-одевался, он набросал в блокноте схему измененного полигона и объявил, что страшного ничего не случилось,и мы закроемся через соседний треугольник. Я молча дрожал, и начальник, о чем-то догадавшись, вытащил из бардачка фляжку со спиртом. Два глотка меня доконали. До лагеря всю дорогу я проспал, и еле-еле заполз в палатку, рухнув кулем на спальник.
Наутро встал, как огурчик. Молодой организм, свежий воздух, все дела. Только вот шорохи в кустах мне потом долго мешали наслаждаться жизнью.
Да, а медведь этот, конечно, рос и увеличивался в размерах. В рассказах у костра и за столом. Со временем он окончательно превратился в огромного лютого зверя, с которым я храбро сражался треногой теодолита.